Зайцевские выстрелы
Как-то недавно мне довелось быть в рабочем общежитии. В красном уголке, где собралось много молодых парней и девчат, шел разговор о подвиге. Тема беседы так и называлась: «Что такое подвиг?». Разговор был оживленным, порой даже бурным. Каждый выступающий высказывал свое суждение о подвиге.
Много говорилось о войне, о боях. Я не вмешивался в разговор, мне интересно было узнать, что думают о ратном подвиге те, кто знает войну лишь по книгам, по фильмам и рассказам ветеранов-фронтовиков. И представьте себе, все знают! Передо мной ожили бессмертные страницы войны и легендарные имена героев. Мне порой казалось, что вот эти молодые парни и девушки знают тех, о ком говорят, не по рассказам, а будто бы сами шли с героями рядом, плечом к плечу...
И я подумал: справедливо мнение о том, что подвиги и герои бессмертны. Время идет, а память поколений сохраняет все великое, славное, легендарное.
Мне запомнился чернявый юноша, страстно рассказывавший о том, как в дни Сталинградской битвы беспощадно и мастерски истреблял фашистов прославленный снайпер Василий Зайцев. Он говорил о Зайцеве так, словно видел его в бою, ходил с ним по сталинградским улицам. В конце выступления юноша сказал:
— Часто спрашивают: кто твой герой, жизнь на кого равняешь? Если этот вопрос будет задан мне, я отвечу: Зайцев Василий Григорьевич...
Почему же юноша выбрал себе в «путеводители» Василия Зайцева — комсомольца сороковых годов?
Мне не трудно ответить на этот вопрос. Я знаю Зайцева давно.
Познакомились мы в начале октября сорок второго в Сталинграде, на берегу Волги, почти у самой воды.
Время приближалось к полуночи: темнота окутала и Волгу, и дымные улицы города. Правда, тишины не было.
Совсем близко ухали орудия, трещали автоматы, что-то рвалось, грохотало, рушилось... И ночью бой не прекращался.
И все-таки поспокойнее было в ночные часы. Можно было хотя бы передвигаться по берегу, идти в рост, не боясь, что попадешь на мушку вражеского снайпера.
Благополучно добравшись в район расположения 284-й стрелковой дивизии, я (тогда корреспондент газеты Сталинградского фронта) вскоре оказался в политотдельской землянке. Там и встретил Василия Зайцева. Он прибыл в политотдел из своего 1047-го стрелкового полка с каким-то поручением и уже собирался в обратный путь, как вдруг у самого выхода из землянки его остановили и представили мне.
— Это наш снайпер — главстаршина Зайцев. — Меня ничуть не удивило флотское звание моего нового знакомого, ибо знал, что 284-я стрелковая после боев под Касторной была выведена в Свердловскую область, а вскоре в нее влилась команда моряков-тихоокеанцев, прибывшая из Владивостока. Теперь они, флотские, стали пехотинцами. Правда, звания да тельняшки под гимнастерками говорили о том, что здесь, в Сталинграде, они остаются моряками.
— У нас у всех под тельняшками — морская душа, — так сказал мне Зайцев, когда мы вышли из блиндажа и направились вдоль крутого волжского берега в расположение его полка.
Больше часа мы шли рядом. Изредка припадали к земле: то мина пролетит над головой и плюхнется в воду, то вдруг ракета повиснет над берегом, и все вокруг озарится светом, то пулеметная очередь вырвется невесть откуда и просвистит совсем рядом...
А мы продолжаем разговор. Интересовались друг другом: он — мной, я — им.
— Неужто прямо за Волгой печатается наша фронтовая газета? — спрашивал Зайцев. — Туда ведь немец достает...
— Случается, что достает, — отвечал я и рассказал Василию о последнем налете вражеской авиации на Среднюю Ахтубу, где располагались наша редакция и типография. Бомба угодила прямо в печатную машину. Убит был печатник, тяжело ранило корреспондента старшего лейтенанта Верхолетова и корректора Тамару Долголеву.
— Выходит, и вашему брату достается, — сочувственно произнес Зайцев.
Всем доставалось в Сталинграде: и командарму, и солдату.
— Наш блиндаж трясло как в лихорадке, — вспоминал день 14 октября 1942 г. командующий войсками 62-й армии В. И. Чуйков, — земля звенела, с потолка сыпался песок, в углах и на потолке под балками что-то потрескивало. Сотрясения от разорвавшихся вблизи крупных бомб грозили развалить наш блиндаж. Уходить было некуда. Лишь изредка, когда совершенно нечем было дышать, несмотря на близкие разрывы бомб и снарядов, мы по очереди выходили из блиндажа.
В тот день мы не видели солнца. Оно поднималось в зенит бурым пятном и изредка выглядывало в просветы дымовых туч.
Враг неистово рвался к Волге. 14 октября Паулюс бросил в наступление три пехотные и две танковые дивизии на фронте около шести километров. Превосходство противника в людях было пятикратным, в технике — двенадцатикратным. Около трех тысяч самолето-вылетов совершил враг в тот день. Фашисты буквально душили защитников Сталинграда массой огня, не давая никому поднять головы. Лавины танков двигались на наши позиции. Из дивизий и полков шли тревожные донесения: «6-я рота батальона Ананьева полегла полностью. Остались в живых только посыльные»; «Командир полка Андреев убит, нас окружают: умрем, но не сдадимся».
И не сдавались. «Товарищи военный совет, — докладывал командир 37-й гвардейской стрелковой дивизии, — дивизия сражается и не отступит». С артиллерийских позиций доносили: «Танки расстреливаем в упор, уничтожено пять». Из 13-й гвардейской докладывали: «Ряды наши редеют, гибнут люди и техника. Но враг не пройдет к Волге. Костьми ляжем, но не пропустим его».
В такой неимоверно трудной обстановке каждый, кто находился в Сталинграде, независимо от занимаемой должности, обязан был быть в первую очередь защитником города. И писарь, и повар, и оружейник — все там были солдатами переднего края.
Василий Зайцев числился связным пулеметной роты. Но душой и сердцем понял, что может и должен делать больше. Силенка есть, хватка тоже имеется, а глаз... Тут особый разговор. Глаз у Василия, как говорили дружки-моряки, что ватерпас: далеко видит и все точно замечает. Словом, в стрелковом деле с такой «оптикой» промаха не дашь.
— И что же вас потянуло в снайперы? — спросил я той ночью у Зайцева.
— Каждая пуля снайпера несет врагу смерть, — был его ответ. — А фашистов вон сколько лезет на нас. Их убивать надо!
Потом он сказал, что с оружием дружбу заимел еще в детские годы, в малолетстве стрелять научился.
Все пошло от деда Андрея, потомственного охотника, жившего на берегу южноуральской речушки Сарам-Сакала. Места для охоты отменные. Дед Андрей с утра до вечера бродил по лесам. И внука с собой брал. Учил малыша читать следы зверей, выслеживать лежки волков, медведей, показывал, как надо к земле припадать, как ползти, чтобы ни одна травинка не хрустнула. Вася старался изо всех сил. И вот когда ему исполнилось двенадцать лет, дед вручил внуку одноствольную берданку двадцатого калибра. Вот была радость! С того дня парнишка сразу повзрослел: шутка ли, в мальчишеских руках оказалось настоящее ружье. С ним уже и не расставался. На охоту всегда шел со своим собственным ружьем. И когда подался на строительство Магнитки, а было тогда Василию шестнадцать лет, тоже продолжал охотиться.
— Отчего же мне снайпером не быть? Дедова наука годится здесь, в Сталинграде, — на этих словах мы тогда расстались с Зайцевым. Но он не ушел с поля моего корреспондентского зрения. Я следил за Зайцевым постоянно. Два, а то и три раза в неделю по телеграфу отправлял за Волгу в редакцию информации о снайперских победах Зайцева. Газета Сталинградского фронта часто сообщала: «Василий Зайцев убил еще двух фашистов»; «Снайпер Зайцев увеличил счет: еще пять гитлеровцев уничтожены».
При каждой встрече с Зайцевым я всегда узнавал что-нибудь новое из его действий, и все четче вырисовывалась его снайперская биография. Интересен был, к примеру, даже сам повод, благодаря которому он взял в руки снайперскую винтовку. Было это после сильного боя в районе завода «Красный Октябрь». Наступило короткое затишье. В роту, где Зайцев был связным, пришел командир полка. Солдаты, расположившись в яме, слушали его рассказ. Вдруг Зайцев услышал голос солдата, наблюдавшего за противником: «Вася, фриц показался». Зайцев вскинул винтовку и выстрелил. Фашист упал. Через несколько секунд появился второй — Зайцев и того уложил. «Кто стрелял?» — спросил командир полка. Комбат указал на Зайцева. Тогда командир полка приказал: «Дайте главстаршине Зайцеву снайперскую винтовку». С того дня Василий официально был возведен в ранг снайперов, хотя и до этого уже не раз отличался в меткой стрельбе.
Зайцева узнал весь Сталинград. У него появились ученики, их «зайчатами» прозвали. Снайперы сеяли смерть и страх в стане врага.
Зайцевкие выстрелы докатились и до Берлина. Немцы из Сталинграда просили помочь им убрать русского снайпера, от выстрелов которого нигде не укрыться, а он неуловим. То из заводской трубы стреляет, то из кирпичных развалин бьет... И тогда сам шеф берлинской школы снайперов, которого Гитлер величал «суперснайпером», майор Конингс прибыл в Сталинград, чтобы убрать неуловимого русского снайпера.
Как дело было, чем все кончилось, я узнал значительно позже, уже после войны. Мы ведь с Зайцевым продолжали встречаться. Дружба наша, родившаяся тревожной октябрьской ночью сорок второго, не ржавела, хотя наши города, где мы живем, Екатеринбург и Киев — находятся на значительном расстоянии: Волгоград сплачивает нас. Мы туда приезжали, чтобы встретиться, чтобы вспомнить...
Так вот, однажды в тиши волгоградской гостиницы Василий Григорьевич рассказал о своем необыкновенном поединке с важной берлинской птицей — фашистским майором Конингсом.
— «Язык», которого взяли наши разведчики, сообщил на допросе, что в Сталинград прибыл начальник берлинской снайперской школы Конингс с задачей убить, как выразился пленный, «главного зайца». Тогда и вызвал меня комдив и дал задание уничтожить этого «сверхснайпера». На дело пошел я со своим напарником Куликовым. Сначала организовали слежку, установили тщательное наблюдение, обратились за помощью к стрелкам передней линии, чтобы те внимательнее следили за каждым прицельным выстрелом врага и нам докладывали. Надо было ведь найти этого немца, изучить его повадки и терпеливо ждать того момента, когда можно будет произвести всего-навсего один, но верный, решающий выстрел.
Время шло. Немец искал меня, а я его. И вот однажды мне сообщили: пострадали снайперы Морозов и Шайкин. Первому противник разбил оптический прицел, второго ранил. Это были опытные снайперы. Сердцем почуял, что они натолкнулись на того «суперснайпера». И тогда мы с Куликовым ушли на те позиции, где пострадали наши товарищи.
Наблюдаю. И вдруг вижу: над фашистским окопом неожиданно приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи... Ну и хитрец: не проведешь на мякине воробья! Каска-то неестественно качается, так не ходят. Ее, видать, несет помощник снайпера, сам же он ждет, чтобы я открыл огонь.
Прошел еще день, потом еще. Мы все наблюдаем. Передний край врага изучили досконально, каждый бугорок, каждый бруствер знали. В поле зрения попал железный лист с небольшим бугорком битого кирпича. Слева — подбитый танк. Может, фриц в танке? Не должно быть. Опытный снайпер в танк не полезет. А возможно, под железным листом сидит? Решил проверить: на дощечку надел варежку, поднял ее. Фашист клюнул — выстрелил... На другой день Куликов осторожно приподнял каску. Немец пальнул. Куликов на мгновение приподнялся, громко вскрикнул и умолк. Гитлеровец подумал, что покончил с советским снайпером и высунул из-под листа железа полголовы. Я ударил: голова фашиста осела. А Куликов, лежа на дне окопа, хохотал.
К вечеру наши перешли в наступление. Мы пошли тоже вперед и нашли тот железный лист, из-под которого вытащили мертвого фашистского майора, извлекли его документы и доставили их комдиву...
Слушая Василия Григорьевича, я подумал вот о чем: какую же надо иметь выдержку, терпение, хладнокровие, чтобы вот так мастерски провести поединок. Я сказал это вслух.
— Дедова школа, — ответил мне Зайцев. — Еще он меня наставлял: если ты вышел в лес зверя промышлять, посиди, осмотрись, установи, что и где деется в этом лесу: скинь с головы малахай, прислушайся, определи жизнь в лесу. Замри, не шелохнись... Вот и вся наука. Весьма полезная...
Убежден, что зайцевская снайперская мудрость должна стать наукой, которой следует вооружить каждого нынешнего воина, мечтающего стать метким стрелком. Юность должна подражать героям!
В самое трудное для Сталинграда время, в дни, когда, как верно сказал поэт, «со смертью билась жизнь», над боевыми рядами защитников города эхом прокатилась фраза-призыв, фраза-клятва: «Отступать некуда, за Волгой для нас земли нет». И первым произнес эти слова снайпер Василий Зайцев. Они были опубликованы в сталинградской фронтовой газете — через всю страницу крупным шрифтом.
В разговоре с Зайцевым мы часто вспоминали то время и вот эти слова: «Отступать некуда...» И он рассказал о том, как они вырвались из его груди.
— Было это в блиндаже командующего 62-й армией. Тяжело было тогда нам в Сталинграде. Все кругом горело: и дома, и земля, и Волга. «Как настроение?» — спрашивает командарм. «Боевое!» — отвечаю. «Какие планы у снайперов?». Снова отвечаю: «Будем каждый час увеличивать счет истребленных фашистов» — «Добро!» — сказал командующий и по-солдатски честно нарисовал обстановку, сложившуюся в Сталинграде. А у меня сорвалось с уст: «Отступать некуда, за Волгой для нас земли нет». Командарм пожал мне руку и сказал: «Точно, товарищ главстаршина. Скажите это своим товарищам». Не только я один так думал, все в Сталинграде понимали, что не имеем права уйти за Волгу, ибо там земли для нас не было. Защищать город следовало в самом Сталинграде, на правом берегу Волги.
Так оно и вышло. Стеной встали защитники города на берегу Волги. Как ни тужился враг, сколько ни бросал в атаки сил и техники — все перемололи. Сами кровью истекали, но и врагу не было поблажки. Выстояли, выдюжили, потом в наступление пошли и победили.
Наш разговор о той памятной встрече снайперов с командармом Чуйковым продолжился после войны в Волгограде в день торжества по случаю тридцатилетия Сталинградской битвы. Время сделало свое дело (все-таки 30 лет прошло!), Зайцев раздался вширь, посеребрилась голова... Но крепок был моряк, та же сильная рука, твердая походка. Говорить с ним — одно удовольствие. Я стал его величать Василием Григорьевичем, а он мне: «Давай по-сталинградски, Василий я, Вася...».
— А скажи-ка, Вася, как это тебе в голову пришло так емко выразиться: «Отступать некуда, за Волгой для нас земли нет»?
— Ничего особенного не сказал... Слова как слова... Это вы, газетчики, крылья им пристроили...
— Умное слово крылатым рождается.
— Уж и умное, — улыбнулся Зайцев. — Сказал, что думал...
Да, то зайцевское слово стало клятвой воинов-сталинградцев. Она и сегодня высечена на каменной глыбе Стен-руин, воздвигнутых на Мамаевом кургане.
Василий Григорьевич приехал на тридцатилетие не с пустыми руками, а с книгой, написанной им, и называлась она «За Волгой для нас земли не было». Я тогда получил экземпляр с автографом снайпера: «Юрию Абрамовичу, человеку, который первым сказал доброе слово о солдате на Мамаевом кургане. Автор В.Зайцев. 2.02.1973 год. Сталинград». Храню эти записки снайпера и частенько читаю. В этой книге вся жизнь снайпера Зайцева, уничтожившего в Сталинграде более 300 фашистов. Цифра внушительная! И это за три месяца.
Хочется еще припомнить победный сталинградский день. — 2 февраля 1943 года. Воины-сталинградцы поднялись тогда на Мамаев курган. Оттуда хорошо была видна Волга. По льду на левый берег уходили длинные колонны пленных — войско Паулюса. Василий Зайцев, стоя на кургане, произнес тогда: «Друзья, а ведь отсюда и Берлин виден!». Ой как далеко еще было до германской столицы, но Сталинград был началом нашего движения на запад, которое и привело нас в сорок пятом в Берлин.