Красные командиры

Почти все выпускники пулеметного взвода получили назначение в Дагестан. Пользуясь правом выбора, предоставленным отличникам, я сначала попросился на службу в Армению. Однако расставаться с друзьями не хотелось. Кто-то посоветовал: «Обратись к Лашуку, поедем все вместе». Петр Михайлович пошел навстречу: в Дагестане еще оставалось свободное место, правда на взвод связи. Начальник школы заверил, что в округе назначение будет изменено.

В Ростове, набравшись смелости, я пошел в штаб Северо-Кавказского военного округа. Командующий принял. Простой, приветливый, одет в гимнастерку защитного цвета с тремя рядами синих полос, пересекающих грудь. Так вот каков любимый армией и народом «первый красный офицер» Ворошилов! Климент Ефремович дружелюбно расспросил меня, как учился, успел ли повоевать. На просьбу ответил:

— Ладно. Отправляйтесь в штаб дивизии, будете командиром пулеметного взвода, раз любите это дело. Указания дадим.

Быстро покончив со своими делами в Махачкале, где стоял штаб 13-й Дагестанской дивизии, направились в 37-й полк. До места назначения — километров пятьдесят. Поезд медленно полз вверх между отлогих гор. Иван Богуславский, Сергей Бартенев и я стояли у открытого окна, любуясь буйной южной природой. Вспоминали кавказские рассказы Толстого, но неизменно возвращались к одному: что нас ожидает в Буйнакске. Перед самым окончанием школы выпускники проходили стажировку в [61] 19-й дивизии, под Воронежем. Приняли там нас хорошо. Может быть, и теперь повезет? Как важно с первых минут молодому командиру получить поддержку, почувствовать локоть старших. Действительность оказалась богаче надежд.

Буйнакск — небольшой городок-крепость. Старинные солдатские казармы времен покорения Кавказа располагались на окраинах, а штаб полка — в самом центре города. Здесь нас и принял командир полка Л. Н. Гуртьев. После официального представления он сказал мне:

— На вас, Лобачев, уже получен приказ. Пойдете командовать пулеметным взводом... Довольны? — и, уже обращаясь ко всем, продолжал: — Ну что ж, товарищи краскомы, садитесь, рассказывайте о себе. Нам не один пуд соли съесть придется.

Командир полка подробно расспросил, как учились, где воевали в годы гражданской войны, откуда родом, где семья, и затем нарисовал обстановку, в которой придется жить и работать. Вопросы быта решались просто: командиры снимали квартиры у частных хозяев, у них же обычно и столовались. Работы было по горло; на ротах и батальонах стояли опытные товарищи, а командиров взводов не хватало, и в некоторых подразделениях их должности занимали младшие командиры. Нашего непосредственного начальника Клейменова, командира пулеметчиков, Гуртьев ценил высоко:

— Он принадлежит к числу самородков, которых рождает всякая народная война. По теории вы, может быть, его и превосходите, однако не обольщайтесь: я лично не знаю лучшего практика организации огня, чем Клейменов, а пулемет в его руках — играет. Учтите, он грубоват, ну, да и вы — не баричи. Думаю, что вы будете с ним хорошо служить и многому у него научитесь.

Полк ходил на «операции» в горы, то есть вылавливал остатки антисоветских банд Гоцинского. Командир полка подчеркнул, что мы, новички, должны ясно представить особенности службы в этом горном крае, ни на минуту не забывать, что Красная Армия помогает строить в аулах новую жизнь.

Во время беседы в комнату вошел комиссар полка И. В. Льдоков.

— Новое пополнение краскомов? — спросил он Гуртьева. [62]

Тот подтвердил.

— Рад, рад, товарищи. Будем работать вместе. Откуда?

— Из школы имени ВЦИК.

— Кремлевцы? Коммунисты?.. Хорошо, нашего полку прибыло. Вы у нас не одни. Недавно прибыли товарищи из Одесского училища, из Владикавказа. Ну, я их заберу от тебя, Леонтий Николаевич, пусть знакомятся с народом. Мы вышли из штаба.

— Разговоров у нас с вами, товарищи., будет еще много, — сказал комиссар. — Сейчас идите в казармы, принимайте взводы, а вечером заходите ко мне.

— В штаб?

— Да нет, лучше домой...

* * *

Начальнику пулеметной команды Клейменову, высокому статному человеку, на вид можно было дать лет сорок, хотя на самом деле ему не было и тридцати. На гимнастерке — орден Красного Знамени. Четыре года Клейменов не покидал окопов на русско-австрийском фронте, прошел с боями гражданскую войну. Встретил нас по-деловому, предложил немедленно вступить в командование взводами, познакомиться с людьми, проверить пулеметы, винтовки, боеприпасы, одежду и обувь красноармейцев.

* * *

В моем взводе почти все пулеметчики оказались выходцами из шахтерских семей — из Горловки и Никитовки, каждый старше меня на два — три года. Когда гражданская война охватила Донбасс, многие из них вступили добровольцами в Красную Армию и прошли славный путь борьбы с врагами. Воевали здесь, в Дагестане.

Комиссар дал ценный совет:

— Найдите время, соберите бойцов и представьтесь им по-большевистски. Как?.. Очень просто: назначен командиром взвода; как и вы, товарищи, работал, воевал, партия послала учиться, в Кремль... Понятно? Будет крепче контакт...

Когда бойцы узнали, что я служил в Кремле, охранял квартиру В. И. Ленина, попросили рассказать об Ильиче. Их интересовала каждая мелочь. [63]

С этого началось знакомство. Мое внимание сразу обратили на себя любимцы коллектива. Одним из них оказался Василий Сушков, инициативный, «огонь-парень», гармонист и запевала. Полной противоположностью Сушкову был Иван Зубков, низкорослый, сосредоточенный боец. Раньше работал на шахте забойщиком, вступил там в комсомол. В полку вел шефскую работу среди населения. Третья интересная фигура — старшина Козырев. Хозяйственный парень. До нашего приезда выполнял обязанности старшины и комвзвода.

Вечером на квартире у И. В. Льдокова я застал Бартенева, Богуславского и еще двух молодых краскомов-коммунистов. Комиссар расспрашивал о первых шагах, очень интересовался нашими личными культурно-просветительными навыками: кто умеет играть на сцене, что читал, как обстоит со спортом?

Потом пошли вопросы иного порядка.

— Познакомились с другими командирами?.. У Ромашина еще не были? И к Солопову не заходили?.. Очень рекомендую познакомиться и подружиться. Вам надо скорее входить в командирскую семью. Хочу рассказать вам о командире полка. Он хотя и беспартийный и из бывших офицеров, но — наш человек.

Комиссар, рассказал, что до мировой войны Л. Н. Гуртьев учился в Петербургском политехническом институте, принадлежал к той революционно настроенной части студенчества, которой были близки идеи политической борьбы рабочего класса. В 1914 году Леонтий Николаевич участвовал в революционной демонстрации рабочих на Выборгской стороне, за. что подвергся аресту с содержанием в Петропавловской крепости. Царский суд отправил его в составе маршевой штрафной роты на фронт. Служил солдатом, потом окончил офицерскую школу, получил звание прапорщика, после революции вступил в Красную Армию.

Вскоре мы и сами убедились, что у командира полка многому можно научиться. Леонтий Николаевич обладал исключительной энергией и трудолюбием. С раннего утра до позднего вечера он находился в подразделениях. Молодые краскомы сразу почувствовали его твердую и товарищескую руку.

Если в коротких словах определить основную черту характера командира полка, то можно сказать, что главным [64] у него было глубокое понимание воинского долга. Когда во время Великой Отечественной войны я узнал о славных делах дивизии генерал-майора Гуртьева под Сталинградом, о том, что ему присвоено высокое звание Героя Советского Союза, то лишний раз убедился в истине: подвиг не рождается внезапно, а венчает дело всей жизни... Жизнь Л. Н. Гуртьева оборвалась близ Орла, на наблюдательном пункте дивизии, где под сильным минометным обстрелом он своим телом заслонил командарма А. В. Горбатова. Осколки ударили Леонтия Николаевича в спину и в висок. Скончался он на руках командарма.

* * *

В Дагестане я пробыл более двух лет. Эти годы были отмечены тем, что в армии устанавливался четкий порядок прохождения службы, вырабатывались твердые основы воинского уклада и дисциплины, был введен в действие новый боевой устав пехоты, обобщавший опыт империалистической и гражданской войн.

Чтобы дать представление о коллективе, в который влились кремлевские курсанты, хочу рассказать о нескольких наших товарищах, может быть, более умудренных опытом, а по возрасту не так уж далеко ушедших от нас. Один из ветеранов полка, комбат Филипп Николаевич Ромашин, имел от роду 27 лет. Его путь в революцию тоже был своеобразным. Выходец из крестьян Тульской губернии, он в 1914 году окончил педагогическую школу и сразу был призван в царскую армию. Прапорщиком воевал на Кавказском фронте в районе Эрзерума. В 1918 году стал командиром роты 1-го Тульского рабочего полка Красной Армии, потом сражался против Махно и белополяков. Летом 1921 года Ромашин принимал участие в ликвидации банд на Кубани. Молодые краскомы очень любили его.

Быстро сошлись мы и с командиром роты Степаном Ипатьевичем Солоповым. Донецкий шахтер, он командовал ротой еще в годы борьбы с деникинщиной. Степан Ипатьевич оказался заядлым спортсменом, организатором физкультурной работы. Рота Солопова считалась в полку показательной, имела отличные результаты по огневой подготовке. [65]

Вскоре после нашего приезда коммунисты полка стали готовиться к дивизионной партийной конференции. Она состоялась в Махачкале и проходила в обстановке острой внутрипартийной борьбы. Попытки троцкистов овладеть умами военных большевиков закончились провалом. А когда делегаты конференции возвратились и отчитались перед партийной организацией, секретаря полкового партбюро — троцкиста — вывели из руководства. Меня избрали членом партийного бюро полка, Богуславского и Бартенева — секретарями партийных ячеек рот.

Душой партийной организации полка был комиссар И. В. Льдоков. Мы часто собирались. Немало сложных задач приходилось решать в ту пору армейским коммунистам. Одна из них — работа среди местного населения. Усилия направляли к тому, чтобы пробудить у горцев-бедняков классовое самосознание, активизировать их борьбу с родовыми и феодальными пережитками. Была тогда у нас даже песня:

Несколько наших бойцов и командиров было избрано в Буйнакский городской Совет. На первом пленуме я сидел рядом с Гуртьевым. Во время заседания он сказал:

— Дождались мы, Лобачев, счастливого дня. Ныне горцы видят в бойцах и командирах своих людей и смело вверяют нам свою судьбу.

Скоро меня избрали в секцию народного образования, где я близко познакомился с председателем горсовета Емельяном Егоровичем Гоголевым. В свое время он партизанил в здешних местах. От него услышали о героическом деятеле дагестанского подполья У. Д. Буйнакском, чьим именем был назван город.

Однажды я зашел к Гоголеву. У кабинета столкнулся с неизвестным посетителем.

— Видел этого человека? — спросил председатель.

— Кто это?

— Видный эсер. Его фамилия Берг. На процессе вместе с Гоцем сидел на скамье подсудимых. Мы даем ему возможность честной работой искупить вину перед народом. [66]

Депутатские обязанности требовали знания национальных особенностей, большого такта. Без опыта Емельяна Егоровича мне пришлось бы весьма трудно. Новое в жизни местного населения переплеталось со старым: советские законы и шариат; новые национальные школы и мракобесие мулл. Однажды мы пришли на заседание бюро комитета комсомола, чтобы обсудить, как лучше провести «октябрины». Но заседание не состоялось: секретарь комитета, активисты уехали в горы, чтобы найти похитителей девушки. Потом мне довелось несколько раз побывать в одной мусульманской семье. Долго я говорил с родителями, пока удалось убедить их отдать детишек в школу.

Первые «октябрины» в семье бывшего партизана, кумыка по национальности, были для всех нас большим праздником. На собрании командиров и красноармейцев решили собрать деньги и сделали родителям новорожденного коллективный подарок. Жена одного командира стала кумой, а мне довелось быть кумом.

* * *

22 января 1924 года мы пригласили буйнакских жителей на спектакль «Старый мир», подготовленный силами красноармейской самодеятельности. Зал гарнизонного клуба был переполнен командирами, бойцами и гостями. В разгар действия на сцене появился военком Льдоков.

— Товарищи! — начал он... — Вчера в шесть часов пятьдесят минут вечера скончался великий вождь трудящихся Владимир Ильич Ленин.

Ленин умер...

Потрясенные, расходились мы, пытаясь осмыслить невозвратимую потерю. В моей памяти вставал образ живого Ильича. Все командиры пошли в казармы. Только с народом, с людьми можно было пережить это огромное горе.

На следующий день на городской площади состоялся митинг населения Буйнакска с участием воинских частей.

— Ленин был самым великим из полководцев всех стран, всех времен и всех народов. Он был полководцем нового человечества, освобождающего мир, — читал с трибуны председатель городского Совета обращение II Съезда Советов СССР к трудящимся всего мира. [67]

На предприятиях города, в аулах, в ротах и эскадронах шли траурнее митинги. Мы, выпускники школы имени ВЦИК, выступали в те дни по многу раз, рассказывая о великом вожде.

Переживая тяжелую утрату, народ еще теснее сплачивался вокруг партии. Начался ленинский призыв. Красноармеец пулеметного взвода Иван Зубков попросил у меня рекомендацию для вступления в партию.

— Правильно, Иван, — поддержал я бойца. — Ты — преданный нашему делу человек.

По ленинскому призыву вступил в партию командир взвода Иван Михайлович Чистяков и многие другие товарищи.

В те дни в ротах и батареях создавались ленинские уголки. С любовью собирали бойцы фотографии, плакаты, вырезки из газет со статьями об Ильиче. В день рождения Ленина, 22 апреля, состоялось торжественное открытие ленинских уголков.

Выполняя ленинский завет об укреплении молодой Красной Армии, коммунисты полка уделяли много внимания подготовке младших командиров. Леонтий Николаевич не раз повторял, что командир отделения — это зеркало работы краскома.

В Буйнакске была создана полковая школа младших командиров. И меня командировали в крепости Хунзак и Гуниб, где стояли роты первого батальона, чтобы отобрать лучших красноармейцев на учебу. Добирался верхом по головокружительным горным тропам. Когда приехал, сразу же создалась большая очередь бойцов: жажда учиться у людей — огромная. К сожалению, многие могли только расписаться — и все. В те годы это обстоятельство не было непреодолимым препятствием для выдвижения. Винтовка и букварь жили по соседству. В школе младших командиров наряду с военными предметами изучались русский язык, арифметика и география. Я был переведен в полковую школу командиром стрелкового взвода. Л. Н. Гуртьев терпеливо исправлял мои педагогические промахи, и все-таки однажды я попал в неловкое положение. Для политзанятий повесил карту Западного полушария. Урок начался, когда в класс вошел комдив Эльферт, старый большевик, латыш, герой гражданской войны. Он спросил, какую тему изучает взвод. Я ответил, что знакомимся с политической картой [68] мира. Эльферт вызвал курсанта и предложил мне задавать вопросы.

— Покажите Германию, — попросил я бойца. Получилась осечка. Конечно, трудно найти в Западном полушарии эту страну!

Через некоторое время меня назначили командиром стрелковой роты. Гуртьев поздравил, но предупредил:

— Работа впереди серьезная. Прибыло новое пополнение. В основном молодежь, еще не державшая винтовки в руках.

Кремлевская школа дала нам прочные практические навыки. В Москве не забывали своих воспитанников. Преподаватели вели с выпускниками регулярную переписку, помогали советами, знакомили с новинками военной литературы. Комиссия по связи с бывшими курсантами присылала письма и очередные номера газеты «Кремлевец». Командир полка, со своей стороны, тоже не давал соскользнуть на голую «словесность». Не раз собирал он краскомов, чтобы выяснить, в чем мы испытываем трудности. Нередко бывало придет в роту и скажет: «Посмотрите, Лобачев, сегодня занятия у Солопова».

В моей роте трудно усваивал нормы воинской дисциплины боец Бессонов. В прошлом он отбывал наказание за кражи, к занятиям относился несерьезно. Я рассказал командиру полка о своих затруднениях.

— В человеке редко уживается только плохое! Советую внимательнее приглядеться к бойцу!

Разговор этот навел меня на серьезные размышления. «Неужели за дурными наклонностями нет у него ничего хорошего», — думал я. В конце концов пришел к выводу, что Бессонов считает себя «отпетым» и бравирует этим. Тут же пришло решение: назначу его командиром отделения.

Я вызвал Бессонова.

— Командир отделения выбыл на курсы. Если вас назначу, — справитесь?

Бессонов покраснел:

— Может, я и не заслужил?

— Это работа покажет!

Приказом по полку Бессонова назначили командиром отделения. Он оправдал доверие. [69]

В ту пору в армии только вырабатывались формы политического воспитания, и поиски их не всегда бывали удачными. Помню так называемый «комплексный политпросветчас». По замыслу он должен был вооружить красноармейцев знаниями политических событий, русского языка, литературы, арифметики, географии. Урок, например, посвящался изучению рассказа А. П. Чехова «Злоумышленник». Вначале рассказ читали вслух. Командир объяснял непонятные слова. Затем начинался разбор. Вопрос «Совершил ли преступление крестьянин Денис Григорьев?» должен был, очевидно, познакомить слушателей с уголовным правом царской России; вопрос «Какие железные дороги России вам известны?» расширял географические горизонты, а вопрос «Каково было положение крестьян в царской России?» касался социальных наук.

Не могу сказать, чтобы эти «комплексные часы» приносили большую пользу.

Из других форм политработы в войсках хорошо оправдали себя полковые курсы, на которых бойцы последнего года службы готовились к активной работе в волостных исполкомах и сельских советах. На этих курсах проводились беседы и доклады о международной и внутренней политике партии и правительства, о конституции, о практике советского строительства.

— Демобилизованный красноармеец — это первый активист в поселке, тем более в деревне. Это — завтрашний председатель сельсовета, рабкор, организатор кооператива, — не раз говорил комиссар Льдоков. — Мы обязаны по-большевистски готовить бойца к решению государственных задач. Лозунг наших дней: армия — школа. Она возвращает народу его сыновей грамотными и политически активными строителями советской жизни.

Партийная организация полка с увлечением работала над тем, чтобы дать людям настоящую путевку в жизнь.

Большое место в культурно-просветительной работе занимал спорт. В батальонах были организованы футбольные команды, происходили состязания в беге, метании диска. Бойцы учились свободно ориентироваться на местности, не теряться при виде препятствий, преодолевать их легко и быстро. Спортивные игры воспитывали у бойцов сообразительность, смелость, товарищескую спайку, хладнокровие и физически закаляли их. Регулярно [70] устраивались полковые спортивные праздники. Один из таких праздников состоялся 1 мая 1924 года. Пришли горцы из ближайших аулов. В программе — марш-бросок, бег на 1500 и 3000 метров, прыжки в высоту, метание гранат, в заключение — футбольный матч. Я участвовал в беге на 1500 метров. Бежал вместе с командиром взвода И. М. Чистяковым. Спустя 22 года, встретившись на сессии Верховного Совета СССР с Героем Советского Союза генерал-полковником Иваном Михайловичем Чистяковым, не без улыбки вспоминали мы кросс по пыльным улицам Буйнакска в 1924 году.

* * *

За время пребывания в Дагестане многие командиры обзавелись семьями. Партийная организация поручила мне вовлекать жен командиров в общественную работу. Вскоре открыли общеобразовательную школу. Боевые подруги активно участвовали в работе драматического коллектива полка. Обязанности режиссера я взял на себя. Первая наша постановка — пьеса «Осиное гнездо» имела успех у бойцов. Потом мы показали ее в местном городском театре. Вслед за ней подготовили пьесу «К новой жизни». Она принадлежала перу кремлевского курсанта Николая Лебедева.

Активное участие в общественной работе принимала Надежда Павловна Гуртьева. Ее очень уважали в полку. Надежда Павловна провела с мужем на фронте все годы гражданской войны, делила с ним невзгоды и радости. В мирные дни она много работала в клубных кружках, в школах ликбеза.

Реорганизация армии, вошедшая в историю Советских Вооруженных Сил под названием «военной реформы», коснулась и нашей 13-й Дагестанской дивизии. Почувствовали ее по новым уставам и наставлениям, по внедрению более совершенных методов боевого обучения, по улучшению политического воспитания бойцов. Примерно треть армии была превращена в территориальные части, а две трети сохранялись, как постоянные кадровые соединения. Одно из территориальных соединений было сформировано в пределах Северо-Кавказского края, куда и перевели командный и политический состав Дагестанской дивизии. В кадровых сухопутных частях срок службы для рядового состава был установлен в два года, [71] а в территориальных формированиях служба продолжалась пять лет. Фактически же рабочие и крестьяне, призванные в территориальные войска, занимались боевой и политической подготовкой на периодических сборах общей продолжительностью не более восьми месяцев.

Штаб дивизии дислоцировался в Таганроге, а штабы полков — в станице Морозовской, на железнодорожной станции Миллерово и в городе Каменске-Шахтинском — центре большого угольного района. Наш батальон стоял в горняцком городе Шахты.

С каждым днем крепли наши связи с шахтерам». По инициативе партийных и комсомольских организаций Каменки, Никитовки и других городов и поселков возникло шефство горняков над частями Красной Армии. У нас, в Шахтах, инициативу проявила комсомольская организация рудника «Пролетарская диктатура». Дивизия получила наименование «Имени пролетарского Донбасса».

В это время мы получили новое пополнение командиров. В батальон пришли выпускники средних военно-учебных заведений Епифанов, Людников, Подопригора, Ткаченко и ряд других товарищей. Им поручили командовать взводами. Впоследствии Тимофей Петрович Ткаченко дослужился до звания генерал-майора, Иван Ильич Людников стал генерал-полковником и Героем Советского Союза, прославившимся в Сталинградской битве и других крупнейших сражениях Великой Отечественной войны... А Подопригора... Эх, Подопригора! Не так сложилась твоя судьба в Великую Отечественную войну, как хотели бы, вспоминая о тебе, товарищи!..

По инициативе Л. Н. Гуртьева в полку возник военно-научный кружок. Участники поставили целью повышать военные знания командного состава и вести военную пропаганду среди населения. Кружок состоял из секций: изучения опыта мировой империалистической и гражданской войн; изучения армий соседних капиталистических стран, тактико-теоретической. Я вступил в секцию изучения армий капиталистических стран. Здесь изучали только что вышедший научный труд видного советского военачальника, впоследствии Маршала Советского Союза, Бориса Михайловича Шапошникова «Мозг армии». Эта работа была одним из первых советских военно-теоретических трудов. [72]

Однажды на призывной пункт, где я представительствовал от воинской части, пришел специальный корреспондент ростовской краевой газеты «Молот» Владимир Ставский. Мы познакомились и потом подружились. Будучи участником гражданской войны, Ставский по моей просьбе выступал перед допризывниками, рассказывал о годах борьбы с белогвардейщиной и интервентами, о героях Красной Армии.

В один из приездов Ставский поделился со мной творческими планами.

— Корреспондентская работа совсем не оставляет времени для более серьезных дел. Тянет писать большое. Сколько людей повидал я на своем веку, и хочется о всех написать.

— Тоже век! От роду двадцать шесть лет! А писателем я тебе желаю стать от души...

В наш клуб часто приходила молодежь с рудников. Парни и девушки принимали участие в самодеятельности. Однажды на репетиции я заметил молодую голубоглазую девушку. Она мне понравилась. Когда репетиция закончилась, подошел к группе девчат и, будучи не очень опытным кавалером, начал с увлечением показывать на макете част» пулемета. Девушки учтиво слушали, а «моя» сказала: «Товарищ командир. Вот вступим в Авиахим, тогда расскажете». Все рассмеялись. Я спросил секретаря комсомольской ячейки рудника Ваню Видюкова, кто эта девушка. Он ответил, что ее зовут Таней, она комсомолка, раньше работала на шахте, а сейчас уборщицей в аптеке и учится на курсах малограмотных.

Пошел провожать Таню домой. Она рассказала, что и ей приходилось батрачить, с десяти лет отдали нянькой на хутор, потом работала грузчицей на шахте и сортировщицей угля.

Спустя неделю я встретил Танго на улице вместе с пожилым шахтером. Остановились, и Таня познакомила со своим отцом, Федором Гордеевичем Сапрыкиным.

Мы стали встречаться и полюбили друг друга.

В воскресенье я побывал у родных Тани. Федор Гордеевич и Александра Панкратьевна, одетые по-праздничному, встретили радушно. Семья жила в рабочей казарме, занимая две комнаты. Отец всю жизнь работал на шахте. Десятки тысяч тонн черного золота добыл он своими руками. [73]

— Мы, шахтеры, всю жизнь в одном месте прожили, — с гордостью признался старый горняк. — Я, к примеру, сорок три года на шахте, сыновья на шахте. Порядки в Донбассе твердые: если выдать дочку, так навеки.

Старик решил посовещаться с женой и дочкой. Они вышли. Совещание это продолжалось недолго. Смотрю, Таня вошла взволнованная, раскрасневшаяся и крепко меня поцеловала. Потом появились и старики. Мы поцеловались. Федор Гордеевич назвал меня сыном.

Через две недели отправились в загс регистрироваться.

— Прошу расписаться, — сказала заведующая.

Я расписался, Таня замешкалась.

— Распишитесь, гражданка Лобачева, — предложила заведующая моей молодой жене.

— Видите ли, я должна вам сказать, что я... неграмотная.

— Ну что ж, поставьте здесь три креста.

Я ничего не сказал, только подумал: «Вся жизнь у нас еще впереди. Таня обязательно получит образование».

Федора Гордеевича очень уважали в поселке. На свадьбу собралось человек сорок — старые шахтеры с семьями, мои сослуживцы.

Я вошел в хорошую трудовую шахтерскую семью и был принят Сапрыкиными как сын. Вскоре наш дом напоминал школу. Я стал усиленно заниматься, мечтая попасть в Военную академию имен» Фрунзе, жена тоже училась. [74]