Тяжело в учении...

— Товарищи летчики! Поздравляем вас с окончанием учебы и прибытием в регулярную часть Военно-Воздушных Сил!

Голос нашего командира полка хорошо слышен в морозном воздухе. Мы стоим на заснеженном поле аэродрома в связи с прибытием в часть пополнения — выпускников авиационных школ, совсем еще юных сержантов в новенькой форме, мальчишек, старшему из которых едва ли больше девятнадцати. Вот уже несколько дней, как мы квартируем на новом месте, осваивая самолеты ЛА-5 и укомплектовывая состав, изрядно потрепанный в сражениях сорок второго года.

— Нам предстоят суровые бои, но, прежде чем вы поднимете свои машины навстречу противнику, я должен быть уверен, что вы победите его. Но чтобы добыть победу в бою, надо быть не только храбрым летчиком, надо быть хладнокровным, знающим летчиком, нужно приобрести опыт.

Искоса поглядываю на стоящих неподалеку новичков и понимаю, что они сейчас плохо слушают своего командира. Их мысли уже там, на передовой, в небе. Они мысленно уже сбивают фашистские машины, уже [16] ловко заходят в хвост, уже стремительно атакуют захваченного врасплох противника.

— Вы пойдете в бой, — словно угадывая мысли новобранцев, продолжает командир полка, — война не дает нам времени на учебу, но мы будем учиться. В бою, в свободное время. Учиться летать, учиться бить врага, учиться побеждать. Будет трудно, но мы все должны помнить суворовское правило: «Тяжело в учении — легко в бою»...

Ах, Александр Васильевич, грустно размышляю я, не знал ты, что такое современный воздушный бой, иначе не стал бы обнадеживать насчет легких боев. Нет его, легкого боя. Всякий раз, встречаясь с врагом, отдаешь все силы, все знания, весь опыт, чтобы одержать над ним верх, и когда машина касается, наконец, колесами земли, чувствуешь взмокшей спиной и набухшими руками, чего тебе стоил очередной воздушный поединок.

— Я знаю, ваш летный опыт невелик, — заключает командир полка, — но опыт — дело наживное. С сегодняшнего дня в каждом звене, в каждой эскадрилье с новичками будут заниматься ветераны полка.

Началась учеба. Работы было много. Летали с утра до вечера. Слетывали, как говорят летчики, пары, звенья, эскадрильи. Использовали каждый погожий день, каждую свободную минуту. Но поджимала война, не давала она возможности неторопливо и обстоятельно научить каждого новичка тому, что могло бы пригодиться в боевом вылете. В апреле сорок третьего года наш полк вылетел под Белгород, где вошел в состав 8-й гвардейской истребительной дивизии 2-й воздушной армии. Она была создана в мае 1942 года приказом Верховного Главнокомандующего на основе ВВС Брянского фронта.

Нашей базой стал аэродром в Касимове, недалеко от Обояни. Начались привычные фронтовые будни — облет линии фронта, патрулирование, изучение противовоздушной обороны противника (попросту говоря, давали новичкам «понюхать пороха» зениток перед готовящейся операцией. А что она не за горами, догадаться было нетрудно).

Вот так мы и летали в те дни парами: ведущий — кто-нибудь из «стариков», ведомый — новичок. Однако через некоторое время столь несложные с точки зрения новичков полеты стали вызывать среди молодых летчиков тихий, а то и громкий ропот. [17]

— Это что же получается, — витийствовал как-то Иван Кочетков в кругу сочувственно внимающих ему молодых пилотов, — технику нам сложную доверяют, а как задание чуть посерьезней, извольте отдохнуть? Не смеют, что ли, командиры?

«Старики», сидящие тут же, посмеиваются, кто-то из новичков поддакивает Ивану, а Михаил Семенцов, весельчак и балагур, за плечами которого — сотни боевых вылетов, не выдерживает и, ехидно улыбаясь, добавляет масла в огонь:

— И то, Ванечка, правда. Куда только командование смотрит, не понимаю. Ведь выпусти тебя сейчас в бой — и войне конец. Представляете, братцы, служба оповещения тотчас бы заработала: «Ахтунг, ахтунг! В воздухе — прославленный ас Иван Кочетков!» Ну, конечно, вся люфтваффе — в панике. Немцы выбрасываются прямо из кабин самолетов в воздух, аэродромные команды разбегаются. Гитлер остается без авиации, а без авиации какая ж война? Капитуляция! Ура! А кто победитель? Как, вы не знаете нашего прославленного, нашу гордость... Героя — ему! Дважды! Трижды! Гак что давай, Ваня, просись в бой. Если, конечно, сможешь взлететь с первого раза не поперек полосы, а вдоль...

Все хохочут. Иван сидит молча, будто семенцовское красноречие к нему отношения не имеет. Молчат и другие новички — Константин Лабутин, Михаил Арсеньев, Николай Королев, Дмитрий Голдырев. Да ведь и что возразишь — летного опыта и впрямь маловато. А война не разбирает, кто в первый раз летит, а кто — в сотый. Требования ко всем одни.

— Не горюй, Иван, — утешаю я. — Чего-чего, а боев на наш век хватит. В небо взлететь — штука нехитрая. Не дать фашисту его задачу выполнить — дело посложней. Тут на одном желании далеко не улетишь. А то получится, как в прошлый раз.

...Тогда и впрямь все получилось не лучшим образом. Возвращаясь с очередного патрулирования, наша восьмерка обнаружила шесть «мессеров». В бою маневры резкие, так что очень скоро новички — Кочетков, Арсеньев и другие — оторвались от своих ведущих.

Среди многих правил, регламентирующих воздушный бой, есть одно: ведомый не должен оставлять без прикрытия своего ведущего. Но если уж оторвался от своего партнера — пристраивайся к кому-нибудь из своих [18] — третьим. Только не оставайся в одиночестве — одиночку сбить проще.

И вот, когда четверка ведущих начала бой, ведомые в сутолоке первых маневров потеряли своих. Пока «старики» дрались с «мессерами», новички, памятуя, что надо все время прикрывать своего, образовали самостоятельный круг. А так как бой этот начался на вертикали, очень скоро образовались как бы два яруса — в верхнем ходила друг за другом четверка наших ведомых, а в нижнем мы дрались с «мессерами». Вскоре, потеряв две машины, фашисты удрали. Мы не стали их преследовать, поскольку перед нами теперь стояла другая задача: разобрать своих ведомых. А как их разберешь, когда они будто прилипли друг к другу, радио не слушают и вовсю шумят в эфире:

— Догоняй, догоняй!

И совсем не обращают внимания, что догоняют с начала боя не вражеские самолеты, а свои собственные.

Я сделал несколько попыток врезаться в эту карусель пятым и, когда мне это удалось, покачивая крыльями, передал по радио:

— Прекратить бой и пристроиться ко мне!

Вышел на прямую, смотрю — они стали пристраиваться. Так вот и привели новичков домой. На разборе молодые летчики сидели взволнованные, взъерошенные. Ребята толком не поняли, что же произошло в том бою — опыта-то летного у каждого было маловато. Хорошо еще, все живыми вернулись и друг друга не посбивали.

— Ничего, — утешали мы молодых, — главное, кресты вблизи увидели. А опыт — дело наживное. Все у вас, ребята, впереди: и звезды на фюзеляже, и звезды на груди...

Забегая вперед, скажу, что новенькие очень быстро превращались в «стариков». Да и то сказать: «стариками» в полку числились мы, молодые ребята, двадцати — двадцати пяти лет. Разница между нами и новичками в возрасте была невелика — всего два-три года. Все определял боевой опыт. А на войне он приходит с каждым вылетом, с каждым боем. Вот почему очень скоро стали «стариками» и Лабутин, и Арсеньев, Королев и Кочетков. Прошло несколько месяцев, и вчерашние новички стали ведущими пар, командирами звеньев, эскадрилий. На счету Ивана Кочеткова, Дмитрия Голдырева, Михаила Арсеньева, Николая Королева появились [19] сбитые самолеты. Некоторые из них свыше десяти раз праздновали победу, а Константин Лабутин к концу войны имел на своем боевом счету 17 сбитых самолетов. Впоследствии, командуя эскадрильей в 927-м истребительном полку, он, как правило, водил этот полк в бой, был ведущим полка...

Но я в своем рассказе забежал немного вперед, а пока что молодые летчики учились большим и малым премудростям воздушного боя. Впрочем, если быть точным, в бою маленьких премудростей нет, здесь все важно. Обучать молодых летчиков приходилось в разных условиях — ив тренировочных полетах и в бою. Разумеется, в последнем случае с ними всегда был кто-то из опытных пилотов.

Так, однажды командир 1-й эскадрильи Александр Павлов получил задание: сбить появившийся над расположением наших наземных частей самолет-корректировщик, «раму», как называли в войсках «Фокке-Вульф-189» из-за его двойного фюзеляжа. Павлов повел по тревоге группу из четырех машин, с опытными ведущими шли молодые летчики. Обнаружив «фоккер», Павлов дал команду ведомым атаковать его, оставшись с другими ведущими в прикрытии. Расчет был простой: «рама» не слишком приспособлена для ведения воздушного боя, численное превосходство с нашей стороны подавляющее, серьезной опасности для молодых летчиков нет.

Правда, Саша не учел одного обстоятельства: «рама», несмотря на свой неуклюжий вид, обладала отличной маневренностью, так что даже опытному летчику не так-то просто было сбить ее. ФВ-189 легко сбить при внезапной атаке, но если пилот-корректировщик заметит, что к нему приближается противник, тотчас же начнет маневрировать, и поразить цель в этом случае значительно труднее.

Когда молодые летчики получили приказ атаковать, они азартно ринулись на свою жертву, открыв огонь явно раньше времени (сказались недостаток опыта и желание не ударить в грязь лицом). Очереди прошли мимо «рамы», и «фоккер», маневрируя, стал уходить к линии фронта. Понимая, что корректировщик может уйти, Павлов дал команду ведомым прекратить атаку и вместе с командиром звена пошел на сближение с фашистским самолетом. Опыта и мастерства Павлову не занимать, и с первой же атаки у «рамы» загорелся [20] мотор. Видя, что самолет врага задымился, молодые летчики вновь набросились на «фоккер».

В пылу маневров кто-то из ведомых, не видя, должно быть, ничего, кроме «рамы», своим левым крылом ударил по самолету Павлова. «Рама» перешла в беспорядочное падение, но и Сашин самолет получил повреждение. Правда, Александр сумел выровнять резко накренившуюся машину и удержать ее в горизонтальном полете, но тряхнуло его основательно. Высота была небольшая, и, я думаю, что будь на месте Павлова менее опытный пилот, катастрофы бы не избежать. А виновник происшествия, даже не заметив, что едва не протаранил своего ведущего, победно взмыл вверх — дескать, знай наших.

На земле, когда Павлов стал укорять молодого летчика за небрежность, тот искренне удивился:

— Что вы, товарищ капитан, это зенитка вас задела, а не я.

— Какая же может быть зенитка! — возмутился Павлов. — Высота была маленькая, зенитка на такой высоте и не стреляет. И консоль у самолета смята, а не пробита.

Он подвел незадачливого напарника к правому крылу своего самолета:

— На, убедись!

Потом подошли к самолету ведомого Павлова — там смята левая консоль. Молодому летчику ничего не оставалось, как признать правоту командира:

— Виноват, товарищ капитан, больше не повторится!

— То-то, не повторится, — ворчал Павлов. — А то своих перебьете, с кем останетесь?

Но ворчал он больше по привычке: понимал комэск, что молодые рвутся в бой, хотят на деле показать свою храбрость...

Однажды во время тренировок я предложил Ивану Кочеткову:

— Давай, Ваня, разыграем бой. Ты заходи мне в хвост и не слезай с него. Понял?

— Так точно!

— Отлично! Давай показывай, на что ты способен...

Взлетели. Пришли в зону. Я позволил Кочеткову зайти мне в хвост. Стал пробовать его на маневрах — удержится ли он в хвосте. Сначала пошли виражи (в расчете на уровень подготовки Кочеткова), затем все более резкие маневры, Однако Иван цепко держится у [21] меня в хвосте, не дает возможности оторваться. Я вхожу в азарт, все более усложняя маневры, но Кочетков не отстает от меня ни на метр.

— Молодец! — кричу ему по рации. — Бой окончен! Займи свое место. Идем на посадку.

Но Иван, то ли не слыша моего приказа, то ли желая окончательно убедить меня в своих летных качествах, продолжает сидеть на хвосте моего «лавочкина». Ладно, не хочешь по-хорошему, пеняй на себя — загоняю, начинаю злиться я. Выкладываюсь так, будто на хвосте у меня настоящий «мессер», и от моего умения зависит — жить мне или не жить. Но Кочетков, этот упрямый черт, ходит за мной как приклеенный, в точности повторяя все мои маневры. Выжимаю из самолета все, на что способна машина — никакого результата.

— Иван! Бой закончен! Идем на посадку!

Никакого внимания. Кочетков не слышит никаких команд. Он запомнил только одно: во что бы то ни стало держаться в хвосте у моего истребителя. Что делать? Заложить крутой вираж, уйти в глубокое пикирование и оторваться от самолета Кочеткова на небольшой высоте? А если он не сможет повторить мой маневр, не сможет вывести самолета из пике и разобьется? Нет, надо предпринимать что-то другое. Остается последний способ уйти от преследования. Когда Иван начинает со мной сближение, я выпускаю у своего «лавочника» шасси, убираю газ и резко сворачиваю в сторону.

Шасси гасит скорость, и Иван проскакивает мимо. Ну тут уж я не теряюсь и снова передаю:

— Бой закончен! Бой закончен! Идем на посадку! Покачал крыльями, и мы пошли на свой аэродром.

— Ну как, товарищ командир, — спросил меня на земле довольный Кочетков, — удачно слетали?

— Удачно, товарищ сержант, удачно. И если ты в бою так летать будешь — быть фашисту битым. Только все же прислушивайся к радио, шлемофон тебе ведь не зря дан.

— Так точно! Разрешите идти?

— Идите!

И побежал Иван к своим рассказывать, как ловко он сел на хвост Куманичкину и как тот ничегошеньки не мог с ним сделать целых десять минут...

Шли дни, недели, и молодые летчики становились надежными, опытными бойцами. Так, в один из дней Николай Королев, перегоняя свою машину на новый [22] аэродром (в полете у него отказала рация, поэтому он не слышал команд с земли о запрещении подхода к аэродрому), встретился с четверкой «мессеров», блокировавших этот аэродром. Николай уже выпустил у самолета шасси и щитки, когда заметил противника. На раздумья времени не было: Королев убрал шасси и щитки, резко отвернул самолет в сторону, перешел на бреющий полет, разогнал машину до большой скорости, сделал горку — крутой набор высоты — и атаковал «мессер». Николай прекрасно понимал, что помощи от своих ждать не приходится. Но численное превосходство противника не смутило молодого летчика. Он смело пошел в атаку, и, удачно маневрируя, принудил врага к бегству.

Мы смотрели этот бой с земли и не могли не воздать должное Королеву: грамотно провел он этот бой.

— Полку «стариков» прибыло, — заметил Семенцов, когда машина Королева приземлилась на аэродроме. — Молодец, Коля!

Николай же как ни в чем не бывало пошел докладывать о своем прибытии, словно ему каждый день приходилось драться одному с четырьмя «мессерами» и побеждать их.

— Ну, что радуетесь, — пожал он плечами. — Ведь не сбил же ни одного.

— Все равно молодец, — возразил ему Павлов. — Семенцов прав: какой же ты новичок, ты теперь самый настоящий «старик».

— Приятно летать с таким пилотом, — вмешался Семенцов. — Иди, Коля, ко мне в пару.

— Я подумаю, — важно сказал Королев и озорно, по-мальчишески засмеялся.