Рождение бригады
Дня через два-три у нас в базе появился молодой майор. Это был Мураневич. Мне Андрей Евгеньевич сразу понравился своей скромностью и откровенностью.
— До сих пор я служил на берегу, — сказал он, — и гут, на торпедных катерах, мне нужно многому учиться, чтобы не выглядеть среди всех остальных белой вороной. Постараюсь, чтобы период этой учебы был возможно более коротким.
Он сразу же с головой ушел в работу. В любое время суток Мураневича можно было встретить то в землянках, беседующим с матросами и старшинами, то в учебных классах (он не только контролировал других, но и сам учился), то на катерах. И довольно скоро майор стал капитаном 3 ранга, причем о переаттестации Евгения Андреевича я ходатайствовал с чистой совестью. Он действительно стал настоящим моряком. Это помогло ему еще теснее сблизиться с людьми.
Нам повезло не только с начальником политотдела. Политуправление флота очень вдумчиво отнеслось к подбору политработников. Секретарем партийной комиссии нам рекомендовали капитан-лейтенанта П. Е. Онищика — старого члена партии, бывалого моряка, участника штурма Зимнего и гражданской войны. Из политработников дивизионов хочется вспомнить капитан-лейтенанта Якова Вышкинда. Его нельзя было удержать на берегу, если в море выходил хотя бы один катер дивизиона. Он делил с моряками все тяготы штормовых походов и опасности жарких боев.
Скоро у нас стала выходить своя многотиражная газета [15] с динамичным, как и положено на торпедных катерax, названием: «В атаку!» Ее редактор Н. И. Мосеев оказался газетчиком изобретательным, вдумчивым. Не беда, что газета была невелика. Редактор ухитрялся втискивать в каждый номер разнообразный и интересный материал. Вокруг многотиражки создался большой и работоспособный актив. Мосеев добился, что в газету охотно писали и командиры, и рядовые матросы. Да случалось, заставлял не раз еще переделывать заметку. Ведь написать кратко, но хорошо и интересно — дело нелегкое. Не удивительно, что катерники всегда ждали выхода очередного номера своей «Атаки».
Обстановка в ту пору на бригаде была довольно сложной. Шло формирование экипажей катеров. Начальник отдела комплектования флота полковник П. Г. Ворона руководствовался правилом, что-де «все советские люди хороши», и направлял к нам бойцов и сержантов из морской пехоты, из строительных частей — отовсюду, где только оказывался какой-нибудь резерв. Но такое «комплектование» нас не устраивало. Мы стремились к тому, чтобы в каждом экипаже было хотя бы несколько человек, способных с первых же дней обеспечить должный уход за материальной частью. Заботились мы и о том, чтобы на каждом катере было непременно два-три коммуниста, которые стали бы ядром будущей партийной группы. Так как отдел комплектования не желал брать в расчет эти наши соображения, у нас с ним довольно часто возникали споры, для решения которых мне приходилось обращаться за помощью в штаб флота, а Мураневичу — в политуправление. И, как правило, мы получали там необходимую поддержку.
Немало хлопот было и с комплектованием офицерского состава. Наряду с коренными североморцами Александром Шабалиным, Георгием Паламарчуком, Василием Лозовским, Борисом Павловым, Алексеем Киреевым и другими, уже имеющими немалый опыт войны в Заполярье, на бригаду пришли тихоокеанцы Анатолий Кисов, Василий Федоров, Василий Быков, Иван Антонов. Это были тоже достаточно подготовленные катерники, однако Северный морской театр был для них совершенно незнаком. Третью, довольно значительную группу, составляли выпускники военно-морских училищ 1941–1942 гг., служившие до сих пор в частях Красной [16] Армии. Неведомо как узнавали они о формировании бригады, и буквально со всех фронтов слали письма с просьбой о переводе. Причем у каждого из них так велико было стремление попасть на флот, что, дослужившись в армии уже до сравнительно больших званий, они соглашались перейти к нам даже на лейтенантские должности. Добивались перевода к нам на бригаду также бывшие катерники, оказавшиеся к тому времени по ряду причин на берегу в различных частях и учреждениях Северного флота.
В один из первых приездов в Полярное я неожиданно встретил в штабе флота бывшего сослуживца по Дальнему Востоку капитана 3 ранга В. Н. Алексеева. Я хорошо знал Владимира Николаевича и его семью. Отец его, Н. А. Алексеев, — старейший большевик, был делегатом III съезда РСДРП. Хорошо знал В. И. Ленина, был вместе с ним в эмиграции в Лондоне, принимал участие в издании «Искры». После Великой Октябрьской социалистической революции Николай Александрович работал в Сибири, а потом в различных партийных и советских организациях в Москве, куда был переведен по предложению Владимира Ильича. А два его сына — старший Александр и младший Владимир — стали моряками. Окончив мореходное училище, Владимир Николаевич плавал штурманом на торговых судах. Затем был призван в Военно-Морской Флот. В 1938 году я был начальником штаба, а он, в звании старшего лейтенанта, штурманом бригады торпедных катеров. В 1940 году Алексеев был направлен на учебу в академию. С начала войны мы с ним не переписывались. Не до того было. И вот неожиданная встреча в коридоре штаба Северного флота: оказывается, он служит здесь офицером связи. Как ни упрямились его начальники, нам все же удалось перетянуть Владимира Николаевича на бригаду. Он был назначен командиром дивизиона.
Немало забот доставляло нам получение новых катеров.
Как я уже упоминал, наряду с отечественными торпедными катерами в боевой состав бригады входили [17] также катера типа «Хиггинс» и «Воспер», поставляемые нам союзниками. В общем-то на эти катера нельзя было пожаловаться. Они обладали приличной для того времени скоростью и автономностью. На них было установлено довольно сильное вооружение: два спаренных «кольт-браунинга» калибром 12,7 мм и один 20-миллиметровый «эрликон». Было чем постоять за себя в бою и с самолетами, и с катерами противника. Но, не забыв снабдить каждый из передаваемых нам катеров томиками Библии на русском языке, союзники, однако, не присылали торпед для установленных на этих катерах четырехтрубных аппаратов. Приходилось эти аппараты снимать и ставить наши двухтрубные. Мощность одновременного торпедного удара каждого из катеров сокращалась вдвое, но что поделаешь!
Довольно существенным недостатком «хиггинсов» и «восперов» было также то, что их моторы «Паккард-1200 HP» нужно было довольно долго прогревать, прежде чем давать нагрузку на винт. Нарушение этого требования неминуемо вело к заклиниванию муфт и плавке подшипников.
Чтобы быстрее овладеть оружием и боевой техникой новых катеров, необходимо было учиться. На бригаде был создан, как шутили катерники, «университет». Первую половину дня моряки проводили на катерах или в мастерских, а после обеда, захватив учебники и тетради, — в классах, на теоретических занятиях по специально разработанным программам. По каждому разделу этих программ проводились зачеты, экзамены — все, как и положено в учебном заведении.
«Ректором» нашего «университета» был флагманский инженер-механик инженер-капитан 2 ранга А. М. Рихтер — светлый шатен, с тонкими чертами лица. Довольно свободно владея итальянским языком (до войны он пробыл некоторое время в Италии, принимая там изготовленные по советским заказам моторы), Андрей Михайлович частенько коротал свободное время с томиком стихов полюбившегося ему Сольваторе Розе. Но как только дело доходило до моторов и всего прочего из большого и сложного хозяйства инженер-механика, обычная мягкость и деликатность Рихтера сменялась непреклонной твердостью. Голос приобретал властный металлический оттенок. Любого из катерников, не сдавшего [18] очередного экзамена, он попросту не допускал на корабль. Случалось, что на Рихтера обижались. Называли за глаза бюрократом. Однако в конце концов все поняли, что именно эта непримиримость флагманского инженер-механика помогла нам потом не допустить ни одного случая отказа материальной части в море.
Замечу кстати, что после войны А. М. Рихтер был удостоен Государственной премии за участие в разработке оригинального малогабаритного дизеля.
Наши отечественные торпедные катера, в частности «Д-3», нравились нам больше иностранных. После установки моторов новой марки они развивали такую же скорость, как «хиггинсы», а были чуть ли не вдвое меньше их по тоннажу, и потому намного превосходили в маневренности. Низкий силуэт, малая осадка и надежная система глушителей делали наши «Д-3» незаменимыми для действий у побережья противника. Моторы же «хиггинсов» ревели так, что их было слышно за семь километров. Уже одно это являлось настолько существенным недостатком, что мы вынуждены были обратиться за помощью в один из ленинградских институтов. Оттуда приехала группа инженеров, и в их числе Ольга Петрова. Женщина-инженер не была диковинкой и в те годы. Но вот женщина — военный инженер, да еще специалист по авиационным моторам, встречалась не часто. Присматривались к ней с любопытством. Кое-кто не верил в ее силы. Но скептики были жестоко посрамлены. Наши гости за короткий срок сумели создать простую, но в то же время очень надежную конструкцию глушителей, делавших работу моторов «хиггинсов» почти бесшумной. И наибольший творческий вклад в разработку этой конструкции внесла как раз Ольга Петрова. Она же помогла быстро наладить изготовление этих глушителей на местном заводе. Ольга Петровна была награждена орденом. Наши катерники не раз вспоминали ее добрым словом.
Надо сказать, что, несмотря на тяжелые военные условия, мы все же старались не терять связи с учеными. К нам часто приезжали преподаватели академий и военно-морских училищ. Бывали у нас, в частности, такие крупные военные ученые, как профессор контр-адмирал [19] Павлович, один из наиболее авторитетных специалистов по торпедным катерам капитан 1 ранга Нествед и другие. Польза тут была обоюдная. Катерники охотно делились с учеными всем новым из своего боевого опыта, и те использовали это в своей преподавательской и научной деятельности. Гости, знакомясь с нашей повседневной жизнью, в свою очередь давали полезные рекомендации, помогавшие нам лучше воевать.
Очень полезной была наша встреча с преподавателем Высших офицерских классов ВМФ капитаном 2 ранга М. Д. Дмитревским — автором одного из методов торпедной стрельбы.
Михаил Дмитриевич провел с командирами катеров несколько семинаров, выходил с ними в море, практически демонстрируя свой метод.
Часто бывали у нас и представители различных управлений Главного морского штаба. Они помогали нам успешнее перенимать все лучшее из практики боевого использования торпедных катеров на других флотах. С особым интересом мы слушали вице-адмирала Н. М. Харламова, рассказавшего нам о боевых действиях торпедных катеров союзников в известной Нормандской операции, в которой он участвовал как начальник советской военной миссии в Англии.
Пристально следили мы за действиями вражеских катерников. Каждую их операцию мы изучали, чтобы знать приемы противника, его сильные и слабые стороны.
Упорно учились командиры катеров. Мы заботились о том, чтобы как можно скорее привить им необходимые качества — боевую инициативу и особую «катерную» быстроту мышления. Не случайно на флоте бытует афоризм, что «командир должен мыслить со скоростью своего корабля». Время торпедной атаки измеряется минутами, а то и секундами. Командир катера обязан быстро принимать правильные решения. Малейший просчет может привести к неудаче в бою, а то и к гибели. И мы неустанно тренировали офицеров как на берегу, так и в море.
Противник сумел, по-видимому, как-то «пронюхать» о формировании нашей бригады. Над нами все чаще стали [20] показываться самолеты-разведчики. Но мы не придавали этому особого значения. И как знать, чем бы все кончилось, не получи мы вовремя доброго предупреждения.
В конце апреля 1944 года к нам в базу прибыл Народный комиссар ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов.
Н. Г. Кузнецова — несколько уже грузноватого к тому времени, но по-прежнему очень деятельного и энергичного — сопровождали адмирал А. Г. Головко, член Военного совета вице-адмирал А. А. Николаев, новый начальник штаба Северного флота контр-адмирал В. И. Платонов и представитель оперативного управления Главного морского штаба, тогда еще капитан 1 ранга, В. Ф. Зозуля. Я представился. Николай Герасимович узнал меня.
— А, тихоокеанец! Ну как, акклиматизировался? Почувствовал себя уже помором?..
С Н. Г. Кузнецовым мне довелось впервые встретиться еще в стенах Военно-морского училища имени Фрунзе. Для нас, юнцов, только-только надевших бескозырку и синий матросский воротничок, курсанты-выпускники, как Николай Герасимович, были предметом тайного обожания и мальчишеской зависти. Вторая встреча с Кузнецовым была на Тихом океане: после возвращения из Испании, где он был советником, его назначили командующим флотом. В Заполярье мы встретились в третий раз.
Ознакомившись со всем, что нами было сделано по формированию бригады, а также с планами на ближайшее будущее, нарком в общем остался доволен. Но, увидев около двадцати торпедных катеров, стоявших борт к борту у причала, Николай Герасимович посуровел:
— Совсем не думаешь о противнике, сгрудил катера у одного причала. Лучшей цели для бомбежки врагу и не приснится. Рассредоточь...
Перешли в нашу новую базу. Тут картина была и того хуже. Нарком повторил примерно то же, что и раньше, однако значительно медленнее и с заметным ударением на букву «о». Это было давно известным признаком того, что Николай Герасимович сердится не на шутку. [21]
Хотелось сослаться на строителей, которые медлят с возведением пирсов. Но понял, что это плохая отговорка.
Проводив наркома, мы сделали все возможное, чтобы рассредоточить катера и повысить готовность зенитных средств.
И вовремя. Через несколько дней группа «фокке-вульфов» неожиданно перевалила через гору. Спасибо нашим зенитчикам: они были наготове. «Фокке-вульфы» наткнулись на плотный огонь пушек и пулеметов. Наспех сбросив бомбы, они поспешили убраться восвояси.
Базировавшиеся вместе с нами моряки охраны водного района (ОВР), решившие, видно, что указание наркома относится только к нашей бригаде, поплатились за это. У них были потоплены один большой и два малых охотника.
У нас потерь не было. Правда, на двух катерах близкими разрывами сорвало со стеллажей стокилограммовые глубинные бомбы. Падая, они пробили верхнюю палубу. Но катера за несколько часов были снова введены в строй.
Выслушав мой доклад об исходе боя с немецкими самолетами, Арсений Григорьевич сказал, что он только что говорил с Москвой и нарком спросил, какие потери у Кузьмина.
Да, подзатяни мы немного с рассредоточением катеров, плохо пришлось бы нам!
Хотя бригада еще не закончила формирования, мы начали выходить на боевые дела. Уже в конце марта группа торпедных катеров под командованием капитана 3 ранга Коршуновича совершила смелый рейд в Маккаурсан-фиорд и потопила стоявшие там на рейде транспорт и танкер противника. Это была первая победа вновь созданной бригады. В апреле мы провели еще несколько групповых атак малых конвоев в Петсамовуоно и близ Варде, уничтожив в общей сложности три сторожевых корабля, две самоходные баржи и повредив транспорт и сторожевой катер противника.
В мае 1944 года формирование бригады было закончено и мы перешли в свою новую базу. Губа, где стояли [22] теперь наши катера, была очень удобная. Она имела узкий, малоприметный выход в Баренцево море. Узкие глубоководные внутренние бухты, трудно просматривавшиеся с воздуха из-за окружавших их высоких обрывистых скал, надежно прикрывались артиллерийскими батареями. Несмотря на трудности военного времени, здесь сравнительно за короткий срок были построены плавучие причалы, эллинг для подъема катеров на время ремонта корпуса, столовая, лазарет, пекарня, ремонтные мастерские и более тридцати добротных землянок, в которых разместились моряки.
Всем хороша база, но от противника далеко. Вот если бы на берегу Варангерфиорда нам обосноваться...
Готовясь к нападению на Советский Союз, гитлеровская Германия сосредоточила в Норвегии и Финляндии сухопутные, морские и воздушные силы, значительно превосходящие наши. И не только численно. Основную часть вражеской пехоты, к примеру, составляли горноегерские дивизии, укомплектованные по преимуществу тирольцами. Привыкшие к горным условиям, они к тому же успели накопить немалый опыт военных действий в горах во время боев в Греции и Северной Норвегии. Отдавая приказ о наступлении, командующий лапландской группировкой немецко-фашистских войск генерал-полковник Дитл наметил точные сроки захвата Полярного, Мурманска и всего советского Заполярья.
Но наша 14-я армия, подкрепленная быстро сформированными бригадами морской пехоты, перечеркнула все расчеты Дитла. Мужеством и беспредельной отвагой наших бойцов и командиров егери были остановлены на полпути к Мурманску.
На приморском участке фронта противник рвался во что бы то ни стало овладеть полуостровами Средний и Рыбачий, дабы обеспечить свой контроль над Кольским заливом. Однако и тут гитлеровцев ждала неудача. Они были остановлены на перешейке, соединяющем полуостров Средний с материком. Линией фронта стал горный хребет Муста-Тунтури.
Уже при первой встрече адмирал Головко приказал [23] мне в самое ближайшее время побывать на полуострове Рыбачьем в Северном оборонительном районе и посмотреть Пумманский залив.
— Место очень выгодное для передовой маневренной базы. Но до сих пор у нас катеров было мало. Другое дело сейчас, когда формируется бригада. Теперь вы в Пум манках будете, словно кость в горле гитлеровцев. Наведайся-ка туда.
Даже неискушенный в военных делах человек, взглянув на карту, мог без особого труда понять, почему командующий флотом так настаивал на создании маневренной базы торпедных катеров в Пумманском заливе. Разделяя полуострова Рыбачий и Средний, залив этот выходит в Варангер-фиорд — район оживленных коммуникаций противника. Не имея на севере Финляндии и Норвегии не только железных, но и сколько-нибудь приличных шоссейных дорог, гитлеровцы вынуждены были морем доставлять подкрепления и снаряжение для своей северной группы войск. Морским же путем они вывозили из Финляндии (район Колосиоки) никелевую, а из Киркенеса — железную руду, в которых Германия очень нуждалась. Если для перехода торпедных катеров в этот район из нашей основной базы нужно было затрачивать около трех часов, то из Пумманок до Петсамо было всего тридцать минут хода, до порта Варде — чуть больше часа, до Бек-фиорда, в глубине которого находится порт Киркенес, — около двух часов и до порта Вадсе — столько же. Это означало, что при обнаружении вражеского конвоя в водах Варангер-фиорда наши торпедные катера, базировавшиеся на Пумманки, имели полную возможность быстро атаковать его. А если конвой шел в Петсамо с запада, то даже не один раз.
Североморские катерники уже давно доказали все преимущества базирования в Пумманском заливе. Но раньше лишь в пору полярной ночи заходили сюда два-три торпедных катера. Теперь, сформировав бригаду, мы могли держать в Пумманках до 20 и более катеров. В этих условиях наша маневренная база тут действительно становилась «костью в горле» у гитлеровцев. [24]
В конце марта мы с В. А. Чекуровым отправились на Рыбачий. В светлое время суток полуостров казался пустынным. Только доносящийся порой со стороны Муста-Тунтури приглушенный грохот артиллерийских и минометных залпов напоминал, что и тут идет война. Однако с наступлением темноты все резко менялось. На малоприметных дорогах появлялись машины и подводы, доставлявшие все необходимое для большого гарнизона, державшего оборону на Муста-Тунтури. Шли подразделения морских пехотинцев на смену товарищам, находившимся на переднем крае. Неутомимые санитары доставляли в тыловые госпитали раненых. И все это до первого луча солнца. Потом вновь наступали безлюдие и тишина — все укрывалось под снегом в землянках.
В одной из таких землянок, напоминавших внутри хороший дом из нескольких комнат, мы и встретились с командованием Северного оборонительного района. Командующего СОР генерал-майора Е. Т. Дубовцева — человека спокойного, мягкого и предупредительного — я знал еще по Дальнему Востоку. Он служил там комендантом сектора береговой обороны. На Северный флот Ефим Тимофеевич прибыл незадолго до меня, сменив на посту командующего СОР героя обороны Ханко и Рыбачьего генерал-лейтенанта С. И. Кабанова.
В беседе участвовал начальник штаба СОР капитан 1 ранга Д. А. Туз — высокий, седеющий офицер, в каждом слове и движении которого чувствовалась та особая щеголеватость, которая приобретается человеком за долгие годы службы в штабах.
Начались воспоминания о милом сердцу Дальнем Востоке. Потом речь пошла о том, ради чего, собственно, мы с Валентином Андреевичем сюда и приехали — о маневренной базе наших катеров в Пумманках. Командование оборонительного района обещало обеспечивать нас информацией об обстановке и охранять стоянку катеров от вражеской авиации.
Побывали мы и в самих Пумманках. Там оказался небольшой пирс, прилепившийся к северному берегу полуострова Средний — более высокому по рельефу местности, нежели Рыбачий. Если такая стоянка и могла как-то устроить два-три катера, время от времени заходивших сюда прежде, то, разумеется, никак не годилась для базирования больших групп торпедных катеров. [25] Мы договорились с Е. Т. Дубовцевым, что его саперы построят здесь новые пирсы, а также землянки для наших людей, склады и другие необходимые помещения. Все это должно было быть готовым к началу полярного дня, то есть к концу мая.
Однако первые наши торпедные катера пришли в Пумманки уже в апреле.
«Полем боя» для нас стал Варангер-фиорд. [26]