Начало пути
Закончен курс обучения в Одесской школе пилотов имени П. Осипенко. Сданы государственные экзамены. Находясь в лагерях, мы ждали приказа наркома обороны.
Стоял декабрь 1938 года. Утром заморозки, в палатках холодно. Но все это нас не смущало. Все мы были молоды, здоровы, веселы. Вставая утром по сигналу «Подъем!», с особым удовольствием обтирались выпавшим за ночь снегом.
— Ого-го, — покрякивал Гриша Кудленко, энергично растирая грудь, руки, плечи. Его мускулистый торс порозовел, а над широкой спиной вился парок. Он тут же скатал снежок и запустил в Кравцова.
— Ну, держись!
И снежки замелькали в воздухе. Кравцов угодил одним из них в правое плечо Кудленко. Тот схватил в руки свежий снег, скомкал его и запустил в обидчика. Но «перестрелка» быстро прекратилась. Появился старшина курса и напомнил, что пора приводить себя в порядок и строиться на утренний осмотр.
После завтрака мы шли на строевые занятия. Готовились к предстоящему торжеству. Курсанты старательно отрабатывали строевые приемы в движении, печатали шаг, «ели глазами» начальство, дружно кричали «ура!».
Наконец наступил волнующий день. На плацу построился весь личный состав школы. Начальник штаба в торжественной обстановке объявил приказ наркома обороны о присвоении очередной группе выпускников воинских званий.
С тех пор прошло 35 лет, а я как сейчас вижу застывшие шеренги курсантов. Развевающееся на ветру знамя школы на правом фланге. Над головой холодное декабрьское солнце. Внимательные, торжественные [6] лица товарищей. Перед строем — начальник училища, начальник штаба, комиссар.
Начальник штаба называет фамилии курсантов:
— Кудленко.
— Я.
— Кравцов.
— Я.
— Кубарев.
— Я.
Один за другим мы подходим к начальнику школы и получаем из его рук лейтенантские «кубари». На душе огромная радость, лица у всех сияют улыбками. Мечта юности сбылась — мы стали военными летчиками.
А потом состоялся праздничный вечер в Доме Красной Армии, Гремела музыка, кружились в вихре вальса пары, отплясывали русского.
Я не охотник был танцевать, а потому больше смотрел на товарищей. Подошел Гриша Кудленко. Новенький темно-синий френч красиво сидел на его ладной фигуре. Белая рубашка с черным галстуком оттеняли загорелое, широкое лицо друга. Его серые глаза смеялись, и весь он в эту минуту, казалось, светился радостью. Он только что вырвался из круга танцующих. Гриша был родом из Киева, а точнее — из Святошино и, как всякий украинец, имел веселый нрав.
— Как дела, товарищ лейтенант? — шутливо улыбаясь, обратился он ко мне.
— Нормально, товарищ лейтенант! — И мы дружно и громко рассмеялись.
Да, мы — лейтенанты, летчики. Впереди большая жизнь — полеты, полеты, полеты...
Праздник закончился поздно ночью.
Через несколько дней началось распределение по строевым частям. Лучших курсантов-выпускников оставили при школе в качестве летчиков-инструкторов. В их числе оказался и я. Откровенно говоря, это известие меня обрадовало и в то же время... огорчило. Обрадовало потому, что командование школы так высоко оценило мои успехи в летном деле. Огорчило потому, что я хотел быстрее попасть в боевой истребительный полк и там, совершенствуя свою выучку, стать настоящим воздушным бойцом. [7]
Но приказ есть приказ. Его нужно выполнять, а не обсуждать. Да это и не в моих было правилах. С первых дней учебы я точно выполнял то, чему учили командиры. В этом залог всех успехов.
Летчиками-инструкторами были оставлены также Гриша Кудленко и Коля Тарасов — мои лучшие друзья. И это обстоятельство меня несколько успокоило. Еще до распределения мы собирались просить командование направить всех нас в один полк.
— Начальству виднее, что делать с нами, — философствовал Кудленко.
Гриша по своему складу характера считался оптимистом и никогда не унывал. За это и любили его товарищи. С ним всегда было весело.
Коля Тарасов — уроженец города Калинина — являлся другим человеком, более сдержанным.
Но у нас имелось и много общего. Все мы беззаветно любили летать. Да и кто не любил голубое небо в те далекие годы! В. Чкалов, В. Коккинаки, М. Раскова и П. Осипенко своими подвигами настолько прославили советскую авиацию, что каждый мальчишка мечтал тогда только об одном — стать летчиком и, подобно им, «покорять пространство и простор».
Сближало нас еще одно общее качество: стремление не просто летать, а летать мастерски. Для этого, конечно, надо было старательно учиться. И мы учились, не жалея ни сил, ни времени.
Помню свой первый самостоятельный полет.
Происходило это ясным июльским утром. По команде я занял свое место в кабине самолета. Все было привычным, и в то же время — необычно. Рядом не сидел инструктор — верный наш помощник и наставник.
Первый самостоятельный! Как-то он пройдет? Ведь от его исхода многое зависит. Хорошо слетаю — дорога в небо открыта. Плохо — снова тренировочные полеты с инструктором.
Вячеслав Артемьевич (мой инструктор) понимал мое состояние. Через его руки прошел не один десяток таких вот курсантов. Он хорошо знал своих подопечных, кто и на что способен.
Среднего роста, блондин, стройный, в аккуратно заправленной гимнастерке, он производил впечатление собранного, уверенного в своих силах человека. Да [8] Иванов и был таким на самом деле. Мы брали с него пример, равнялись по нему во всем — в учебе, поведении, даже в умении держаться и выглядеть молодцевато.
Вячеслав Артемьевич, не торопясь, поднялся на плоскость, стал рядом с кабиной. Потрогал парашютные ремни, заглянул мне в глаза. От его неторопливых движений веяло спокойствием и уверенностью. А в карих глазах бегали веселые искорки.
— Ну, Кубарев, ни пуха ни пера! Делай все так, как учил, — и, похлопав своей тяжелой, загорелой рукой по плечу, спрыгнул с плоскости и отошел в сторону.
Механик подбежал к пропеллеру и ухватился за нижнюю лопасть.
— Контакт!
— Есть контакт!
Механик резко рванул лопасть воздушного винта вниз. Мотор чихнул раз-другой, а потом ровно зарокотал. Левой рукой передвигаю сектор газа вперед. Самолет побежал по зеленому ковру аэродрома. Внимательно слежу за направлением взлета и за стрелкой указателя скорости. 50... 60... 90 километров. Пора! Плавно беру ручку управления на себя. Земля начинает уходить вниз.
В общем, полет прошел нормально. Я получил отличную оценку.
А сколько это стоило трудов! Мы старательно изучали аэродинамику, устройство мотора, отрабатывали взлет, посадку, ходили в зону на пилотаж. Все это повторялось по многу раз...
И все это уже в прошлом. Теперь мы — лейтенанты, военные летчики, и не просто летчики, а инструкторы. Нам, вчерашним курсантам, доверили обучать молодых парней. И мы гордились оказанным доверием и старались оправдать его.
Но прежде чем подняться в воздух с курсантом, пришлось снова учиться. Теперь уже изучали методику организации занятий, проведения тренажей, выполнения полетов в кабине инструктора.
Всему этому нас обучали опытные педагоги. Исключительно высоким авторитетом пользовались у нас летчики-инструкторы И. Горбунов, Ю. Антипов, К. Пепеляев, М. Пугачев, А. Горбачев, М. Мухин, к которым [9] я относился с искренним уважением еще будучи курсантом.
Мы ценили их не только за то, что они умело и терпеливо обучали курсантов, но и за их простоту, общительность. Таких людей по-настоящему уважают. Их требования выполняются беспрекословно.
Работа летчика-инструктора очень сложная, требующая большого напряжения физических и моральных сил. Полеты начинались с рассветом и продолжались до полудня. За это время инструктор выполнял до 50 вывозных полетов по кругу и 6–7 полетов в зону для отработки с курсантами элементов высшего пилотажа.
Инструктор порой даже не выходил из кабины самолета. После такого напряжения к вечеру ощущалась приятная физическая усталость и моральное удовлетворение хорошо проделанной работой.
В то время мы обучали курсантов на двухместном учебном самолете УТИ-4. В самостоятельный же полет выпускали на новом для того времени истребителе И-16. Мы любили этот самолет. Он обладал хорошей маневренностью, и летчик мог выполнять на нем все фигуры высшего пилотажа. Правда, этот истребитель требовал точных действий рулями управления. Он не прощал летчикам ошибок. При пилотировании срывался в штопор, а при посадке сваливался на крыло.
Но если летчик научился хорошо пилотировать И-16, он успешно осваивал любой другой тип самолета.
Первый год моей работы в качестве летчика-инструктора прошел благополучно. Все мои курсанты были выпущены и направлены в строевые части. За все время обучения группа не имела летных происшествий.
Хороших результатов добились также инструкторы-лейтенанты П. Коровкин, Г. Кудленко, Г. Кузнецов, В. Кравцов.
Какие выводы можно сделать после первого года самостоятельной работы?
Прежде всего, инструктор должен сам отлично пилотировать самолет. Только в этом случае он может правильно показать курсанту технику выполнения того или иного элемента полета, с малой затратой времени добиться желаемых результатов. Отличная техника пилотирования к тому же создает ему авторитет. К такому инструктору курсанты всегда относятся внимательно, [10] каждое его замечание воспринимают правильно и стараются исправить допущенную ошибку. В правильности этого вывода меня убедила не только личная практика.
Был у нас на должности заместителя командира эскадрильи капитан Мясков. Проверяя технику пилотирования, он любил делать заключение: «Плохо летаешь». Когда же его просили показать, как нужно пилотировать, резко отвечал: «Сам учись». И все потому, что Мясков не отличался достаточно хорошей техникой пилотирования. Мы были не слишком высокого мнения о нем.
И второе. При обучении курсантов надо соблюдать метод индивидуального подхода. Нельзя ко всем курсантам подходить с одной меркой. У каждого свои физические и психологические особенности, — их надо учитывать.
Был у меня в группе курсант, который долгое время не мог правильно выполнять такой элемент полета, как приземление. Почему? Да потому, что неправильно распределял внимание при заходе на посадку. Ближе, чем положено, брал точку выравнивания. И только индивидуальная работа с курсантом позволила устранить эту ошибку в технике пилотирования.
... За год совместной работы мы, молодые инструкторы, крепко сдружились. Эта дружба помогала нам и в работе, и в жизни. Мы гордились авиационной формой и свято берегли честь летчика. И если замечали недостойное поведение товарища, то в своем кругу шутками и прибаутками так «прорабатывали» его, что у него пропадала всякая охота к дальнейшим похождениям.
Не звание возвышало нас, а мы возвышали звание военного летчика-истребителя. Летчики пользовались особым уважением населения, и мы дорожили этим.
1939–1940 годы были годами обострения международной обстановки. В Европе под гнетом фашистских извергов стонал народ Польши, преданный своим правительством. В руках захватчиков находилась Чехословакия, отданная Гитлеру без боя трусливой чешской [11] буржуазией. У ног фашистских завоевателей лежала поверженная Франция. Как в своей вотчине хозяйничала немецкая военщина в Бельгии, Голландии, Дании и Норвегии. Фашистская Германия подчинила себе Венгрию, Румынию, Болгарию. Жертвой фашистских захватчиков стали народы Югославии, Албании, Греции. С карты мира стирались границы государств, разорялась их экономика, уничтожались демократические свободы, гибли памятники искусства. Появилась реальная угроза нападения фашистской Германии на СССР.
Партия и правительство принимали меры к укреплению обороноспособности страны. Создавались новые авиационные школы. По комсомольским путевкам в эти школы приходили сотни, тысячи молодых патриотов. Они горели одним желанием — летать выше всех, дальше всех, быстрее всех. Ну, а если грянет война, то грудью встать на защиту Родины.
Второй учебный год я начал в должности командира звена Конотопской авиационной школы, куда весной 1940 года перебазировалась родная Одесская. Не теряя даром времени, мы тут же приступили к обучению курсантов. Командование школы делало все возможное, чтобы ускорить учебный процесс. Стране нужны были летчики, много летчиков, и инструкторы по-прежнему работали с полным напряжением сил.
Объем моей работы, естественно, увеличился. Нужно было не только летать с курсантами, но и следить за уровнем подготовки инструкторов. Однако я справлялся со своими обязанностями, и потому стал подумывать о том, что уже достиг совершенства в технике пилотирования и что больше нечему учиться. Как я заблуждался в этом!
Вскоре к нам на должность командира эскадрильи прибыл майор Колпачев. Первое, с чего он начал свою работу — это с проверки техники пилотирования руководящего состава.
Подошла и моя очередь лететь. В зоне на УТИ-4 я выполнил весь комплекс фигур высшего пилотажа.
— Летаете хорошо, — услышал я спокойный голос Колпачева, — но нужно еще чище.
И он взял управление самолетом на себя.
— Смотрите, как надо выполнять «бочку».
Откровенно говоря, я любовался техникой пилотирования [12] командира эскадрильи. Когда он выполнял фигуру высшего пилотажа, то самолет шел удивительно плавно. Если это была петля Нестерова, то без малейшего зависания. Если боевой разворот, то без потери скорости.
Уже тогда, находясь в воздухе, я проникся чувством уважения к этому настоящему мастеру пилотажа и понял свое глубокое заблуждение о собственных достоинствах. Потом я многому у него научился, использовал каждую возможность для отработки техники пилотирования. Позже, в годы войны, я не раз вспоминал майора Колпачева добрыми словами. Отличная техника пилотирования помогала мне выходить победителем из многих воздушных сражений.
... Великая Отечественная война застала нас в Армавире. В числе других весной 1941 года я был переведен для прохождения дальнейшей службы во вновь созданное авиационное училище. Помню, накануне рокового дня — 22 июня 1941 года — курсанты и летчики, перебрасываясь шутками, готовились к очередному увольнению в город. Старшему из нас исполнилось двадцать три года. Естественно, что все мы были холостяками и в городском парке каждый из нас назначил свидание.
На рассвете, когда над городом стояла мертвая тишина, прозвучал сигнал тревоги.
Война... Гитлеровская Германия вероломно напала на Советский Союз... Выступление по радио народного комиссара иностранных дел. Короткий, в накаленной обстановке, митинг на плацу училища. Зажигательная речь батальонного комиссара. Сотни хмуро насупленных бровей, суровых глаз... У всех единый порыв, единое стремление — на фронт, в бой с врагом.
Мы ждали эту войну. Знали, что рано или поздно придется столкнуться с фашизмом. И все-таки она явилась для нас неожиданностью. Не верилось, что Гитлер посмеет так скоро нарушить договор о ненападении. Но фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз, обрушив на наши границы удар огромной силы. 190 отмобилизованных, имевших боевой опыт дивизий ринулись на просторы нашей Родины.
Советские воины мужественно встретили захватчиков. Они отстаивали каждую пядь родной земли, дрались до последней возможности. [13]
Высокие образцы мужества проявили советские летчики. В первые же часы войны они продемонстрировали непреклонную волю к победе. В 4 часа 30 минут летчик 124-го истребительного авиационного полка младший лейтенант Д. Кокорев совершил первый в истории Великой Отечественной войны воздушный таран. Во время боя у самолета Д. Кокорева отказали пулеметы. Тогда летчик направил машину против МЕ-110 и винтом своего самолета отрубил фашистскому стервятнику хвостовое оперение. Час спустя летчик другого полка, комсомолец младший лейтенант Л. Г. Бутелин на малой высоте таранил Ю-88, который намеревался бомбить аэродром.
И таких примеров много.
Но радио каждый день приносило тревожные вести. Наши войска оставили Брест... Пал Минск... Фашистские войска у стен Одессы...
Летчики-инструкторы, командиры звеньев и эскадрилий рвались на фронт. Посыпались рапорты в штаб училища. Но нам возвращали их.
— Что же, вы считаете война кончится через месяц-другой, не успеете подраться? — обращаясь к летчикам, говорил батальонный комиссар. — Нет, дорогие товарищи, война продлится долго, понадобятся большие резервы летного состава. Мы обязаны готовить их. Это самая главная сейчас для нас задача, и понять ее надо душой.
И мы продолжали обучать курсантов по ускоренной программе, страшно завидуя тем, кому разными путями удалось перевестись из учебного заведения в запасные, а затем и в маршевые истребительные авиационные полки.
Когда началась война, мне было 23 года. К тому времени я уже командовал звеном истребителей в военной школе пилотов. Свою летную профессию очень любил, отдавался ей до самозабвения. Летное дело нравилось своей постоянной новизной, стремительной переменой обстановки, тем неуловимым ритмом жизни, который не оставляет времени для траты энергии, знаний и сил впустую. Работали мы с огоньком, полностью отдаваясь обучению курсантов.
К этому времени за плечами у меня был медицинский техникум, Ржевский аэроклуб, военная школа [14] пилотов, инструкторская работа. Став командиром звена, быстро освоился с новым положением, сошелся с товарищами по работе. Мы все отдавали себя одному общему и ответственному делу — подготовке преданных и умелых воздушных бойцов, защитников любимой Советской Родины.
В ноябре 1941 года в нашей школе стали формировать из летчиков-инструкторов боевой полк. Командиром его назначили помощника начальника школы по летной подготовке капитана М. Н. Зворыгина, комиссаром — Костюка. Полк должен был отправиться на один из участков Крымского фронта. Я немедленно подал рапорт начальнику училища, в котором ходатайствовал о зачислении в штат вновь формируемой части. Мне повезло. Через несколько дней сообщили, что я назначен заместителем командира авиационной эскадрильи.
Первоначально наш 653-й истребительный авиационный полк состоял из двух эскадрилий. Первыми комэсками были назначены Гриша Кудленко и Гриша Гроховецкий. В скором времени в полку создали третью эскадрилью и меня назначили ее командиром.
Быть командиром эскадрильи — большая ответственность. В подчинении у тебя — десятки людей: летчики, техники, мотористы, оружейники... За жизнь каждого несешь перед народом, партией большую ответственность. Все это я глубоко сознавал тогда и твердо верил, что смогу свои силы, знания, любовь к Родине и ненависть к врагам направить на разгром фашистских захватчиков.
Правда, меня смущало то обстоятельство, что ни я, ни подчиненные ни разу не встречались с врагом в бою. Но мы твердо верили, что фашисты будут разбиты и уничтожены. В те дни все мы с особой гордостью произносили слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам войдет, тот от меча и погибнет». Дух советских летчиков был высоким. Мы сознавали, что нам, молодым, история вверила в руки судьбу Родины. То, что завоевали наши отцы в 1917 году, мы должны были отстоять в жестоких боях с коварным и сильным врагом.
Мы горячо любили свою родную землю, Советскую власть. Ведь только благодаря новой жизни, без помещиков [15] и капиталистов, без попов и жандармов, миллионы рабочих и крестьянских парней стали летчиками, врачами, инженерами, техниками. Ведь только благодаря Советской власти я смог получить образование и стать командиром эскадрильи Военно-воздушных сил Красной Армии.
В тот памятный вечер, когда был зачитан приказ о моем новом назначении, я долго не мог уснуть В мыслях уносился на волжскую набережную Ржева, видел скромное здание аэроклуба, лица своих инструкторов — Константина Прохорова, Василия Антонова, давших мне путевку в небо.
В мечтах я побывал в родном колхозе, повидал отца, мать, брата, сестренку, поговорил с ними, прошелся вечером по берегу тихой реки, послушал перекличку перепелов, погрустил под ветвистой, раскидистой ивой... Засыпая, я чувствовал, что стал как-то сильнее, набрался неистощимой энергии для борьбы с врагом за все родное и близкое сердцу русского летчика. [16]