Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава вторая.

У стен волжской твердыни

Ожидалось новое крупное наступление врага, поэтому советское командование проводило наращивание сил в районе Сталинграда и укрепление рубежей обороны.

Основная группировка войск Сталинградского фронта — 4-я танковая и 62-я армии — прикрывала западное направление.

Войска Юго-Восточного фронта оборонялись на юго-западном направлении. Наша 64-я занимала участок от Логовской на восток по реке Мышкова до Тингуты. Левее располагалась 57-я армия, а 51-я стояла на широком фронте между озерами Барманцак и Сарпа. Правее от нас продолжала обороняться 62-я армия.

Мы считали, что гитлеровцы будут наносить удар вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград, то есть по левому флангу 64-й и в стык ее с 57-й армией, на наиболее опасном и кратчайшем к городу направлении с юга, чтобы выйти на тылы армии и фронта. Поэтому генерал М. С. Шумилов принял решение основные усилия армии сосредоточить на левом фланге, на участке Капкинский, Тингута.

Сюда были поставлены наиболее полнокровные стрелковые дивизии: 126-я полковника В. Е. Сорокина, 204-я полковника А. В. Скворцова и 38-я полковника Г. Б. Сафиулина. Они были усилены истребительными противотанковыми артиллерийскими полками. Здесь же сосредоточивались три армейских артиллерийских полка, устанавливались противотанковые минные заграждения и вкапывались в землю танки. А в глубине на этом же направлении располагался общевойсковой резерв — 29-я и 138-я стрелковые дивизии, 13-й танковый корпус, подвижной противотанковый резерв и один гвардейский минометный полк. Создание такого крупного резерва в армии в условиях обороны, думается, было достигнуто впервые за четырнадцать месяцев войны. Это говорило и о новых наших возможностях, и о том, что в сражении за Сталинград советские войска будут вести самые активные действия. [16]

Немецко-фашистское командование считало, что 6-й и 4-й танковой армиям, наступавшим с разных направлений, не удалось до сих пор с ходу прорваться к Сталинграду потому, что их действия не были согласованы по времени, а сами удары были недостаточно сильными. Теперь гитлеровцы более тщательно готовили новое наступление. Прикрыв фланг ударной группировки с севера подошедшими войсками 8-й итальянской армии, они планировали силами 6-й и 4-й танковой армий осуществить одновременный концентрический удар с запада и с юга, чтобы стальными клиньями пробить нашу оборону, взять в клещи войска 62-й и 64-й армий, составлявшие главные силы, оборонявшие город, разгромить их и захватить Сталинград.

А для осуществления взаимодействия между двумя этими армиями и привлечения внимания нашего командования к центральному участку фронта планировалось нанесение вспомогательного удара в направлении Калач, Сталинград, в стык 62-й и 64-й армий.

Безусловно, это был замысел опытною и коварного врага.

Для достижения поставленной цели противник сосредоточил 39 дивизий (в том числе четыре танковые и три моторизованные), 1040 танков и 7400 орудий и минометов. Наступление этих сил поддерживал весь 4-й воздушный флот в количестве 1200 самолетов. Это позволило врагу обеспечить превосходство над нашими войсками в орудиях и минометах в 2,2 раза, в танках — в 4 раза, а на южном участке — даже в 6 раз{6}.

Ударная группировка 6-й армии Паулюса в составе девяти дивизий наносила удар с северо-запада по нашей 4-й танковой армии, занимавшей оборону в малой излучине Дона, а 4-я танковая армия Гота, имевшая десять дивизий, — с юга, из района Абганерово, Плодовитое, по войскам 64-й армии.

На рассвете 17 августа, едва взошло солнце, в небе показалась армада фашистских самолетов.

Тяжелые бомбардировщики шли на высоте 2–2,5 тысяч метров большими группами, развернувшись на широком фронте.

— Будут бомбить Скворцова, — уверенно сказал командарм и, посматривая то и дело на самолеты, медленно зашагал туда-сюда по траншее.

— Началась бомбежка! — крикнул кто-то. [17]

Нам было хорошо видно, как от самолетов отделялись бомбы и летели вниз с нарастающей скоростью.

Это была авиационная подготовка наступления. А затем в бой вступила артиллерия.

Мощные бомбы, снаряды и мины взрывались всюду, поднимая вверх фонтаны серой земли. Песчаная пыль слепила людей. Вскоре вся полоса обороны оказалась в сплошном дыму и в огне. Мы смотрели на этот бушующий смерч и думали, уцелеют ли наши люди, на которых обрушены эти удары.

Все знали, что вслед за огневой подготовкой начнется наступление танков и пехоты. Но в какую минуту точно? Упустить момент начала атаки — упустить многое. И хотя за противником следили тысячи глаз, все же командиры постоянно отдавали распоряжения: «Усилить наблюдение за танками и пехотой, быть готовыми к отражению наступления».

Бомбежка закончилась, но встречный огневой бой продолжался. Вскоре в небе снова появились вражеские самолеты. Они произвели какие-то перестроения, и большая группа бомбардировщиков ринулась в пике. Легкие бомбардировщики один за другим ныряли вниз, сбрасывали бомбы и тут же с сильнейшим ревом уходили ввысь. И снова плотный артиллерийский огонь врага. А вот и танки устремились в атаку. Три корпуса танковой армии Гота (48-й танковый, 4-й армейский и 6-й армейский румынский) перешли в наступление.

Это было 15 августа около шести часов утра, то есть в тот же день и час, когда Паулюс двинул свою 6-ю армию на Сталинград с северо-запада.

По мере приближения немецких танков в бой вступали одна за другой наши истребительно-противотанковые и артиллерийские полевые батареи. Но и противник усиливал огонь, он велся с обеих сторон с небывалой силой.

В первые минуты истинное положение дел на каком-либо участке более или менее точно могли знать лишь командиры передовых подразделений. Но каждый из них видел обстановку только на своем небольшом участке. А так как с началом схватки эти командиры лишились телефонной связи, да к тому же перед ними были вражеские танки я пехота, то им было не до докладов. Не могли передать обстоятельной информации в это время командиры и штабы дивизий. Поэтому штаб армии оценивал общий ход боя по активности бомбежки, плотности артиллерийско-минометных разрывов и количеству танков врага на том или ином участке. [18] Командующий хорошо чувствовал пульс боя и сделал вывод, что главное сражение развертывается на левом фланге армии.

Первые короткие доклады командиров стрелковых дивизий сводились к тому, что враг наступает крупными силами, но встречен мощным артиллерийским огнем, несет потери.

Но вскоре стали поступать и первые тревожные данные. Командир 204-й стрелковой полковник А. В. Скворцов докладывал, что на его участке, от совхоза имени Юркина до Тингуты, наступает свыше 100 танков и более дивизии пехоты, на левом фланге враг прорвался к первым траншеям. Однако полки удерживают свои позиции.

Поступали сведения о переходе в наступление противника и от соединений, оборонявшихся на центральном участке. Но не было вестей из 38-й стрелковой полковника Г. Б. Сафиулина, так как связь с ней нарушилась. Поэтому туда направились офицеры штаба, чтобы на месте выяснить и оценить обстановку. И именно на участке этой дивизии ситуация оказалась наиболее сложной. Там прорвались танки и пехота противника. Командарм Шумилов поспешных выводов не делал и пока не докладывал начальству обстановку. Воздерживались информировать о ней штаб фронта и мы в штабе армии.

Лишь к восьми часам командарм сделал обстоятельный доклад командующему фронтом А. И. Еременко. Суть его сводилась к следующему: фашистский генерал Гот бросил в наступление все силы 4-й танковой армии. Общая ширина наступления достигает сорока километров, но наиболее сильные и яростные атаки проводятся на пятнадцатикилометровом фронте в направлении участка железной дороги Абганерово — Тундутово. Здесь действуют более четырех дивизий, не менее 300 танков и едва ли не вся авиация противника.

Таким образом, наш прогноз о направлении главного удара со стороны противника полностью подтвердился.

Наступление врага, докладывал генерал М. С Шумилов, встретило упорное сопротивление обороняющихся частей 126, 204 и 38-й дивизий, огонь ведет вся артиллерия армии. Полки удерживают свои позиции. Противник несет большие потери. Несколько десятков танков подбито и подожжено. На отдельных участках 204-й и 38-й дивизий танкам, однако, удалось прорваться к первым траншеям. Отмечен подход резервов противника из глубины.

Командарм попросил в заключение нанести удар по подходящим колоннам пехоты фронтовой авиацией. [19]

Нам было известно, что командующий фронтом генерал А. И. Еременко всегда считал доклады М. С. Шумилова исчерпывающими, ясными и правдивыми, поэтому вопросов, как правило, почти не задавал. Так было и на этот раз. Но просьбу о выделении авиации он все же не удовлетворил, объясняя это тем, что армия Паулюса ведет крупное наступление на 4-ю танковую армию генерала В. Д. Крюченкина, имеет там успех, и поэтому, дескать, вся авиация направляется на северный участок.

Шли напряженные бои. Враг подводил новые эшелоны танков и пехоты.

Ценой больших потерь гитлеровцам удалось на стыке 126-й и 204-й дивизий прорвать первые позиции и вклиниться в оборону на глубину 4–5 километров, а на участке 88-й стрелковой, которую атаковали около 70 танков и более дивизии пехоты, вели тяжелейшую борьбу полки первого эшелона, которыми командовали майор Петров, майор Четвертухин и капитан Давиденко. Воины проявляли исключительный героизм и мастерство. Некоторые батальоны, окруженные вражескими танками, дрались до самой темноты, но своих позиций не оставили. Быстрым маневром на это направление были переброшены два истребительных противотанковых артиллерийских полка и полк «катюш», затем введена в бой часть сил 13-го танкового корпуса полковника Т. И. Танасчишина. Они нанесли противнику большой урон, и наступление его здесь было приостановлено.

Чтобы лучше понять, насколько упорными и кровопролитными были бои, вспомним о том, как действовал батальон 706-го стрелкового полка 204-й стрелковой дивизии, которым командовал коммунист капитан Муратов. В предыдущих боях подразделение было очень ослаблено: в нем оставалось немногим более 20 активных штыков. А сейчас на этих людей обрушился сильный артиллерийско-минометный огонь, сброшен бомбовый груз с самолетов, а затем ринулись танки и автоматчики. Но наши бойцы не дрогнули. Пропустив машины, они вступили в тяжелый бой с пехотой, расстреливая гитлеровцев в упор и во фланг и отсекая их от танков. А они все наседали. Таяли ряды наших воинов, держаться становилось все труднее. Не выпускал из рук пулемета и Муратов. К исходу дня в строю остались лишь два бойца и тяжело раненный командир. Когда стало вечереть, капитан написал донесение: «Отражено шесть атак. Уничтожено несколько десятков солдат и офицеров противника. Нас осталось двое. Продолжаю вести огонь. Муратов». [20]

Капитан Муратов погиб, не оставив своей позиции.

За два-три часа до захода солнца уже стало очевидным, что накал сражения вот-вот должен стихнуть. Поэтому в дивизии, оборонявшиеся на важнейших участках, были направлены офицеры штаба армии для выяснения обстановки.

* * *

Много старательности, настойчивости и умения вкладывали операторы, разведчики, артиллеристы, танкисты и инженеры, чтобы сказать свое слово при выработке оперативного решения.

Конечно, командарм самостоятельно готовит свое решение. Но штаб обязан дать ему необходимые сведения о противнике, своих войсках, подготовить самые разнообразные расчеты. А начальник штаба, конечно, всегда должен быть готов доложить свои соображения по всем этим вопросам.

Как же оценил обстановку и какое принял решение командарм?

Было ясно, что в течение ночи противник подведет вторые эшелоны танков и пехоты и завтра с утра продолжит наступление. Наиболее сильные удары следует ожидать на направлении Абганерово, Тундутово, где враг достиг наибольшего успеха. Исходя из этого, главные огневые и ударные силы армии сосредоточиваются на стыке 126-й и 204-й стрелковых дивизий. Для усиления обороны передовой линии на этом направлении в первый эшелон вводится резервная 29-я стрелковая дивизия, усиленная двумя истребительными противотанковыми артиллерийскими полками и танками, которые вкапывались в землю.

На этом же участке сосредоточивались армейские пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки «катюш», а также армейские инженерные батальоны для установки противотанковых заграждений.

Поздно вечером нам стало известно, что 4-я танковая армия генерала В. Д. Крюченкина, державшая оборону в малой излучине Дона, северо-западнее Сталинграда, не выдержала сильных ударов 6-й армии врага и оставила свои оборонительные позиции.

Гитлеровцы в нескольких местах форсировали Дон и расширили плацдарм на участке в 45 километров. Все попытки нашего командования оттеснить противника назад не удались. Угроза прорыва обороны там возрастала. Поэтому Военный совет фронта указал генералу М. С. Шумилову на то, что теперь особенно важно, чтобы 64-я любой ценой удержала свои рубежи обороны. [21]

За короткую летнюю ночь не успели полностью рассеяться пыль и гарь от взрывов многих тысяч бомб, снарядов и мин. Поэтому утро 18 августа было сумрачным и тусклым. Наступление враг начал не с самого раннего утра, как было накануне. Мы с волнением ждали этого часа. И он настал, и снова разразилась артиллерийско-минометная канонада, снова повисли в небе бомбардировщики, методично освобождаясь от бомбового груза, а вскоре крупные силы танков и пехоты возобновили попытки продвинуться вперед.

По силе огня было видно, что, как и накануне, самый ожесточенный бой снова развертывается на левом фланге армии. Но теперь многие наши противотанковые батареи были поставлены на самые передовые позиции, и поэтому артиллеристы, ведя огонь прямой наводкой, очень метко разили танки и пехоту на подступах к первой линии окопов. Одни за другими вспыхивали танки врага. Многие из них вынуждены были менять маршруты, чтобы уклониться от губительного огня противотанкистов. Но, изменяя направление, они подставляли под снаряды бортовую броню, и наши артиллеристы это немедленно использовали. За весь день, несмотря на многократные яростные атаки, немцы смогли лишь несколько потеснить на отдельных участках полки 204-й и 38-й дивизий, но оборону армии нигде не прорвали.

Ничего, в сущности, не добившись в попытках продвинуться вдоль железной дороги Тихорецкая — Сталинград, Гот перенес направление главного удара несколько восточнее — в полосу обороны 57-й армии, рассчитывая прорваться к Сталинграду вдоль Волги через Красноармейек.

20 августа гитлеровцы снова перешли в наступление.

К исходу второго дня напряженных боев на этом направлении соединениям 4-й немецкой танковой армии удалось прорвать оборону на правом фланге армии, где стояли 15-я гвардейская и 422-я дивизии, и к вечеру 21 августа 90 вражеских танков и пехота вклинились в нашу оборону на глубину 10–12 километров. Это значило, что танки врага могли вскоре выйти к Волге в районе Красноармейска.

Командующий 57-й армией генерал Ф. И. Толбухин немедленно выдвинул к участку прорыва 56-ю танковую бригаду, истребительные противотанковые артиллерийские полки и часть сил 36-й гвардейской стрелковой дивизии.

А генерал М. С. Шумилов приказал повернуть фронт двух левофланговых стрелковых дивизий 64-й армии (204-й и 38-й) с юга на восток, чтобы не допустить удара противника по левому флангу. Одновременно туда подтягивались [22] противотанковые артиллерийские средства и армейский резерв — 13-й танковый корпус и 138-я стрелковая дивизия.

В это же время командующий фронтом генерал А. И. Еременко для предотвращения угрозы флангу и тылу всего Юго-Восточного фронта срочно направил в состав 57-й армии четыре истребительных противотанковых артиллерийских и четыре гвардейских минометных полка. Оборона здесь была серьезно упрочена, поэтому все дальнейшие попытки врага развить наступление на Красноармейск были отражены. Не добившись успеха на красноармейском направлении, немецкое командование снова перенесло главные усилия 4-й танковой армии на левый фланг нашей 64-й и создало здесь сильную ударную группировку в составе 24-й и 14-й танковых дивизий, в которых было до 300 машин. Наша разведка своевременно обнаружила этот маневр фашистов, и им срочно были противопоставлены 20-я истребительная противотанковая артиллерийская бригада, 186-й и 665-й истребительные противотанковые артиллерийские полки и 133-я тяжелая танковая бригада.

В полдень 22 августа противник нанес сильнейший удар западнее Тингуты. Начались кровопролитные бои. В целях психического воздействия на наши войска противник в тылу нашей обороны поджигал все, что мог. Пожары полыхали в приволжской степи днем и ночью. Горели сухая стерня, стога соломы и сена, отдельные строения, разбитые автомашины.

А группы гитлеровских автоматчиков, проникающие в зону нашей обороны, вели бесприцельный огонь во фланг и тыл подразделениям. Враг надеялся надломить дух наших воинов.

Перед вечером фашистам удалось овладеть станцией Тингута. Командарм после этого ввел в бой истребительные противотанковые полки, и мощный натиск врага был сдержан.

Тяжелые бои, летняя жара в песчаной степи крайне изнуряли людей. Гимнастерки солдат и офицеров были серыми от пыли и белесыми от пота, выпаренного немилосердным солнцем, а лица их опалены и тронуты пороховой гарью. Но никто не падал духом, все держались стойко.

С утра 23 августа ударная группировка 4-й танковой армии Гота снова бросилась в наступление. И снова двое суток непрерывных ожесточенных боев с танками.

Очень нелегкое это дело — борьба с танками, когда они применяются массированно, эшелон за эшелоном. Ни полк, ни дивизия своими средствами с этой грохочущей лавиной [23] стали и огня не справятся. Тут большую роль могут сыграть средства армейского подчинения. И у нас в 64-й умело организовывали противотанковую оборону. Когда машины противника выходили из своих исходных районов (3–4 километра от переднего края обороны), по ним начинала бить с закрытых позиций полевая артиллерия, применяя подвижный заградительный огонь по рубежам. А как только танки приближались на 1000–1500 метров, в борьбу вступали гвардейские минометные полки. Реактивные снаряды «катюш» не пробивали толстую броню, но крошили гусеницы, поджигали сам танк. Когда же крестоносные громадины были на расстоянии прямого выстрела противотанкового орудия, начиналась горячая работа для батарей истребительно-противотанковых полков. А с подходом танков к переднему краю огонь вели одновременно все виды артиллерии и пехота. Тут завязывался самый жаркий и беспощадный бой. Танки, грозно рыча, надвигались прямо на окопы. Бойцы, затаившись в укрытиях, выбирали наиболее выгодный момент и подбивали их ручными гранатами, поджигали бутылками с горючей смесью.

Но вот часть машин проламывалась через передний край, и создавалась угроза прорыва их в глубину. В действие немедленно вводились армейские подвижные противотанковые резервы — полки истребительной противотанковой артиллерии и танки. Они развертывались для боя либо на заблаговременно предусмотренных и отрекогносцированных рубежах, либо вступали в борьбу с ходу.

В этих суровых схватках войска армии закалялись, воспитывали в себе высокую стойкость и упорство, избавлялись от танкобоязни и учились выдерживать массированные налеты авиации. Так, воины 29-й стрелковой дивизии, которую в районе совхоза близ Абганерова в течение целого дня утюжили немецкие танки, ни на шаг не сдвинулись с места и бесстрашно стояли против брони и огня.

В район наблюдательного пункта командира этой дивизии полковника А. И. Колобутина внезапно ворвалась группа танков противника. И хотя офицеры штаба быстро приняли меры самообороны, все же справиться с такой лавиной им было трудно. Гитлеровцы стреляли в упор. Но в это самое время метрах в четырехстах от наблюдательного пункта передвигалась на новую позицию артиллерийская батарея младшего лейтенанта Н. Н. Савченко. Заметив танки противника, офицер быстро развернул батарею, и она немедленно открыла огонь. С прямой наводки четыре орудия буквально за несколько минут уничтожили семь танков противника. [24] Никто из артиллеристов тогда не знал, что на НП в это время находились командир, комиссар, начальник штаба дивизии и другие офицеры. Успешные действия батареи позволили полковнику Колобутину вывести личный состав штаба, эвакуировать раненых и занять новый наблюдательный пункт.

В течение дня батарейцы младшего лейтенанта Савченко подбили 12 танков. Кстати, в сорок третьем Н. Н. Савченко так же мужественно сражался на Курской дуге и при освобождении города Мерефы, уже в звании капитана, погиб смертью героя.

* * *

В эти тяжелые дни генералы М. С. Шумилов и В. И. Чуйков особенно хорошо показали себя в руководстве войсками.

Мне вспоминается такой случай. 23 августа В, И. Чуйков выехал на передовые позиции в район Абганерова. На одном из участков он заметил наших отходящих бойцов, которые оказались, как выяснилось, без руководства. Генерал остановил солдат и быстро организовал оборону.

Вскоре на этом участке обозначилось наступление еще более крупных сил противника, чем раньше, и Василий Иванович решил непосредственно руководить боем. Обычно, когда он прибывал в часть, тут же его адъютант или он сам звонил в штаб армии и сообщал, где находится. Но в этот день не было ни одного звонка. Приближался вечер. Все руководство армии собралось на командном пункте, а генерала Чуйкова не было. Мы обзвонили все штабы дивизий, но никто толком ничего не мог сказать. Все были всерьез обеспокоены. Тогда член Военного совета армии К. К. Абрамов направил на передовую комиссара штаба армии старшего батальонного комиссара Б. И. Мутовина и политработника старшего батальонного комиссара Валиковского с задачей во что бы то ни стало найти Чуйкова.

Мутовин потом рассказывал, что, пока они через офицеров и бойцов искали В. И. Чуйкова, стало совсем темно. Жаркий бой затих, но совсем близко взлетали сигнальные и осветительные ракеты. Значит, линия фронта рядом. Наконец солдаты указали место, где стоял «виллис» Чуйкова. Василий Иванович спал на разостланной у машины шинели, а адъютант и водитель дремали в кабине. Когда Мутовин разбудил их, Чуйков по взлету ракет мгновенно понял, что они находятся неподалеку от линии фронта, и строго сказал адъютанту:

— Я разрешил немного отдохнуть себе и водителю, а вам поручил смотреть за полем боя. А вы тоже спать? Похоже, [25] что вы, товарищ адъютант, из тех, которые охраняли штаб Чапаева, да потеряли чувство ответственности, уснули и этим погубили народного героя... Обидно было бы из-за вашей безответственности попасть в лапы немцев. Правильно я говорю?

Адъютант стоял как вкопанный и не проронил ни одного слова. Стоял молча и водитель машины: тоже вроде бы чувствовал себя виноватым.

Потом, обращаясь к Мутовину, Чуйков сказал:

— Спасибо, что своевременно появились тут. Четверо суток, знаете, не спал. Измучился. Прилег на шинель, чтобы немного передохнуть, да вдруг задремал...

Нужно сказать, что Василию Ивановичу ежедневно приходилось выезжать на самые опасные участки, и его хорошо знали в войсках. Известно, что каждый человек имеет свою особую натуру, свой особый нрав, свой характер, свой образ мыслей и действий. Наиболее полно личность человека проявляется в трудной, опасной обстановке. А генерал В. И. Чуйков уже не раз побывал в таких ситуациях, и все отмечали его боевые достоинства.

Вместе с тем многие говорили, что в отношении штабных офицеров генерал Чуйков бывает несправедлив.

Однажды он вошел ко мне в блиндаж, где кроме меня были начальник штаба артиллерии армии полковник А. Н. Янчинский, комиссар штаба старший батальонный комиссар Б. И. Мутовин и старший офицер оперативного отдела майор А. Г. Полнер. Генерал Чуйков, всмотревшись в мою карту, сказал:

— Вы, товарищ Ласкин, следите за своими штабистами, а то они могут подвести вас. Вот уже вижу их работку. — Взяв карандаш, Василий Иванович прочертил на карте красную линию, более точно, по его мнению, определяющую передний край на одном из участков.

Стоявший у стола майор Полнер, отвечавший за своевременное нанесение на карту изменений в обстановке, растерянно смотрел то на Чуйкова, то на нас, то на карту. Чувствовалось, что он в памяти перепроверял свою работу, Я приказал Полнеру выяснить, не допущена ли ошибка.

Через несколько минут Полнер доложил, что обозначение на карте переднего края полностью соответствует действительности.

— Идите доложите об этом генералу Чуйкову, — сказал я.

— Но генерал ведь мне все равно не поверит, — засомневался Полнер, однако пошел. [26]

Вскоре позвонил мне Василий Иванович.

— Видно, что штаб стал работать лучше, — сказал он. — Но я допускаю, что там внизу с местностью не совсем разобрались.

— Вот это упорство! — сказал Мутовин, а полковник Янчинский добавил:

— Что штабных он недолюбливает, это верно. Зато ценит настоящих вояк. И сам первый из них...

Тут все вспомнили случай, происшедший в конце июля на Дону.

Противник сильно обстреливал и бомбил с воздуха наши позиции. Чуйков наблюдал за полем боя. Вместе с ним в неглубокой траншее находились и некоторые офицеры штаба. На наблюдательный пункт посыпались бомбы. Но ни один офицер не ушел в находившееся рядом укрытие, потому что не уходил Василий Иванович. Взрывной волной сбило с ног полковника Н. М. Журавлева, который был всего метрах в пяти от Чуйкова, слегка засыпало землей полковника А. Н Янчинского и других, а генерал будто ничего этого не замечал и спокойно продолжал стоять в окопчике.

Когда бомбежка кончилась, Б. И. Мутовин, не обращаясь ни к кому конкретно, заметил:

— Во время налета надо бы уходить в укрытие.

В. И. Чуйков, услышав эту фразу, сказал резко:

— Если старший начальник от каждой бомбы будет бегать по укрытиям и терять наблюдение, то он не заметит, как над его головой начнут ходить танки. И что за авторитет будет иметь такой начальник у подчиненных, как он сможет требовать от войск удержания позиции при бомбежках?

В тот же день наши зенитчики сбили самолет и захватили в плен немецкого летчика с картой. Начальник разведки армии привез его на наблюдательный пункт и доложил генералу Чуйкову о том, что пленный является жителем Эльзас-Лотарингии.

— Показал ли пленный, где находятся аэродромы и по каким дорогам сюда продвигаются танковые и моторизованные колонны немцев? — прервал Василий Иванович майора вопросом.

Тот доложил, что пока он таких данных не дал, и почему-то опять повторил, что пленный из Эльзас-Лотарингии.

— При чем тут Эльзас-Лотарингия?! — сердито спросил Чуйков. — Все они лезут бить нас. — Потом он взял карту пленного, на которой все названия населенных пунктов были [27] обозначены на русском и немецком языках, быстро просмотрел ее и сказал: — Пустая карта. Но линия фронта есть. Только она совсем приближена к Дону. Торопятся, гады.., Разведчик, видимо стремясь реабилитировать себя в глазах Чуйкова, спросил пленного:

— Какова была ваша задача?

Чуйков снова резко прервал его:

— Их задача ясная — бить нас. А мы их должны бить. Но уничтожать надо прежде всего авиацию и танки. Они нам больше всего мешают. Вот и надо узнать, где они сейчас находятся.

Генерал тут же сам допросил пленного. Не прошло и десяти минут, как на карте появились кружки — немецкие аэродромы, протянулись линии танковых и моторизованных колонн.

— Ясно! Колонны идут на 62-ю, соседнюю, — сказал Василий Иванович и хмуро добавил: — Видно, что для разведывательной работы вы, майор, не годитесь.

Через несколько дней начальником разведки штаба армии был назначен майор И. М. Рыжов — молодой, вдумчивый, способный, хорошо знавший дело разведчик, умевший организовать ее и проанализировать добытые данные.

* * *

...Итак, события 24 августа.

64-я продолжала вести ожесточенные бои. К исходу дня враг смог продвинуться на участке обороны 29-й и 204-й дивизий на глубину 3–4 километра. Своевременно подтянутыми и введенными в действие огневыми и ударными силами противнику был нанесен большой урон в танках и живой силе, и оборону армии удалось восстановить.

Иначе развивались события на северо-западном участке фронта. Здесь тремя днями раньше Паулюс сосредоточил на плацдарме ударную группировку в составе 8-го, 51-го армейских и 14-го танкового корпусов, и 23 августа эти силы при мощной поддержке авиации перешли в наступление в направлении Вертячий, Бородин, северная окраина Сталинграда. 14-й танковый корпус, сломив сопротивление оборонявшихся частей, в высоком темпе двигался в стык наших танковой и 62-й армий и вскоре вышел на средний оборонительный обвод.

Для парирования этого удара ни у командования армий, ни у фронтов на этом направлении готовых резервов не было. Поэтому танковой группировке противника вскоре удалось вонзить клин в оборону советских войск на глубину [28] до 60 километров и в этот же день выйти к Волге севернее Сталинграда на участке Латышанка, Рынок.

Упершись в Волгу, противник сразу же повернул острие удара на юг, непосредственно на Сталинград. Другая его группировка начала развивать наступление в юго-восточном направлении, угрожая левому флангу 62-й и тылу 64-й. А чтобы сломить организованное сопротивление Сталинградского гарнизона, парализовать управление, вызвать панику среди защитников и населения города, немецкое командование во второй половине этого же дня подвергло город массированному налету авиации, в котором участвовало до 600 тяжелых и легких бомбардировщиков 4-го воздушного флота под командованием опытнейшего генерала Рихтгофена, того самого, что вместе с Манштейном воевал в Крыму, наносил авиационные удары по войскам Крымского фронта, по защитникам Севастополя.

Горели дома, нефтехранилища, суда на Волге. Вверх поднимались огромные огненные языки, тянулись длинные шлейфы темного дыма. Вскоре весь город потонул в зареве пожаров, окутался дымом.

На подступах к Сталинграду, на северной его окраине и в воздухе шли непрерывные бои. Только нашими авиаторами в воздушных схватках и зенитной артиллерией 2-го корпусного района ПВО страны в этот день было сбито 90 немецких самолетов.

С выходом противника к Волге Сталинградский фронт оказался расчлененным на две части. Нарушен был и волжский водный путь, по которому шло снабжение фронтов.

Высшее гитлеровское командование стремилось расширить фронт наступления на Сталинград и требовало от Паулюса усилить удары с северо-запада, а от Гота — вбить в оборону глубокий танковый клин силами 4-й танковой армии с юга. Тогда войска 62-й и 64-й армий оказались бы в клещах между двумя немецкими армиями, попали бы в большой оперативный мешок и были бы отрезаны от баз снабжения. Не надо быть крупным стратегом, чтобы понять особую роль 64-й армии в прочном удержании своих рубежей в этих условиях.

Глубокий танковый прорыв противника к Сталинграду оказался неожиданным для нашего командования. И вот в такой сложной обстановке командование Юго-Восточного фронта сумело быстро собрать и в ночь на 24 августа выдвинуть на северную окраину города группу войск, состоявшую из полка 10-й дивизии НКВД, 124-й стрелковой бригады, 99-й танковой бригады, курсантов военно-политического [29] училища и батальона морской пехоты. Руководство всеми этими силами было возложено на командира 124-й стрелковой бригады полковника Горохова.

Одновременно по решению Сталинградского городского комитета обороны в заводских районах формировались рабочие батальоны для защиты города, охраны предприятий и наведения порядка в городе. Уже 24 августа около 2000 рабочих Тракторного завода с тридцатью танками под командованием генерал-майора Н. В. Фекленко вступили в бой с врагом в районе своего завода. Вскоре к ним присоединились батальоны, сформированные из рабочих заводов «Баррикады» и «Красный Октябрь».

Таким образом, в критический для Сталинграда момент вместе с воинами Красной Армии на защиту города с оружием в руках выступили рабочие.

24 августа Ставка дала своему представителю генерал-полковнику А. М. Василевскому и командованию фронта следующие указания:

«У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника. Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника. Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда. Пользуйтесь дымами в изобилии, чтобы запутать врага. Деритесь с противником не только днем, но и ночью. Используйте вовсю артиллерийские и эрэсовские силы... Самое главное — не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе»{7}.

Одновременно было приказано выдвинуть 4-й и 16-й танковые корпуса и 64-ю стрелковую дивизию в район северо-западнее Сталинграда.

Исполняя эти указания Ставки, командование Сталинградского фронта создало в районе Самофаловки (50 километров северо-западнее Сталинграда) ударную группу в составе 298, 35, 27-й стрелковых дивизий, 28-го танкового корпуса, 169-й танковой бригады и поставило ей задачу нанести контрудар в юго-западном направлении по флангу прорвавшихся к Волге вражеских войск. Командование возлагалось на заместителя командующего фронтом генерал-майора К. А. Коваленко. Одновременно была создана в районе северо-западнее станции Гумрак группа из остатков 2-го и 23-го танковых корпусов под командованием начальника бронетанковых и механизированных войск Сталинградского фронта [30] генерал-лейтенанта А. Д. Штевнева с задачей нанести контрудар в северо-западном направлении, чтобы совместно с соединениями генерала Коваленко отрезать вражеские силы, прорвавшиеся к Волге, и восстановить положение на фронте 4-й танковой и 62-й армий по левому берегу Дона.

Для отвлечения резервов противника и ослабления его натиска на Сталинград Ставка, кроме того, приказала командующему Сталинградским фронтом частью сил 63-й и 21-й армий провести наступление в направлении Еланское, Серафимович против глубокого северного фланга 6-й немецкой армии, форсировать Дон и выйти на ее тылы и коммуникации.

Но проведенные фронтами контрудары успеха, к сожалению, не принесли.

А между тем враг на всех направлениях рвался к Сталинграду. 24 августа вторая группировка армии Паулюса перешла в наступление в районе Калача, форсировала Дон и стала обходить левый фланг 62-й с юга. Положение этой армии, открытые фланги которой находились под ударами с севера и юга, становилось очень тревожным. Открывался и правый фланг 64-й армии.

Что касается наступления частью сил 63-й и 21-й армий на фронте Еланское, Серафимович, то четыре стрелковые дивизии этих армий форсировали Дон, отбросили части противника и к 27 августа отвоевали и удержали плацдарм шириной 50 и глубиной до 25 километров. Это вынудило Паулюса перенацелить сюда часть своих резервов и этим несколько ослабить наращивание сил группировки, идущей непосредственно на Сталинград. Однако в 6-й немецкой армии было еще достаточно сил, чтобы продолжать развивать наступление.

Верховное главное командование вермахта требовало от командующего 4-й танковой армией Гота нанесения новых и новых ударов, чтобы сломить оборону нашей 64-й и войти в Сталинград с юга. Этих ударов ждал и Паулюс.

И генерал Гот делал все, чтобы войти в Сталинград первым. Используя внутренние коммуникации для перегруппировок, он создал новую танковую группировку и 25 августа нанес сильнейший удар по левому флангу 64-й армии (38-й стрелковой дивизии) и по правому флангу 57-й армии на красноармейском направлении.

События там развивались быстро, и вскоре после трудных боев на участке 38-й стрелковой сложилась серьезная обстановка. [31]

Б это время там находился заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Филипп Иванович Голиков.

— На самом левом фланге армии и восточнее танки и пехота противника прорвали передний край, — сообщил он мне по телефону. — Разрозненные группы нашей пехоты отходят. Так как противник атакует весь участок этой дивизии, то Сафиулин не сможет что-либо направить на самый левый фланг. Знаю, что ваши резервы израсходованы, но требую изыскать и направить сюда все, что найдется под рукой. И в первую очередь артиллерию. На стыке армий надо непременно задержать противника...

Мы быстро смогли перебросить туда две батареи противотанковой артиллерии. Генерал Голиков, приняв их, сам возглавил борьбу с прорвавшимися силами противника, и продвижение врага было остановлено.

При очередной встрече с генералом Ф. И. Голиковым я спросил:

— Как получилось, что вместо координации действий двух армий вам пришлось командовать полусотней стрелков и двумя батареями?

— Вы, товарищ Ласкин, хорошо знаете, — ответил генерал, — что на фронте даже небольшое преимущество врага, если не принять мер, может развиться в крупный для него успех. А ведь в тот момент на опасном участке не оказалось наших сил. Вот и пришлось взяться за руководство боем малого масштаба. Ну а задача-то была решена большая, согласитесь...

Откровенно скажу, что с этим человеком мне всегда было интересно беседовать. Из его скупых фраз, отдельных слов, а иногда только намеков можно было почерпнуть много важного и полезного. Во всем чувствовалась высокая эрудиция генерала Ф. И. Голикова. Имея непосредственный контакт с Военным советом фронта, находясь постоянно в курсе событий на всем сталинградском направлении, он при рассмотрении обстановки в полосе армии непременно увязывал ее с событиями на других участках. И как-то само собой получалось, что мы в штаарме могли осмысливать и оценивать положение дел не только на юге и юго-западе, но и на всем сталинградском направлении. А это было очень важно в то тяжелое время.

Хочу отметить, что Филипп Иванович не спешил категорически излагать свои выводы и решения. В этом отношении он придерживался русской пословицы: «Семь раз отмерь, один раз отрежь». Каждую фразу генерал произносил [32] тихо, не торопясь, как бы взвешивая слова. Эта привычка, видимо, осталась у генерала Голикова от того времени, когда он перед войной был начальником Главного разведывательного управления и не раз докладывал важные материалы лично И. В. Сталину. А там нужны были очень скупые, но самые веские слова.

У Филиппа Ивановича была и еще одна особенность. Во время заслушивания докладов он всегда пристально всматривался в глаза собеседника. И вообще он всегда с каким-то особым вниманием следил за характерами людей и в течение очень короткого времени мог дать им совершенно точные оценки. Помню, когда зашел разговор об офицере штаба армии майоре А. Г. Полнере, генерал Голиков сказал:

— Светлый, хороший ум у человека. И характер под стать — спокойный, но живой.

Это было правдой.

А о полковнике А. Н. Янчинском Филипп Иванович отозвался так:

— Я видел его в бою. Дело знает, умеет быстро распорядиться, потребовать. Но он или не знал никогда чувства осторожности или утратил его. Нельзя работнику армейского масштаба бегать от батареи к батарее во время огневых налетов противника. Скажите, товарищ Ласкин, ему об этом...

И еще — генерал Голиков никогда не стремился «накачивать» инструктажами подчиненных. Он верил в способности командиров, доверял их инициативе, понимал, что даже очень грамотный, опытный начальник не может точно предвидеть, как сложится обстановка на том или ином этапе боя. Подробный же, до мелочей инструктаж оковывал инициативу подчиненных. Филипп Иванович всегда умел увидеть главное, существенное и направить мысль командира в нужном направлении.

Но продолжим повествование о событиях на фронте.

На правом фланге 57-й армии, на красноармейском направлении, две танковые дивизии врага, в составе которых было до 250 танков, поддерживаемых авиацией, снова прорвали оборону 422-й и 15-й гвардейской дивизий и вышли непосредственно на подступы к Красноармейоку. Командующий армией генерал Ф. И. Толбухин направил к участку прорыва свой резерв — танковую бригаду, истребительные противотанковые полки и в полном составе 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Танкам противника был поставлен прочный заслон. Суровые бои здесь продолжались два дня. Враг нес большие потери в технике и живой силе. К концу дня 20 августа он, убедившись в невозможности [33] пробиться на север, вынужден был наступление приостановить.

Десять суток, с 17 по 26 августа, немецкий генерал Гот бросал армию с одного направления на другое, стремясь прорваться к Сталинграду. Ценой значительных потерь ему удалось оттеснить левый фланг 64-й и правый фланг 57-й армий и овладеть станциями Абганерово и Тундутово, разъездом 74-й километр. Фронт обороны на стыке этих армий хотя и еще более растянулся, но оставался неодолимым.

Таким образом, замысел врага — прорвать танковым клином оборону советских войск ударами с юга и вместе с 6-й армией Паулюса, наступавшей с северо-запада, взять в стальные клещи 62-ю и 64-ю армии, а затем и город Сталинград — был сорван.

Но в эти дни возникла серьезная опасность на правом фланге нашей армии, в районе Калача. Здесь противник отбросил левофланговые соединения 62-й в северном направлении и довольно глубоко продвинулся к Сталинграду. Между двумя армиями образовался более чем тридцатикилометровый разрыв. Для ликвидации его ни у фронта, ни у командования армий резервов не было. Таким образом, 64-я могла оказаться под ударами противника по открытому правому флангу и даже с тыла.

Положение осложнялось еще и тем, что в ходе многодневных боев войска имели большие потери в людях, в танках и артиллерии, все резервы в соединениях и армии были полностью израсходованы.

...Уже полмесяца я был на сталинградской земле, но до сих пор ни разу мне не удалось переговорить по телефону с начальником штаба соседней 62-й армии генералом Н. И. Крыловым — моим «однополчанином» по Севастополю. Телефонный провод, связывающий два штаба, вырывало буквально целыми километрами, а концы обрывов просто невозможно было найти. Не удавалось установить связь и через штаб фронта по ВЧ.

А в этой сложной обстановке особенно важно было знать положение наших частей и противника на стыке армий и согласовать действия.

Наконец-то нам удалось связаться по телефону. Конечно, оба были рады, что еще живы и воюем опять вместе на самом активном фронте.

— Как правый сосед, я должен был первым позвонить вам, — сказал Н. И. Крылов. — Но обстановка у нас изменяется каждый час. Управление войсками очень затруднено, и я боюсь, как бы не растерять дивизии. В одесском [34] огневом кольце было горячо, в севастопольском еще жарче. И здесь не лучше. Огонь полыхает от самого переднего края и до Волги. И все же она, великая русская река, думается, в главном, то есть в достижении устойчивой обороны, будет работать на Красную Армию...

Когда мы ознакомили друг друга с обстановкой, то обнаружили опасность, возникающую на стыке наших армий. И самое обидное — никто из нас в это время ничего не мог сделать, чтобы прочно заслонить открытый участок обороны. Ведь главные силы обеих армий увязли в боях на противоположных флангах, а резервов не было. И хотя у противника на этом направлении мы тоже не отмечали крупных сил для нанесения ударов в направлении Сталинграда и по флангам армий, но он, имея танковые и моторизованные части, мог быстро создать необходимую для этого группировку. И это нас тревожило.

Безусловно, немецко-фашистское командование в эти дни допускало ошибку, не использовав для броска вперед открытый фронт на стыке двух армий.

Всю сложность и опасность положения 64-й вместе с нами видел и заместитель командующего Юго-Восточным фронтом генерал-лейтенант Ф. И. Голиков. Он с небольшой группой офицеров фронта находился на вспомогательном пункте управления, координируя действия войск 64-й и 57-й армий.

Перед вечером 26 августа, когда Военный совет 64-й обсуждал вопрос о том, как же дальше действовать нашей армии, Ф. И. Голиков принял самое живое участие в оценке складывающейся обстановки. Он прямо говорил, что армия, продолжая обороняться на занимаемом рубеже по реке Мышкова и вдоль железной дороги между станциями Абганерово и Тундутово, по существу уже находится в оперативном мешке, созданном двумя немецкими армиями. Если фашисты в ближайшие сутки смогут подвести резервы или перебросят некоторые силы с центрального участка к правому или левому флангу 64-й армии, они сразу же выйдут на ее тылы и завяжут узлом горловину мешка западнее Сталинграда. И тогда армия, отрезанная от тылов, не в состоянии будет выполнять главную задачу — оборонять Сталинград.

— Противник держит нас в самом невыгодном оперативном положении, — заключил генерал Ф. И. Голиков. — Надо лишить его условий, при которых он все еще вынашивает замысел окружения наших армий.

Командарм М. С. Шумилов был точно такого же мнения в оценке складывающейся обстановки. [35]

Генералы были правы. Если возникла серьезная опасность окружения целой армии, а для ее предотвращения нет средств, то нельзя выжидать, пока враг сомкнет кольцо окружения, надо решительно выдвигать имеющиеся ресурсы на выгодные рубежи в тылу, организовать там оборону, а окружающим силам противопоставлять в первую очередь танковые части, чтобы не допустить их соединения, и всеми средствами бить врага.

Поэтому было признано необходимым отвести войска армии на заранее подготовленный рубеж по реке Червленая. Тогда протяженность фронта обороны армии сократилась бы со 120 до 35–40 километров и был бы создан общий сплошной фронт обороты войск 62-й и 64-й армий по рекам Россошка и Червленая.

Когда предлагаешь высшему начальству свой план наступления, это зачастую воспринимается с похвалой. Совсем по-другому чувствует себя командир, когда предлагает совершить отход, хотя он по обстановке и крайне необходим.

В моей военной практике уже приходилось встречаться с обстоятельствами, которые вынуждали командующего армией решать вопрос на отвод войск без указаний сверху. Генерал И. Е. Петров смело принял решение на отвод Приморской армии с севера Крыма на Севастополь и этим не только сохранил войска, но и организовал героическую оборону Севастополя. У командарма 64-й генерала М. С. Шумилова была связь с фронтом. Поэтому он и генерал Ф. И. Голиков звонили командующему фронтом, чтобы получить от него одобрение решения. Но в это время генерала А. И. Еременко не было на командном пункте. Тогда мне было поручено доложить начальнику штаба фронта генералу Г. Ф. Захарову обстановку и мнение Военного совета о дальнейших действиях армии. Перед вечером 26 августа я говорил по ВЧ с ним дважды, причем второй доклад делал в присутствии генералов М. С. Шумилова и Ф. И. Голикова.

Содержание этого ответственного доклада забыть невозможно.

Вот краткие его выводы:

«1. Противник, располагая перед Юго-Восточным фронтом большим превосходством в танковых силах, моторизованных войсках и авиации, может в короткий срок осуществить перегруппировку и начать новое наступление против 64-й армии. А резервы армии израсходованы. Создать их вновь за счет вывода соединений с оборонительного рубежа армии не представляется возможным, так как откроем фронт. [36]

2. Фронт обороны соседней 62-й армии очень неустойчив. Ее войска продолжают отходить, все более открывая правый фланг и тыл 64-й армии. Обеспечить себя с севера против этой новой угрозы нам нечем.

3. Складывается обстановка, при которой 64-я армия может оказаться в критическом положении и не будет способна выполнить задачу по защите Сталинграда на юго-западном направлении. Поэтому Военный совет армии просит принять решение по создавшейся обстановке.

Содержание доклада исходит из оценки обстановки, которую определил Военный совет армии и генерал Голиков Ф. И.» {8}

Начальник штаба фронта Захаров с выводами доклада согласился и сказал, что обо всем этом доложит командующему фронтом по его прибытии на КП. Но в этот день ответа на свой доклад мы не получили.

Понимая всю опасность обстановки и нависшую над армией угрозу, Военный совет армии, будучи уверенным, что приказ на отход армии непременно последует, поручил мне подготовить план отвода войск армии на рубеж по реке Червленая, не оглашая его перед работниками штаба армии. Заранее разработанный план позволил бы нам в более короткие сроки приступить к выполнению отвода войск после получения на это разрешения командующего фронтом. И он был нами подготовлен. В разработке плана принимали участие заместитель начальника оперативного отдела полковник Л. М. Журавлев и начальник штаба артиллерии полковник А. Н. Янчинский. Командарм М. С. Шумилов и генерал Ф. И. Голиков очень внимательно рассмотрели его.

По плану вначале отводились стрелковые соединения правого крыла армии — 66-я морская стрелковая бригада и 157-я стрелковая, поскольку они находились намного впереди других дивизий и их тылам в первую очередь грозил удар противника с севера. По достижении этими соединениями промежуточного рубежа начинали отходить 126-я и 29-я стрелковые дивизии и армейские артиллерийские части, находившиеся ближе к центру обороны. В третью ночь отход на рубеж реки Червленая должны были совершить все остальные силы армии.

Что же касается организации обороны на новом рубеже, то суть ее выражена в следующих строках плана: [37]

«В первой линии обороны по реке Червленая иметь четыре стрелковые дивизии, одну морскую стрелковую бригаду и 118-й укрепленный район в составе восьми отдельных пулеметно-артиллерийоких батальонов.

В резерве армии — три стрелковые дивизии и одна морская стрелковая бригада»{9}.

Из этого видно, что с выходом войск 62-й и 64-й армий на заранее подготовленный рубеж обороны по рекам Россошка, Червленая появлялась возможность организовать достаточно прочную оборону на среднем обводе и создать необходимые резервы.

Однако этому плану не суждено было осуществиться. Командование фронта разрешения на отвод армии не дало. А противник к исходу 27 августа вышел на рубеж Малая Россошка, Карповка, к участку железной дороги Калач — Сталинград и навис над глубоким флангом и тылом нашей армии.

Вечером этого дня командарм М. С. Шумилов в присутствии генерала Ф. И. Голикова снова докладывал по ВЧ командующему фронтом А. И. Еременко о серьезности обстановки. Он подчеркивал, что возникла опасность полного окружения армии, и поэтому считал необходимым своевременно отвести ее с занимаемого рубежа на более выгодный. Генерал А. И. Еременко и на этот раз отводить армию не разрешил. Тогда Шумилов попросил разрешения переместить на промежуточный рубеж войска правого крыла 64-й, которые противник глубоко обошел с севера. Командующий не дал разрешения и на это, подчеркнув, что обстановка требует удерживать занимаемые армией рубежи обороны.

Позже нам стало известно, что рубеж, обороняемый войсками правого крыла 64-й армии, командование фронта рассчитывало использовать в качестве исходного района при нанесении предполагаемого контрудара по левому флангу 6-й немецкой армии. Но для этого у фронта не было никаких резервов. Да и время было упущено.

Нам стало известно, что 25 августа командующий 62-й генерал-лейтенант А. И. Лопатин, сменивший в этой должности В. Я. Колпакчи, тоже обращался к командующему фронтом с просьбой разрешить отвод войск на более выгодный рубеж, так как противник обошел фланги армии, но тоже получил отказ. Как видим, командующие армиями независимо друг от друга ставили перед генералом Еременко «опрос об отводе соединений на выгодный подготовленный [38] рубеж обороны. А 27 августа Ставка запрашивала командующего фронтом, не следует ли отвести войска этих армий. Значит, такие меры настоятельно диктовались обстановкой.

Днем 28 августа начальник разведотдела армии докладывал, что перед фронтом армии противник ночью проводил перегруппировку сил в восточном направлении. Но масштаб перегруппировки и новый район сосредоточения сил врага нам тогда установить не удалось.

Вечером этого же дня в армии было получено распоряжение штаба фронта, в котором подчеркивалась возможность отвода на промежуточный рубеж только трех правофланговых соединений — 66-й морокой стрелковой бригады, 157-й и 126-й стрелковых дивизий. Однако оговаривалось, что сам отвод может начаться лишь по дополнительному распоряжению командующего фронтом.

Командующий армией М. С. Шумилов принял решение в первую очередь отвести правофланговые соединения — 66-ю морскую стрелковую бригаду и 157-ю стрелковую, а 126-ю дивизию оставить на своем рубеже, чтобы прикрыть отход вначале этих соединений, а затем и других сил армии, действовавших на центральном и левом участках.

В эти планы «вмешался» противник. После того как ему не удалось прорвать оборону на стыке 64-й и 57-й армий, немецкое командование в течение двух ночей скрытно произвело передислокацию сил 4-й танковой армии и создало новую группировку перед центром обороны 64-й, на участке, который удерживала 126-я дивизия. Состав этой группировки был очень сильным — весь 48-й танковый корпус немцев и две пехотные дивизии.

Рано утром 29 августа в воздухе появились большие группы вражеских самолетов, и началась бомбежка боевых порядков 126-й дивизии, которой командовал полковник В. Е. Сорокин. В предыдущих боях этот командир проявил высокую ответственность за выполнение боевой задачи, личное мужество и храбрость. Военный совет и штаб его высоко ценили и во всем доверялись ему.

Вслед за бомбежкой на позиции обрушился сильнейший артиллерийско-минометный огонь. А вскоре на воинов дивизии двинулось около 200 танков. За ними на широком фронте шла пехота. Следует признать, что противник довольно хорошо организовал взаимодействие между пехотой, танками и авиацией. Все гитлеровские солдаты имели по нескольку сигнальных и осветительных ракет, и как только появлялись бомбардировщики, они немедленно обозначали ими передний край и направление, куда следует сбрасывать [39] бомбы. Но в последнее время упорство советских войск в обороне заставляло противника подходить к нашим позициям почти вплотную. В этом случае авиация противника не решалась бомбить наш передний край и производила массированные удары лишь со 150–200 метров от него.

Все поле боя скрылось в пороховом дыму и пыли. Казалось, что в полосе дивизии все живое уничтожено. Но стоило танкам и пехоте противника приблизиться к обороне, как с новой силой гремели выстрелы нашей артиллерии и строчили пулеметы. Дивизия жила и сражалась. Ей помогала огнем слева соседняя 29-я стрелковая полковника А. И. Колобутина.

Воины выстояли, ни один из них не оставил своих позиций. Первый танковый натиск гитлеровцев был отражен. Все же командарм приказал перебросить сюда с левого фланга часть артиллерийских, гвардейских минометных полков «катюш» и 13-й танковый корпус. Но они находились километрах в тридцати от этого участка и могли подойти только к вечеру. В эти минуты мы еще лучше поняли и оценили значение решения командарма — оставить 126-ю дивизию на занимаемом рубеже для прикрытия отхода войск армии. Если бы этого сделано не было, то 200 танков врага застали бы соединение в колоннах, не развернувшихся к бою на новом рубеже, и оно было бы смято. А кроме этого противник выходил бы на фланг основных сил армии и отрезал их от Сталинграда.

Через три часа после первого натиска противника начались новые удары его авиации и новые атаки.

Около сотни танков врага ворвались на передний край обороны, а вслед за ними и пехота. Десятка два машин противника вышли к артиллерийским позициям дивизии. Расчеты вступили в отчаянные поединки с танками. Большие потери несли обе стороны.

Комиссар артиллерийского полка батальонный комиссар Акимов заметил, что у одной пушки осталось всего два человека. Он помог им выкатить орудие на прямую наводку и сам вел огонь по танкам до тех пор, пока осколок вражеского снаряда не оборвал его жизнь.

В результате упорнейших боев продвижение врага здесь снова было остановлено.

Часов около десяти командарм М. С. Шумилов докладывал командующему фронтом генералу А. И. Еременко, что 4-я танковая армия и авиация противника буквально душат 126-ю дивизию, что резервов нет и создать устойчивый фронт сопротивления не представляется возможным. [40]

Генерал Шумилов просил помочь авиацией, а также разрешить отвод войск армии на рубеж реки Червленая. Еременко сказал, что авиацию послать не может, так как у 62-й армии положение еще хуже, а относительно отвода армии приказал ждать его указаний.

Только около тринадцати часов в армии было получено боевое распоряжение командующего фронтом, которое требовало в ночь на 30 августа отвести правофланговые соединения нашей армии (66-ю морскую стрелковую бригаду, 157-ю и 126-ю стрелковые дивизии) на промежуточный рубеж обороны Ляпичев, река Крепь, разъезд 74-й километр и вывести в резерв командарма 29-ю и 204-ю стрелковые дивизии.

А фронт удара противника все больше расширялся.

Сразу же после полудня противник снова бросил на обороняющихся авиацию и предпринял третий танковый удар по той же 126-й дивизии. Так как войска были уже сильно ослаблены, то события стали развиваться очень быстро. Командир соединения полковник В. Е. Сорокин успел доложить командарму о том, что свыше 100 вражеских танков прорвались в глубину обороны, около 15 из них вышли на его наблюдательный пункт и что весь личный состав штаба и охраны вступил в схватку с ними и надвигающейся пехотой.

Это был последний доклад комдива. Вскоре он был тяжело контужен и в бессознательном состоянии захвачен немцами в плен. Погибли комиссар дивизии Владыченко, начальник политотдела батальонный комиссар Макаров, начальник артиллерии подполковник Аникеев и еще несколько офицеров. Управление частями этой дивизии нарушилось.

Быстро среагировать на ход развернувшихся событий, парировать удар врага было очень сложно. У нас не было для этого необходимых сил.

Командарм правильно считал, что против крупных танковых и пехотных группировок нецелесообразно бросать в бой отдельные разрозненные части. Поэтому он дал указание подтянуть все, что можно, на выгодный рубеж в тылу по реке Червленая, чтобы до подхода противника создать там надежный фронт сопротивления.

К вечеру танки противника продвинулись довольно глубоко, ворвались в Гавриловну и охватили полукольцом части 138-й и 29-й стрелковых дивизий.

Командир 138-й дивизии полковник Иван Ильич Людников уже побывал во многих тяжелых сражениях. Это был [41] бесстрашный человек, обладавший железной волей и выдержкой, Он проявлял удивительное хладнокровие в самых сложных и опасных ситуациях. И вот сегодня прямо на его НП двигалась, ведя интенсивный огонь, танковая армада врага, а он спокойным, ровным голосом отдавал нужные распоряжения и, как говорится, держал дивизию в руках. Мужеством, бесстрашием и умением воевать прославил себя Иван Ильич.

И на этот раз он вывел дивизию из-под ударов и наметившегося окружения, и вскоре она заняла новый рубеж обороны.

В этих боях особое мужество проявили воины 500-го и 186-го истребительных противотанковых полков (командиры подполковники Шлейфман и Кудряшев), за один день уничтожившие 35 танков, а также 19-го гвардейского минометного полка майора Ерохина, которые истребили две колонны гитлеровцев.

Но некоторые подразделения 126-й и 29-й дивизий были полностью окружены и с боями пробивались из железных тисков. Так, стрелковый батальон 29-й дивизии под командованием старшего лейтенанта Лопатина пять часов беспрерывно сражался в тесном кольце вражеских сил. Умело и скрытно маневрируя, он многократно внезапно и дерзко нападал на врага и, прорвавшись через позиции противника, соединился со своими. В этих боях батальон истребил полторы сотни фашистов, потеряв только 11 человек.

В 22 часа 29 августа мы доносили в штаб фронта, что соединения армии начали отход в условиях окружения и полу окружения.

А враг рвался вперед, бросал на нас все новые силы, проникал глубоко между советскими частями, поливая все окрест неприцельным огнем пулеметов и автоматов, чтобы воспрепятствовать отходу наших войск.

Попадая под удары авиации и танков, многие колонны наших частей вынуждены были расчленяться, вступать в бой в невыгодных условиях, задерживаться и потому часто оказывались обойденными.

Только в 19 часов 30 минут 30 августа Военный совет Юго-Восточного фронта подписал оперативную директиву об отводе к утру 31 августа соединений левого фланга 62-й армии и всех сил 64-й армии на средний оборонительный обвод по рекам Россошка и Червленая.

64-й армии надлежало занять оборону по западному берегу реки Червленая на участке Новый Рогачик, Ивановка.

Для рекогносцировки нового рубежа, организации обороны [42] на нем, принятия управления отходившими частями командарм М. С. Шумилов направил своего заместителя генерала В. И. Чуйкова с группой офицеров, а сам со штабом руководил боевыми действиями войск и их отходом. Несмотря на то что для прикрытия в соединениях выделялись сильные арьергарды, сдержать натиск врага им не всегда удавалось.

Танковые и моторизованные группы противника на ряде участков опережали наши части в выходе на северный берег реки Червленая, поэтому организовать прочную оборону на атом рубеже в такой сложной обстановке было очень не просто.

Из-за нехватки в армии радиостанций, перемещения штабов, сильной бомбежки частей на путях их отхода управление войсками сильно затруднялось. Офицеры штаба метались по различным направлениям, чтобы передать распоряжение командарма тому или иному штабу или командиру, ориентировать их в обстановке и т. д. А начальник связи армии полковник Т. Р. Борисенко с нового командного пункта армии сразу же направлял к линии фронта группы телефонистов с катушками, чтобы встречать отходившие штабы соединений и подключать их в связь со штаармом.

Утром 31 августа штаб армии наконец-то установил связь с командиром 157-й стрелковой дивизии полковником Л. В. Кирсановым.

— Один дивизион нашего 422-го, — доложил он, — вышел на восточный берег реки Червленая, но все остальные силы дивизии находятся на подступах к этому рубежу... Противник преследует нас по пятам, а около тридцати танков прорвались к Червленой и ведут огонь... В борьбу с ними вступил артдивизион...

На вопрос, как далеко от него танки, комдив ответил:

— Они ползают буквально в ста метрах от нас...

И связь с Кирсановым внезапно прекратилась.

Тут же меня связали с начальником штаба артиллерии армии полковником А. Н. Янчинским, который вместе с группой офицеров находился при генерале В. И. Чуйкове и встречал отходившие артиллерийские части. Он доложил, что к огневым позициям армейского артиллерийского полка подошли немецкие танки, что артиллеристы вступили в бой, а руководит огнем генерал Чуйков. И громовые залпы заглушили наш разговор.

Внезапная атака немецких танков, как доложил прибывший потом на КП армии Янчинский, была отражена. Фашисты потеряли там 15 машин. [43]

И тем не менее танки противника в некоторых местах вышли на рубеж, где армия должна была организовать оборону. А ведь некоторые стрелковые соединения еще находились только на подходе к этому рубежу.

Командарм М. С. Шумилов, а затем и генерал Ф. И. Голиков докладывали командующему фронтом, что положение на рубеже реки Червленая можно исправить только нанесением сильных контрударов. Для этого собираются танковые части и подтягивается 204-я дивизия. Но поскольку этих сил будет недостаточно, Шумилов просил немедленно выделить войска дополнительно, а также нанести по противнику удары авиацией. Генерал А. И. Еременко и на этот раз в авиации отказал, но тут же направил нам 36-ю гвардейскую стрелковую дивизию генерал-майора М. И. Денисенко.

С прибытием ее, а также 13-го танкового корпуса, в котором было всего 25 танков, 133-й тяжелой танковой бригады и 204-й стрелковой дивизии командование армии организовало контрудар из района Ивановки в направлении Варваровки вдоль северо-западного берега реки Червленая.

Конечно, эти меры не могли обеспечить решение поставленных задач полностью, но они облегчили отход отдельных наших соединений на рубеж Басаргино, Ивановка.

Противник, сосредоточив перед фронтом армии в районе Нариман, Ракотино группировку в составе пяти дивизий, в том числе двух танковых и одной моторизованной, при поддержке крупных сил авиации 1 сентября нанес сильнейший удар по 204-й и 29-й стрелковым дивизиям, еще не успевшим занять свои участки обороны на правом фланге армии. Несмотря на упорное сопротивление наших войск, врагу удалось в нескольких местах выйти на рубеж обороны по реке Червленая, а 24-я немецкая танковая дивизия сумела прорваться в глубину, к Басаргино. Организовать прочную оборону на этом рубеже нам уже не удалось.

Запоздалый отвод 64-й армии можно объяснить крайне сложной обстановкой под Сталинградом.

Итак, выгодный и подготовленный рубеж на среднем обводе по рекам Россошка и Червленая, где командующие 62-й и 64-й армиями рассчитывали организовать прочную оборону, из-за запоздалого начала отвода войск мы занять не смогли. В ходе отступления под ударами врага соединения 64-й армии понесли очень серьезные потери в личном составе и артиллерии.

Несколькими днями позже командарм М. С. Шумилов говорил: [44]

— 29 и 30 августа были самыми тяжелыми днями для армии за все время обороны.

И это действительно так.

В 20 часов 1 сентября командующий фронтом А. И. Еременко отдал приказ о перемещении левофланговых соединений 62-й армии и всех сил 64-й армии на внутренний оборонительный обвод.

И в эту же ночь стрелковые соединения 64-й армии, оставив на занимаемых рубежах арьергарды, начали отход.

К утру 2 сентября на рубеже Песчанка, Елхи, Ивановка заняли оборону войска нашей армии, а правее, на рубеже Рынок, Орловка, Гумрак, — войска 62-й. С этого дня началась борьба непосредственно у стен Сталинграда.

* * *

Внутренний оборонительный обвод являлся последним рубежом, на котором советские войска могли дать решающий бой, чтобы не допустить врага в Сталинград и к Волге. Поэтому Военный совет фронта 1 сентября издал приказ № 4, в котором требовал от защитников Сталинграда усилить сопротивление, не жалеть сил в борьбе с ненавистным врагом, не допустить его к Волге и отстоять город.

А в 3 часа 10 минут 2 сентября командующим 64-й армией был издан боевой приказ войскам, в котором говорилось, что противник группами танков с мотопехотой форсировал реку Червленая на участке Варваровка, Гавриловна, Нариман и стремится прорваться в Сталинград, нанося главный удар вдоль железной дороги на Воропоново.

Командарм приказал в течение ночи на 2 сентября вывести войска армии на рубеж Песчанка, Елхи, Ивановка, остановить наступление противника и, уничтожая его живую силу и боевую технику, прочно удерживать этот рубеж, не допуская противника к Волге и Сталинграду.

В конце этого документа высказывалось требование разъяснить всем частям и подразделениям, каждому командиру и бойцу, что указанный рубеж является линией, дальше которой противник не должен быть допущен ни в коем случае. За нами Волга и Родина. Ни шагу назад! Лучше славная смерть, чем позор отхода.

Войсками 62-й и 64-й армий на внутреннем оборонительном обводе был создан сплошной фронт обороны. С этого времени нанесение врагом удара по открытым флангам наших войск с целью их окружения на подступах к Сталинграду становилось маловероятным. Он вынужден был проводить фронтальное наступление на прочную оборону. Но [45] зато противник получил и ряд преимуществ. В связи с приближением его к Волге глубина нашей обороны резко уменьшилась, и фашистская артиллерия могла обстреливать ее на всю глубину, вплоть до передовых армейских тылов.

Прижатые к Волге войска двух наших армий вступили теперь в самый решающий и тяжелый этап оборонительных боев. Тут очень важно было своевременно разгадать любой замысел, любую военную хитрость немецкого командования. На фронте порой можно многое не знать о противнике, но и в этом случае надо стремиться разгадать его замысел.

Теперь наш командный пункт расположился в реденьком лесочке на берегу Волги. Разрывы бомб и крупнокалиберных снарядов вздымали и пенили великую русскую реку.

Командование 64-й считало, что теперь удары противника наиболее вероятны по правому крылу армии и в стык ее с 62-й. Поэтому основные огневые средства — пушечные артиллерийские и гвардейские минометные полки, истребительные противотанковые части и резерв — держало ближе к правому флангу. А через несколько дней за правым крылом армии был подготовлен второй оборонительный рубеж.

В эти дни особенно большое и непосредственное влияние на ход борьбы под Сталинградом оказывала Ставка Верховного Главнокомандования. Еще 29 августа, как только обозначился прорыв противником обороны 64-й армии, в Москве увидели непосредственную угрозу Сталинграду: ударные группировки 4-й танковой и 6-й немецких армий могли соединиться в городе. Надо было незамедлительно ослабить силу врага с запада и сорвать его замысел. Поэтому Ставка потребовала от прибывшего в эти дни в Сталинград заместителя Верховного Главнокомандующего генерала армии Г. К. Жукова нанести по войскам противника контрудар с севера. В этих целях в состав Сталинградского фронта передавались из резерва Ставки 24-я (командующий генерал-майор Д. Т. Козлов) и 66-я (командующий генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский) армии, включались вновь созданная 16-я воздушная армия и заново укомплектованная 1-я гвардейская армия.

3 сентября 1942 года Ставка указывала Г. К. Жукову, что положение под Сталинградом ухудшилось, что противник находится в трех верстах от города и его могут взять сегодня или завтра, если северная группа войск не окажет немедленную помощь. Ставка требовала от командующих войсками, стоящих к северу и северо-западу от Сталинграда, немедленно ударить по противнику и прийти на помощь сталинградцам, указывала на недопустимость какого-либо [46] промедления и предлагала бросить всю авиацию на помощь Сталинграду.

Исполняя эти указания Ставки, войска 24, 66 и 1-й гвардейской армий Сталинградского фронта, расположенные северо-западнее города, перешли в наступление против левого фланга 6-й немецкой армии, чтобы разгромить вражескую группировку, прорвавшуюся на левый берег Дона, ликвидировать коридор, образовавшийся между Сталинградским и Юго-Восточным фронтами, и отвлечь на себя силы врага, наступающего на Сталинград.

Но противник был очень силен. Гитлеровское командование непрерывно направляло под Сталинград все новые подкрепления, танки, артиллерию и самолеты. Имея большое превосходство над нами в силах, особенно в авиации и танках, оно могло наносить мощные огневые удары по нашим наступающим войскам и задержать их продвижение. И все же натиск трех армий Сталинградского фронта заставил врага ослабить силу удара на город.

Лишившись выгодного оперативного положения, позволявшего ослабить 62-ю и 64-ю армии на подступах к Сталинграду путем вклинения в них танковых группировок с двух направлений, противник вынужден наносить по обороняющимся войскам фронтальные удары. Уже 5 сентября частью сил 4-я танковая и 6-я немецкие армии при мощной поддержке авиации перешли в наступление из района Елхи, нацеливаясь на южную окраину Сталинграда, в стык 62-й и 64-й армий. В упорных кровопролитных боях две пехотные дивизии и около 100 танков противника несколько потеснили наши 126-ю и 204-ю стрелковые (командиры соответственно полковники Д. С. Куропатенко и А. В. Скворцов).

Для уничтожения ворвавшегося в нашу оборону врага были выдвинуты 157-я стрелковая дивизия полковника А. В. Кирсанова, 66-я морская стрелковая бригада полковника А. Д. Державина, истребительные противотанковые полки и использован огонь армейских артиллерийских групп. Наши части на всех участках дрались мужественно, стойко и не допустили гитлеровцев к Волге.

Особым героизмом отличались бойцы 716-го стрелкового полка полковника К. М. Андрусенко из 157-й дивизии. В те дни прославился пулеметчик этого полка Афанасий Ермаков. Он всегда хладнокровно подпускал противника на очень близкое расстояние, а затем открывал меткий и губительный огонь из пулемета «максим». Только на этом рубеже он уничтожил около сотни фашистов. И до этого на его счету уже было триста убитых оккупантов. В последующих [47] боях Ермакова тяжело ранило. Всех нас очень обрадовало известие о том, что 5 ноября 1942 года Афанасии Иванович Ермаков стал Героем Советского Союза.

В приказе командующего 64-й армией от 9 сентября 1942 года говорилось: «...Все попытки врага, имеющего превосходство в силах, пробиться к берегам Волги и захватить Сталинград разбивались на рубежах, занимаемых частями армии. Военный совет Юго-Восточного фронта отмечает проявление непоколебимой стойкости, отваги и мужества всем личным составом армии в борьбе за индустриальный центр Волги — город Сталинград и высоко оценивает действия войск армии.

Военный совет 64-й армии объявляет благодарность бойцам, командирам и политработникам армии за стойкость, упорство в обороне и умелые действия по уничтожению немецких танков и пехоты и выражает твердую уверенность в том, что в будущих боях войска армии проявят еще более высокие подвиги в борьбе с врагом, угрожающим нашей Родине».

А гитлеровское командование бредило Сталинградом. 8 сентября воропоновская группировка противника снова нанесла удар в стык двух наших армий и несколько оттеснила правый фланг 64-й. В последующие дни противник продолжал наступление на всех участках фронта. К исходу 12 сентября ему удалось занять важные позиции на подступах к Тракторному заводу и снова потеснить левофланговые соединения 62-й армии к юго-западной окраине города. А на стыке ее с 64-й фашисты вплотную приблизились к Волге. Город, таким образом, был охвачен вражескими силами с трех сторон.

А войска нашей армии, отразив удары врага, прочно укрепились на последнем оборонительном рубеже по высотам юго-западнее города. В период полуторамесячных оборонительных боев они нанесли большой урон 4-й танковой армии немцев, не допустили ее к Волге и сорвали замысел врага вбить танковый клин в оборону советских войск с юга, окружить 62-ю и 64-ю армии и захватить Сталинград.

Мне хочется хотя бы на отдельных боевых эпизодах первых десяти дней сентября показать, как мужественно и самоотверженно защищали наши воины волжскую твердыню.

* * *

...Стрелковый батальон 204-й дивизии, которым команден вал коммунист старший лейтенант Григорий Сизоненко, [48] отразил с утра уже несколько вражеских атак. Но немцы, подтянув новые силы, опять начали наступление на позиции подразделения. Едва была отбита эта атака, как враги опять устремились вперед еще более крупными силами. Кроме того, они начали обходить батальон. Сизоненко уверенно руководил боем, и батальон наносил врагу большой урон. Но силы были неравны. Комбат позвонил на НП полка и попросил помочь огнем и подкреплением.

— Помощи не ждите, — ответил комиссар. — На правом фланге наступают танки. Помощь нужнее там. Подпускайте гитлеровцев как можно ближе и бейте наверняка. Но назад ни шагу!

— Трудно, но, думаю, выдержим, — пообещал Григорий.

И немцы еще раз были задержаны, но они опять подбросили резервы и снова стали продвигаться к позициям батальона.

Сизоненко подполз к пулеметчику Белову:

— Ну как, и на этот раз дадим им прикурить?

— Обязательно! — повернулся боец к командиру на мгновение и тут же сосредоточенно прильнул к прицелу.

— Смотри, ты сейчас у меня главный калибр во всем батальоне. Поближе немцев подпусти!

И еще раз противник был остановлен. Однако и у Сизоненко осталось совсем мало бойцов. В полдень на эту горстку изнуренных длительными боями, раненых в большинстве людей фашисты бросили свежий батальон.

— Противник снова наступает большими силами, — доложил комбат на КП полка. — А людей у меня осталось совсем мало. Что делать?

— Бить, Гриша, только бить, — снова отозвался комиссар. — Рубеж отстоять во что бы то ни стало. Больше сюда не звони. Я и командир уходим на участок, где наступают танки. Там еще тяжелее...

Немцы вели усиленный огонь и подходили все ближе. Сизоненко приказал подпустить их как можно ближе и только тогда уничтожать огнем в упор и гранатами.

— Огонь! — скомандовал Григорий, когда гитлеровцы были уже метрах в тридцати.

Разорвала напряженную тишину длинная пулеметная очередь. Это заработал «максим» Белова. Тут же застрочили автоматы, полетели через бруствер гранаты. Фашисты дрогнули и в панике побежали, оставляя на поле боя убитых и раненых.

Батальон старшего лейтенанта Григория Сизоненко за этот день истребил более двухсот пятидесяти фашистов и [49] удержал позиции. Через несколько дней 38 бойцов этого батальона были представлены к наградам.

А стрелковый батальон, которым командовал коммунист капитан Моргунов, вместе с артиллерийским дивизионом капитана Васильева при первой же попытке вражеской пехоты приблизиться к позициям нанес ей и танкам такой большой урон, что атака сразу же захлебнулась. Но Моргунов не был этим удовлетворен и решил, используя удобный момент, добить гитлеровцев.

— Поддержи-ка беглым моих... — попросил он капитана Васильева.

Под прикрытием артиллерийского и пулеметного огня батальон бросился в атаку. Немцы в панике побежали, оставив на поле боя пять подбитых танков и свыше двухсот трупов. Подразделение не только удержало свои позиции, но и захватило траншеи противника.

Особое мужество и героизм в этом бою проявил заместитель политрука роты Баранов. Он в первой же схватке был ранен, но отказался оставить поле боя и только после второго тяжелого ранения, когда окончательно потерял силы, был эвакуирован в тыл.

5 сентября стрелковые части 204-й дивизии, державшие оборону на правом фланге армии, вели упорные бои с наступающими силами противника. Командир этой дивизии полковник А. В. Скворцов на этот раз недооценил мощь возможного его удара. И в течение первых же двух часов боя под натиском пехотной дивизии, 50–60 танков и в условиях бомбежки с воздуха два стрелковых полка стали отходить. Соседи тоже были несколько оттеснены противником. А воины этого полка устояли на своем рубеже, но, естественно, оказались в окружении. До самой ночи они вели тяжелый бой с наседавшими на них со всех сторон фашистами. Оставалось совсем мало боеприпасов. Командование полка решило осуществить прорыв кольца окружения. И вот во второй половине ночи началась внезапная для немцев атака.

Стрельбой в упор, гранатами и штыками бойцы проложили себе дорогу, вышли из окружения, с рассветом заняли оборону на новом рубеже, сразу же вступили в новую схватку с наступающим противником и вместе с другими частями задержали его продвижение.

6 сентября на батарею старшего лейтенанта Фишмана надвигалось свыше десятка танков. По ним открыли огонь все три орудия. Но скоро был тяжело ранен командир батареи. Его заменил старший сержант Кушнарев. Он перебегал [50] от орудия к орудию, указывая цели, помогая артиллеристам. Расчеты сержантов Козиева, Антонова и Гаврилова подбили пять танков. Несколько машин все-таки подошло почти вплотную к позициям батарейцев, а одна из них смяла пушку Козиева. Бой продолжали вести два расчета. На лицах артиллеристов пот, кровь от ран, но они не отходят от орудий. А тут из глубины вышла новая группа танков. Нужна была огневая помощь. И ее оказала соседняя батарея лейтенанта Бурковского, которая во фланг стала расстреливать танки. Теперь главной опасностью для противника стала эта батарея, и около десяти танков двинулись в ее сторону.

Лейтенанту Бурковскому не было нужды давать батарейцам целеуказания, команды. Наводчики орудий Соловьев, Яшин и Белованов хладнокровно и точно уничтожили 5 танков.

На одном из участков наш ослабленный стрелковый батальон под обстрелом минометов и орудий и нажимом превосходящих сил противника отходил на новый назначенный ему рубеж. Справа от него выдвигалась группа танков противника. Потом появилась пехота. Командир артиллерийской батареи лейтенант Лещенко видел это, но приказа на открытие огня пока не подавал. Когда фашисты были настолько близко, что едва не стали обходить батальон, прозвучал голос командира:

— По фашистской сволочи прямой наводкой, шрапнелью — огонь!

Загремели выстрелы. И как метлой смело вражескую пехоту с пригорка. Батарея тут же перенесла огонь на танки, и те стали резко забирать вправо. Но вслед за первой шла вторая волна пехоты.

— По выдвигающейся цепи фашистов шрапнелью!.. И свинцовый дождь снова обрушился на врага.

— Слева танки! — крикнул кто-то.

Лещенко приказал расчету Петрова открыть по ним огонь, а двум другим — бить наступающую пехоту. Как бешеные, метались фашисты по полю, но всюду их настигала смерть. Потом все три орудия начали уничтожать танки. Но они все-таки продвигались.

— Усилить темп стрельбы! — скомандовал лейтенант.

Стволы орудий раскалились до предела, но батарея не прекращала огня до тех пор, пока фашисты не повернули вспять.

А рота лейтенанта Задорожного из 133-й тяжелой танковой бригады, имевшая только восемь машин КВ, получила [51] приказ не пропустить на одном из участков танки противника. За ночь экипажи вкопали свои КВ в землю и замаскировали их. С утра гитлеровцы перешли в наступление. Впереди двигалось больше двадцати танков. Когда настал наиболее благоприятный момент, Задорожный подал команду:

— По ближайшей группе танков бронебойными — огонь!

Грянуло восемь выстрелов, и два фашистских танка тут же заполыхали, а остальные начали терять строй и расползаться по лощине. Часть их, сманеврировав за складками местности, показалась справа, а через некоторое время и с тыла. Роте, по существу, пришлось отбиваться со всех сторон. Но Задорожный четко руководил огнем, командиры танков младшие лейтенанты Федорин, Константинов и другие умело распределяли силы, выбирая цели.

Фашисты тоже вели интенсивный огонь по нашим танкам. Но эта дуэль, несмотря на громадное превосходство, которое имели гитлеровцы, закончилась для них полнейшим поражением: почти все их танки были подбиты или подожжены.

А как не рассказать о работе гвардейских минометных полков!

Однажды на южном участке противник вклинился в нашу оборону и для развития успеха подводил две колонны пехоты. Об этом доложили генералу М. С. Шумилову.

— Надо их не допустить к линии фронта, — сказал командарм. — Это самые лучшие цели для «катюш».

И он тут же отдал необходимые распоряжения командующему артиллерией.

Обе подходившие колонны хорошо наблюдались. Командиры гвардейских минометных полков подполковники Н. В. Воробьев и Л. Н. Парковский получили задачу уничтожить их поочередно. И вот засверкали огненные вспышки и громыхнули раскатистые взрывы снарядов в гуще одной из колонн немцев. И больше ее никто не видел. Это поработали «катюши» Воробьева. Другая колонна от страха залегла и долго не поднималась. Командир полка Парковский, не прекращая наблюдения за нею, приказал вывести установки на огневую позицию. Вскоре небо снова разрезали огненные трассы и сотни взрывов громом рассыпались в районе, где залегла пехота врага. И за второй колонной наблюдение было прекращено.

В упорных боях враг нес большие потери в живой силе и технике. Непосредственный участник боев под Сталинградом немецкий офицер Г. Вельц писал: «Сталинград пожирает [52] немецких солдат! Каждый метр стоит жизней. В бой бросают все новые и новые батальоны, а уже на следующий день от них остается всего какой-нибудь взвод»{10}.

С передовых позиций хорошо было видно, сколько на поле боя стояло подбитых, подожженных и изуродованных немецких танков, какое множество неподобранных трупов лежало неподалеку от нашего переднего края и сколько могил с деревянными крестами и касками на них бугрилось в приволжской степи.

В обобщенном донесении командования 64-й армии сообщалось, что только за период с 1 по 6 сентября частями армии выведено из строя около 120 танков противника.

Но гитлеровцам по-прежнему виделся поверженный Сталинград. Пленные сообщали, что им обещаны с захватом города высокие награды, а по окончании войны — имения на землях Украины и юга России. И фашистские головорезы отчаянно рвались к городу и Волге.

* * *

На войне от требования высшего командования «Не отступать! Стоять насмерть!» до претворения его в жизнь не так уж близко, а под Сталинградом, где мы все еще продолжали уступать в силе противнику, — в особенности. И надо было ненависть бойцов к врагу помножить на их сознательность, глубокое понимание ими того, что дальнейший отход еще более осложнит обстановку не только под Сталинградом, но и на других участках советско-германского фронта, создаст новые трудности.

Надо было повысить чувство ответственности каждого воина за судьбу Родины. Хорошо помню, как однажды член Военного совета армии Константин Кирикович Абрамов в кругу политработников сказал:

— Беседуя с бойцом или командиром, вы должны добиться от него понимания того, что он не просто Иванов пли Карпов, а защитник Родины и своей земли и что судьба нашего Отечества находится в его руках.

Какое сильное впечатление оказывал на людей такой разговор!

Мы часто говорим, что успехи в любом деле, а особенно на фронте, достигаются благодаря руководству Коммунистической партии. Это бесспорно. Но кто в подразделении, в полку, в дивизии представляет партию? Да те же комиссары, [53] политработники, командиры и рядовые коммунисты. Это они, комиссары Владыченко, Макаров, Акимов, коммунисты — командиры Людников, Кирсанов, Сизоненко, Баранов, Задорожный, Бурковский, Ерохин, Колобутин, Сафиулин и многие тысячи других большевиков, выполняя волю ЦК ВКП(б), приказы высших командных инстанций, поднимали боевой дух солдат. Это они своей командирской требовательностью, простым душевным словом и личным примером вели их на тяжкий бой, на подвиг. На последнем перед Сталинградом рубеже прозвучали клятвы бойцов: «Будем стоять насмерть, бороться до последнего дыхания!», «Лучше славная смерть, чем позор отступления и трусость перед врагом!», «Назад дорога нам закрыта приказом Родины и народа!».

Если полистать дивизионные, армейские и фронтовые газеты тех далеких дней, повествующие о жестоких боях за Сталинград, перечитать многочисленные листовки, выпущенные политорганами, можно часто увидеть в них берущие за душу призывы: «Защищая Сталинград, ты защищаешь свою Родину, ее богатства, ее честь, ее независимость. Ты спасаешь свою семью от рабства, поругания и лютой смерти. Судьба Родины в твоих руках, товарищ...», «Можно выбрать друга, можно выбрать жену, мать не выбирают. Мать одна. Она дала нам жизнь и силу. Мы защищаем мать-Родину, единственную для нас всех...», «За Волгой для нас земли нет. Но вся страна, весь народ с нами...», «На берегу Волги родился великий Ленин. Не допустим к Волге врага...»...

* * *

Теперь уже трудно назвать имена тех людей, кто находил такие проникновенные, доходящие до ума и сердца каждого фронтовика слова.

В эти дни в нашей 64-й армии проводилась большая работа по обучению и воспитанию воинов. Была даже выпущена специально для бойцов и офицеров брошюра «Фронтовой товарищ». Одним из ее авторов был комиссар штаба армии старший батальонный комиссар Б. И. Мутовин.

«Родина поставила нас у ворот России, на рубеже двух великих русских рек Дона и Волги, и сказала нам словами Ленина: «Бейтесь до последней капли крови, товарищи!» — говорилось в брошюре. — Товарищ, сними каску и поклянись свято выполнять боевой приказ и свой долг перед Отчизной».

Во «Фронтовом товарище» была помещена и клятва воинов артиллерийского полка 29-й стрелковой дивизии, где [54] комиссаром был Семен Маркович Рогач. Вот ее слова: «В тяжелые для Родины дни мы клянемся не запятнать своей чести, не отступить ни на шаг без приказа. Мы клянемся каждой каплей крови, клянемся жизнью наших детей, отцов, матерей и жен — побить ненавистного врага».

А далее давались советы, как лучше бить фашистов.

Вошли в книжечку и афоризмы выдающихся русских полководцев. Популярной стала, в частности, среди воинов известная фраза М. И. Кутузова: «Не тот истинно храбр, кто по произволу своему мечется в опасности, а тот, кто действует инициативно и смело, исходя из приказа командира и требований обстановки».

Заканчивалась книжечка «Фронтовой товарищ» словами Н. В. Гоголя: «Нету силы на свете, которая бы поборола русскую силу».

Вообще партийно-политическая работа в войсках в тот период была самой разносторонней, целенаправленной и очень действенной. И было видно, что в ходе тяжелых боев за Сталинград полностью сформировался, окреп и закалился советский солдат-фронтовик, уверенный в своем мастерстве и силе оружия, что коммунисты, будь то командиры, политработники или рядовые бойцы, заслуженно пользуются большим авторитетом и оказывают огромное влияние на воинов.

Как-то вечером начальник политотдела армии полковой комиссар Матвей Петрович Смольянов говорил группе работников штаба и политотдела, что всюду воины перед боем подают заявления с просьбой принять их в партию. А многие, выступая перед своими товарищами или оставляя записки, просили, если они погибнут в бою, считать их коммунистами. Начальник политотдела армии прочитал одну из таких записок. Ее оставил рядовой 108-го стрелкового полка 36-й гвардейской дивизии Михаил Александрович Денисов, павший смертью героя в бою. Вот эта запаска:

«Мои боевые друзья и товарищи, вместе с вами я пришел под Сталинград, чтобы разгромить немецкий фашизм. Мною уничтожен не один десяток гитлеровцев. С рассвета завтра снова идем в бой. Я сражаюсь с врагом для того, чтобы снова счастливо жилось нашим отцам, матерям и всем советским людям.

Я ненавидел врага так, как его может ненавидеть советский патриот. Эта ненависть придавала мне силы в борьбе. У меня не было страха перед лицом смерти, хотя не раз приходилось заглядывать ей в глаза. Одно стремление [55] влекло меня вперед — больше уничтожить врагов. Если придется погибнуть на поле боя, то прошу считать меня коммунистом»{11}.

— Как вы думаете, товарищи, — спросил Смольянов, — почему солдат, вступая в жестокий бой, хочет, чтобы его считали ленинцем-коммунистом?

Все присутствующие сошлись на том, что в коммунистах бойцы видят самых преданных Родине людей, самых честных, самых стойких и самых бесстрашных ее защитников. И они стремятся быть похожими на них, а символично взяв себе гордое имя коммуниста, одновременно берут на себя и высокий долг партийца: сражаться мужественно, и если уж погибнуть, так смертью героя.

К группе подошел член Военного совета армии К. К. Абрамов. Узнав о теме разговора, он сказал:

— Да, работники штаба и политотдела армии, бесспорно, оказывают огромную помощь соединениям и частям в подготовке и воспитании людей. Но вы все, товарищи, мало связаны с командирами и политработниками низшего звена. А для солдата и сержанта главный учитель и авторитет — командир и политрук роты, батареи, командир и комиссар батальона, дивизиона... Они в любом бою всегда с солдатами и сержантами и личным примером ведут их на боевые подвиги. Политотдельцы армии должны больше помогать именно им...

Я могу с уверенностью сказать, что все коммунисты, и в их числе политработники всех категорий, являлись примером организованности и дисциплины ленинской гвардии большевиков, так умело работавших с массами людей в самых тяжелых боевых условиях.

* * *

10 сентября генерал-лейтенант В. И. Чуйков был назначен командующим войсками соседней справа 62-й армии. Перед отъездом он зашел ко мне в блиндаж попрощаться. Я искренне сожалел, что от нас уходил такой боевой генерал. Он очень многое сделал для достижения устойчивой обороны 64-й армии с первых же дней ее прихода на фронт. Помощь Василия Ивановича командирам соединений и частей в организации боевых действий войск по отражению многочисленных ударов врага в это тяжелое время мы все видели и высоко ценили. [56]

Дальше