В первом бою

Двенадцатое сентября 1919 года. Памятная дата. В этот день меня зачислили в ряды Советских Вооруженных Сил.

— Сколько вам лет? — спросил в приемной комиссии губвоенкомата высокий седоусый командир, смерив меня взглядом.

Врачебную комиссию вся группа прошла благополучно. Нас признали годными к военной службе. От моего ответа теперь зависело все.

— Я к вам обращаюсь, молодой человек! Сколько вам лет?

— Семнадцать! — собравшись с духом, соврал я.

Командир приказал писарю оформлять, тот выдал справку: «Годен».

Все рассчитывали, что сразу отправят на фронт, а попали в учебный батальон. Федот Вахрамеев, взводный, определил нашу боеготовность с завидной точностью: «Любой казак соплей зашибет». На него не обижались: старый унтер помнил Ляодунь и Шахэ, в империалистическую войну на австрийском фронте получил два «Георгия» и в начале семнадцатого года едва избежал полевого суда за оскорбление действием офицера. Он учил молодых бойцов неторопливо и с толком, особенно налегая на отработку приемов ближнего боя. Меня Вахрамеев звал «землячком», так как был из Можайского уезда. Головино знал, а имя князей Мещерских, владевших в уезде до революции тысячами десятин земли, было для него собирательным именем белогвардейщины.

— Сейчас, землячок, война идет на полный расчет. [41]

В пятом году мужики старухе Мещерской пустили красного петуха. Тогда она взяла верх. А теперь ни ей, ни ее сыновьям земли не видать. В России помещикам срок вышел!

Зимой учебный батальон перевели в подмосковное село Павшино и поставили на лыжи. Готовили разведчиков. Это было, пожалуй, одно из первых лыжных подразделений Красной Армии. В середине февраля 1920 года наконец-то получили приказ: выехать на Дальний Восток. Там шли бои с белогвардейскими бандами атамана Семенова и барона Унгерна. Мы грузились в Москве, на запасных путях Ярославского вокзала. Но не суждено было мне добраться до фронта. На станции Александров, в ста километрах от Москвы, сняли нас, нескольких бойцов, с поезда без сознания, в жару: сыпной тиф. Только к весне выбрался я из больницы. В губвоенкомате командир, просмотрев мои документы, сказал:

— Бывалый воин: учебный батальон, лыжи, сыпняк, госпиталь... — И неожиданно спросил: — Хотите учиться на красного командира?

Через несколько часов с путевкой Главного управления военно-учебных заведений я входил в Кремль. Здесь помещались командные курсы красных пулеметчиков. Часовой у Троицких ворот, проверив пропуск, направил меня в Гренадерский корпус, где работала мандатная комиссия. Кандидатов много: кто направлен губернским военным комиссариатом, кто из воинских частей, а кто с путевками райкомов партии и комсомола. Сияющие лица счастливцев, прошедших комиссию, говорили сами за себя. Меня спросили, откуда я родом, где работал и служил.

— Хочешь быть командиром?

— Очень хочу!

Члены комиссии посоветовались и объявили:

— У нас прошел. Теперь отправляйся сдавать экзамены.

Спрашивали по двум предметам — русскому языку и арифметике. После сергиевской школы экзамен для меня не представлял труда. Но были уже и срезавшиеся. Рассказов — бывалый боец — провалился по арифметике.

— Не знаю, как в столбик складывать цифры, — растерянно объявил он о своей неудаче. [42]

Рассказов был намного старше других кандидатов; большинству 18–19 лет, а ему — 25. Призванный еще в старую армию, он два года служил во Франции в русском экспедиционном корпусе; после Октября 1917 года, вернувшись на Родину, вступил в ряды Красной Армии, участвовал в боях с белогвардейцами, проявил способности к военному делу и был послан на курсы.

— В столбик — это не трудно, — пояснил я. — Вот гляди, может, еще раз спросят...

С нами экзаменовались восемнадцатилетний Михаил Сергеев и девятнадцатилетний Иван Богуславский. Оба — члены партии. Сергеев — крестьянский парень из Владимирской губернии, а Богуславский, наиболее грамотный из всех нас, до армии работал машинистом на железной дороге. Когда экзамен подходил к концу, председатель комиссии вызвал Рассказова. Повторный экзамен прошел удачно. Все четверо были зачислены в подготовительное отделение первой роты и оказались в одном пулеметном расчете.

Курсантов обмундировали, и начались занятия. Утром в классах, днем — на плацу, в поле. Нашим командиром взвода оказался коммунист Григорий Степанович Антонов, московский текстильщик, солдат первой мировой войны, участник октябрьского переворота и гражданской войны. Под его руководством мы изучали пулеметы «Максим», «Кольт» и «Льюис». Общеобразовательная подготовка включала русский язык, математику, географию, природоведение; в числе специальных предметов — тактика, топография и военная администрация. В поле занимались тактикой, на кремлевском плацу — строевой подготовкой и фехтованием. Кроме того, личный состав пулеметных курсов нес охрану Кремля.

В один из июльских дней 1920 года мы несли караул у Спасских ворот — Рассказов, Сергеев, Богуславский и я. В Кремле работал второй конгресс Коминтерна. Под своды Спасской башни входили делегаты. Слышалась иностранная речь. Рассказов, побывавший в Европе, узнал и французов, и немцев, и итальянцев, и англичан. Мимо караула прошли индусы. Предъявлен пропуск, и неожиданно открытая улыбка, поднятая вверх согнутая в локте рука со сжатым кулаком. С каким восторгом провожали часовые делегатов! В их лице каждый видел посланцев революционного движения со всего мира. [43]

— Ох же и здорово, ребята! — восторженно говорил Ваня Богуславский. — Какие мы счастливые, что живем в такое время!

Спустя несколько дней в Свердловском зале состоялся торжественный выпуск двухсот красных командиров. На собрании — делегаты от всех рот. В президиум прошел Владимир Ильич. Долго продолжались аплодисменты. Ленин показывал на стрелки часов, а зал все не мог успокоиться. Теплыми словами Ильич напутствовал выпускников. Он говорил, что на фронте дорог каждый сознательный командир, прошедший советскую военную школу. Те, кто отправляется на фронт после окончания курсов красных командиров, должны помнить: они — представители рабочих и крестьян. Для них выбора быть не может — смерть или победа! Командиры-коммунисты должны вести за собой других, так как они больше разбираются в политическом положении страны. Наши общие задачи обороны страны и разгрома врага они могут разъяснить остальным бойцам Красной Армии. Владимир Ильич подчеркнул, что, строя новую армию, мы должны брать командиров только из народа.

Воодушевленные напутствием Ленина, красные командиры, а с ними и команда кремлевских курсантов выехали на Южный фронт. Вскоре были получены первые сведения о славных боевых действиях питомцев кремлевских пулеметных курсов. На митинге в Кремле начальник курсов Александров рассказал о героическом подвиге кремлевцев под Ореховом. С возгласами «Даешь Орехов!» они ворвались на окраину города. Против курсантов выступала превосходящая их силами Дроздовская белогвардейская дивизия — офицеры и юнкера. В центральной части города завязался жестокий бой. Командный состав в большинстве своем вышел из строя. Стали редеть цепи курсантов. Бой не утих и ночью. В ночной схватке несколько курсантов попали в руки белогвардейской банды. Их повели на расстрел, по дороге избивали. Курсанты пели «Интернационал». Только залп оборвал голоса героев.

Правительство приняло решение увековечить память героев Орехова. В кремлевском сквере, между зданиями правительства и бывшего арсенала, на камне из серого гранита высечена надпись: «Слава командирам и курсантам, [44] павшим в боях в борьбе против контрреволюции под Ореховом и Синельниковом. 23.VIII.1920 года».

Желание отомстить врагу за смерть товарищей было так велико. На митинге начальнику и комиссару курсов многие вручили заявления об отправке на фронт. В начале сентября 1920 года сформировали еще две пулеметные команды. Наш взвод целиком вошел в одну из них. Получили приказ: готовиться к отъезду на Южный фронт.

Гражданская война шла уже третий год. Центральная часть РСФСР, Урал, Сибирь, Забайкалье, Северный Кавказ, Азербайджан, Средняя Азия были полностью освобождены от врага. Части Красной Армии добивали Врангеля на Украине.

Наступил день отъезда. С утра нам выдали новое обмундирование и пулеметы. По всем казармам раздалась команда: «Строиться у царь-пушки». Комиссаром отряда назначили Гостева, рабочего Шуйской мануфактуры, окончившего наши же пулеметные курсы несколько месяцев назад. На прощальном митинге от имени всех бойцов он дал клятву бить врага без пощады.

Под развернутым знаменем команды вышли из Кремля на Красную площадь и на Ильинку с песней «Смело мы в бой пойдем, за власть Советов».

У Ильинских ворот в толпе я увидел Семеныча, бывшего надзирателя воспитательного дома.

— Семеныч!

— Неужели Лешка? — радостно откликнулся старик.

Командир разрешил попрощаться, и мы с Семенычем пошли по Маросейке.

— Собачонка-то гавкает? — спросил он.

В воспитательном, при расставании, он подарил мне «на счастье» глиняную дворняжку-копилку. На пулеметных курсах она стояла на тумбочке у моей кровати, я взял ее и на фронт. Обняв на прощанье милого старика, я обещал хранить его подарок всю жизнь. Дворняжка оказалась «живучая», здравствует до сих пор.

За Серпуховым в нашу теплушку поднялся Гостев. Поздоровавшись, комиссар спросил:

— Газету получили?

— Нет.

— Ну так вот я вам принес, — и он стал читать сводку с врангелевского фронта.

Вести поступали радостные. Красная Армия била [45] врага, освобождая территорию Украины от белогвардейской нечисти. Потом комиссар спросил нас о начальнике пулеметного расчета.

— Ну, этот в бою не подведет, — с воодушевлением отозвался он о нашем Рассказове. — Кадровый солдат революции!

В Лозовой обе команды вошли в сводную курсантскую дивизию. Теперь нам предстояло сражаться в составе 13-й армии Южного фронта. Походным порядком двинулись к линии фронта. Шли по разрушенной Украине. Всюду следы пребывания белых банд — сожженные, разгромленные железнодорожные станции, ограбленное население. К вечеру стали на исходную позицию в районе Синельниково, в оврагах, в шести — семи километрах от города, занятого врагом.

Ночью пулеметные расчеты обошел Гостев и объявил, что в дивизию приехал представитель Военного совета армии. На рассвете он выступит на митинге курсантов. Собравшись на митинг, мы увидели немолодую женщину в военной форме. Это была Р. С. Землячка — начальник политического отдела 13-й армии. По рядам курсантов прошло ветерком: «Комиссар-то — женщина!». Землячка поднялась на бугорок. Она говорила, что курсантской дивизии поставлена боевая задача — разгромить банды Махно, Чалого и других. С места раздались возгласы: «Кто такой Махно? Откуда взялся Чалый? Где сейчас Врангель? Какие части стоят против нас?». Вопросов оказалось много. Землячка вначале загибала пальцы, потом, рассмеявшись, разжала ладони:

— Не хватило, товарищи, подождите! — и начала отвечать.

Белые войска находились в Синельникове. На соседних участках части 13-й армии потеснили врангелевцев. Враг откатывается на юг. Подробно рассказала Землячка, кто такой Махно — атаман кулачья и уголовников, какую он проводит политику.

— Злодеяния Махно, против народа страшны. Его банды убивают коммунистов и советских активистов, грабят мирное население, нападают на наши продовольственные отряды. Вы, товарищи курсанты, — железная рука диктатуры пролетариата. От имени партии большевиков призываю вас выполнить долг перед рабочим [46] классом и трудовым крестьянством нашей республики — разбить врага!

Через несколько часов начался артиллерийский обстрел. Под давлением сводной курсантской дивизии врангелевские войска оставили Синельниково. Так мы получили боевое крещение. После боя пулеметным командам приказали остаться в городе. Нашего командира Фадеева назначили начальником Синельниковского гарнизоиа. На собрании он призвал к бдительности на «внутреннем фронте борьбы с контрреволюцией».

Утром Гостев собрал актив бойцов. Из нашего расчета были приглашены Богуславский и я. Комиссар разъяснил особенности обстановки:

— В Синельникове много открытых и скрытых контрреволюционеров, махновцев, хулиганья. Мы должны навести революционный порядок, каждый час быть в боевой готовности.

Тут же распределили обязанности. По очереди все активисты должны были дежурить на агитпункте, раздавать газеты, проводить митинги в эшелонах, проходящих через станцию. Большой группе политбойцов комиссар поручил вести работу в расчетах. И, наконец, была создана политико-просветительная комиссия для работы среди населения. Меня утвердили председателем этой комиссии, а курсанта И. И. Геллера — секретарем.

Ночью вокруг города выставлялись сторожевые заставы в один — два взвода и полевые караулы у станции. Наиболее опасные участки были обеспечены «секретами». От застав высылались связные к штабу.

Дня через четыре на Синельниково налетела банда махновцев. Наш расчет как раз был в заставе. В ночной тиши слышался топот коней и стук тачанок по булыжнику. Рассказов дал приказ подпустить врага поближе: «Тут бугорок, мы хорошо защищены и отсюда поведем кинжальный огонь». Застрекотали пулеметы на соседней улице.

— Что медлите, Рассказов? — послышался в темноте знакомый голос.

— Я не медлю, товарищ комиссар, а подпускаю врага поближе, чтобы расстрелять в лоб.

Махновцы приближались, и тут начался огонь. На [47] полном ходу поворачивали бандиты тачанки. Неоднократные попытки захватить Синельниково заканчивались разгромом банд. Бои шли главным образом ночью. Дважды отряды врага попробовали прорваться в город днем, но их уничтожали на окраинах. В одном из боев меня ранило в ногу навылет. Однако я не вышел из строя: на нашем фельдшерском пункте оказали помощь.

* * *

Курсанты Московских пулеметных курсов «прочесывали» улицы, вылавливали контрреволюционеров и спекулянтов. Нередко мы обнаруживали целые склады мешков с крупой, мукой и солью, штабеля оружия. Старый мир, разбитый, затаившийся, еще был силен, показывал зубы. Вместе с курсантом Сергеевым мы патрулировали как-то в районе городского рынка. В один из моментов почувствовали, что нас берут в кольцо: толпа становилась плотнее, длинный, как жердь, рыжий детина кричал, что «народу торговать не дают».

— Подавайся, Лешка, к амбару, это — махновцы, — тихо сказал Сергеев.

Мы стали спинами к бревенчатой стене, на нас напирали — всюду перекошенные ненавистью, озлобленные лица.

— Разойдись! — крикнул я.

— А ну, юнкер, сымай шинель, — завопил рыжий.

Трудно сказать, чем все это кончилось бы, если б не комиссар. Он проходил с несколькими красноармейцами поблизости, и мы услышали родной голос:

— Что за толпа? Предъявить документы!

Нескольких бандитов задержали.

День за днем мы очищали от контрреволюционного охвостья ближайшие села и деревни. Не раз курсантов подстерегали выстрелы из-за угла. В Михайловке погиб весь штаб Петроградской бригады курсантов. Махновцы ночью зарубили командира бригады Мартынова, комиссара Дгеабудзе, командира Симонова и других товарищей. Наши пулеметные команды перебрасывали то в Михайловку, то в Славгород и Павлоград, то в другие местечки. [48]

По мере ликвидации махновской «вольницы» стала разворачивать работу курсантская политико-просветительная комиссия. Дела было много: помогали восстанавливать органы Советской власти, создавали партийные и комсомольские ячейки, выполняли задания по продразверстке. Приезжая в деревню или местечко, мы связывались с активистами из бедняков, собирали молодежь и проводили запись в ЧОН — части особого назначения, которые тогда несли функции охраны порядка и борьбы с контрреволюцией. Трудовое крестьянство горячо поддерживало нас. Людям слишком хорошо запомнились зверства деникинцев и махновцев. Красная Армия помогала устроить по-новому жизнь. Члены культурно-просветительной комиссии выступали с докладами: «О текущем моменте», «Что такое Советская власть для трудового народа».

Команды пулеметных курсов несли службу в Синельникове полгода. Только в конце февраля 1921 года комиссар Гостев сообщил, что курсантам приказано возвратиться в Москву для продолжения учебы. [49]