На южной Балтике
Балтийская бригада
В Москве меня принял Народный комиссар ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов. Николай Герасимович сразу перешел к делу:
— Есть намерение назначить тебя на Тихий океан, начальником штаба морского оборонительного района. Что скажешь?..
Я ожидал всего чего угодно, но только не этого, и потому вид у меня, нужно полагать, был недоумевающий. Во всяком случае, нарком с улыбкой спросил:
— Что, не радует?
Я ответил, что готов, разумеется, поехать снова на Тихоокеанский флот, но, откровенно говоря, без особой охоты. Война не кончилась, а у меня уже есть некоторый боевой опыт. Считаю, что он был бы полезен на действующем флоте.
— Значит, возвращаться на Тихоокеанский флот охоты нет? — спросил нарком. — Ну что же, быть по сему. Тогда поедешь на Балтику. Примешь там бригаду торпедных катеров. В Москве тебя никакие личные дела не задерживают? Ну, тогда завтра же вылетай в Палангу. Там сейчас выносной командный пункт Трибуца. Ты с ним знаком?..
Я ответил, что наслышан об адмирале много, но служить под его командованием не доводилось.
— Ну вот теперь познакомишься. Приказ о твоем назначении будет сегодня же подписан. Желаю успеха.
Назначение на балтийскую бригаду я расценивал как большую честь. Бригада эта — одно из старейших соединений [242] торпедных катеров. Еще в двадцатых годах на Балтике была сформирована группа торпедных катеров из трофейных «Торникрофтов». Потом эти деревянные суденышки пошли на слом, их заменили катера отечественного производства. Группа была преобразована в Отряд особого назначения.
Балтийским отрядом, а потом и бригадой торпедных катеров командовали многие широко известные теперь адмиралы. Первым командиром был В. Ф. Чернышев — в прошлом «черный гардемарин», как назывались выпускники Морского кадетского корпуса. Ныне он — контр-адмирал, доцент, старший преподаватель кафедры тактики Военно-морской академии. Все мы, катерники, по праву считаем его одним из основоположников тактики торпедных катеров.
Мне посчастливилось познакомиться с Всеволодом Феодосеевичем в конце тридцатых годов. Я был в то время начальником штаба бригады торпедных катеров Тихоокеанского флота, а В. Ф. Чернышев в составе инспекции Главного морского штаба приезжал проверять нашу работу. Среднего роста, уже достаточно пожилой к тому времени, Всеволод Феодосеевич запомнился прежде всего очень внимательным и мягким обращением со всеми — и с матросами, и с офицерами. Старые катерники, кому довелось служить еще в Отряде особого назначения, вспоминали, что Чернышев никогда и ни на кого не повышал голоса. Скорее просил, чем приказывал. И тем не менее каждое его слово было для подчиненных законом, — так велико было обаяние этого человека! Я испытал это на самом себе. Несколько бесед с Всеволодом Феодосеевичем можно было сравнить с наставлениями учителя и близкого человека, который делится с тобой своими богатыми знаниями не по обязанности, а по щедрости души, благородному стремлению быть тебе полезным. Хотя штаб бригады в ту пору по оценке инспекции был отнесен к числу лучших на флоте, В. Ф. Чернышев за время пребывания у нас говорил, разумеется, не только приятное. Однако даже недовольство свое он умел выразить так, что это никого не обижало, а лишь побуждало как можно скорее исправить ошибки.
Командиром балтийских катерников был одно время [243] капитан 1 ранга Г. Л. Нествед — потом тоже преподаватель Военно-морской академии. И он много труда вложил в разработку методов торпедной стрельбы для катеров.
В 1929 году в Отряд особого назначения пришел Ф. С. Октябрьский — ныне адмирал, Герой Советского Союза. В то время Филипп Сергеевич был уже немало послужившим и опытным офицером (он носил, как тогда говорили, «три средних», что в наше время равноценно воинскому званию капитана 3 ранга), но с такими маленькими кораблями имел дело впервые и поэтому упросил, чтобы его назначили командиром катера. Примерно через два года Ф. С. Октябрьский с группой катеров был переведен на Дальний Восток, где он положил начало формированию бригады торпедных катеров Тихоокеанского флота. Мне довелось служить под командованием Филиппа Сергеевича в должностях командира звена, отряда, дивизиона, и я вспоминаю о том времени с большим удовлетворением.
Балтийские катерники заслужили в народе добрую славу мужественных и смелых моряков. В годы Великой Отечественной войны они отличились во многих боях. Не случайно первыми среди катерников всех наших флотов высокое звание Героя Советского Союза заслужили именно балтийцы — в ту пору еще капитан-лейтенант С. А. Осипов, старший лейтенант В. П. Гуманенко и лейтенант А. И. Афанасьев (воспитанник нашей тихоокеанской бригады, переведенный на Балтику в 1940 году).
В 1942 году балтийские катерники выставляли активные минные заграждения на опушках финских шхер, чем доставляли врагу крупные неприятности. В 1943 году, базируясь на остров Лавенсаари, торпедные катера, совместно с катерами-охотниками и тральщиками, вели трудную борьбу за поддержание минной безопасности на фарватерах, участвовали в конвоировании подводных лодок, выходивших за пределы Финского залива в южную Балтику. В 1944 году, с началом победоносного наступления Советской Армии вдоль побережья Прибалтики, торпедные катера приняли участие во многих десантных операциях. Локса, Таллин, Палдиски, острова [244] Моонзундского архипелага — все это места, где на долю катерников выпадало самое трудное и опасное — высадка первого броска десанта.
В оперативном управлении Главного морского штаба меня огорчили, сообщив, что подготовленные еще в мою бытность в Заполярье и отправленные с Северного флота на Балтику большие торпедные катера прибудут к месту назначения не скоро: реки и озера, по которым они пойдут, пока еще покрыты льдом, и природу никакими приказами не поторопишь.
На следующий день, 14 апреля 1945 года, я вылетел из Москвы к новому месту службы.
Первым, кому я представился в Паланге, был начальник штаба Юго-западного морского района (в него входила бригада катеров) контр-адмирал Н. Г. Богданов. Николай Георгиевич рассказал о трудностях, которые переживает бригада. В боях за освобождение островов Моонзундского архипелага многие торпедные катера, участвовавшие в высадке десантов, получили повреждения и теперь ремонтируются в Кронштадте и Ленинграде. Судоремонтники довольно быстро «лечат» их, но задерживается перевозка: железные дороги заняты грузами для наступающих войск Ленинградского, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. Сейчас же бригада располагает всего тремя десятками торпедных катеров, да и те распылены по всему побережью от Клайпеды до Померании.
— Такое теперь у вас широкое поле деятельности, только воюй! — сказал контр-адмирал в заключение. — Ну, а окончательную ориентацию получите у командующего флотом.
Ехал я к комфлота, а из головы не выходила беседа с Богдановым. Что и говорить, «поле деятельности» и перечень боевых задач у бригады такие, что действительно «только воюй». Но как раз в условиях такого «широкого поля деятельности» воевать будет трудно. На Севере мы давно убедились, что наибольшего успеха добиваешься, когда действуешь, как говорил А. Г. Головко, не растопыренными пальцами, а туго сжатым [245] кулаком. И в данном случае наверняка полезнее было бы не рассредоточивать катера по многим базам, а собрать все воедино, чтобы наносить массированные удары. Вот сосредоточить бригаду, скажем, в Данцигской бухте да вместе с авиацией нагрянуть на порт Хела, откуда вражеские корабли выходят для артиллерийской поддержки своих отступающих частей и обстрела наших войск на Земландском полуострове... Эти свои соображения я уже высказал в разговоре с Богдановым, но начальник штаба ЮЗМОРа остановил меня:
— Не забывайте, что Северный флот — это одно, а Балтика — другое.
Слов нет, Балтику не сравнить с Севером. Но ведь основные-то принципы боевого использования торпедных катеров должны оставаться едиными для любого морского театра. Больше того, мне казалось, что для массированного использования торпедных катеров на Балтике имеется еще больше оснований, чем на Севере. Из-за минной опасности в Финском заливе большие корабли все еще вынуждены отстаиваться в Кронштадте и Ленинграде. Поддержка морских флангов наступающей Красной Армии поэтому легла в основном на малые корабли, в том числе на торпедные катера. Сама жизнь требует, чтобы мы сосредоточивали свои силы на самых главных направлениях, где наша помощь особенно необходима сухопутным войскам.
Но вступать в дебаты со старшими в первый день прибытия на новый флот было не совсем прилично, да, как оказалось, взгляды, высказанные Богдановым, не были только его личными взглядами.
Командующий флотом адмирал В. Ф. Трибуц отнесся к моим предложениям тоже довольно холодно. Он куда-то спешил и только перечислил стоящие перед бригадой боевые задачи: участвовать в блокаде Либавы, действовать на коммуникациях противника в Данцигской бухте, готовить группу катеров по мере их поступления в Клайпеду из Кронштадта и Ленинграда к перебазированию в Кольберг для действий против немецкой военно-морской базы Свинемюнде и ко всему этому иметь еще в виду возможность участия торпедных катеров в высадке десанта в Пиллау.
Получив этот довольно внушительный перечень задач, я выехал из Паланги в Клайпеду, где находился [246] штаб Краснознаменной бригады торпедных катеров, которой мне предстояло теперь командовать.
Здесь, на Балтике, мне, по существу, впервые довелось лицом к лицу встретиться с последствиями войны. На Севере от вражеских бомбардировок тяжело пострадал лишь Мурманск. Но бывали мы там только проездом, и его разрушения как-то не очень врезались в память. А тут за стеклом автомашины, сменяя одна другую, проходили страшные картины разрушенных городов и поселков — горы щебня и редкие остовы зданий, глядящие в мир пустыми глазницами окон. По полям тут и там чернели обгоревшие стальные коробки танков, искореженные орудия. На месте недавних лесных массивов, словно после неистового урагана, валялись поваленные сосны.
И все же жизнь — всесильная и неистребимая — побеждала. В полях вокруг сгоревших танков поднималась яркая зелень озимых. В городах и поселках люди, хлопотливо разбирая завалы, лепили себе временные жилища. Там, где живет и трудится народ, отстоявший свою свободу, пустыне не бывать!..
Сильно была разрушена и Клайпеда, переименованная гитлеровцами на свой лад, в Мемель. По рассказам оставшихся в живых жителей, немецкие подрывники перед отступлением методически уничтожали улицу за улицей. В этом хаосе битого кирпича неведомо как все же сохранилось несколько целых зданий. В одном из них — в прошлом городской гимназии, а во время хозяйничанья гитлеровцев — помещении гестапо (вскоре это здание тоже было разрушено взрывом припрятанного в подвале минного «сюрприза», да, к счастью, за несколько дней до этого мы перебрались в другое место) — я и отыскал штаб и политотдел бригады.
Начальника штаба бригады капитана 3 ранга Г. П. Тимченко я знал еще по тихоокеанской бригаде, где он служил командиром катера. Потом Георгий Павлович уехал учиться в академию. С той поры минуло почти десять лет. И вот мы снова встретились. С первых дней совместной работы стало очевидно, что Тимченко — превосходный специалист, человек трудолюбивый и инициативный, [247] под стать в этом смысле В. А. Чекурову. Единственной слабостью Георгия Павловича, если это, конечно, можно назвать слабостью, являлось его постоянное стремление самому выйти в море. Сколько я ни доказывал ему, что наша с ним задача — организация боевых действий катеров здесь, в штабе, а в море бой организуют командиры дивизионов или отрядов, все равно при первой же возможности Тимченко старался «улизнуть» из штаба в море. Но в общем-то работали мы с Георгием Павловичем дружно. Расстались после окончания войны друзьями и до сих пор поддерживаем самые теплые отношения.
Вообще-то на принятие дел официально положено несколько дней, в течение которых происходит фактическое безвластие, потому что подчиненные не знают, к кому обращаться: не то к старому, не то к новому командиру. В данном случае соблюдение всех формальностей не имело никакого смысла. Катера и люди, которые на них воевали, — это не «дела». Чтобы ознакомиться с документами, много времени не требовалось. Безвластие же в боевых условиях — положение совершенно недопустимое. Поэтому мое вступление в командование бригадой не заняло и получаса. Мы с начальником политотдела капитаном 2 ранга Ильиным начали знакомиться с моряками бригады.
Ильин, как и я, был на бригаде человеком новым. Работал он до этого в ОВР, специфики службы на торпедных катерах не знал и оказался примерно в таком же положении, как в свое время на североморской бригаде А. Е. Мураневич. Но у Андрея Евгеньевича была возможность, пока североморская бригада формировалась, в сравнительно спокойной обстановке осмотреться и войти в круг новых обязанностей. Здесь же бригада уже воевала, причем воевала в очень сложных условиях, и Ильину «раскачиваться» было некогда. Нужно было сразу же приниматься за дела, тем более что первое же наше знакомство с состоянием партийно-политической работы на дивизионах показало, что ее необходимо решительно улучшать.
Надо сказать, что моряки балтийской бригады находились в это время в куда более трудных условиях, чем [248] даже катерники Северного флота. Матросы, старшины и офицеры жили прямо на катерах, без самых элементарных бытовых удобств. Не легче было и с материально-техническим обеспечением. Если офицеры нашей передвижной береговой базы Прохоренко, Костицын, Минкин хотя и с трудом, но все же ухитрялись, несмотря на разбросанность, обеспечивать катера бензином и боеприпасами, то с ремонтом механизмов и с доставкой необходимых запасных частей дело обстояло далеко не так благополучно. Мотористы, торпедисты, радисты, пулеметчики, чтобы поддерживать свои заведования в постоянной боевой готовности, трудились круглыми сутками: проведя всю ночь в море, они, вернувшись в маневренную базу, весь день занимались ремонтом, а вечером опять уходили на задание. От политработников в этих условиях требовались не общие указания, которыми некоторые товарищи слишком злоупотребляли, а заботливое вникание в мелочи быта, жизни, настроение людей. И капитан 2 ранга Ильин, нужно отдать ему должное, сразу стал перестраивать всю работу в этом направлении.
Знакомство с бригадой мы начали с гвардейского дивизиона, которым командовал Герой Советского Союза гвардии капитан 2 ранга С. А. Осипов.
Прославленный катерник, в свое время воевавший еще добровольцем в Испании, Сергей Александрович сражался на Балтике с первых дней войны. О его лихих, построенных на строгом расчете атаках знали все наши катерники. Среди подчиненных он пользовался непререкаемым авторитетом и искренней любовью. Беседуя с командирами отрядов этого дивизиона — гвардии капитан-лейтенантом Виктором Александровым и старшим лейтенантом Сергеем Головко (братом адмирала А. Г. Головко), с командирами звеньев и катеров — гвардии старшими лейтенантами Константином Шлиссом, Василием Калмыковым, лейтенантом Кузнецовым и другими, со старшинами и матросами, мы заметили: каждый из них старается чем-то походить на своего комдива, так же, как он, всегда рвутся в море, в бой.
Вечером я зашел на катер гвардии старшего лейтенанта Василия Алексеевича Калмыкова. Матросы и старшины сидели на палубе за скромным ужином. [249]
— Присаживайтесь к нам, товарищ капитан первого ранга, подзакусить тем, что береговая база послала, — с шуточкой пригласил боцман гвардии старшина 2-й статьи Иванов. По внешнему виду невысокому ладному старшине можно было дать лет 17–18. Но на его фланелевке вместе с гвардейским значком поблескивали ордена Отечественной войны I и II степени, орден Красной Звезды и медаль «За оборону Ленинграда».
Я сел в тесном матросском кружке. Завязалась беседа. Узнал я, что Юрий Иванов родом из города Малая Вишера. В 1940 году поступил в школу юнг. Наставником Юрия там был бывший боцман с линейного корабля «Андрей Первозванный» коммунист с 1919 года Емельян Лаврентьевич Костюченко. Однако учиться Иванову, как и другим юнгам, пришлось недолго. Началась война. В Сентябре 1941 года Юрий уже участвовал в бою, отбив с группой моряков у врага Бугровский маяк на южном берегу Ладоги. За участие в десанте на остров Муху получил первую правительственную награду — орден Отечественной войны II степени. А теперь за плечами бывшего юнги, ставшего боцманом торпедного катера, славный боевой путь от Кронштадта до Восточной Пруссии.
— Мать все спрашивает в письмах: когда же мы окончательно доколотим супостата, — с юморком, очень схожим с юмором комдива, рассказывал старшина 2-й статьи. — Я ей отвечаю: не расстраивайтесь, милая моя мамаша, не тратьте нервы понапрасну — теперь уже скоро! — Юрий задумался и продолжал уже без улыбки: — Оно и действительно, скорее уже надо кончать с гитлеровцами. Сами они, конечно, просто так оружия не сложат: нашкодили много. Надо заставить их поднять руки. И хотя обидно погибнуть сейчас, когда победа близка, но мы готовы к любой схватке. Лишь бы победу приблизить.
Понравился мне командир другого дивизиона капитан 3 ранга Е. В. Осецкий — высокий, элегантный (более точного определения, пожалуй, и не подберешь). Он был очень скромным и на первый взгляд даже несколько застенчивым человеком. Но это, однако, никак не мешало ему в нужное время проявлять недюжинную [250] силу воли, решительность, командирскую требовательность. И Осецкого уважала не только молодежь, недавно пришедшая на дивизион, но и такие прославленные катерники — ветераны бригады, как Герои Советского Союза капитан 3 ранга В. М. Старостин, капитан-лейтенант А. Г. Свердлов; уважали не по должности, а за опыт, мастерство и мужество. Ведь это Евгений Вячеславович Осецкий возглавил и успешно провел зимой 1945 года два выхода торпедных катеров с острова Эзель к Либаве. Он же вывел из гавани Кихельконна и в ледовых условиях перебазировал в Швентой семь торпедных катеров.
Бывший штурман этого дивизиона, ныне капитан 1 ранга И. Н. Ратьков вспоминает об этом переходе:
«Многое довелось испытать и пережить за время войны, но все же самым памятным для нас останется, несомненно, наш переход из Кихельконны в Швентой зимой 1945 года.
Февраль на Балтике — месяц суровый, с самыми, пожалуй, злыми штормами. Разбивая у берегов ледяной прибой, волны громоздят тут льдину на льдину, создавая такие баррикады-заторы, сквозь которые и пароходу не всегда удается пробиться. А тут торпедные катера. В иное время подобный переход посчитали бы сумасшествием. Но у войны свои критерии. От гавани Кихельконна на острове Эзель, где мы тогда стояли, до Либавы, откуда немцы пытались вывести войска своей курляндской группировки, более ста миль. Запасов топлива на наших катерах только дойти туда и возвратиться назад еле-еле хватало, а о поиске и атаках вражеских конвоев даже думать было нельзя. Другое дело — Швентой. Отсюда до Либавы рукой подать. Потому-то, как это ни сложно, переходить туда нужно было. И мы распрощались с Кихельконной...
Первую половину пути прошли, можно считать, более или менее спокойно. Правда, на морозе катера, заливаемые волной, обледеневали. Всем, за исключением мотористов и командира, приходилось обивать лед, чтобы катера не превратились в ледяные глыбы. Но вот миль за восемь до берега чистая вода уступила место мелкобитому льду, а потом и сплошным ледяным полям. Тут каждый метр продвижения вперед стоил неимоверного труда. Чтобы не порезать деревянные корпуса [251] катеров, путь им приходилось пробивать, — пробивать нередко с риском для жизни! Так потеряли мы боцмана Федорова. Не удержался он на обледенелой палубе. Упал за борт и ушел под лед. И ничем помочь ему нельзя было. У многих тогда, по правде говоря, закралось сомнение, не напрасны ли все эти наши труды. И только командир дивизиона Е. В. Осецкий был, как всегда, спокоен. Бодрым словом, умным советом поддерживал он силы безмерно уставших моряков, вселял уверенность, что нам, катерникам, даже такое испытание по плечу. И мы дошли!
Надо ли говорить, что таким офицерам как Е. В. Осецкий, с которыми люди выходят победителями из любых испытаний, авторитета не занимать. С таким командиром каждый катерник готов пойти и в огонь, и в воду!..»
Опытными катерниками, прославившимися во многих лихих торпедных атаках, были и командиры двух других дивизионов — Герой Советского Союза капитан 3 ранга Б. Ущев и капитан 2 ранга А. Крючков.
В общем, коллектив бригады был отличный — боевой, сплоченный. О лучших подчиненных я и мечтать не мог. [252]