Знакомство с республиканским флотом

Политическая обстановка на флоте и командные кадры

Картина состояния флота была сложная и противоречивая. Ограниченная ранее военными уставами, политическая жизнь на кораблях, в базе и городе после мятежа активизировалась с особой силой.

Активизировали свою деятельность социалисты, коммунисты, анархисты и республиканцы. Социалисты, придя к власти в сентябре 1936 г. и передав портфель морского министра И. Прието, сделали все, чтобы распространить свое влияние на флот. Анархисты еще до мятежа имели значительное влияние среди рабочих и мелкой буржуазии Каталонии, Валенсии, а также Мурсии. Среди моряков было много выходцев из этих областей. На отдельных кораблях анархисты были даже в большинстве. Коммунистов на кораблях вначале было мало, только в ходе войны их число и влияние выросло.

Офицеры, оставшиеся верными Республике, в своем большинстве поддерживали социалистов. Офицеров — анархистов и коммунистов — было очень мало.

Мне хочется здесь сказать несколько слов о моряках торгового флота. По своему классовому составу они решительно отличались от офицеров королевскою флота. Это сказалось в первые же дни войны. Большинство судов торгового флота Испании осталось на стороне Республики. Капитаны этих судов действовали героически, считая доставку грузов столь же важной, как и борьбу на фронте. Заслуживают особого упоминания капитаны таких транспортов, как «Санто Томе», «Магальянес», «Map Кантабрико», по нескольку раз ходивших в Черное море и с опасностью для жизни приходивших в Картахену. Или капитаны небольших пассажирских судов «Сиудад де Кадис [55] «, «Сиудад де Барселона» и др., которые перевозили детей и грузы из Картахены в СССР.

Офицеры, пришедшие на боевые корабли из торгового флота, отличались стойкостью и преданностью Республике. Им на первых порах не хватало военных знаний для командирских должностей, но они всегда были прекрасными штурманами и помощниками командиров. Так, эсминцем «Диес» командовал Хосе Антонио Кастро, бывший капитан торгового судна. На эсминце «Сискар», а затем на крейсере «Сервантес» помощником командира был Рафаэль Манчека, который тоже пришел из торгового флота; штурманом на «Эсканье» был торговый моряк Эухенио Эскудеро, а на «Альмиранте Миранда» — Альварес Рубьера. Этих людей можно было без опаски выдвигать на командные должности.

В первые два месяца, пока у власти находилось правительство Хираля, политическая жизнь на флоте слабо контролировалась центральным правительством, и анархисты на местах играли чрезвычайно важную роль. Это был период очень острой международной борьбы. Флот управлялся комитетами, выбранными из представителей различных партий. Все время шли бесконечные споры и дискуссии. В Картахене издавались две газеты — «Картахинеро» и «Эль Либераль». Первая отражала взгляды анархистов, а вторая — республиканцев и социалистов. Острая полемика на страницах этих газет иногда переходила в открытые вооруженные стычки на улицах. Во время боевых операций — это я лично наблюдал при походе флота на Север — на мостике флагманского крейсера «Либертад» шли горячие споры о том, как лучше отразить нападение кораблей мятежников, если таковое произойдет.

Анархисты доставляли много неприятностей командованию и создавали дополнительные трудности. На кораблях они были малодисциплинированными матросами. Звонкая фраза: «Победить или умереть», которой они любили щеголять, не подкреплялась делами. Однажды мне довелось провести целый день накануне выхода в море на линкоре «Хайме I», где анархисты имели особое влияние. По меньшей мере в трех местах на судне проходили собрания-митинги, на которых призывали «показать, что такое анархисты», но нигде не было заметно приготовления корабля к походу и возможному бою. Позднее «Хайме I» [56] затонул в гавани Картахены после взрыва, происшедшего в его погребе. Курение в погребах на «Хайме I» было нормальным явлением, да и враг мог делать, что угодно, на корабле, где отвергались порядок и дисциплина.

Желая сохранить за собой руководящее влияние на флоте, Прието назначил своего сторонника Бруно Алонсо политическим руководителем при командующем. Бруно же в свою очередь стремился укрепить свое положение на отдельных кораблях, назначая на посты комиссаров и командиров социалистов.

Как и во всей стране, в Картахене, на кораблях и в базе, наблюдался рост влияния компартии. Ясная и последовательная политика партии в борьбе с фашизмом привлекла многих на ее сторону. Если морское министерство контролировало подбор руководящих кадров и не допускало на такие посты коммунистов, то среди рядового состава сторонников компартии становилось все больше.

Командующий республиканским флотом М. Буиса до мятежа был капитаном вспомогательного судна и не принадлежал к касте родовитых дворян; Буиса пользовался доверием личного состава. Высокий, худой, он не любил много говорить, а когда решал высказаться, то излагал свои мысли коротко и отрывисто, после чего снова надолго замолкал.

После мятежа Буиса стал командовать крейсером «Либертад». Затем Центральный комитет флота предложил ему исполнять обязанности и командующего флотом. 2 сентября М. Буиса приказом военного министра был назначен командующим флотом. Преданный республиканскому правительству офицер, он, к сожалению, не обладал достаточными опытом и знаниями для столь ответственного поста. Будучи храбрым человеком, он мог направить свой корабль на более сильного противника, но грамотно управлять боем всей эскадры ему было трудно. Дальнейшие события подтвердили это.

Второй фигурой на флоте был Бруно Алонсо. Его роль как политического руководителя в условиях сложных политических взаимоотношений была исключительной. Называясь Генеральным политическим комиссаром, он считал себя старше командующего флотом и его подпись стояла впереди М. Буисы. Его влияние на личный состав [57] и на внефлотские дела не следует преуменьшать. После ликвидации комитетов и введения института политических комиссаров в ноябре 1936 г. Б. Алонсо под флагом ограничения влияния анархистов проводил узкосектантскую политику борьбы с коммунистами, ослабляя влияние во флоте Народного фронта и усиливая позиции капитулянтов из старого офицерства.

Начальником штаба республиканского флота был капитан де-навио Луис Хункера. Очень милый, но безвольный человек, он не оказывал нужной помощи командующему. Он мог лишь робко просить своих подчиненных что-либо сделать. Командовать он был не в состоянии.

Командиром крейсера «М. Сервантес» был капитан де-фрегата М. Урбиэта. Он был достаточно опытным офицером и неплохо управлял кораблем. Урбиэта старался лавировать между сторонниками различных партий, но в драку с мятежниками не рвался. В ноябре 1936 г. его корабль, стоя без прикрытия на открытом рейде Картахены, был торпедирован неизвестной подводной лодкой и на долгое время вышел из строя. Прието покровительствовал Урбиэта и выдвигал его на самые ответственные посты: одно время он был даже командующим флотом. В конце войны, при захвате мятежниками острова Менорка, он сыграл просто предательскую роль.

Командиром флотилии эсминцев был капитан де-фрегата Висенте Рамирес, андалузец, необыкновенно словоохотливый, временами даже слишком шумный. У него на мостике можно было услышать только его речь, пересыпанную крепкими флотскими выражениями. Участие в подавлении мятежа выдвинуло Рамиреса, совсем молодого офицера, на ответственную работу. Подвижной и энергичный, он появлялся то на одном, то на другом эсминце, а на совещаниях у командующего его голос обычно заглушал все другие разговоры. У Рамиреса было достаточно знаний, чтобы управлять флотилией, но его неорганизованность мешала навести нужный порядок. Звали его на флотилии дон Висенте, реже по фамилии. Обращение по званию было не в ходу.

Флотилией подводных лодок командовал Р. Вердиа, который был примером храбрости и преданности Республике. Командуя подводной лодкой «С-5», Вердиа оказался единственным офицером, не втянутым в мятеж; он пользовался доверием команды и был в состоянии вести за собой [58] личный состав. Благодаря Вердиа все подводные лодки остались на стороне республиканского правительства, и он несомненно многое бы сделал в борьбе с мятежниками, если бы не погиб в первые месяцы войны в Малаге.

Командиром базы в Картахене был, как уже говорилось, Антонио Руис. Подводник по специальности, он считал себя республиканцем и сторонником И. Прието. Высокий, красивый брюнет, он не любил заниматься черновой работой и скорее наблюдал за событиями во вверенной ему базе, чем руководил ими. Его кабинет и столовая служили местом отдыха командиров кораблей с долгими, по-испански, обедами и веселыми разговорами. Когда на долю Руиса выпадала задача разгружать транспорты с бомбами и самолетами, он старался поручить кому-нибудь другому эту «неприятную» миссию. А если на причалах вблизи здания командира базы сосредоточивались огромные штабеля взрывчатки, Руис проявлял нервозность и делал все, чтобы скорее вывезти этот опасный груз из Картахены. В таких случаях я думал: «Нет худа без добра». С Руисом мне пришлось много месяцев бок о бок работать. Когда я уже уехал из Испании, он был назначен помощником морского министра.

Военный губернатор базы Кардеро производил впечатление генерала, который случайно застрял в республиканском лагере и ждет не дождется возможности перейти к Франко. В Картахене он особенно не мешал, а вскоре вообще был отозван для работы у Ларго Кабальеро. Кардеро мне хорошо запомнился в связи со следующим эпизодом. Как-то на совещании у Прието он, не заметив моего присутствия, высказался против советских добровольцев; заметив меня, густо покраснел и смутился. Всего лишь за несколько дней до этого Кардеро в Картахене, у себя в кабинете, рассыпался передо мной в комплиментах по адресу волонтеров из СССР!.. Впоследствии Кардеро был разоблачен как предатель.

Сейчас, когда пишутся эти строки, многое стало ясно. Иное дело тогда, в первые месяцы гражданской войны. Некоторые, оставшиеся верными республиканскому правительству, офицеры флота руководствовались в то время не столько искренним желанием бороться с Франко, сколько боязнью быть уничтоженными в качестве его сторонников. И лишь немногие являлись сознательными и искренними [59] противниками фашизма и готовы были идти против него до конца. Пока чаша весов колебалась, офицеры раздумывали, как бы не прогадать, и не знали, какую им занять позицию. Внешне все старались подчеркнуть свою лояльность по отношению к правительству Народного фронта. По мере того как дела Республики ухудшались, а народные массы требовали решительных преобразований внутри страны, офицеры все больше склонялись на сторону Франко. Классовые интересы и кастовость брали верх. В 1937 г. колеблющиеся офицеры под влиянием общего настроения проводили операции по обеспечению коммуникаций, обстрелу побережья, занятого мятежниками, и не раз выходили на поиск эскадры противника. В 1938 г. положение изменилось. Среди офицеров все чаще стали наблюдаться профашистские настроения и нежелание воевать. Это выразилось в прямом срыве некоторых операций и, в частности, в срыве высадки крайне важного десанта в районе Мотриля. По мере ухудшения положения на сухопутных фронтах и увеличивающегося разброда в правительственных кругах, а также под влиянием международной пропаганды (Англии и Франции) в пользу Франко кое-кто стал подумывать о капитуляции. Такие, как М. Урбиэта, сбросили маску и начали заигрывать с Франко. Даже не вызывавший в начале событий никакого сомнения командующий флотом М. Буиса (который, после временного ухода с поста, в 1939 г. снова стал командовать флотом) на совещании у Негрина высказался за капитуляцию, считая положение безнадежным.

Есть все основания полагать, что некоторые из флотских руководителей были связаны с полковником Касадо — возглавившим заговор против республиканского правительства. В таких условиях стал возможен фашистский мятеж в Картахене 4 марта.

Флот, имевший все возможности быстро подавить этот мятеж, предпочел выйти в море, болтаться там несколько дней и затем интернироваться в Бизерте, у французов. Если вспомнить, что Буиса высказывался на совещании военных и морских руководителей в феврале 1939 г. за капитуляцию, напрашивается вывод, что он и привел в исполнение это свое решение, пользуясь тем, что моральный дух личного состава был уже надломлен.

Можно представить себе, какой трагедией для матросов, унтер-офицеров и небольшой части офицеров, [60] оставшихся верными своему народу, являлся уход флота и иностранный порт, когда борьба еще продолжалась. Как теперь известно, часть флотских офицеров-изменников обратилась к Франко с письмом, в котором они просили о пощаде, уверяли в своей верности даже в дни гражданской войны, ставя себе в заслугу недостаточную активность республиканского флота. Враг показал свое лицо, когда уже не было нужды маскироваться. Однако пусть это не оскорбляет чувства преданности Республике основной массы личного состава, включая и некоторых офицеров.

Конечно, в дни мятежа выдвинулся целый ряд унтер-офицеров и матросов, отличавшихся своей активностью и политической зрелостью. Из них в дальнейшем, несмотря на все препятствия, создаваемые морским министром и старыми офицерами, вышли способные артиллеристы, минеры, штурманы, даже командиры кораблей. Этим людям, к сожалению, часто не хватало знаний и опыта, что, разумеется, неблагоприятно отражалось на эффективности республиканского флота. Здесь надо искать одну из важных причин некоторых его ошибок и неудач.

Однако, прежде чем перейти к описанию боевой деятельности республиканского флота, полезно в двух словах рассказать о его составе перед мятежом.

Корабли и базы испанского флота

Всего Испания имела перед мятежом два старых линкора, семь крейсеров разного типа и 17 эсминцев. Кроме этого, было несколько не представлявших ценности небольших миноносцев водоизмещением около 180 тонн.

К боевому составу также относилось пять канонерских лодок и около 20 маленьких кораблей береговой охраны.

Подводный флот Испании состоял из шести подводных лодок типа «С» (более новых) и шести подводных лодок типа «В».

Как видно из приведенных выше данных, Испания обладала значительным флотом. К началу мятежа он находился в разной степени боевой готовности: заканчивалась постройка двух крейсеров типа «Канариас», некоторые корабли находились в доках или в ремонте. [61]

Тяжелое экономическое положение страны сказывалось на сроках строительства кораблей, ремонт производился несвоевременно и материальная часть содержалась не всегда в удовлетворительном состоянии.

Самыми крупными военно-морскими базами в Испании были Эль-Ферроль и Кадис на западном побережье и Картахена на восточном побережье Пиренейского полуострова. Более современной базой был Эль-Ферроль. Эта база имела самые крупные доки и судостроительные верфи.

Важной базой являлся также Кадис, где с давних времен базировались корабли испанского флота и где находилось много учебных заведений и полигонов. Кадис являлся для испанского флота своего рода культурным центром и реликвией, напоминающей морякам о былом морском могуществе Испании. О стратегическом значении этой базы говорит ее непосредственная близость к Гибралтарскому проливу.

Наконец, крупной военно-морской базой на Средиземном море являлась Картахена. Верфи Картахены были рассчитаны на строительство эсминцев и подлодок. Когда во время войны туда потребовалось поставить крейсер «Сервантес», док несколько месяцев удлиняли.

Кроме главных баз, испанский флот имел много небольших: на севере — Бильбао, на западе — Виго, в Гибралтарском проливе — Сеута и Альхесирас, в Средиземном море — Маон и Малага. Помимо того, Испания имела большое количество торговых портов по всему побережью и на островах; в случае нужды они также могли служить местом стоянки и базирования военных кораблей.

Личный состав испанского флота и его подготовка

Испанский флот и армия создавались особенно в последние десятилетия не столько для борьбы с внешним врагом, сколько для борьбы с врагом внутренним. Именно этим объясняется тщательный отбор военнослужащих всех категорий, в частности, для службы на кораблях флота.

Привилегированный офицерский состав можно разделить на две основные группы. [62]

Первая группа — командный состав кораблей, офицеры штабов и командование баз. Это были строевые офицеры — опора монархии. Поэтому в данную группу особенно тщательно отбирались представители аристократических семей и придворной знати. Такое положение складывалось на флоте сотнями лет. Революция 1931 г. не внесла существенных изменений: те же адмиралы и офицеры остались командовать кораблями. Ничто не изменилось и к моменту мятежа в 1936 г.

Ко второй группе относились офицеры, занимавшие технические должности на кораблях, в арсеналах и базах. Эта группа в основном состояла из офицеров среднего ранга. Нежелание аристократов заниматься «черновой» работой заставило допустить на должности инженеров, конструкторов, механиков представителей средней и мелкой буржуазии. Вторая группа в большинстве своем поддерживала республиканское правительство, нередко выражая открыто недовольство аристократической группировкой в министерстве и на флоте.

Обе группы составляли офицерский корпус флота, который резко отличался по своему правовому и материальному положению от старшин и рядового состава.

Старшины, т. е. унтер-офицеры, которые отбирались из рядового состава и проходили специальное обучение и воспитание, состояли главным образом из представителей мелкой буржуазии. Однако среди них были и выходцы из рядов пролетариата, особенно там, где знание специальности являлось основным требованием. Большой процент сверхсрочников и длительные сроки службы были характерны для данной группы. На подводных лодках число сверхсрочников достигало 65–70%. Однако офицерам плохо удавалось «приручение» старшин. Большинство из них были республиканцы, социалисты или анархисты. Матросы и старшины срочной службы приходили в основном из промышленных районов, фабрик и заводов и являлись представителями пролетариата на флоте. В ходе войны многие старшины и матросы стали сторонниками коммунистов.

Отношения между офицерским составом, с одной стороны, и старшинами и матросами, с другой, были напряженно-враждебными. Офицеры считали себя вправе возлагать основную работу на старшин и матросов. Профессиональная подготовка офицеров находилась на низком [63] уровне. В порядке выслуги они получали высокие должности и ранги, но, командуя кораблями, не умели самостоятельно выходить из гаваней и, как правило, пользовались лоцманами и буксирами. Это, конечно, не способствовало укреплению их авторитета среди команд.

Оставшись нейтральной в войне 1914–1918 гг. и не имея боевого опыта, монархическая Испания очень медленно перестраивала свой флот в соответствии с опытом и техническим уровнем первой мировой войны. Испанский флот в основном занимался походами в своих водах, уделяя много внимания парадной части, а не настоящей боевой подготовке.

Боевая подготовка отдельных соединений кораблей не координировалась. Подводные лодки были построены лишь для того, чтобы не отстать от моды, и ими мало занимались. На учениях они не взаимодействовали с надводными кораблями, материальная часть их находилась в запущенном состоянии. Малочисленная гидроавиация к тому же не была органически связана с флотом.

Все сказанное выше и объясняет уровень оперативно-тактической подготовки офицерского состава испанского флота и корабельных соединений перед мятежом.

Требования к подготовке рядового состава были сравнительно невысокие. Большой процент сверхсрочников обеспечивал плавание кораблей и проведение несложной боевой подготовки.

Начало мятежа

Переходя к описанию действий флота в период мятежа, нельзя не сказать о политической обстановке в Испании. Революция 1931 г. оказала большое влияние на личный состав флота. Сторонники различных партий стали более открыто высказывать свои взгляды. В то время как почти все офицеры остались и при Республике монархистами, весь рядовой состав перешел на сторону Республики; это еще больше подчеркнуло непримиримые противоречия между офицерами и матросами испанского флота. В феврале 1936 г., когда к власти пришло правительство Народного фронта, офицеры стали еще более открыто выражать свое враждебное отношение к Республике. Стремясь [64] уберечь рядовой состав испанского флота от влияния революционных элементов на берегу, от «политики», командование все более загружало матросов различными учениями.

Республиканским правительством были произведены некоторые организационные мероприятия на флоте: несколько адмиралов и офицеров, известных всему флоту своим грубым отношением к матросам, были уволены в отставку; в военно-морские училища формально был расширен доступ молодежи из средней и мелкой буржуазии; было несколько улучшено положение рядового состава на кораблях как в материальном, так и правовом отношениях (в виде облегчения службы, увольнения на берег и т. п.).

Однако эти изменения были слишком незначительны для того, чтобы создать на флоте действительно новую обстановку; к тому же командиры судов их всячески саботировали. Когда же в конце 1933 г. к власти пришли правые буржуазные партии, адмиралы и офицеры на судах повели атаку на те завоевания рядового состава, которые были достигнуты при республиканско-социалистическом правительстве первых двух лет революции. Февральские выборы 1936 г. в кортесы, принесшие победу Народному фронту{3}, ясно показали, что революция в Испании не умерла, что имеются все условия для ее дальнейшего развития. Отчаявшись в возможности задушить революцию на путях конституционной легальности, реакция во главе с генералами и адмиралами сделала ставку на вооруженный мятеж против Республики.

Помощь мятежникам должны были оказать фашистские Германия и Италия, с которыми реакционная испанская военщина уже давно установила контакт. В штабах Германии и Италии были даже созданы специальные отделы, которые занимались подготовкой и планированием мятежа в Испании. Однако левобуржуазное республиканское правительство не предпринимало эффективных шагов для подавления назревавшего заговора. [65]

Генерал Франко, уличенный в подготовке мятежа, на следующий день после победы Народного фронта был в порядке «наказания» переведен генерал-губернатором на Канарские острова, а его сообщники — генералы и офицеры — уволены с полными окладами и могли продолжать подготовку заговора против Республики на казенный счет. На территории Португалии мятежники создали склады необходимых запасов оружия. Корабли Германии — линкор, несколько крейсеров и эсминцев — летом 1936 г. все время находились в портах Испании, готовые оказать нужную помощь мятежникам.

В подготовку к мятежу было постепенно вовлечено большинство офицеров, и под различными предлогами проводилась «обработка» личного состава гарнизонов армии, авиации и кораблей испанского флота.

Деятельность офицеров флота за несколько недель до мятежа была в основном подчинена подготовке к восстанию.

На специально устроенных банкетах офицеры армии и флота открыто выступали за «спасение родины», а на Канарских островах генерал Франко демонстративно отказался произнести тост «За Республику».

За несколько дней до мятежа командир крейсера «Республика», находившегося в капитальном ремонте в Кадисе, сообщил министру о готовящемся восстании. Он не осмелился доносить об этом через своих офицеров, а воспользовался помещением и связью гражданского губернатора Кадиса. Полученную радиограмму в министерстве обсуждали секретно, без участия морского штаба, потому что трудно было определить, на кого можно положиться. Однако даже и теперь ничего серьезного для подавления не было сделано.

В ночь с 17 на 18 июля 1936 г. мятеж вспыхнул во всех гарнизонах Испании. Правда, расчет на быстрый и одновременный во всей стране переворот не оправдался. Несмотря на неподготовленность правительства, гнев и воля к борьбе широких народных масс были настолько велики, что стихийно возникшие рабочие отряды народной милиции подавили мятеж как в столице, так и в большинстве промышленных районов. Кроме Марокко, только в нескольких районах севера и юга мятежникам удалось захватить власть. Но, разделенные на две части, они оказались в критическом положении. [66]

Что же происходило в это время на кораблях флота?

Еще до мятежа команда обратила внимание на активность офицерского состава, на необычные совещания офицеров по каютам и в базах. Проходившие через радистов радиограммы стали достоянием команд и раскрыли истинное положение дел. Установленное за командами наблюдение (неувольнение на берег и другие подобные меры) вызывало еще больше подозрений и восстанавливало матросов против офицеров.

В последние дни на кораблях уже открыто говорили о готовящемся восстании и необходимости принять надлежащие меры против мятежников. Попытки офицеров ввести в заблуждение рядовой состав различными лживыми сообщениями о непорядках в стране результата не дали. На кораблях имелось немало активных членов различных партий Народного фронта, которые призывали матросов к бдительности. И когда 18 июля был дан сигнал к восстанию, мятежникам удалось обмануть и повести за собой рядовой состав нескольких сухопутных гарнизонов, команды же кораблей остались верны Республике.

Все корабли, находившиеся в море или могущие выйти из баз, остались верны Республике. Подавив сопротивление мятежных офицеров, команды кораблей уведомили правительство о своей готовности защищать Республику. На отдельных кораблях, находившихся в море, происходили вооруженные столкновения офицеров с командой, кончавшиеся, как правило, уничтожением части офицеров. Таким образом, реакционный мятеж на флоте не удался. Из кораблей, находившихся в состоянии боевой готовности, только эсминец «Веласко» оказался на стороне Франко.

Трагически сложилась судьба кораблей, находившихся в Эль-Ферроле. Это касалось прежде всего двух новых недостроенных крейсеров типа «Канариас», линкора «Эспанья» (стоял в доке) и крейсера «Сервера» (находился на текущем ремонте).

Рядовой состав этих кораблей был на стороне правительства и в первые дни мятежа упорно сопротивлялся мятежникам. Не имея возможности вывести корабли из базы, матросы сначала захватили в свои руки территорию базы, арсенал и завод. Кровопролитные бои происходили [67] на улицах и в гавани, но судьбу базы Эль-Ферроль решил сухопутный гарнизон под командованием фашистских офицеров. База была захвачена войсками гарнизона и жандармерией, а вместе с ней в руки мятежников попали и находившиеся там корабли.

В результате на стороне правительства остались линкор «Хайме I», легкие крейсеры «Либертад» и «Сервантес», старый легкий крейсер «Мендес Нуньес», эсминцы «Лепанто», «Диес», «Санчес», «Феррандес», «Чуррука», «Гальяно», «Вальдес», «Антекера», «Гравина», «Эсканьо», «Сискар», «Хорхе Хуан», «Улоэ», «Алседо», «Лассага», все подводные лодки.

В руках мятежников оказались: линкор «Эспанъя», недостроенные крейсеры «Канариас» и «Балеарес», легкий крейсер «Сервера», старый легкий крейсер «Республика», эсминец «Веласко» и все канонерские лодки, за исключением одной.

Позже Италия «продала» мятежникам четыре эсминца: «Сеута», «Теруэль», «Мелилья» и «Уэска», а германские и итальянские подводные лодки нередко оказывали «дружеские услуги» Франко.

Интересны некоторые подробности того, что происходило на кораблях в момент мятежа. Заверения морских адмиралов и офицеров, что они поведут за собой команды кораблей, дали основание главарям мятежа поручить флоту важную задачу: обеспечить перевозку войск с африканского берега на полуостров.

В штабе морского министра все руководство было вовлечено в мятеж и готово было отдать нужные приказания на корабли для поддержки мятежников. Однако обстоятельства сложились так, что несколько лейтенантов-связистов оказались верными республиканскому правительству и, вместо радиограмм с приказанием присоединиться к мятежу, послали на корабли, находящиеся в море, сообщения о том, что Франко поднял мятеж и что мятежники намерены немедленно перебросить иностранный легион на полуостров. Эти сообщения были получены прежде всего на крейсерах «Либертад» и «Сервантес». Радисты на крейсере «Либертад», получив такое сообщение, передали его не командованию корабля, которому оно было адресовано, а своим политическим руководителям из команды, которые и призвали личный состав не подчиняться мятежникам. [68]

В первые дни мятежа радиорубка крейсера «Либертад» превратилась в своего рода командный пункт флота. Пока на мостике и по каютам шла борьба с сопротивляющимися офицерами, из рубки шли призывы ко всем кораблям остаться верными законному республиканскому правительству и не верить офицерам, которые пытаются обмануть команды, утверждая, будто бы власть перешла в руки Франко.

Флаг командующего эскадрой был поднят на крейсере «Сервантес». Личный состав крейсера, получив сообщение с крейсера «Либертад», прежде всего блокировал, если можно так выразиться, все командование эскадры и по пути в Гибралтар разбирался в обстановке. Почти все офицеры были арестованы, и команда решила вместо Альхесираса зайти в Танжер. Тем временем положение в Мадриде складывалось в пользу республиканского правительства, и радио сообщило об этом. Очевидцы рассказывали, как командующий, адмирал М. Миер, после провалившейся попытки вовлечь в мятеж свои корабли, ходил по мостику в бессильной злобе. Он якобы сначала колебался, но когда перед ним был прямо поставлен вопрос, готов ли он командовать эскадрой на стороне республиканского правительства, ответил отказом и решил присоединиться к своим единомышленникам по мятежу. После этого он был арестован.

После получения радиограммы с крейсера «Либертад» упорное сопротивление республиканцам оказали офицеры на линкоре «Хайме I», где дело дошло до пулеметной стрельбы с мостика и суровой расправы с офицерами.

А вот еще один эпизод, рассказанный активным участником событий с эсминца «Лепанто». Сразу после получения известий о мятеже республиканское правительство направило флотилию эсминцев в составе «Лепанто», «Санчес» и «Вальдес» в Мелилью (Африка) с заданием не допустить перевозки войск мятежников на полуостров. Однако из трех командиров эсминцев два оказались мятежниками, и только командир «Лепанто» Валентино Фуэнтес остался верен республиканскому правительству. «Мои офицеры восстали», — обратился дон Валентино, как его звали на флотилии, к команде и предложил арестовать мятежников. Его приказание было выполнено.

По-иному сложилась обстановка на «Санчесе» и «Вальдесе». Оживленные переговоры между командирами этих кораблей и подозрительная связь с берегом заставили [70] команду принять решительные меры против своих офицеров.

Активный мятежник — командир «Санчеса» — Бастарехе прыгнул на борт эсминца «Вальдес» якобы с телеграммой в руках и пробовал призывать личный состав к мятежу; он заявил, что в стране произошло восстание и Франко обратился к патриотам с призывом спасти родину.

Назвал Бастарехе и главных внутренних врагов своего «отечества» — масонов и коммунистов, против которых прежде всего борется Франко.

Это, однако, не помогло.

Машинист Хевара прервал его репликой: «Мы хотим знать, кому вы подчиняетесь и от кого получили приказ». Командир сначала растерялся, но затем ответил: «Подчиняюсь приказу генерала Франко — спасителя родины». «Мы не можем подчиняться никакому приказу, кроме приказа правительства, установленного законным путем», — ответил машинист.

«Мы не должны подчиняться приказу правительства, — настаивал командир «Санчеса», — по этому приказу мы должны открыть огонь против своих братьев в Мелилье. У кого из нас поднимется рука на это?» Но сильный голос машиниста Роча прервал его: «В Астурии в 1934 г. тоже были наши братья, однако вы их безжалостно обстреливали».

«Да что с ними говорить!» — не выдержав, воскликнул командир-мятежник.

Это решило судьбу эсминцев.

«Да здравствует Республика! — закричала команда. — Требуем возвращения в Испанию. Не будем принимать участия в мятеже!»

С большими трудностями, с помощью буксира эсминцы вышли из мятежного порта и вернулись в Картахену. Однако корабли подходили к этому порту с большой осторожностью, так как не знали, в чьих он руках. У мыса Палое долго выясняли обстановку. Только на следующий день, после того как кончились запасы топлива и продовольствия, вошли в гавань. Картахена осталась верна республиканскому правительству. Личный состав базы и рабочие города приветствовали входившие суда.

Так, один за другим, корабли, получая сведения из Мадрида и с крейсера «Либертад», расправлялись с мятежными [71] офицерами и присоединялись к республиканскому флоту. Картахена как-то стихийно стала центром его сосредоточения, а потом и главной базой на все время войны.

Из военных офицеров на флоте лишь очень немногие остались верны Республике. Вот любопытные данные, доказывающие это{4}:

Чин	общее число	Остались верны Республике
Адмирал	19	2
Капитан I ранга	31	2
Капитан II ранга	65	7
Капитан III ранга	128	13

Республиканский флот в борьбе за Гибралтар

Закрепившись в начале мятежа в Африке и в южной части Андалузии, мятежники одновременно захватили все порты и базы в Гибралтаре. Оба берега пролива оказались в их руках. Кадис и Альхесирас на полуострове, а Сеута и Мелилья на африканском берегу являлись опорными пунктами Франко для контроля над проливом.

Республиканский флот оказался не в состоянии предотвратить эти действия мятежников. Верные Республике корабли прежде всего должны были заняться подавлением мятежников у себя на борту. Комитеты, как мы знаем, взяли на себя управление кораблями и их охрану. Скрытые сторонники мятежников были на всех судах, и их необходимо было разоблачить. Нужно было разобраться в обстановке, определить, куда можно следовать для базирования и пополнения топлива, и получить соответствующие указания.

Нельзя не учитывать и того, что мятежники длительное время готовились к наступлению, разрабатывали детальные [72] планы, и все руководители знали, что им следует делать по сигналу о мятеже. Новые же руководители флота — комитеты и выбранные командиры кораблей — с обстановкой в стране, сложившейся после начала мятежа, были знакомы плохо. Получаемые по радио данные были противоречивы. Только в базе можно было получить достоверные сведения о происходящих в стране событиях.

Так, крейсеры «Либертад» и «Сервантес» вынуждены были зайти в международный порт Танжер, чтобы уточнить, какие базы и порты находятся в руках республиканского правительства. Линкор «Хайме I», находившийся на пути в Гибралтар, едва не зашел в Кадис, уже находившийся в руках мятежников, и только информация от крейсера «Либертад» позволила команде правильно ориентироваться и присоединиться к республиканскому флоту.

Фактически флот был предоставлен самому себе. Правительство Республики, застигнутое врасплох событиями, не подготовленное к подавлению мятежа, оказалось в первые дни неспособным контролировать события. Тем более ему было не под силу решать такие сложные вопросы, как захват одного из портов в проливе, например, Алхесираса, без чего нельзя было добиться господства в проливе, но это требовало комбинированных действий флота и сухопутных войск. Между тем в распоряжении правительства почти не осталось регулярных войск: боевые действия планировали и вели добровольческие отряды народной милиции, сформированные партиями и профсоюзами, которые зачастую руководствовались чисто местническими соображениями. Так, например, каталонские организации при поддержке флота высадили десант в направлении, совершенно противоположном тому, которое было жизненно важным для Республики. Этот десант на острове Мальорка — после месяца бесплодных усилий — был снят в конце августа. Тогда еще можно было организовать высадку десанта в Гибралтаре, опираясь на превосходство сил республиканского флота и возросшую силу правительственных войск. Но и на этот раз местнические соображения появились в самом правительстве; руководствуясь ими, морской министр И. Прието — депутат от г. Бильбао — направил весь флот из Средиземного моря на Север, в Бискайский залив. К сожалению, и Морской штаб не обладал авторитетными и компетентными [73] специалистами, которые могли бы со знанием дела руководить боевыми операциями флота.

Когда флот в середине октября вернулся в Средиземное море, соотношение сил на море уже изменилось, да и почти вся африканская армия Франко была перевезена на полуостров.

Ближайшим к проливу портом, оставшимся в руках республиканцев, была Малага, где и сосредоточились в конце июля республиканские корабли — линкор, крейсеры, семь эсминцев и несколько подводных лодок. Задачей республиканского флота в сложившейся обстановке было не допустить перевозки оставшихся войск из Марокко на полуостров.

Установив постоянное наблюдение эсминцев и подводных лодок за проливом, 23 июля крупные корабли произвели первый боевой выход и обстрел Сеуты. В этой операции принимали участие крейсеры «Либертад» и «Сервантес» и линкор «Хайме I». Обстрелу подверглись береговые батареи противника и порт. [74]

Мятежники отвечали огнем береговых батарей, а затем атаковали с воздуха республиканские корабли.

25 июля то же соединение республиканских кораблей обстреляло порт Мелилья, где, по имеющимся сведениям, сосредоточивались войска и транспорты для перевозки на полуостров частей иностранного легиона. Эсминцы и подводные лодки усилили охрану пролива и не допускали никакого движения транспортов мятежников между Марокко и портами на полуострове. Систематическое наблюдение велось за портами Мелилья, Сеута и Ларача, где постоянно дежурили эсминцы и подводные лодки.

Мятежники не имели возможности противодействовать операциям республиканского флота. Действующих крупных кораблей в это время у них еще не было, а налеты авиации на республиканские корабли не имели большого успеха, но вскоре на помощь Франко пришли немецкие и итальянские военные суда. Немецкий линкор «Дейчланд» уже при первой бомбардировке Сеуты своим маневрированием мешал действиям республиканских кораблей. Затем в этом районе уже постоянно находились немецкие и итальянские крейсеры и эсминцы, которые ограничивали боевую деятельность республиканцев.

До конца июля республиканские корабли успешно блокировали пролив, и мятежникам за это время удалось перебросить на полуостров не более 2 тыс. человек, да и то главным образом на самолетах.

3 августа линкор «Хайме I», крейсер «Либертад» и эсминец «Вальдес» вновь обстреляли Сеуту. В порту были отмечены крупные пожары, однако в ночь с 4 на 5 августа мятежники провели первые транспорты из Сеуты в Альхесирас, прикрывая их своими канонерками. Эсминцы «Лепанто» и «Гальяно», находившиеся в дозоре, не справились со своей задачей и пропустили транспорт.

5 августа крупное соединение республиканского флота в составе линкора, двух крейсеров и нескольких эсминцев вошло в бухту Альхесираса и обстреляло порт; была потоплена канонерская лодка «Дато», несколько транспортов получили повреждения, однако перевезенные накануне войска были, видимо, уже вне порта. Кроме Альхесираса, республиканские корабли обстреливали [75] Сеуту, Тарифу, Кадис и Ла-Линеа, где произошли большие пожары. Опыт войны на море показывает, что одними обстрелами решительных успехов добиться невозможно. Только высадка десанта и захват одного из внешних портов или базы могли вернуть республиканцам контроль над Гибралтаром. Это возможно было сделать только при тщательном планировании всех операций против мятежников. Мы не раз обсуждали этот вопрос в свете упущенных возможностей, но всегда приходили к выводу, что легче рассуждать задним числом, когда все карты раскрыты. «Да, если бы не интервенция, мы и без этого одолели бы фашистов», — сказал мне однажды Педро Прадо и был в известной степени прав. Но что было, то было.

Авиация мятежников, сосредоточенная в районе пролива, интенсивно бомбила корабли, причем был поврежден линкор «Хайме I». Дальнейшее пребывание республиканского флота в проливе становилось затруднительным. [76]

Стало опасным и плавание дозорных эсминцев, блокада пролива стала ослабевать. В августе мятежники перевезли морем более 7 тыс., а в сентябре уже свыше 10 тыс. человек и значительное количество грузов.

Корабли республиканского флота, постоянно находясь в море, требовали ремонта. В сентябре они сосредоточились в Картахене, а линкор «Хайме I» стал на ремонт в Альмерии.

Так закончился первый месяц борьбы республиканского флота за Гибралтар. Команды кораблей, несмотря на отсутствие офицеров, показали, что они могут действовать и готовы вести до конца борьбу с противником. Перевозка войск, столь необходимых Франко на полуострове, была полностью прервана на две недели, и этим была оказана большая помощь Республике.

До конца сентября республиканский флот продолжал нести систематическую дозорную службу в проливе и контролировал Гибралтар. К сожалению, эти недели не были использованы на Центральном фронте. Отряды милиции, плохо вооруженные и без опытных командиров, могли храбро идти в бой, но удержать противника и, тем более, перейти в наступление были не в состоянии.

Северный поход республиканского флота

В первые месяцы войны особого внимания заслуживает операция, связанная с переходом всего флота в сентябре 1936 г. из Средиземного моря в Бискайский залив, на Север Испании, и его возвращение в Картахену.

Какие же обстоятельства заставили республиканское правительство предпринять столь рискованную операцию, при выполнении которой корабли флота вынуждены были дважды прорываться через узкий, к тому времени уже захваченный и укрепленный мятежниками, Гибралтар и дважды проходить вдоль берегов, занятых противником?

Решающим моментом была обстановка, сложившаяся тогда на сухопутных фронтах. Первые недели мятежа для Франко были критическими: в значительной части [77] гарнизонов мятеж был подавлен, большая часть авиации и флота оказалась на стороне Республики; районы, занятые мятежниками на Севере и на Юге, были разъединены лежавшей между ними полосой республиканской территории.

В сентябре северные и южные районы, занятые мятежниками, были объединены с помощью Германии и Италии. Около 50 тыс. надежных войск было переброшено Франко из Марокко в Испанию.

На северном фронте мятежники захватили города Сан-Себастьян и Ирун, отрезав тем самым Астурию и Басконию от Франции, коммуникации с которой были очень важны для снабжения населения Севера продовольствием и боеприпасами. В ответ на настойчивые просьбы басков и астурийцев о помощи правительство отправило в Бискайский залив большую часть военно-морского флота. Это было одно из тех плохо продуманных решений, которые, как указывалось выше, вытекали из неопытности и недостаточной компетентности морского руководства республики. Дальнейшие события полностью подтверждают такую оценку северного похода.

В самом деле, помощь, которую флот мог оказать и действительно оказал северному фронту республиканцев, свелась к обстрелу занятого мятежниками побережья, доставке 2–3 тыс. винтовок и временной моральной помощи населению. Эта помощь не смогла предотвратить потери Севера в 1937 г. А между тем северный поход, связанный с большим риском для флота, стоил ему потери одного и длительного выхода из строя другого эсминцев. Однако гораздо важнее было то, что мятежники получили возможность перебазировать свои крейсеры на юг и окончательно закрепить за собой район Гибралтара{5}.

Если стратегическая целесообразность северного похода чрезвычайно сомнительна, сам поход как морская [78] операция был очень удачен и заслуживает того, чтобы о нем вспомнить.

В середине сентября флот получил приказ о выходе на Север.

Эскадра в составе линкора «Хайме I», крейсеров «Либертад» и «Сервантес», 6 эсминцев — «Вальдес», «Диес», «Антекера», «Миранда», «Эсканьо» и «Лепанто», получив приказ и обсудив его на комитетах кораблей, как было принято в то время, подготовилась к операции и 20 сентября сосредоточилась в Малаге, самом южном республиканском порту Средиземного моря.

Республиканским флотом командовал Мигель Буиса, а командиром флотилии эсминцев был Висенте Рамирес.

Центральный комитет флота вместе с командирами кораблей обсудил план перехода и особенно детально разобрал время, строй и курсы соединения во время прорыва через Гибралтар. Настроение у всех было боевое.

Решили, что соединение выйдет из Малаги во второй половине дня, чтобы подойти к Гибралтару уже в темноте: корабли, идя в строе кильватера, сначала приблизятся как можно ближе к английскому Гибралтару, а затем повернут к африканскому берегу, чтобы избежать обстрела альхесирасских батарей и налета авиации из Кадиса.

Дальнейший план состоял в том, чтобы за ночь уйти в море как можно дальше и тем самым затруднить поиски флота авиацией мятежников на следующий день, а затем, обогнув Пиренейский полуостров, подойти днем к портам Астурии и Басконии.

Наиболее вероятное место встречи с противником — район базы Эль-Ферроль — намечалось пройти днем. Встречи с кораблями мятежников не искали, но и не боялись.

Стоянка на рейде Малаги проходила спокойно, если не считать двух небольших и безуспешных налетов вражеской авиации (бомбы упали не на рейде, а в городе, хотя бомбили с высоты не более 800 метров).

Во время этой стоянки в Малагу вошел и присоединился к республиканскому флоту крейсер «Мендес Нуньес», который находился в момент мятежа в Рио-де-Оро. Личный состав крейсера твердо решил прорваться в Средиземное море и воевать на стороне республиканского [79] правительства; предварительно все офицеры, сторонники Франко, были отпущены с корабля. Никто не упрекал команду за такой поступок. Мне рассказывали, что многие офицеры с «Мендес Нуньес» потом воевали на «Канариасе» против своего крейсера.

Громкое «Вива ла Република!» со всех кораблей было наградой команде крейсера «Мендес Нуньес». Его приход поднял дух экипажей кораблей, идущих на операцию. Когда на рейде выстроились 10 крупных кораблей и 12-дюймовые орудия линкора «Хайме I» придали определенную солидность всей эскадре, настроение личного состава, естественно, поднялось еще больше.

Вечером 21 сентября крупные корабли эскадры построились в кильватерную колонну и под охраной эсминцев вышли на операцию.

Впереди шел крейсер «Либертад», за ним — линкор «Хайме I», замыкал колонну крейсер «Сервантес». Эсминцы днем несли охрану крупных кораблей, следуя впереди, а при подходе к проливу, с наступлением темноты, заняли место в кильватере эскадры. В боевую готовность корабли были приведены с выходом в море, машины были готовы дать самый полный ход. Корабли сильно дымили, и поэтому трудно было думать о какой-то секретности передвижения.

Сведения об установлении в Сеуте и Альхесирасе батарей крупного калибра беспокоили командующего. Вскоре появился немецкий крейсер, который явно следил за движением эскадры, двигаясь параллельно республиканской эскадре.

Когда корабли в темноте приблизились к самой узкой части пролива — между Сеутой и Альхесирасом — и прожектора береговых батарей скользили по ним, на мостике крейсера «Либертад» воцарилась тишина. Казалось, должен последовать залп, когда луч прожектора на несколько секунд остановился на одном из кораблей, но батареи молчали: корабли проходили вне досягаемости орудий или оставались незамеченными.

М. Буиса нервно ходил по мостику, озабоченный больше другими кораблями, чем крейсером «Либертад».

Вот за кормой эскадры остался ярко освещенный английский Гибралтар. Удаляясь от Альхесираса, моряки почувствовали облегчение: Сеута была уже позади, а батареи Альхесираса меньше беспокоили командующего. [80]

Напряженное состояние постепенно улеглось. Корабли шли на запад. Берега Африки и полуострова удалялись. Впереди была ширь Атлантического океана. Можно представить себе, как тяжело было республиканским морякам проходить мимо своих баз и особенно Кадиса. Ведь еще так недавно они были там желанными гостями. В Кадисе у всех были знакомые, а у некоторых и семьи. И вот теперь как раз оттуда приходилось ожидать появления вражеских самолетов.

Кадис для всех испанских моряков не просто военно-морская база. С этим городом связано развитие военного флота и расцвет Испании в XVI в. Из Кадиса дважды выходил Колумб в свои далекие плавания за неведомый океан. Туда прибывали богатые караваны с драгоценностями из Америки. Не случайно первый меридиан проходил через Сан-Фернандо около Кадиса (позднее Англия проложила первый меридиан через свой Гринвич). Из Кадиса выходили галерные и парусные суда в годы величия испанского флота. Оттуда вышла и знаменитая «Непобедимая [81] армада» в 1588 г., разбитая потом у берегов Англии, скорее штормами, чем противником. Но история уже работала против феодальной Испании, и последняя попытка воспрепятствовать развитию флота промышленной Британии в 1805 г. кончилась поражением при Трафальгаре. Наполеон никогда не любил и не ценил флота, может быть поэтому Вильнев, возглавлявший франко-испанскую эскадру, был наголову разбит смелым Нельсоном.

В описываемое время Кадис был реликвией испанского флота, а также учебным центром и прекрасной базой.

На следующий день, 22 сентября, эскадра находилась уже вдали от берегов и оживленных морских путей сообщения. Мертвая зыбь от прошедшего где-то шторма покачивала корабли, шедшие в строю под охраной эсминцев. Линкор был в центре соединения, вызывая гордость и восхищение участников похода. Его активная боевая деятельность в первые дни мятежа и огромные 12-дюймовые орудия создали ему заслуженный авторитет на флоте. Правда, большинством личного состава недоучитывалась его устарелость, неприспособленность к современному морскому бою и бесполезность в случае встречи с быстроходными крейсерами. Быстроходные корабли — крейсеры и эсминцы — были бы значительно боеспособнее без линкора в этом походе, но моральный фактор взял верх. Робкие предложения оставить его в Картахене были отвергнуты самым решительным образом. Анархисты, которых было довольно много на «Хайме I», резко выступали против подобных намерений.

Весь день 22 сентября корабли спокойно шли намеченным курсом. Самолеты не появлялись, а кораблей противника в тот период совсем не боялись.

К вечеру эскадра повернула на север, и Кадис снова был на правом траверзе, теперь уже на большом расстоянии от эскадры.

Чем ближе подходила эскадра к базе мятежников Элъ-Ферроль, тем серьезнее становился командующий Мигель Буиса, тем больше движения можно было наблюдать у пушек и приборов. Унтер-офицер Ф. Мира, исполнявший обязанности старшего артиллериста крейсера «Либертад», почти постоянно находился на своем посту наблюдения. [82]

Прошли Виго — в то время небольшую военно-морскую базу мятежников, а некогда знаменитый военный порт, в котором стоял весь испанский флот, соперничавший с англичанами. В Виго нередко заходили русские корабли, направляясь из Балтики в Средиземное море, и иногда долго стояли там, занимаясь боевой подготовкой, устраняя неполадки и пополняя необходимые запасы. Население этого города привыкло к русским морякам, как к своим, а русские в шутку называли его не Виго, а Вигуйск.

Сейчас Виго, как и Эль-Ферроль, находился в руках мятежников. Над республиканскими моряками была учинена здесь жестокая расправа.

К вечеру прошли Эль-Ферроль. Предстояло повернуть на восток, огибая мыс Эстака-де-Барес, чтобы на следующий день зайти в Хихон и Сантандер.

Наступление ночи и рассвет для командующего соединением в море всегда являются наиболее ответственным временем: нужно принять решение на ночь, исходя из обстановки, перестроить корабли и проверить боевую готовность.

Ночные встречи с противником в море происходят молниеносно и чреваты серьезными последствиями. Каждая минута промедления может решить судьбу корабля. [83]

Но когда кончается ночь, рассвет готовит новые неожиданности, и командующий должен принимать соответствующие решения. В эти вечерние и предрассветные часы командующий обычно бывает на мостике, внимательно изучает обстановку.

Нормальное несение службы, к которой уже привыкли за прошедшие спокойные дни, неожиданно было нарушено криком сигнальщика: «Авионес!» (самолеты). Военная тревога подняла весь личный состав. Один за другим корабли приводились в полную боевую готовность. Зенитные орудия быстро вращались, ища цель.

Самолет-разведчик, не приближаясь к кораблям, пересекал их курс, чтобы установить направление эскадры. Открывать огонь было бессмысленно. Вскоре самолет скрылся за кормой, получив нужные ему данные о движении республиканского флота.

Трудно было предсказать, что последует за этой разведкой. Надвигавшиеся сумерки теперь еще больше беспокоили командующего, и он нервно ходил по мостику, осматривая корабли своего соединения. Горизонт становился все темнее, — противник мог появиться с любого направления.

Проходили самый опасный район и наиболее вероятное место встречи с мятежниками. Прошло уже время поворота в Кантабрийское море, но пока окончательно не убедились, что самолет улетел, эскадра шла на северо-восток.

Совсем стемнело, когда корабли, следуя в более тесном строю, повернули на восток. Полная боевая готовность сохранялась на всех кораблях, пока окончательно не улеглось волнение, вызванное появлением вражеского самолета.

На мостике крейсера «Либертад», где размещался Центральный комитет флота — верховный орган управления флотом в те дни, царило особое оживление. Высказывались различные предположения о событиях наступающей ночи. Все имели право говорить, и никто не имел права остановить говорящих. Меньше всех говорил командующий М. Буиса. Он только вставлял иногда замечания, к тому же не настаивая на их одобрении.

Всех беспокоили возможные налеты авиации, потому что ходили слухи о получении Франко большого количества новых самолетов «Капрони» из Италии. Но так как [84] это было возможно только на следующий день, потому что в то время самолеты еще редко появлялись над кораблями ночью, то постепенно разгоревшиеся страсти стали остывать.

Эскадра постепенно удалялась от опасного района и главной базы Эль-Ферроль, где находились крейсеры и линкор мятежников.

Вот и Кантабрика. Ночь прошла спокойно, ждали появления гор Астурии. Первым портом, куда должны были зайти все корабли, кроме нескольких эсминцев, являлся Хихон. Эскадра легла на курс, ведущий в гавань.

В дни похода мне удалось ближе познакомиться с командующим, членами Центрального комитета флота и отдельными унтер-офицерами. Как и в бытность на «Антекере» — почти месяц тому назад, — я убеждался, как много энтузиазма у личного состава. Но невольно у меня возникали опасения, что этот энтузиазм может не дать должного эффекта, если на флоте не будет твердого порядка, а у его руководства достаточных знаний. Ведь стреляют люди, а не пушки, и скорее попадают в цель те, которые лучше подготовлены. [85]

«Прекрасный унтер-офицер», — сказал мне как-то Буиса, показывая на проходившего мимо Миру. Он исполнял обязанности артиллериста. А на мой вопрос, умеет ли он управлять огнем, Мигель развел руками: дескать, ему никогда не приходилось.

Поражало меня многое. У себя на крейсере я счел бы чрезвычайным событием курение во время перегрузки боезапаса, а тут я встретил курящего маринеро, на плече которого лежал снаряд. Но свой устав в чужом монастыре нужно предлагать осторожно, и пока я молчал, что еще я мог сделать?!

От Хихона до Бильбао

Все корабли эскадры, кроме трех эсминцев с «Лепанто» во главе, под командованием Валентино Фуэнтеса, проследовавших прямо в Сантандер, едва разместились в маленьком порту Хихон. Даже в солнечный ясный сентябрьский день город выглядел мрачным. Он чем-то напоминал Картахену. В нем нет высоких светлых домов или широких бульваров, как в Валенсии и Аликанте. Серые здания здесь довольно однообразны. Очевидно, невозможно сохранить яркие цвета там, где много угольной пыли.

Причалы порта и прилегающие к нему улицы заполнены народом. На севере Испании люди более спокойно относятся к событиям. Это чувствовалось и теперь. Все были явно довольны и оживленно беседовали, но никто не кричал и не бросался на корабли, как это было в Малаге. К тому же близость фронта накладывала свой отпечаток, а с приходом кораблей появились слухи о возможной бомбежке города.

На «Либертад» прибыли представители местной власти: Белармино Томас, социалист из рабочих горняков, и вместе с ним комиссар Гонсалес Пенья. Командующий еще не успел покинуть мостик, и беседа происходила там. После приветствий и поздравлений с благополучным завершением похода местные представители власти и члены Центрального комитета флота перешли к деловым разговорам. Среди различных тем две вызвали особое оживление: доставка в Астурию оружия и уверенность, что в ближайшие дни удастся занять окруженную с трех [86] сторон столицу Астурии — город Овьедо. «Это нужно сделать до осенних дождей», — заявил Гонсалес Пенья, который как комиссар руководил осадой Овьедо. Уже несколько раз назначался срок занятия города, но пока они все срывались. Положение осажденного города было действительно тяжелым, и командующий обороной полковник Аранда даже доносил генералу Франко, что он вынужден будет капитулировать, если не получит подкрепления. Положение астурийцев не вызывало тревоги. У них было достаточно оружия и боеприпасов, и жаловались они только на недостаток отдельных видов продовольствия, которое Астурия раньше получала из Кастилии и Арагена. Однако республиканцам не хватало военных знаний и организации, чтобы сомкнуть кольцо блокады и заставить мятежников капитулировать, а те упорно сопротивлялись, выжидая улучшения обстановки.

Узнав, что я «компанеро русо», Пенья подошел ко мне, крепко пожал руку и заговорил о помощи Советского Союза астурийцам. Я многого тогда не понял и только догадывался, что речь шла о предоставлении убежища астурийским горнякам после расправы в 1934 г. Он пригласил меня в тот же день приехать к Овьедо и посмотреть, как на самой окраине города идет борьба, которая должна скоро закончиться победой. Не откладывая в долгий ящик, мы действительно отправились туда в сопровождении Белармино Томаса и Пенья. М. Буиса отказался оставить корабль, пока не разгрузили доставленное оружие, а мы с П. Прадо решили воспользоваться приглашением. Нам советовали обязательно надеть сапоги и плащи: сапоги нужно иметь потому, что в окопах грязно, а плащи для маскировки. Ничего этого на корабле не оказалось, и нам обещали все достать в комендатуре, когда мы будем пересаживаться на машины, приспособленные для езды по плохим дорогам.

От Хихона до Овьедо около 30 километров. По пути мы по карте знакомились, где проходит линия фронта, откуда астурийцы собираются наступать и как обстреливается единственная дорога, соединяющая гарнизон Овьедо с территорией мятежников. Вскоре мы остановились около небольшого серого домика, где расположена комендатура. Переоделись, пересели на другие машины и двинулись дальше. Чтобы попасть в предместье Лугонес, откуда лучше всего был виден Овьедо и где находился штаб командования, [87] нам предстояло проехать несколько сот метров по открытой местности, находившейся под обстрелом. Дорога сначала шла ущельем. В долине же применялась «военная хитрость». Зная, что после усиления огня наступит затишье, машины останавливались, а затем, по приказанию старшего, выбрав подходящий момент, полным ходом проносились, пересекая опасное место. Естественно, никакая поломка мотора в это время не предусматривалась. Когда обе машины были в безопасности, разрывы снарядов наблюдались почти там, где мы только что проехали. Но, говорят, жертв здесь никогда не было.

Отсюда, из Лугонес, Овьедо просматривался отлично. Был виден высокий собор и ряд зданий в центре города. Мы пешком прошли ближе к крутому обрыву, где в здании с толстыми стенами был организован наблюдательный пункт. В бинокли и подзорные трубы, вставленные в узкие щели, мы могли рассмотреть не только улицы и отдельные дома в Овьедо, но и людей, которые в одиночку быстро перебегали от одного укрытия к другому. Простреливаемый со всех сторон город уже приспособился к условиям длительной осады. Лишнее население было эвакуировано, стены и окна домов, обращенные к фронту, заделаны и укреплены, город выглядел пустым. Между тем в нем продолжалась жизнь. Несколько линий окопов с той и другой стороны отчетливо обозначали линию фронта. Гонсалес Пенья рассказал нам, что мятежники здесь на северном участке не наступают — не позволяет местность; не проявляют здесь активности и республиканцы. Зато на западе фашисты уже не раз пытались захватить небольшой городок Трувия — в нем известный оружейный завод и различные мастерские. Город уже на всякий случай эвакуирован, чтобы завод не попал в руки мятежников.

Мы поблагодарили за гостеприимство и стали собираться обратно в Хихон. При выходе из здания произошло следующее: Педро Прадо неосторожно вышел на открытую площадку, и пока его оттащили за рукав, несколько пуль уже просвистело около него. «Здесь простреливается каждый дюйм, — сказали нам, — и выходить на открытое место днем нельзя». А вместе с тем, проехав две-три сотни метров, мы заметили беспечно играющих детей. Они находились под прикрытием горы. Здесь все привыкли к звукам орудийных залпов и к разрывам снарядов. [88] Жители предпочли остаться в своем доме и не уехали. Здесь же мы встретили солдат, которые приходили отдохнуть из сырых окопов и траншей. Совсем рядом, в низине, все дома были разрушены и гражданское население эвакуировано.

В конце сентября на этом участке фронта было затишье. Горячие бои разыгрались здесь немного позднее — в 10-х числах октября. Республиканцы, наступая, ворвались в город, и, казалось, победа была уже обеспечена. Но атака захлебнулась, республиканцы перешли к обороне, а позднее оставили занятые позиции. Непосредственными свидетелями этого неудачного наступления были М. Кольцов и Р. Кармен. Кое-что услышать об этом мне довелось от самого Кольцова, когда несколько месяцев спустя мы вспоминали с ним, будучи в гостях у В. А. Антонова-Овсеенко, о северных провинциях. Михаил Ефимович был удивлен, узнав, что я участвовал в походе кораблей на Север, проехал от Хихона до Бильбао двумя неделями раньше него и, так же как и он, летел в Мадрид через всю территорию, занятую Франко (о своем пребывании в Хихоне и Овьедо Кольцов интересно рассказал в «Испанском дневнике»).

Вернувшись из Овьедо, я долго находился под впечатлением виденного там. Вспоминал об этом и позднее, когда получал сведения о происходивших на Севере упорных боях. Разделенные траншеями и колючей проволокой, стояли друг против друга рядовые испанцы. Что двигало их на междоусобную войну? Чем объяснить такое упорство сторонников Франко? Энтузиазм республиканцев был понятен. Под давлением широких масс была свергнута монархия. В 1934 г. народ выступил против попыток реакции восстановить старые порядки. Перед испанским народом стояла определенная и ясная цель, он был полон энтузиазма и решимости довести революцию до конца. Однако, как выявилось в самые первые дни войны, одного энтузиазма было недостаточно, требовалась еще организация и дисциплина, нужно было оружие и умение применить его в бою. Именно этого и недоставало республиканцам. Вот почему Овьедо, окруженный с трех сторон, оставался в руках мятежников.

Иная картина наблюдалась у мятежников. Широкие массы оставались на стороне республики, они не хотели поддерживать фашистов. Это целиком подтверждается и [89] тем, что команды кораблей, попавших в руки Франко, не вступали в бой с республиканцами, даже при явном превосходстве сил. Потребовалось время, чтобы с помощью немецких инструкторов и лживой пропаганды изменить положение. Низкое политико-моральное состояние борющегося на стороне Франко рядового состава приходилось компенсировать техникой и инструкторами из Германии и Италии. Без открытой интервенции мятеж быстро был бы подавлен.

В этой борьбе на стороне мятежников были почти все генералы и офицеры. У них были знания и умение воевать. Нельзя забывать и о допущенных республиканцами ошибках, которые помогали Франко вести пропаганду против правительства Народного Фронта. Анархисты сыграли здесь свою отрицательную роль; их непоследовательность и необдуманность решений относительно обобществления земли и имущества или инкаутации промышленных предприятий без достаточной подготовки к этому отпугивали народные массы. Этим умело пользовались мятежники.

Север Испании даже в сентябре изобилует дождями, ночи прохладные, и окопная война здесь значительно неприятнее, чем на юге. Извилистые горные дороги, прижатые к морю, небольшие города и селения, укрывшиеся в ущельях с перевалами и, наконец, влажный морской климат — все это напоминало мне поездки по дорогам нашего Кавказа, где-нибудь в районе Сухуми и Батуми, в дождливые месяцы.

Тем же путем мы возвращались обратно, простившись с нашими фронтовыми хозяевами. «Аста луего» (до свидания), — сказали мы друг другу, но встретиться нам больше не пришлось. На следующий день я с членом Центрального комитета флота Хатива выехал в Сантандер и Бильбао, где и должен был ознакомиться с положением дел на Севере и поговорить с некоторыми представителями местной власти.

На ночь мы остановились в маленьком отеле в Хихоне. Он был забит беженцами из Овьедо, и мы вдвоем разместились в комнате на первом этаже. Настроение жителей Хихона к вечеру заметно упало. Ждали воздушного налета. Крупных налетов Хихон еще не испытал, и пришедшая сюда эскадра доставила одновременно радость и беспокойство. Мы решили отправиться в небольшой ресторанчик поужинать и отведать знаменитый астурийский [90] сидр. Нам подали мясо, рыбу и немного хлеба. С продовольствием становилось с каждым днем труднее. Высокий астуриец поставил на стол три большие кружки. «Смотрите, смотрите», — обратился ко мне Хатива, кивнув головой в сторону служителя, который, взяв одну кружку в левую руку, правой поднял бутылку с сидром выше головы и ловко пустил тонкую струю напитка в кружку. «Зачем это?» — недоумевая, спросил я. Оказывается, сидр в бутылке еще своего рода полуфабрикат, а вот после того как струя с большой высоты ударится о край стакана или кружки, сидр становится пенистым и окончательно готовым для питья. Напиток оказался, вопреки моим ожиданиям, довольно крепким. Две выпитые кружки давали себя знать, и мы забыли о возможном налете авиации. К счастью, налета так и не последовало.

Рано утром, едва забрезжил рассвет, мы вышли на улицу, чтобы ехать в Сантандер. Город спокойно спал после всех треволнений прошедшего дня.

В гавани порта стояли военные корабли. Они готовились провести ряд операций по обстрелу фланга неприятельской армии восточнее Бильбао и обеспечить движение транспортов с продовольствием и топливом. Когда мы проезжали мимо гавани, сигналы «побудки» раздавались на кораблях — было 6 часов утра.

«Мерседес» старого образца, некрасивый, но просторный, «взял курс» на Сантандер. Нам предстояло проехать около 200 километров. Дорога то крутыми поворотами поднимается вверх, то бежит по ровному плато вдоль моря. Пустынные места в гористой местности сменяются живописными уголками с «пуэблос» и небольшими городами. Хатива плохо говорил по-французски, а я еще совсем мало понимал по-испански и, «поговорив» час другой, оба, устав, на время замолкли. Потом все начинается сначала. Мне все равно нужно осваивать испанский язык, и я, не стесняясь своих ошибок, задаю собеседнику один вопрос за другим. Не всегда понимаю его ответы и снова пытаюсь узнать что-нибудь, довольный, когда мне это удается.

Вот и Сантандер. Первое впечатление, будто мы приехали в другую страну. Привычное глазу по Картахене и Хихону моно с молнией и берет вдруг сменились изысканными костюмами и шляпами. День выдался солнечный, и на улицах было оживленно. Несмотря на приближающиеся сумерки, никто не боялся воздушной тревоги, и гуляние [91] на набережной продолжалось. По широкой косе, ведущей к бывшему дворцу короля, мчатся машины и идут пешеходы. В порту стоят три эсминца. Они готовятся уйти в Бильбао. К ним привлечено внимание публики, но корабли здесь встретили совсем недружелюбно, как будто они нарушили тот неписаный нейтралитет в войне, которого придерживался город. «Может быть, сначала обстрелять Сантандер, а потом уже идти в Бильбао», — шутили моряки, но в этих шутках проскальзывало и то серьезное недовольство, которое у них вызывала эта богатая, сытая и к тому же еще шокированная их прибытием публика.

На одном из эсминцев находится наш советский товарищ Н. П. Анин, и я предлагаю отправиться к нему, чтобы договориться о дальнейших совместных действиях.

По трапу поднимаемся на борт «Лепанто». Уже хорошо знакомый мне маленький сухой Валентино Фуэнтес стоит на верхней палубе и осматривает море в бинокль. Он проделал весьма характерный для многих офицеров республиканского флота путь. После мятежа он остался на стороне правительства. Неплохо вел себя в первый год войны, подхваченный общей волной антифашистской борьбы. Хотя Фуэнтес и не обладал нужными качествами, Прието назначил его командовать флотом в Кантабрике. Это было уже весной 1937 г. При наступлении мятежников в сентябре — октябре 1937 г. дон Валентино растерялся, начал колебаться, не зная, что выбрать. Но это все в будущем. Пока же он командовал эсминцем, был достаточно опытным командиром и пользовался уважением команды за свои заслуги в первые дни мятежа. Он явно доволен своим пребыванием в Сантандере. Этот город оживил в его памяти годы молодости, когда он в чине тениенте (лейтенанта) не раз участвовал в увеселительных походах кораблей, сопровождавших королевскую свиту в летнюю резиденцию; в то время флотские офицеры в расшитых мундирах больше занимались балами, чем серьезной боевой подготовкой. Он надеялся на победу над фашизмом и, видимо, искренне хотел этого. Однако он довольно своеобразно представлял себе Республику. Ему казалось, что кончится война, и в стране установятся почти старые порядки, а он по-прежнему будет занимать привилегированное положение. О реформах, которые как знамение времени уже стучались в дверь Испании с ее феодальными пережитками, он не задумывался. [92]

Как и большинство офицеров, да и не только офицеров, он не был подготовлен к большим социальным сдвигам. Позднее, увидев, как далеко может зайти революция, Фуэнтес отшатнулся от нее.

«Ола, дон Николас», — приветствовал он меня, взяв под козырек.

Гостеприимством дон Валентино отличался всегда, знал тонкости этикета и не случайно представлял флот на различных церемониях, о которых он любил рассказывать.

За ужином я переговорил с «компанеро русо» Аниным.

Решили продолжать путь на следующий день. Шофер жаловался на мотор своего драндулета, да и мы устали, проведя более 7 часов в машине.

В роскошной гостинице нам неохотно предоставили два номера, и как-то косо присматривались к моему товарищу в моно и с пистолетом за поясом. Я выглядел более мирным человеком. Штатский серый костюм, правда, с натяжкой, но все же соответствовал требованиям фешенебельного отеля.

Удивительны были нравы этого города в тот период, да и не только этого города. Подобно тому, как команда крейсера «Мендес Нуньес», стоявшего в Рио-де-Оро, позволила оставить корабль всем офицерам-мятежникам и без всяких инцидентов сойти на берег (а те немедленно отправились в лагерь Франко), здесь, в Сантандере, вместо того чтобы навести порядок среди явных монархистов, им предоставили выбор: либо Республика, либо заграничный паспорт. Странно, но факт. Эти богачи, связанные с Лондоном, получали паспорта, визы на выезд в Англию и спокойно перебирались на британские пассажирские пароходы, которые, по их желанию, везли их в Англию или в Виго, т. е. прямо к мятежникам. Так продолжалось еще несколько месяцев. В сентябре 1936 г. такой публики собралось в Сантандере особенно много. Еще со времен Альфонса XIII они предпочитали проводить лето на этом курорте и были застигнуты здесь событиями. Они не скрывали своих взглядов, а местные власти смотрели на все сквозь пальцы.

Когда мы спустились вечером в ресторан, нас поразил грубый тон лакея и нескрываемая враждебность публики. Сначала я не понимал, что назревает скандал, и спокойно сидел, ожидая, когда камареро подаст меню. Но меню не [93] подавали. Оказывается, кто-то из посетителей заявил протест против присутствия здесь моряка (речь шла о Хативе) в моно, да еще с пистолетом за поясом. Только по тону и решительным жестам с угрожающим похлопыванием по кобуре я понял, что дело зашло далеко. Попытался, во-первых, узнать, в чем дело, а во-вторых, просил избежать конфликта в моем присутствии. Мне в положении атташе это было ни к чему. Посетители соседнего с нами столика демонстративно вышли, а прибежавший хозяин уговаривал Хативу успокоиться, обещая немедленно все подать. Громкий разговор на этом прекратился, а мы под общие неодобрительные реплики, не торопясь, закончили ужин и вышли. По словам Хативы, «венесуэльский консул потребовал вывести нас из ресторана», но хозяин не решился, так как Хатива угрожал позвать матросов и «навести порядок» в ресторане. «Если бы не вы, я выгнал бы со своими маринерос всех этих фашистов», — уже спокойнее, но еще зло, продолжал моряк, бывший старшина-машинист, а теперь член комитета флота.

Возмущенный порядками в Сантандере, Хатива предложил пройтись по набережной. Вся жизнь в городе к вечеру переместилась в кафе, рестораны и увеселительные заведения. Играла музыка, и мало что напоминало о войне. А ведь всего в 300 километрах отсюда мы только вчера наблюдали, как астурийские горняки в окопах, по колено в воде, осаждали Овьедо и жители были готовы отдать последнее одеяло, чтобы согреть бойцов. Но таких контрастов в Испании в первые месяцы войны было сколько угодно.

Утром мы двинулись дальше. Погода испортилась, и накрапывал мелкий дождь. Высокие Иберийские горы по мере приближения к Бильбао вырисовывались все ближе справа от нас. Здесь больше зелени и больше воды. Как-то неожиданно подъехали к контрольному посту в Бильбао. Показали свои «салвокондукто» (пропуска) и двинулись дальше.

Это уже была столица Басконии. Некоторые сведения о ней вызывали определенный интерес. Говорили, что язык, на котором говорят баски, похож на грузинский. Почему? Никто не мог дать ответа. Расположенная в горах, Баскония сохранила свою самобытность, несмотря на нашествие карфагенян, римлян и арабов. Она уже давно добивается автономии, и только сейчас со дня [94] на день ожидается решение правительства по этому вопросу{6}.

Фронт проходит восточнее Бильбао, километрах в шестидесяти. После взятия мятежниками Ируна и Сан-Себастьяна наступило затишье. Только итальянские «Капрони» беспокоят город, но сильных бомбежек еще не было. Город напомнил мне Ленинград. В Бильбао, в отличие от других крупных городов Испании, нет высоких зданий. Много мостов через реку Нервион, что, возможно, и заставило меня подумать о Ленинграде, да и погода такая же пасмурная, с нависшими над крышами домов облаками и мелким, неделями идущим дождиком. Доминирует черный цвет: черные моно, черные береты, женщины одеты в черное, в черных косынках. Это не траур, а обычная одежда басков. Корабли еще не пришли, и мы ищем убежища в гостинице. Как и в Хихоне, здесь много беженцев, но из Ируна и Сан-Себастьяна, все гостиницы переполнены, и нас устраивают в одной небольшой комнате с условием, что мы долго не задержимся. Генеральный секретарь компартии Басков — Хуан Астигарравия, с которым я хотел встретиться, уехал из города. Он занят формированием частей и выехал на фронт. Нет и губернатора Агирре. Нас принимает один из его заместителей, невысокий плечистый баск, и рассказывает о положении в городе. Он оживленно говорит о той помощи, которую могут оказать корабли, если противник перейдет в наступление. Сами баски пока думали только об обороне Бильбао. У них много людей, но совсем мало оружия. Английские и французские транспорты вывозят руду, но не привозят оружия и даже продовольствия. Владельцы рудников отправляют свою продукцию, а капиталы оставляют в лондонском банке (вспоминаю Сантандер). Утром мы узнали, что ночью прибыли три эсминца, и поехали в порт. Огромная гавань с доками и верфями. Много транспортов стоит на приколе: испанские боятся выходить, а иностранные вывозят только то, что в их интересах.

Я почти ничего существенного в Бильбао не узнал. А жаль, ведь здесь не было еще ни одного советского товарища. Занес в блокнот некоторые данные о положении на фронте. Полного впечатления об огромном городе не было. О нем довелось узнать более подробно позднее, и, находясь [95] в Картахене, я только мысленно представлял, с каким упорством дрались баски за свою столицу, добившись в начале октября 1936 г. автономии. Дрались в сложной международной политической обстановке. От католиков до коммунистов — все объединились в борьбе с фашизмом, но общее положение Севера, отрезанного от ресурсов всей страны, не имеющего возможности получить помощь (после ухода флота) морем, было тяжелое, и республиканцы, отстаивая каждый город, все же отходили.

В дождливый день мы возвращались в Сантандер. Там появилась возможность вылететь в Мадрид. Имея твердые указания «при первой возможности» прибыть в Мадрид, я решил лететь над территорией мятежников.

Над территорией мятежников

«При первой возможности вам надлежит вернуться в Мадрид», — говорил мне М. И. Розенберг, когда я готовился к походу на Север. О возвращении флота в Средиземное море тогда еще не было речи. Поэтому в Хихоне, а также в Сантандере и Бильбао я искал случая вернуться в столицу. Самый короткий путь — воздушный. Из Бильбао от случая к случаю летали самолеты в Барселону через Францию, а иногда и прямо, но это было редко. Иногда, пользуясь высотой и облачной погодой, пассажирские «Дугласы» рисковали прокладывать курс из Сантандера на Мадрид через провинции, занятые мятежниками. Мне повезло. Хатива сообщил, что вчера прилетел из Мадрида самолет, который через день возвращается обратно. Он также собирался лететь и спрашивал моего мнения. «Что может быть лучше, чем лететь прямым путем и с хорошим приятелем», — пошутил я и, конечно, согласился. Вечером в гостинице он уточнил время вылета — 8 часов утра. Я привел в порядок кое-какие записи, необходимые для доклада Гореву, и мы с Хативой отправились в город.

Не гулялось. Мысли уже были в пути. «Завтра будет облачно и дождь, это хорошо», — сказал Хатива, посматривая на небо. Мы об этом уже говорили. В случае облачности все казалось просто. Самолет поднимется на большую высоту и под прикрытием облаков незаметно пролетит над территорией мятежников. К сожалению, [96] в сентябре в этом районе дождь явление редкое, но нам, возможно, повезет. Vamos a ver — как говорят испанцы. Поживем — увидим.

На следующий день, едва мы успели проснуться, как какой-то представитель местной власти явился в гостиницу и доложил, что самолет вылетает вовремя и машина для нас готова. По пути на аэродром убеждаемся, что облака низко висят над городом, а море неприветливо катит свои волны на берег, и серый горизонт сливается с морем где-то совсем близко от нас. «Кажется, пролетим под прикрытием облаков», — говорю я, ободряя себя и угадывая мысли товарища.

«Сегуриссимо» (наверняка), — отвечает он и жестом руки показывает, как мы взлетим, быстро наберем высоту, а потом, пролетев «дос орас», т. е. два часа, сделаем посадку в Мадриде.

Аэродром покрыт высокой зеленой травой. Бетонной дорожки нет, и взлетное поле упирается прямо в море. Единственный «Дуглас» стоит у самого аэродромного домика, но около самолета незаметно обычного перед вылетом оживления. Мы приехали рано. Команда завтракала, а остальные пассажиры еще не приехали.

Нас пригласили выпить кофе в небольшой комнате начальника аэродрома. Здесь же мы встретились с членами экипажа. Знакомимся друг с другом и, связанные единой судьбой на ближайшие два-три часа, ведем себя, как старые знакомые. Запомнилась только фамилия Гарсиа, Хуан Гарсиа. Закончив завтрак, люди шумно поднимаются и направляются к самолету. Высокий человек в кожаной куртке и форменной фуражке, летчик, догадываюсь я, обменивается несколькими фразами с Хативой и садится вместе с ним за столик.

Из услышанного делаю вывод, что речь идет о погоде, высоте полета и той опасности, с которой мы можем встретиться. Вижу, как по разложенной небольшой карте летчик карандашом показывает путь самолета, который над морем наберет высоту, затем пересечет горный хребет, отделяющий территорию республиканцев от мятежников, и возьмет курс на Мадрид, обходя крупные города, занятые Франко. От Сантандера до Мадрида около 400 километров и, стало быть, через два-три часа мы будем на месте. Летчик предполагал подальше обойти Бургос, лежащий как раз на нашем пути. На случай встречи с истребителями [97] противника в самолете установили несколько пулеметов. Летчик предупредил, что на высоте 5 тыс. метров будет холодно и следует потеплее одеться.

Облака немного поднялись, но по-прежнему закрывали все небо, — это успокаивало нас. В последний момент подъехали остальные три пассажира. Лица у всех серьезные. Перелет сопряжен с определенным риском.

На аэродроме ни одного самолета и никакой стартовой команды. «Дуглас» разбегается, долго катится по зеленой траве и почти у самого берега отрывается от земли. Видно, как небольшие волны бьются о берег.

Вскоре самолет вошел в облака; теперь только по альтиметру можно было узнать, что летчик быстро набирает высоту — 400, 500, 700 метров. Разворот, и самолет ложится курсом на юг. На стекле появляются мелкие капли. Раздумываю: дождь это или просто влага от облаков. Лететь в облаках над территорией Франко безусловно безопаснее, но тоскливо от неизвестности, где ты находишься, и приходится полагаться только на приборы да расчеты штурмана. Неожиданно ослепительное солнце валило кабину, а под нами, как вата, расстилались белые облака. Впереди показались Кантабрийские горы, в которые, казалось, врежется самолет, если не успеет набрать высоту. На самом дело до них еще далеко, и мы, не меняя курса, летим вперед. Становится прохладно, и я с удовольствием пользуюсь предложенным мне кожаным пальто. На полке лежит мой небольшой чемодан, а в нем все записки. В голову приходят мрачные мысли: а что если сделаем вынужденную посадку на территории Франко? Не уничтожить ли ненужные бумаги? Что я скажу, если меня, единственного русского, спросят, как я оказался в этом самолете? Ответа не нахожу и стараюсь прогнать эти невеселые мысли. К нашему огорчению, прогноз погоды не оправдался. Когда пролетели горы, облачность как обрезало, а под нами уже территория мятежников. Вместо зелени, которой так богат весь приморский Север Испании, потянулись выжженные солнцем равнины или угрюмые, как в Картахене, горы. Моторы надрывно гудят, делая максимальные обороты. Все смотрят вниз, но с такой высоты трудно что-либо увидеть. Стараемся разговаривать и перекричать шум моторов, но это трудно сделать. За натянутыми шутками чувствуется общее беспокойство. Хатива знакомит меня с одним из пассажиров. Это баск по имени [98] Эчеварриа. Он занимает высокий пост в Басконии и летит, чтобы добиться от центрального правительства реальной помощи оружием и продовольствием.

«Мы будем драться за Бильбао до последнего человека, — с жаром убеждает он, — но у нас мало оружия и плохо с продовольствием». Он возмущается тем, что Франция не оказывает поддержки Республике, в то время как немецкие и итальянские самолеты открыто участвовали в наступлении на Ирун и Сан-Себастьян. «Эти города заняли не испанские мятежники, а интервенты», — возмущается баск. Разговор прерывается. Приходит штурман и показывает на карте место нахождения самолета. Справа остается Бургос, а слева виднеются Иберийские горы. Мы летим почти на восток и обходим опасные места. Время тянется удивительно медленно. Каждый занят своими мыслями. Хатива достает флягу и предлагает выпить коньяку. Все соглашаются и немного отвлекаются. Снова появляется штурман и, показывая на карту, несколько раз громко повторяет: «Сориа, Сориа». Значительная часть пути уже позади. Теперь слева долина и справа Кордильеры. Через полчаса мы будем на республиканской территории. Для бодрости повторяем процедуру с коньяком, закусывая ветчиной. Так неделю тому назад было и на мостике «Либертад», когда, проходя Эль-Ферроль, нас обнаружил самолет противника. Вместо трезвого суждения о возможной встрече с кораблями мятежников все умышленно громко беседовали о посторонних вещах. Но не будем судить строго. Как все относительно, в том числе и опасность. Когда штурман объявил, что мы летим над своей территорией и летчик резкими виражами то вправо, то влево пошел на снижение, все оживились, как будто полет уже закончен. Между тем мы только проходили линию фронта в районе Гвадалахары. Мадрид был уже буквально не за горами, и небольшие холмы в его окрестностях ясно виднелись под крылом самолета. На аэродроме Алькала-де-Энарес мы тепло попрощались с пассажирами, как со старыми знакомыми, несмотря на то, что провели вместе всего два часа необычного воздушного пути над территорией противника.

По Валенсийскому шоссе мы въехали в Мадрид. Встретивший меня представитель посольства передал, что Толедо занят мятежниками. Надвигались решительные ожесточенные бои на подступах к столице. [99]

Возвращение эскадры

С первых же дней пребывания эскадры на Севере корабли столкнулись с определенными трудностями: с недостатком топлива, теснотой базирования, с отсутствием зенитного прикрытия во время налетов вражеской авиации. Корабли могли рассчитывать только на свои собственные зенитные пушки. Истребительной авиации также не было, и самолеты противника безнаказанно летали и днем и ночью.

Появление в конце сентября в Гибралтаре, а затем в Средиземном море крейсеров мятежников, потопление эсминца «Феррандес» и обстрел некоторых портов Средиземного моря, куда шли теперь основные коммуникации республиканцев, — все это заставило правительство пересмотреть вопрос о базировании флота. Была осознана ошибочность его посылки на Север, и корабли, не проведя там ни одной серьезной операции, стали готовиться к обратному переходу.

В первых числах октября флот получил приказание вернуться в Средиземное море.

Обстановка для обратного перехода флота была значительно сложнее, чем во время пути на Север. В конце сентября крейсеры противника находились в районе Гибралтара и, базируясь на Кадис и Сеуту, представляли значительную опасность для республиканской эскадры с тихоходным линкором.

Теперь уже не было никаких шансов на внезапный проход через Гибралтар. Флот мятежников был в состоянии подготовиться и нанести удар, выбрав место и время, выгодные для него. Противник имел также возможность использовать авиацию против республиканских кораблей на всем протяжении их следования.

Личный состав кораблей был готов к обратному переходу, так как все понимали, что флот нужен в Средиземном море.

Оставив на Севере эсминец «Диес», к которому позднее присоединился эсминец «Сискар», республиканский флот 10 октября вышел из Кантабрийского моря и взял курс на запад. Предстояло еще раз пройти мимо главной базы мятежников — Эль-Ферроля, затем, повернув на юг, прорываться через Гибралтар в Средиземное море. [100]

Противник вел более интенсивную разведку, и над кораблями часто появлялись самолеты мятежников.

12 октября республиканские корабли приближались к Гибралтару и ожидали решительных действий со стороны фашистов. Казалось невероятным, чтобы они не попытались нанести удар по республиканской эскадре. Предполагалось, что удар этот будет нанесен в районе пролива, когда корабли не смогут маневрировать.

Во второй половине дня действительно последовали налеты авиации, правда, безрезультатные, так как самолеты бомбили с очень большой высоты. Огонь по самолотам открыли прежде всего крейсеры «Либортад» и «Сервантес», имевшие более сильное зенитное вооружение, остальные суда, увеличивая ход, маневрировали при бомбометании.

Крейсеры мятежников не осмелились выйти в море и в бой с республиканским флотом не вступали. На республиканских кораблях высказывались предположения, что, видно, ненадежность личного состава удерживала мятежное командование от попыток атаковать эскадру, однако [101] истинные причины пассивности противника на море остались неизвестны.

Гибралтар эскадра прошла засветло, подвергаясь большей опасности, чем при переходе на Север. Маневрирование кораблей не всегда было грамотным, иногда только случай помогал избегать столкновений между своими кораблями.

Все вздохнули с облегчением, когда Сеута осталась за кормой и эскадра вошла в Средиземное море.

13 октября 1936 г. крейсеры и эсминцы направились в Картахену, а линкор «Хайме I» — в Альмерию.

Личный состав и механизмы нуждались хотя бы в кратковременной стоянке в базе.

Так закончился смелый по своему замыслу, но не обоснованный с военной точки зрения переход республиканского флота на Север и обратно.

Сведения с фронтов в день прибытия кораблей в Картахену были неутешительные — африканские войска мятежников, двигавшиеся к Мадриду, находились на расстоянии 50 километров от столицы.

Вместо Севера на Юг

Доложив о положении на Севере, я просил разрешения у М. И. Розенберга и В. Е. Горева при первой возможности вернуться обратно.

В Мадриде моряку делать было нечего. После первого перелота через территорию Франко теперь это уже не казалось таким опасным. Ожидая оказии, я продолжал знакомиться с обстановкой на море, изучал испанский язык и по вечерам беседовал с нашими журналистами, лучше всех знакомыми с обстановкой на фронтах и в тылу. Так прошла неделя, а когда появилась возможность вылететь на самолете в Бильбао или Сантандер, обстоятельства изменились. Меня пригласил наш посол и рассказал, что в ближайшие дни из Советского Союза должны поступать транспорты с оружием, и на меня возлагается обязанность принимать их в Картахене или в другом порту. «Это приказание Москвы», — добавил он. «Как быть с поездкой на эскадру?» — спросил я Владимира Ефимовича Горева, как своего непосредственного начальника по военной линии. [102]

«Вы знаете, что эскадра не сегодня-завтра уйдет оттуда, а встретить первый транспорт, пожалуй, важнее», — ответил он. Так получилось, что вместо Севера мне пришлось отправиться на Юг.

Как выяснилось немного позднее, первый транспорт с оружием уже грузился в Севастополе и готовился выйти в Испанию. Тогда, естественно, встал вопрос, где лучше его разгружать? Выбора не было. Единственным военным портом, защищенным с моря и с воздуха, была Картахена. К тому же там можно было рассчитывать хоть на какую-то секретность. Мой отъезд в Картахену случайно совпал с днем выхода эскадры из Кантабрийского моря в Средиземное.

Действия флота в Кантабрике

На Север выбраться мне так и не удалось, но интерес к событиям на том участке фронта как на суше, так и на море у меня не пропал. Что же произошло в Кантабрике в последующие месяцы? Упорная борьба на суше и на море продолжалась, но с оставшимися в Бильбао одним эсминцем и подводной лодкой многое сделать было трудно. Да и командование флотом в лице Наварро оказалось ненадежным. (Весной 1937 г. Наварро сбежал во Францию, а оттуда перебрался к Франко.) Морской министр Прието требовал по возможности усилить кораблями этот участок фронта. Поэтому в разное время были направлены в Бильбао, где сосредоточился республиканский флот, еще один эсминец и две подводные лодки. Одновременно принимались меры по укреплению берега батареями, ставились минные заграждения и усиливалось наблюдение за морем. Так, к весне 1937 г. в Кантабрике действовали два новых эсминца: «Хосе Луис Диес» и «Сискар» и один небольшой старый миноносец № 3. Три подводные лодки: С-2, С-4 и С-6 сосредоточились также на Севере. Значительное число мелких кораблей и катеров было приспособлено для сторожевой службы, траления и охраны рейдов. Кроме Бильбао, Сантандера и Хихона, были осмотрены и оборудованы небольшие бухты, такие, как Кастро-Урдиалес, Сантонья и Авилес, для временной стоянки кораблей и небольших транспортов. Командовать флотом в Кантабрике [103] был назначен Валентино Фуэнтес. Как-то, будучи в эти дни в Валенсии, у Прието, я узнал, что Фуэнтес срочно отправляется в Бильбао. Мне хотелось с ним увидеться до отъезда, чтобы договориться об использовании нескольких советских добровольцев, посылаемых в его распоряжение. Возвращаясь в Картахену и проезжая г. Дению, мой шофер случайно обратил внимание на флотскую машину, стоявшую около гостиницы. Оказалось, дон Валентино, уже сдав эсминец «Лепанто», направлялся в Валенсию, чтобы явиться к министру и получить новое назначение. О Фуэнтесе я говорил выше, и не буду повторяться. Мне хочется отметить только, в какой сложной обстановке ему пришлось работать на новом месте и какой для этого требовался сильный характер, а его-то, к сожалению, и не было у Фуэнтеса. Мы встретились с ним в ресторане, и он с громкими восклицаниями: «Омбрэ! Ола, дон Николас», — пригласил меня составить ему компанию. Он был в отличном настроении. Ему импонировало назначение командующим флотом Кантабрики прямо с должности командира эсминца, где он засиделся очень долго. Я поздравил его с высоким назначением, и мы выпили за успехи. «Вива ла Република!» — громко ответил Валентино, привлекая внимание других посетителей. Мне кажется, ему в этот момент хотелось, чтобы все видели и знали, что это он, дон Валентино, едет на ответственный участок борьбы и не кем-нибудь, а командующим флотом. Когда я завел разговор относительно «компанерос русо», которые будут ему помогать, он встал, подал мне руку и, крепко пожав, начал уверять в искренности своих чувств по отношению ко всем русским, и мне кажется в данном случае он не кривил душой. Когда мы вышли на улицу, машины были готовы продолжать поездку: одна на север — в Валенсию, а другая на юг — в Картахену. Я пожелал доброго пути новому командующему. После этого я больше никогда не видел Фуэнтеса. Обстановка все больше приковывала меня к Картахене. О действиях кораблей на Севере я узнавал от своих добровольцев (пока был в Испании) и из прессы, когда вернулся на Родину. События там развивались следующим образом.

До мая 1937 г. как на суше, так и на море было сравнительно спокойно. Мятежники после разгрома под Гвадалахарой решили замедлить темпы общего наступления [104] на Центральном фронте и перенести центр тяжести борьбы на северные провинции. Один из крупных кораблей мятежников постоянно находился у побережья, с целью блокировать республиканцев, не допуская подвоза оружия и продовольствия и обстрела городов. Республиканские корабли приводились в порядок, в предвидении решительных схваток и проводили небольшие операции в помощь сухопутному флангу и по обеспечению движения транспортов и охране побережья.

Война на море на этом участке происходила в своеобразных условиях. Кроме воюющих сторон, здесь находились корабли нейтральных государств — Англии, Франции и Германии. Нейтралитет немцев уже давно был фикцией. Англия и Франция на этом этапе борьбы формально оставались нейтральными, но не хотели помогать республиканцам и тем самым фактически играли на руку мятежникам. Много транспортов с грузами, с эвакуированным населением шло под английским или французским флагом. Эти корабли были в безопасности в испанских территориальных водах, а выйдя оттуда, немедленно брались под охрану военными кораблями, чей флаг развевался у них на корме. Это были, как правило, английские или французские суда. Республиканский флот был в состоянии проводить их или встретить на границе территориальных вод, а корабли мятежников не осмеливались так близко приближаться к берегу. На этой почве происходило немало острых эпизодов. Выходит, скажем, из Бильбао или Хихона английский транспорт, на борту которого дети и гражданское население, а крейсер мятежников «Сервера», не считаясь с флагом, пытается увести его в свой порт, угрожая людям расправой. Тогда на сцене появляется эсминец, крейсер, а иногда и линкор английского флота с требованием освободить захваченный корабль. В отдельных случаях дело доходило до наведения пушек на мятежный крейсер и посылки ультиматума об освобождении захваченного судна. Соблюдая «нейтралитет», на таких транспортах англичане и французы не возили не только оружия, но даже продовольствия или топлива. Это доставлялось исключительно на испанских или зафрахтованных торговых судах. Так, в начале июня 1937 г. прибыл в Бильбао транспорт из Южной Америки, на котором было 10 тыс. винтовок, пулеметы и автоматы. Встречавшие его эсминцы отвлекали крейсер «Сервера» [105] на себя, пока транспорт, пользуясь темнотой, добирался до порта.

Транспорт «Хабана» занимался эвакуацией испанских детей и женщин из Бильбао. Известно героическое поведение экипажа этого корабля. Мне рассказывали очевидцы, какими драматическими эпизодами сопровождалась каждая погрузка людей в Бильбао, особенно в начале июня 1937 г.. когда мятежники уже наступали на город и бомбили порт.

Я запомнил операцию по эвакуации женщин и детей и Советский Союз. Происходило это в мае и июне. Несколько пароходов типа «Сиудад до Кадис» — небольших, но удобных для пассажиров, забирали в Картахене испанских детей и уходили в море. Прежде всего это были дети погибших беженцев, укрывшихся от зверств фашистов. Их провожали испанские товарищи и с большим вниманием встречала команда кораблей. Отправлять такие пароходы без обеспечения не хотелось, попасть в лапы Франко они боялись больше всего. Мы применяли такой способ: либо приурочивали их выход к очередному выходу эскадры в море, либо командующий предоставлял эсминец, который и провожал пароходы с детьми до территориальных вод Африки в районе Алжира. Даже в те времена, когда опасность быть захваченными франкистскими или итальянскими военными кораблями возросла, у нас не было ни одного случая с печальным исходом.

Но вернемся к Стране Басков.

С июня и до конца октября происходила трагедия неравной борьбы храбрых, но плохо вооруженных и наспех подготовленных борцов за Республику против многочисленной немецко-итальянской авиации и бронечастей, наступающих с востока на запад. Корпус басков, до тех пор стойко сопротивлявшийся, не выдержал, и противник в первой половине июня начал бои в непосредственной близости к Бильбао, прорвав Синтурон, — этот пояс обороны, от которого зависела судьба столицы Басконии. Сотни тысяч беженцев заполнили в эти недели шоссе, ведущее в Сантандер. К этому времени мятежники сосредоточили на этом участке фронта весь флот и установили более тесную блокаду портов. Республиканский флот вынужден был перебазироваться в Сантандер, где не было достаточных запасов топлива, зенитной обороны и ремонтных средств. «Диес» и «Сискар» в меру своих сил охраняли [106] берег от десанта. Они не раз выходили в море, но днем были слабы, чтобы сразиться с крупными надводными кораблями мятежников, а ночью были заняты конвоированием многочисленных судов, двигавшихся в Сантандер и Хихон. Несмотря на превосходство сил мятежников, эсминцам удавалось неоднократно прорывать блокаду и обеспечивать приход транспортов с продовольствием и топливом. Иногда они шли на хитрость: один эсминец вступал в бой с крейсером, увлекая его за собой, а другой тем временем конвоировал транспорт в порт. Если на кораблях не было еще должного порядка и умения грамотно воевать, то в храбрости личному составу отказать невозможно. Подводные лодки отважно, хотя и безуспешно, не раз атаковали «Серверу».

После падения Бильбао положение стало критическим. Сантандер не был укреплен как следует, и сопротивление с каждым днем слабело. В конце августа пришлось оставить и его. Астурии, с небольшим городком Хихон, пришлось взять на себя защиту последних рубежей республиканского Севера. До последней возможности действовали и корабли. Поврежденный «Сискар» пришлось затопить. «Хозе Луис Диес» в последний момент ушел в Гавр. В Сен-Назер и Бордо ушли подлодки С-2 и С-4. Сотни мелких кораблей и рыболовных судов на свой риск и страх прорывали блокаду и уходили в море. Иностранные транспорты, не считаясь с опасностью, до последнего момента заходили в Хихон, брали на борт население и разрозненные группы бойцов и увозили их во Францию. 20–21 октября 1937 г. северные провинции перешли в руки мятежников. [107]