Успехи и просчеты
Наступление, начатое так успешно 14 января, продолжалось. 2-я ударная армия 1 февраля освободила Кингисепп, ее войска двумя днями позже форсировали реку Нарву и захватили плацдарм на ее левом берегу. 42-я армия 4 февраля освободила Гдов и в середине месяца вышла к Чудскому [183] озеру. К тому времени у нас в штабе флота уже был разработан план переброски сюда по железной дороге бронекатеров — ядра будущей бригады речных кораблей на озере. В скором времени мы этот план осуществили.
12 февраля наши войска вступили в Лугу. Завершалось освобождение всей Ленинградской области. Противник был отброшен от Ленинграда на 150–200 километров.
Произошли некоторые благоприятные изменения в обстановке на море. Возвратилось к нам южное побережье Финского залива до устья реки Нарвы. Флот начал вновь осваивать районы Копорской и Лужской губ. Более устойчивым стал режим обороны островов Лавенсари, Пенисари, Сескар. Расширились зоны дозорной службы и траления. На очереди стоял вопрос о более крупном перебазировании сил флота на запад.
Еще в конце 1943 года штаб флота разработал план развертывания морских сил. Исходя из предполагавшегося продвижения советских войск по побережью, план предусматривал провести это развертывание в три этапа: первый — по достижении сухопутными войсками рубежа Нарвы, второй — Западной Двины и третий — Немана (Немунас). Дело практически близилось к завершению первого этапа. Мы готовы были согласно плану восстановить аэродромную сеть авиации КБФ на участке Петергоф, Нарва, организовать военно-морскую базу в Лужской губе, воссоздать береговую и противовоздушную оборону, службу наблюдения и связи, тыловое обеспечение, перебазировать авиацию и корабли.
Но осуществление этих намерений несколько затягивалось. Войска фронта не одолели с ходу оборонительный рубеж противника на Нарвском перешейке, и наступление приостановилось. Поэтому наиболее актуальной для нас оставалась задача содействия приморскому флангу армии.
В начале февраля меня вызвал командующий флотом. У него находились член Военного совета контр-адмирал Н. К. Смирнов и начальник штаба контр-адмирал А. Н. Петров. Комфлота, обращаясь ко мне, сказал:
— Островной базе приказано высадить в Нарвском заливе десант — батальон автоматчиков 260-й отдельной бригады морской пехоты. Поддерживать десант будет дивизион канонерских лодок шхерного отряда, который завтра должен доставить батальон на Лавенсари. Срочно вылетайте на остров и возьмите под контроль подготовку к высадке. Начальник штаба информирует вас более подробно.
Получив разрешение, я вышел из кабинета. Вслед за мной его покинул и Петров. От него я узнал, что В. Ф. Трибуц [184] был у командующего фронтом, который и распорядился о тактическом десанте. Средства усиления батальону не выделялись, имелось в виду, что он в тот же день соединится с наступающими войсками. Действия его до этого момента должен обеспечить флот огнем кораблей.
Решено было десант высадить ночью без предварительной артиллерийской и авиационной подготовки с расчетом на внезапность. Для противоминного обеспечения отряда высадки и кораблей огневой поддержки предусматривалось траление фарватеров, ведущих в Нарвский залив, и района маневрирования канонерских лодок. Высадка была намечена у деревни Мерикюла. Командовал высадкой контр-адмирал Г. В. Жуков.
Спустя час я летел на Лавенсари самолетом-истребителем Як-9. Путь до острова занял всего лишь 20 минут. Штаб базы уже имел переданную по радио директиву на высадку десанта, и его специалисты делали необходимые расчеты, отрабатывали документацию.
На другой день в лавенсарскую бухту вошли канонерские лодки с батальоном автоматчиков. И началась усиленная подготовка его к выполнению задачи. Командир батальона майор С. П. Маслов проигрывал на карте действия десанта с подчиненными ему офицерами. Бойцы тренировались в высадке с катеров на необорудованное побережье в условиях противодействия противника. В штабе базы изучались и анализировались разведывательные данные, характеризующие обстановку в районе высадки, в том числе рассматривались и только что сделанные аэрофотоснимки. Под руководством командира базы отрабатывалось взаимодействие отряда высадки и десанта с кораблями огневой поддержки, которыми командовал капитан 1 ранга С. В. Кудрявцев. Катера-тральщики выходили на контрольное траление в намеченный район.
Убедившись, что подготовка десанта идет основательно, я тем же воздушным способом возвратился в Ленинград, доложил о сделанном и поспешил к своему столу. Здесь меня ждала важная, прерванная на ходу работа. Но закончить мне ее не удалось. Через два дня опять приказали лететь на Лавенсари. Дело было в том, что десант, высаженный на берег утром 14 февраля, не подавал о себе никаких вестей. Надо было разобраться в этом и доложить командующему флотом.
И вот я снова на острове, изучаю боевые донесения, беседую с людьми. И вырисовывается такая картина. [185]
13 февраля в сгустившихся зимних сумерках отряд высадки в составе восьми бронированных малых охотников (БМО) и четырех морских бронекатеров (МБКА) под командованием капитана 2 ранга Г. М. Горбачева отошел от пирса в бухте Лавенсари. На всех катерах — бойцы десанта. Отряд, пробившись через слабый лед, направился к Нарвскому заливу. Вслед за катерами вышли три канонерские лодки в обеспечении восьми катеров-тральщиков.
Около 4 часов утра катера с автоматчиками на борту достигли побережья у деревни Мерикюла. Первый бросок десанта был сделан без помех со стороны противника, но затем берег ответил сильным огнем.
Катерники в этих условиях действовали смело и решительно. Отличился, например, «БМО-505» под командованием старшего лейтенанта В. Б. Лозинского. Он первым подошел к берегу, высадил десантников, поддержал их огнем своей автоматической пушки и пулеметов. Потом он снял бойцов десанта с другого, поврежденного катера и снова направился навстречу снарядам и пулям. Командир катера был убит. На его место встал младший лейтенант М. Е. Рокин. Превозмогая боль от полученной раны, он довел катер до берега и, высадив вторую группу автоматчиков, отошел назад. Мужество, мастерство проявили также многие моряки из экипажей попавших под вражеский огонь «БМО-509» и «МБКА-562».
Корабли справились со своей задачей — доставили десант к берегу и без серьезных потерь высадили его. Но внезапности, на которой основывался замысел командования, не получилось. Десант с самого начала вынужден был ввязаться в тяжелый бой. В дальнейшем он, видимо, понес большие потери, лишился средств связи и не смог вызвать корабельный огонь для своей поддержки.
Действия десанта, как мы помним, должны были согласовываться с наступлением сухопутных войск. В то утро попытка такого наступления была предпринята, но успеха не имела. Так что и с этой стороны помощь морским пехотинцам прийти не могла.
Позднее, уже вернувшись в Ленинград, я беседовал с несколькими десантниками, которым удалось выйти к нашим войскам через линию фронта. Они рассказали, что после высадки на берег батальон оказался перед превосходящими силами врага и мощным огневым противодействием. Продвигаться вперед не было никакой возможности. И тогда командир батальона приказал морским пехотинцам малыми группами пробиваться к станции Аувере, где намечалась [186] встреча с наступающими войсками. Пробиться к станции удалось далеко не всем, да и наших войск там не оказалось...
Никто из уцелевших десантников не смог мне объяснить, почему командир батальона не вызвал корабельного огня. И я остался при том мнении, что вышли из строя радиосредства. На душе было горестно. Мы хорошо готовили десант, и морскую часть операции выполнили до конца. Но правильно ли, что бросили десант в бой без средств усиления? И не вышло ли просчета во взаимодействии десанта с войсками фронта? Старые вопросы. А куда от них денешься!
В начале марта адмирал В. Ф. Трибуц был вызван в Москву для доклада в Ставке Верховного Главнокомандования о состоянии флота, перспективах его боевой деятельности. Я сопровождал командующего, имея с собой ту документацию, над которой работал штаб флота в последнее время.
В Москве мы пробыли несколько дней. Доклад в Ставке прошел успешно. Там были приняты некоторые принципиальные решения. Балтфлот по-прежнему оставался в оперативном подчинении Ленинградского фронта. Но Ставка определила, что впредь задачи по боевым действиям на море будут ставиться флоту непосредственно Народным комиссаром Военно-Морского Флота адмиралом Н. Г. Кузнецовым. Одновременно решился вопрос об ответственности за оборону морского побережья — эта задача возлагалась на приморские фронты.
Командующий получил ориентировку на боевые действия флота в ближайшее время. Было сказано, что наступление Ленинградского фронта, начатое в январе и временно приостановленное, в недалеком будущем продолжится. Флот должен быть готов к взаимодействию с сухопутными войсками на южном и северном берегах Финского залива. Потребуется прокладка надежных фарватеров через минированные противником районы, потребуется противодействие попыткам противника осуществлять новые минные постановки.
Штаб флота, основываясь на полученных в Москве указаниях, продолжил разработку оперативных планов. Объединения и соединения получали конкретные директивы на летнюю кампанию. Некоторые силы флота ее практически уже начали, 1-й гвардейский минно-торпедный полк открыл счет своим победам, действуя на вражеских коммуникациях в западной части Финского залива и далее — на просторах моря. Объектом нападения были транспорты противника. Некоторые экипажи успели отправить на дно по три плавучих единицы врага. Плеяду отважных мастеров крейсерских [187] полетов возглавлял командир полка Герой Советского Союза гвардии майор И. И. Борзов.
Беспокоили меня разведывательные сводки тех дней. Они сообщали об активной подготовке врага к летней кампании.
В середине марта противник начал систематическую постановку мин в Нарвском заливе, усиливая ранее поставленные заграждения. Мы могли помешать ему только с воздуха, так как наши корабли из-за ледовой обстановки проникнуть в тот залив еще не могли. Но противодействие с воздуха не имело серьезных последствий. Гитлеровцам удалось создать мощное минное заграждение на рубеже Нарвский залив, острова Большой Тютерс и Гогланд. В прибрежной полосе Нарвского залива враг ставил многочисленные фугасы в целях противодесантной обороны. Минное заграждение прикрывалось огнем береговых батарей и постоянным патрулированием кораблей — миноносцев, сторожевиков, тральщиков и быстроходных десантно-артиллерийских барж.
Нередко вечерами вместе с начальником разведки флота капитаном 2 ранга Г. Е. Грищенко сидели мы над разведывательной картой восточной части Финского залива. Она пестрела условными обозначениями синего цвета, указывавшими заграждения врага и его силы. Глядя на карту, было ясно, что гитлеровцы очень опасаются прорыва кораблей в Нарвский залив. Противник понимал, что мы обращаем сюда свои взоры в предвидении дальнейшего наступления войск Ленинградского фронта, и старался осложнить нашу поддержку наступления с моря.
Мы анализировали варианты действий противника, прикидывали собственные решения, подсчитывали вероятное соотношение сил. Получалась не простая арифметика.
В те дни я ближе узнал Григория Евтеевича Грищенко. На ответственный пост начальника флотской разведки он был назначен недавно и, подобно мне, еще осваивался с делами. Спокойный, несколько даже медлительный в движениях и словах, Грищенко был полной противоположностью своему предшественнику — экспансивному, непоседливому полковнику Н. С. Фрумкину. Однако новый начальник разведки нравился нам своей основательностью. В штабе скоро был признан его авторитет, его готовность ответить на любой вопрос, интересовавший офицеров-операторов.
В апреле залив очистился ото льда, и флот выставил корабельные дозоры. Сейчас мы выдвинули их значительно дальше на запад и юго-запад от Лавенсари. Фашисты не захотели мириться с этим и всячески стремились оттеснить дозорные катера на восток. В море, обычно ночами, все чаще [188] завязывались ожесточенные схватки наших катеров со сторожевыми и торпедными катерами противника, действовавшими группами по пять-шесть и более единиц.
В одной из таких схваток в ночь на 14 мая погиб катер «СКА-122» ОВРа Островной военно-морской базы. Это была наша первая боевая потеря в море в 1944 году. Помня, видимо, о моей недавней причастности к службе дозоров и к такого рода столкновениям, командующий флотом приказал мне вылететь на Лавенсари и разобраться в происшедшем.
Что же удалось выяснить? Во втором часу ночи 14 мая наблюдательный пост Лавенсари обнаружил вспышки орудийных выстрелов северо-западнее острова. Там была наша дозорная линия, на которой находились четыре катера МО. Получив доклад поста, оперативный дежурный штаба базы решил выдвинуть ближе к месту боя стоявший у пирса в бухте катер поддержки дозора. Это был «СКА-122» под командованием старшего лейтенанта М. Ф. Скубченко. Выйдя за пределы бухты и слыша усиливающуюся перестрелку, командир полным ходом повел катер на помощь товарищам.
Тем временем на линии дозора наши катера взяли верх. Не выдержав их огня, противник отошел. Курс его отхода совпал со встречным курсом «СКА-122».
Скубченко не обратил внимания на то, что выстрелы на линии дозора прекратились, не запросил по радио обстановку. И когда впереди показались три темные точки, он принял их за свои катера. Пока запрашивал опознавательные, пока разобрался в обмане, расстояние между катерами резко сократилось. И хотя Скубченко первым приказал открыть огонь, его катер попал под ураганный огонь автоматических пушек со всех трех вражеских катеров.
Командир был сразу же смертельно ранен, тяжелые раны получили его помощник лейтенант Берилов и парторг Перминов. В командование катером вступил командир отделения радистов старшина 1-й статьи Павлов. К месту боя подошли еще два вражеских катера. «СКА-122» оказался в безвыходном положении: вышли из строя его автоматическая пушка и один пулемет, моторы остановились. Из экипажа было убито 9 человек.
Один из фашистских катеров подошел совсем близко и предложил оставшимся в живых морякам сдаться в плен. В ответ раздался крик: «Советские моряки в плен не сдаются!» — и застрочил единственный уцелевший пулемет. Стреляли матрос Шувалов и юнга Гумин. Тогда гитлеровцы стали бросать гранаты. Катер горел. Вот-вот могли взорваться боеприпасы и топливные цистерны. [189]
Считая дело конченным, фашисты отошли. Старшина Павлов приказал покинуть катер. Моряки надели спасательные пояса на раненых товарищей и вместе с ними спустились за борт. Вскоре катер взорвался. Тех, кто плавал в воде, подобрал подошедший сюда с линии дозора «МО-408».
Мы отдали должное отваге и мужеству экипажа «СКА-122». Однако на разборе обстоятельств, приведших к его гибели, пришлось отметить ошибочные действия оперативного дежурного штаба базы, выславшего катер из бухты без четких указаний и не обеспечившего своевременной помощи ему после вступления в неравный бой, а также неверную оценку обстановки со стороны командира катера.
В дальнейшем, несмотря на множество штабных дел, я продолжал следить за обстановкой в заливе, за действиями дозорных кораблей. В мае они выдержали еще несколько напряженных боев. Мне известны подробности некоторых из них.
Один из тех боев произошел на хорошо мне знакомом Сескарском плесе в ночь на 16 мая. Дозор там несли «МО-101» и «МО-313» под командованием гвардии капитан-лейтенанта Боголюбского и капитан-лейтенанта Сафонова. После войны я получил от И. А. Сафонова, уже капитана 1 ранга в отставке, письмо, в котором он рассказывает об этом бое. Вот выдержка из письма:
«Вскоре после полуночи (а на море был штиль, висела дымка) с юго-запада донесся шум. Похоже — работали дизеля. Наши катера пошли в том направлении. Вскоре прямо по курсу замаячили четыре силуэта. Продолжая движение, распознали в них фашистские сторожевые катера. Завязалась перестрелка.
В самом начале боя один из вражеских снарядов разорвался на мостике нашего катера. Я получил осколочные ранения, но остался на своем посту. Были ранены командир отделения рулевых Лященко и командир отделения сигнальщиков Полозов. Они тоже не покинули мостика.
Вдруг я увидел, что огненные трассы врага впиваются в борт идущего впереди «МО-101», который был в дозоре старшим. Дав полный ход, я прикрыл его дымзавесой и в мегафон спросил, дано ли донесение о бое и вызове поддержки. Ответ был таким: донесение не дано, так как рация вышла из строя, на корабле есть убитые и раненые, идет борьба с огнем в носовом кубрике. Я передал: «Держаться за мной!» — и вывел свой катер вперед. В эфир пошла радиограмма о нашем положении. Тут же слева по корме показался еще один катер противника. Открыли по нему огонь. [190]
Вскоре метко стрелявший орудийный расчет матроса Трещинского добился прямого попадания. Мы увидели столб пламени. После этого противник отошел в западном направлении. Мы легли на курс к бухте Батарейной.
Через несколько минут сигнальщики заметили силуэты двух кораблей, двигавшихся встречным курсом. Полагая, что подходят катера поддержки дозора, я приказал дать опознавательный сигнал. В ответ — вспышки выстрелов. Прикрывшись дымзавесой, мы отвернули на юг и разошлись с противником. Затем к северу от нас опять завязалась перестрелка. Позднее выяснилось, что там катера поддержки дозора под командованием капитана 3 ранга В. Б. Карповича вступили в бой с пятью фашистскими катерами. Противник был отогнан к северному берегу залива».
Сутки спустя небезынтересная боевая история завязалась в районе к северу от Деманстейнских банок. О ее развитии я узнавал из поступавших в штаб донесений.
Все началось неожиданно. Катера «МО-124» и «МО-203» под командованием старших лейтенантов Н. Д. Дежкина и М. Г. Авилкина, выйдя на линию дозора, застопорили ход и тихо покачивались на легкой волне неподалеку друг от друга. Около двух часов ночи с «МО-124» было замечено движущееся темное пятно. Сигнальщики определили, что это рубка подводной лодки, находящейся в позиционном положении. Вскоре пятно исчезло: видимо, заметив катера, лодка погрузилась.
Старший дозора командир звена капитан-лейтенант А. З. Патокин решил атаковать лодку, ориентируясь по следу, оставленному ею на поверхности воды. Катера, дав ход, сбросили серии глубинных бомб, а затем, опять заглушив моторы, начали прослушивать толщу воды гидроакустическими приборами. Примерно через час «МО-203» обнаружил слабый шум винтов подводной лодки. Катера повторили бомбометание. С рассветом на этом месте обнаружили большое масляное пятно.
Через три дня из Кронштадта сюда на катере «МО-302» прибыла поисковая партия во главе с командиром дивизиона катеров капитаном 3 ранга Бочановым. С помощью металлоискателя на глубине была обнаружена металлическая масса, а из воды выловлена фланелевая рубаха немецкого образца с нарукавными знаками минера. Через несколько дней здесь же был подобран труп и документы матроса германского подводного флота.
«МО-302» продолжал дежурить в этой точке. В ночь на 26 мая он внезапно был атакован четырьмя катерами противника. [191] Одним снарядом разбило рацию. Катер, не успев даже донести о нападении, остался без связи. Второй снаряд наделал бед в машинном отделении: разбил электрощит, повредил маслопровод и газовыхлопы. На катере погас свет. Горячим маслом обожгло мотористов, отсек наполнился отработанными газами и дымом.
В той тяжелой обстановке пример выдержки и хладнокровия показал командир дивизиона Иван Андреевич Бочанов. Много раз бывал он в таких передрягах и никогда не терялся. Его четкие команды, громкий голос ободрили катерников, и никто из них не дрогнул. На палубе продолжал стрелять из пулемета раненный в ноги минер Михаил Зуйков. Парторг катера командир отделения комендоров Александр Фролов, будучи тоже раненным, дважды исправлял повреждения орудий и разил врага прямой наводкой. Не оставил своего места и раненый сигнальщик Николай Слепов. Внизу, в машинном отделении, работая в едком дыму, боролись с повреждениями мотористы.
Но бой был слишком неравным. От пуль и осколков снарядов погибли командир катера старший лейтенант И. Е. Сидоренко, его помощник младший лейтенант П. И. Плюснин и флагманский связист ОВРа капитан 3 ранга В. А. Романов. Мало кто остался в орудийных и пулеметных расчетах.
Чтобы вырваться из кольца окружения, Бочанов приказал рулевому таранить ближайший вражеский катер. Но противник от тарана уклонился, отвернул. «Охотник» проскочил в образовавшийся проход, прикрылся дымзавесой. И тут к нему пришли на помощь наши катера с соседних дозорных линий.
Израненный, но непобежденный, «МО-302» своим ходом прибыл в Кронштадт.
После этого боя история с вражеской подводной лодкой практически не имела никакого продолжения. Мы считали ее потопленной. Заниматься ее подъемом со дна не стали, так как это требовало больших усилий, да и таило в себе риск — близко были острова, занятые противником, и он мог помешать подъемным работам. Впоследствии из двухсторонних данных было установлено, что подлодка лишь получила серьезные повреждения и смогла уйти в шхеры. Что касается обнаруженной металлической массы, то она принадлежала либо этой подводной лодке, исправлявшей на грунте полученные ею повреждения, либо какому-то другому затонувшему судну.
Мы в штабе флота тщательно анализировали все, что происходило в те дни на море, особенно боевые схватки на [192] новых и старых дозорных линиях. Обеспокоило нас появление у фашистов более мощных по вооружению катеров, обладающих к тому же значительно увеличенной скоростью хода. Приходилось изыскивать меры противодействия. Командованию Кронштадтского морского оборонительного района было предложено держать в дозорах большее число катеров, иметь сильные подвижные группы их поддержки, в состав которых включать морские бронекатера, оснащенные 76-миллиметровыми башенными орудийными установками. Меры эти оказались действенными. В дальнейшем нашим катерникам легче стало бить врага.
Этот анализ опять заставил подумать о предстоящих трудностях. Мы видели перспективы расширения своей операционной зоны, думали о новых ударах по врагу. Но каждый день убеждал в том, что дальнейшие боевые действия не будут для нас легкими, что противник станет бороться до последней возможности. Это соображение тоже надо было учитывать в наших планах.
В двадцатых числах мая Военный совет и штаб Краснознаменного Балтийского флота перебазировались в Кронштадт. Отсюда взгляд неизбежно тянулся к просторам седого моря, к просторам Балтики.