По сигналу «воздух»

Противник начинал проявлять повышенный интерес к нашей базе. Мы замечали это по интенсивности его воздушной разведки. Раньше одиночные фашистские самолеты показывались над портом раз в сутки и только днем. Теперь стали летать и ночью. Действовали они с чисто немецкой педантичностью. Мы уже привыкли к тому, что ровно в двенадцать часов со стороны моря слышался вибрирующий гул моторов «Хейнкеля-110». Приближался он всегда с одного и того же направления и на одной и той же высоте. К этому времени наши истребители уже были в воздухе и поджидали незваного гостя. Но сбивать фашистские самолеты-разведчики удавалось редко. Они были оснащены радиолокаторами, задолго «чуяли» приближение наших самолетов и спасались бегством. Если стояла низкая облачность, вражеский летчик вел себя нахальнее. Прячась за облаком, он неожиданно вываливался над самым городом, всего на мгновение, чтобы щелкнуть затвором фотоаппарата, и тотчас снова по-воровски скрывался. Наши батареи были наготове. Чуть только показывался самолет, открывали огонь, но он исчезал так быстро, что зенитчики не успевали пристреляться.

По-видимому, такие мимолетные наскоки мало что давали. И вот вдоль береговой черты стали курсировать гидросамолеты «дорнье». Держась на почтительном расстоянии от наших батарей, они назойливо висели над морем, пока не улавливали радиолокаторами приближение наших истребителей. Гидросамолет скрывался из виду, но спустя некоторое время снова появлялся над горизонтом. Цель этих полетов была ясна: фашистская разведка хотела заполучить сведения о [47] выходе в море наших кораблей. Дерзость гитлеровских летчиков доходила до того, что они садились на воду вне видимости береговых постов и там продолжали наблюдение. Несколько раз наши корабли, обнаружив эти летающие лодки, открывали по ним огонь, но, как правило, те уходили от обстрела.

Пора было покончить с этим. Мы с командиром истребительного полка решили пункт управления авиацией вынести на берег, установить там рацию. Ближайшие посты службы наблюдения и связи СНИС получили указание сообщать о приближении вражеских самолетов непосредственно мне. Первое сообщение о появлении «дорнье» поступило в 16 часов. Наши истребители к этому времени уже были в воздухе. Когда десять минут спустя летающая лодка оказалась в поле зрения наблюдателей выносного пункта управления, истребителей по радио навели на нее. Заметив наши самолеты, «дорнье» пошел на снижение, прижимаясь к воде, чтобы затруднить атаку истребителей. Тe смело ринулись на врага. До нас донесся приглушенный расстоянием треск пулеметных очередей. Фашистский самолет, отстреливаясь, пытался уйти, но вскоре упал в море и затонул. Летчики 25-го истребительного полка Героя Советского Союза подполковника Константина Дмитриевича Денисова отлично справились с делом. «Дорнье-17» в районе нашей базы больше не появлялись.

Однако противник не отказался от попыток побольше разузнать о наших силах. В ночь на 7 мая 1942 года он высадил четырех парашютистов в окрестности Очемчири. Двух из них схватили, третий разбился при приземлении. Четвертого поймали позже. Спустя два дня фашистский самолет с разведчиками на борту сел неподалеку от Сухуми. Наши бойцы быстро разыскали его. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись, и все были уничтожены во время перестрелки. В те же дни противник предпринял еще несколько попыток сбросить на нашу территорию своих лазутчиков в районе Супсы и вблизи Поти. Их выловили, но неприятель еще долго повторял попытки забросить к нам своих разведчиков и диверсантов.

Все это наводило на мысль: не собираются ли гитлеровцы высадить морской десант на наше побережье? [48]

Много спустя мы узнали, что враг действительно имел такое намерение. Когда наши войска вышли к Дунаю, они на верфях Галаца и Браилова увидели множество деревянных судов. Рабочие верфей рассказали нам, что фашисты предназначали эти суда для высадки десанта в Закавказье. Большие деревянные сейнеры водоизмещением около 800 тонн соблазнили нас, и мы решили использовать их для грузовых перевозок. Но послужили нам эти трофеи недолго. Они были непрочными. На небольшой волне одно из судов переломилось. По-видимому, фашисты и строили их всего на один рейс.

Активность вражеской разведки настораживала. Необходимо было надежнее укрыть порты от возможных ударов с воздуха. Мы стали больше выделять самолетов для воздушной разведки. Усилили корабельные дозоры. Малые корабли постоянно находились в нескольких милях от берега. Они наблюдали за воздухом и морем и поддерживали непрерывную связь со штабом. В базовый дозор пришлось посылать слабо вооруженные суда (сказывалась потеря многих кораблей во время десантных операций). Мы понимали, что подвергаем их большой опасности, — но что сделаешь. Одна надежда на мужество и самоотверженность наших моряков.

Как-то ночью к небольшому деревянному гидрографическому судну, находившемуся в базовом дозоре, приблизилась фашистская подводная лодка. С ее мостика на русском языке прокричали:

— Сдавайтесь, иначе утопим!

В ответ по рубке лодки ударила пулеметная очередь.

Завязался неравный бой. Подводная лодка вела огонь зажигательными пулями. Деревянная надстройка судна вспыхнула. Видя, что пожар не потушить, капитан приказал морякам спустить шлюпку и сойти в нее. На мостике оставались лишь капитан, механик и пулеметчик. Но вот и они уже в шлюпке. Двигатель продолжает работать на малых оборотах, и покинутое горящее судно медленно движется вперед.

Подводная лодка преследует его, осыпая пулеметными очередями. Тем временем шлюпка с советскими [49] моряками скрылась в темноте. Горстка смельчаков еще долго наблюдала эту необычную погоню. Капитан судна (к сожалению, я не запомнил его фамилию) привел шлюпку к берегу, не потеряв ни одного человека из своей команды.

В базе, между тем, кипела напряженная жизнь. Мы делали все возможное, чтобы помочь защитникам Севастополя отбить ожесточенный вражеский штурм. Транспорты уже не могли пробиться к городу. С большим трудом это удавалось эсминцам. Снова и снова мы убеждались в достоинствах этих быстроходных маневренных кораблей. Даже такой старый миноносец, как «Незаможник» — трехтрубный корабль типа «Новик» времен первой мировой войны, — воевал превосходно. Между прочим, этот заслуженный ветеран, награжденный за доблесть в боях орденом Красного Знамени, дожил до Дня Победы.

Лидеры и эсминцы везли в Севастополь пополнение, боеприпасы, а оттуда — раненых. Но потом и они не могли прорываться в бухты осажденного города. Грузы в Севастополь стали доставлять подводные лодки. Напрасно мы раньше не задумывались над возможностью использования этих кораблей в качестве транспортных средств. Подводные лодки не были приспособлены для перевозки грузов. Они могли брать с собой всего 15–20 тонн боеприпасов и бензина (он нужен был для наших истребителей, продолжавших взлетать с изрытого воронками Херсонесского аэродрома).

Было ясно, что Севастополь держится последние дни. В конце июня началась эвакуация наших войск. К городу подойти уже нельзя. Корабли под огнем приближались к Херсонесскому мысу. Людей подвозили на шлюпках. Из-за мелководья только катерам удавалось швартоваться к единственному небольшому причалу. В эвакуации участвовали и подводные лодки. Мы в эти дни не знали отдыха. Принимали переполненные людьми корабли и сразу же отправляли их в новый опасный поход.

Не хватало кораблей. Не хватало авиации прикрывать их с воздуха, а вражеские бомбардировщики и [50] торпедоносцы неистовствовали. А тут еще погода испортилась: нагрянул шторм. Тяжело и тревожно было на душе.

Военный совет вместе с командующим флотом оставались на крымской земле до последнего дня.

Герои Севастополя до конца исполнили свой долг. Отрезанные от страны, прижатые к морю, они 250 дней отражали натиск превосходящих сил неприятеля и оставили город лишь по приказу командования.

Обстановка на Черноморском театре военных действий еще более осложнилась. Захватив Севастополь, противник развязал себе руки. Мы понимали, что он теперь постарается нанести удар и по нашей базе. Как надежнее прикрыть ее с воздуха?

Авиации у нас мало. Явно недостаточно и зенитной артиллерии — лишь пушки кораблей да один зенитный артиллерийский дивизион на берегу.

16 июля 1942 года вражеская авиация совершила первый налет на Поти. Фашистские летчики бомбили хорошо разведанные цели, которые они к тому же и прекрасно видели. Одна из бомб попала в дымовую трубу крейсера «Коминтерн», пронизала весь корабль, пробила днище и... не взорвалась. Другая угодила в ремонтировавшийся эсминец «Бодрый», не причинив ему серьезных повреждений. Третья — в один из артиллерийских цехов, размещенный в складе торгового порта, и тоже почти ничего не разрушила.

Остальные бомбы попадали в море и на мостовые города.

Моряки «Коминтерна» действовали умело и организованно. Под руководством командира пятой боевой части военного инженера 2 ранга Николая Васильевича Зобкова они быстро завели пластырь. Особенно отличились главный боцман мичман Кошевой и его подчиненные Шефки и Зубарев. Моряки аварийно-спасательного отряда под командованием старшего техник-лейтенанта Александра Евсеевича Болгова тут же пришли на помощь. Крейсер остался на плаву.

Вражеский налет заставил пересмотреть всю организацию нашей противовоздушной обороны.

К счастью, в это время к нам прибыли новые подразделения: истребительной авиации, зенитные, прожекторные, [51] аэростатов заграждения, катеров-дымзавесчиков.

Организуем систему задымления порта. При этом ставится задача — при появлении самолетов противника порт и город должны быть укрыты дымовой завесой так, чтобы полностью лишить фашистских летчиков возможности вести прицельное бомбометание. Величина площади задымления намечалась в 5–6 раз больше площади самого порта, а верхняя кромка завесы должна достигать 100–120 метров — выше всех портовых построек. Чтобы обеспечить такую высоту завесы при сильном ветре, дымовые шашки будут зажигаться на крышах зданий.

Проводим специальные учения. Убеждаемся, что дымовые средства надо располагать двумя поясами: вблизи от порта и в 2–2,5 километрах от него и так, чтобы обеспечить беспрерывность дымообразования в течение часа — столько, по нашим расчетам, мог продолжаться налет. Создали и необходимый резерв. Заранее скажу, что прикидки оказались оптимальными. Самый длительный вражеский налет продолжался 45 минут (от обнаружения самолетов противника и до их удаления из района боя).

В поясах дымопуска мы создали постоянные посты химиков. У них была прямая связь с командным пунктом противовоздушной обороны базы. Службу на постах задымления несли круглосуточно.

После нескольких учений мы добились, что по первой же команде все посты одновременно включали аппаратуру. Густое облако серого дыма вырастало над городом и плотно прикрывало порт и корабли.

Большие надежды мы возлагали и на аэростаты заграждения. Они должны были вынудить фашистских летчиков отказаться от бомбежки с малых высот.

Ни один вражеский самолет не пострадал от тросов аэростатов, но, увидав серебристые баллоны над городом, летчики забирались как можно выше и сбрасывали бомбы не прицеливаясь.

Первое время у нас было много споров по поводу применения аэростатов заграждения. Некоторые товарищи опасались, как бы они не послужили ориентиром для вражеских летчиков. Но мы ставили аэростаты так, что противник по их местонахождению не мог [52] определить конфигурацию порта. К тому же этот вид защиты применялся вместе с другими активными средствами противовоздушной обороны — зенитной артиллерией и авиацией, так что вражеским летчикам будет не до разглядывания аэростатов.

Жизнь доказала нашу правоту.

Но мало иметь наготове дымообразующую аппаратуру и аэростаты, важно, чтобы они приведены были вовремя в действие. А для этого нужно создать надежную систему оповещения. Слабым местом у нас оставался базовый корабельный дозор. Наблюдение со стороны моря осуществлялось командами сейнеров. В сильный ветер эти суда неимоверно мотало. Моряки подчас несли вахту по нескольку суток, сильно уставали и, не отдохнув, снова уходили в море. Мы понимали, что для дозорной службы нужны корабли покрупнее и оборудованные техническими средствами наблюдения. Но их не хватало для боевых операций и конвоирования транспортов. Более того, у нас хотели забрать и последние сейнеры, когда готовилась очередная высадка десанта. Начальник штаба флота И. Д. Елисеев, узнав, что у нас осталось 5 сейнеров, приказал и их выделить в состав высадочных средств десанта. Пришлось долго доказывать, что эти сейнеры вряд ли повлияют на исход операции. Ведь в ней участвует полтораста подобных судов, а базу мы оставим без наблюдения с моря. С большим трудом получили разрешение оставить сейнеры.

Одно из наших малых судов первым обнаружило вражеские самолеты, направлявшиеся к базе. По сигналу моряков ввели в действие средства задымления, подняли в воздух истребители, привели в готовность [53] зенитную артиллерию. В результате вражеский налет был успешно отбит.

К тому времени значительно пополнилась наша зенитная артиллерия, а первый год войны нас защищал 57-й отдельный зенитный дивизион под командованием капитана К. Н. Попова. Комиссаром дивизиона был энергичный политработник М. Ф. Пичугин.

Все напряжение противовоздушной обороны выпало на долю этой части. Прикрывая с воздуха Батуми, позже Поти, зенитчики иногда по нескольку суток не отходили от орудий — батареи были в полной боевой готовности. И вот к нам прибыла вторая зенитная часть — 1-й гвардейский зенитный артиллерийский полк под командованием подполковника Иосифа Кузьмича Семенова. Полк этот прошел большой боевой путь. Он сражался в Севастополе и уже там стал гвардейским. Имел на своем счету десятки сбитых вражеских самолетов. В Поти полк получил новую материальную часть, пополнился людьми.

Славные традиции были и у 122-го зенитного полка, прибывшего к нам. Зенитчики этой части во главе с командиром майором Аркадием Васильевичем Мухряковым и военкомом батальонным комиссаром Георгием Федоровичем Сорокиным дрались в Николаеве, Севастополе, вели огонь не только по фашистским самолетам, но и по танкам и пехоте противника. Зенитчикам сразу же пришлось вступить в бой с фашистской авиацией. Особенно выручил нас прожекторный батальон. Полк постепенно оснащался новой техникой, получал людей. К нам приехало неожиданное пополнение — 317 девушек-добровольцев. Моряки и красноармейцы вначале скептически поглядывали на [54] девчат, но молодые патриотки доказали, что умеют воевать не хуже мужчин. Все они влились в 122-й зенитный артиллерийский полк, стали артиллеристами, телефонистами, радистами, прожектористами, бойцами станций орудийной наводки. Быстро овладев специальностями, девушки отлично справлялись со своими обязанностями, в бою вели себя мужественно.

Прибывшие зенитные артиллерийские полки вместе с тем дивизионом, который был у нас раньше, и с артиллерией кораблей представляли большую силу. Важно было умело использовать ее. Вся противовоздушная оборона базы сосредоточивалась в руках начальника ПВО базы полковника Александра Александровича Федосеева. Ему были подчинены зенитная артиллерия, истребительная авиация, аэростаты заграждения и средства задымления. С его командным пунктом поддерживали непрерывную связь все посты ВНОС и дозорные корабли.

Во время вражеских налетов дымовая завеса надежно укрывала порт от глаз противника, но усложняла действия зенитчиков. Густое облако дыма мешало наблюдать за самолетами противника и вести по ним прицельный огонь. В таких условиях могли стрелять только корабли и батареи, оснащенные станциями орудийной наводки. Другие батареи, как и прожекторные установки, мы размещали за пределами кольца задымления.

Потерпев неудачу в дневных налетах на базу, противник стал чаще прибегать к ночным воздушным атакам. Это заставило нас больше уделять внимания прожекторным подразделениям. С какой бы стороны [55] вражеские самолеты ни приближались к базе, их обнаруживали прожекторные станции-искатели. Далее врага перехватывали прожектора-сопроводители, которые уже не выпускали его из своих лучей, пока он находился над базой.

Ночные вражеские налеты доставляли нам много беспокойства, хотя в них, как правило, участвовало сравнительно мало самолетов. Дело ведь не в количестве. Достаточно одному из них метко сбросить бомбы, чтобы в тесном порту натворить уйму бед.

У нас были и другие меры защиты базы от ночных налетов противника — тщательная светомаскировка порта и города, различные способы дезориентации вражеских летчиков. Об одном из таких способов хочется рассказать особо.

В нескольких километрах от Поти на пустынном берегу мы создали ложный город. Пусть не подумает читатель, что этот город походил на настоящий — с домами, улицами, портом. Изготовление макетов нам было не по силам, да и польза от них невелика: противник быстро разгадал бы хитрость, отличил ложное от настоящего. Поэтому наш «город» существовал только ночью. На берегу зажигались огни. Они создавали иллюзию настоящего города: можно было различить очертания кварталов. Конечно, если бы все эти фонари сияли по ночам, когда остальные города погружались в тьму светомаскировки, противник сразу бы догадался, в чем дело. Поэтому с приближением вражеских самолетов свет в «городе» гас, и лишь кое-где виднелись слабенькие лучики, как бывает при небрежном затемнении окон. Надо было создать впечатление у вражеских летчиков, что они неожиданно подошли [56] к порту — и освещение не успели вовремя выключить.

Провели несколько учений с участием наших летчиков. Самое трудное — выбрать момент вырубить, как говорят моряки, освещение в «городе». Это зависело и от четкости работы постов наблюдения, и от исправности связи. После ряда тренировок ложный город стал вводить в заблуждение даже наших летчиков, знавших о его существовании. Только тогда мы решили, что цель достигнута.

Ложный город сослужил свою службу. Нередко вражеские самолеты, совершив порядочный путь над морем, теряли ориентировку и сбрасывали бомбы куда попало.

Непрестанно мы думали, как расставить корабли более рассредоточенно? Все, что возможно, переводилось на стоянку в реках Хоби и Циви. Но выход из устья, особенно в шторм, был по-прежнему затруднен. Сильный береговой накат заносил фарватер песком и галькой, да и движение судов на большой волне рискованно. Назрел вопрос о создании волнолома — брекватера, который защищал бы фарватер от наката и заносов. Возведение капитального сооружения длиной в четверть километра было для нас непосильным делом. Следовало придумать что-то другое. А что, если создать брекватер путем затопления старых судов? Гидротехники произвели расчеты, подтвердили: можно так сделать. Подобрали суда, которые не жалко было затопить. Выбор пал на недостроенные корпуса транспортов «Лепсе», «Камышин» и «Балаклава». В самый последний момент мы получили разрешение наркома затопить и крейсер «Коминтерн». Корабль старый, сильно поврежденный. Восстанавливать его не имело смысла.

Крейсер решили затопить в головной части брекватера, где глубина была наибольшей и накат сильнее.

Можно себе представить переживания моряков — им предстояло расстаться с родным кораблем. Палуба крейсера стала местом их подвигов, боевой славы. Здесь их дом, их семья — дружный, спаянный коллектив. Моряки знали каждую вмятину на броне корабля, который доблестно сражался под Одессой и Севастополем. Они по праву гордились его славой. И вдруг своими [57] руками затопить крейсер! И не в бою, не под гордо развевающимся флажным сигналом «Погибаю, но не сдаюсь», а у своего берега, на тихом плесе...

Мы понимали горе людей. Собрали их. Выступил перед ними командир корабля. На минуту воцарилось тяжкое молчание. Но вот слово попросил пожилой мичман. Потом еще несколько моряков. Нелегко было говорить. На глазах у многих блестели слезы. Смысл всех выступлений был один — жалко корабль, но, если нужно для победы, мы пойдем на все.

Сняли с крейсера вооружение, механизмы, приборы. Остов корабля буксиры отвели туда, где уже стояли, погрузившись почти по самую палубу, три ранее затопленных судна.

Звучит команда: «Открыть кингстоны!» Вода с шумом хлынула в отсеки обреченного корабля. Обнажив головы, стоят на палубе моряки. Крейсер медленно садится на грунт. Огромный корпус возвышается над водой. Впоследствии на его палубе мы установили легкие пушки. Крейсер превратился в батарею, прикрывающую своим огнем вход в фарватер. Старый корабль и после затопления продолжал нести службу.

Мощный землесос сейчас же принялся за углубление фарватера. Теперь мы получили надежный пункт базирования кораблей и судов — сюда мы могли перевести большую часть флота. В гаванях Поти стало несколько просторнее.

Генеральная проверка нашей противовоздушной обороны состоялась во время самого большого авиационного налета вражеской авиации. Дозорные корабли сообщили, что на Поти направляется 41 фашистский бомбардировщик. В городе объявили тревогу. Враг удачно выбрал момент — в предвечерние сумерки, когда и видимость ограниченная, и прожектора малодейственны. Вражеские самолеты разделились на несколько групп. С севера и юга шли одиночные самолеты. Они должны были сбить с толку наши звукометрические станции. За ними следовали группы по 3 самолета на высоте свыше 7000 метров — отвлекали на себя огонь зениток. Пока их ловили наши прожекторы и обстреливали зенитные батареи, [58] остальные «юнкерсы» и «хейнкели» подошли группами по 6 самолетов с запада и с севера. Но обмануть нас врагу не удалось. По фашистским машинам открыла огонь вся наша зенитная артиллерия. Метко били артиллеристы дивизиона лейтенанта Н. И. Старцева. Батареи под командованием офицеров Зорина, Кузьмичева и Кравченко вели огонь с большой точностью и заставили вражеские самолеты сбросить бомбы в море. Хорошо помогали им прожектористы батальона Логачева. Они освещали фашистские машины «с первого выстрела». Противник начал бомбить позиции наших батарей и прожекторов, но никто из бойцов не ушел в укрытие. Особенно отважно сражались артиллеристы орудий сержантов Тищенко и Ермоленко и бойцы прожекторного отделения сержанта Сухого. Командир батареи 122-го зенитного артиллерийского полка старший лейтенант Микцевич получил несколько ранений, но продолжал управлять огнем. Стойко отбивали атаки бойцы батареи лейтенанта Чупрова. Исключительно четко действовали специалисты станции орудийной наводки под командованием лейтенанта Сопченко.

Несколько пушек вышло из строя. Старший орудийный мастер полка И. Я. Ляшенко сбивается с ног. Только починит одну зенитку, повреждена другая. Кто бы подумал, что этот пожилой, застенчивый старшина станет у наших артиллеристов самым незаменимым человеком. Ведь именно его золотые руки за время войны вернули к жизни десятки орудий.

...Не успел я подумать, что в нашей базе нет истребителей-ночников, как дежурный доложил:

— Товарищ генерал, командир истребительного [59] полка подполковник Денисов просит разрешения на вылет.

Рисковать командиром полка нельзя. Я запретил вылетать, но Денисов уже был в воздухе. Оказывается, он остался единственным в полку летчиком-ночником.

Не зря Константин Дмитриевич поднялся в воздух — на его счету прибавился еще один самолет противника. Двух других сбили зенитчики.

Как только начался налет противника на Поти, к аппарату меня вызвал начальник штаба флота контр-адмирал Елисеев:

— Каковы результаты?

— Сейчас еще трудно о чем-нибудь сказать, налет продолжается, — ответил я.

— Рядом со мной стоит командующий ВВС флота генерал-лейтенант Ермаченков и спрашивает, почему вы не используете летчиков-ночников.

— Двенадцать летчиков, подготовленных для ночных полетов, по приказанию командующего ВВС у нас забрали, и только один Денисов смог вылететь.

Разговор возымел действие: примерно через час командир истребительной дивизии полковник Александр Захарович Душин доложил, что двенадцать истребителей возвращаются в базу...

Во время боя один из вражеских самолетов упал в море. Летчик по имени Эртер был доставлен в штаб базы. Вот что он рассказал на допросе:

— Прежде чем направиться на Поти, наша часть перелетела на аэродром в Багерово, возле Керчи. Там нам показали кинофильм. На экране мы увидели ваш порт со всеми его сооружениями и кораблями, стоящими у причалов. Особенно выделялись линейный корабль и крейсера. На следующий день мы взлетели. Маршрут рассчитали — над Поти будем в предвечерние сумерки. Видимость прекрасная, по пути заметили несколько судов. Не доходя километров двадцати пяти до порта, самолеты разделились на группы. Вот и место, где должны быть порт и город. Но мы увидели лишь огромное облако бурого дыма. Над ним колыхались аэростаты заграждения. Я услышал в наушниках возгласы своих товарищей: «Аэростатен, аэростатен!» Ведущий приказал набрать высоту семь [60] тысяч метров. Мы пролетели над облаком дыма, развернулись, легли на обратный курс, но никаких признаков порта так и не обнаружили. Командование выбрало для налета предвечерние сумерки, надеясь, что в это время не опасны прожекторы красных. Но прожекторы вспыхнули, их лучи стали слепить нас. Вокруг рвались зенитные снаряды. Я видел, как наши самолеты, нарушив строй, пытались вырваться из лучей прожекторов. Я тоже отвернул в сторону и приказал сбросить бомбы (их у нас было две — в тысячу и пятьсот килограммов). Больше мы ничего не смогли сделать. Напали ваши истребители и сбили нас. Самолет упал в море. Из экипажа уцелело два человека. На надувной лодке пытались выйти к берегам Турции, но добрались только до Батуми. Дальше шли пешком. Когда переплывали реку Чорох, мой товарищ утонул. А меня схватили ваши солдаты.

Исповедь вражеского летчика еще раз подтверждала, что противовоздушную оборону портов мы организовали неплохо.

Несколько раз «юнкерсы» пытались бомбить порт. Обычно они подходили к городу вечером, в сумерках. Но встретив дружный отпор, сбрасывали бомбы в море и спешили ретироваться. Однажды три бомбы упали в городе и угодили в квартал, где жила моя семья. Понятным было мое волнение. После отбоя тревоги, я сейчас же позвонил домой. Ответила жена. Сказала, что они с дочерью ничего не заметили. И вообще считали, что идет очередное учение и потому спокойно сидели на кухне и пили чай. Никаких взрывов они не слышали. Когда я приехал домой, то увидел что стены здания выше третьего этажа исчерчены осколками. Бомба ушла глубоко в землю, это и ослабило взрыв. Осколки не разлетались в стороны, а шли почти по вертикали, потому никого и не задели. То же произошло и с остальными бомбами. Болотистая почва «Квакенграда», как наши флотские острословы величали Поти за обилие лягушек, частенько выручала нас. [61]