В бой шла рабочая гвардия
Эту главу родил журналистский поиск. Свершился он в шестьдесят седьмом году прошлого века. Трудился я тогда в окружной газете «Красный боец». И вот однажды подходит ко мне Семен Шмерлинг, начальник отдела боевой и физической подготовки редакции, и спрашивает:
— Ты ведь в Сталинграде воевал. Можешь вспомнить, как началась битва?
— Конечно, могу.
— Прямо сейчас вспоминай.
— А для чего? — удивился я.
— Потом скажу... Вспоминай.
Пришлось уважить просьбу друга. И моя память вернулась в год 1942-й.
...Было знойное лето. Донская степь задыхалась от пыли и жажды...
Пыль обволокла дороги, сизой завесой ползла за танками и автомобилями.
Степь дышала огнем. Дрожала от взрывов земля. Горели хутора и станицы.
Линия фронта, изогнутая и изломанная, с каждым днем все дальше уходила на восток, оставляя позади себя большие и малые реки, города и села. Война перекатывалась с рубежа на рубеж: с Калитвы на Чир, с Северного Донца на Цимлу.
Грохот боя докатился до тихого Дона. И с того часа тишина покинула его.
Фашисты наступали, нацелив свои черные стрелы на Волгу. Сталинград был их заветным рубежом.
Июль и август стали месяцами жестоких сражений на Дону. Кровопролитные бои развертывались у переправ. Немцы стремились скорее овладеть ими.
Пали Цимлянская и Нижне-Чирская, Калач и Сиротинская. От Дона черные стрелы словно змеи поползли к Волге. Вытянув длинные шеи, они остроконечными пиками-жалами нацелились на Сталинград... А как он, полумиллионный Сталинград? Прислушиваясь к далекому грохоту боя, он трудился. Город строил оборонительные рубежи — дальние и ближние — и давал фронту танки, готовился к эвакуации женщин и детей и создавал отряды народного ополчения. Сталинград постепенно сбрасывал гражданскую одежду и облачался в солдатскую шинель.
...Мой рассказ прервал вопрос Семена:
— А чем был занят СТЗ, то есть тракторный завод?
Снова напряг я свою память.
... Ежедневно с конвейера завода сходили танки. Опытные механики-водители их испытывали, и машины сразу же уходили на фронт. А оттуда цепочкой тянулись тридцатьчетверки-инвалиды: одни — на буксире, другие — своим ходом. Работа кипела. Люди спали по три-четыре часа в сутки. Даже мастера танкового вождения, если, случалась свободная минутка, шли на сборку, вставали к конвейеру. Ни усталость, ни фашистские бомбежки, ни вылазки вражеских диверсантов не могли приостановить могучий броневой поток, который выходил из ворот Тракторного.
Т-34... Лучший танк того времени. Высокая скорость, отличная маневренность, большая огневая мощь.
Сила его тарана была такова, что гитлеровские Т-4 раскалывались, как орехи. Даже «тигры» и «фердинанды», появившиеся позже, не могли совладать с нашей тридцатьчетверкой. Но тогда, летом 1942 года, немцы еще надеялись задавить нас количеством танков. Они рвались к Сталинграду, стремясь захватить не только стратегически важный рубеж, они рвались к сердцу нашей танковой индустрии. Труженики-танкостроители СТЗ знали: такого никогда не случится. Поэтому в те буревые дни и ночи производство грозных машин не свертывалось, оно расширялось...
Семен Шмерлинг снова подбросил мне вопрос: а когда начались бои в районе СТЗ?
— Кажется, 23 августа, — ответил я.
— Точно, 23 августа, — подтвердил Шмерлинг. — А как это было?
— Как? — переспросил я и запнулся.
— Да, как?
Ничего вразумительного я не смог сказать.
— Не огорчайся, — сказал Семен Борисович. — Мне кажется, что никто еще толком не знает, каким был бой в районе Тракторного 23 августа.
И он рассказал мне, что ему на глаза попался небольшой документ из военного архива, в котором сказано, что первыми, кто вступил в бой с прорвавшимися к Сталинграду фашистскими танками, были тракторостроители — рабочие СТЗ. Вот и все.
А кто те герои? Где они?
Мы оба задумались: в самом деле, где они могут быть? Может, все погибли?
— Не думаю, — произнес Семен Борисович, — кто-то должен был уцелеть, выбраться.
Ему, боевому офицеру, прошедшему через многие бои, не раз бывавшему в таких переплетах, после которых, казалось, даже жутко вспоминать, никак не хотелось верить, что нельзя отыскать живых следов сражения. И он уверенно сказал:
— Сердцем чую, что живы те тракторостроители-солдаты!
Слова эти вдохновили и меня: я поверил в оптимизм Шмерлинга. И мы стали рассуждать. Куда подевались те герои? Возможно, солдатами остались, а может быть, кто снова к станку встал: ведь в те дни СТЗ давал фронту танки.
Я вспомнил, что в конце августа — начале сентября 1942 года особенно активно шла эвакуация рабочих СТЗ. Их переправляли на левый берег Волги.
— Вот то-то и оно! — произнес Семен Борисович. — Куда могли эвакуироваться сталинградские тракторостроители? Видимо, туда, где ковались танки: в Челябинск, Свердловск, Тагил... А все это наша, уральская земля. Давай-ка, друг, поищем героев у себя дома.
Мы начали со Свердловска. Известно было, что в годы войны танки делал Уралмаш. Поэтому мы подключили к поиску еще одного журналиста — сотрудника уралмашевской газеты «За тяжелое машиностроение» Юрия Семенова.
Нам чертовски повезло: в отделе кадров завода сообщили Семенову, что в 1942 году на Уралмаш прибыла большая группа сталинградских рабочих и что многие из них сейчас живут в Свердловске. Даже фамилии назвали и дали адреса.
Мы все втроем ринулись в «бой». Первым сталинградцем, с которым мы встретились, был Николай Николаевич Мальков, инженер.
— Да, я участвовал в том бою, — ответил он на наш вопрос. — И не только я, в моем цехе есть еще товарищи, которым довелось защищать Сталинградский тракторный.
Мы были на десятом небе. Я тогда всю ночь глаз не сомкнул: шутка ли, удалось напасть на след такого подвига!
Как и пообещал Николай Николаевич, все сталинградцы воскресным днем собрались на квартире у одного из их друзей Ивана Васильевича Головина. Пришло одиннадцать человек. Я хочу поименно перечислить их: пусть все знают имена героев-сталинградцев!
Мальков Николай Николаевич,Головин Иван Васильевич,
Пермяков Николай Андреевич,
Филатов Александр Алексеевич,
Сафонов Михаил Петрович,
Семенко Александр Климович,
Ткаченко Григорий Матвеевич,
Кнеллер Тойвия Срулевич,
Стаценко Анатолий Семенович,
Лисин Леонид Петрович,
Селиверстов Степан Романович.
И вот Мальков и его товарищи поведали нам о событиях, происходивших 23 августа.
Сходившие с конвейера СТЗ новенькие Т-34 сначала шли на заводской испытательный полигон, что расположен был за речкой Мечеткой, а уж затем и в бой.
Так было и 23 августа. Ранним утром отправилась за речку Мечетку группа новеньких тридцатьчетверок, машины еще были незавершенными. На них стояли фальшбашни — для создания нормального груза. Предстояло поставить настоящие башни, вооружить машины, пристрелять пушку и пулеметы. А пока, по заведенному порядку, танки пошли на обкатку, на проверку двигателей и ходовой части.
За рычагами машин сидели и Александр Алексеевич Филатов, и Иван Васильевич Головин, ставшие потом свердловчанами-уралмашевцами. Вспоминая 23 августа, они рассказывали:
— Мы с товарищами вели танки по привычным, пройденным много раз колеям заводского полигона. За машинами клубилась пыль. Ровно гудели сильные двигатели... И вдруг удары по броне. Несомненно, пулевые. Еще и еще. Бьют пулеметы...
Рабочим верилось и не верилось... Знали, что немец еще далеко. Не удержались, остановили машины. Надо посмотреть, проверить. Точно. Ливень свинца обрушился на броню. Хорошо, что еще не ударили бронебойными.
Решили немедленно возвращаться. Бессмысленно принимать бой безоружными. Скорее предупредить заводских, что враг близко: то ли передовые части наступающих, то ли их разведка, то ли десант. Этого они не знали. Ясно одно — скорее на завод.
Тревожная новость, которую привезли испытатели, подтвердилась. Из военкомата сообщили, что в непосредственной близости от города появились танки противника и неподалеку высажен десант. Немцы, почти не встречая сопротивления, движутся от села Орловки к Волге, в сторону Тракторного. Опасность чрезвычайно велика, тем более что крупных наших частей на этом направлении нет.
Прошло немного времени, и на заводе все переменилось.
— Паники не было, — вспоминает Николай Николаевич Мальков. — Сразу собрались командиры производства, чтобы в трудную минуту принять ответственное решение. Было беспокойно, но паники не было...
Партийная организация и руководители завода еще заранее начали запись в народное ополчение, и теперь посыльные вызывали ополченцев из цехов на сборный пункт. Открывались оружейные склады, и оттуда выносили танковые пулеметы. Рабочие-вооруженцы взялись их пристрелять для установки пехотным способом на сошках.
Весь тот день и следующую за ним ночь в заводском тире не умолкали пулеметные выстрелы. Это рабочие Леонид Лисин, Степан Селиверстов, Таня Терновская, Клава Сафонова (сестра Михаила Сафонова — бывшего сталинградца, а потом уралмашевца) пристреливали «дегтяри». 250 пулеметов, приведенных к нормальному бою, были переданы ополченцам. Не только с Тракторного, но и с «Баррикад», «Красного Октября» уходили роты и батальоны ополченцев.
Перед тем, как писать эти строки, мы с уважением и гордостью рассматривали удостоверение № 170 народного ополчения, выданное Николаю Федоровичу Малькову. Старый рабочий одним из первых записался в ополчение и в качестве пулеметчика с оружием, подготовленным заводскими товарищами, вышел на оборонительный рубеж.
В то время как Николай Федорович получал пулемет, его сын — Николай Николаевич вместе с руководителями предприятия и военными представителями решал сложные вопросы обороны родного завода.
Танки! О них думали руководители Тракторного. Танки — та сила и мощь, которая сейчас способна противостоять внезапному нападению опытного и отлично вооруженного врага.
Тридцатьчетверки сходили с конвейера. У сборочного ровным строем стояли пятнадцать новеньких машин, вооруженных и обкатанных. Они задержались потому, что придирчивые и в эту страдную пору военпреды нашли в них небольшие изъяны, требовали устранения. Что ж, эти машины могут сейчас сослужить неоценимую службу. К ним можно добавить еще несколько вполне готовых тридцатьчетверок.
А кто поведет их в бой? Где механики-водители? Командиры машин? Башнеры? Да вот же они: рабочие — испытатели танков, сотни раз выезжавшие на полигон. Они управляют танками, как говорили заводские, словно велосипедами. В боевые машины сядут и оружейники, устанавливающие, выверяющие и пристреливающие орудия и пулеметы.
Итак, решено кликнуть клич: добровольцы — на танки!
Добровольцев оказалось гораздо больше, чем машин.
— Есть! — ответил по-военному старший техник Николай Андреевич Пермяков.
Были готовы сесть за рычаги и Петр Калин, и Степан Яицкий, и Александр Филатов, и Иван Головин. У них и их товарищей в карманах были маленькие книжечки первоклассных водителей и даже мастеров вождения.
— Помню, — рассказывает один из организаторов этого рабочего танкового подразделения Николай Николаевич Мальков, — все совершалось предельно быстро. Механики переодевались в комбинезоны, надевали танкошлемы — все было наготове. Кое-кто надел солдатские гимнастерки. Но большинство были в рабочих костюмах. Не мешкая, принялись заправлять машины горючим и маслом, загружать боеприпасы. Все было на заводе в изобилии.
Вскоре вытянулась из заводских ворот колонна тридцатьчетверок. Еще полыхало солнце, освещая суровую броню машин. Из-за солнца появилась волна фашистских пикировщиков. Горбатые, с изогнутыми крыльями «Юнкерсы-87» устремились на поселок танкостроителей. Рабочие, а сейчас бойцы танковой роты, бережно укрыли машины под деревьями. Переждав бомбежку, они продолжали путь. Танки шли по знакомым местам — по улице Зеленой, вдоль рощи, посаженной руками рабочих, мимо кинотеатра «Ударник», где часто собирались заводским коллективом.
Танкостроители знали, что с врагом воюют бойцы и командиры, отстаивающие каждую пядь земли на подступах к городу. А их, танкостроителей, рабочий долг — ковать оружие. Но уж если враг у ворот, то и они не могут ждать и тоже, как солдаты, пойдут в бой.
Тридцатьчетверки спустились в лощину, где текла пересыхающая речка Мечетка, где в воскресные дни пропадали заводские мальчишки.
За речкой был фронт.
Николай Андреевич Пермяков берет карандаш и на листке бумаги набрасывает схему. Схему памятного боя на окраине Сталинграда.
Вот квадраты заводских цехов. Улицы поселка. По ним прошла танковая колонна.
— Подожди-ка, — говорит склонившийся над схемой Иван Васильевич Головин, — вот здесь мы укрывали танки, пережидали бомбежку.
— А мою машину оставили вблизи завода, в засаде, — добавляет Александр Алексеевич Филатов.
Тянется карандашная линия — путь тридцатьчетверок. Подходит она к извилистым штрихам — два рукава речки Мечетки — Сухая и Мокрая. Протоки, сливаясь в один, текут в Волгу.
В вечерней темноте танки вброд перешли речку и развернулись полукольцом — от берега Волги до аэродрома. Машина от машины метрах в двухстах-трехстах.
На схеме — линия обороны. Но ни карандашом, ни словами не передать напряженное ожидание боя, горячий труд рабочих-бойцов. Они взяли в руки лопаты, вгрызались в неподатливую землю, рыли окопы для тридцатьчетверок. К утру на поверхности остались только броневые башни. Стволы были повернуты в сторону села Орловки, откуда раздавались выстрелы.
— В танках были все свои, — говорит Николай Андреевич. — Помню, что механиками-водителями были Петр Калин, Степан Яицкий и еще ребята со сдаточного участка. Были тут и другие испытатели, вооруженцы, сборщики. Командир роты был военный человек — из танкового подразделения, которое принимало в ту пору у нас готовую продукцию. Взводами командовали заводские военпреды...
Впереди лежала открытая степь, кое-где перерезанная балками. Видно далеко окрест. Даже в темноте различались контуры танковых башен. Между танками заняли позиции ополченцы. Вооруженные винтовками и танковыми пулеметами, установленными на сошках, пехотинцы окапывались, зарывались поглубже.
Наступило утро 24 августа. Прозрачное степное утро.
Со стороны Орловки усилились выстрелы.
— Мы ждали атаки, — говорит Николай Андреевич. — Для меня и многих других она была не первой. Но иные рабочие-танкисты встречались с настоящим врагом впервые.
Вскоре рабочие увидели, как в широкую балку спустились три немецких танка. За ними, рассыпавшись цепью, шла фашистская пехота.
— Я стоял рядом с танком командира роты, — говорит Николай Андреевич. — Перебросились с ротным словами: как бы волнение не помешало нашим танкистам. Не открыли бы раньше времени огонь. Но сдержались ребята, слушали команду. А задумано было так: стрелять нашим трем машинам — той, где был командир роты, и двум справа.
Два немецких танка выползли из балки, шли вровень, третий отставал — шел углом назад.
Вот теперь самое время.
— Огонь!
Грянули танковые пушки. Один залп, второй. И на втором остановились, задымили два немецких танка.
— Понимаете, какое чувство радости мы испытали, — говорит Пермяков. — Бьем фашистов мы — рабочие.
Не прошел и третий танк. Он был подбит и остался стоять у выхода из балки, на виду у рабочих-танкистов, у ополченцев.
Фашистская пехота залегла. Но ненадолго. Через полчаса немецкие автоматчики короткими перебежками стали выдвигаться вперед. Они открывали огонь, ждали ответных выстрелов, нащупывали огневые точки обороняющихся.
И вот, когда фашисты приблизились, разом загремели танковые пушки, дробным грохотом ответили им две с лишним сотни пристрелянных рабочими пулеметов.
Откатались фашисты, оставляя на поле убитых.
В тот же день они предприняли еще несколько попыток прорваться к Тракторному, но каждая их атака разбивалась об упорную оборону танкостроителей.
Минула ночь. 25 августа на рассвете над позициями рабочих появилась «рама». Этот двухфюзеляжный самолет-разведчик был всегда предвестником тяжелого боя. Немцы подтянули артиллерию. Теперь фашистские снаряды рвались на позициях рабочих, сеяли смерть. Ответный огонь по наступающей цепи автоматчиков пришлось вести под артиллерийским обстрелом.
«Рама» привела за собой и пикирующие бомбардировщики. Серо-черными столбами вставали разрывы авиационных бомб. Дым и пыль окутали окопы.
В перерывах между атаками и бомбежками рабочие-танкисты меняли позиции своих машин. 25 августа трижды пришлось перемещать танки и перекидать многие центнеры и тонны земли.
Наутро 26-го фашистские атаки возобновились.
Итак, здесь, в нескольких километрах от города, от завода, кипел яростный бой, а Тракторный продолжал работать. История нашей страны знает такие подвиги труда и борьбы. В осажденном Ленинграде было подобное. Там под ожесточенными бомбежками, вблизи от линии фронта, рабочие продолжали ковать оружие. Так было и на Тракторном. Но как это трудно, как мучительно трудно! Рядом бой — и там сражаются и гибнут товарищи, родные, близкие. А тут, в затемненных цехах, иногда укрываясь брезентами, чтобы не нарушать маскировку, клепают и точат, собирают машины.
Не многие семьи рабочих СТЗ были эвакуированы. Оставшиеся в поселке женщины, старики, дети помогали, чем могли. Рабочие сборочного цеха помнят Татьяну Куцаеву с сыном Валерием. Она в самые трудные дни продолжала работать комплектовщицей, жила в землянке и варила рабочим пищу. И горячая баланда или каша — скромный приварок — шли в дополнение к 125 граммам хлеба — пайку той боевой поры.
В начале развернувшихся у Тракторного боев группа женщин и детей переправилась через Волгу и расположилась в палатках у Средней Ахтубы. Была среди них и молодая жена Михаила Петровича Сафонова, старшего мастера участка вооружения, — Антонина. Теперь она и ее муж живут и работают на Уралмаше. Вот что вспоминает Антонина Харитоновна:
— Прожили мы в Ахтубе несколько дней. Сердце болит. За своих неспокойно. И пошли мы вдвоем с подругой. Переправились через рукава Волги катером, а потом по понтонному мосту. Бомбили фашисты. Жутко. Добрались. Смотрим — работает завод. И под обстрелом, под бомбежкой — работает да и все...
В это время сошедшие с конвейера танки испытывали у цеха на плацу. Пушки пристреливали тут же — огонь вели в сторону фашистских позиций!
...А схватка у речки Мечетки продолжалась. 26 августа около 10 часов утра танкостроители отбили еще одну вражескую атаку, сопровождавшуюся артиллерийским обстрелом.
Часам к двум дня — новый артналет и атака. А к вечеру из-за Волги стали подтягиваться регулярные части Красной Армии. Пришли пехотинцы, артиллеристы с 76-мм орудиями. Военные танкисты стали постепенно заменять рабочих в боевых машинах.
Танкостроителей ждал завод: фронт требовал танков больше и больше.
Николай Николаевич Мальков вспоминает, как он вместе с другими руководителями предприятия и с заместителем наркома танковой промышленности Гореглядом выезжал на передний край. Там — за рычагами тридцатьчетверок, в их башнях находили они рабочих, ставших бойцами, и одного за другим возвращали на завод.
Фашисты были остановлены у стен Тракторного. Завод продолжал выпускать танки до конца сентября 1942 года.
Участники этих героических событий, проживающие в Свердловске, помнят, как вскоре после августовских боев на завод приехал Я. И. Федоренко, возглавлявший в годы войны бронетанковые и механизированные войска Красной Армии. Он высоко оценил самоотверженный труд танкостроителей. О событиях 23–27 августа сказал:
— Если бы не рабочие Тракторного, трудно бы пришлось... Крепко вы держали оборону.
Танкостроители покидали Сталинград. Покидали с болью в сердце.
Ночью, погружаясь в вагоны, они смотрели на запад, в сторону родного города. Смотрели молча и молча плакали.
Сталинград горел. Небо покрылось огромным огненным ореолом. Далеко по степи разносился грохот боя и треск пожара.
Танкостроители не отрывались от открытых вагонных дверей и тогда, когда эшелон застучал колесами и взял курс на Камышин, на Саратов. Каждый, видимо, мысленно представил себе горящим родной СТЗ. И от этого еще больше щемило сердце. А почему он должен гореть? Может, они рано покинули его?
Нет, не рано. Они, как настоящие солдаты, встретили врага у стен завода и не позволили фашистам выйти к Волге. Одни — сражались, другие — делали танки для сражения.
И вот они едут. Подальше от линии огня? Нет. Так утверждать нельзя. Справедливее сказать: снова на линию огня. Танкостроители лишь меняли дислокацию.
Эшелон, миновав Камышин, Саратов, Куйбышев, пошел на Свердловск.
По-братски встретил Уралмаш сталинградцев. Всем определили жилье, никто не остался без крова. Конечно, было тесно, но обиды не было. За последние месяцы научились жить всяко: в подвалах горящих домов и в наспех выкопанных блиндажах, в башнях танков и в вагонах-теплушках. Одним словом, жизнь круто обошлась с волжанами. Но они не сдавались, стояли крепко на земле.
Сталинградцы во главе со своим эшелонным командиром Николаем Николаевичем Мальковым предстали перед уралмашевским начальством как боевое подразделение. Так оно и было. Формально их нельзя было назвать ни батальоном, ни ротой, ни взводом. А на самом деле любое из этих наименований точно выражало суть их коллектива. Короче говоря, это была боевая единица танкостроителей и бойцов.
Танкостроители и бойцы! А кем они будут здесь, на Урале? Линия фронта за тысячи километров. Танков Уралмаш не делает.
Так ли это?
Нет, Уралмаш делает танки, делает самоходки.
Эта весть сразу окрылила сталинградцев. Следовательно, они будут заниматься тем, чем занимались на СТЗ. Будут давать Родине то грозное оружие, которое ей остро нужно для борьбы с врагом.
Уралмашевцам очень нужны были тогда руки сталинградских танкостроителей. У уральцев был приказ — делать танки, было большое желание как можно скорее наладить производство грозных машин. Но не было опыта. А у сталинградцев было все: огромный энтузиазм плюс большое умение.
С чего начинать? Такой вопрос всегда возникает у человека, впервые принимающегося за какое-либо дело. Возник он, естественно, и у сталинградцев.
— Начнем, пожалуй, с этих машин, — предложил волжанам начальник уралмашевского цеха, указывая на три только недавно сошедших с конвейера танка.
— Почему же с них? Они ведь готовы. Их надо в бой, — вырвалось у кого-то из сталинградцев.
— Верно, в бой. Но они же еще не солдаты. Короче, барахлят наши танки. Не поймем — почему?
Вот так и был разрешен вопрос — с чего начинать? Начали с этих трех танков.
Не будем рассказывать о технологии дела. Скажем лишь, что для сталинградцев не представляло большого труда обнаружить в уралмашевских первенцах неисправности. Острое ухо опытного мастера способно было уловить в грохоте работающего мотора посторонний шум. И не только уловить, но и безошибочно определить причину такой неполадки. А зоркий глаз мог точно заметить любую неисправность, будь она в башне или в другом боевом отсеке танка. Ну, а руки мастерового человека способны творить чудеса.
Сталинградцы в самые сжатые сроки полностью разобрали те три танка, затем собрали и передали в руки испытателям. Последние сказали: «Добро!», и танки — первая уральская броня — пошли в бой.