Коса Фриш-Нерунг
За несколько дней до моего вступления в командование бригадой, 11 апреля, четыре торпедных катера вышли из Клайпеды в Нейфарвассер.
Вообще-то создание в аванпорте Данцига маневренной базы торпедных катеров было полностью оправданным. Гавань Нейфарвассер находилась в 45 милях от крупной военно-морской базы гитлеровцев Пиллау, за овладение которой вела в ту пору бои 11-я гвардейская армия генерал-полковника К. Н. Галицкого. До Кольберг-Липа — основной гавани в южной части косы Фриш-Нерунг, на которой сосредоточилась большая группировка противника, было 29 миль. Десять миль отделяли аванпорт Данцига от устья реки Вислы, откуда, используя речные суда, немцы вывозили свои части, окруженные нашими войсками в районе Мозурских болот. И наконец, в 12 милях от Нейфарвассера находится порт Хела, имевший в то время для гитлеровцев особо важное значение: тут сходились пути из Пиллау, Кольберг-Липа, устья Вислы, и именно здесь, в порту Хела, формировались конвои для дальнейшей эвакуации разгромленных немецких частей в западные порты Германии. Таким образом, базируясь на Нейфарвассер, наши торпедные катера оказывались как бы в тылу всех этих важных вражеских коммуникаций, получая возможность полностью контролировать морские перевозки противника в районе Данцигской бухты.
Гитлеровцы, судя по всему, хорошо понимали, какие неприятности грозят им в случае, если мы переведем свои торпедные катера в Нейфарвассер. Недаром же, [253] перед тем как оставить Данциг, они не пожалели затопить у мола крупнотоннажный транспорт, надеясь таким образом закрыть вход в аванпорт. Однако надежда эта не оправдалась. Гитлеровцы затопили судно не совсем удачно, оставив между ним и бетонной стенкой мола семиметровую щель, которой и воспользовались наши катерники для входа и выхода из гавани.
Переход этой передовой группы торпедных катеров к месту нового базирования был нелегким. 14 апреля, в день, когда я принял бригаду, стало известно, что один из четырех катеров отстал в пути, и судьба его экипажа неизвестна. Три других катера дошли до Нейфарвассера, но в пути побили винты, и поэтому вести поиск немецких кораблей не в состоянии.
В вышестоящих штабах все случившееся готовы были поставить в вину командиру этого отряда капитан-лейтенанту П. П. Ефименко. Но, разобравшись во всем спокойно, мы убедились, что он тут мало в чем повинен. Его поставили в очень тяжелые условия. Начать хотя бы с того, что с отправкой катеров так торопились, что не позаботились узнать, готовы ли в Нейфарвассере к приему катеров. Нельзя было считать правильным также, что отряду приказали перейти из Клайпеды сразу в Данциг, без захода в наши попутные маневренные базы, в частности в Кранц. А нужно было зайти сюда, чтобы дозаправиться горючим — переход в 134 мили был для этого типа катеров максимальным по дальности, — и, что не менее существенно, штурману перехода капитан-лейтенанту Журавлеву лишний раз можно было бы проверить точность работы навигационных приборов (ведь ни маяки, ни радиомаяки в ту пору не работали, и уточнить свое место ночью катерникам было практически не по чему). Никто, наконец, не побеспокоился и о том, чтобы необходимое в таком случае оповещение о переходе четырех торпедных катеров в аванпорт Данцига передать по всему побережью. А отряд все же послали. И случилось так, что попавшие в туман катера всякий раз при подходе к берегу принимались нашими армейскими частями за вражеские корабли и обстреливались пулеметным и артиллерийским огнем. В итоге вместо аванпорта Данцига катера пошли в самый конец Данцигской бухты, к порту Цоппот. Тут на мелководье побили винты. Лишь с наступлением утра [254] штурман наконец-то получил возможность уточнить свое место. После этого катера, несмотря на поврежденные винты, все же вошли в Нейфарвассер. Учитывая все это, капитан-лейтенанта П. П. Ефименко и экипажи катеров его отряда следовало не бранить, а скорее уж похвалить.
Приняв всю немилость вышестоящих штабов на себя, мы, не теряя времени, направили в Данциг ремонтную бригаду и необходимые запасные части. Побитые винты на катерах были заменены. И первый же их поисковый выход в Данцигскую бухту ознаменовался боевым успехом. Несмотря на пятибалльный шторм, звено катеров под командованием капитан-лейтенанта П. П. Ефименко, скрытно миновав вражеский дозор, проникло на внешний рейд порта Хела, где стояли пять немецких миноносцев. Один из миноносцев был атакован флагманским торпедным катером. Еще через минуту, получив в борт две торпеды с катера капитан-лейтенанта Солодовникова, взорвался второй миноносец.
На отходе по нашим катерам открыла огонь береговая батарея. Вдогонку бросились сторожевые корабли. Прикрываясь дымовыми завесами, капитан-лейтенант Ефименко благополучно оторвался от преследования и привел звено в Нейфарвассер.
Боевой счет катеров, обосновавшихся на только что созданной маневренной базе, был открыт!
А в конце апреля в штабе бригады нежданно-негаданно появился лейтенант Л. А. Замураев — командир торпедного катера, отставшего от отряда Ефименко во время перехода из Клайпеды в Нейфарвассер. Не получив с того времени никаких сведений о судьбе этого экипажа, мы считали его уже без вести пропавшим.
Лейтенант поведал нам о нелегком испытании, выпавшем на долю его самого и всего личного состава катера. На траверзе устья Вислы вышел из строя один из моторов. Пока мотористы под руководством старшего техник-лейтенанта Максимова исправляли повреждение, катер отстал от отряда. На рассвете мотор был введен в строй, и Замураев, прибавив ход, попытался было догнать остальные три катера. Но погода стала портиться, опустился туман, и катер на полном ходу [255] врезался в стоявший на якоре немецкий тральщик. Нос катера смяло до одиннадцатого шпангоута. На тральщике поднялся переполох. Немцы открыли огонь из пушек и пулеметов. Лейтенант дал задний ход и укрылся в тумане. Но через несколько минут в 40–30 метрах вновь открылся немецкий тральщик. Потом еще какой-то корабль. Стало очевидным, что катер попал в строй отстаивающегося в тумане вражеского конвоя.
— Велик был соблазн выпустить торпеды по противнику, — рассказывал Л. А. Замураев. — Но в тумане попасть можно было лишь с такой дистанции, при которой от взрыва торпеды неминуемо пострадал бы и наш катер...
Блуждая в тумане, лейтенант потерял ориентировку. Только с рассветом удалось более или менее точно определиться. Замураев направился к Данцигу. При подходе к порту катер был обстрелян артиллерией. Напрасно катерники давали ракетами свои опознавательные. Не помогло. Оповещение о переходе отряда еще не было получено, и армейские артиллеристы приняли наш катер за корабль противника.
Положение создалось критическое. Бензина оставалось еще максимум на час хода. А в гавань не войти — артиллерия не прекращает огня — значит, там враг, рассудил Замураев. Все попытки связаться по радио со штабом бригады или капитан-лейтенантом Ефименко окончились неудачей. В этих условиях лейтенант принял единственно правильное решение: вышел к пологой песчаной отмели и, дав самый полный ход, выбросился на нее. Экипаж, захватив оружие и секретные документы, сошел на берег. Катер подорвали.
Беда не приходит одна. Район, где высадились катерники, оказался занятым гитлеровцами. В первом же неравном бою шесть из десяти членов экипажа пали смертью храбрых. Четверо остальных, вырвавшись из окружения, начали пробираться к своим. Однако через несколько дней, практически безоружные, обессиленные, попали в руки гитлеровцев. Многое довелось испытать советским морякам. Улучив удобный момент, лейтенант бежал. Прятался в лесу, голодал, но, вернувшись в бригаду, Л. А. Замураев с гордостью показал свой партийный билет: несмотря ни на что, сберег его. [256]
После капитуляции столицы Восточной Пруссии — Кенигсберга — положение окруженной и прижатой к морю немецкой группировки на Земландском полуострове стало фактически безнадежным. Однако, вопреки здравому смыслу, враг продолжал сопротивляться. И 13 апреля 1945 года наши войска начали на этом направлении новое мощное наступление. Захватив к 17 апреля город Фишгаузен, 11-я гвардейская армия, ломая упорное сопротивление противника, неудержимо продвигалась вперед, к военно-морской базе и крепости Пиллау.
Терпя очередное поражение, гитлеровцы начали отводить свои разбитые части на косу Фриш-Нерунг.
Отделенная от Пиллау проливом шириной 10–11 кабельтовых, коса эта, покрытая песчаными дюнами, поросшая лесом и кустарником, протянулась узким — от двух с половиной до полкилометра шириной — языком от Зеетифа до устья реки Вислы. Гитлеровцы спешно возводили здесь мощные оборонительные сооружения: строили бункера, доты и дзоты. Вдоль линий окопов полного профиля закапывали в землю танки и самоходные орудия. Делалось это по всей длине косы.
Но в ту пору врагу уже ничто не могло помочь. Слишком велики были боевая мощь и наступательный порыв наших войск.
15 или 16 апреля, не помню точно, командующий ЮЗМОРом вице-адмирал Н. И. Виноградов обсудил с представителями береговой обороны, отряда бронекатеров и бригады торпедных катеров (от нас на этом совещании присутствовал начальник штаба Г. П. Тимченко) план высадки морского десанта в северном и восточном предместьях Пиллау.
Первоначально предусматривалось, что десант этот будет высажен двумя группами. Первая — 1200 человек из подразделений 260-й бригады морской пехоты и сводного стрелкового полка 13-го гвардейского корпуса — высаживалась со стороны залива Фриш-Гаф отрядом бронекатеров капитана 2 ранга М. Ф. Крохина в район Камстигала. Вторая группа — 600 человек из полка 11-й гвардейской армии — высаживалась нашими торпедными катерами, двумя дивизионами катерных тральщиков капитан-лейтенанта А. В. Дудина и отрядом бронекатеров капитана 2 ранга Г. С. Гапковского в [257] район парка Платанген. Главная задача десанта — содействовать нашим войскам в быстрейшем захвате военно-морской базы и крепости Пиллау.
Но 25 апреля, прорвав последние рубежи обороны гитлеровцев, 11-я гвардейская армия овладела Пиллау. Поэтому перед десантом была поставлена новая задача: высадиться на косе Фриш-Нерунг, чтобы отрезать врагу путь отхода с северной ее части. До высадки оставалось всего десять часов — и это несмотря на коренное изменение боевой задачи. Срок предельно короткий. Хорошо, что мы, когда еще готовились к действиям по первоначальному плану (а у нас было для этого более недели), не тратили время попусту: организовали с десантниками несколько тренировочных высадок, в том числе и в темное время суток, на необорудованный берег; провели учения по отработке организации связи как между отдельными группами катеров, участвующих в обеспечении высадки, так и между самим десантом и катерами; назначили и оттренировали «поводырей» — так называли матросов, которые первыми сходили с катеров на берег, показывая путь десантникам. Политотдел выпустил листовки, памятки. Агитаторы провели беседы с моряками и десантниками.
К 16 часам 25 апреля на рейде Пальмникена (ныне Янтарное) и у причала янтарного завода выстроились корабли нашей группы — 38 торпедных катеров, катерных тральщиков и бронекатеров, выделенных для приема десанта и его обеспечения. Отсюда до района Вальдхале, в северной части косы Фриш-Нерунг, — места высадки — нам предстояло пройти немногим более пятнадцати миль.
В связи с перенацеливанием десанта, штаб бригады срочно сделал перерасчет плана высадки и ее обеспечения. Двенадцать торпедных катеров — три отряда по четыре катера — под командованием Героев Советского Союза капитанов 3 ранга В. М. Старостина и А. Г. Свердлова и капитан-лейтенанта П. П. Ефименко вошли в силы прикрытия десанта, общее командование которыми я оставил за собой. Два первых отряда выходили из Пальмникена на 30–40 минут раньше других кораблей с тем, чтобы тщательно просмотреть район [258] перехода. В случае обнаружения кораблей противника отряды Старостина и Свердлова должны были либо уничтожить их, либо, связав боем, увлечь за собой в другой район. Отряд П. П. Ефименко выходил из Нейфарвассера, прикрывая десант со стороны устья реки Вислы, где у немцев, по нашим данным, находилась к тому времени довольно значительная группа кораблей.
Выделение такого числа торпедных катеров для прикрытия десанта (мы назвали их «отрядами дальнего прикрытия») диктовалось тем обстоятельством, что гитлеровцы сосредоточили к тому времени на Балтике чуть ли не все свои надводные боевые корабли. Сюда они в январе перевели из Северной Норвегии 4-ю флотилию эскадренных миноносцев, а в последние недели войны собрали на Балтике все свои миноносцы, торпедные катера и конвойные суда. Кроме того, на Балтике у немцев были также крупные артиллерийские корабли — крейсера «Принц Ойген», «Лютцов», учебный линейный корабль «Шлезиен» и другие. Нам нельзя было забывать об этом и надлежало сделать все возможное, чтобы обезопасить десант.
Высадочные средства нашей группы десанта сводились тоже в три отряда, общее командование которыми было возложено на начальника штаба бригады капитана 3 ранга Г. П. Тимченко (на этот раз он опять выпросился в море). Первый из этих отрядов, в составе семи торпедных катеров под командованием Героя Советского Союза гвардии капитана 2 ранга С. А. Осипова, состоял из двух групп: одной из них (четыре катера) командовал гвардии старший лейтенант С. Г. Головко, второй — гвардии капитан-лейтенант В. Я. Александров. Во второй и третий отряды высадочных средств вошло по шесть катерных тральщиков типа «Рыбинец» и «КМ» капитан-лейтенанта А. В. Дудина. Учитывая возможность артиллерийского противодействия противника с косы Фриш-Нерунг, в голову каждого из этих трех отрядов было поставлено по бронекатеру, которые одновременно должны были выполнять также роль уравнителей и навигационных лидеров. Со стороны берега десант прикрывало звено торпедных катеров капитана 3 ранга И. С. Становного, а замыкал строй высадочных средств торпедный катер старшего лейтенанта В. Горячева. Артиллерийская поддержка десанта обеспечивалась двумя [259] пушечно-артиллерийскими бригадами 43-й армии и тяжелыми железнодорожными батареями флота. С рассветом 26 апреля с десантниками должны были взаимодействовать более 300 истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков.
Днем 25 апреля к Пальмникену подтянулся включенный в состав группы нашего десанта сводный полк 83-й гвардейской дивизии — стрелковые роты, взводы противотанковых ружей, минометчиков и другие подразделения.
В штабе у нас появился широкоплечий, с веселой белозубой улыбкой командир десанта полковник Белый. На мой вопрос, доводилось ли ему прежде участвовать в десантах, полковник откровенно признался, что нет.
— То есть вообще-то с преодолением водных преград дело приходилось иметь не раз. Сколько рек и речек разных — и узеньких, и широких — форсировали, пока сюда, в Восточную Пруссию, дошел, — не сочтешь. Но по большей части все на «подручных средствах». А так вот, на катерах, да по морю — не доводилось ни разу. Но я полагаю, что как-нибудь выдюжим. А?!.
Судя по гвардейскому значку и нескольким рядам орденских планок, украшавшим грудь полковника, он действительно все мог выдюжить.
В 21 час 45 минут мне вручили радиограмму командующего ЮЗМОРом. Вице-адмирал Виноградов подтверждал, что наша группа десанта должна быть высажена на косу Фриш-Нерунг в районе Вальдхале в 2 часа 15 минут 26 апреля 1945 года.
И всюду — у нас в штабе, на причале маленькой гавани, на рейде — все пришло в движение, словно бы стала распускаться до того туго сжатая пружина. Торпедные катера и катерные тральщики, сменяя друг друга, подходили к причалу, принимая на борт десантников. Тут и там слышались звонкие голоса моряков, рассаживавших солдат, для многих из которых предстоящий переход был своеобразным «морским крещением». Бывалые катерники с доброй шуткой советовали пехотинцам: «Садись, братцы, поплотнее, да держись друг за друга и за небо покрепче. В море выходим! Да в плащ-палатки [260] поплотнее завернитесь, а то, чего доброго, насморк схватите. С ветерком прокатим».
Через полтора часа десантники, оружие и боеприпасы были на катерах. Посадка была организована таким образом, чтобы по возможности не дробить мелких подразделений десанта и обеспечить боевое управление ими: ведь с первых минут высадки гвардейцам полковника Белого предстояло вступить в трудный бой.
В 23 часа 30 минут с рейда Пальмникена в море вышли отряды катеров капитанов 3 ранга Старостина и Свердлова. Провожая их, я смотрел, как в переливающейся серебром лунной дорожке, перечеркнувшей море, таял пенный след, взбитый винтами. С зюйд-веста тянул слабый ветерок. Волнение моря не превышало одного балла. Все вокруг залил нежный сумеречный свет луны. Стояла та торжественная тишина, которая бывает свойственна первым весенним ночам. О бушующей на земле войне напоминали только подсвеченное багровым заревом пожара небо над Пиллау, да далекий гром тяжелых орудий.
Как ни хороша была ночь, но любоваться ею было некогда. В радиорубке настороженно ждали сообщений от командиров отрядов дальнего прикрытия: не встретятся ли они с кораблями противника? От этого в немалой степени зависело, сумеем ли мы в точно определенный приказом срок доставить и успешно высадить десант.
Первый тревожный сигнал поступил от В. М. Старостина: вблизи берега обнаружены вражеские быстроходные десантные баржи и сторожевые катера. Все попытки выманить их в море окончились неудачей.
— Упрямятся?.. Ну тогда заставьте их уйти!..
— Есть, заставить!..
И через несколько минут из динамика донеслось татаканье пулеметов, резкие удары пушек. Получив несколько попаданий, вражеские корабли развернулись и ушли в море.
Примерно в это же время в западной части Данцигской бухты в артиллерийский бой с двумя десантными баржами и сторожевым катером противника вступил отряд П. П. Ефименко. И там после короткой перестрелки гитлеровцы посчитали за лучшее отойти и укрыться в туманной дымке. [261]
— Мы позаботимся, чтобы они оттуда и не вылезали! — донес капитан-лейтенант.
А три отряда катеров с десантниками уже шли в это время к косе Фриш-Нерунг. Примерно на половине пути сигнальщики с головных катеров донесли командиру высадочных средств, что слева по курсу обнаружены три БДБ. По приказанию капитана 3 ранга Г. П. Тимченко по обнаруженным целям, — как потом оказалось это были не БДБ, а шестидесятитонные самоходные баржи, — открыли огонь наши бронекатера. После нескольких залпов две баржи были потоплены (с них подобрали немецких моряков, которые сообщили, что баржи эти шли в порт Хела), а третьей удалось удрать. Г. П. Тимченко совершенно правильно решил, что гнаться за ней нет резона: главное — это высадка десанта!
В 1 час 45 минут 26 апреля по району высадки открыла огонь артиллерия прикрытия десанта. Перепахивая прибрежные дюны, били по косе пушки двух артиллерийских бригад 43-й армии и тяжелые орудия железнодорожных батарей флота из районов Зоргенау и Кенигсберга. Через 20 минут артиллеристы перенесли огонь в глубь косы, чтобы не дать возможности противнику подбросить подкрепления к берегу. И почти тут же торпедный катер, на котором держал свой брейд-вымпел С. А. Осипов, первым начал высадку десантников. Вслед за ним к берегу подходили другие корабли. В течение 45 минут все 600 гвардейцев полковника Белого вместе с вооружением и боеприпасами были высажены на низкий песчаный берег Фриш-Нерунга. Общий фронт высадки не превысил и одного километра.
Вторая группа десанта была доставлена катерами капитана 2 ранга М. Ф. Крохина на противоположный берег косы с некоторым опозданием: десантники высадились в районе Невеи-Хакен только лишь в 6 часов утра. Но это не оказало особого влияния на общий боевой успех высаженного десанта.
Около 10 часов утра 26 апреля, то есть через четыре часа после того, как вторая группа десанта высадилась на Фриш-Нерунг с востока, бойцы обеих групп соединились, перерезав косу и встав непреодолимым заслоном на пути отступающей от Пиллау 4-й немецкой армии. А примерно в полдень к нашим десантникам подошли гвардейцы генерал-полковника К. Н. Галицкого, переправившиеся [262] через пролив Зеетиф со стороны Пиллау. В коротком, но жестоком бою северная часть косы Фриш-Нерунг была очищена от неприятеля. Гвардейцы 11-й армии и морские десантники уничтожили и взяли в плен около восьми тысяч вражеских солдат и офицеров. А всего в боях на косе Фриш-Нерунг наши войска захватили около двадцати тысяч пленных и богатые боевые трофеи.
Десант на косу Фриш-Нерунг был практически последним крупным тактическим десантом, высаженным кораблями советского Военно-Морского Флота в Великую Отечественную войну. Участвовавшие в высадке десанта экипажи катеров показали образец мужества и отваги.
Берег в районе высадки нашей группы десанта, как, впрочем, и вдоль всей косы, был коварным: прибой намыл на мелководном плесе незаметные с поверхности воды гряды перекатов — баров. Не заметишь, перескочишь через такую отмель и окажешься в песчаной ловушке.
Так именно и случилось с торпедным катером гвардии старшего лейтенанта Калмыкова (бортовой номер «802»), на котором шел командир отряда гвардии старший лейтенант Сергей Головко.
«Восемьсот второй» подошел к косе в первом эшелоне высадки. Как и на других катерах, «поводырь» — боцман коммунист гвардии старшина 2-й статьи Юрий Иванов — первым спрыгнул в воду и с возгласом «Вперед! За Родину!» повел десантников на берег, к ближайшим дюнам, откуда, оправившись от удара нашей артиллерии, открыли огонь уцелевшие вражеские доты Остальные члены экипажа начали выгрузку боеприпасов. Это не заняло и пяти минут. Но когда катер начал отходить в море, под килем заскрипел песок: за кормой оказался намытый прибоем бар! Моторы пришлось остановить: еще один-два оборота — и можно было повредить винты или сломать кронштейны, поддерживающие гребные валы.
Боцман Иванов вновь вернулся на берег. Привел оттуда под автоматом несколько десятков уже захваченных в плен немцев. Вместе с экипажем они добросовестно старались перетащить катер через бар на глубокую [263] воду. Но напрасно... Командир отряда, старшин лейтенант С. Г. Головко, вынужден был донести: «Катер сел на мель. Несмотря на все попытки, сняться своими силами не могу. По катеру ведет огонь вражеский дот».
На помощь боевым друзьям поспешили экипажи других торпедных катеров. Гвардии лейтенант Пискунов прикрыл «802» дымовой завесой. Гвардии старший лейтенант К. Шлисс (с ним находился С. А. Осипов) подошел и передал на катер Калмыкова буксирный трос.
Гитлеровцы сосредоточили теперь весь огонь по катеру Константина Шлисса. Осколками угодившего в рубку снаряда тяжело ранило командира и старшину группы мотористов гвардии мичмана Глуходедова. К штурвалу встал штурман дивизиона гвардии капитан-лейтенант Николай Маряхин.
С помощью буксировщика корма «802» наконец-то сошла с мели. Казалось, еще три-четыре рывка, и катер будет на глубокой воде. Но старший лейтенант Калмыков, поторопившись, запустил моторы, и это привело к новой беде: на винты намотало конец провисшей кормовой браги. Положение катера еще более осложнилось. Тот же старшина 2-й статьи Юрий Иванов несколько раз нырял в холодную воду, однако освободить винты от стального троса не удалось. Неудачей закончилась и попытка стащить с мели «802» с помощью бронекатера.
Перехватив радиопереговоры Головко, Осипова и Тимченко, я вынужден был приказать Головко: «Экипажу сойти на берег и влиться в состав десанта. Катер, при угрозе захвата противником, уничтожить!»
Ответ был коротким: «Вас понял — выполняю!» На этом связь с «802» прекратилась. Все остальное мы узнали из рассказов вернувшихся спустя несколько дней в бригаду Головко, Калмыкова и тех матросов и старшин, кто остался в живых.
...Получив приказ сойти на берег, командир катера спустил с мачты пробитый осколками Военно-морской флаг и спрятал его на груди под кителем. Радист поджег секретные документы, терпеливо дожидаясь пока ветер развеет пепел. Боцман Иванов и моторист Микляев сняли катерный пулемет: он еще мог пригодиться в бою на берегу! Потом, захватив автоматы, заполнив [264] патронами и гранатами пазухи и карманы, восемь моряков-гвардейцев сошли на косу Фриш-Нерунг.
А тут шел жаркий бой... Теснимые частями 11-й гвардейской армии, гитлеровцы, отступавшие из Пиллау, рвались по неширокой песчаной косе к устью Вислы. Но путь преградили наши десантники. И для вражеских солдат и офицеров начались, как довольно образно сказал один из пленных гитлеровских генералов, «часы непередаваемого кошмара».
Почти тотчас же после схода на косу моряки встретились с большой группой гитлеровцев. С возгласами «Полундра!», «Даешь!» восемь гвардейцев пошли в атаку, строча из автоматов, забрасывая врага гранатами. Несмотря на многократное численное превосходство, враг дрогнул. Захватив около сорока пленных, катерники передали их резервной группе гвардии полковника Белого, а сами вновь пошли туда, где гремел бой.
Поднявшись на вершину одной из дюн, моряки увидели на другой ее стороне малокалиберную спаренную пушку. Гитлеровцы выкатили ее сюда, чтобы поддержать очередную атаку своих пехотинцев. Головко распределил обязанности: сам он и гвардии старший лейтенант Калмыков обстреляют расчет пушки из автоматов, боцман Иванов и матрос Микляев поддержат их в случае необходимости огнем пулемета, а четверо других, во главе со старшиной 1-й статьи Пустыльниковым, идут в атаку.
— Пушку нужно захватить во что бы то ни стало!..
Все остальное произошло в течение нескольких минут. С первой автоматной очередью Пустыльников, Вапилов, Трофимов и юнга Можаев покатились с вершины дюны вниз. И когда цепь вражеских солдат поднялась в атаку, пушка, на огневую поддержку которой они гак рассчитывали, открыла огонь, но... по их же цепи. В умелых руках спешно сформированного расчета моряков-гвардейцев трофейная пушка действовала безотказно. Вражеская атака была сорвана.
Атака!.. Сколько их было, этих неистовых атак гитлеровцев в ту апрельскую ночь! Уже тяжело ранило гвардии старшину 1-й статьи Пустыльникова и юнгу Можаева. Контузило гвардии матроса Вапилова. Оторвав кусок тельняшки, матрос Микляев натуго перетянул кровоточащую рану своего друга гвардии старшины 2-й статьи Иванова. Но, как и всюду, где вели бой [265] десантники, тут, на участке моряков-гвардейцев, врагу не было пути вперед!
Утром возле неглубокого, вырытого касками окопа, откуда Иванов и Микляев вели огонь, разорвалась немецкая мина. Два друга — старшина и матрос, коммунист и комсомолец, на двоих делившие в жизни все радости и горести — вместе и погибли.
После войны останки двух отважных гвардейцев были торжественно перенесены и захоронены в Балтийске. Достойным памятником их мужеству и верности воинскому долгу стал установленный на могиле торпедный катер с бортовым номером «802» — тот самый, на котором они воевали.
Гордо приподнявшись на крутой бетонной волне, катер навечно устремился вперед...
Такой же устремленный вперед, к победе во имя счастья и свободы своего народа, была короткая, но яркая жизнь героев, что покоятся в этой братской могиле. [266]