«Свободная охота»
В первое время после организации бригады среди офицеров часто можно было слышать слова: «засада», «блокадный дозор».
Засада — привычный для североморских катерников тактический прием. В темное время суток катера выходили в залив Мааттивуоно (губа Малая Волоковая), занимали позицию на подходах к захваченному гитлеровцами порту Лиинахамари, ложились в дрейф и, затаившись, ждали. Когда показывался вражеский транспорт или конвой, устремлялись в атаку. От командиров катеров тут требовалось умение предельно быстро оценивать обстановку. Ведь корабли противника обнаруживались, как правило, на расстоянии не более сорока кабельтовых (кабельтов — 0,1 морской мили — 185 метров). Чтобы не упустить цель, нужно было тотчас заводить моторы и как можно быстрее приближаться к противнику.
Гитлеровцы, разумеется, далеко не каждую ночь вводили и выводили свои корабли из Лиинахамари. Зачастую наши катера простаивали в Мааттивуоно попусту. И все же этот тактический прием был для катерников Северного флота основным с начала Великой Отечественной войны и вплоть до организации бригады. Более 90 процентов всех атак проводилось ночью из засад. Диктовалось это, с одной стороны, нехваткой торпедных катеров (на 1 января 1942 года в составе Северного флота было всего 5 катеров, на 1 января 1943 года — 8, на 1 января 1944 года — 11), а с другой — скудностью разведданных о передвижении конвоев противника. В первые годы войны наша воздушная разведка была слаба. Ожидая в своей базе сообщений о появлении вражеских судов в заливе Мааттивуоно [27] от береговых постов, торпедные катера не успевали подойти сюда вовремя: противник либо уже вводил корабли в Лиинахамари, либо они покидали залив и выходили в Варангер-фиорд. Тактика засад была, таким образом, в значительной мере вынужденной. Однако к чести североморских катерников нужно сказать, что, умело используя и постоянно совершенствуя этот тактический прием, они даже малыми силами наносили врагу чувствительные удары.
Но это вовсе не означало, что мы не видели недостатков тактики засад. Наиболее существенным из них была ограниченность боевой деятельности торпедных катеров блокадой только ближайших баз противника, в частности порта Лиинахамари. К сравнительно дальним базам гитлеровцев в Варангер-фиорде торпедные катера до 1944 года наведывались редко. Поэтому с организацией бригады мы все настойчивее переходили к новому тактическому приему, названному «блокадным дозором». Смысл его состоял в том, что торпедные катера (теперь уже не в одиночку или звеньями, а группами в шесть и более единиц) выходили в засады к Бек-фиорду, в глубине которого расположен Киркенес, а также к портам Вадсе и Варде. И чем больше становилось у нас торпедных катеров, тем такие походы с целью блокады дальних портов противника проводились все чаще.
А число катеров в боевом строю бригады росло довольно быстро. В первое время оно вообще лимитировалось по существу только временем, необходимым для комплектования и обучения экипажей.
Подготовка экипажа — дело хлопотное. Прежде чем катер будет допущен к участию в боевых действиях, каждый матрос и старшина должен хорошо изучить оружие и боевую технику своего заведования, а весь экипаж — выполнить целый ряд дневных и ночных торпедных атак, учебных стрельб по самолетам и т. д. На все это требуется время. И немалое. Раньше, как правило, уходила на это целая летняя кампания.
В условиях войны учеба осложнилась. Нам не так-то просто было найти даже место для отработки курса подготовительных торпедных и артиллерийских стрельб. Самым подходящим для этой цели был Кильдинский плес, находившийся под защитой береговых батарей. Однако и тут зенитные стрельбы зачастую приходилось [28] проводить не по мишеням, а по настоящим «мессершмиттам» и «фокке-вульфам».
Несмотря на трудности, мы все же готовили экипажи новых катеров не за летнюю кампанию, а максимум за месяц-полтора. Сказывался энтузиазм моряков, а также некоторые организационные мероприятия, неукоснительно проводимые штабом бригады. Мы, например, подсаживали на уходящие в блокадный дозор катера второй комплект, если можно так сказать, основных специалистов: мотористов, комендоров, торпедистов. Тут был, конечно, определенный риск: в случае гибели такого катера мы теряли фактически два экипажа. Но это был риск оправданный. Плавание в качестве дублеров, участие в атаках вражеских кораблей было для молодежи отличной школой.
Для быстрейшей подготовки офицеров мы, вопреки официальным штатам, ввели должности помощников командиров катеров. Назначались на эти должности, в частности, те из офицеров, кто пришел на бригаду из армии. Выходя в море, они непосредственно в бою учились у более опытных командиров. Каждый такой поход стоил доброго десятка обычных теоретических занятий на берегу. И не удивительно, что, получив свой катер, вчерашние помощники командиров, вместе со старшинами и матросами, уже поплававшими какое-то время дублерами, быстро вводили новый корабль в боевой строй.
В тактику блокадных дозоров мы также внесли некоторые изменения.
Учитывая, что полученные нами торпедные катера имели сравнительно большую дальность плавания, мы стали обязывать командиров, уходящих в дозор, не надеяться на случайную встречу с противником, не лежать в дрейфе, как это бывало прежде, но активно искать вражеские корабли, находясь все время в движении в назначенном участке вражеских коммуникаций, иначе говоря, действовать примерно так же, как экипажи торпедоносцев и истребителей-бомбардировщиков, вылетающие на «свободную охоту». Не ломая голову над выбором названия этого нового тактического приема боевого использования торпедных катеров, позволившего еще больше расширить зону блокады вражеского побережья, мы воспользовались термином наших боевых друзей — летчиков. [29]
Первое время катера выходили на «свободную охоту» только ночами. Но с наступлением весны ночи становились короче, пришлось прихватывать и светлое время суток. Была тому и еще одна причина.
Командующий поставил перед нашей бригадой не совсем обычную задачу: добыть «морского языка». Штабу флота нужны были подробные сведения об обстановке в Киркенесе, Варде и других вражеских портах, а также о режиме плавания в их прибрежных водах. А добыть такие сведения можно, только пленив команду вражеского судна или подобрав из воды кого-то из членов экипажа торпедированного корабля. С командирами катеров мы провели упражнение на тему: «Действия экипажа торпедного катера при захвате мотобота или сторожевого катера противника в его водах». Из разведчиков 181-го отдельного разведотряда отобрали абордажные команды. Проводили с ними специальные тренировки и подсаживали на выходящие в море катера.
Для выполнения задачи, поставленной комфлотом, сформировали три сводных отряда. Командирами их назначили капитан-лейтенантов Василия Лозовского, Ивана Решетько и Василия Федорова.
Среди многих интересных мыслей о военно-морском флоте и его людях, высказанных адмиралом С. О. Макаровым в его книге «Рассуждения по вопросам морской тактики», есть и такая: «Миноноска имеет ту физиономию, которую имеет ее командир, и когда надо дать поручение, то прежде всего выбирается подходящий командир, а не подходящий миноносец». При выборе и назначении командиров сводных отрядов катеров, перед которыми ставилась задача по захвату «морского языка», мы руководствовались как раз этим правилом.
Василий Михайлович Лозовский — высокий, крупный, никогда не унывающий весельчак — начал войну командиром катера-охотника. В суровую пору 1941–1942 гг. имя Лозовского стало широко известным на Северном флоте. Экипаж охотника под его командованием потопил вражескую подводную лодку, высаживал разведчиков за линией фронта и, нередко под огнем противника, принимал их на борт своего катера.
Незадолго до сформирования бригады Василий Михайлович перешел с охотников на дивизион торпедных [30] катеров. Большие скорости, лихие атаки, постоянная необходимость принимать смелые решения — все это как нельзя лучше соответствовало его широкой русской натуре.
С И. Я. Решетько — стройным светловолосым украинцем, страстным спортсменом (он не один год был у нас капитаном футбольной команды), я познакомился еще в 1932 году, когда после окончания училища служил командиром торпедного катера на Черном море. Решетько был тогда рядовым мотористом. Потом пошел учиться и стал офицером. Спустя несколько лет мы вновь встретились и служили на Дальнем Востоке. Оттуда вместе приехали на Северный флот. Здесь он в первых же боях вновь зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.
О Федорове я расскажу позже.
Получив одно и то же задание — добыть «морского языка», — моряки трех отрядов начали негласное соревнование. Сменяя друг друга, катера чуть ли не каждый день выходили в море, тщательно обшаривая Варангерфиорд от Петсамо до Варде.
Некоторые из выходов на «свободную охоту» заканчивались дерзкими атаками.
В ночь на 7 апреля торпедные катера старших лейтенантов А. Кисова и Н. Дербеденева под командованием заместителя начальника штаба бригады капитан-лейтенанта Г. Рубашенко обнаружили и атаковали конвой в составе четырех транспортов и более десятка кораблей охранения.
Рубашенко оказался в положении командира звена в этом бою, можно считать, случайно. На катере А. Кисова он переходил из нашей основной базы в Пумманки. В пути было получено извещение штаба оборонительного района о появлении вражеского конвоя. Разве можно упустить такой случай? Как старший по званию и должности, капитан-лейтенант взял на себя общее командование и повел катера на поиск целей.
Команды кораблей конвоя, прикрываясь дымзавесами, чувствовали себя в безопасности. Воспользовавшись беспечностью гитлеровцев, капитан-лейтенант Рубашенко сумел скрытно сблизиться с целями. Лишь в самый [31] последний момент враг обнаружил наши катера. Пытаясь спасти транспорты, сторожевые катера противника устремились в контратаку. Но было уже поздно. Первым с короткой дистанции выпустил две торпеды по головному транспорту старший лейтенант Кисов. Спустя минуту торпедировал свою цель старший лейтенант Дербеденев. Атакованный им транспорт водоизмещением до шести тысяч тонн разломился надвое и затонул на глазах наших моряков. Умело маневрируя, Кисов и Дербеденев сумели довольно легко оторваться от преследования.
Наш успех в этом бою мог бы быть еще большим. К западу и северо-западу от места боя находились еще два звена наших катеров. С помощью радиофона капитан-лейтенанту Рубашенко нужно было бы навести их на обнаруженный конвой. Тогда боевые трофеи бригады за эту ночь наверняка не ограничились бы двумя потопленными транспортами. Но этого сделано не было.
Спустя двое суток, в ночь на 9 апреля, на «свободную охоту» вышли две группы катеров. Звено под командованием старшего лейтенанта Д. Колотая получило задание нести дозор у выхода из Бек-фиорда. Вторая группа, в составе четырех катеров (командиры старшие лейтенанты П. Романов, И. Желваков, Б. Павлов и лейтенант П. Клименко) под общим командованием капитана 3 ранга С. Коршуновича, должна была вести поиск в районе от мыса Скальнес до острова Варде.
С утра в этот день задул юго-западный ветер, усилившийся к вечеру до 5 баллов. Видимость даже днем не превышала 30–40 кабельтовых. Но мы все же не отменили намеченного выхода.
Ночь у нас на КП проходила в напряженном ожидании. То один, то другой из офицеров штаба заглядывал к радистам, но те, не отрываясь от приемников, только пожимали плечами. Ни от Колотая, ни от Коршуновича никаких радиограмм не было. Уже начинал брезжить рассвет, а катера все не возвращались. Наконец, когда наше ожидание достигло предела, с поста СНИС сообщили, что в Пумманский залив вошли два катера. Прибыв на КП, Колотий сообщил, что конвоя не встретил и возвратился в базу с торпедами. Спустя некоторое время в Пумманки возвратились еще три катера из группы капитана 3 ранга С. Г. Коршуновича. Сергей Григорьевич [32] доложил, что они обнаружили и атаковали конвой. Потоплены танкер и сторожевой корабль. Из наших не вернулся на. базу катер лейтенанта Клименко. Успешно атаковав крупнотоннажный танкер, Клименко вошел в дымовую завесу, и больше его не видели.
— Глядишь, еще вернется. Чапает где-нибудь на одном моторе, — высказал предположение кто-то из офицеров.
Хорошо, если бы это было так.
Я пригласил участников боя к себе на КП. Коршунович и командиры катеров рассказали о событиях минувшей ночи.
Пройдя к северу до мыса Скальнес и не обнаружив целей, Коршунович повернул отряд на обратный курс, держа катера в строю кильватера. Через 30 минут после поворота, в 00 часов 50 минут, на дистанции 20–25 кабельтовых (напомню: кабельтов — 185 метров) был обнаружен конвой в составе танкера и двух транспортов, шедших в охранении четырех сторожевых кораблей и шести катеров.
Коршунович, находясь на головном катере старшего лейтенанта Романова, дал сигнал к атаке. Катера начали развертывание. Романов, стремясь увеличить курсовой угол на избранный для атаки танкер, повернул влево на 25–30 градусов. Катер Клименко вступил к нему в строй правого уступа. Желваков, намереваясь осуществить охват головы конвоя, увеличил ход и вырвался вправо. А Павлов начал выходить на выгодную позицию для атаки концевого транспорта.
Корабли охранения открыли огонь. Трассы снарядов и пуль натянулись на пути торпедных катеров плотной цветной паутиной. Чтобы прорваться к танкеру, Романову и Клименко пришлось сначала атаковать вставший на их пути сторожевой корабль. Оба почти одновременно выпустили по одной торпеде. Над ночным морем прогрохотал взрыв. Сторожевой корабль отправился на дно. Не сбавляя хода, катера устремились в новую атаку. Первым с короткой дистанции свою вторую торпеду выпустил по танкеру Романов и, отвернув влево, начал постановку дымовой завесы. Но танкеру как-то удалось увернуться. Тогда атаку повторил Клименко. Его торпеда [33] попала в цель. После взрыва танкер запылал Огромным костром. С катера Романова наблюдали, как, успешно завершив атаку, катер Клименко скрылся в дымовой завесе.
Менее удачно действовал в этом бою старший лейтенант И. М. Желваков. Выйдя, как задумал, в голову конвоя, он оказался под сосредоточенным огнем четырех кораблей охранения. Стало ясно, что тут прорваться к транспорту на дистанцию залпа не удастся. Желваков вынужден был прикрыться дымзавесой и отойти. После этого ему следовало бы запастись терпением и повторить прорыв к избранной для атаки цели несколько позже. Но командир катера поступил иначе. Уйдя вперед по генеральному курсу конвоя, он решил атаковать из засады.
Между тем стало светать. В 2 часа 2 минуты катер, подойдя к мысу Кибергнес, был обнаружен и обстрелян немецкой батареей. Желваков вынужден был отойти в открытое море. Тут ему как будто повезло: удалось встретиться с миноносцем и сторожевым катером, шедшими с севера на помощь атакованному конвою. Несмотря на артиллерийский и пулеметный обстрел, старший лейтенант предпринял несколько попыток сблизиться и атаковать миноносец. Но тот, ловко маневрируя, всякий раз оставлял катер на острых курсовых углах. Понимая, что в этих условиях его торпеды вряд ли поразят цель, старший лейтенант вынужден был отказаться от дальнейших атак и отойти. Первый бой для Желвакова и его подчиненных оказался неудачным.
Встретившись в точке рандеву, Романов, Павлов и Желваков стали поджидать Клименко. Однако ожидание оказалось напрасным. Когда уже совсем рассвело, три торпедных катера, опасаясь атак вражеской авиации, вернулись в базу.
На разборе боя мы похвалили его участников за инициативу и настойчивость. В конечном итоге именно эти качества обеспечили победу. Но не умолчали и о недостатках, допущенных как командирами катеров, так и капитаном 3 ранга Коршуновичем. Поиск конвоя лучше было бы проводить идя не кильватерной колонной, а в строю разомкнутого уступа. Это обеспечивало [34] возможность надежного просмотра большого района, а при обнаружении конвоя — немедленный выход в атаку сразу всех катеров.
Снова, как и в бою 7 апреля, выявились недостатки в организации связи. Скованный запретом на открытые переговоры, Коршунович не сумел навести на обнаруженный конвой для его окончательного разгрома находившееся в море звено катеров старшего лейтенанта Колотия.
Стало очевидно, что действующая система радиопереговоров, как между катерами в море, так и между ними и нашим КП, не выдерживает критики. И штаб бригады сделал из этого надлежащие выводы. Мы переняли опыт летчиков и перешли на систему открытых переговоров с момента обнаружения противника, ибо ТУС (таблица условных сигналов), а тем более кодирование радиограмм не позволяли оперативно руководить боем.
Упрекнули мы командиров и за то, что они старались уничтожить цель одной торпедой, приберегая вторую для новой атаки. В данном случае бережливость превращается в порок, так как фактически вдвое уменьшает вероятность поражения цели. Нашим правилом должно быть: при атаке вражеских кораблей торпед не жалеть!
За обычными делами и заботами этого дня никого не покидала мысль о судьбе экипажа катера лейтенанта Клименко. Встречаясь с моряками, я ловил на себе вопрошающие взгляды: нет ли каких новостей? Что можно было им ответить...
Еще утром попросив командующего ВВС флота специально послать в район минувшего боя самолет-разведчик, я сам, с трудом сдерживая волнение, ждал телефонного звонка.
Генерал-лейтенант авиации А. Х. Андреев позвонил часа через три.
— Разведчик вернулся, — сообщил он. — Доложил, что внимательно осмотрел весь Варангер-фиорд. Прошел вдоль побережья от Петсамо до Варде.
— И ничего?..
— Да, от катера твоего никаких следов. Надо полагать, погиб. Ничего, брат, не поделаешь. Война!.. [35]
Что ж, война действительно без жертв не бывает. Это истина старая. И все же с ней трудно смириться.
Вечером позвонили из штаба флота. Гитлеровцы, оказывается, сообщили по радио об атаке конвоя нашими торпедными катерами. О своих потерях они, разумеется, умолчали, но зато похвастались, что в этом бою потоплен советский торпедный катер.
Теперь уже не оставалось сомнений: экипаж катера лейтенанта Клименко погиб. Погиб в первом же своем бою!..
Петр Клименко, закончив в 1942 году Каспийское военно-морское училище, воевал на Волге, под Сталинградом. Потом его перевели на Северный флот. Служил в ОВР. К нам на бригаду пришел в начале марта — всего лишь месяц назад. Держался очень скромно. Не кичился своим боевым прошлым. Напротив, охотно перенимал все лучшее из опыта старых катерников. И все на бригаде успели по достоинству оценить трудолюбие лейтенанта, его настойчивость в учебе. Не случайно П. Клименко в числе первых пришедших к нам офицеров стал командиром торпедного катера.
Много лет спустя, летом 1964 года, мне довелось познакомиться на одном из черноморских крейсеров с капитаном 1 ранга Н. Г. Григорьевым. Припомнили дни минувшей войны. Оказалось, Николай Григорьевич хорошо знал Петра Клименко. Они вместе жили в Краснодаре. Вместе учились в средней школе № 26. Григорьев рассказал, каким хорошим и верным другом был Петр. Как мечтал он стать военным моряком.
А тогда, вечером 8 апреля 1944 года, беседуя перед самым выходом в море, я спросил лейтенанта Клименко, готов ли сам он и его подчиненные к бою.
— Так точно, товарищ капитан первого ранга. Можете быть уверены, что свой долг мы выполним.
Что же, Петр Клименко и его экипаж выполнили свой воинский долг перед Родиной до конца: в первом же бою они смело и мужественно атаковали и выпустили торпеды по двум вражеским кораблям. Не их вина, что этот бой стал для них и последним.
Должно быть, потому, что катер лейтенанта Клименко был первой боевой потерей бригады, это по-особенному остро переживал весь личный состав. Катерники [36] рвались в бой, чтобы отомстить гитлеровцам за гибель товарищей.
В числе первых свой вклад в грозный расчет с врагом внесли капитан-лейтенант В. П. Федоров и экипажи катеров лейтенантов В. М. Лихоманова и В. И. Шленского.
Василия Панфиловича Федорова, как и многих из нас, перевели на Северный флот с Дальнего Востока. На Тихоокеанском флоте он был начальником штаба отдельного дивизиона торпедных катеров. Трудно сказать, как это случилось, но, служа в течение нескольких лет на одном флоте, мы так с ним там и не встретились. Познакомились уже в Заполярье. Василия Панфиловича назначили на должность командира 1-го дивизиона. Спокойный, даже несколько медлительный в словах и движениях, Федоров чувствовал себя на берегу явно не в своей тарелке. Ходил мрачный. Брюзжал по поводу, а зачастую и без повода. Но стоило только Василию Панфиловичу выйти в море, как его словно подменяли. Он был по-хорошему скрупулезен в поиске врага. От обнаруженного корабля или конвоя, при самом яростном сопротивлении, не отступался, пока не наносил торпедного удара.
Так было и в этом бою.
Мы получили сообщение о возможном выходе конвоя из Лиинахамари. В Мааттивуоно его должны были обстрелять наши береговые батареи. (Так оно и случилось. Артиллеристы уничтожили тогда транспорт противника.) Нам было приказано выслать звено торпедных катеров и довершить разгром конвоя в случае, если тому удастся прорваться в море. Такая задача и была поставлена перед Федоровым и командирами катеров Лихомановым и Шленским. Взяв на борт абордажные команды — вдруг да посчастливится захватить «морского языка»! — звено вышло в море. Федоров держал свой брейд-вымпел на катере Лихоманова.
Большую часть ночи катера ходили вдоль побережья от залива Петсамовуоно до Бек-фиорда и обратно. Конвоя не было. Только в 2 часа 17 минут близ залива Суоловуоно на дистанции 15–20 кабельтовых с головного катера были обнаружены пять сторожевых катеров противника, ставивших дымзавесу. Это было верным признаком, что где-то тут пробирается конвой. Федоров, не [37] меняя курса и скорости, продолжал идти на сближение. Через несколько минут гитлеровцы обнаружили наши катера. В небо взлетела ракета. Тут же к пяти первым сторожевым катерам подошли еще три. Имея четырехкратное численное превосходство, немцы попытались окружить наши катера. На какое-то время это удалось. Завязался ожесточенный бой. Обстреливая друг друга, катера, случалось, сближались на 40–50 метров. Трудно пришлось нашим катерникам, однако Лихоманову и Шленскому все же удалось прорвать окружение и уйти в море.
Два наших катера против восьми немецких! Кроме того, в непосредственном охранении транспортов шло еще несколько боевых кораблей. Превосходство в силах на стороне противника было такое, что нашим катерникам, казалось бы, не оставалось ничего другого, как только возвратиться в базу. Однако ни капитан-лейтенант Федоров, ни лейтенанты Лихоманов и Шленский даже в этих условиях не собирались отказываться от атаки. Оторвавшись от преследования, они предприняли вторую попытку прорваться к конвою, теперь зайдя со стороны берега. И вновь неудачно. Из дымовой завесы, прикрывавшей транспорты, навстречу нашим катерам опять вышли немецкие сторожевые катера. Недавно прервавшийся бой разгорелся с новой силой. О его напряженности и о суматохе, возникшей среди гитлеровцев, свидетельствует хотя бы такой факт. Старшина 2-й статьи С. Тучин, пулеметчик с катера лейтенанта Шленского, послал меткую очередь в моторный отсек одного из вражеских сторожевых катеров. Тот, потеряв ход, беспомощно закачался на волнах. Тут же из дымзавесы выскочили еще три катера противника. Не разобрав что к чему, они открыли огонь по... собственному катеру и благополучно потопили его.
Спустя некоторое время капитан-лейтенант Федоров в третий раз повел звено на прорыв к немецким транспортам. И вновь корабли охранения конвоя кинулись в контратаку. Однако и новая неудача не обескуражила командира дивизиона. Трижды не удалось прорваться к конвою — значит, нужно попробовать в четвертый, в пятый раз, но все же непременно разрядить свои торпедные аппараты по заслуживающим того целям. Вот [38] только прорываться к транспортам нужно не так, как прежде.
...В селе Ивановка, Одесской области, вот уже много лет живет И. Я. Ярошенко. Нынешний степенный сельский учитель, человек самой мирной профессии, Иван Яковлевич во время войны был лихим катерником. В составе экипажа Александра Шабалина участвовал в потоплении шести вражеских кораблей. Потом служил на катере Виктора Лихоманова. На бригаде Ярошенко пользовался доброй славой не только отличного радиста, настоящего мастера своего дела, но еще и умелого организатора, деятельного комсомольского заводилы. Расстались мы с Иваном Яковлевичем в начале 1945 года, когда меня перевели с Севера на Балтику, а встретиться вновь довелось лишь спустя 20 лет. Припоминая все пережитое за войну, Ярошенко рассказал, в частности, и некоторые подробности боя 22 апреля 1944 года. Привожу этот рассказ так, как мне удалось его записать:
«Трижды пытались мы той ночью пробиться к вражескому конвою у Суоловуоно, да все не удавалось. Каждый раз на пути оказывались немецкие сторожевые катера. Было их против двух наших торпедных катеров вчетверо больше, так они, пользуясь этим, смело лезли в контратаки.
Однако не всегда, как говорит пословица, только сила побеждает: где сноровка, а где и уловка. Так и тогда произошло. Встретившись в третий раз с немецкими сторожевыми катерами, командир дивизиона капитан-лейтенант Федоров, не принимая боя, приказал отходить в сторону Рыбачьего. Второй торпедный катер, с бортовым номером «15», держался у нас по корме на видимости, метрах в 50–60. Но командир дивизиона несколько раз повторил Шленскому по радиофону приказание об отходе, словно бы и не слыша, что тот сразу же ответил, что все понял. Делалось это неспроста. Создавалось впечатление, что ничего, дескать, у нас тут с атакой не получится, поэтому, пока еще не поздно, надо уходить подобру-поздорову домой. И немцы на эту удочку клюнули. Какое-то время они еще гнались за нами. Обстреливали. Потом, поверив, должно быть, в то, что они отбили у русских охоту к атакам, возвратились обратно к транспортам. [39]
А мы прошли прежним курсом еще мили две-три. Развернулись и, сделав немалый крюк, вновь пошли к Суоловуоно. Но теперь заходили к конвою уже с кормы так, чтобы немецкие сторожевые катера остались мористее нас». — (Тут воспоминания И. Я. Ярошенко хочется дополнить одной примечательной, на мой взгляд, подробностью: к моменту этой четвертой по счету попытки прорыва наших катерников со времени обнаружения вражеского конвоя не минуло еще и часа!) — «Отсюда нас гитлеровцы, видно, никак не ждали. Во всяком случае, под прикрытием их же собственной дымовой завесы мы без помех догнали конвой и тут разошлись: наш катер, зайдя от берега, всадил обе свои торпеды в груженный по самую ватерлинию транспорт, а лейтенант Шленский отвернул вправо, чтобы выйти на выгодный курсовой угол для атаки по второму транспорту, да на пути у него оказался сторожевой корабль. Он-то обе торпеды с этого катера в борт и получил!..
То ли потому, что артиллеристы со сторожевого корабля, до того как на дно пойти, успели несколькими трассами показать место, где Шленский находился, то ли потому, что этот катер был несколько мористее нашего, но только на него первого немецкие сторожевые катера всей своей стаей и навалились. Мы, как это всегда было, своих друзей в трудный час одних не оставили.
Вот горячая схватка-то была!.. У нас даже разведчики из абордажной команды и те, укрывшись за надстройками, стреляли из автоматов по немецким катерам. А сходились мы с ними порой так близко, что еще немного — и ручные гранаты можно было бы в дело пускать. Я тоже в рубке у себя не высидел и, не снимая с головы наушников — у меня к ним как раз на такой случай длинный шнур был наращен, — вышел на верхнюю палубу: готовил и подавал коробки с лентами пулеметчику Федору Иванову. Он в тот раз, помнится, более полутора десятка этих коробок по врагу расстрелял.
Немцы делали все, чтобы зажать нас в «треугольник». У них это был излюбленный прием: зайти своими катерами с кормы да с обоих бортов и прижимать нас огнем к берегу. Выбраться из этого «треугольника» бывало нелегко. Однако и на этот раз уловке врага был противопоставлен наш североморский прием: по приказанию Федорова оба катера сразу обрушили огонь своих [40] пушек и пулеметов по немецким катерам с одного борта. Эта сторона «треугольника» распалась. Воспользовавшись минутным замешательством противника, мы успели выскочить в образовавшуюся щель и, форсируя скорость, пошли в сторону Рыбачьего.
Враг потерял в ту памятную апрельскую ночь еще два своих корабля вместе с их экипажами. Но и у нас были потери. После возвращения в базу похоронили мы в братской могиле одного из разведчиков да моего дружка-радиста с «пятнадцатого» Леню Трунова. В госпиталь пришлось отправить штурмана дивизиона капитан-лейтенанта Виноградова, лейтенанта Шленского, старшину 2-й статьи Малякшина и мотористов Косулина, Ткаченко, Громова».
От себя могу лишь добавить к рассказу Ивана Яковлевича, что все моряки обоих катеров получили правительственные награды, а Федорову, Лихоманову и Шленскому, кроме того, по ходатайству штаба бригады были досрочно присвоены очередные воинские звания. [41]