Живая связь времен (вместо заключения)

Финальный слет второго Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой славы советского народа проходил в Москве, на Красной Пресне, в палаточном городке.

Равняясь, строятся юноши и девушки, одетые в потемневшие шинели, потертые кожанки. Кажется, что даже природа боится нарушить священную тишину воспоминаний.

Палатка № 36 — музей боевой славы Белоруссии.

— Пароль? — прикладывая руку к пилотке, спрашивает Пелагею Ивановну юноша из Минской школы № 65 имени Героя Советского Союза Бориса Окрестина.

— «Рубеж», — тихо отвечает мать.

— Вам предоставлена честь открыть музей боевой славы Белоруссии!

Руки Пелагеи Ивановны слегка дрожат, разрезая алую ленточку у входа.

Глаза привыкают к темноте.

...Мы возвращаемся в сорок первый. За чугунной дверцей печки потрескивают дрова. Желто-красные сполохи огня шарят по брезентовым стенам. В гильзе снаряда вздрагивает оранжевый язычок пламени. В середине палатки — грубо сколоченный стол.

Воспоминания невольно собирают вокруг него дорогих людей, не вернувшихся с войны.

Склонился над картой «стальной» комбат Таганского коммунистического истребительного батальона Меркудий Семенович Малый. Рядом начальник его штаба капитан Шашуков. Повернувшись к огню — четкий профиль словно выбит на бронзе, — лепит закрутку слесарь шлифовального цеха 1-го ГПЗ Герой Советского Союза летчик [91] Петр Иванович Романов. Он погиб в сорок пятом в боях над Берлином. Его именем названа одна из Кожуховских улиц Москвы, улица, где живут многие подшипниковцы. Те двое с гранатами у пояса — сыны бабушки Ули, Петр и Константин Ивановы.

Полыхнул на сквозняке рыжий огонек в гильзе снаряда, и палатка опустела. Неужели это лишь минутное видение, вызванное памятью сердца?

В глубине палатки белеет бюст Бориса Окрестина. К нему медленно идет Пелагея Ивановна. Кажется вот-вот подкосятся ее ноги, и она рухнет на землю. Шаг... Еще один...

Затвердело в мраморе лицо юноши. Встречный ветер отбросил правую часть шлемофона. Решительный, уверенный в победе взгляд. Две жестких складки от крыльев коса к мальчишеским шершавым губам.

Перед бюстом воина — развернутый комсомольский билет. На листке наискось надпись: «Принять почетным комсомольцем и зачислить на постоянный учет в первичную комсомольскую организацию Минской школы № 65 имени Героя Советского Союза Бориса Окрестина».

Пелагея Ивановна до земли кланяется сыну, о чем-то тихо разговаривает с ним...

* * *

Еще одна встреча с прошлым — на квартире у тети Дуни. Подперев щеку рукой, тетя Дуня смотрит, как одна за другой переворачиваются страницы альбома-летописи.

Мелькают даты, письма, фотографии. К плечу солдата припала изможденная женщина, двое малышей тянутся к отцу. Ниже надпись: «Дождались». На следующем снимке — «команда» Татьяны Александровны Штарковой, включая шестого, Васю Победного. А вот снимок семьи Штарковых, но уже через двадцать три года. На медицинском языке это называется результатами отдаленных наблюдений. Нет, это не наблюдения. Это — сама жизнь! Хорошие дети выросли у Татьяны Александровны и Александра Васильевича. Нужные стране люди — учителя, швеи, инженеры.

Следующая страница. Захватывает дыхание: хлебные карточки! От этих полосок гербовой бумаги когда-то зависела человеческая жизнь. Как же дорога была тогда [92] каждая корочка хлеба. И как важно и сейчас смотреть на хлеб, как на святыню человеческого труда.

А это фотоснимок нашей первой комнаты здоровья. По четвергам мы «одалживали» ее у техника-смотрителя жэка. Но однажды во двор дома № 18 по Нижегородской улице, где теперь высится двенадцатиэтажная башня, въехал ЗИС, груженный железом, старым тесом, бидонами с олифой, белилами. Легко выпрыгнув из кузова машины, щуря дальнозоркий глаз, председатель домового комитета Михаил Ефимович Куликов крикнул: «Эй, комсомолия! Выходи на стройку штаба здоровья!»

С тех пор каждый четверг с Калитниковских улиц сюда, в университет здоровья, спешили его слушатели. Стучали по асфальту каблучки мясокомбинатских девчат, одетых в нарядные платья. Солидно шли будущие сборщики радиозавода. Лихо заломив полотняный картуз образца 1914 года, вышагивал застрельщик всех субботников на участке, ветеран комнаты здоровья дед Кузьма. На белой нейлоновой рубашке рядом со значком ГТО сияли три Георгиевские креста.

Равняясь на друга, приосанивался Никифор Иванович Иванов. Стараясь не отставать от мужчин, семенила бабушка Уля в нарядных сапожках. Красивую эту обувку на Восьмое марта подарил ей любимый внук Петя — знатный бригадир 1-го ГПЗ Петр Иванович Иванов.

Запыхавшись, вбегала в переполненный зал Еленка Павлова. Удивительные ее волосы цвета кованой меди струились по плечам. Еленка беспокойно поглядывала на дверь — не задержался бы на работе отец.

И снова мы с тетей Дуней листаем годы — страницу за страницей. Задерживаемся на фотографии большой афиши. На ней три слова: «Эстафета добрых дел». Слева — дата рождения нашей бригады — 16 апреля 1942 года. Справа — та же дата, но уже год 1962-й. Наискось, через всю афишу: «Сотое занятие в комнате здоровья». Рядом фотографии воспитанников и друзей бригады, письма-поздравления и телеграммы в ее адрес из разных концов страны: с Сахалина, из Львова, Минска, Волгореченска, Перми.

Групповой снимок бригады в День Победы.

— Помнишь, тетя Дуня, какой это был счастливый день? [93]

— Как не помнить? — в голосе тети Дуни нескрываемая гордость. Заскорузлыми пальцами гладит она фотографию, задерживаясь на лицах подруг.

* * *

...Телефонный звонок всколыхнул предрассветную тишину. В трубке незнакомый мужской голос.

— Гвардии полковник Евгений Александрович Касаткин просил разыскать вас и передать.

Память полоснуло, как бритвой.

— Женя Касаткин?!

— Извините, нет. Я звоню по его поручению.

Вот и вернулась та ледяная ночь из сорок третьего. Военный патруль. Встреча с лейтенантом Сашей Сидоровым и его другом сержантом Женей Касаткиным. Коротенькая повесть о мужестве и беззаветной любви Светланы.

— Полковник Касаткин просил разыскать вас, пожелать олимпийского здоровья, счастья. Где сейчас Евгений Александрович? На Крайнем Севере. Нет, не женат. Но он воспитал двух приемных сыновей — детей погибшего фронтового друга.

— Майора Александра Сидорова?

— Да. И еще просил передать. — Говоривший замялся.

— Что передать? Что?!

— — Я не совсем понял, хотя Евгений Александрович повторил дважды. Звучит, как строчка стихотворения. Всего три слова: «Сириус, моя звезда...»

Частые гудки оборвали фразу. Все смолкло...

«Сириус, моя звезда». Неразрывна связь времен, незабвенна память о прошлом...

А за окном просыпалась Москва. Древний и вечно молодой самый прекрасный город мира.