Пал Иваныч

В восьмой истребительной гвардейской дивизии его знали все, и он знал всех.

— К вам вылетает Пал Иваныч, — передавали на КП полка, и молодые летчики, дежурившие по штабу, терялись в догадках: кто такой этот Пал Иваныч, если при известии о его прилете в полк начиналась легкая суматоха — уж не начальник ли?

Павел Иванович Тычинин не был большим начальником. Он командовал звеном связи, которое есть в каждой дивизии и осуществляет связь штаба дивизии с штабами полков. Фамилию Павла Ивановича мало кто помнил, а вот Пал Иваныча любили и ждали в каждом полку. Порой дело доходило даже до курьезов.

Однажды только что назначенный новый комдив полковник Ларушкин позвонил в звено связи и потребовал к телефону Пал Иваныча. Тот как раз находился у аппарата и, узнав голос комдива, доложил строго по уставу:

— Старший лейтенант Тычинин слушает.

Ларушкин нетерпеливо его перебивает:

— Какой Тычинин? Позовите мне Пал Иваныча!

В трубке снова раздается: [49]

— Старший лейтенант Тычинин вас слушает. Комдив рявкнул:

— Я же вам русским языком говорю — дайте мне Пал Иваныча!

На другом конце провода невозмутимо повторяют:

— Старший лейтенант Павел Иванович Тычинин вас слушает.

— Так бы сразу и докладывали, — успокоился Ларушкин.

Пал Иваныч был никогда не унывающим человеком, и после его прилета в полк все свободные от полетов летчики под разными предлогами стремились попасть на КП. Так вот и вижу картинку: в окружении толпы любителей новостей сидит Пал Иваныч и «строго конфиденциально», «между нами» сообщает «абсолютно проверенные вещи». И делает это так внушительно, находчиво и убедительно, что слушатели буквально покатываются от смеха.

— Миша, мне жаль тебя, — говорит он улыбающемуся Семенцову.

— Что так? — удивляется Семенцов, не чувствуя за собой никаких грехов.

— А Танечка?

— Что Танечка? — пугается Миша, известный всей дивизии сердцеед.

— Танечка в 88-м полку уже полюбила другого. Миша притворно хватается рукой за сердце, все хохочут.

— А ты, Саша, крути дырку, — на тебя материал пошел, на орден, не меньше.

— Вроде бы не за что пока, — удивляется Павлов.

— Может, и не на тебя, — соглашается Пал Иваныч, — а может, и на тебя, да только не на орден. Вспомнил, точно, на тебя. Только на выговор. Так что жди.

Хохот. А Пал Иваныч как ни в чем не бывало продолжает:

— Вчера наш комдив...

И дальше следуют одна небылица за другой. Я никогда не видел Пал Иваныча в одиночестве. Всегда окруженный молодыми летчиками, он был неиссякаемым источником самых фантастических историй.

— Когда ты мне летчиков развращать кончишь? — не выдерживал кто-нибудь из комэсков. — Тебя послушать, так... [50]

— А тебе — привет из политотдела, — невозмутимо прерывал его Пал Иваныч.

Впрочем, всерьез на Тычинина никто не обижался. К тому же вся дивизия знала: летал Пал Иваныч только на По-2, но летал он, да и все его звено, великолепно. Работа связных была не из легких. Юркие «кукурузники» с утра разлетались по полкам, развозя приказы и распоряжения командования. Тихоходные фанерные По-2 были легкодоступными объектами для нападения «мессеров». Летчики, летавшие на По-2, были неистощимы на выдумки, на военную хитрость. Дерзость была их отличительной чертой. Были они ребята смелые и бывалые. Знали: уйти от «мессера» можно, если поднырнуть под него, если перейти на бреющий полет. И уходили. «Маленькие да удаленькие», — называли в дивизии Пал Иваныча и летчиков его звена. К ним всегда относились уважительно и дружелюбно.

Ходил Пал Иваныч всегда в кожанке, длинной не по росту, и в шлеме, завязанном под самым подбородком, — так что его невысокую сухощавую фигуру можно было узнать издали. «Пал Иваныч прилетел», — разносилась по эскадрильям весть, и все спешили на К.П.

По правде сказать, после встреч с Пал Иванычем у всех поднималось настроение: умел этот человек к каждому подойти как-то по-особому, по-доброму. И в наши фронтовые будни, не слишком подчас радостные и веселые, умел внести разнообразие. Пал Иваныча любили и везде ждали.

Для него не было безвыходных ситуаций. Прилетает он, например, на аэродром. Нужно пообедать, а двери столовой закрыты. Для всех, но не для Пал Иваныча. Он вежливо стучит и говорит выходящей -официантке:

— Машенька, вам привет от Коли.

— Правда? — расцветает Машенька. — Давно ли вы его видели?

И, хотя Пал Иваныч имел о Коле весьма смутное представление, а может, и вообще в глаза его не видывал, его неуемной фантазии хватало на то, чтобы рассказать, какой Коля герой и как здорово бьет он фрицев.

Пока шла эта оживленная беседа, на столе, будто на скатерти-самобранке, появлялся обед. И даже «наркомовские» сто граммов.

— Что? Это мне? — удивлялся Пал Иваныч. — Только что отобедал в штабе дивизии. И не просите. [51]

Но приходил завстоловой, другие официантки. Польщенный вниманием, Пал Иваныч вроде бы нехотя садился за стол и обедал. Обед кончался обязательным ритуалом: перед уходом Пал Иваныч собирал записки и приветы друзьям на соседние аэродромы. И, надо сказать, что приветы эти, пусть и не на другой день, Пал Иваныч передавал всегда точно по адресам да еще присовокуплял при этом такие подробности, что адресаты только вздыхали и ласково просили Пал Иваныча прилетать почаще.

Шутил Пал Иваныч над летчиками. Шутили и они над ним.

Однажды, помню, убрали лестницу с чердака, на котором ночевал Тычинин, и тот ночью, в темноте, свалился на землю. Во второй раз над Пал Иванычем пошутили еще крепче. Повздорил он во время ужина в нашем полку с помначштаба и инженером по спецоборудованию. А те — ребята здоровые. Пригласили Пал Иваныча «потолковать» на воздух. На улице они схватили Тычинина и подвесили за поясной ремень на сук дерева.

Пал Иваныч такого оборота событий явно не ожидал.

— Ребята, снимите, люди же увидят!

— Доужинаем — снимем, — пообещали те и ушли в столовую.

Летчики, расходясь с ужина и уже зная о случившемся, деловито собрались возле дерева. Шло участливое обсуждение судьбы Пал Иваныча: снимать или не снимать.

— Все равно ему до утра не лететь, пусть повисит пока, — предложил кто-то, и все стали расходиться.

Разумеется, это была шутка. Утра ждать мы не стали, и вскоре Пал Иваныч обиженно затягивал злополучным ремнем свою знаменитую кожанку.

Но долго обижаться он не умел, и час спустя в одном из домиков уже раздавался его веселый говорок...