Глава третья.

Через водные преграды

Впереди Сейм

На войне не всякая прямая, проходящая на местности, выводит к намеченной цели кратчайшим путем. Не всегда и возможно в боевой обстановке двигаться напрямик. Поэтому войска совершают переходы и марши, производят всевозможные перестроения, наступают и отходят чаще всего не прямолинейно, как изображается стрелами на штабных картах, а по маршрутам извилистым и кривым.

Особенно характерно это для периода затяжных маневренных боев, когда части и соединения то сами наносят удары, развертываясь в боевые порядки и продвигаясь вперед, то откатываются назад под натиском врага или же разворачиваются фронтом в сторону угрожаемых флангов. Атаки сменяются контратаками, местность переходит из рук в руки, уничтожается техника, гибнут люди, горят населенные пункты, но все это зачастую не выходит за рамки двух-трех листов крупномасштабной, разрисованной цветными карандашами и потертой на сгибах карты.

Наконец одна из сторон перехватывает инициативу. Накопив сил и улучив момент, она переходит в решительное наступление. Центр боевых действий начинает смещаться, и тогда рядом со старой склейкой на стол командира ложится новый лист карты.

Однако прежде чем выхватить взглядом из нее отдельные детали обстановки, командир привычно оценивает местность в общем плане как фон, как район предстоящих действий, отмечая мысленно выгодные естественные рубежи, за которые можно зацепиться при обороне, [90] и выискивая самые удобные пути для стремительного броска вперед. Именно так, помнится, поступил и я в то утро, когда начопер майор Н. К. Панов вручил мне сложенную аккуратной гармошкой новую карту. Развернув ее, я невольно устремил взгляд к западу от того района, где шли пока бои. Пеструю мозаику равнинного ландшафта в этом месте густо переплетала сеть голубых жилок, пересекавших левую часть карты в самых различных направлениях. Это были реки Сейм, Десна, Днепр, Припять и Уж, которые нам, вне всякого сомнения, предстояло форсировать в ходе дальнейшего наступления.

Панов, уже собравшийся докладывать текущую обстановку, тоже непроизвольно скользнул взглядом по синим разводьям на карте и в унисон моим мыслям произнес:

— Тяжелые преграды. В особенности Днепр. И расположены друг за другом, как барьеры на скачках...

Позже, перед форсированием, нам пришлось очень детально изучить характер каждой реки. Разные по ширине, глубине и скорости течения, все они со своими многочисленными рукавами протекали в низких, местами заболоченных берегах, по широким и топким поймам, поросшим густым кустарником. Все это препятствовало продвижению наших войск, однако не помешало противнику возвести в свое время прочные оборонительные рубежи по берегам. Да и сами по себе эти реки являлись исключительно серьезными преградами.

Короче, даже при первом и беглом взгляде на карту становилось совершенно очевидным, что боевые действия дивизии вступают в новую и значительно более сложную фазу. В этом мы убедились в самом скором времени, форсируя Сейм.

Еще при подходе к реке вперед были высланы небольшие подвижные разведгруппы с задачей выявить силы противника на исходном берегу и маршруты, выводящие к реке, разыскать броды и места, удобные для устройства переправ, определить наличие местных подручных средств и материалов. Сведения, доставленные разведкой, в составе которой находились и саперы, облегчили нам организацию действий по форсированию.

Оборона на южном берегу Сейма, в полосе наступления наших частей, осуществлялась силами 82-й немецкой пехотной дивизии. На вероятных участках форсирования, где его облегчал сам рельеф местности, гитлеровцы создали [91] сеть опорных пунктов, оборудовав их траншеями и пулеметными гнездами, прикрыв колючей проволокой и взрывными заграждениями. Все промежутки простреливались из орудий и минометов, а местность вблизи опорных пунктов — огнем пехотного оружия.

И все же из-за ощутимых потерь, понесенных, в живой силе, и стремительного продвижения советских войск гитлеровцы не смогли использовать полностью те благоприятные возможности, которые предоставлял для обороны этот выгодный естественный рубеж. Преследуемые по пятам, они не успели даже привести в негодность маршруты, выводящие к участкам возможных переправ. Не хватило у них пороха и на то, чтобы прикрыть подступы к Сейму прочными заслонами, расположив их на путях выдвижения наших полков. Оголяя на широких участках подходы к реке с севера, враг перебрасывал свою пехоту на южный берег, что облегчало наше беспрепятственное продвижение вперед.

Первым вышел к Сейму вблизи от места его впадения в Десну у села Рытки авангард от полка Топильера. Попытка с ходу форсировать реку успеха, увы, не имела. На этом участке не оказалось ни одного уцелевшего моста, а штатных переправочных средств полк, как и дивизия в целом, не имел. Саперам удалось, правда, разыскать несколько утлых рыбацких лодок в камышах и сколотить на скорую руку плот из бревен и досок. Но этих плавсредств было явно недостаточно для переправы под огнем врага передовых стрелковых взводов. К тому же Сейм оказался первым крупным водным препятствием, которое встретили на своем пути подчиненные Топильера, им, естественно, недоставало опыта действий в такой обстановке. Подразделения, пытавшиеся переправиться вброд, были отражены неприятельским огнем с участков Нов. Млыны, Кербутовка.

Некоторое время спустя к реке подошли главные силы дивизии. Сразу началась подготовка к форсированию. Из подручных средств мастерились плоты и паромы, разведывались и обозначались броды. Чтобы уменьшить потери от огня противника, и особенно от его авиации, я принял решение осуществить переправу частей ночью, одновременно во всей полосе действий дивизии. Под прикрытием темноты легче было выполнить и основную задачу — захватить и закрепить плацдармы на противоположном берегу, [92] так как противник меньше всего ожидал от нас, пожалуй, широких и активных действий в это время суток. Позже мы неоднократно доказывали гитлеровцам, что ночь — наилучшая пора для форсирования рек и захвата плацдармов.

В ночь на 7 сентября 1943 года после мощного артналета стрелковые полки двинулись на штурм водной преграды. Спустив на воду заготовленные подручные средства, передовые группы бойцов быстро преодолевали на них глубокие места, затем бегом добирались по мелководью до берега, выбирались на крутость и устремлялись в атаку, тесня от реки гитлеровцев, захватывая их траншеи и окопы. Именно тут, где не просматривалась и уже не простреливалась врагом гладь реки, переправлялись потом основные силы частей, легкая артиллерия и минометы.

В центре боевого порядка дивизии форсировали Сейм стрелки Харланова. Их напор и бесстрашие привели в замешательство врага. Пользуясь этим, бойцы овладели узким участком прибрежной полосы, затем безостановочно пошли вперед и, атаковав населенный пункт Нов. Млыны, почти без потерь захватили его. Выдвинув в стороны усиленные стрелковые роты, Харланов закрепил захваченный плацдарм и продолжал наступать главными силами на Головеньки.

Лишь через час-другой гитлеровцам удалось собрать до батальона пехоты и бросить ее против 1089-го полка. Их контратака была поддержана сильным артиллерийско-минометным огнем. Основной удар пришелся по участку, где находилась 6-я стрелковая рота с батареей приданных орудий. На беду, у командира последней не хватило выдержки, чтобы организовать отпор. Человек новый в батарее, он не участвовал до этого в сколько-нибудь серьезных боях, проходя службу при штабе полка, и теперь растерялся. Видя, как все ближе подкатываются к огневым позициям серо-зеленые волны немецкой пехоты и гуще рвутся вокруг снаряды и мины, он решил, что гитлеровцы вот-вот окружат и захватят орудия, и, чтобы не допустить этого, приказал отойти на исходный берег реки. В результате 6-я стрелковая рота осталась без огневого прикрытия. Создалась реальная угроза потерять вместе с ней и захваченный участок на том берегу — единственный здесь плацдарм. [93]

Чтобы воспрепятствовать этому, я приказал И. А. Никитину немедленно поставить перед гитлеровцами плотный заградогонь, а И. С. Харланову — лично организовать уничтожение контратакующего противника. Иван Степанович срочно послал туда подкрепление. Немецкие солдаты, прорвавшиеся к берегу сквозь частые разрывы наших снарядов, были встречены гранатами, прицельным пулеметным и автоматным огнем. Нанеся урон врагу, бойцы сами пошли в атаку и после ожесточенной схватки восстановили границы плацдарма. Командира 6-й стрелковой роты и наиболее отличившихся его офицеров и солдат мы представили потом за стойкость в бою к наградам, а командира приданной батареи за проявленное малодушие пришлось отстранить от должности.

На правом фланге, в районе села Пекарево, форсировали реку подчиненные П. К. Тимофеева, который сразу развил наступление на Ядуты. И тут события развивались вполне успешно. Подтянуть тактические резервы из глубины противник или не успел, или вообще не имел таковых на этом направлении, а маневрировать наличными силами оказался не в состоянии: был скован боем по всему фронту. Гораздо хуже обстояли дела на левом фланге, где действовали батальоны Топильера. Преодолеть реку им по-прежнему не удавалось: авиация врага наносила непрерывные удары по пунктам переправ.

Гитлеровские бомбардировщики часто появлялись и над плацдармами, захваченными в районах Нов. Млыны и Пекарево. Саперы уже возвели здесь наплавные мосты, и немецкие летчики особенно рьяно старались их уничтожить. Однако то ли они нервничали, опасаясь огня наших зенитных пулеметов, установленных на прибрежных кручах, то ли неправильно выходили на цель, но достичь желаемого им никак не удавалось.

С наблюдательного пункта Тимофеева, расположенного неподалеку от реки, я не раз имел возможность следить за тем, как они бросали бомбы, пикируя на мосты. Выплескивая высоко вверх огромные кипящие фонтаны, один за другим гулко раскатывались над рекою взрывы, перемежаемые свистом бомб и воем моторов. Тяжело бились о берег крутые, в бахроме грязно-белой пены волны, рябили воду осколки и пули. Казалось, вот-вот этот смерч, обрушившись на зыбкие сооружения, разнесет мосты в щепки и похоронит их останки в бурлящем водовороте. [94]

Но едва бомбардировщики, сбросив весь боезапас, пропадали из вида, переправы вновь начинали функционировать как ни в чем не бывало. И в этом аду нам удавалось перебрасывать на противоположный берег почти все, в чем нуждались части, уходившие с боем на юг.

Постоянно подвергаясь смертельному риску, саперы круглосуточно несли на переправах и нелегкую комендантскую службу, выказывая редкую отвагу и присутствие духа. Вспоминается такой эпизод. Во время авианалета у Пекарево противнику удалось разрушить несколько звеньев моста. Тяжелая бомба упала совсем рядом, разметав, словно игральные карты, дощатый настил и покорежив металлические понтоны. Один из них затонул от пробоин в двух шагах от артиллерийской упряжки, мчавшейся вскачь навстречу своей гибели. Лошадей посекло осколками, ездового отбросило взрывной волной в сторону, а орудие накренилось и упало в воду. Вслед за ним нырнул сапер Василий Разин. В мгновение ока он накинул на пушку трос, закрепил намертво один конец, а второй вытянул на берег. С помощью тягачей орудие было спасено. В короткие сроки восстановили и мост.

В районе Нов. Млыны переправу обеспечивали саперы из взвода младшего лейтенанта А. Ф. Патракова. Командира взвода отличало не только хорошее знание своей боевой профессии, но и большое личное мужество. Он воевал в составе нашей дивизии с первых дней ее нахождения на фронте, неоднократно выполнял ответственные задания по подрыву важных объектов в тылу врага, слыл искусным и хладнокровным минером. Хорошую практику получил Патраков и в оборудовании переправ в период форсирования рек Жиздра и Рессета. Поэтому и на Сейме с такой задачей он справился безупречно, организовав пункт переправы под огнем и бомбежкой врага в кратчайшие сроки. Находясь на самых опасных местах, офицер лично руководил затем пропуском войск и боевой техники, показывая образцы смелости, находчивости и распорядительности при восстановлении разрушенных участков моста. В одной из бесчисленных бомбежек Александр Федорович Патраков погиб. Он был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

Под стать командиру были и многие подчиненные Патракова. Среди них редкое бесстрашие и какое-то обостренное чувство личной ответственности за выполнение [95] любого полученного приказа выделяли младшего сержанта Ивана Сопалева. Под градом пуль и осколков он со своим отделением сутками находился на пункте переправы, ценой неимоверных усилий обеспечивая ее высокую пропускную способность. Вымокшие до нитки, оглушенные взрывами, с руками, покрытыми кровавыми мозолями, Сопалев и его подчиненные, казалось, даже не замечали, что временами находятся на волосок от смерти. Выносливости и выдержке саперов поражались даже пехотинцы, которые сами нередко попадали под бомбежки и артобстрелы и приучились сохранять присутствие духа в самые тяжелые моменты.

Примеров, подобных названным, можно было бы привести сколько угодно. В стремлении выполнить боевую задачу, нанести поражение врагу советские воины шли на все, не жалея и собственной жизни. Их тяжелый, самоотверженный труд, воинское мастерство и моральная закалка явились решающей предпосылкой, позволившей нам относительно быстро форсировать в ряде мест Сейм, сломить сопротивление противника и перейти к его преследованию.

Забегая вперед, лишь добавлю, что столь же беззаветно трудились наши саперы и в последующем, обеспечивая форсирование Десны, Днепра, Припяти. Командование высоко ценило их героизм и ратное мастерство. В числе самых мужественных и бесстрашных воинов 322-й стрелковой, отличившихся на Днепре, звания Героя Советского Союза были удостоены и саперы: старший лейтенант И. В. Южанинов, младший сержант В. А. Разин, рядовой Н. А. Сараев. Двое последних прошли с дивизией через все испытания до конца ее славного и трудного пути...

Итак, к исходу 7 сентября передовые наши батальоны овладели крупным населенным пунктом Борзна, продвинувшись за день боев почти на 30 километров. По тем временам подобный темп наступления для стрелковых частей считался очень высоким. Как и в период Глуховской операции, здесь опять успешно поработали полковые и дивизионные разведчики. Они своевременно выявляли маршруты отхода противника и места расположения его резервов, выискивали обходные пути, позволявшие выходить на фланги и в тыл к немцам, определяли выгодные рубежи на случай отражения контратак, существенно облегчая [96] командирам и штабам руководство частями и подразделениями.

На подступах к Борзне далеко вперед выдвинулась группа разведчиков во главе со старшим сержантом Михаилом Воробьевым. На окраине небольшого населенного пункта они заметили две автомашины с отцепленными орудиями. Немецкие автоматчики, располагавшиеся поблизости, всполошились и первыми открыли огонь. Отстреливаясь и прячась за постройками, Воробьев повел своих бойцов в обход, чтобы ударить фашистам в спину. Однако те не стали дожидаться. Потеряв нескольких солдат в перестрелке, они бросились к машинам и удрали из села, оставив в качестве трофея две исправные пушки.

В этот же период произошел эпизод, о котором поведал своим сослуживцам бывалый разведчик сержант П. Рянзин:

Едва остался позади Сейм, мы получили задачу пробраться в тыл к немцу, — вспоминал он позже. — Скрытно вышли к окраине одного села, залегли на опушке рощи, стали наблюдать. Немцев, по всей видимости, тут было немного. У самой крайней хаты стояли под ветлами две легковушки и грузовик, возле них — ни души. Ну, думаю, с добычей будем — на таких лимузинах у фашистов начальство раскатывает.

Как только стемнело, разделились мы на три группы, незаметно подкрались к этой хате и окружили ее. Часовых возле не было; видать, немцы чувствовали себя в полной безопасности и поленились даже выставить охрану. Я стукнул тихонько в дверь, выглянула старуха хозяйка. «Есть немцы?» — спрашиваю. «Есть, — отвечает, — пятеро, и все спят». — «Ну, тогда зажги лампу в избе, а дверь не закрывай, да смотри, чтобы никто не проснулся!» — «Хорошо, — говорит, — так и сделаю».

Пока я шептался с ней, мои ребята встали возле окон. Едва вспыхнул свет, мы неслышно, с автоматами наготове проскользнули в дверь. Немцы спали так крепко, что пришлось будить. Все пятеро, среди них один или два офицера, были настолько ошарашены нашим появлением, что не стали сопротивляться и беспрекословно расселись по машинам. Пользуясь тем, что сплошной линии фронта не было, мы без особых происшествий и со всеми удобствами добрались на их же транспорте до своих. Пленные передали нашему командованию какие-то бумаги и карты... [97]

Силы и намерения противника интересовали не только командиров и разведчиков. Каждый боец понимал ценность любых данных на сей счет и старался заполучить их. Вот как поступил однажды солдат В. Кичилин.

После ранения в ногу, полученного уже за Сеймом, он добирался на конной повозке до расположения медико-санитарной роты. Ехал в одиночку и, как видно, уклонился в сторону от указанного пути. Неожиданно из придорожных кустов выскочил немецкий офицер. Наставив на Кичилина автомат, он на ломаном русском языке скомандовал: «Сдавайся, рус! Ты есть в плену!» Ничего другого, как бросить вожжи и поднять руки, безоружному раненому солдату не оставалось. Он слез с повозки и заковылял по дороге в двух шагах впереди фашиста, который почему-то предпочел пеший способ передвижения. Шли долго, и все время гитлеровец держал автомат наготове. Лишь под конец, когда, по расчетам Кичилина, до немецких позиций осталось совсем немного, офицер прибавил шагу и поравнялся со своим пленником. «Теперь или никогда!» — решил солдат и, бросившись на гитлеровца, схватил его за горло. Неожиданность нападения ошеломила немецкого офицера, да и силенкой природа Кичилина не обидела. Прикончив своего конвоира, он забрал у него документы, карту с нанесенной обстановкой, автомат, потом вернулся к своей повозке и уже без происшествий добрался до штаба полка. Там очень пригодились и эти сведения.

На подступах к Десне

Противник всеми силами пытался если не остановить, то хотя бы замедлить продвижение советских войск, выгадать время для организации обороны на промежуточных и тыловых рубежах. Не имея на данном направлении оперативных резервов, он снимал батальоны и роты с одних участков и латал ими оборону на других, там, где она рушилась под нашим натиском. Особенно яростно в течение трех-четырех суток оборонялся против нас один из таких батальонов из состава 217-й пехотной дивизии врага в районе Комаровка, Берестовец. В том бою только один орудийный расчет Василия Ткаченко уничтожил до взвода гитлеровцев, накрыв точными попаданиями их машины с пехотой. [98]

Полки 322-й, преодолевая сопротивление противника, приближались к новому водному рубежу — впереди лежала Десна.

Вырвавшись на оперативный простор, 60-я армия была вынуждена наступать на чрезмерно широком фронте с открытыми флангами. Создавшаяся обстановка диктовала необходимость усилить группировку войск левого крыла. С этой целью 13-я армия форсированным маршем была переброшена с правого фланга Центрального фронта на левый. К 8 сентября 1943 года ее 15-й и 28-й стрелковые корпуса, прибыв в район Лукново, Добротово, Ленинское, Кролевец, начали подготовку к наступлению вдоль южного берега Десны.

На следующий день в эту армию был передан и 17-й гвардейский стрелковый корпус, в составе которого воевала наша 322-я дивизия. При этом она получила задачу прочно закрепиться на рубеже Бондаревка, Ядуты, Борзна и, имея передовые отряды на линии Холмы, Оленовка, обеспечить ввод в сражение частей 13-й армии. До 12 сентября мы вели упорные бои с гитлеровцами на этом рубеже, отбивая их контратаки со стороны Ильинцы, Мавошино, после чего сами повели наступление на Берестовец, Комаровку, Дуболуговку и овладели этими населенными пунктами.

После того как Харланов очистил от противника село Вел. Кошелевка, для наращивания усилий из-за его правого фланга был введен в бой второй эшелон — полк Тимофеева. Продвинувшись с ходу в сторону деревни Дремейловка, он разгромил находившийся там гарнизон противника, перерезав железнодорожную ветку Чернигов — Нежин.

Это была последняя рокада, позволявшая неприятелю маневрировать силами по фронту. Не случайно он пытался потом вернуть ее, предпринимая активные действия по ночам, на что раньше не отваживался. Но и такие контратаки оканчивались безуспешно.

Характерный в этом отношении эпизод произошел у деревни Дроздовка, освобожденной от захватчиков подчиненными Тимофеева. Восемь немецких танков на следующую же ночь скрытно зашли к ним в тыл и с рассветом вместе со своей пехотой, наступавшей с фронта, навалились на наших бойцов. Первым обнаружил танки командир орудия старший сержант Степан Долгий. Быстро развернув [99] пушку, он поймал в перекрестие прицела головную машину и подбил ее бронебойным снарядом в тот момент, когда она выползала из лощины. Танк встал, загородив путь всей колонне. Прошло несколько минут, прежде чем задние машины смогли развернуться в линию и возобновить атаку, обрушив весь огонь на позицию храбрых артиллеристов. Те отвечали на каждый снаряд снарядом. Степан Иванович Долгий, удостоенный впоследствии звания Героя, в том неравном бою погиб, однако гитлеровские танки не прошли. Их отразили и рассеяли подоспевшие на помощь расчеты соседних орудий и стрелки. С большими потерями откатилась назад и пехота, пытавшаяся овладеть Дроздовкой с фронта.

То, что никак не удавалось гитлеровцам, оказалось вполне под силу бойцам 1087-го полка. В одну из ночей две стрелковые роты во главе с заместителем командира батальона старшим лейтенантом Н. А. Курятниковым стремительно атаковали село Красное, расположенное на большаке Чернигов — Киев, и, освободив его, перерезали важнейшую коммуникацию противника. Налет был столь внезапен, а натиск так решителен, что бойцы и без танков управились с врагом, захватив большую группу пленных, до сотни лошадей с повозками, нагруженными различным военным имуществом, несколько автомашин и мотоциклов.

Теперь уместно, пожалуй, ближе познакомить читателей с человеком, осуществившим эту дерзкую операцию. Я и сам, кстати, впервые встретился с ним в то время, к которому относятся описываемые события. А дело было так.

Дня через два после захвата Красного я наведался к Тимофееву, чтобы уточнить задачи его полку. Мы расположились с Петром Клементьевичем за столом в саду, где росло десятка три яблонь и груш. Утро выдалось погожее. Синее небо, яркая зелень плодовых деревьев, изумрудная, в блестках росы трава — все дышало свежестью и безмятежным покоем. Одним словом, картина представлялась идиллическая. Единственное, пожалуй, что не гармонировало с нею, были мы сами — покрытые пылью, поглощенные с утра заботами и совсем не настроенные любоваться красотами природы. Более того, каждый из нас охотно променял бы всю эту благодать на промозглую сырость дождливого и туманного утра, исключающего полеты [100] немецкой авиации. Покончив с делами, мы свернули карты и по тропке, петлявшей меж яблонь, направились к калитке.

Напротив, у хаты, в которой жили полковые разведчики, я увидел в кругу бойцов офицера в шинели, наброшенной на плечи, и без головного убора. Он был не брит и грязен, на чумазом лице только блестели глаза да зубы. Офицер что-то оживленно рассказывал солдатам, жадно затягиваясь самокруткой.

— Это что за «гусар»? — удивленно обернулся я к Тимофееву. — И почему позволяете своим офицерам разгуливать в таком затрапезном виде? Ждете, пока я накажу его своей властью?

— Так это ж Курятников! Только что вернулся с задания, — торопливо шепнул Петр Клементьевич, убоявшись, что я и впрямь приведу свою угрозу в исполнение прежде, чем прояснятся «смягчающие» обстоятельства. — Не успел еще привести себя в порядок...

Фамилию этого офицера я уже слышал не однажды. И чаще всего она упоминалась в тех случаях, когда из 1087-го полка доносили об особенно успешных поисках, засадах и налетах на врага. Однако познакомиться с Курятниковым не приходилось, и теперь я прямиком направился к группе солдат.

Завидев нас, старший лейтенант быстро смахнул с плеч шинель, оправил гимнастерку и, подав команду бойцам, сам принял стойку «смирно». Поздоровавшись, я поинтересовался, что он делал ночью в тылу врага и кто его туда посылал.

— Разрешил идти в разведку командир полка по личной моей просьбе, — ответил старший лейтенант. Оглянувшись на Тимофеева, словно призывая его в свидетели, он пояснил: — Было приказано уточнить обстановку на участке западнее села Красное.

— Ну и как, уточнили? — спросил я.

— Так точно, — ответил Курятников. — Картина в общем-то ясная.

Лица окружавших нас разведчиков при последних его словах расплылись в улыбке. Усмехнулся, довольный, и Тимофеев.

— Картина вполне ясная, — подтвердил он. — Если уж один Курятников с группой солдат наломал там дров и [101] опять захватил пленных, то целый батальон поднимет такой тарарам, что небу станет жарко...

Заметив мой вопрошающий взгляд, Петр Клементьевич виновато пояснил:

— Я не спешил доложить вам о результатах этого налета, пока сам не увижу Курятникова и не проверю данных. А задачу их батальону вы именно так сейчас и ставили — очистить Киевское шоссе западнее Красного...

Из дальнейшего разговора с командиром полка я не без удивления узнал, что старший лейтенант Курятников еще недавно числился помощником начальника химической службы 1087-го полка, но несколько месяцев весьма успешно командовал стрелковой ротой. Что отличается он незаурядной храбростью и охотно берется выполнять самые рискованные задания.

— В общем, сейчас Курятников уже замкомбата, — заключил Петр Клементьевич. — Думаю, он далеко пойдет. А впрочем, поживем — увидим...

До Десны было рукой подать, и вперед опять устремились разведчики. Одна из групп достигла реки около полуночи. Взошла луна, и бойцы различили на серебряной глади воды какие-то черные силуэты. Это были немецкие грузовые баржи, стоявшие на якорях у противоположного берега. Сразу возникла мысль захватить их и использовать потом для десантирования.

Прежде всего требовалось переправиться через реку. Выход из положения нашел солдат С. Алтунин. Он вплавь переплыл Десну и пригнал с другого берега лодку, на которой бойцы и подобрались бесшумно к баржам. Остальное было делом привычным. Прежде всего разведчики захватили пароход «Короп», стоявший у самого причала; его команда из двенадцати гитлеровцев сдалась, не оказав сопротивления. Затем перебрались на три баржи, груженные различным имуществом и бочками с горючим. Пока одна группа бойцов выполняла свою задачу на берегу, выявляя огневые точки врага и разыскивая места для переправ, остальные перегнали на свою сторону захваченные плавсредства и сдали их подоспевшим пехотинцам.

Передовые отряды от Харланова и Тимофеева в составе усиленных батальонов вышли к Десне на участке Ладинка, Барсуков. С ходу на подручных средствах они [102] начали форсировать реку, перенося боевые действия на противоположный берег. И опять самоотверженно способствовали этому мужественные саперы.

Рядовой В. Чабан, возглавлявший группу саперов, получил приказ быстро соорудить две пристани под паромы возле деревни Надиновка. Стоя по пояс, а то и по горло в холодной воде, надсаживаясь под тяжестью многопудовых рам и прогонов, воины работали ловко и привычно, словно не свистели над головами пули, наугад выпущенные врагом, и не было вокруг кромешной тьмы. Ровно через два часа Чабан с трудом выбрался на берег и лаконично доложил: «Готово!» Через этот пункт в течение ночи была переправлена вся артиллерия дивизии.

На другом участке, близ деревни Смолино, возникла неожиданная задержка: трос от парома, осевшего в воде под тяжестью техники, зацепился за грузовик, затонувший на середине реки, и переправа застопорилась. Сапер Иван Шиков напрасно пытался снять паром с этого «прикола», трос натягивался как струна, но своей добычи не выпускал. Тогда, сорвав с себя гимнастерку с документами, Шиков бросился в воду. Много раз пришлось нырять ему на дно, прежде чем удалось отцепить проклятый трос. И паром опять стал исправно курсировать между берегами.

Напористо действовали и стрелки при захвате плацдармов. В первые минуты многие были ранены. Среди санинструкторов, оказывавших первую помощь, была и младший сержант Надя Королева. Переползая от укрытия к укрытию, она ловко бинтовала раненых, поила водой из своей фляги, успокаивала тех, кто метался и стонал от боли, старалась быстрее эвакуировать в тыл тех, кто находился в тяжелом состоянии.

Покончив со своими нелегкими обязанностями на захваченном берегу, Надя, прихватив сумку с медикаментами, пробралась на передний край. Вскоре стрелки опять поднялись в атаку. Младший сержант Королева поспешила за ними, туда, где жарче кипел бой, где чаще раздавались возгласы: «Санитара!» Едва ли она думала в эти минуты, что сама может погибнуть от пули, осколка или от руки уцелевшего в сумятице боя фашиста. Однажды было так. Надя только что закончила бинтовать бойца, истекавшего кровью в отбитой немецкой траншее, как откуда [103] ни возьмись в десятке шагов появилось несколько гитлеровцев. Смелая девушка не растерялась. Выхватив крохотный трофейный пистолет, подаренный полковыми разведчиками, она выстрелила несколько раз в офицера, который возглавлял эту группу, и убила его. Остальные, как ни странно, предпочли убраться восвояси. За мужество и находчивость, проявленные в том бою, Надя Королева была награждена вторым орденом Красной Звезды.

Когда все три стрелковых полка уже вели бой в основном на том берегу Десны, саперы из состава 35-го штурмового инженерно-саперного батальона приступили к постройке деревянного низководного моста в районе села Надиновка. Несмотря на помехи, чинимые гитлеровской авиацией, эту задачу они выполнили образцово. Вслед за артиллерией, транспортом и тылами дивизии по этому мосту переправились через реку и корпусные части.

В течение следующего дня наши передовые отряды освободили от противника населенные пункты Смолино и Лебедевка (Гнилуша) и развили наступление в западном направлении. Следом двигались главные силы. Уничтожая по пути сопротивлявшегося врага, они устремились к Днепру.

Одновременно с организацией непосредственных боевых действий нам приходилось, что называется, вплотную вести подготовку к форсированию такой широкой и полноводной реки, как Днепр. Всем командирам частей и подразделений был отдан мною строжайший приказ заблаговременно готовить десантно-переправочпые средства. Опыт боев на Сейме и Десне не позволял питать надежд на то, что армейские понтонные парки, постоянно отстававшие в период операции от дивизий первого эшелона, смогут на этот раз достичь днепровских круч к тому часу, когда нам прикажут начать форсирование. Рассчитывать по-прежнему приходилось лишь на подручные средства, поскольку табельных, за исключением самых легких, в полках не было.

В редкие минуты затишья бойцы разыскивали в опустошенных войной населенных пунктах ящики и бочки, запасали бревна и доски, скобы и гвозди, проволоку и веревки — все, что могло пригодиться для сооружения плотов и паромов. Саперы чинили лодки, которые везли за собою еще с Сейма, заготовляли сваи, рамы и другие [104] деревянные конструкции, необходимые для устройства легких мостов, пристаней, эстакад. В заготовке подручных средств им помогали местные партизаны — угоняли из-под носа немцев и прятали до поры в камышах лодки, дощаники, плоты.

Командиры полков и батальонов, используя редкие паузы в боях, учили личный состав различным способам форсирования водных преград. Солдат и офицеров практически знакомили с образцами простейших переправочных средств, изготовленных из местных материалов, показывали, как лучше использовать их для переброски людей, вооружения, грузов через широкую и глубокую реку. Эти занятия проводились обычно в подразделениях второго эшелона, близ озер, прудов и других водоемов. Солдаты учились с полной выкладкой переправляться на противоположный берег, держась за бревно, доску или другой плавучий предмет, быстро занимать места в лодках и на плотах, вести с них прицельный огонь, решительно действовать при высадке на берег. Все занимались с большим рвением, понимая, как пригодятся скоро каждому полученные навыки. Одновременно командный состав изучал организацию пунктов переправ и комендантской службы на них.

Ой Днипро, Днипро!..

К рассвету 21 сентября полки вышли к Днепру на участке Сивки, Сорокошичи. Нам было приказано захватить плацдармы на западном берегу реки. В последующем передовым отрядам предстояло переправиться через Припять в районе Заполье, Черевач, Опачичи. Для отвлечения противника было приказано организовать ложные переправы близ устья Припяти.

Полуразбитые фашистские части, отступавшие перед фронтом действий дивизии, успели переправиться на противоположный берег Днепра. Однако, как доносила разведка, сплошных оборонительных сооружений у них там не оказалось. Траншеи и окопы были оборудованы лишь на отдельных прибрежных участках и у населенных пунктов, расположенных близ Днепра. Подступы и зеркало реки обстреливались, кроме того, артиллерией и минометами из глубины обороны противника. [105]

Эти сведения дополнили партизаны из местного отряда народных мстителей «За Родину», с которым мы установили связь. Они сообщили, что в селах Оташев и Домантово за Днепром расположены опорные пункты немцев; в Опачичах стоит многочисленный гитлеровский гарнизон, а в Чернобыле помимо пехоты находится тяжелая артиллерия врага.

В полосе, предназначенной для форсирования нашей дивизий, Днепр имел в ширину около 350 метров, при скорости течения 0,6 метра в секунду. Пологий восточный берег облегчал войскам выход к реке, а густой кустарник маскировал людей и технику от наземного и воздушного наблюдения. Продвижение транспорта затруднял, правда, сыпучий песок в пойме реки: от прибрежных сел Сивки и Сорокошичи до самого уреза воды никаких дорог не было, как и мостов на всем этом участке Днепра. Гитлеровцы, уничтожив их, привели в негодность и все имевшиеся баржи и лодки, чтобы нам ничего не досталось. К счастью, лесоматериалы для постройки плотов и паромов в изобилии имелись достаточно близко от реки.

В своих оперативных расчетах неприятель исходил из того, что советским войскам не удастся преодолеть с ходу столь трудное препятствие, каким был Днепр. Стремясь укрепить моральный дух своих солдат и офицеров, фашистская пропаганда все это время неумолчно твердила, что о днепровские берега в прах разобьется наступление наших армий и что в битве на Днепре верх непременно одержит германское оружие.

Гитлеровское командование не только многократно и во всеуслышание заявляло об этом, но и делало все возможное, чтобы остановить на этом, исключительно выгодном во всех отношениях, естественном рубеже советские войска, потопить и рассеять их на переправах, а затем ввести в сражение сильные резервы, нанести контрудар и опять перебросить боевые действия на Левобережную Украину.

Мы же со своей стороны думали только о том, чтобы с ходу перескочить через Днепр и развить решительное наступление на западном его берегу.

Переправу было решено начать в том же тактическом построении, что и на Десне. Первыми опять форсировали реку усиленные стрелковые батальоны от 1087-го и 1089-го полков. С захватом плацдармов в районах Верхних [106] и Нижних Жаров они обеспечивали переправу главных сил дивизии, а в последующем продолжали наступление в качестве передовых отрядов. Поскольку полоса предстоящих действий смещалась несколько к северу и полк Харланова выходил за правую разграничительную линию, пришлось произвести частичную перегруппировку сил. Что же касается порядка и способов форсирования, то все это было уточнено с каждым командиром в отдельности.

К исходу дня все части и подразделения подтянулись к реке, насколько позволяли местность и условия маскировки. Стрелки, артиллеристы, воины других специальностей тотчас взялись за топоры и пилы. Одни заготовляли бревна и жерди под паромы, другие собирали хворост и вязали фашины для выстилки маршрутов, ведущих через песок к пунктам переправ, третьи сколачивали лодки и плели тросы для транспортировки плавучих средств. В качестве инструкторов работой руководили саперы, которые перед этим расчистили от мин подходы к реке и оборудовали съезды, организовали пункты паромных переправ и выбрали места для наплавных мостов, собрали паромы и построили пристани. Работа двигалась споро, несмотря на частые артиллерийские и авиационные налеты противника. Погода стояла сухая, малооблачная, и вражеские самолеты непрерывно выискивали и бомбили места скопления пехоты, техники, переправочных средств.

Тем временем передовые подразделения продолжали прощупывать уязвимые участки в обороне гитлеровцев за рекой.

...Укрывшись в прибрежных кустах с группой бойцов и тщательно обшарив с помощью бинокля противоположный берег, офицер Н. А. Курятников принял решение послать на ту сторону разведку и выяснить, много ли сил у противника в селе Нижние Жары. Вскоре из кустов, скрывавших тихую заводь в пойме, отвалили две рыбацкие лодки. Солдаты гребли бесшумно и сильно. Через полчаса они уже скрылись в тени высокого правого берега.

Прошел час, другой. На той стороне все было спокойно. Однако тревога за судьбу своих людей не покидала Курятникова. Он то и дело посматривал на часы, сожалея [107] в душе, что ему самому не позволили в этот раз лично отправиться в разведку. Наконец, когда над рекой стали опускаться сумерки, послышался шум уключин. Через несколько минут в прибрежный песок ткнулась носом первая лодка, рядом причалила вторая. Известие, которое доставили разведчики, обожгло Курятникова радостью: в Нижних Жарах немцев не оказалось!

Немедленно известив об этом подполковника Тимофеева, старший лейтенант с его разрешения (командир батальона был ранен и находился в медсанбате) вывел свой батальон на берег Днепра и приказал приступить к форсированию. Часть бойцов пустилась вплавь, удерживаясь на воде с помощью досок и бревен, другие вскочили в лодки, третьи с длинными шестами в руках заняли места на плотах. Переменчивая военная судьба, как видно, благоволила к Курятникову. И на этот раз ему удалось блестяще осуществить дерзкий и рискованный замысел. Как ни удивительно, немцы не заметили, что в сумерках под самым их носом через Днепр переправился целый батальон советской пехоты. Выбравшись на берег, стрелки миновали безмолвное и безлюдное село Нижние Жары, повернулись лицом на север, атаковали противника в Верхних Жарах и, выбив его оттуда, захватили плацдарм, намеченный для переправы полка.

Это была редкостная удача. В целом форсирование Днепра осуществлялось, как известно, в тяжелейших условиях, изобиловавших драматическими событиями, и потребовало от войск и командования предельного напряжения сил, воли, мужества.

Об этом можно судить отчасти хотя бы по той обстановке, в которой пришлось преодолевать водную преграду подчиненным И. С. Харланова, действовавшим по соседству с полком Тимофеева. Переправа здесь началась лишь с наступлением ночи: засветло нельзя было приподнять голову над прибрежными кустами, не рискуя вызвать немедленный огонь пристрелявшихся пушек, минометов, тяжелых и ручных пулеметов врага. Однако и ночью, едва только полк приступил к форсированию, в небе сразу вспыхнули десятки осветительных ракет, а на воду легли багряные блики пожаров: чтобы лучше видеть пункты переправ, гитлеровцы подожгли прибрежные селения. Вслед за этим поверхность реки вспенилась ох пуль, мин, снарядов... [108]

Первой преодолевала опасный рубеж севернее села Теремцы 7-я стрелковая рота. Ее командир Иван Никифорович Чернов был закаленным кадровым офицером. Он отважно воевал под Касторной, Воронежем и Щиграми, бил захватчиков на Сейме и Десне. Не испытывал страха и теперь, хотя отлично сознавал, что задача выпала неимоверно трудная: гитлеровцы наготове и приложат все усилия, чтобы потопить смельчаков в реке. Вся надежда была на быстроту, дерзость и четкую согласованность действий личного состава.

По команде Чернова в одну минуту были спущены на воду плоты, легкие паромы и лодки, уключины которых обернули тряпками. Отделение за отделением проворно заняли свои места, и вот уже пестрая флотилия отчалила от берега. Первые несколько минут плыли без помех: снаряды выплескивали фонтаны воды поодаль, а пулеметные очереди проносились над головой. Но чем ближе подступал холмистый правый берег, тем чаще метили смельчаков пули и осколки. Солдаты гребли без передышки, не разгибаясь, все промокли до нитки, но сидели не меняя позы, словно малейшее движение могло привлечь внимание и прицельный огонь врага. Слышались лишь команды старших, всплески воды да стоны первых раненых. Когда до берега осталось совсем немного, с крутого откоса дробно застучал пулемет, торопливо застрекотали автоматы. Огонь, к счастью, оказался малоэффективным: наших бойцов уже прикрывала береговая круча. Попрыгав в воду, стрелки Чернова бросились вверх по откосу...

Когда 7-я рота захватила узкую кромку берега, противник попытался столкнуть бойцов в Днепр, Немецких пехотинцев, как оказалось, гнали в бой не только командиры, но и пулеметы эсэсовских заградительных отрядов. Гитлеровцы навалились крепко, но советские бойцы не дрогнули.

— Ни шагу назад! Позади Днепр! — услышали они властный голос Чернова и увидели его самого в передней цепи.

Около часа бойцы то отбивали натиск врага, то сами теснили его. Наконец им удалось очистить от гитлеровцев все окопы, отрытые по береговому откосу. Потери были относительно невелики, но боеприпасы оказались на исходе, и Чернов приказал беречь каждый диск, каждую гранату. При повторной попытке немцев сбросить [109] стрелков с кручи командир роты выдвинул влево двух пулеметчиков, чтобы те приняли удар на себя.

Маневр удался. Пока гитлеровцы атаковали позиции пулеметчиков, а бойцы Чернова косили врага фланговым огнем, на берег начали высаживаться вторые эшелоны стрелковых батальонов, множа силы защитников плацдарма...

Столь же мужественно форсировали Днепр стрелки 1-го батальона 1089-го полка. Метрах в ста от берега у лодки, в которой переправлялся со своими солдатами офицер Е. Калабин, отбило снарядом нос. Лодка тотчас затонула, и до берега пришлось добираться вплавь. Некоторые бойцы утонули в своем тяжелом снаряжении, некоторые упали у самого берега, подкошенные пулями, но те, кто выбрался на песок, атаковали захватчиков, засевших на круче, с такой яростью, что никому из них не удалось унести ноги. В одной из траншей бойцы обнаружили телефонный аппарат и пачку ракет. Находке особенно обрадовался Калабин. Он уже засек несколько артиллерийских позиций врага, невидимых с нашего левого берега. Подключив к трофейному аппарату конец телефонного провода, который он тянул за собою через реку, офицер вошел в связь с КП дивизии. Обменявшись позывными, он попросил к телефону полковника Никитина.

— Я сейчас буду немецкими ракетами указывать их цели, — крикнул в трубку Калабин. — Артиллерийские позиции расположены недалеко от нас.

— Действуйте! — обрадовался Иосиф Андреевич. — Сейчас переключу на вас целый дивизион. А вы корректируйте его огонь.

В этот момент поблизости от Калабина раздался выстрел и пуля обожгла ему щеку. Это стрелял притворившийся убитым гитлеровец. Выстрелив в него из пистолета и убедившись, что теперь враг действительно мертв, офицер взял в руки ракетницу и принялся за дело. Вскоре на немецкие пушки обрушились из-за реки наши орудия. Следя за разрывами снарядов, Калабин скорректировал огонь. Потом пустил ракеты в сторону другой цели. Когда вражеские пушки замолкли, находчивый офицер поднял своих людей в атаку.

Метров через двести опять наткнулись на траншею немцев, — вспоминал потом Калабин. — Оттуда ударили пулеметы. Повел я бойцов в обход. Вскоре в темноте разыскали [110] ход сообщения. По нему вернулись назад, чтобы ударить в спину захватчикам. Скомандовал: «Гранаты к бою!» — и началась схватка. Выбили мы врага, закрепились. Едва я расставил пулеметчиков, как к гитлеровцам подоспела подмога. Подпустили мы фашистов поближе и встретили гранатами, огнем. Они быстро отхлынули, а наши пулеметчики тут же сменили позиции. Вскоре последовали вторая, третья, четвертая контратаки. Я получил два ранения, но продолжал командовать. Потом гитлеровцы подобрались совсем близко и начали забрасывать нас гранатами. Кто-то из наших, я сам видел, на лету поймал гранату и бросил ее обратно. Выручили нас пулеметчики: до этого берегли патроны, стреляя короткими очередями, а тут стали поливать, как из брандспойта. И враг опять не выдержал. Стойкость бойцов, их вера в победу, боевое мастерство решили исход дела. Пятачок, который удалось захватить, назад не отдали...

Ожесточенный бой на небольших по размерам плацдармах, захваченных на том берегу Днепра, не стихал весь день 22 сентября. Стрелки, вооруженные легким оружием, с трудом отбивали натиск врага; основная масса артиллерии должна была переправиться лишь на следующую ночь, а пока она поддерживала своим огнем пехоту, стреляя через Днепр.

В числе первых изготовились форсировать реку артиллеристы 2-го дивизиона 886-го артиллерийского полка, сосредоточившиеся на исходном берегу после полудня 22 сентября. Отдав необходимые указания по маскировке орудий, их командир, капитан Н. П. Янков, поднялся на пригорок и глянул на пустынную в этот час реку. За рекой кипел бой, непрерывно грохотали взрывы, вздымались к небу густые клубы дыма.

— Горит Украина, горит, родная, — с болью в голосе произнес за спиной Янкова командир расчета младший сержант Григорий Онищенко. — И сколько ей, многострадальной, вытерпеть довелось за две мировые войны! Ну ничего, придет час, за все рассчитаемся с фашистами...

В ожидании начала переправы артиллеристы расположились в густой прибрежной роще, куда тоже время от времени залетали тяжелые немецкие снаряды. Командир дивизиона капитан Янков нетерпеливо расхаживал по полянке, обдумывая, каким образом лучше выполнить полученный приказ о переправе всех орудий на правый берег [111] реки в течение ночи. Надеяться, что саперы с наступлением темноты быстро наведут мосты, было нереально. Обещанные их артполку понтоны еще не подошли. Это заставляло самому искать выход из положения. Опыт подсказывал, что самое время начинать вязать плоты.

Артиллеристы с жаром взялись за работу, в эти тревожные часы перед боем вынужденное безделье тяготило их. И хотя лихорадочный стук топоров все чаще заглушали разрывы снарядов (немцы продолжали наугад бить по зарослям), дело двигалось споро.

К вечеру плоты были готовы, и с наступлением сумерек артиллеристы начали переправлять орудия на правый берег Днепра. Это потребовало не только большого мужества, но и предельного напряжения физических сил. Пушки вязли по ступицы колес в прибрежном песке, и каждый метр до уреза воды приходилось выстилать хворостом; плоты кренились под тяжестью орудий и плохо слушались весел; волны, вздымавшиеся от разрывов немецких снарядов, грозили опрокинуть плоты на середине реки. И все же, несмотря ни на что, труд и старание бойцов были вознаграждены: в течение ночи вся артиллерия дивизиона переправилась через Днепр и тотчас вступила в бой.

Особенно храбро действовали батарейцы офицера В. Тимошенко. На стыке дорог у одного из сел они первыми отбили контратаку немецкой пехоты. Тогда фашисты бросили на их позицию танки. Артиллеристам и это было не впервой: метким огнем они уничтожили пять гитлеровских машин, после чего остальные уже не отваживались идти вперед, а вели стрельбу из укрытий.

— Воздух! — известили наблюдатели в разгар огневой дуэли.

С запада заходила большая группа «юнкерсов». Орудийные расчеты закатили пушки в окопы, а сами попрятались в щелях. Через минуту дрогнула земля от взрывов фугасок и солнце закрылось плотным облаком пыли. Бомбежка, как показалось многим, длилась целую вечность. Наконец один за другим самолеты отвалили в сторону. Бойцы Тимошенко опять выкатили орудия на прямую наводку, и младший сержант Ф. Анощенко подбил шестой немецкий танк.

Трижды бомбила позиции наших артиллеристов вражеская авиация. Все новые группы фашистов при поддержке своих танков устремлялись в атаку. Людей в батарее [112] оставалось все меньше, кончались и снаряды. Чувствуя, как плотно охватывают их гитлеровцы, командир 6-й батареи уже решил в случае окружения подорвать оставшиеся орудия и прорываться с боем к своим. Но в это время до батареи донеслось и стало нарастать с каждой минутой многоголосое «ура». Это шла подмога. Подоспевший стрелковый батальон стремительной атакой отбросил врага и погнал его перед собой, расчищая дорогу к населенному пункту.

Стрелковые подразделения и части, усиленные артиллерией, в непрерывных ожесточенных боях расширяли и закрепляли позиции, захваченные у врага, перенося центр боевых действий с прибрежной полосы все дальше на запад. Боевые порядки наступающих постоянно пополнялись свежими силами. Переправы теперь функционировали беспрепятственно, их прикрывали наши самолеты, бравшие постепенно верх в единоборстве с фашистской авиацией. Находясь по ту сторону реки, на выносном КП, я поторапливал вторые эшелоны, понимая, как важно с самого начала перехватить инициативу у противника и на земле. 322-я стрелковая форсировала Днепр одной из первых. Несколько раз я сам наведывался на пункты переправ, проталкивая тяжелую технику.

Сентябрьские ночи на переправах... Время до сих пор не изгладило из памяти этих картин. При встречах и беседах с однополчанами все и теперь, более четверти века спустя, видится ярко и зримо, со всеми подробностями и волнениями, которые пришлось пережить когда-то.

Бои на той стороне Днепра не затихали ни на минуту и по ночам. Но артналеты и бомбежки обрушивались на переправы реже. Этим, конечно, пользовались наши войска. Едва темнело, на воду спускались сотни лодок (и откуда их набиралось столько!), десятки паромов и плотов, реку перепоясывали звенья наплавных мостов, а из укрытий и кустов по невидимым в темноте тропинкам и дорогам тотчас устремлялись к воде люди, повозки, машины, тягачи. Тяжело груженные буксовавшие машины толкали в десятки рук бойцы; кони, чуя воду, всхрапывали и рвали постромки артиллерийских упряжек; в колонне машин невесть откуда появлялись вдруг походные кухни, начиналась давка и сутолока, вспыхивали споры — кому первому переправляться на плацдарм. А первыми стремились туда все: наступающие войска испытывали постоянную [113] потребность в людях и боеприпасах, технике и средствах связи, медикаментах и продовольствии. Поэтому приходило в движение все, и если плохо была организована комендантская служба или не проявляли должной распорядительности соответствующие командиры и начальники, то сразу появлялась угроза возникновения пробок на пунктах переправ.

На участке нашей дивизии функционировало три переправы. Одна западнее села Верхние Жары, у отметки 101,5, где курсировало десять рыбацких лодок, к которым присоединилось позже несколько паромов; здесь переправлялись в основном подразделения 1087-го и 1085-го стрелковых полков. Вторая переправа находилась в полутора километрах южнее села Нижние Жары, у устья ручья Старик. Она осуществлялась с помощью паромов и собранного из понтонов моста. И наконец, третью оборудовали у села Теремцы, где переправляли людей и грузы на плотах, связанных из бревен и пустых бочек, скрепленных дощатым настилом.

Следует сказать, что собрать эти паромы и навести наплавной мост удалось уже после того, как основные силы дивизии форсировали реку на подручных средствах. Теперь все это использовалось главным образом для переправы наших тылов и транспорта.

Нехватка понтонного имущества заставляла строить сначала мосты малой и средней грузоподъемности. Чаще всего они были комбинированными — наплавные на фарватере реки и с эстакадами в прибрежной части. В светлое время суток из-за активности вражеской авиации средние пролеты разводились и маскировались в кустах вдоль обоих берегов реки, а с наступлением ночи вновь соединялись в линию. Особую сложность представляла переправа танков и тяжелых артиллерийских систем. Они ждали своей очереди на восточном берегу до той поры, пока не подходили тяжелые понтонные парки, из которых собирались паромы большой грузоподъемности.

Гитлеровцы ожесточенно обстреливали участки переправ, многократно бомбили мосты, топили плоты и паромы. Однако благодаря самоотверженным усилиям понтонеров, всех наших командиров и бойцов форсирование осуществлялось организованно. К исходу 23 сентября 322-я стрелковая полностью переправилась через Днепр. Расчеты немецко-фашистского командования, что наши [114] войска будут надолго остановлены на укреплениях Восточного вала, не оправдались.

Советская Родина высоко оценила мужество и героизм, проявленные войсками 322-й стрелковой дивизии во время прорыва вражеской обороны на Днепре и успешного форсирования таких крупных водных преград, как Сейм, Десна, Припять. Двадцати четырем ее питомцам было присвоено звание Героя Советского Союза. Помимо тех, чьи имена уже назывались, высшего боевого отличия удостоились подполковник И. С. Харланов, капитан Н. П. Янков, старшие лейтенанты Н. А. Курятников и В. Я. Тимошенко, лейтенант И. Н. Чернов, сержант Е. В. Малых, парторг батареи старший лейтенант П. П. Ярцев, пулеметчики солдаты Ф. В. Васильев и С. Т. Клевцов, артиллерист младший сержант Ф. Г. Анощенко, стрелок сержант В. С. Путилин. Воинская доблесть многих других командиров и бойцов дивизии была отмечена орденами и медалями Советского Союза.

Бои за Чернобыль

Пополнив силы и уточнив задачи, дивизия повела дальнейшее наступление в междуречье Днепра и Припяти. Тимофеев двигался с боями на Гдень, Харланов — на Парищев, а 1085-й полк (второй эшелон) уничтожал тем временем разрозненные группы гитлеровцев, скрывавшихся в лесах. В этом промежутке меж двух рек прочных оборонительных позиций, подготовленных заблаговременно, у противника почти не было, что существенно облегчало наши действия. Упорнее всего враг оборонял село Гдень, через которое пролегала основная дорога на Чернобыль. К утру 24 сентября бойцы Тимофеева под прикрытием сильного артиллерийско-минометного огня атаковали это село и полностью освободили его.

В полосе нашего наступления оборону держал 177-й пехотный полк 213-й немецкой дивизии. После того как гитлеровцы подтянули сюда же танковые подразделения, они не только сумели парализовать наши удары, но и сами все чаще наносили ответные.

Около полудня 24 сентября 1087-й полк, прикрывавший правый фланг дивизии, внезапно был атакован крупными силами пехоты противника, действия которой поддерживала с воздуха авиация. Бойцам Тимофеева пришлось [115] отойти на восточный берег Брагинки и закрепиться там. Однако днем позже гитлеровские танки выбили наших стрелков сначала из Гдени, а затем и из Парищева.

В течение двух следующих суток части дивизии во взаимодействии с соседями вели тяжелые бои по восстановлению утраченных позиций. Оба полуразрушенных села по нескольку раз переходили из рук в руки: гитлеровцы стремились удержать их любой ценой, чтобы выиграть время для организации обороны за Припятью; мы же не хотели уступать назад уже отвоеванное.

В этих упорных до крайнего ожесточения боях инициативно и смело действовали бойцы всех подразделений и специальностей. Память сохранила такой вроде бы неприметный эпизод. С началом контратак гитлеровцев на Парищев на окраину села быстро выдвинулся и залег со своим пулеметом ефрейтор Сергей Клевцов. Подпустив фашистов как можно ближе, он открыл внезапный губительный огонь. Пехота противника отхлынула, густо усеяв поле трупами. Но в конце концов ей удалось окружить село. Положение создалось безвыходное. По приказу советские бойцы прорвались к своим через все заслоны врага. Вместе с ними много километров прошагал по лесам и болотам и Сергей Клевцов, тащивший на плечах тяжелый станковый пулемет. Едва выйдя из окружения, он опять пошел в атаку, и его пулемет вновь стал сеять смерть среди гитлеровцев.

Хочется подчеркнуть, что личный состав дивизии, закаленный в непрерывных и тяжелых боях, никогда не падал духом из-за временных неудач. Испытания еще более укрепляли моральную стойкость бойцов и командиров, усиливали их ненависть к врагу и стремление вновь перехватить инициативу. Каждый понимал, что путь к победе, подобно восхождению на крутую гору, пролегает через множество преград и препятствий, на которых можно и оступиться и даже упасть. Но в любом случае нужно упрямо подниматься на ноги, превозмогать боль и усталость, страх и колебания и идти только вперед. А потому после каждой частной неудачи солдаты и офицеры дивизии дрались еще яростней, решительней, искусней...

Отразив контратаки и перестроив боевые порядки, полк Тимофеева во взаимодействии с частями 148-й стрелковой дивизии окончательно выбил захватчиков из села [116] Гдень и погнал их на Парищев. Однако освободить этот населенный пункт одним ударом не удалось. Более того, неудачно закончились для нас и последующие попытки. Дело в том, что наша и 148-я стрелковые дивизии входили в состав разных корпусов и даже армий, поэтому не удавалось сколько-нибудь тщательно организовать их взаимодействие: каждое соединение действовало обособленно, нанося удары на свой страх и риск. Так продолжалось до тех пор, пока 322-ю и 148-ю не подчинили одному командиру корпуса. Тот детально согласовал совместные усилия двух дивизий, и противник был разгромлен, а село Парищев освобождено после двухчасового напряженного боя.

Этот эпизод наглядно убеждает в том, что решение единой тактической задачи нужно всегда возлагать на одного командира, подчиняя ему целиком силы и средства, нацеленные на это. В противном случае усилия в наступлении или обороне будут дробиться, потери множиться, а боевая задача окажется на грани срыва, поскольку в этих условиях не с кого спросить конкретно за ее исполнение.

В боях за Парищев вновь отличились бойцы старшего лейтенанта П. А. Курятникова. Они захватили село и первыми отразили ответный удар гитлеровцев. Однако те лезли напролом, падали под огнем пулеметов и минометов и снова накатывались волна за волной. Курятников находился с бойцами там, где было тяжелее всего, воодушевлял их своим бесстрашием, умело организовывал отпор врагу. Батальон положил множество гитлеровцев, прежде чем тем удалось выбить наших бойцов из села. С подходом же главных сил 1087-го полка яростные стычки за Парищев возобновились. В одной из них Курятников был ранен, однако отправлять в медсанбат его пришлось чуть ли не силой.

Самоотверженно бились с врагом в междуречье Днепра и Припяти и подчиненные полковника Харланова. Бойцы 3-го стрелкового батальона атаковали село, где располагались немецкие артиллеристы, обстреливавшие наши переправы на Днепре. Подступы к селу обороняла гитлеровская пехота. Оценив обстановку, комбат капитан Я. В. Моров принял решение атаковать немцев с двух сторон и прежде всего захватить их артиллерию.

С этой целью взводу младшего лейтенанта П. Елисеева [117] было приказано переместиться направо, охватить село с севера и отвлечь огонь вражеских пушек на себя. Основные силы батальона атаковали тем временем пехоту гитлеровцев на подступах к селу. Понеся урон в людях, та стала медленно отходить к артиллерийским позициям, но путь ей уже отрезали стрелки, просочившиеся по лощине слева. Артиллеристы противника остались без прикрытия, и Елисеев немедленно атаковал их. Расчеты разбежались, оставив исправные пушки и боеприпасы к ним.

Оправившись от неожиданности, немцы предприняли попытку вернуть село: оно позарез было нужно им, чтобы удержать оборону на всем этом участке. Превосходство в силах позволило врагу окружить часть позиций советских воинов, но те и не думали об отступлении.

Девятнадцатилетний комсомолец Иван Леонов, прикрывавший фланг своей роты, непрерывно строчил из станкового пулемета по наседавшим гитлеровцам. Неожиданно сквозь грохот рвущихся поблизости мин он различил характерный треск немецких автоматов у себя за спиной. «Обошли, гады!» — понял Леонов. А тут на беду захлебнулся соседний пулемет: оба номера в нем были тяжело ранены. Тогда, прекратив стрельбу, Леонов кинулся к замолкшему пулемету, быстро подтащил его к своей ячейке и вставил новую ленту. Теперь два «максима», повернутые стволами в разные стороны, стояли в полутора метрах друг от друга. Оказавшись в окружении, Леонов один занял круговую оборону и начал попеременно косить немцев то из одного, то из другого пулемета, не давая приблизиться к себе. Более трех часов продолжался этот беспримерный поединок советского воина с целым взводом фашистских солдат. Когда на исходе были и силы, и боеприпасы, на выручку отважному пулеметчику пришли бойцы соседней роты.

Сломив сильное противодействие гитлеровцев на предмостных укреплениях, дивизия к исходу 29 сентября вышла к Припяти юго-восточнее Чернобыля. Город, расположенный за рекой, был укреплен врагом. Прочную оборону создал он и вдоль западного берега Припяти. Эти и другие данные о характере обороны и силах противника выявили наши разведчики. Их поисковые группы чаще всего действовали с участка соседа слева, уже перебравшегося на ту сторону реки. Разведчики установили, что за Припятью, против расположения нашей дивизии, также [118] есть места, почти не занятые противником. Эти данные подтвердила, перейдя линию фронта через такую брешь, группа жителей Чернобыля, поведавших, как истязают гитлеровские мерзавцы тех, кто не успел уйти из города.

Рассказы жителей Чернобыля опубликовала наша многотиражная газета «За Родину» под рубрикой «Воин, отомсти!». Этот материал прочитали в дивизии все. «Не давать пощады фашистским разбойникам, бить их крепче, уничтожать, как бешеных псов!» — такую реакцию вызвало прочитанное у бойцов и командиров. Еще более конкретно проявлялось это стремление воинов в лозунге «Даешь Чернобыль!», который звучал на коротких митингах и собраниях, проведенных политработниками в полках.

На основании уточненных данных о вражеской обороне я принял решение форсировать Припять на двух участках, с тем чтобы охватить Чернобыль с двух сторон и вынудить фашистский гарнизон к бегству. В соответствии с замыслом определил и задачи стрелковым полкам. Поскольку майор Топильер все еще не подошел со своими батальонами к исходному берегу, я всячески торопил его. Сдерживая натиск бойцов Тимофеева, гитлеровцы отводили часть подразделений за реку, усиливая слабые участки вдоль берега, и промедление, допущенное Топильером, способствовало этому.

Вместе с начальниками артиллерии и оперативного отделения я сам выехал на НП 1087-го полка, чтобы разобраться на месте в обстановке. Немецкая артиллерия, в том числе дальнобойная, непрерывно обстреливала из-за реки боевые порядки наших стрелков. Снаряды ложились и вблизи наблюдательного пункта, расположенного не далее полукилометра от переднего края. Едва я наметил Тимофееву порядок дальнейших действий, как метрах в двадцати от окопа, в котором мы находились, разорвался тяжелый немецкий снаряд. Тучи осколков брызнули в нашу сторону, и Петр Клементьевич был ранен. Пришлось тут же отправить его в медсанбат. Заместитель у Тимофеева выбыл из строя по ранению несколькими днями раньше, поэтому временно во главе полка я поставил начопера дивизии майора Н. К. Панова. По долгу службы он хорошо знал обстановку в полосе наступления, мой замысел, боевые возможности полка и мог обеспечить выполнение [119] только что намеченной задачи: сбить последние заслоны врага на подходах к реке и вслед за 1089-м стрелковым полком форсировать ее на подручных средствах.

В ночь на 30 сентября первыми восточнее Ивановки переправились через Припять бойцы Харланова. Расширив плацдарм на северо-запад, они к шести утра овладели Ивановкой, расположенной к югу от Чернобыля, а около двух часов пополудни ворвались с ходу в город. Немцы совершенно не ожидали такого оборота событий: вся их оборона строилась фронтом на восток. Удар Харланова во фланг и тыл застал их врасплох и вынудил в панике оставить Чернобыль. Используя это обстоятельство, Иван Степанович продолжал развивать наступление и к исходу первого октября завязал бой с подошедшими подкреплениями врага на высотах южнее села Корогод.

Организованно форсировал реку и полк под началом Панова. Для переправы здесь использовали деревянные лодки, переоборудованные таким образом, что намного возросла их устойчивость и грузоподъемность. Несколько пулеметчиков, в том числе уже знакомый нам Сергей Клевцов, добрались до противоположного берега на рыбацких челнах и, заняв позиции на взгорье, обеспечили переправу своим огнем. Не запоздали с высадкой на плацдарм и саперы. До подхода первых паромов с грузами они успели соорудить причалы.

Не задерживаясь на той стороне Припяти, 1087-й стрелковый полк развил наступление и к исходу 30 сентября завязал бой за село Мал. Черевач, прочно укрепленное немцами. Бойцы штурмовали его храбро, сражались инициативно, но росли потери и у них. При спасании раненых товарищей в этом бою вновь отличился Герой Советского Союза сержант Василий Путилин, о смелости и находчивости которого в батальоне, где он воевал, рассказывали прямо-таки чудеса.

Гитлеровцы расстреляли стариков родителей Путилина, живших в деревне Пичановка, Воронежской области, и Василий мстил врагу беспощадно. Свой боевой счет он открыл под селом Лобки, Курской области, едва прибыв на фронт. А было это так.

Немецкий снайпер в течение десяти минут вывел из строя двух связных, отправленных поочередно со срочным донесением из стрелкового батальона в штаб полка. Третий пакет с донесением вручили Путилину. Добравшись [120] до места, где кончался ход сообщения и были ранены оба вестовых, молодой смекалистый солдат надел свою каску на палку и поднял ее над головой. О каску тотчас щелкнула пуля. В ту же секунду выглянул из укрытия и Василий. Он успел заметить, откуда стрелял вражеский снайпер, и решил его уничтожить. Незаметно подкравшись по овражку сбоку, он в упор выпустил из автомата очередь по кустарнику, в котором маскировался фашист, прикончил его и забрал снайперскую винтовку.

Через час, доставив пакет по назначению и вернувшись в батальон, Василий вместе с группой бойцов уже блокировал фашистский дзот. И здесь, применив обходный маневр, он первым ворвался в немецкий блиндаж, захватил исправный пулемет и пленил его расчет.

Наряду с незаурядной храбростью и сметкой Путилин отличался и распорядительностью, умением направить действия многих бойцов к единой цели. В бою под Дроздовкой, например, когда выбыли из строя все офицеры в его роте, он, уже будучи сержантом, взял на себя командование и повел солдат в атаку. Ворвавшись на хутор и перебив его защитников, он тут же организовал оборону объекта, причем сделал это грамотно и быстро.

Отважный воин без колебаний шел туда, куда вели его приказ и чувство долга. Так поступил он и в бою за село Мал. Черевач. Тогда был тяжело ранен комсорг батальона старший лейтенант М. Брязкуха. Трое солдат — санитар и два бойца — пытались подобраться к офицеру, чтобы вынести из-под огня, но сами остались лежать там, где их настигли немецкие пули. Увидев это, на помощь боевым товарищам устремился сержант Путилин. Пользуясь предоставленной ему властью командира отделения, он мог послать туда любого своего стрелка, однако пополз сам: или потому, что полагался на свой фронтовой опыт и удачу, или же оттого, что больше, чем свою жизнь, берег жизнь подчиненных.

И в этом бою смерть обошла храбреца: вдвоем с подоспевшим солдатом А. Журтиновым он вытащил из-под обстрела всех четверых раненых сослуживцев. Однако вражеские пули пощадили отважного сержанта, как видно, в последний раз. Вскоре в схватке за одно из полесских сел Василий Сергеевич Путилин был смертельно ранен. Его похоронили с воинскими почестями близ деревни Соболевка, что на Житомирщине. [121]

Бессмертный подвиг совершил и другой сержант из полка Тимофеева — Владимир Пивоваров. Стрелковый взвод, в составе которого он воевал, пытался захватить восточную окраину села Мал. Черевач. Но немцы защищались отчаянно. Особенно мешал продвижению взвода пулемет, установленный в подвале двухэтажного кирпичного дома. Он уже подкосил нескольких стрелков, остальные пережидали в укрытиях, и атака срывалась.

Подобраться к пулемету незаметно через широкую и пустынную улицу было просто немыслимо, но Пивоваров все же решился на это и приказал своим солдатам прикрыть его огнем.

Под ливнем пуль сержант долго подбирался по-пластунски к огневой точке и наконец метнул в нее две гранаты. Увы, броски оказались неточными. Тогда Владимир Пивоваров, не желая рисковать последней гранатой, кинулся к пулемету и подорвался вместе с ним, швырнув гранату себе под ноги. В тот же миг бойцы, наблюдавшие из укрытий за этим удивительным единоборством, рванулись вперед и выбили одним ударом гитлеровцев с окраины села...

Подвиги героев, их имена никогда не изгладятся из памяти боевых товарищей и командиров. Надеюсь, и читатели не поставят мне в вину, что я время от времени подробно останавливаюсь на столь, казалось бы, мелких с точки зрения масштаба боевых действий всей дивизии, но ярких, волнующих эпизодах. Дело в том, что как раз из таких и подобных им моментов и состояли стычки, нередко определявшие исход боев и сражений, именно такие подвиги и характеризовали воинское мастерство, наступательный порыв и силу духа всего личного состава частей и подразделений, поскольку героизм среди них был поистине массовым. Что же касается более строгой хронологии тех событий и их детальной привязки к карте, то я полагаю достаточным обозначать здесь лишь основные вехи, по которым они протекали (ведь подробное описание одного только этого боя могло занять многие десятки страниц).

Итак, коротко о том, как сложилась обстановка в дивизии в последний день сентября. К этому моменту форсировали Припять южнее Чернобыля и бойцы майора Топильера — второй эшелон дивизии. Сосредоточившись в районе Калиновка, Залесье, они изготовились к выполнению [122] двух задач: развить совместно с 1089-м полком наступление на запад и быть в готовности отразить контратаки неприятеля справа, где отсутствовала связь с соседом. Несмотря на то что наше продвижение развивалось пока успешно, последнее обстоятельство, кстати сказать, начинало все более тревожить меня. Я не пытался скрыть этого и от командира 17-го гвардейского стрелкового корпуса, который позвонил утром 1 октября на мой НП.

— Успех определился, нужно его развивать! — сразу потребовал генерал А. Л. Бондарев, даже не выслушав меня до конца. — Быстрее продвигайтесь на запад, пока немцы не опомнились и не закрепились на местности!

— Противник, по сведениям разведки, сам выдвигает нам навстречу оперативный резерв, — доложил я комкору. — 148-я стрелковая дивизия еще не перебралась через Припять, и на этом участке наш фланг оголен. Если немцы ударят с северо-запада, они того и гляди отрежут дивизию от главных сил корпуса. Учитывая это, я просил бы разрешения закрепиться пока на достигнутых рубежах.

Выслушав мои соображения, Бондарев несколько минут молчал: видимо, детальнее оценивал такую угрозу со стороны противника. Затем вновь и уже категорично подтвердил свой приказ, обещая поторопить полки 148-й и прикрыть нас справа.

Подчиняясь без особого энтузиазма его требованиям, я тем не менее дал указание частям первого эшелона развивать наступление в прежнем направлении. Продвигаясь на запад, 2 октября стрелки Харланова сбили противника с высот южнее села Корогод и овладели селами Глинка и Замошье. Подразделения майора Г. И. Михайлова, принявшего тимофеевский полк, продолжали драться за высоту 135,5 и западную часть села Мал. Черевач. В тот же день один из батальонов Топильера, наступая в направлении Калиновки, обошел неприятеля справа и овладел деревней Новоселки. Второй его батальон, сосредоточенный в Залесье, находился у меня в резерве.

К слову сказать, в то время все наши стрелковые полки, потеряв в непрерывных боях до половины людей, имели в составе всего по два батальона численностью 120–150 человек. Тем не менее я создал небольшой резерв после того, как взятые в Замошье пленные сообщили, что в район Рудни Вересни спешно выдвигается 56-я пехотная немецкая дивизия. Их слова еще раз подтвердили мои [123] опасения о возможности скорых и решительных контрдействий со стороны противника. Я приказал поэтому сосредоточить в Новоселках весь полк Харланова с тем, чтобы решительным ударом в сторону села Бол. Черевач уничтожить гитлеровцев на северном берегу притока Припяти — реки Уж, лишив их выгодного плацдарма для нанесения контрудара на Чернобыль.

Противник наносит контрудар

К утру 3 октября 148-я стрелковая дивизия, форсировав Припять, выдвинулась правее нас на рубеж Мал. и Бол. Корогод, достигнув передовыми отрядами Стычанки, Жолнировки. К сожалению, произошло это чересчур поздно. Гитлеровцы уже сосредоточили превосходящие силы у нас на флангах и перед фронтом и теперь наносили мощные удары, стремясь рассечь наши боевые порядки, отрезать от переправ, разгромить стрелковые полки и снова занять оборону по Днепру. В этом смысле и наш удар на Бол. Черевач уже запоздал. Когда 1089-й полк, усиленный батальоном от Топильера, начал из Новоселок наступление на это село, то сам был немедленно контратакован пехотой врага с танками со стороны Рудни Вересни, и Харланов вынужден был перейти к обороне. Пленные, взятые в этом встречном бою, оказались из числа передовых подразделений 56-й пехотной дивизии, подходившей к району боев в полном составе. Одновременно в районе Рудни Ильинской появилось до сотни танков противника, нацеливавшихся на наш стык со 148-й стрелковой дивизией.

Единственное, что можно было и следовало сделать в этой обстановке, это немедленно перейти к обороне на участках, выгодных для отражения превосходящих сил врага. Поэтому, пока два полка с трудом сдерживали натиск противника с фронта на линии Замошье, Калиновка, южная окраина Залесья, я приказал Топильеру бросить все силы на подготовку второго рубежа обороны у нас в тылу, западнее Чернобыля. Решение на отход с боем сразу было доложено командиру корпуса, и на этот раз генерал Бондарев утвердил его без оговорок и возражений.

Однако события в районе Чернобыля развивались тем временем столь стремительно и неблагоприятно для нас, [124] что направить их в нужное русло уже не представлялось возможным. Говоря проще, несмотря на все предпринятые в эти часы усилия, вывести полк Харланова на указанный ему рубеж обороны не удалось. Связанный боем с противником, он не смог оторваться и был отрезан вражеской пехотой с юго-востока, а танками с севера, из района Мал. и Бол. Корогод. На участок, намечавшийся Харламову, пришлось бросить значительную часть сил из двух оставшихся в моем распоряжении полков, сделав их собственную оборону еще более жидкой.

Утром 4 октября до сотни немецких танков при поддержке пехоты и авиации смяли боевые порядки нашего соседа справа. Понеся значительные потери в живой силе и технике, один полк 148-й стрелковой дивизии отошел на северо-восток, а два других остались в лесу, в тылу у противника. Вслед за тем немецкие танки начали продвигаться в направлении Карпиловка, Чернобыль, огибая фланг и заходя в тыл нашей 322-й. Одновременно на Чернобыль было брошено в атаку со стороны Бол. Черевач до двух пехотных полков из состава 56-й вражеской пехотной дивизии.

Имея явное превосходство в живой силе, артиллерии и абсолютное — в танках (у нас их не было), гитлеровцы стали таранить нашу оборону, пытаясь рассечь ее на части, а затем уничтожить одновременными ударами с разных сторон. Отбитые залповым огнем, их пехотные цепи откатывались лишь затем, чтобы дать возможность своей артиллерии разрушить укрепления, за которыми дрались стрелки. Пронзительный скрежет, свист, грохот со всех сторон обрушивался на людей, рвал барабанные перепопки, оглушал, пригибал к земле. Неумолчные взрывы сотрясали землю и все, что находилось не только на ее поверхности, но и в окопах, щелях, траншеях. Затем на какое-то мгновение наступала тишина — и вновь накатывалась немецкая пехота, а в гул канонады вплетался сухой, нервный треск автоматов.

Но даже в этом аду бойцы и командиры сохраняли присутствие духа, способность сопротивляться. Каждый привычно делал свое тяжелое и опасное дело. Офицеры отдавали распоряжения и указывали цели, солдаты вели огонь, едва успевая перезаряжать оружие, санитары бинтовали раненых, подносчики ползком подтаскивали патроны, мины, снаряды. [125]

После двух или трех безуспешных попыток взломать оборону стрелков гитлеровцам удалось пробить брешь и выйти на артиллерийские позиции полков. Сюда устремилось вместе с пехотой до 60 танков и 12 самоходок. Артиллеристы встретили их огнем в упор. Только один расчет сержанта Н. Завгороднего подбил в этот момент три вражеские машины. Когда снаряды кончились, его подчиненные взялись за автоматы и опять вели огонь до последнего патрона, не помышляя об отходе, хотя гитлеровцы уже окружали их.

Отважно дрались у Чернобыля и другие артиллерийские расчеты. Младший сержант волгарь Федор Анощенко метким огнем подбил из своего орудия восемь автомашин с пехотой и гитлеровскую самоходку, а украинец Григорий Онищенко — шесть автомашин и танк. Пять танков с паучьими крестами на броне уничтожила батарея старшего лейтенанта В. Суздальцева, две бронемашины поджег сержант П. Леднев. Но силы были слишком неравными, и огонь орудий постепенно замолкал. Отдельные уцелевшие орудия, где уже не оставалось ни одного человека прислуги, попадали в руки врага, но большая часть расчетов, отступая, спасала всю материальную часть.

В один из таких моментов контуженные при прямом попадании танкового снаряда в их пушку сержант Н. Завгородний и его наводчик рядовой О. Крысин были захвачены в плен. Гитлеровцы сорвали с них знаки различия, боевые награды, потом бросили, связанных, в машину и отправили в свой тыл. Однако Завгородний и Крысин сумели освободиться от пут и бежали, выскочив из грузовика на полном ходу. Через несколько часов, переплыв Припять, оба воина разыскали соседние батареи своего 886-го артиллерийского полка: тем удалось отбить натиск танков и переправиться в полном составе на восточный берег реки.

Стрелковые роты и батальоны между тем все еще держали оборону на другом берегу Припяти. Бой, казалось, грохотал уже много суток кряду — в такой обстановке ведется иной отсчет времени. Наши силы таяли на глазах, а противник бросал в сражение все новые подкрепления. Со своей стороны я давно уже использовал последний резерв, который берег на самый крайний случай, но он был каплей в бушующем море огня. Когда подошли вторые [126] эшелоны гитлеровцев, многие наши стрелковые роты дрались уже в полуокружении. Становилось совершенно очевидным, что с теми тремя батальонами, которыми я располагал (хотя фактически в моем подчинении числилось два стрелковых полка), ни в коем случае нельзя остановить продвижение врага. Поэтому я разрешил подчиненным командирам с боем прорываться из окружения. Потеря Чернобыля была для нас чувствительной, но в тот момент очень важно было сохранить остаток людей и все вооружение — войне еще не видно было конца-краю.

Хочется особо подчеркнуть, что и в той тяжелой ситуации отход частей производился организованно, в определенном порядке. Командиры наводили его твердой рукой, пресекая малейшее ослушание и своеволие со стороны подчиненных, показывая личный пример дисциплины и самообладания. И только майор Топильер, к сожалению, в этот напряженнейший момент не смог изменить своего порочного стиля руководства и продолжал отдавать нереальные приказы подчиненным через посыльных вместо того, чтобы возглавить своих людей, теснимых с трех сторон гитлеровцами.

По моему приказу в командование этим полком, чуть было не потерявшим управления, вступил заместитель командира по политчасти майор М. А. Милованов. Действуя смело и энергично, он организовал отход и переправу людей и техники через реку, а затем осуществил все мероприятия по переходу 1085-го полка к обороне.

Переправившись на восточный берег Припяти, дивизия закрепилась на участке Кошовка, Германовщина и начала приводить себя в порядок. От Харланова никаких известий пока не поступало. Овладев Чернобылем, гитлеровцы попытались расширить этот участок, нанося удары на север и юг вдоль берега реки, но были в конце концов остановлены нашими войсками. Тогда, используя возвышенное положение правого берега реки, на котором располагались, они обрушили массированный артиллерийский и минометный огонь на позиции 322-й. Пришлось глубже зарыться в землю и принять меры к строжайшей маскировке.

Наверх по инстанции уже доложили, что нами оставлен Чернобыль, и в штаб дивизии, расположившийся в селе Парищев, прибыла группа офицеров для выяснения всех обстоятельств дела. Я в тот момент находился на [127] передовой, и об этом мне сообщил по телефону начальник штаба полковник Коротков. В голосе Андрея Ивановича слышалось плохо скрытое беспокойство: видать, вспомнились аналогичные неприятности, постигшие его еще до службы в нашей дивизии. Теперь с явным сочувствием Коротков пытался подготовить и меня к самому худшему. Вместе с тем он давал понять, что готов разделить со мной всю ответственность за такой неприятный оборот событий.

Поблагодарив за проявленную солидарность, я посоветовал начальнику штаба сохранять полное спокойствие: дивизия ведет бой, и мы оба обязаны руководить действиями подчиненных, а не терзаться думами о собственной участи. «В любом случае, — сгладил я шуткой невольную резкость этих слов, — я постараюсь убедить командование, что лично вы, Андрей Иванович, Чернобыль не сдавали и приказа об этом на подпись мне не представляли».

Мой НП находился на удалении 4–5 километров от штаба дивизии, неподалеку от Припяти. Из Парищева сюда можно было добраться по луговине, перепаханной немецкими снарядами и минами. Как видно, офицеры, прибывшие в штаб дивизии, очень торопились, поэтому согласились прибыть ко мне прямо на НП. К этому времени противник несколько ослабил артиллерийский огонь. Тем не менее офицеры добрались до нас лишь в сумерки: дважды попадали под артналет и пережидали его в укрытиях, беседуя с командирами и расспрашивая кое о чем попутно бойцов. Короче говоря, когда они добрались до наспех вырытого связистами окопа, где я обосновался, все детали драмы, разыгравшейся сутки назад за рекою, были им уже известны, и, как я понял с первых же слов, они менее всего усматривали в случившемся нашу вину.

В свою очередь я постарался укрепить их в этом мнении, заявив, что командиры и бойцы 322-й сделали все, что было в их силах, чтобы удержать отбитые у врага рубежи. Что же касается противника, то достичь успеха ему позволило не только огромное превосходство в силах, но и неправильная оценка обстановки накануне этих событий, допущенная штабом 17-го гвардейского стрелкового корпуса.

Выслушав и записав все это, офицеры, как говорится, откланялись и убыли в штаб армии. Не знаю, какой ход дали в последующем их докладу, однако слышал, что к [128] сказанному мною кое-что добавил от себя и командир 17-го гвардейского стрелкового корпуса. Нужно отдать ему должное, как человеку честному и принципиальному, он полностью подтвердил мои показания, взяв таким образом основную часть ответственности за происшедшее на себя. Впрочем, как утверждают очевидцы, генерал А. Л. Бондарев с присущим ему юмором посоветовал под конец написать в дознании, что в сдаче Чернобыля повинны одни гитлеровцы, и только они...

Через несколько дней фронт на нашем участке стабилизировался. Строя оборону, мы продолжали принимать все меры к розыску и выводу на восточный берег Припяти сил, оставшихся на том берегу. И 9 октября, благополучно переправившись на соседнем участке, они вновь слились с частями 322-й. Как выяснилось, опытного и смелого командира 1089-го стрелкового полка не особенно встревожил тот факт, что он оказался в тылу врага. Отбив все атаки гитлеровцев, Харланов ушел от соприкосновения с ними (благо вокруг были густые леса), установил взаимодействие с местным партизанским отрядом, нащупал слабые места в боевых порядках противника и, улучив момент, прорвался к своим, сохранив людей и материальную часть.

Нашу дивизию вновь передали в состав 15-го стрелкового корпуса. В течение трех последующих недель мы совершенствовали свою оборону по восточному берегу Припяти. В один из дней к нам приехал командующий 13-й армией генерал-лейтенант Н. П. Пухов. Признаться, я ожидал услышать от него нарекания за то, что произошло под Чернобылем, хотя, повторяю, не чувствовал за собой ни малейшей вины. Но этого не случилось. Напротив, выслушав мой краткий доклад о состоянии частей дивизии, Пухов сам вдруг тепло заговорил о ее заслугах в истекших боях. Затем подробно по этапам прокомментировал весь более чем четырехсоткилометровый путь, пройденный 322-й в период наступления от Севска до Припяти. Дивизия освободила при этом около 350 населенных пунктов, уничтожила более 6000 солдат и офицеров противника и до 400 взяла в плен. Кроме того, было уничтожено много вражеской техники и захвачено в качестве трофеев большое количество автомашин, различного вооружения, имущества. В заключение командарм дал высокую оценку боеспособности и моральному духу личного состава 322-й. [129]

К данной оценке уместно будет добавить и некоторые выводы.

Наступательные бои этого периода явились весьма тяжелой и серьезной школой боевого мастерства для всего личного состава дивизии. В течение двух месяцев ее полки вели непрерывные сражения в самых различных условиях: прорывали подготовленную оборону и отражали контратаки превосходящих сил противника, преследовали врага и вели встречные бои с его подходящими резервами, с ходу форсировали водные преграды, захватывая на них плацдармы, и временно переходили к обороне, чтобы при первой возможности вновь возобновить наступление.

Каждый бой по своему характеру, соотношению сил сторон и обстановке, в которой он протекал, не был похож ни на один предыдущий. Это требовало от всех командиров глубоких знаний военного дела, оперативности и инициативы, смелости и решительности, умения использовать каждый благоприятный фактор обстановки в интересах достижения победы над врагом. И надо сказать, подавляющее большинство офицеров дивизии весьма успешно справлялись с такими задачами, умело организуя боевые действия и достигая поставленных целей.

В каждом бою, разумеется, возникали свои особые трудности. Временами многие из них казались просто непреодолимыми, однако бойцы и командиры справлялись с ними и успешно выполняли боевой приказ. Так было при форсировании крупных водных преград, которое производилось исключительно на подручных средствах; в дни боев, когда авиация противника непрерывно висела над боевыми порядками дивизии, не давая возможности частям продвигаться вперед, а также в периоды, когда мы отбивали контратаки гитлеровских танков, ощущая острую нехватку в противотанковых средствах. И в этих условиях командиры всех категорий творчески подходили к решению вопросов организации и ведения боя. Когда не удавалось выполнить полученную задачу днем, они стремились нанести поражение противнику ночью; не было табельных средств в частях — организовывали переправу личного состава, оружия, боевой техники и обозов на плотах и паромах, сколоченных на скорую руку из бревен и досок или связанных из пустых бочек и ящиков; снижали до минимума эффективность авиационных налетов врага хорошей маскировкой, а в противоборстве с танками умело [130] использовали орудия больших калибров, поставленные на прямую наводку, взрывные заграждения и карманную артиллерию — гранаты.

Офицеры и солдаты не боялись вести бой с превосходящими силами противника даже в окружении. Боевое их мастерство так созрело, что стало правилом достигать успехов в бою не числом, а умением. Очень многие офицеры и сержанты не только успешно справлялись со своими обязанностями в бою, но и в любой момент могли заменить своих командиров, если те выходили из строя. Это обеспечивало бесперебойное управление подразделениями на любом этапе боевых действий.

И наконец, в этих тяжелых, беспрерывных боях окрепла спайка личного состава, еще более развилось чувство войскового товарищества. Обычными стали случаи, когда командиры подразделений и рядовые бойцы приходили на помощь соседу или выручали попавших в беду солдат даже с риском для собственной жизни. Сам погибай, а товарища выручай — такому правилу следовали все, когда дело касалось взаимовыручки в бою. Окрепли в соединении и другие хорошие традиции. Воины с гордостью называли номера своих полков, подчеркивая тем самым принадлежность к частям, приумножившим свою боевую славу.

Таким образом, хотя дивизия и закончила наступательные действия на глуховском направлении значительно ослабленной боями, она сохранила не только костяк лучших своих кадров, но и высокий моральный дух личного состава, свои славные традиции. И последующие бои полностью подтвердили это.

Однако весьма ощутимыми были и потери дивизии. Именно они более всего заботили генерала Н. П. Пухова. В ходе длительных и тяжелых боев из строя вышло до двух третей личного состава. В стрелковых батальонах числилось всего по 80–100 человек, причем в некоторых ротах не осталось ни одного офицера. Не лучше обстояло и с вооружением: мы почти ничего не получали взамен вышедшей из строя техники. В дивизии осталось на вооружении всего шесть гаубиц, около двадцати других орудий, включая «сорокапятки», десять минометов. Начинать новые наступательные действия с такими силами было невозможно, поэтому я обратился к командарму с настоятельной просьбой быстрее доукомплектовать и вооружить дивизию. [131]

— Сделаем все, что можем, — пообещал Пухов. — С этой целью и проверяю ваши потребности лично.

Действительно, через некоторое время в дивизию начали поступать люди и боевая техника. Пополнив до штата подразделения, имевшиеся в наличии, мы стали заново комплектовать и те, что числились пока только по спискам. Первым делом расставили офицеров, многие из которых, отлично зарекомендовавшие себя в предыдущих боях, продвинулись при этом по службе. Неплохое впечатление, кстати, производили и офицеры, прибывавшие к нам после излечения в госпиталях и воевавшие ранее в других соединениях и армиях. Опытные, закаленные, они быстро вставали в строй, привычно брались за любое дело. Что же касается звена командиров стрелковых взводов, то большую нехватку в них мы восполнили за счет выпускников дивизионной школы.

В школе постоянно проходило подготовку около восьмидесяти курсантов. Это был отборный народ, из числа наиболее смелых, энергичных, грамотных сержантов и солдат. Занимались они по специально разработанной уплотненной программе в течение трех-четырех месяцев, в зависимости от обстановки на фронте. Занятия проводили офицеры штаба дивизии и начальники служб — каждый по своей специальности. Регулярно выступали с докладами, лекциями, беседами и мы с начальником политотдела.

Школу эту я организовал и содержал по собственной инициативе, уделял ей много внимания и, честно говоря, очень дорожил курсантами. Даже тогда, когда стрелковые батальоны в полках воевали в половинном составе и приходилось до предела напрягать все силы для выполнения боевых задач, в школе, расположенной в тылу дивизии, шли регулярные занятия. Такие жертвы с нашей стороны окупались сторицею при очередных выпусках. В полки вливались целые группы взводных командиров, может и уступавших выпускникам офицерских училищ в теоретической подготовке, зато нередко превосходивших их боевым опытом и фронтовой закалкой.

Когда подразделения были укомплектованы и вооружены по существующим штатам, мы приступили к их боевому слаживанию. С офицерским составом занятия проводились главным образом по тактической и огневой подготовке. На местности и картах их учили организации действий в наступлении и обороне, способам управления [132] в различных видах боя. Занятия с личным составом проводились в ротах, расположенных во втором эшелоне и резерве. После отработки всех запланированных тем их выводили на передний край, снимая оттуда на учебу подразделения первого эшелона. На ротных тактических учениях совместно со стрелками отрабатывали свои задачи артиллерийские батареи и танковые взводы. Танки производили при этом обязательную обкатку пехоты, находящейся в траншеях. Таким путем бойцы нового пополнения воочию убеждались, что хороший окоп — крепость солдата, откуда он, оставаясь неуязвимым, может вести борьбу и с танками врага.

Подготовка к новым боям велась и на передовой. По обыкновению, активизировалась разведка. Нас особенно интересовали огневые точки противника, расположенные в глубине, — их невозможно было выявить путем наблюдения с нашего низкого участка берега. В расположение врага засылались небольшие группы разведчиков с радиостанциями. Засекая цели, они передавали их координаты и корректировали затем огонь нашей артиллерии.

В один из дней за линию фронта собирались проникнуть сразу две группы, одна под началом офицера К. Зорина — для действий из засады, другая во главе со старшим лейтенантом Н. Юдиным — для разведки характера обороны и численности гарнизона, расположенного непосредственно в Чернобыле.

Политотдел дивизии решил использовать предстоящую операцию для заброски в расположение врага листовок антифашистского содержания. Такие листовки, газеты и другие пропагандистские издания десятками и сотнями тысяч забрасывались в расположение врага с помощью самолетов и специальных снарядов. Гитлеровское командование принимало, естественно, все меры, чтобы ни одна листовка не попала в руки их солдат и офицеров. Поэтому нашим политотдельцам приходилось изыскивать все более хитроумные пути и средства для доставки такой литературы в стан неприятеля. Проявили они изобретательность и на сей раз.

Изготовив три пакета, точь-в-точь похожих на те, в которых рассылались секретные документы в германской армии, наши товарищи вложили в них листовки и надписали (по-немецки, разумеется) адреса и фамилии трех командиров пехотных рот, располагавшихся в числе прочих [133] войск в Чернобыле. Все необходимые для этого сведения нашим разведчикам удалось заранее установить с помощью местных жителей, связей с которыми они не порывали и после отхода из города. Расчет делался на то, что, получив такой пакет, гитлеровец обязательно вскроет его и, смотришь, прочтет листовку. Оставалось лишь доставить пакеты «адресатам».

На исходе 23 октября группа Н. Юдина переправилась через реку и незаметно проникла в город. В назначенном месте бойцы передали пакеты Марии Авраменко, в чьем доме проживал один из указанных немецких офицеров.

— Отдай утром один пакет своему постояльцу, скажи, что нашла на огороде, — проинструктировал женщину Юдин. — Сами бы к нему заглянули, пленный позарез нужен, да очень уж фашисты пугливые стали, наставили вокруг охраны — не подберешься, — пошутил старший лейтенант. — Ничего, найдем «языка» и в другом месте!

Мария Авраменко в точности выполнила поручение. Два других пакета она передала с аналогичной инструкцией знакомым женщинам, у которых также квартировали командиры пехотных рот. Листовки таким образом попали точно по назначению. Неизвестно, к сожалению, какое воздействие оказали они на дальнейшую судьбу этих трех немецких офицеров, но одно совершенно достоверно — никто из квартирохозяек не пострадал, как могло бы случиться, окажись их постояльцы людьми, фанатично преданными гитлеровскому режиму.

Выполнив данное поручение и разбросав попутно по улицам сотни других листовок, разведчики приступили к основному заданию. В течение ночи они выявили целый ряд огневых точек на окраинах и в черте города. Оставалось лишь взять «языка». Но с этим не везло. Во время блуждания по Чернобылю группа Юдина не встретила ни одного подходящего объекта для захвата: в одиночку по темным улицам гитлеровцы не ходили, а вступать в перестрелку с хорошо вооруженными группами немецких солдат, патрулировавшими по городу, Юдин не решился. Оставалось одно: на обратном пути попробовать захватить врасплох один из постов, выставленных на окраине Чернобыля.

К сожалению, и эта попытка потерпела неудачу. Вражеский пулеметчик, облюбованный разведчиками в качестве [134] «языка», всполошился невесть почему раньше времени и дал наугад длинную очередь в темноту. И надо же было случиться такому: шальные пули нашли свою жертву. Взвалив себе на плечи раненого старшину М. Куляева, старший лейтенант Юдин приказал отходить к реке. Под утро все они благополучно вернулись к своим.

Не удалось взять пленного и бойцам старшего лейтенанта К. Зорина. На их засаду на правом берегу Припяти наткнулся, правда, один гитлеровец, однако он оказал в стычке отчаянное сопротивление, и его пришлось прикончить. По документам немецкого ефрейтора мы установили, что оборону против левого фланга 322-й держит 177-й немецкий охранный полк.

Постепенно сведения о характере обороны и силах противника множились, прояснялись. Завершалась и подготовка частей к предстоящим боям. Солдаты и сержанты все чаще обращались к своим командирам с неизменным вопросом: скоро ли будем наступать на Чернобыль? Однако освобождать этот город вторично нам так и не довелось. Дивизии выпала другая задача — участвовать в Киевской наступательной операции, которой суждено было стать новой славной страницей в летописи боев за освобождение Правобережной Украины. [135]