Враг снова не прошел
Декабрь 1941 года в Крыму выдался холодный. Не только на горах, но и в долинах лежал глубокий снег. По небу плыли густые темно-серые облака, цепляясь за вершины гор. Но даже непогода нас не огорчала, и настроение у всех было приподнятое. Радовались мы тому, что на фронтах войны произошли некоторые изменения в пользу Красной Армии. 29 ноября войска Южного фронта нанесли серьезное поражение вражеской группировке в районе Ростова и освободили этот город. 9 декабря войска 4-й отдельной армии освободили Тихвин. А поздно вечером 12 декабря было передано сообщение Совинформбюро о провале немецкого плана окружения и взятия Москвы и о переходе советских войск в контрнаступление. Как это воодушевило всех и особенно нас — севастопольцев!
Гитлеровское командование стало нуждаться в крупных резервах. Одной из готовых стратегических группировок, которая могла быть использована на южном направлении, была 11-я немецкая армия и действовавшая [70] с ней авиация. Но эти силы пока были связаны Севастополем. Поэтому Гитлер требовал взять город не позднее 22 декабря, «чтобы освободить резервы и перебросить их из Крыма для группы армий «Юг»{19}, и для этого направлял Манштейну дополнительные войска.
А советское командование стремилось всеми силами удержать Севастополь, сковать здесь целую немецкую армию, нанести ей максимальный урон и не позволить перебросить войска на другие фронты.
Это тем более было важно, что Верховное Главнокомандование планировало новые наступательные операции, в частности Керченско-Феодосийскую десантную операцию, главными целями которой являлись разгром немецко-фашистских войск на Керченском полуострове и в Крыму, снятие осады с Севастополя, отвлечение вражеских резервов с юга Украины и содействие этим дальнейшему наступлению войск нашего Южного фронта.
В период относительной передышки большую работу проводили командиры, политработники и рядовые коммунисты. Самым важным в их работе было воспитание у воинов железной стойкости в обороне, верности военной присяге, преданности Отчизне, Коммунистической партии и ненависти к фашизму.
Большую трудность для нас представлял вопрос изыскания людских и материальных ресурсов. И тут необходимо сказать о Севастопольском городском комитете обороны — партийно-советском органе, созданном еще 26 октября 1941 года. Председателем его являлся первый секретарь Севастопольского городского комитета ВКП(б) Б. А. Борисов. Комитет проводил огромную работу по мобилизации людей и материальных ресурсов Севастополя на отпор врагу.
С самого начала боев за город комитет формировал истребительные отряды и другие боевые подразделения, организовал производство ручных гранат, минометов, телефонных аппаратов, противотанковых и противопехотных мин, ремонт оружия, пулеметов и орудий.
В эти первые дни холодной зимы трудящиеся города изготавливали печи для землянок, теплое белье, маскировочные [71] халаты, шапки-ушанки, варежки. Инициатором и организатором этой работы была Антонина Алексеевна Сарина — второй секретарь горкома партии.
Но самая большая трудность состояла в обеспечении защитников города артиллерийскими снарядами и минами. Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб дальновидно оценивали события в Севастополе и беспокоились об обеспечении защитников города. В первой половине декабря Ставка приказала командующему Закавказским фронтом генералу Д. Т. Козлову создать в Приморской армии неснижаемый запас боеприпасов в количестве 2,5–3 боевых комплектов сверх положенного войскового запаса и на декабрь запланировать отгрузку боеприпасов на текущую потребность в количестве четырех боекомплектов.
Это было своевременное решение. К сожалению, в силу сложившихся обстоятельств оно не было выполнено. И это в ходе всей последующей борьбы поставило севастопольцев в тяжелое положение.
А враг усиленно готовился к проведению нового штурма Севастополя. В эту зиму рано выпал снег. Застигнутые врасплох холодами, гитлеровцы стремились скорее ворваться в город. Неудачи в наступательных — действиях в ноябре заставили немецкое командование почти целый месяц отвести на подготовку нового наступления. В первой половине декабря к Севастополю были дополнительно подтянуты 24, 73 и 170-я пехотные немецкие дивизии, 1-я и 4-я румынские пехотные бригады, подвезены тяжелая артиллерия и большое количество танков. А на аэродромах Крыма сосредоточились соединения бомбардировочной и истребительной авиации.
На этот раз немецко-фашистское командование решило нанести удары на двух направлениях, чтобы расчленить фронт обороны. Главный из них враг планировал нанести на северном участке фронта из района Дуванкой в направлении Бельбек, Мекензиевы горы, восточная часть бухты Северной, чтобы выйти кратчайшим путем к Севастополю.
Второй удар планировался на участке Камары — Верхний Чоргунь вдоль Ялтинского шоссе.
Вот как Манштейн обосновывал это свое решение: «Для того чтобы сломить сопротивление крепости, необходимо было в качестве предварительного условия по возможности [72] скорее поставить под свой контроль порт — бухту Северную.
Пока крепость имела морские коммуникации, при нынешнем положении дел противник по технической обеспеченности, а быть может, и по численности постоянно сохранял бы превосходство над нами. Поэтому главный удар должен был наноситься с севера или северо-востока в направлении бухты Северной... Только на севере наша армия могла использовать свою мощную артиллерию для поддержки наступления»{20}.
Манштейн хорошо подготовил штурм Севастополя и, видимо, был уверен в его успех. Накануне нового наступления он издал приказ-воззвание к солдатам, в котором писал: «Солдаты 11-й армии! Время выжидания прошло! Для того чтобы обеспечить успех последнего большого наступления в этом году, было необходимо предпринять все нужные приготовления. Это основательно проделано. Я знаю, что могу положиться на мою пехоту, саперов и артиллеристов. Я также знаю, что все другие рода оружия, как и всегда, сделают все от них зависящее, чтобы проложить дорогу пехоте. Наша артиллерия стала сильней и лучше. Наша авиация опять на месте. Вы в первой же атаке разобьете врага и продвинетесь глубоко вперед. Непоколебимая уверенность должна сопровождать наев последнем сражении этого года. Севастополь падет!»
В Севастопольском оборонительном районе находилось пять стрелковых и две кавалерийские (спешенные) дивизии, две бригады морской пехоты и два отдельных стрелковых полка. Но наши дивизии были малочисленны. Мы уступали врагу в живой силе в 1,7 раза, в артиллерии и минометах — в 3 раза, в авиации — в 2–3 раза. Абсолютное превосходство имел противник в танках. К тому же у нас постоянно не хватало боеприпасов.
Из высказываний командарма Петрова в беседах с нами в эти дни можно было заключить, что он ожидал главного удара врага на ялтинском направлении, как это было в ноябрьском наступлении. В этом вопросе мы с Солонцовым, как лица, ответственные за прочность обороны на этом участке, были его единомышленниками.
Одновременно командарм допускал возможность нанесения главного удара противником и на северном участке [73] — вдоль Симферопольского шоссе. Маршал Советского Союза Н. И. Крылов (в те дни начальник штаба Приморской армии) писал, что замысел Манштейна в тот момент нам не был известен, хотя о подходе к Севастополю крупных сил врага в армии знали точно.
Рано утром 17 декабря противник начал мощную огневую подготовку на всем фронте обороны Севастополя, рассчитывая этим замаскировать направление главного удара.
Ждать долго наступления врага не пришлось. Через двадцать пять минут после начала артиллерийской подготовки пять немецких пехотных дивизий и одна румынская бригада с танками перешли в наступление. На фронте второго сектора наступали 50-я пехотная дивизия немцев с танками и 1-я горнострелковая бригада румын.
Пехота и танки по снегу двигались медленно и были хорошо видны. По ним тут же ударили артиллеристы 172-й дивизии и сразу подбили несколько танков, продвигавшихся вдоль Ялтинского шоссе. Под огнем нашей артиллерии вражеская пехота залегла. Однако в районе высоты с Итальянским кладбищем и селения Верхний Чоргунь, где имелось много скрытых подходов, гитлеровцам удалось подойти неожиданно к позициям 2-го полка морской пехоты и 31-го Пугачевского стрелкового полка. Разгорелся жестокий бой. Бойцы этих полков отбивали одну атаку за другой.
Среди упорно дравшихся подразделений 31-го Пугачевского полка особенно отличалась 5-я рота, которой командовал лейтенант Руденко. В течение дня она пять раз переходила в контратаки и истребила до сотни гитлеровцев. В одной из контратак Руденко был дважды ранен, но продолжал руководить боем. На следующий день эта рота в тяжелом бою продолжала удерживать позиции, но лейтенант Руденко был опять ранен, и на этот раз смертельно.
На участке 514-го полка также шли напряженные бои. Особенно неистовствовали пикирующие бомбардировщики. Как только они прекращали бомбить позиции полка, тут же появлялись цепи немецкой пехоты. Одна из групп наступала на участок, где действовала пулеметная рота [74] 1-го батальона. О том, как проходил этот бой, рассказывал красноармеец Павел Колесников:
— Когда немцы подошли к нам метров на триста, командир пулеметного отделения крикнул: «Ребята, самая пора нам бить фашистов!» — и указал каждому пулемету, какую группу немцев бить. И мой пулемет заговорил. Почти в тот же момент застрочили пулеметы на других участках, а потом ударила артиллерия. Немцы в зеленых шинелях мгновенно повалились в снег. А наш огонь продолжал молотить их. Многие фашисты так и не поднялись, а некоторые драпанули назад. Атака врага захлебнулась под нашим огнем. Мощные огневые налеты гитлеровцев и их яростные атаки повторялись несколько раз. Но мы удерживали свои позиции. Перед вечером огонь с обеих сторон прекратился. В наш окоп пришел командир батальона майор Катанов, который заменил Ширкалина. Настроение у него было хорошее. Он сказал: «Вы выдержали сильный огонь и натиск врага, молодцы... Уверен, что дальше вы еще лучше будете бить фашистов». Этот бой был моим боевым крещением. Тут я уверовал и в нашу силу и в свой пулемет...
Впоследствии Колесников стал прославленным в полку пулеметчиком. В жарких боях им было уничтожено несколько сот фашистов. Командир батальона часто говорил, что вот на таких, как Колесников, и держится оборона. Интересно, что П. Е. Колесников стал коммунистом, после тяжелого ранения и излечения в госпитале снова ушел на фронт, освобождал Новороссийск, Керчь, Симферополь, прошел и через свои позиции 1941 года под Камарами, поклонился павшим здесь боевым друзьям и снова вошел в Севастополь. Затем с боями солдат прошел Карпаты, Польшу, восточную часть Германии и закончил войну под Прагой, заслужив одиннадцать боевых наград. Буквально в последних боях Павел Евдокимович был еще раз ранен и лишился правой ноги.
...Около четырнадцати часов на наш наблюдательный пункт прибыл командарм И. Е. Петров. В это время шел ожесточенный бой на всем фронте сектора. Противнику удалось захватить Нижний Чоргунь, Верхний Чоргунь и довольно близко подойти к гребню высоты с Итальянским кладбищем. Понаблюдав в бинокль за полем боя, Иван Ефимович сказал:
— Немцы уже видят Севастополь. И они упорно лезут, [75] чтобы отогреться и отдохнуть в городе. Только стойкость наших войск и меткий артиллерийский огонь могут и должны остановить врага. — Поговорив с начальником артиллерии, он повернулся ко мне: — Какие силы противника наступают здесь?
— Около двух дивизий.
— Да, это большая мощь, — задумчиво сказал командарм.
— Мы считаем, что главный удар противник наносит на нашем направлении, товарищ командующий., — обратился я к И. Е. Петрову. — Поэтому просим направить нам резерв и поддержать огнем армейской и береговой артиллерии.
— Видимо, вы не имеете точных данных о событиях на северном участке, — ответил генерал Петров. — Положение у вас не из легких. Это правда. Но на северном участке у Воробьева еще хуже. Там противник занял передовые позиции на участке всей восьмой бригады морской пехоты и продолжает довольно быстро продвигаться. Мы бросили весь артиллерийский огонь туда. Так что вам придется обороняться своими силами. Держите на прочном замке Камары и высоту с Итальянским кладбищем...
Через некоторое время после отъезда командарма меня позвали к телефонному аппарату.
— На каком участке будете вводить силы, если мы выделим вам кое-что из резерва? — услышал я голос генерала Петрова.
— Бросим на удержание высоты с Итальянским кладбищем, — ответил я.
— Решение правильное, — одобрил Иван Ефимович. — Высоту надо оборонять всеми вашими силами. Передаю вам седьмую бригаду морокой пехоты, но пока неполного состава. Встречайте...
...И вот перед нами командир 7-й бригады полковник Евгений Иванович Жидилов. Ему лет сорок, он выше среднего роста, подтянут, строен, выглядит совсем молодым. У комбрига правильные черты лица, строгий и серьезный взгляд, живая, яркая речь и строгая военная выправка. Все это как-то сразу располагало к нему людей.
Приятное впечатление произвел на нас и военком бригады Николай Евдокимович Ехлаков. Коренастый, широкоплечий, с большим чубом, он выглядел настоящим [76] героем-моряком. Чувствовалась в нем размашистая русская душа, недюжинная воля и мужество. Перед бригадой двухбатальонного состава была поставлена задача во взаимодействии с 2-м полком морской пехоты и 514-м полком разгромить противника в районе высоты с Итальянским кладбищем и полностью овладеть ею.
Поздно вечером нам стало известно, что на северо-восточном участке фронта обстановка складывалась еще хуже, чем у нас. Противнику там удалось полностью овладеть позициями 8-й бригады и 287-го стрелкового полка 25-й Чапаевской и окружить 241-й стрелковый полк 95-й стрелковой дивизии. Оборона стала терять свою устойчивость.
Командующий армией генерал Петров решил на следующий день нанести контрудар силами третьего и четвертого секторов, чтобы разгромить противника, вклинившегося в нашу оборону, и восстановить положение.
Как только эти части с утра 18 декабря перешли в наступление, гитлеровцы сосредоточили по ним сильнейший артиллерийско-минометный огонь, а вскоре на них обрушила свои удары и авиация. Войска понесли потери, и продвижение их было остановлено. А затем противник сам возобновил наступление, выдвинув вперед танки. Разгорелся жаркий бой, в котором проявил исключительную храбрость, находчивость и упорство весь личный состав 40-й кавалерийской дивизии. Ни один воин не отступил, бойцы смело боролись с прорвавшимися танками, уничтожали их и остановили наступающую пехоту. В ходе поединка с танками геройской смертью погибли командир 151-го кавалерийского полка майор Н. А. Обыденный и командир этой дивизии полковник Ф. Ф. Кудюров, лично руководивший отражением танковой атаки в районе своего наблюдательного пункта. Комдив заменил убитого наводчика противотанковой пушки, подбил две вражеские машины, но снаряд прямым попаданием сразил его. Ветеран гражданской войны, храбрейший командир Филипп Федорович Кудюров похоронен на Малаховом кургане.
Таким образом, наносимый прямо в лоб группировки врага контрудар ожидаемых результатов не дал. А противник продолжал наращивать силы и стремился развить наступление. К вечеру ему удалось вновь потеснить 8-ю бригаду морской пехоты.
Потери наших войск на этом участке фронта за два [77] дня сражения оказались значительными, особенно в 8-й бригаде морской пехоты. Большой урон потерпела и 40-я кавалерийская дивизия, так доблестно сражавшаяся с крупными силами пехоты и танками врага. А 388-я стрелковая дивизия, которая только что прибыла из Закавказья в Севастополь, попав под удары авиации и артиллерии противника, не выдержала его атак и отошла к полустанку Мекензиевы Горы.
В этих условиях командующий армией И. Е. Петров потребовал от комендантов третьего и четвертого секторов закрепиться на линии Камышлы, Эфендикой и задержать наступление врага.
А на нашем участке в этот день два батальона 7-й бригады Е. И. Жидилова и 2-й полк морской пехоты Н. Н. Тарана, с которым взаимодействовали на флангах 514-й и 31-й полки, внезапно перешли в атаку и после упорных боев восстановили положение. Однако, почувствовав слабость нашего огня и видя малые силы атакующих, гитлеровцы на следующий день снова перешли в наступление. Упорные бои почти непрерывно продолжались в течение двух суток. Некоторые позиции по нескольку раз переходили из рук в руки.
При очередном наступлении немецкой пехоты с танками, поддержанном сильным артиллерийско-минометным огнем, наши артиллерийские батареи тут же ударили по танкам. Загорелась одна машина, за ней другая, третья. Остальные повернули назад, но автоматчики по-прежнему лезли вперед. Наши били их едва ли не в упор. Гитлеровцы вжались в снег. Командир батальона Слезников принимает решение их контратаковать. И одним из первых на бруствере с винтовкой в руке появился начальник политотдела батальонный комиссар Г. А. Шафранский.
— Вперед, товарищи, в атаку! — выкрикнул он и повел за собой моряков.
Фашисты были разгромлены и бежали. Батальон удержал свои позиции.
К вечеру гитлеровцы снова заняли селение Нижний Чоргунь и высоту с Итальянским кладбищем, кроме самой высшей точки, где стояла церковь, в которой находился наблюдательный пункт командира 2-го дивизиона артполка майора Мезенцева. Майор руководил огнем и никак не позволял врагу продвинуться к НП. Тогда немцы [78] стали обтекать вершину, и вскоре автоматчики уже подошли к церкви с трех сторон на расстояние броска ручной гранаты. Майор Мезенцев приказал открыть огонь всеми батареями дивизиона вокруг НП, а находившимся при нем артиллеристам и пехотинцам вести огонь из ручных пулеметов, винтовок и пустить в ход гранаты. Четыре часа небольшая группа вела тяжелый бой и не допускала противника к самой вершине.
Хотя враг нес большие потери, но все же был сильнее нас, так как имел резервы и неограниченное количество боеприпасов. Выйдя на гребень высоты с Итальянским кладбищем, он серьезно улучшил свое положение и ослабил нашу оборону на важном ялтинском направлении. Таким образом, в эти дни противник добился успеха на обоих направлениях.
Командарм И. Е. Петров передал в наше распоряжение два батальона морской пехоты и потребовал активизировать действия, прочно удерживать оборону.
Учитывая, что гитлеровцы наших ударов не ожидают, я решил 20 декабря провести внезапную контратаку всеми силами сектора. Поставив задачи полкам, мы с комиссаром дивизии Солонцовым вечером направились во 2-й полк морской пехоты к майору Н. Н. Тарану. Шли в темноте по знакомой нам тропе. Метрах в восьмидесяти от командного пункта нас тихо окликнули два моряка, вооруженные винтовками и гранатами. Они доложили, что высланы командиром полка встретить нас и незаметно для немцев провести в его землянку.
— Какая в этом необходимость? — удивился я.
— Так немцы же находятся отсюда и от землянки командира полка метрах в шестидесяти, — почти шепотом объяснил один из моряков. — Впереди этой тропы и землянки командира лежат с гранатами наши ребята. Надо очень осторожно идти. Немцы на любой шорох открывают огонь из автоматов...
Войдя в маленькую полутемную землянку, мы не сразу увидели командира полка. Окруженный моряками, он тихо давал им какие-то указания.
— Неужели немцы находятся в шестидесяти метрах от вас? — спросил я Тарана.
— Так точно, а кое-где в ближе.
— Как же вы отсюда можете управлять полком и где он, собственно, у вас? [79]
— Мои люди занимают оборону на обратном скате северо-западной части высоты с Итальянским кладбищем и несколько севернее. А я всегда руковожу боем, находясь почти на самых передовых. И каждый матрос знает это мое местонахождение. Но если я отсюда уйду, то и командиры батальонов могут отойти подальше, а там, смотришь, и матросы... — Таран улыбнулся: — Простой расчет... А на занимаемом невыгодном рубеже обороны мы удержимся, так как все снаряды падают далеко за нами. И к землянке немцы не подойдут. Не успеют: мы их ночью уничтожим, уже разработан план. Ни один гитлеровец не должен уйти отсюда...
Таран рассказал, что пробравшиеся в нашу оборону немцы ночью боятся быть в одиночестве и собираются в группы. Разведчики засекли местонахождение каждой из них. Командир полка создал свои группы, которые должны были скрытно приблизиться к гитлеровцам и в определенный момент забросать их гранатами и тут же атаковать. В те дни у нас автоматов еще не было, поэтому в ближнем бою главным оружием являлась «карманная артиллерия» — ручная граната. Этот план Тарана нам понравился.
— Но разве это план действий всего полка? — спросил я его. — Это не выход из тяжелого положения.
— На большее у меня нет сил, — вздохнул командир, — в полку очень большие потери.
— Но вы же получаете от нас батальон моряков Перекопского полка, — напомнил я. — Вам надо уничтожить противника не только в районе командного пункта, а и на всей северной части высоты и занять ее.
— Вот этот батальон я и введу завтра. На это будет особый план. Я вызываю сюда всех командиров батальонов, и с ними подработаем вопрос.
— Учтите, что и враг имеет свои планы атак, в том числе, может быть, и налета на вашу землянку. Поэтому вам следует перейти в более безопасное место, — посоветовал Солонцов.
— В тылу ведь нет ни одной землянки. А задачи надо ставить при свете.
Довод был убедительный, хотя мы и видели, что действия этого храброго командира полка скованы противником, находившимся совсем рядом. Мы дали Тарану советы [80] по использованию сил и взаимодействию с 7-й бригадой и 31-м полком.
— Задача понятна, и полк ее выполнит, — твердо сказал Таран. — А как лучше действовать, подумаем.
Мы пожелали морским пехотинцам боевых успехов и молча, опять в сопровождении матросов, пошли по тропинке на свой передовой наблюдательный пункт на Федюхиных высотах.
Утром майор Таран доложил, что при ночном налете наших матросов, немцы, находившиеся в районе его командного пункта, полностью уничтожены. А батальон капитана Слезникова, разгромив гитлеровцев на гребне высоты у церкви, соединился с группой Мезенцева. Поэтому и КП полка остался на прежнем месте.
В ночь на 20 декабря командующий СОР доносил в Ставку И. В. Сталину и Наркому Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецову, что после трех дней ожесточенных атак противника положение наших войск стало тяжелым. Они упорно отстаивают оборонительные рубежи и несут серьезные потери, но снарядов для некоторых калибров нет, а для других боезапас на исходе. Резервы исчерпаны.
На это донесение Нарком ВМФ 20 декабря телеграфировал, что Севастополь должен быть удержан.
Еще более решительно реагировала Ставка Верховного Главнокомандования. В тот же день была направлена директива командующему Закавказским фронтом, в которой предписывалось: подчинить во всех отношениях Севастопольский оборонительный район командующему Закавказским фронтом; немедленно направить в Севастополь одну стрелковую дивизию или две стрелковые бригады и пополнение не менее 3000 человек; оказать помощь СОРу силами не менее пяти авиаполков; доставить боеприпасы в Севастополь{21}.
Одновременно вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому было приказано немедленно вернуться в Севастополь для руководства военными действиями.
Во исполнение этих указаний уже 21 декабря из Новороссийска началась переброска по морю 79-й курсантской бригады, а 21 декабря в Поти на морские суда начали грузить 345-ю стрелковую дивизию, боеприпасы в горючее. [81]
На фронте нашего сектора с утра 20 декабря все полки и 7-я бригада морской пехоты перешли в контратаку и к 14 часам 30 минутам полностью овладели гребнем высоты с Итальянским кладбищем и улучшили позиции в районе Камар. Здесь особенно героически сражались 7-я рота 514-го полка, которой командовал лейтенант Орлов. В тот день она трижды ходила в штыковой бой. В последней атаке вместе с ротой участвовал и начальник штаба 514-го полка капитан П. М. Островский. Держа в руке маузер, он подавал команды, подбадривал бойцов, увлекал их за собой. Рядом с ним, стреляя на ходу, бежал матрос Е. И. Бурлай.
Немцы вначале отстреливались, а затем стали отступать. Но матрос заметил, что два фашиста укрылись за насыпью и продолжали стрелять из автоматов. Бурлай бросил в них ручную гранату, а потом почти в упор сделал два выстрела из винтовки. Рота достигла второй цепи немцев, укрывшихся в окопах. Завязался жаркий штыковой бой. В этот день на счету одного только Бурлая было 11 убитых фашистов. А всего за день 7-я рота уничтожила более двухсот гитлеровцев.
21 декабря бои продолжались с неослабеваемым напряжением. Стремясь во что бы то ни стало прорвать нашу оборону. Манштейн перебросил под Севастополь и 170-ю пехотную дивизию и тут же ввел ее в бой. Перед нашим сектором теперь наступала группировка противника в составе 50-й, 170-й пехотных дивизий и по одному полку 72-й и 24-й дивизий, пехотная бригада румын и танковая группа. Превосходство врага над нами было огромное. Он душил нас и огнем. А самолеты с ревом пролетали прямо над самыми окопами, сбрасывая сотни бомб. Наши полки ввиду большой нехватки снарядов и мин вынуждены были атаки противника отражать главным образом стрелковым оружием. Бои часто переходили в рукопашные схватки.
За высоту с Итальянским кладбищем ежедневно шла напряженная борьба. Враг упорно стремился захватить ее полностью и бросал сюда резервы.
Мы с полковым комиссаром П. Е. Солонцовым с наступлением вечера отправились на эту высоту к майору Тарану. Хотя в эти дни севастопольская земля и была [82] покрыта снежным покровом, но дым и пыль от взрывов артиллерийских снарядов, мин и бомб сделали ее сизой, она была изрыта чернеющими воронками, которые наши бойцы часто использовали в качестве укрытий от огня. Продвигаясь почти вдоль фронта на эту высоту, мы долго не замечали наших окопов, а потом в одной из воронок увидели двух бойцов, одетых в белые маскхалаты.
— Какого полка вы, ребята, и что здесь делаете? — спросил я.
— Мы из батальона капитана Бондаренко, ведем наблюдение за противником, товарищ комдив.
— А есть ли он перед вами?
— А как же, около сотни немцев лежат в ста метрах от нас.
— Так они вас заберут живыми, вас же всего двое, — сказал комиссар Солонцов.
— Не беспокойтесь, товарищ комиссар, ни один из них и не поднимется в рост, они закоченели. А кроме того, у нас на двоих имеется двадцать гранат.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что до наступления ночи батальон Бондаренко занимал позиции метров на сто впереди. Но противник очень сильно обстреливал их артиллерией. И комбат приказал поздним вечером отойти на новый рубеж.
— Так в тех окопах теперь немцы? — спросил Солонцов.
— На том месте теперь никого нет. Там и окопов-то нет, они все разрушены.
— А где же остальные бойцы вашей роты?
— Одни пошли за ужином, другие за боеприпасами, а некоторым было разрешено уйти в укрытие погреться. Но вот левее нас лежат двое из нашей роты. Мы с ними держим связь.
— Понимаете ли вы всю ответственность, которая на вас сейчас возложена? — допытывался Петр Ефимович.
— Неужели нет, товарищ комиссар? Нам и политрук напомнил, что из-за беспечности наблюдателей погиб Василий Иванович Чапаев.
Мы зашагали далее в район церкви. Возле нее встретили командира 1-го батальона 2-го полка морской пехоты капитана А. А. Бондаренко и командира 2-го дивизиона 134-го гаубичного артиллерийского полка майора М. С. Мезенцева. [83]
Бондаренко доложил, что немцы находятся на удалении 80 метров восточнее церкви, а бойцы его батальона — несколько впереди церкви и южнее по гребню.
— Какие же силы батальона находятся на переднем крае? — спросил я.
— Впереди человек пятьдесят, остальные ужинают и отогреваются в церкви. Ведь в бушлатах все же холодно.
— А немцы, что перед вами, тоже не лежат в окопах?
— По-разному.
— Так разве пятьдесят бойцов, да еще не окопавшись, в состоянии держать оборону целого батальона почти в полкилометра шириной?
— Немцы ведь ночью не наступают, — как-то слишком уверенно и спокойно ответил Бондаренко.
— Какие силы противника находятся против вашего батальона?
— Мы с майором Мезенцевым считаем, что на нас наступало не менее полка при поддержке очень сильного артиллерийского огня. Но немцы тоже на ночь отводят часть своих сил в тыл. В окопах они оставляют пулеметные расчеты и часть автоматчиков с ракетницами. К рассвету и они и мы занимаем свои позиции всеми силами. Так делается почти каждую ночь, — заключил комбат.
Приказав Бондаренко организовать надежную оборону их НП, мы вошли в церковь.
Людей в ней оказалось не так много, как можно было предположить. Но офицер сказал, что артиллеристы находятся в подвале, и повел нас по крутой лестнице вниз.
В довольно большом подземелье было полутемно. Светилось несколько слабеньких светлячков — масляных коптилок в снарядных гильзах. Мы подошли к группе бойцов, сидевших и лежавших на каком-то возвышении. Они ужинали. Настроение у всех было хорошее, слышались шутки, оживленный разговор.
Потом мы подошли к офицеру-артиллеристу. Он всматривался в схему целей, подготавливая данные для стрельбы.
— Не забросают вас немцы гранатами сверху? — спросил я офицера.
— Ночью они не посмеют двинуться вперед. А с утра мы снова будем бить их.
Нас с комиссаром всерьез встревожила заметная у всех беспечная самоуверенность и недооценка врага. Из [84] докладов офицеров и бойцов можно было заключить также, что и у противника на передовой ослаблена внимательность: гитлеровцы мерзли. Но это не могло оправдывать нашу собственную беспечность.
А немцы были совсем близко от гребня. И конечно, была опасность, что при новом их натиске мы можем снова потерять высоту.
Поэтому я отдал приказ 2-му полку и 7-й бригаде морской пехоты, в командование которой после ранения полковника Е. И. Жидилова вступил комиссар Н. Е. Ехлаков, внезапной атакой ночью разгромить противостоящего противника и вернуть окопы, которые они занимали днем.
К рассвету эта задача была выполнена. Более 150 гитлеровцев остались лежать в разрушенных окопах и вблизи них. Были захвачены ручные пулеметы, автоматы и ракетницы.
С рассвета 22 декабря шесть немецких пехотных дивизий и три стрелковые бригады румын с танками, поддерживаемые мощным огнем артиллерии и сильной авиацией, возобновили наступление на обоих направлениях.
В районах высоты с Итальянским кладбищем и севернее селения Верхний Чоргунь противнику удалось вклиниться в стык между 7-й бригадой и 2-м полком морской пехоты и полуокружить его второй батальон, которым командовал капитан Запорожченко. Угроза полуокружения нависла и над 4-м батальоном 7-й бригады.
Я немедленно отправился на наблюдательный пункт» командира 7-й бригады Н. Е. Ехлакова.
Доложив обстановку, он заявил:
— Я пойду в батальон и подниму людей в атаку. Мы уничтожим этих гадов и высоту не сдадим. Ребята дерутся здорово. Подбавьте только огоньку...
— Николай Евдокимович, стоит ли вам лично идти в атаку с батальоном? — спросил я его. — Вы лучше организуйте ее как следует.
— Правильно, товарищ комдив, — оживился Ехлаков. — Вот там, в батальонах, я и должен организовать атаку. Так что попрошу разрешения пойти в передние окопы.
Я пожелал ему успеха и направился к себе.
И действительно, атаку он организовал и провел отлично. [85] Бригада нанесла большой урон врагу и задачу выполнила.
Между тем бои продолжались. На участке 31-го полка создалось опасное положение. Противник силой до полка пехоты глубоко вклинился в оборону и с севера навис над его флангом. Одновременно на правом фланге вперед продвинулась бригада румын. Под угрозой окружения оказались два батальона.
Решено было нанести огневой удар по этой группировке, ослабить ее, тут же контратаковать во фланг батальоном соседнего 1-го Севастопольского полка и восстановить положение на стыке с 31-м полком.
Командир полка полковник П. Ф. Горпищенко, одетый в черную морскую шинел, сам повел батальон в атаку. В ту же ночь внезапно атаковал гитлеровцев и командир 31-го полка Мухамедьяров. Угроза окружения двух батальонов была ликвидирована.
Не добился противник решающего успеха и в районе Камар, на участке 514-го стрелкового полка.
Здесь после длительного боя большая группа немецких автоматчиков проникла в глубину обороны и подошла к штабу 514-го полка, неподалеку от которого находился склад противотанковых мин, ручных гранат и бутылок с горючей смесью. Оборону штаба держала рота связи, всего 17 человек под командованием политрука А. Я. Кульбака. Возникла непосредственная угроза захвата противником штаба и склада. Кульбак решил внезапно атаковать врага во фланг и тыл. Для этого он разделил бойцов на две группы и определил каждой направление удара. 15 связистов бросились в атаку, а двое ударили по фашистам из пулеметов, К ним на помощь рванулось еще несколько человек с командного пункта. Удары с двух сторон привели немцев в замешательство. Через четверть часа все было кончено. На поле боя осталось около 60 фашистских трупов, 8 человек было взято в плен, захвачено 6 ручных пулеметов, 24 автомата и Десятка три винтовок. Кроме того, после этого боя А. Я. Кульбак принес в штаб полка узелок с железными немецкими крестами и медалями.
23 декабря враг продолжал наступать на ялтинском направлении. Все полки второго сектора вели упорные бои.
В этот день один из батальонов 31-го полка под натиском противника оставил высоту, и теперь гитлеровцы [86] могли держать под огнем фланг полка. Мы с Солонцовым направились в 31-й стрелковый.
Чтобы просмотреть местность в районе этой высоты, мне надо было выдвинуться поближе к переднему краю. Накинув на себя белый маскировочный халат, я один, без сопровождения, достиг нужной мне точки и тщательно просмотрел местность, а когда отполз назад, увидел у кустов здоровенного парня в морском бушлате, в бескозырке, с автоматом в руке.
— Кто вы и как попали сюда? — спросил я моряка.
— Старшина Иван Ляшенко с линкора «Парижская Коммуна». Но теперь служу в полку на неопределенной должности. А сюда вышел по приказанию подполковника Мухамедьярова, чтобы следить за вами и, если что случится, — моряк замялся, — помочь, что ли...
— Ну спасибо, ангел-хранитель...
Мы, пригнувшись, пошли к своим. На пути у землянки встретили совсем молоденькую девушку — медсестру полка. Она несколько дней тому назад получила пулевое ранение, но отправиться в госпиталь отказалась: оттуда, мол, ее могут направить в другую часть. И теперь медсестра просила меня написать в госпиталь бумажку о том, чтобы по выздоровлении ее направили только в свой полк. Я, конечно, написал для нее такую записку.
...Пока я разговаривал с командиром полка Мухамедьяровым и ставил ему задачу подавить огнем выявленные огневые точки и завтра овладеть высотой при поддержке двух выделенных ему дивизионов артиллерии, комиссар Солонцов тихо беседовал с моряком Иваном Ляшенко. Потом он подошел ко мне:
— Возьми, Иван Андреевич, этого моряка к себе в адъютанты. Вижу, будет верный и полезный для нас человек. Посмотри, какая силища! На себе вынесет в беде.
Я еще раз оглядел Ляшенко. Рослый, плечистый богатырь. Красотой не блистал: курнос и широколиц. Но голубые глаза его светились душевной добротой.
— Ну, Иван, согласен служить у нас с комиссаром адъютантом? — спросил я его.
— Вполне, — вытянулся он.
— Но ведь тебе придется не на побегушках быть, а немцев бить.
— А как же! Я для того и с «Коммуны» ушел. Блины из них, гадов, буду делать. [87]
— Как это?
— Одного возьму в одну руку, другого в другую, стукну рожами, и получится блин.
С того дня Иван Максимович Ляшенко, которого в дивизии все звали просто Иван, прослужил со мной на фронте два года, и расстались мы с ним, когда на плечах его бушлата лежали заслуженные в боях погоны со звездочками старшего лейтенанта. Блинов обещанных он не делал, но из автомата бил немцев лихо. Может быть, мы с комиссаром Солонцовым обязаны ему тем, что остались живы. Не раз спасал нас Ваня от верной гибели.
...На следующий день оставленная 31-м полком высота снова стала нашей.
Вечер этого дня был омрачен гибелью начальника артиллерии 172-й дивизии майора Алексея Васильевича Золотова. Он выехал на газике на огневые позиции артиллерийских батарей и попал под прямой удар немецкой мины. Майор Золотов был отлично подготовленным артиллеристом и прекрасным организатором массированного огня. Его энергия, умение и высокая военная квалификация во многом помогли стрелковым частям в удержании ими рубежей обороны. Он умел видеть поле боя, своевременно замечать возникающие опасности и сосредоточивать массированный огонь артиллерии для ликвидации угрозы.
На следующий день противник продолжал наступление. Наиболее сильному удару подвергался район от села Камары до Ялтинского шоссе, где держал оборону 514-й полк. По его боевым порядкам артиллерия била с фронта, а шестиствольные минометы — с фланга, с высоты 440,8. Казалась, что весь полк будет истреблен огнем и оборону держать будет некому.
А вскоре на Ялтинском шоссе появились танки. Одновременно пехота, спускаясь с высоты, быстро двигалась к правому флангу полка. Это была большая угроза не только для 514-го, но и для всей нашей обороны. Поскольку у нас резервов не было, то спасти положение могли лишь артиллерийско-минометный огонь и сосед справа. И вот две тяжелые батареи береговой обороны начали душить артиллерию противника, а 130-миллиметровые орудия, снятые с потопленных в бухте кораблей, и 134-й гаубичный артиллерийский полк майора И. Ф. Шмелькова [88] стали бить по танкам и пехоте. В этом бою только батарейцы Шмелькова и противотанкисты 514-го стрелкового полка подбили 11 танков противника.
Упорные бои шли и на участке 31-го стрелкового. Героически сражались там воины 2-й минометной роты этого полка под командованием младшего лейтенанта В. П. Симонока. Они за два дня отразили более десяти атак гитлеровцев, не отступив ни на шаг. Только 23 декабря минометчики истребили свыше ста фашистов. Личный пример мужества и героизма показывал здесь командир роты. Владимир Поликарпович Симонок одним из первых среди воинов-приморцев был удостоен звания Героя Советского Союза.
К полудню все атаки немцев на участке второго сектора захлебнулись.
На поле боя остались сотни убитых и раненых фашистов. Но враг не унимался. Во второй половине дня гитлеровцы снова перешли в наступление вдоль Ялтинского шоссе.
До предела ослабленный в боях 1-й батальон 514-го полка вынужден был оставить важную высоту. В случае дальнейшего наступления противника на этом направлении он мог бы разрезать фронт обороны. Я позвонил командиру полка В. В. Шашло и спросил его, понимает ли командир батальона значение этой высоты для всей обороны и может ли он своими силами снова взять ее, если мы на их участке сосредоточим массированный огонь артиллерии сектора. Вскоре Шашло доложил, что комбат майор Катанов сможет собрать человек сорок и повести их в атаку. Он только просил поплотнее накрыть сопку артиллерийским огнем. Мы одобрили этот план действий.
И вот после десятиминутного артиллерийского налета и при поддержке пулеметного огня две группы, возглавляемые майором Катановым и капитаном Рященко, с двух сторон ударили по гитлеровцам и заняли высоту.
Шли непрерывные бои и за высоту с Итальянским кладбищем. Направив сюда артиллерийско-минометный огонь и свежие резервы, враг снова вышел на северную часть этой вершины и окружил левофланговый батальон 7-й бригады. Под сильным обстрелом силы батальона быстро таяли. [89]
Но с наступлением темноты комбат капитан К. Н. Подчашинский все-таки собрал поредевшие роты в единый кулак и внезапно ударил по противнику, прорвал кольцо окружения и вывел батальон на соединение с другими подразделениями. К утру батальон занял новый рубеж обороны.
На ялтинском направлении 24–25 декабря бои стали ослабевать. Поздним вечером 25 декабря мы нанесли сильный и очень удачный удар по району скопления пехоты противника.
Итак, натиск крупных сил противника, продолжавшийся в течение десяти суток на фронте второго сектора, угасал. Несмотря на большое превосходство в силах, гитлеровцы не могли ни на одном участке прорвать оборону и вместе с тем понесли большие потери в живой силе и танках.
Больше всего пострадали немцы от нашего артиллерийского и минометного огня. Убитый в нашем секторе ефрейтор Гейдрах писал в неотправленном письме: «Вы не можете себе представить, что такое русская артиллерия. Когда их орудия начинают выплевывать раскаленный металл, хочется поглубже зарыться в землю, спрятать голову и не слышать этих адских звуков.
О, какой это ужас, если бы вы знали! Никуда не уйдешь от него. Смерть, смерть глядит на тебя со всех сторон!»
А вот выдержка из дневника другого ефрейтора: «18 декабря. Атака тяжелая. Много я писать об этом не могу. Краге, Гергард, Гейнц, Майдельс убиты. В этот день у нас было очень много убитых и почти 30 процентов раненых. Мы не можем даже подойти к боевым порядкам русских.
20 декабря. Вся ночь и весь день прошли в бою: гранаты, минометы, артиллерия. Можно с ума сойти. В нашем отделении осталось вместе со мной 5 человек, а во взводе — 12».
Читаем неотправленное письмо убитого немецкого солдата: «Дорогая сестра и зять! Вчера наступление на Севастополь достигло высшей точки. Мы уже были близко от города, но вдруг передались слухи, что русские нас окружили, и вот — спасайся кто может. Со всех сторон огонь. Местность и горы затруднили наше отчаянное бегство... Многие товарищи остались убитыми, и, что еще [90] хуже, — мы оставили наших раненых в руках русских. Печальная кучка вернулась в долину»{22}.
Рано утром 26 декабря из штаба армии нам передали, что в сектор выезжает новый командующий армией генерал-лейтенант С. И. Черняк.
— А Петров куда? — спросил я офицера штаба.
— Пока неизвестно, — ответил он.
Это сообщение ошеломило меня. В Петрове мы видели мудрого и мужественного командующего, прекрасного человека. Его знали не только — воины армии, но и моряки Черноморского флота, находившиеся в Севастополе. Все отзывались о нем исключительно хорошо. А мы, его подчиненные, видели в нем большой полководческий талант, кипучую энергию и искренне любили Ивана Ефимовича, доверялись ему во всем. И теперь, конечно, не могли не сожалеть об уходе его из армии.
Вскоре на наш НП прибыл новый командарм. Выше среднего роста, стройный генерал-лейтенант С. И. Черняк был одет в новую генеральскую шинель и выглядел очень браво. Да он и был Героем Советского Союза.
После нашего доклада об обстановке на участке сектора генерал Черняк спросил, почему мы не переходим в наступление.
Мы доложили наши доводы на этот счет: силы и огневые средства противника намного превосходят наши. Все наши части в длительных боях до предела ослаблены, нет резервов и нужного количества боеприпасов. Но это не убедило командарма, и он приказал в любом случае готовить наступление. Свой план действий мы должны были доложить ему на следующий день. С тем генерал С. И. Черняк и уехал.
— Неужели Петров снят за то, что не ставил войскам наступательных задач, и теперь придется наступать? — задумчиво спросил Петр Ефимович Солонцов. — Но ведь ясно же, что наступать против сильного противника батальонами, в которых не более ста бойцов, без боеприпасов — значит растерять последние силы и вконец ослабить оборону города...
Я был согласен с комиссаром, но что делать: есть распоряжение командующего армией на наступление, его [91] надо было готовить. Возможно, командарм надеется на какие-то дополнительные резервы, о которых мы пока не знаем?
Утром следующего дня я позвонил генералу Черняку. Но у телефона оказался Иван Ефимович Петров. Я сказал ему, что мы с комиссаром готовы по распоряжению командарма Черняка прибыть с докладом о дальнейших действиях.
— О наступлении? — спросил Петров.
— Да.
— Приказ Черняка отменяется. Я остаюсь на своем посту. Проводите, как и до этого, активную оборону, удерживайте свои рубежи. Желаю вам успехов.
Услышав эту новость, мы искренне обрадовались.
Манштейн считал, что на северном направлении наша оборона серьезно ослаблена, что новых сильных ударов она не выдержит и Севастополь вот-вот падет. Поэтому здесь он сосредоточивает основные усилия и с упорством продолжает наступление. 24 декабря немцы вышли к полустанку Мекензиевы Горы и стремились развить успех в направлении бухты Северной.
Но в этот день в Севастополь морем была доставлена 345-я стрелковая дивизия. Командарм Петров, не дожидаясь полного ее сосредоточения в исходном для наступления районе, вводит в бой первый подошедший к фронту 1165-й стрелковый полк, который совместно с 241-м стрелковым полком 95-й дивизии и 8-й бригадой морской пехоты отбрасывает противника на полтора километра и закрывает образовавшуюся в обороне брешь. В течение двух последующих дней бои идут с переменным успехом.
К 27 декабря на северном участке фронта была полностью сосредоточена 345-я дивизия. Введенная в бой с ходу, она овладела полустанком Мекензиевы Горы. Но с утра 28 декабря немецко-фашистские войска снова перешли в наступление на этом участке. В ходе ожесточенных боев они потеснили 79-ю бригаду и 345-ю стрелковую дивизию и снова захватили полустанок Мекензиевы Горы. Здесь опять создалось критическое положение.
В эти дни в Севастополь начали прибывать части 386-й стрелковой дивизии и боевые корабли, в том числе линкор «Парижская Коммуна». [92]
Командующий СОР вице-адмирал Ф. С. Октябрьский решил сосредоточением мощного огня полевой и корабельной артиллерии нанести максимальный урон врагу и дать возможность 79-й бригаде и 345-й дивизии более прочно закрепиться на рубеже.
А Манштейн тоже сосредоточивает на этом же участке сильный артиллерийский и минометный огонь, подтягивает резервы и настойчиво продолжает атаки, стремясь во что бы то ни стало выйти к бухте Северной. В ходе упорных боев полустанок Мекензиевы Горы неоднократно переходил из рук в руки, но в конце концов врагу удалось захватить его. Глубина обороны на этом направлении сократилась до критического минимума.
В этой обстановке поздно вечером 30 декабря командарм Петров созвал экстренное совещание руководства частей и соединений северного участка фронта Приморской армии, которое проходило на передовом командном пункте армии. На него были вызваны командиры и комиссары 79-й бригады, 95-й, 345-й дивизий, 40-й кавалерийской, некоторые командиры полков этих дивизий. Именно от действий этих частей и соединений тогда во многом зависела дальнейшая судьба обороны Севастополя.
Излагая сложившуюся под Севастополем обстановку, командарм назвал ее очень тяжелой: большие потери в людях, нехватка боеприпасов, на севере утрачены выгодные рубежи обороны. Вместе с тем генерал Петров подчеркнул, что все войска дерутся самоотверженно и храбро. Но надо лучше управлять ими. Потом он дал оценку врагу, указав, что гитлеровцы тоже несут большие потери, их силы иссякают. Однако противник все еще продолжает рваться в Севастополь и с утра снова может начать наступление.
— Мы должны отстоять город, — жестко сказал Иван Ефимович. — Это приказ Родины, народа, партии. Нам доверили оборону Севастополя, и судьба его — в мужестве и стойкости наших бойцов и командиров, в нас с вами, товарищи. Я, как командующий армией, приказываю — ни шагу назад! Дороги назад нет, позади бухта. Любой ценой надо не допустить отступления наших войск. Знайте, трусливых народ осудит беспощадным презрением. Надо выдержать еще денька два...
Второму сектору командарм приказал провести наступление, чтобы враг не смог оттуда снять силы и перебросить [93] на северный участок, где сейчас решается судьба Севастополя.
Ни у кого к Петрову вопросов не было. Каждый понимал необходимость борьбы до последних сил. Пожелав нам боевых успехов, командарм в приказном тоне сказал:
— Быстро в свои части!
Прямо скажем, что день 30 декабря был самым критическим для Севастополя.
Часу во втором 31 декабря мы услышали необыкновенно сильные раскаты орудийных выстрелов, слившиеся в сплошной и продолжительный гул. Это били мощные артиллерийские орудия линкора «Парижская Коммуна», крейсеров «Молотов», «Красный Крым» и других кораблей, вошедших в Южную бухту. Массированные удары 48 артиллерийских орудий калибра [до] 305 мм были направлены по скоплениям пехоты противника на северном участке, в долине Бельбек, а также по районам на ялтинском направлении. Все, что попадало в зону огня этой сверхтяжелой артиллерии кораблей, было обречено на гибель.
А с утра этого дня части второго сектора перешли в наступление. Враг не ожидал этого. Его передовые части были быстро разгромлены, и мы полностью овладели вершиной высоты с Итальянским кладбищем, селением Верхний Чоргунь и улучшили позиции в районе села Камары Лишь после этого гитлеровцы пришли в себя. Они обрушили на наши части всю силу огня и заставили нас остановить наступление.
Когда мы докладывали об этом Петрову, он задал единственный вопрос: вводил ли противник резервы в ходе боя? И когда получил наш отрицательный ответ, сказал:
— Значит, у него их там нет, все перетянул на северный участок.
У нас нет точных данных об общих потерях немцев под Севастополем в декабрьском наступлении. Но в донесении начальника политотдела армии начальнику Политического управления Красной Армии от 1 января 1942 года говорилось: «Огромные потери несет противник на подступах к Севастополю. Только на участке второго сектора он потерял убитыми и ранеными более 12 тысяч солдат и офицеров, 30 орудий и 41 миномет»{23}. [94]
Позже стало известно, что, когда в критической ситуации у Севастополя командарм Петров проводил совещание с командирами дивизий на своем передовом командном пункте, в этот же вечер Манштейн совещался со своими командирами соединений и должен был признать, что наступательные возможности немцев исчерпаны. В своих воспоминаниях он писал: «30 декабря командиры дивизий доложили, что дальнейшие попытки продолжать наступление не обещают успеха»{24}.
Несмотря на такой вывод, немцы 31 декабря все же попытались продолжать атаки. К этому их побудило высшее командование, ставившее перед 11-й армией задачу: если невозможно овладеть городом, то хотя бы достигнуть бухты Северной и закрепиться на ее берегу. Да и сам Манштейн допускал возможность напряжением всех сил добиться здесь заветной цели — захватить Севастополь в ближайшие день-два, преподнести новогодний подарок Гитлеру, а после этого перебросить силы на Керченский полуостров. Однако враг смог лишь кое-где немного потеснить наши войска. Это был последний день зимнего наступления гитлеровцев на Севастополь в 1941 году.
Чтобы не допустить дальнейшего продвижения врага и полностью лишить его возможности проводить наступательные действия, командование Севастопольским оборонительным районом приняло решение сделать массированный огневой налет полевой и береговой артиллерии по ударной группировке противника в районе полустанка Мекензиевы Горы, а для улучшения наших позиций провести наступление силами 79-й бригады и 345-й дивизии.
Этот огневой удар, в котором участвовало 240 орудий, и смелые действия названных соединений сорвали замысел немецкого командования взять Севастополь в декабре. Безусловно, сыграла свою роль и начавшаяся с 26 декабря высадка крупного десанта советских войск под Керчью и Феодосией.
Однако угроза наступления немцев на Севастополь продолжала оставаться. И видимо, поэтому командарм Петров сразу же после нашего доклада об успешно проведенном войсками второго сектора наступлении на ялтинском направлении приказал мне и Солонцову немедленно явиться к нему на командный пункт. И вот мы у него. [95]
Иван Ефимович был суров и даже сердит. Он нас как будто не замечал. Делая какие-то пометки на картах штабных офицеров, он требовал, чтобы они немедленно выехали в части и добились выполнения его указаний. И говорил с ними необычно короткими фразами — в два-три слова. Подошла наша очередь. Петров сказал:
— Сейчас нельзя управлять своими полками из блиндажа. Надо все поле сектора видеть своими глазами, принимать немедленные решения по ходу боя и проводить их решительно и твердо. Если бы противнику удалось вчера и сегодня продвинуться еще хотя бы на пару километров, он мог бы оказаться у бухты Северной. И тогда нам отсюда его не выгнать, фронт обороны был бы рассечен, Севастополь оказался бы под прямым артиллерийским огнем, а войска других секторов — под ударами врага с тыла. Сейчас видно, что немцы выдохлись, израсходовали резервы и пока сильных ударов наносить не смогут. Но обстановка в четвертом секторе продолжает оставаться сложной. Упорное удержание противником района севернее полустанка Мекензиевы Горы может быть в любой момент использовано им для нового наступления с целью выхода к бухте Северной. Немцам нельзя давать времени для укрепления рубежей в этом опасном для нас районе. Надо теперь же разгромить там немецкую группировку, овладеть высотами у полустанка и южнее селения Бельбек и этим серьезно упрочить всю оборону. Но прибывшая из Закавказья триста восемьдесят шестая стрелковая еще ни разу не была в боях и может оказаться неподготовленной для решения боевой задачи в такой сложной обстановке. На участке вашего сектора все атаки немцев отражены. Войска вновь вышли на прежние свои рубежи, и оборона там прочно стабилизировалась. К тому же есть данные, что отдельные части противника с вашего участка перенаправляются на север. Значит, крупного наступления на ялтинском направлении немцы проводить не смогут.
Я начинал понимать, куда клонит Иван Ефимович. И не обманулся.
— Поэтому, — продолжал командарм, — принято решение сто семьдесят вторую дивизию в обороне на ялтинском направлении заменить прибывшей, а ваши части, хотя и утомленные, но закаленные и испытанные в боях, направить на северный участок, чтобы провести наступление [96] в направлении Мекензиевы Горы, Бельбек. Вам придается тридцать первый стрелковый полк из Чапаевской, — добавил генерал Петров. — Надо в предстоящие две-три ночи сдать участки обороны частям триста восемьдесят шестой и вывести весь состав вашей дивизии в район Инкерманской долины. Письменный приказ на наступление получите. Все. Есть вопросы?
— Вопросов нет, товарищ командующий, — сказал я. — Но есть две просьбы: вернуть нам штатный триста восемьдесят третий стрелковый полк и поддержать наступление дивизии сильным огнем артиллерии.
— Полк я вам не передам, — жестко произнес Петров, — он больше нужен Новикову. А вот огнем поддержим. На вас будет работать вся армейская и часть береговой артиллерии. Кроме того, в ваше распоряжение поступает артиллерийский полк триста восемьдесят восьмой дивизии...
Так заканчивался для севастопольцев тяжелый 1941 год.
В передовой «Правды» за 31 декабря говорилось: «Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море... Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет».
А писатель С. Сергеев-Ценский тогда же в «Правде» писал: «Севастополь — наша гордая крепость, сжался сейчас, как тугая пружина, но не потерял своей упругой силы.
...Он подает пример того, как следует защищаться против разбойничьей гитлеровской военной машины. Пусть мы теряем много, придет час, и фашисты потеряют все».
На восточном побережье Керченского полуострова советское командование начало проводить крупную десантную операцию. К 30 декабря уже было высажено около 20 тысяч бойцов 51-й армии и освобождены от фашистских захватчиков города Керчь и Феодосия.
Для всей группировки немецких войск там создавалась реальная угроза поражения. [97]
Опасаясь дальнейшего продвижения войск 51-й армии и глубь Крыма, Манштейн вынужден был снимать часть сил из-под Севастополя и направлять к Керченскому полуострову.
К исходу 2 января продвижение советских войск в западном направлении было остановлено противником, организовавшим оборону на линии Ак-Монайского перешейка.
На этом развитие Керченско-Феодосийской операции в закончилось. Но прекратился и дальнейший штурм Севастополя — Манштейн вынужден был отдать приказ на переход к обороне. В своих воспоминаниях он писал: «Произошла высадка советских войск сначала у Керчи, а затем у Феодосии, — это была смертельная опасность для армии в момент, когда все ее силы, за исключением одной немецкой дивизии и двух румынских бригад, вели бои за Севастополь»{25}.
Нужно сказать, что, несмотря на кризисную ситуацию в Севастополе, защитники его имели очень высокий моральный дух. А вести о победах Красной Армии под Москвой, Тулой и Калинином еще больше вселяли в каждого уверенность в победе. День же, когда к нам дошли сведения об освобождении нашими войсками Керчи и Феодосии и продвижении их на запад, для севастопольцев был настоящим праздником. Ведь все понимали, что обстановка не только под Севастополем, но и в Крыму целиком изменилась в пользу советских войск. Создались благоприятные условия для разгрома всей крымской группировки противника. Теперь все мы жили новыми надеждами, всех интересовало, какие силы десантировались на Керченский полуостров и когда начнем наступление.
Вскоре в Севастополе была получена директива командующего Закавказским фронтом, требовавшая немедленного перехода Приморской армии в наступление, с тем чтобы сковать силы противника и не допустить переброски его сил на Керченский полуостров.
Но Приморская армия в длительных и тяжелых боях понесла большие потери. В частях оставалось не более 25–30 процентов личного состава, а некоторые, в частности 8-я бригада морской пехоты и 40-я кавалерийская дивизия, в сущности уже почти не имели бойцов. В донесении [98] командования СОРа фронту указывалось, что с 17 по 30 декабря мы понесли очень большие потери. Не хватало у нас и боеприпасов, так как подвоз их в связи с проведением Керченско-Феодосийской десантной операции был прекращен, и Ф. С. Октябрьский просил командование фронта облегчить положение Севастополя активными действиями войск 44-й и 51-й армий, уже занимавших Керченский полуостров.
Что же касается нашей дивизии, то она, отстояв рубежи обороны на важном ялтинском направлении, теперь должна была наступать на северном участке с целью разгрома опасной группировки у полустанка Мекензиевы Горы и выхода на более выгодный рубеж обороны.
5 января перед полуднем началась хотя и короткая, но очень сильная артиллерийская подготовка. Огонь вели 200 орудий. Я впервые за войну видел так близко от себя разрывы снарядов весом почти до полутонны. Это «работала» береговая артиллерия. В воздух взлетали целые глыбы замерзшей земли. Этот массированный огонь был совершенно внезапным для противника, и он нес большие потери. Вслед за ударами артиллерии два стрелковых полка нашей дивизии рванулись вперед. Левее нас в наступление перешли полки 95-й дивизии, а справа — 79-я бригада. Три наших соединения должны были отвоевать у врага выгодные рубежи и оттеснить его от Севастополя.
Продвигаясь вперед, мы видели на каждом шагу трупы гитлеровцев, разбитые пулеметы, минометы, изуродованные укрытия. Вся местность была изрыта глубокими воронками.
В течение дня дивизия выполнила свою ближайшую задачу — отбросила противника с Мекензиевых гор, вышла на гребень высот южнее селения Бельбек. Успех сопутствовал также 79-й морской стрелковой бригаде и 95-й дивизии. Занятый нами рубеж был выгодным для ведения обороны, и по приказу командарма воины соединения стали закрепляться, закапываться в промерзшую и каменистую землю.
Итак, в течение двухнедельного декабрьского наступления противнику не удалось разорвать фронт нашей обороны, окружить какую-либо группировку наших войск и выйти к Севастополю. Потеряв свыше 40 тысяч солдат и офицеров убитыми и ранеными, много танков, артиллерии и минометов, враг вынужден был наступление прекратить. [99]
Решающую роль в срыве этого наступления немецко-фашистских войск сыграло исключительное упорство и героизм защитников Севастополя, четко организованный и умело управляемый огонь всех артиллерийских средств СОРа и правильное использование резервов. Во втором секторе они вводились в бой только для удержания высоты с Итальянским кладбищем, а на северном направлении — для сохранения позиций в районе полустанка Мекензиевы Горы, чтобы не допустить противника к бухте Северной.
Конечно, особое влияние на ход событий под Севастополем в этот период оказала Керченско-Феодосийская десантная операция, начавшаяся в последних числах декабря 1941 года. Она проводилась по приказу Ставки в период наиболее напряженных боев за город. Одной из ее целей было вначале облегчить положение защитников Севастополя, а затем и снять осаду с него. Проведением операции Ставка оказала огромную помощь севастопольцам в очень тяжелое для них время, что в значительной мере определило весь последующий ход обороны города.!
В январе 1942 года под Севастополем возникло такое равновесие сил, когда ни одна из сторон не в состоянии была проводить наступательные действия с решительной целью. Наступило фронтовое затишье, длившееся до мая. Ранней весной командарм И. Е. Петров при встрече о нами сказал:
— Наши войска в Крыму наступления не проводят. А немцы вошли в Крым не для отсидки и будут только наступать. За передышку они, безусловно, накопили силы. Севастополь же три месяца, в сущности, не получал ни пополнения, ни боеприпасов. Враг это знает. Встает вопрос, где он будет проводить наступление. Не исключена возможность, что Манштейн решит вначале разделаться о Севастополем, чтобы потом бросить все силы на керченскую группировку. Поэтому мы должны усиленно укрепляться и всегда держать себя в готовности к отражению наступления врага.
30 марта 1942 года генерал Петров издал приказ, в котором требовал от войск укреплять позиции и подступы к городу.
Учитывая неудачные попытки наших войск в течение трех месяцев осуществить решительное продвижение в [100] глубь Крыма и то, что с приближением теплых дней немецко-фашистское командование совершенно очевидно начнет проводить наступательные операции прежде всего против войск на Керченском полуострове и на Севастополь, Ставка в середине апреля 1942 года потребовала от командующего фронтом генерала Д. Т. Козлова организовать прочную оборону и улучшить положение войск на отдельных участках фронта. Однако это требование Ставки оказалось невыполненным. Группировка войск фронта к маю 1942 года оставалась наступательной. Оборона не укреплялась. Тем временем противник готовился к наступлению с задачей сбросить советские войска с Керченского полуострова, а затем, сосредоточив свои силы под Севастополем, уничтожить героических защитников города и овладеть важной военно-морской базой на Черном море{26}.
С утра 8 мая 1942 года 11-я немецкая армия в составе семи пехотных и одной танковой дивизий перешла в наступление на Керченском полуострове.
Главный удар на узком, в 5–6 километров, фронте наносился по левому флангу 44-й армии, вдоль побережья Черного моря.
Части 44-й, попав под внезапный удар с воздуха и под сильный артиллерийский и минометный огонь, атакованные танками, слабо управляемые и не получающие поддержки авиацией, танками и резервов, не смогли оказать должного сопротивления и стали отходить.
14 мая враг прорвался к окраинам Керчи. Главнокомандующий Северо-Кавказским направлением Маршал Советского Союза С. М. Буденный отдал приказ фронту переправить свои силы через Керченский пролив на Таманский полуостров.
Мы, севастопольцы, в течение нескольких дней ничего не знали об этих событиях. Только около 12 мая из данных нашей радиоразведки стало известно, что крупные немецкие силы прорвали фронт обороны советских войск на Керченском полуострове и продвигаются вперед.
А вскоре противник вышел к проливу и полностью овладел полуостровом.
В тридцатые годы мне пришлось служить в 44-й дивизии, которой командовал Д. Т. Козлов, поэтому мы довольно хорошо знали друг друга. [101]
Примерно через год, в конце марта 1943 года, когда он, находясь уже в должности заместителя командующего Воронежским фронтом, прибыл на Курскую дугу, где я был начальником штаба 7-й гвардейской армии, мы встретились с ним, и Дмитрий Тимофеевич сам завел разговор о его неудаче на Керченском полуострове.
Дмитрий Тимофеевич говорил тогда, что и сам чувствовал свою вину, а главное, свою неподготовленность, поскольку с масштабом фронтовой операции он никогда не имел дела. Да к тому же и театр попался необычный: позади Керченский пролив, а с двух сторон — море...
О неудаче наших войск под Керчью теперь узнали все защитники Севастополя.
Военные советы Черноморского флота и Приморской армии, политотдел армии и командование соединений приняли самые действенные меры для усиления партийно-политической работы, поднятия боевого духа воинов.
И в дивизии — в ротах, батареях развернулась напряженная работа командиров, комиссаров, политработников, всех коммунистов по подготовке людей к тяжелым боям.
Мы учитывали, что наш плацдарм очень мал, что отходить некуда, значит, надо прочно, до последних возможностей удерживать первые рубежи обороны. Это могло быть достигнуто стойкостью и мужеством бойцов и командиров, находившихся на самых передовых позициях. Следовательно, главным местом политической работы становился передний край, она велась непосредственно в окопах и землянках передовых рот, с группами и с отдельными бойцами. Близкое, теплое и задушевное слово командира и политработника роднило людей.
Известно, что каждый человек имеет свои особенности характера, свои слабости, каждый по-разному переживает опасность, трудности боевой жизни. И какой же мерой можно оценить напряженность и действенность работы, которую вели командиры и политработники, если они сумели не только восстановить высокий моральный и боевой дух воинов, но и поднять сознание людей, их мужество до способности к самопожертвованию в бою!
Наступила настоящая весна. Природа оживилась. Под теплым крымским солнцем земля быстро поросла травой, зазеленели деревья и кустарники. С одной стороны, это [102] нас радовало, так как теперь мы были менее заметны для противника. Но, с другой стороны, и гитлеровцам теперь было легче маскироваться.
Ярче засияло солнце на безоблачном весеннем небе, Над окопами бойцов висело теплое, зыбкое марево.
Но эта чудесная, волнующая красота принесла нам много новых хлопот: короткие ночи и чистое, голубое небо — большой козырь в руках противника, имеющего огромное превосходство над нами в авиации.
Весна оживила и людей. Солдаты, почувствовав тепло, стали чаще выходить из своих землянок и окопов, больше встречались друг с другом, делились воспоминаниями о родных местах, о невестах и женах. Часто слышались шутки, соленые солдатские словечки, смех. Отрезанные от Большой земли, защитники Севастополя острее интересовались событиями на всем советско-германском фронте, в тылу.
В те дни был издан приказ, требующий, чтобы все матросы, находящиеся в стрелковых соединениях, заменили флотскую форму одежды на летнюю армейскую защитного цвета. Как же не хотелось морякам расставаться со своей прославленной традиционной формой! Помнится, известный в дивизии разведчик Павел Линник доказывал, что он ходит в разведку только ночью и что черный цвет лучше его маскирует. Он убедил нас, ему разрешили остаться в форме матроса. Другим же пришлось выполнить приказ. Однако никто из моряков не расстался с полосатой тельняшкой.
1 мая на наш наблюдательный пункт неожиданно приехал командарм И. Е. Петров. Поздоровавшись с нами, он сказал своему сыну Юрию, который был при нем адъютантом:
— Сюда! — и взмахом руки показал в сторону нашего блиндажа.
Юра вытащил из газика довольно объемистый ящик и потащил его в блиндаж.
— Это вам праздничный подарок от Военного совета, — сказал Иван Ефимович и поздравил нас с праздником. Командарм был в прекрасном расположении духа, много шутил, беседуя с нами о разных вещах, не касающихся службы. Потом он заторопился: — Надо еще отвезти подарки и в другие дивизии. [103]
Но начальник штаба уже успел организовать праздничный стол. Когда я пригласил командарма, он усмехнулся:
— Вот ведь как на войне бывает. Сто семьдесят вторая уже полгода воюет под моим командованием, хорошо воюет, славно, а я с вами за все это время и стакана чая не выпил. Все недосуг. — Спустившись в блиндаж и увидев на столе шампанское, Иван Ефимович крикнул: — Юра, принеси-ка ту!..
Юра тут же появился с бутылкой коньяка «Финь-Шампань». Мы выпили по стопке за Первомай, за будущие боевые успехи, и генерал Петров тут же, попрощавшись, уехал.
В этот день мы собрали командиров, комиссаров частей и ответственных работников дивизии на торжественный обед. С короткой речью на нем выступил Петр Ефимович Солонцов.
— На днях, — сказал комиссар, — мы с командиром дивизии осмотрели братское кладбище обороны Севастополя пятьдесят четвертого — пятьдесят пятого годов. Мы видели длинные ряды братских могил с чугунными плитами, на которых обозначены номера полков, чьи солдаты лежат под каждой плитой. Прочитали надписи на стенах кладбищенской церкви с наименованием тех частей, солдаты которых лежат в склепе церкви. И конечно, думали о тех наших предках-героях, которые отдали жизнь за свой народ и вошли в его память и в историю века. Теперь Родина поручила оборонять Севастополь нам, нам доведется повторить подвиг наших предков-героев. Войска нашей армии уже отразили два вражеских штурма города. Не посрамим славу русского оружия и в предстоящих тяжелых боях. Поклянемся в этом и перед прахом наших дедов-героев, так храбро защищавших Севастополь и Родину, и перед нашим народом...
Речь комиссара произвела на собравшихся сильное впечатление. Потом выступили командиры и комиссары частей и перед своими товарищами дали клятву за себя и за своих бойцов не щадить жизни в борьбе с врагом, не дрогнуть перед ним и выполнить свой долг до конца.
С середины мая обстановка под Севастополем стала осложняться. Данные партизан и авиаразведки свидетельствовали [104] о подходе новых немецких сил. Враг непосредственно приступил к подготовке решающего наступления. С 20 мая небольшие группы бомбардировщиков часто стали пролетать над нами и бомбить город и порт. На передовой были хорошо слышны глухие взрывы.
И, видимо, поэтому на следующий день, 21 мая, Военный совет Приморской армии прибыл на наш командный пункт и ознакомил нас с обстановкой и вытекающими из нее задачами дивизии. Сущность указаний командующего армией И. Е. Петрова сводилась к тому, что с Керченского полуострова к Севастополю начали выдвигаться крупные силы противника. На подтягивание их и подготовку наступления немцам понадобится не более десяти суток. Первые его удары по городу уже вчера начались. Следовательно, мы находимся накануне решающих боев за Севастополь. Рассчитывать теперь на какую-либо помощь с суши мы не можем, значит, должны полагаться главным образом на самих себя. Надо напряженно готовиться к отражению решающего наступления врага.
В эти дни Военным советом армии проводились делегатские собрания. На собрании у нас в 172-й дивизии был весь состав Военного совета. С докладом выступил генерал И. Е. Петров. Он ознакомил делегатов со складывающейся обстановкой, с мерами по усилению обороны и подчеркнул то, как изменились возможности защитников города по сравнению с декабрьскими боями. Тогда мы имели тонкую ниточку наших боевых позиций. Сегодня — целую сеть хорошо оборудованных окопов, траншей и ходов сообщения. Тогда автоматы имели лишь некоторые командиры взводов, рот и разведчики, теперь ими вооружены до 30 процентов бойцов, созданы взводы автоматчиков в батальонах и роты в полках. Мы получили достаточное количество противотанковых ружей, пополнились противотанковой артиллерией, имеем и подразделение гвардейских минометов. У нас недостаточно авиации, но нам помогает авиация фронта. Костяк нашей армии и 172-й дивизии составляют опытные и закаленные бойцы, командиры и политработники, и есть все условия для того, чтобы на священных рубежах севастопольской земли дать уничтожающий бой фашистским полчищам, выстоять и победить.
Выступавшие потом делегаты перед лицом своих соратников, перед командованием давали клятву не дрогнуть [105] в боях, стоять насмерть и выполнить свой воинский долг до конца.
Затем командарм произнес короткую заключительную речь. Он выразил уверенность в том, что высказанные делегатами слова и клятва — это голос всех бойцов 172-й дивизии, что такой же решимости разгромить врага и отстоять Севастополь полны все красноармейцы армии, что с такими воинами мы непобедимы.
Через день командарм решил отдельно поговорить с младшими командирами. Генерал Петров, обращаясь к собравшимся, сказал:
— Поднимите руки те, кто воюет с самого начала обороны Севастополя.
Поднятых рук было маловато. Тогда он предложил поднять руки тем, кто отбивал декабрьский штурм врага, и, увидев, что таких оказалось более половины, заключил:
— Военному совету армии приятно знать, что больше половины из вас прошли тяжелые бои. Вам придется без приказа сверху замещать выбывающих из строя командиров взводов, а может быть, и командиров рот, брать на себя командование и ответственность за выполнение задачи. Будьте к этому готовы. Мы надеемся на вас, закаленных фронтовиков.
После всех этих мероприятий у воинов еще больше окрепло чувство ответственности за выполнение боевых задач, за оборону Севастополя.
На следующий день в Севастополе проводил совещание командующий СОР, на котором присутствовали командиры и военкомы соединений и руководители партийных в советских органов города. Вице-адмирал Ф. С. Октябрьский сказал нам примерно то же, что мы узнали от Петрова, но неприятной новостью в его сообщении было то, что подвоз материальных средств, в том числе и боеприпасов, в Севастополь резко сокращается, так как бомбардировщики противника начали гоняться за каждым нашим транспортом и кораблем. Значит, надо беречь боеприпасы и уметь бить врага без промаха.
Поражение советских войск на Керченском полуострове резко осложнило обстановку в районе Севастополя. Поэтому уже 18 мая Генеральный штаб направил командующему СОРом Ф. С. Октябрьскому директиву следующего содержания: «Имея в виду возможность наступления противника в ближайшее время на Севастополь, необходимо [106] в кратчайший срок устранить все недостатки в оборудовании оборонительной полосы, занять войсками подготовленные рубежи обороты и быть в постоянной готовности к отражений) возможного наступления противника»{27}.
И действительно, немецкое командование сразу же по завершении операции на Керченском полуострове поставило 11-й армии задачу овладеть Севастополем в кратчайший срок.
Для проведения третьего наступления на Севастополь противник сосредоточил основные силы 11-й армии и огромное количество вооружения и боевой техники, в том числе и захваченные на Керченском полуострове советские танки и орудия. Из пехотных войск были подтянуты два немецких армейских корпуса, в составе которых находилось семь дивизий, один румынский горнострелковый корпус в составе трех дивизий, десять отдельных немецких полков и ряд специальных частей. В составе армии имелась сверхмощная артиллерия калибра 305, 350 и 420 мм и батарея сверхтяжелых шестисотмиллиметровых мортир «Карл».
Сам Манштейн признает: «В целом во второй мировой войне немцы никогда не достигали такого массированного применения артиллерии, особенно тяжелой, как в наступлении на Севастополь»{28}.
Всего под Севастополем противник имел 204 тысячи солдат и офицеров, 2045 полевых и противотанковых орудий и минометов, 450 танков, преимущественно средних, и 600 самолетов{29}, 500 из которых были сосредоточены на аэродромах в Крыму. Близость их от Севастополя позволяла немецким летчикам совершать до 5 вылетов в. день. Для блокады города с моря немецкое командование перебросило в крымские порты 19 торпедных и 30 сторожевых катеров, 8 катеров противолодочной обороны и 6 итальянских подводных лодок.
К началу июня в составе СОРа насчитывалось 106 тысяч солдат и офицеров, 600 орудий и минометов, 38 танков{30}.
Из приведенных данных видно, что противник имел над нами двойное превосходство в людях и артиллерийских [107] орудиях и абсолютное превосходство в решающих средствах борьбы — авиации и танках.
Немецко-фашистское командование предусматривало нанести одновременно два сильных концентрических удара. Главный — с северо-востока из района Камышлы в направлении полустанка Мекензиевы Горы и берега бухты Северной (в полосе обороны 172-й дивизии и левого фланга 79-й бригады). Второй (вспомогательный) удар наносился с юго-востока вдоль Ялтинского шоссе.
Этими ударами предполагалось рассечь фронт нашей обороны натрое, окружить и уничтожить по частям обороняющиеся войска на главной полосе обороны, захватить командные высоты в глубине — Мекензиевы горы, Сапун-гору — и затем развить наступление с двух сторон непосредственно на Севастополь.
На направлении главного удара, на фронте 4–4,5 километра, Манштейн создал сильнейшую группировку: 54-й армейский корпус в составе четырех немецких дивизий, один отдельный полк и несколько саперных батальонов. Общая численность войск противника на этом участке составляла 75 тысяч человек.
Их поддерживало 120 артиллерийских батарей, в том числе 56 батарей тяжелой и сверхмощной артиллерии калибром от 190 до 420 мм, батарея сверхтяжелых мортир.
Такое сосредоточение артиллерии позволило противнику на фронте прорыва создать плотность огня до 200 орудий и минометов на километр фронта прорыва.
Кроме того, здесь действовало до 300 танков. Это давало дополнительно 50 орудий на каждый километр фронта. На этом же направлении применялось до 600 бомбардировщиков.
Все эти силы должны были обрушиться на нашу дивизию и 79-ю бригаду, оборонявшиеся на участке главного удара. Здесь враг имел превосходство над нами в живой силе в 9 раз, по артиллерии — более чем в 10 раз, не говоря уже о танках, которых мы не имели вовсе, и абсолютное господство авиации.
На направлении вспомогательного удара наступал 30-й армейский корпус в составе трех пехотных дивизий, который поддерживали 25 батарей тяжелой и легкой артиллерии и до полусотни танков. [108]
Планом немецкого командования предусматривалось полностью подавить огневую систему на всей глубине нашей обороны, уничтожить основные силы обороняющихся войск, подорвать моральную стойкость севастопольцев и создать условия для быстрого продвижения танков и пехоты.
Одновременно привлекалось 150 специальных бомбардировщиков для нанесения ударов по нашим кораблям и транспортам на морских коммуникациях, связывающих Севастополь с Кавказом, чтобы срывать подвоз подкреплений, боеприпасов и других видов снабжения.
Все эти задачи планировалось решить еще до перехода пехоты и танков в наступление. На это Манштейн отводил 17 суток авиационной и 5 суток артиллерийской подготовки. Начало авиационных ударов было назначено на 20 ма. Разумеется, о силах и замысле врага мы говорим только теперь, когда они стали известны. Но в то время никто из нас этого не знал. Гитлеровцы были совершенно уверены, что после такой огневой подготовки наша оборона будет полностью подавлена. Позже пленные говорили, что 15 июня они надеялись пить шампанское на Графской площади.
28 мая за подписью командующего Северо-Кавказским фронтом Маршала Советского Союза С. М. Буденного была издана директива, в которой требовалось:
«1. Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой.
2. Создать армейский резерв и резервы в секторах для нанесения мощных контрударов»{31}.