На учебе

Все шло хорошо, пока я не попал на окружную медицинскую комиссию. Врачи обнаружили плоскостопие. Об учебе в военной академии и думать нечего. Я обратился в краевой комитет партии. Здесь учли мое желание получить фундаментальное образование и направили в Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова.

Осенью 1929 года по дороге в Москву я и радовался и грустил: трудно было расставаться с армией, с тем, что составляло для меня смысл жизни. В то же время думал: кончу университет — обязательно возвращусь к любимому делу. Учиться в «Свердловке» — каждый коммунист считал за счастье! В стенах университета в свое время читал лекции В. И. Ленин, вели теоретические дисциплины виднейшие деятели нашей партии; здесь был создан И. В. Сталиным курс лекций «Об основах ленинизма».

Сдал вступительные экзамены. Началась студенческая жизнь. Не будет преувеличением, если скажу, что аудиторией, в которой наши слушатели овладевали марксистско-ленинским учением, были десятки заводов, фабрик, районов. Коммунистический университет готовил квалифицированные кадры партийных работников. Здесь выработался свой метод овладения знаниями, в основе которого было неразрывное сочетание теории и практики. Слушатели выезжали в составе бригад Центрального Комитета партии и МК в промышленные районы, в деревню. Работа в бригадах была особенно поучительной: она открывала увлекательный мир созидания, творчества. [75] В этот период правые уклонисты пытались сбить партию с ленинского пути. Помню, какую бурю негодования вызвали бухаринские «Заметки экономиста». Вопрос о темпах промышленного развития стал предметом отнюдь не академических споров, а острой борьбы против капитулянтской теории «потухающей кривой».

В составе инструкторской группы Центрального Комитета партии я побывал на Урале. Здесь строились Магнитогорский металлургический завод, завод тяжелого машиностроения в Свердловске, Березниковский и Соликамский химические комбинаты и многие другие предприятия. История не знала еще такого гигантского размаха нового строительства, такого героизма рабочего класса!

На Урале нашей группе пришлось побывать и на старых промышленных предприятиях, в частности на шахтах Кизеловского угольного бассейна. Веяние времени и там наложило свой отпечаток. Шла механизация шахт, увеличивалась добыча угля, улучшались условия работы шахтеров под землей, строились дома и новые бытовые учреждения.

Весной 1930 года группу слушателей Свердловского университета направили в Сапожковский район Рязанской области на весенний сев.

Перед нами развернулась довольно пестрая картина. Были деревни, где к весне колхозы окончательно оформились, покончив с отголосками перегибов, допущенных осенью 1929 года. Были и такие деревни, где все остановилось на полпути...

Вместе с сельскими большевиками и комсомольцами мы стали организаторами первой колхозной весны, хозяйственного укрепления молодых артелей. К «товарищам из Москвы» за советом вечерами приходили и колхозники, и крестьяне, вышедшие в январе — феврале из колхозов. Середняк повернул на колхозный путь, но сомнений и тревог у него было еще много.

Поездки обогащали нас, помогали глубже осмыслить события не только внутренней, но и международной жизни.

Слушатели Свердловского университета имели широкие международные связи. Активно действовала у нас интернациональная комиссия членов МОПРа, ведавшая перепиской с иностранными пролетарскими организациями. [76] Я вел переписку с курсантами немецкой марксистской рабочей школы. Переписывались на немецком и на эсперанто. (Этот искусственный международный язык был тогда довольно широко распространен в СССР, существовал даже ЦК Союза эсперантистов, в котором мне довелось представлять университетскую секцию.) Письма зарубежных друзей публиковались в газете «Свердловия». Вот одно из них, опубликованное в «Свердловии» 28 мая 1932 года. «Наша школа, — писали слушатели берлинской марксистской рабочей школы, — создана в 1926/27 учебном году, и с каждым годом число студентов увеличивается. В 1931/32 учебном году у нас обучается почти 8000 студентов. Школа считается единственным высшим учебным заведением коммунистической партии и имеет 30 отделений в Гамбурге, Лейпциге, Бреслау и других больших городах Германии. Занятия происходят по вечерам в 28 районных школах, во всех главных кварталах Большого Берлина. Посылаем вам один экземпляр нашей учебной программы на 1931/32 год и по экземпляру школьного журнала «Марксист».

Большая группа членов Интернациональной комиссии нашего университета влилась в бригады Центрального Комитета Международной организации помощи революционерам — узникам капитала. Бригады ЦК МОПРа должны были обследовать работу общества. Нам предложили отправиться в Ленинград. В областном комитете партии сказали, что в ленинградской партийной организации деятельности МОПРа придают большое значение, нас просит зайти Сергей Миронович Киров. На лицах товарищей — радостные улыбки.

Сколько раз я слышал отзывы о Кирове, его обаянии, сердечности, уме. Сергей Миронович принял в своем кабинете в Смольном. Он посоветовал нам побывать прежде всего на заводах «Электросила» и «Красный треугольник».

— Пролетарский интернационализм, — подчеркнул С. М. Киров, — и дух международной солидарности являются яркими качествами в моральном облике кадрового рабочего Ленинграда.

Узнав, что мы впервые в Ленинграде, Киров, увлекаясь, стал говорить о городе. Он рекомендовал сходить в Зимний дворец, Эрмитаж, посмотреть на памятники архитектуры, а главное — обратить внимание на достопримечательности [77] советского периода: новые рабочие кварталы, дворцы культуры, заводы-новостройки.

— Побывайте на набережных Невы. Старый Питер очень страдал от наводнений. В советское время набережные, особенно на окраинах, перестраиваются. Но главная наша задача — реконструировать все коммунально-жилищное хозяйство города. В этом году (разговор происходил в 1932 году) мы вложим в строительство жилищ и коммунально-бытовых учреждений 290 миллионов рублей, в четыре раза больше, чем в прошлом году. Возьмите муниципалитеты капиталистической Европы, например Вену. Там за 12 лет в коммунальное и жилищное хозяйство вложено всего 240 миллионов рублей на наши деньги, а мы за один год вкладываем 290 миллионов рублей.

— Когда вы окончите университет, — продолжал Сергей Миронович, — возможно, кому-нибудь из вас придется руководить партийной организацией большого города. Запомните, что жилищно-коммунальное хозяйство очень своеобразно. Его нельзя сравнить с промышленностью — с заводом или фабрикой...

* * *

Студенты Коммунистического университета овладевали навыками организационно-партийной работы и на предприятиях Москвы. Наша группа работала у коммунистов мастерских Октябрьской железной дороги и на Тормозном заводе, другие были прикреплены к заводу «Динамо», к фабрике «Парижская Коммуна», комбинату «Трехгорная мануфактура».

День был заполнен до краев. В общежитие на Малой Дмитровке возвращались поздно. Татьяна, приехавшая в Москву через два месяца после моего поступления в университет, поселилась у тети Симы. Эту добрую женщину я знал еще по можайской деревне: она приходилась родственницей Давыдовым. Нужда угнала ее в Москву, в прачки. С Разгуляя я бывало бегал от Ворониных к тете Симе на Самотеку. В двадцать девятом году нашел ее по тому же адресу. Маленькая комнатушка не изменилась. В центре по-прежнему был вмазан котел для стирки белья. Встретила она меня, как родного, и, узнав, что приехал учиться, предложила: «Вези жену с дочкой, поживет у меня, потеснимся, а там видно, будет». [78]

От нее я узнал, что Егорка, мой названый брат, тоже в Москве. Он служил несколько лет в Красной Армии, после демобилизации приехал в столицу и поступил на швейную фабрику; женился, нашел свою мать, теперь она присматривает за внучатами. В Московском областном архиве мне тоже выдали справку, в которой говорилось, кому и куда я был отдан на воспитание. О матери написано: «Волкова Авдотья Ивановна, крестьянка, местожительство — деревня Верховье, Болотовской волости, Богородского уезда, Тульской губернии». Ездил в Верховье, оттуда в Серпухов и узнал, что мать умерла. Не удалось приголубить ее на старости лет.

* * *

Мы с Таней подремонтировали комнатку тети Симы, и жизнь вошла в колею. Татьяна днем наводила порядок в нашем общежитии, часам к 10–11 вечера приходили мы, студенты. Я сажал Лидочку на санки и провожал жену с дочкой на Самотеку. Когда дочку приняли в детский сад, жена поступила на рабфак.

Мечты сбывались: росли мы сами, и на глазах поднимались люди, окружавшие нас. В Реалистическом театре как-то встретили давнишнего знакомого по Северному Кавказу, Владимира Ставского. В театре шла инсценировка его повести.

В первой половине 1932 года студенты свердловцы, пришедшие в университет из армии, были вызваны в Политическое управление Народного Комиссариата Обороны. На Дальнем Востоке обострилась международная обстановка. Не объявляя войны Китаю, Япония захватила Маньчжурию, готовила удобный плацдарм для оккупации Северного Китая и захвата советского Дальнего Востока. Партия и правительство СССР осуществили ряд мероприятий по укреплению обороноспособности страны. В частности, была проведена мобилизация коммунистов на политработу в армию.

Тридцать товарищей — питомцев Коммунистического университета имени Свердлова и Академии коммунистического воспитания направлялись на партийно-политическую и преподавательскую работу в Тамбовский гарнизон... Там находились три средних военно-учебных заведения — пехотное и артиллерийско-оружейное училища и объединенная школа, готовившая кавалеристов, инженеров-саперов [79] и летчиков. Когда приехали в Тамбов, то выяснилось, что личный состав училищ находится в лагерях.

Там же находились воинские части из Курска, Кирсанова, Мичуринска, Борисоглебска и Моршанска.

Бросался в глаза рост военной техники: наши вооруженные силы обогатились танками и авиацией, выросли люди, резко повысился образовательный и идейный уровень бойцов, командиров и политработников. Среди красноармейцев стало больше коммунистов и комсомольцев.

На состоявшейся вскоре конференции меня избрали в состав партийной комиссии гарнизона, а на пленуме комиссии — ее ответственным секретарем.

С чувством благодарности вспоминаю товарищей по парткомиссии, особенно Якова Сергеевича Шарабурко, командира кавалерийского полка. У нас установилась крепкая дружба. Я. С. Шарабурко происходил из шахтеров, в партии состоял с лета 1917 года. В дни Октября охранял в Смольном В. И. Ленина, сражался на фронтах гражданской войны, а позже командовал кавдивизионом кремлевской школы. В этом человеке меня прельщала принципиальность, искреннее желание чутко подойти к коммунисту, судьбой которого занималась комиссия. Единственно, чего он не прощал — неправдивости по отношению к партии, и тогда уж был беспощаден.

Борьба за сохранение единства партии, за ленинскую сплоченность и идеологическую чистоту ее рядов составляла главную задачу партийной комиссии. Осколки разбитого партией контрреволюционного троцкизма и правых антипартийных групп еще были живучи, действовали тихой сапой, спекулируя на трудностях хозяйственного строительства.

Партийная организация очищала свои ряды от двурушников, маловеров, от пробравшихся в партию чуждых людей. Вместе с тем в партию вливались новые силы, большевистские ряды пополнялись лучшими бойцами и командирами. В эти годы армия уже располагала представителями подлинно народной военной интеллигенции. Создание этих кадров явилось замечательным достижением нашей партии, что дало свои результаты в первые же месяцы смертельной схватки с военной машиной гитлеровских захватчиков. [80]

Замечательные люди связывали свою жизнь с ленинской партией. Помню, парткомиссия принимала в члены партии Николая Ивановича Труфанова, заместителя командира одного из лучших кавалерийских эскадронов. Его военное мастерство ярко раскрылось в годы Великой Отечественной войны. Генерал-лейтенант Н. И. Труфанов командовал армией, за подвиги удостоился высокого звания Героя Советского Союза. В 1946 году я встретился с ним в Германии, он вел ответственную работу в качестве представителя Советской Военной Администрации.

В Тамбове я служил два года. Перевез из Москвы семью. Жена сразу же возобновила учебу на последнем курсе рабфака. Большим праздником был день, когда Татьяна поступила на первый курс педагогического института. Это было летом 1934 года. Тогда же политическое управление Московского военного округа предоставило Тамбовскому гарнизону несколько мест в Военно-политическую академию, и я поехал на учебу в Ленинград.

Знакомство с академией началось еще в поезде. От Москвы попутчиком оказался работник ленинградской партколлегии, старый большевик-подпольщик. Разговорились. Он упрекнул меня в том, что еду учиться в академию, а о комиссаре Толмачеве ничего толком не знаю.

— Партия назначила его первым начальником вашей академии. В девятнадцатом году это были Военно-политические курсы. На примере таких людей, как Николай Толмачев, надо учить молодежь. Досадно, что подвиги рядовых героев революции часто забываются новыми поколениями. У нас, в Ленинграде, десятки улиц, заводов, учебных заведений названы их именами. Я бы на каждой такой улице поставил красивую доску из мрамора с описанием, чем дорого, к чему зовет незабвенное имя.

Николая Гурьевича Толмачева, студента-большевика, в рабочих кварталах знали еще до революции. В условиях подполья он дважды создавал нелегальные типографии. Его не пугали ни аресты, ни преследования царских шпиков. В 1917 году Толмачев — один из любимейших большевистских ораторов среди питерских рабочих, а позже — организатор рабочих отрядов на Урале. Когда Юденич наступал на Петроград, начальник Военно-политических курсов Н. Г. Толмачев по заданию губкома партии возглавил отряд питерских рабочих. В бою под Лугой [81] белогвардейцы окружили отряд. Толмачев сражался до последнего патрона. Шесть пуль — в упор врагу, седьмую — себе, и, умирая, бросил наган в озеро, чтобы не достался белякам.

В Военно-политической академии я учился четыре года: первый год на педагогическом факультете, а потом — на сухопутном. Большинство слушателей в гражданскую войну были рядовыми бойцами. В последующие годы, закончив военные училища, они получили практический опыт как командиры и политработники.

Начальником нашего курса в ту пору был Константин Васильевич Крайнюков. В гражданской войне он прошел путь от политрука роты до инструктора политотдела дивизии. Окончив Военно-политическую академию, остался работать начальником первого курса сухопутного факультета, впоследствии возглавлял академию, а затем многие годы работал в Главном политическом управлении Советской Армии.

В одной группе со мной учились люди, за плечами которых — не менее полутора десятков лет службы в армии: Иван Прокофьевич Шекланов, Владимир Петрович Терешкин, Иван Иванович Ильичев и другие товарищи. Я близко сошелся с Дмитрием Александровичем Лестевым. Мы поселились в одном доме, вместе ходили по ленинградским музеям, посещали лекторий, вели пропагандистскую работу на предприятиях. Обаятельный человек, Дмитрий Александрович жил с какой-то радостной жадностью, свойственной талантливым людям, делил свои увлечения между военной наукой, музыкой и живописью.

— Тебе бы, Дмитрий, быть профессором-искусствоведом, — говорил я ему бывало.

— Я потому и в армии, Алеша, что жизнь люблю...

По натуре Лестев был вожаком. В заводских парторганизациях его уважали как способного докладчика, воинствующего борца за дело партии. По окончании академии Д. А. Лестева назначили в Забайкальский военный округ. Он отличился в боях на Халхын-Голе, затем во время боев с белофиннами. Правительство наградило его орденами Ленина и Красного Знамени. В 1941 году мы встретились на Западном фронте в героические дни Смоленского сражения.

Одновременно со мной учились в академии бывшие мои подчиненные по службе на Северном Кавказе бойцы [82] Грушин и Самохин, командир взвода Ткаченко. Они выросли, и партия направила их учиться. Ивана Видюкова я знал в Шахтах, когда он был секретарем комсомольской ячейки рудника «Пролетарская диктатура», потом он тоже поступил в академию. Во время войны И. М. Видюков работал помощником начальника Главного политического управления Советской Армии по комсомолу.

Как-то во время чистки винтовок, которая происходила раз в неделю в академическом подвале, до меня донеслась фраза: «...у нас на Малой Дмитровке...».

— Кто тут с Малой Дмитровки? — поднялся я.

Оказалось, Анатолий Старостин. Мальчишками ходили мы в 1917 году с рабочими демонстрациями, политику познавали у булочника Тимофея Карасева.

В Ленинграде произошла еще одна встреча. На генеральной репетиции октябрьского парада на площади Урицкого ко мне подошел рослый моряк в парадной форме.

— Если не ошибаюсь, Алексей Лобачев?

— Да, — ответил я, всматриваясь в знакомое лицо. — Неужели Перфилов?

Это был мой товарищ по сергиевской ячейке комсомола, а теперь — слушатель Военно-морской академии.

* * *

За всю более чем сорокалетнюю историю существования Военно-политической академии партия уделяла этому учебному заведению много внимания. Здесь бывали М. И. Калинин, К. Е. Ворошилов и С. М. Киров. В ее стенах выступали видные деятели международного коммунистического и рабочего движения — Георгий Димитров, Василь Коларов, Жак Дюкло.

Сергей Миронович Киров, секретарь ЦК и Ленинградского комитета партии, вникал в дела академии, принимал руководящих работников, беседовал со слушателями. Трагическая гибель С. М. Кирова в декабре 1934 года потрясла каждого из нас. В памятный день, отдавая последний долг любимцу партии и всего советского народа, слушатели академии шли мимо гроба Кирова, и каждый мысленно клялся отдать все силы, а если потребуется, и жизнь за дело партии.

Академия давала глубокие знания в области военных дисциплин и общественных наук. В день 15-летнего юбилея [83] она была награждена орденом Ленина. Народный Комиссар Обороны К. Е. Ворошилов, поздравляя слушателей и профессорско-преподавательский состав, назвал академию «образцовой высшей школой подготовки политработников Красной Армии и испытанным отрядом большевистской партии».

Занимались много. Лекции сменялись классными, самостоятельными занятиями и семинарами. Слушатели выезжали в лагеря, в район Вороньей горы, озера Дудергоф и Пулковской обсерватории. Здесь проводились тактические занятия, учения и маневры.

Вечера были заняты агитационно-пропагандистской работой на заводах и партийной работой в самой академии.

Партийная организация у нас была крепкая и дружная. Это помогло пережить тяжелое лето 1937 года. Репрессии, обрушившиеся главным образом на руководящие кадры, определенным образом затронули и наш коллектив. Коммунистам предложили представить письменные отзывы о себе членов партии, с которыми каждый из нас работал и служил ранее. Помню, я сослался на одного близкого товарища из Тамбова и оказался в положении человека, партийная добросовестность которого поставлена под сомнение: товарищ был арестован. На партбюро я заявил, что в данном случае имеет место оговор, уверен, что партия разберется. «Дело пошло» в парторганизацию курса.

Большинство коммунистов оказалось на правильном пути, и тогда удалось разоблачить ряд клеветников-карьеристов. Одним из них оказался слушатель Рябцев, сфабриковавший 53 клеветнических заявления. Ни одно из них не подтвердилось. Рябцева исключили из партии. Отпали обвинения против меня и некоторых других товарищей. Ореол «бдительных» сорвали с негодяев, но, как показала жизнь, не со всех.

Накануне грозных событий 1941 года Военно-политическая академия выпускала для армии и флота теоретически вооруженные, преданные делу партии кадры. В ее стенах выросло много видных работников. Слушатель сухопутного факультета В. П. Мжаванадзе во время Великой Отечественной войны был членом Военного совета армии. В дальнейшем его избрали первым секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии. [84] Слушателя В. П. Московского после окончания оставили преподавателем, а затем он перешел на журналистскую работу, редактировал газету «Красная звезда» и в настоящее время заведует отделом в Центральном Комитете КПСС. Адъюнкт историко-партийного отделения М. А. Миронов долгие годы работал начальником Управления пропаганды Главного политического управления. Генерал-полковник П. И. Ефимов — ныне заместитель Начальника Главного политического управления. В годы Великой Отечественной войны многие питомцы академии прошли славный боевой путь.

Весной 1938 года состоялся выпуск нашего сухопутного факультета. На этот раз жена опередила меня на год. Она в 1937 году окончила исторический факультет Ленинградского педагогического института имени А. И. Герцена и уже работала преподавателем в одной из школ Октябрьского района.

Федор Гордеевич гордился успехами своей «шахтерочки», а я дорогой подругой, ее настойчивостью и волей. У нас многое дано человеку.

После окончания академии меня направили на службу в Белорусский военный округ. [85]