Штурм Вены. Конец войны

Отдых. Наша дивизия отведена во второй эшелон, в район Барачка — Кайзсо — Мартон — Вашар. Пожалуй, это своевременно. На днях у меня был разговор с командирами батарей. Все они заявили: солдаты жалуются на усталость.

И вот отдых. Кстати сказать, наше положение в Барачке очень выгодное — в любой критический момент мы можем быстро сняться и выдвинуться на угрожаемый участок: будь это район Бичке или район озера Веленце.

Отдых — это и учеба. На другой день из политотдела дивизии пришло распоряжение: организовать не только политзанятия рядового и сержантского состава, но и политшколы для коммунистов. Офицерский состав должен приступить к изучению истории партии.

Занимались два раза в неделю. Политработники готовились без учебников. Приходилось много вспоминать, записывать. Такая подготовка отнимала слишком много времени. Особенно трудно приходилось старшим лейтенантам И. А. Матвееву и А. Н. Котову, недавно назначенным на должности заместителей командиров 1-го и 2-го дивизионов.

В дни отдыха широко использовались разнообразные формы агитационной работы. Политотдел дивизии 17 февраля организовал поездку группы агитаторов в город Будапешт. Целый день инструктор политотдела майор Захаров водил агитаторов по улицам венгерской столицы, показывал ее достопримечательности, а также места, где были наиболее ожесточенные схватки во время штурма Будапешта. Потом агитаторы рассказали об увиденном в своих подразделениях. Это вызвало много разговоров среди солдат, и нам, политработникам, пришлось дополнительно рассказывать об историческом прошлом страны, на территории которой мы воевали.

Боевая подготовка в эти дни была своеобразной. Возле села от январских боев осталось сотни полторы немецких танков. Старшина Макаров на этих танках показывал наводчикам, как бить «королевские тигры».

Наш отдых прервался неожиданно — 6 марта немцы снова перешли в наступление на Шерегельеш силами [243] до 500 танков и нескольких полков пехоты. Оборонял этот населенный пункт 1-й укрепрайон генерала Никитина «Уровцам» снова пришлось отойти.

Политотдел дивизии прислал обращение Военного совета фронта. «В предчувствии своей неизбежной гибели враг бросается от одной авантюры к другой, — говорилось в нем. — На участке нашего фронта он бросил в бой озверелые фашистские орды, пытается выйти к Дунаю. Враг хочет подлатать свой подмоченный авторитет. Не бывать этому!»

* * *

9 марта выходим к переднему краю в районе Кишвеленце — Каполнаш-Ниек — господский двор Фельче-Байнья. Первую линию занимает 3-й гвардейский стрелковый полк и наш 3-й дивизион. На прямую наводку поставлены пока два орудия 7-й батареи. В расчетах всего по четыре человека. И взять людей негде. Тылы полка перетряхнули и всех, кого можно было, поставили к орудиям.

Вечером туда ушел парторг дивизиона лейтенант П. С. Шарков. И в тот же вечер гитлеровцы начали наступление на Кишвеленце.

Всю ночь артиллеристы отбивали атаки врага. Израсходовали все снаряды. Ранило командира взвода. Его заменил Шарков. Он послал ездового Хотенко с повозкой в тыл дивизиона. Хотенко быстро нагрузил повозку снарядами и поехал обратно, но пробиться к орудиям уже не смог — впереди были немцы. В районе Гордони ездовой заметил скопление большой группы вражеских танков и повернул обратно. В этот момент его ранило.

...Не дождавшись снарядов, батарейцы израсходовали весь НЗ. Находившаяся левее их стрелковая рота 3-го полка не выдержала нажима гитлеровцев и стала отходить. Девять артиллеристов остались без пехоты. Шарков взял ручной пулемет и скомандовал солдатам:

— Увозите орудия. Я прикрою отход.

Бойцы запрягли лошадей и стали отходить. Шарков залег в окоп и открыл по фашистам огонь.

Одно орудие успело выскочить из-под вражеского обстрела. Упряжку второго орудия накрыл неприятельский снаряд.

А Шарков все еще продолжал стрелять, не видя, что [244] гитлеровцы обходят его справа и слева. Четыре артиллериста попытались пробиться к нему, но безуспешно — огонь фашистов прижал их к земле.

Вскоре замолчал и пулемет Шаркова.

Хотенко все же нашел в себе силы добраться до своих и доложить о случившемся.

Командир дивизиона майор Коваль собрал группу управленцев, выдвинул вперед 8-ю батарею. На помощь пришел и батальон 3-го стрелкового полка.

Днем положение было восстановлено. Орудие оказалось исправным. Возле него нашли тело Шаркова. На следующий день мы похоронили лейтенанта в центре села Барачка. Орудийные расчеты дивизиона траурным залпом ударили по врагу.

Это было последнее наступление врага на нашем участке фронта. Дивизии «Мертвая голова», «Викинг», 1-я и 6-я танковые, а также пехотные соединения оказались обескровленными, измотанными и на дальнейшее наступление были уже неспособны. Зато крепли наши силы: прибыли 9-я воздушнодесантная армия генерала Глаголева, новые танковые части.

Мы стали готовиться к наступлению. Во всех батареях провели партийные собрания с повесткой дня «Задачи коммунистов в наступательном бою».

А я лежу в санчасти полка. Уже третий день меня треплет малярия. По два-три приступа в сутки. Вот сторонушка — даже зимой малярия. А я-то думал, что после Румынии — конец моей болезни.

Вчера в санчасть пришел раненый Березуев. Ему недавно присвоили новое воинское звание, он стал майором.

— Пожалуй, война закончится уже без меня, — сокрушался Иван Степанович. — С левой рукой плохо, зацепило кость.

В тот же день Березуев уехал в медсанбат, а оттуда — в госпиталь.

Сижу один в комнате, тоскливо посматриваю на проходящие по улице краснозвездные танки. Вот-вот начнется наступление. А мне приказано лежать. За всю войну лежу в санчасти первый раз.

Под вечер 16 марта пришел полковник Плешаков.

— Как на передовой? — спрашиваю я. — Начали наступление?

— Начали. Дела идут хорошо. В ряде мест немецкая [245] оборона прорвана. Но кое-где противник довольно упорно сопротивляется.

Плешаков присел на кровать.

— А ведь я проститься пришел. Уезжаю принимать бригаду. Если согласен, попрошу в политуправлении фронта, чтобы тебя направили ко мне начальником политотдела.

— Если политуправление фронта назначит, не возражаю, — говорю я на прощание Плешакову.

На другой день я сбежал из своей санчасти. Решил: не такая уж страшная болезнь малярия, отлежусь как-нибудь потом.

22 марта полк был в Секешфехерваре. Город разбит. Шутка ли, несколько раз переходил он из рук в руки.

Вечером двинулись дальше, на Мор. Враг бежит.

Ночью случайно наткнулись на орудие.

— Для чего стоите здесь? — спрашивает Космачев.

— Как для чего? На прямую наводку поставлены. Фашисты совсем рядом были, — ответил командир орудия.

Заметив, что у меня зуб на зуб не попадает, он ушел куда-то. Через минуту вернулся с кружкой чая. — Выпейте. Сразу теплее станет.

Едем дальше. Гитлеровцев нагнали возле местечка Реде. Группа автоматчиков обстреляла нас с западной стороны реки. Не обращая внимания на автоматный огонь, батарея за батареей развертываются возле реки и прямой наводкой ведут огонь по врагу. Десяток выстрелов — и вражеских автоматчиков след простыл. Переправляем батареи на другой берег.

За рекой — равнина. На венгерских географических картах эта равнина носит название «Кишальфельд». Рассматриваем с Горбатенко карту, прикидываем расстояние до австрийской границы — немногим больше ста километров. Крупных рек и гор до самой австрийской границы нет.

— Сутки пути — и мы в Австрии, — говорю я Горбатенко. — Вот об этом и расскажем на политинформации.

— Если собьем немцев с реки Раба...

Неприятель лихорадочно укрепляет западный берег. Собрав остатки своей артиллерии, он ведет по нашей пехоте сильный огонь.

Пехотинцы вплавь форсируют реку. Они с ходу бросаются в воду, не обращая внимания на мартовский холод. [246]

И снова мчимся на запад. Сейчас на каждой автомашине группа автоматчиков-пехотинцев. Стоит где-либо встретить гитлеровцев, автоматчики выскакивают из машин и открывают огонь. Под их прикрытием батарея развертывает свои пушки. Фашисты не выдерживают такого комбинированного удара и быстро откатываются назад.

В отдельных населенных пунктах немцы все же пытались создать узлы сопротивления. Так, в районе Бадвосло 5-я батарея наткнулась на сотню пехотинцев и пушечную батарею. Фашисты открыли огонь, но наши батарейцы не растерялись и быстро развернули свои орудия к бою. Поняв, что перед ними только одна батарея, немецкие пехотинцы пошли в контратаку.

Больше получаса отбивались артиллеристы. Ранило командира батареи старшего лейтенанта Лисименко. Командование принял парторг дивизиона Герасименко.

— Огонь, ребята! — скомандовал Яков Иванович.

Наводчики орудий ведут интенсивный обстрел. Автотехник Сапунов организовал разведчиков и связистов для атаки, вывел свою небольшую группу вперед, и немецкая нехота наткнулась на дружный автоматный огонь.

Ранило Сапунова, а потом и Герасименко. Но парторг не ушел, продолжал командовать.

Батарейцам все же удалось отбить вражескую атаку. Только возле самых орудий они насчитали 25 трупов неприятельских солдат.

— Вперед! — командует Герасименко.

...Вперед! Вперед! Наши танки на полной скорости, почти не задерживаясь на промежуточных рубежах, мчатся на запад. Мы стараемся не отставать от них.

В ночь на 1 апреля наша дивизия, действуя совместно с танкистами, овладела городом Шопрон. Там были взяты в плен последний премьер-министр хортистской Венгрии генерал-полковник Лакатоши Гейзе, государственные секретари Мочари Даниэль, Киш Андре и комендант города полковник Надьюра.

Стремительный марш-бросок к столице Австрии. За Гимберг, на ближних подступах к Вене, развернулись ожесточенные бои. Гитлеровцы бросили в атаку против пехотного полка Левина больше десятка танков.

Несколько часов длился этот бой. У нас вышли из строя по два орудия 4-й и 7-й батарей, погиб расчет [247] гаубицы 6-й батареи. Смертью храбрых пал мой старый друг Гончаров Иван Николаевич, тяжело ранило старшину Н. Г. Давыдова. Они вели из гаубицы прямой наводкой огонь по вражескому дзоту. Подавили его. Но и сами не убереглись.

Гитлеровское командование основательно укрепило подступы к Вене. Орудия ПТО, закопанные в землю танки (кроме подвижных танковых групп), пулеметные точки, дзоты — все это встречалось на каждом шагу, все стреляло, плевалось смертью.

Особенно неприступной казалась господствующая высота 255,6. Обойти ее мешали здания и завалы с засевшими в них автоматчиками.

Неоднократно наши пехотинцы поднимались в атаку и каждый раз откатывались назад.

Подполковник Космачев вызвал командира 3-го дивизиона майора Коваля.

— Надо что-то предпринять. Может, пошлем на высоту разведчиков?

— Зачем разведчиков? — Коваль с минуту обдумывал предложение командира полка. — Туда нужен опытный командир. Сделаем так, товарищ подполковник. На высоту пойду я. Прошу подчинить мне кроме моего дивизиона дивизион тяжелых пушек, и я подавлю все огневые точки противника.

— Это опасно, Коваль.

— А где сейчас не опасно? — Майор усмехнулся. — Если немцы не обнаружат меня, особой опасности нет. Следите за мной. В случае чего... Ну, сами понимаете...

Коваль пополз на высоту 255,6. Его сопровождал телефонист. Через полчаса майор вызвал свои батареи, сообщил им данные. Потом связался с командиром приданного дивизиона, передал и ему исходные данные.

Артиллеристы открыли огонь. Коваль вел наблюдение, корректировал их стрельбу.

Шесть орудий противотанковой артиллерии врага были разбиты. Коваль видел точную работу тяжелых пушек. Его дивизион так же старательно бил по неприятельским пулеметным точкам. Пять станковых и четыре ручных пулемета были уничтожены за полчаса.

После этого майор Коваль передал командиру стрелкового полка:

— Можно поднимать в атаку. [248]

К вечеру наша пехота подошла к окраине Вены. Это было 6 апреля.

Ночью связные принесли дивизионную газету. В ней опубликовано обращение Военного совета фронта «К войскам 3-го Украинского фронта!». Это программа наших действий.

«Напряжем все силы, соберем всю свою волю, чтобы приблизить час окончательного разгрома проклятого гитлеризма... Пусть скорее взовьется над поверженным Берлином знамя нашей победы», — говорилось в обращении.

Намечаю план политической работы на дни штурма. Созываю политработников, читаю им обращение Военного совета, даю указание о том, что необходимо сделать утром:

— Наша задача — разъяснить личному составу, что мы пришли сюда с великой освободительной миссией, что бойцы Советской Армии — воины-гуманисты. По поведению каждого из нас местное население будет судить о стране Октября, о родине Ильича.

Товарищи поняли меня правильно и с утра провели в подразделениях необходимую разъяснительную работу.

Штабы полка и дивизионов разместились в большом четырехэтажном доме. Майор Корольков настолько осмелел, что притащил сюда весь свой тыл. А ведь это передний край. Возле дома стоят наши орудия. Южнее — изрытое глубокими ямами поле; в ямах — огневые Позиции минометных батарей. В соседнем доме расположилась пехота нашей дивизии, а в следующем — немцы.

Неприятель ведет пулеметный огонь по нашим орудиям. Откуда-то бьет вражеская батарея тяжелых орудий. Снаряды рвутся на площади, в домах. Несколько зданий горят.

Прижимаясь к домам, делают частые перебежки наши пехотинцы. Продвигаются они пока что медленно, словно бы только примеряются к будущим броскам.

Прикрываясь щитом, расчет Голубитченко толкает орудие вперед. Кто-то кричит:

— Целься в окна. Не давай фашистам вести огонь!

Голубитченко бьет. Снаряды рвутся с громким треском, один из них влетел в окно. Через полминуты из комнаты повалил дым. Пехотинцы бегут к дому. Несколько бросков ручных гранат. Голубитченко бьет по верхним [249] окнам: в нижних этажах идет рукопашная схватка, можно попасть по своим.

В улицу втягиваются наши танки. Танкисты выискивают цели. Несколько выстрелов по окнам, и танки медленно ползут вперед. И так шаг за шагом.

Бой идет до позднего вечера. В первый день мы продвинулись немного. 3-й полк занял 463-й квартал и улицу Бург; 8-й полк — 479-й квартал; 11-й полк — кирпичный завод в районе Видер. Космачев говорит по радио с командирами дивизионов, дает указания на завтра.

— Надо усилить темп огня, — кричит он в трубку.

Вечером замполиты дивизионов доложили о потерях за день. Ранено 32 человека, в том числе 6 командиров огневых взводов, 4 командира орудий.

Космачев отдает распоряжение начальнику штаба полка Фендрикову сделать перестановку офицеров, немедленно назначить новых командиров батарей.

— Сходите во второй, — Космачев бросил на меня мимолетный взгляд. — Посмотрите на месте, кого из сержантов можно поставить на должность командиров взводов.

Взяв автомат и два диска, иду во 2-й дивизион. Пробираюсь какими-то закоулками. Меня догоняют пожилой сержант с большими рыжеватыми усами и молоденький солдат из 11-го гвардейского стрелкового полка. С этой частью наш 2-й дивизион. Спрашиваю:

— Не видели пушек-дивизионок?

— Видели. Одна стояла рядом с нашим КП.

Перебегаем улицу. Из окон одного дома раздается автоматная очередь. Прячемся за угол дома.

— Утром шли, спокойно было, — сказал сержант.

Он с минуту подумал. — Тут есть еще один обход. Вы отвлеките немца, а я проберусь к дому, шугану его.

Минут через десять мы услышали стрельбу в доме. Бежим туда. Большой зал с балконом. Сержант стоит на балконе. Возле него убитый гитлеровец. Неожиданно из боковых дверей выскакивают три немца, бросаются к сержанту. Вскидываю автомат, даю длинную очередь. Одновременно со мной стреляет и молодой солдат.

С фашистами покончено. Сержант, вытирая вспотевший лоб, говорит:

— Спасибо, товарищ гвардии подполковник. Получилось все так неожиданно... [250]

Снова переходы. Теперь идем уже более осторожно. Выходим на узкую улочку. Дома с обеих сторон горят. Сержант показывает на противоположную сторону улицы.

— Вон там утром стояла дивизионная пушка, с четырьмя бойцами. Я, когда шел в штаб, заходил к ним. Командир орудия старший сержант, невысокий такой, но шустрый.

Мы простились.

Дыму столько, что не продохнешь. Чувствуется и жаркое дыхание огня. Минут двадцать передвигаюсь от одного дома к другому.

Орудие появляется из-за угла. Четыре солдата катят его по мостовой стволом вперед. Второе орудие в это время ведет огонь по домам, в которых сидят немцы.

Вместе с солдатами толкает орудие и парторг дивизиона старший лейтенант Герасименко. Лицо закоптелое, потное.

— Вот, помогаю ребятам, — кричит он, заметив меня, и словно бы оправдывается в том, что делает сейчас. — В расчете Курмахина осталось только три человека.

— Надо сходить к пехотинцам, — кричу я Герасименко, — попросить у них помощи. Пусть дадут хоть двоих солдат на орудие.

— Был. Обещали. — Герасименко махнул рукой вперед. — У них тоже не густо. Вон впереди нас взвод пехотинцев, а в нем...

Впереди человек двенадцать короткими перебежками подбираются к дому, где засели гитлеровцы. Курмахин наводит свое орудие на вход в дом, с первого же выстрела разбивает дверь, потом бьет по окнам нижнего этажа. Пехотинцы врываются в нижний этаж. Кто-то из них бросает возле дома дымовые гранаты. Пока дым не поднялся, Курмахин бьет и по верхним окнам. Потом весь дом заволакивается дымом. И в этом дыму слышны частые автоматные очереди.

Минут через двадцать прибегает пехотинец, молодой парень с белозубой улыбкой.

— Братва, толкай пушку вперед! С этим домом закончили. С десяток фашистов ухлопали, троих взяли в плен.

Спрашиваю Герасименко:

— Политинформацию проводили?

— Была, — откликается Курмахин. — Старший лейтенант [251] Герасименко рассказывал о боях под Берлином. Нам нельзя отставать.

Он командует:

— Второе орудие вперед. Первому передышка.

Рассказываю солдатам об итогах вчерашнего наступления частей нашей дивизии, о соседях. Но вот передышка окончилась — командир батареи старший лейтенант Скориков подал команду двигаться вперед.

Весь день ходил я от орудия к орудию, рассказывал последние новости, говорил об обращении Военного совета фронта. Вечером разыскал штаб полка. Он перебрался в П-образный квартал, полностью освобожденный от фашистов.

Виктор Туриев где-то достал огарок свечи. Пишу политдонесение. Сегодня у нас большие потери. Убито три человека, ранено восемь, в том числе командир 6-й батареи старший лейтенант Н. А. Заброда, командир огневого взвода 6-й батареи лейтенант И. И. Щербаков. Тяжело ранен Вася Голубитченко. Из санчасти сообщили, что он получил несколько ран: в живот, ногу, спину и голову. Выживет ли?

Игорь Гринберг помогает мне, диктует:

— Командир взвода управления второго дивизиона лейтенант Пазухин в расположении дивизиона поймал шпиона с радиостанцией. Немец передавал сведения о продвижении наших частей.

Отличился командир орудия восьмой батареи комсомолец Пергель. Его орудие уничтожило две автомашины с боеприпасами. Под вечер гитлеровцы начали контратаку. Пергель разогнал их. Около орудия осталось двадцать пять трупов немецких солдат.

— Сержанта Пергеля надо представить к награде, — говорю Игорю. — Передай начальнику штаба весь материал.

— Хорошо.

Игорь продолжает:

— Наводчик седьмой батареи комсомолец Ермаков разбил немецкое орудие ПТО и уничтожил десять гитлеровцев. В этом бою Ермакова ранило. Но он остался в строю. Только вечером ушел в санчасть.

Вмешивается Горбатенко. Он сегодня был в 1-м дивизионе весь день. [252]

— По первому дивизиону следует отметить солдата Микояна и ефрейтора Коробова. Оба они во время наступления действовали отважно. Микоян уничтожил сегодня пять гитлеровцев, а Коробов троих убил и двух взял в плен.

Недалеко от нас работает помощник начальника штаба полка капитан Каракунов. Он давно уже прислушивается к нашему разговору, хочет что-то сказать. Наконец не выдерживает:

— Можно и мне добавить? Запишите: разведчик штабной батареи сержант Николай Рождественский во время выбора нового наблюдательного пункта обнаружил немецкого снайпера. Этот снайпер утром успел убить двух наших солдат. Рождественский метким выстрелом снял его. Снайперскую винтовку, как доказательство, доставил в штабную батарею...

Всего за этот день мы отметили более двадцати подвигов солдат и сержантов. Завтра утром политработники расскажут о них всему личному составу.

К утру части нашей дивизии продвинулись далеко вперед, заняв несколько больших кварталов. Штаб полка разместился на втором этаже большого дома. К нам пришли начальник политотдела корпуса гвардии полковник И. В. Новиков и начальник политотдела дивизии гвардии полковник Н. В. Ляпунов. Оба — черные от копоти.

— В третьей батарее сегодня не проведена политинформация. Это совсем плохо, — недовольно говорит Новиков. — Солдаты должны быть в курсе событий. Каждый день. Несмотря ни на какие обстоятельства. Разберитесь. И если виноват замполит первого дивизиона — накажите.

— Есть. Политинформацию проведу сам.

— Особо отличившихся немедленно представляйте к награде. Подготовьте материал для листовки.

Я показываю свое политдонесение и список отличившихся.

— О них сегодня и надо говорить на политинформациях. В каждой батарее.

— Хорошо.

С разрешения старших начальников иду в 3-ю батарею. Там парторг 1-го дивизиона старший лейтенант Джаркимбеков проводит политинформацию. Делает он это так. Орудийный расчет выкатывает из-за угла дома гаубицу для ведения огня вдоль улицы. [253]

— Нажимай, товарищи! — говорит Джаркимбеков, толкая вместе с солдатами гаубицу. — Сегодня наши захватили арсенал. Второй дивизион возле центра. Мы отстаем.

После нескольких выстрелов командир батареи командует:

— Орудие в укрытие!

Расчет тянет орудие за угол дома. Здесь маленькая передышка. Батарейцы ждут, пока последует новая команда открыть огонь.

— Как же так опростоволосились, парторг дивизиона? — говорю я с упреком Джаркимбекову. — Не удосужились побывать в третьей батарее раньше начальства.

— С самого утра свободной минуты не было. Постоянно передвигаемся. В первой и второй успели провести...

Парторг батареи старшина Макаров улыбается:

— Мы сами сегодня информируем фашистов. Снарядами. С самого восхода солнца. Даже завтракали попеременке. Один ест, остальные ведут огонь. Так и менялись. — Он снова засмеялся. — До меня еще очередь не дошла.

— Но вот нашли же выход. В промежутках между стрельбой.

Джаркимбеков удивленно приподнял свои густые черные брови:

— Да ведь такую политинформацию то я, то старшина Макаров с самого восхода солнца проводим. Я думал, речь идет об обычной, когда надо собрать всех и говорить полчаса.

— Ну, для таких политинформаций у нас сейчас нет времени...

Весь день 9 апреля шел ожесточенный бой. Мы пробивались к главным объектам города — академии, управлению городских железных дорог, парламенту и Монетному двору.

Центр города. Почти рядом Дунайский канал. 3-й гвардейский полк и наш 3-й дивизион находятся в 392-м квартале, 8-й полк и 1-й дивизион — в районе железнодорожного моста. 11-й полк и 2-й дивизион — в 391-м квартале на берегу канала.

Против нас действуют части танковой дивизии «Райх», 11-й учебный батальон «СС», 130-й пехотный полк и 204, 223, 227, 284 и 400-й зенитный дивизионы. [254]

«Вена — один из красивейших городов мира» — так написано в учебниках географии. Где же эта красота? Повсюду серые, темно-серые и коричневые дома, громадные, безвкусные коробки. Узкие, кривые улочки. «Вена утопает в садах» — говорится в тех же учебниках. Мы идем центром города и не встречаем не только садов и скверов, даже отдельных деревьев. Впрочем, нам не до этого.

Стоим в подъезде огромного темно-серого дома. Эта улица выходит на набережную канала. Немецкий снайпер держит под обстрелом всю улицу. Бежит пехотинец. Мы кричим ему:

— Куда? Вернись, снайпер бьет!

Но пехотинец не слышит нас. Или не обращает внимания на крик. Мало ли кто кричит во время боя. Все кричат. Пехотинец продолжает бежать. Еще один прыжок, и он будет в безопасности.

Но вдруг пехотинец взмахивает руками и падает на асфальт.

— Ох, бедняга! — сожалеет Герасименко. — Надо же так. В самом конце войны.

Что-то надо предпринять. Нельзя оставить снайпера безнаказанным. Разведчики 2-го дивизиона пробираются поближе к каналу, чтобы выследить вражеского снайпера.

Елизаров, Березин и группа солдат управления дивизиона выталкивают со двора несколько немецких автомашин, ставят их поперек улицы. Фашистский снайпер со злости бьет по стеклам кабин.

Подходит женщина-австрийка. Тощее, узкое лицо, большие очки в роговой оправе. Назвала себя журналисткой. С женщиной старик. На чистом русском языке он сообщает нам, что до революции был в России, жил в Санкт-Петербурге.

— Помогите нам, господа офицеры.

— В чем дело?

— Там, в бункере, полно граждан Вены. Пришли пять солдат. Под видом осмотра бункера — нет ли в нем немцев — обыскивают население. Отбирают ценности.

— Не может быть! — убежденно произнес Герасименко. — Сейчас разберемся.

Мы спустились в бункер и увидели пятерых мародеров, одетых в форму советских солдат. Это оказались власовцы. [255] Мы арестовали их и отправили в соответствующие органы. Старик перевел мои слова своим землякам:

— Эти пятеро не были солдатами Советской Армии. Это фашисты и предатели, служившие в армии подлет Власова. Вы хорошо сделали, что обратились к нам. Бандиты получат по заслугам. Запомните: наша армия из трогает имущества мирного населения. Она не воюет с женщинами, детьми и стариками. Советская Армия не допустит насилия со стороны разных темных элементов.

— Мы благодарим в вашем лице всю Советскую Армию. Мы рады видеть вас в старой, доброй, музыкальной Вене, — сказал старик австриец.

* * *

Наше соединение форсирует Дунайский канал. Гитлеровцы усиливают сопротивление. У них появились новые части из дивизии «Мертвая голова». Весь участок нашей дивизии обстреливается вражеской артиллерией.

Батарейцы подтаскивают пушки к каналу и, стреляя прямой наводкой, прикрывают пехотинцев, переправляющихся через канал.

Особенно упорным был бой в районе железнодорожного моста. Снова отличился командир первого орудия 1-й батареи старшина И. И. Федоров. Его расчет разогнал большую группу гитлеровцев, пытавшихся помешать продвижению нашей пехоты. В этом бою Ивана Ивановича тяжело ранило.

Федоров пришел в наш полк еще на западном направлении 11 августа 1941 года. Орудийный номер, наводчик, командир орудия — вот его боевой путь. Иван Иванович Федоров награжден орденом Красного Знамени. На стволе его пушки десять звездочек, заработанных им в боях с неприятельскими танками и бронетранспортерами...

Игорь Гринберг сокрушается:

— Это самый лучший комсомолец полка. Он да еще Володя Чуйко. Самые умелые истребители немецких танков.

11 апреля шел бой в саду Пратер, в лагере Хаусе. Труднее всего было ночью. Днем гитлеровцы где-то прятались, а ночью, как ворье, пытались нападать на наши тылы. [256]

Наш правый сосед вел переправу на западный берег Дунайского канала медленно. Ночью гитлеровцы решили этим воспользоваться и предприняли отчаянную попытку отрезать нас от остальных частей.

Начальник инженерной службы дивизии майор Алпатов получил задание от командира дивизии — принять все меры для сохранения моста через Дунай. Намечалась переправа дивизии через реку.

Майор Алпатов подобрал группу опытных саперов из 14-го гвардейского саперного батальона. В группу вошли старший сержант Д. Филиппов, младший сержант А. Королев, ефрейтор И. Поливода и рядовой И. Свиридов. Алпатов подробно рассказал им о подходах к мосту, произвел предварительную разведку. В тот день саперный батальон вместе с 3-м стрелковым батальоном 8-го полка по трубам, по глубокому рву, ведущему вдоль полотна железной дороги, вырвались на берег Дуная. В этом тяжелом бою майор Алпатов погиб.

Сохранить мост было приказано также и командиру 3-го дивизиона гвардии майору Ковалю. Он посоветовался со своими заместителями — капитанами Елизаровым и Березиным: что они скажут?

Все сошлись на одном: придется вырваться вперед, подъехать к мосту раньше пехоты, развернуться как можно быстрее и открыть огонь по западному берегу — разогнать гитлеровцев, охраняющих этот объект.

Бой за Венский мост был последней упорной схваткой с гитлеровскими частями, оборонявшими столицу Австрии.

Сопротивление фашистов подходило к концу. Почти весь город был уже в наших руках. Пока мы пробивались через центр на северо-запад, к Флорисдорфу, 5-й гвардейский танковый корпус вышел на северную окраину города. 46-я армия со своими танковыми корпусами, ведя наступление по левому берегу Дуная, также приближалась к мосту. Рядом с нами к намеченной цели шли части 20-го гвардейского корпуса нашей 4-й армии. А на самой реке отважно действовали моряки Дунайской флотилии.

Дивизион Коваля одним из первых пробился в район моста. Офицер развернул свои батареи несколько севернее моста, откуда были хорошо заметны огневые точки противника на левом берегу Дуная. Несколько неприятельских танков, превращенных в неподвижные огневые точки, [257] оказывали нашим пехотинцам сильное огневое противодействие.

Коваль обрушил на эти танки огненный ураган. Бой шел всю ночь.

С 12 на 13 апреля четверка отважных саперов под командой сержанта Дмитрия Филиппова пробралась к мосту, чтобы разминировать его и спасти от взрыва.

Шаг за шагом по упорам пролетных мостовых строений пробирались Филиппов, Поливода, Королев и Свиридов. Внизу плескались холодные волны Дуная. Часто рвались снаряды, настойчиво посвистывали пули. Филиппов обнаружил тайник с взрывчаткой, обрезал шнуры. Затем саперы нашли еще несколько таких тайников.

Итак, мост спасен от взрыва, но он еще не очищен от гитлеровцев. Левая часть его все еще была под их огневым воздействием.

Коваль усилил огонь батарей. Под их прикрытием группа саперов Карпова и солдаты 3-го батальона 8-го гвардейского полка ползком пробрались на левый берег.

Гитлеровцы несколько раз пытались сломить упорство гвардейцев, засевших на левом берегу возле моста, но атаки их были безуспешными. Огонь пушек Коваля не давал фашистам добраться до пехотинцев.

Орудийные расчеты целые сутки не отходили от пушек. А 13 апреля бой достиг, как говорят, высшей точки накала. Всеми владела только одна мысль: не допустить гитлеровцев до моста. Парторг полка Горбатенко, в одной гимнастерке, без фуражки (где-то потерял), носился по огневым, кричал солдатам:

— Давай, хлопцы, давай! Это же последний бой в Вене!

Ранило Коваля. Но он отказался идти в санчасть.

— Пока не выполню поставленную задачу, в санчасть не пойду.

К полудню гитлеровцы прекратили огонь с левого берега. По мосту устремились наши пехотинцы. Вскоре над Веной взвился красный флаг.

Через несколько дней Указом Президиума Верховного Совета СССР было присвоено высокое звание Героя Советского Союза командиру 3-го дивизиона нашего полка гвардии майору Александру Моисеевичу Ковалю и командиру 8-го гвардейского стрелкового полка нашей дивизии [258] гвардии полковнику Ивану Никифоровичу Панченко. Сержант Дмитрий Филиппов был награжден орденом Ленина, его товарищи — орденами Отечественной войны и Красной Звезды.

У меня сохранилась фотография из газеты 3-го Украинского фронта «Советский воин» от 29 апреля 1945 года. Вот текст под этой фотографией:

«Четверка отважных саперов под командованием гвардии сержанта Дмитрия Филиппова ночью скрытно пробралась в расположение врага, захватила мост через Дунай, разминировала его и удержала в своих руках до прихода нашей пехоты. На снимке: герои-саперы (слева направо) гвардии ефрейтор И. Поливода, гвардии сержант Д. Филиппов, гвардии младший сержант А. Королев и гвардии красноармеец И. Свиридов».

4-я гвардейская Краснознаменная Апостоловская стрелковая дивизия получила второе наименование — Венская.

* * *

Тишина. Ни одного выстрела. Чистое апрельское небо не бороздят вражеские самолеты. И только во многих местах огромного города все еще дымят развалины зданий. Наши саперы тушат пожарища, стремятся спасти от полного разрушения памятники мировой культуры.

За одни сутки фронт откатился далеко на запад. Наши танковые корпуса лавиною ринулись к Санкт-Пельтену, Амштеттину и Линцу.

Уходим и мы. Космачев горделиво любуется видом своего полка. Стоит у головной машины и, как обычно, напевает свое любимое: «И когда за туманами...»

Подходят командиры дивизионов капитаны Андрей Авраменко, Леонтий Литашов, Федор Березин (он заменил раненого Коваля). Докладывают:

— К маршу готовы!

Космачев отдает последние распоряжения.

— Первая остановка в Вайндлингбахе. Командир корпуса разрешил нам сутки отдыха. Приведем все в порядок, потом...

Он не сказал, что будет потом. Да и трудно сказать. Война подходит к концу. Наши войска ведут бои на ближних подступах к Берлину. И может статься, что через [259] сутки мы форсируем Дунай и помчимся к границам Чехословакии. Ну, а пока отдых...

— В солнечном Вайндлингбахе, — добавляю я, вспомнив, что только вчера в одном из венских домов видел открытку с такой надписью. — Не забудьте: мы останавливаемся на отдых в знаменитом Венском лесу. Говорят, там каждое дерево поет.

— Ох-хо-хо! — задорно произносит Горбатенко. — Всю жизнь мечтал провести веселую ночь в Венском лесу.

Венский лес. Места, где широко лилась музыка Иоганна Штрауса. Отдых, отдых. А солдаты ворчат:

— Зачем нам отдых? Мы не устали. Надо гнать фашистов, гнать без передышки.

Меня срочно вызывают в политотдел дивизии. С хорошей улыбкой Космачев говорит:

— Вы раньше моего узнаете, что предстоит нам на завтра...

В маленькой комнатке накрыт стол. Несколько бутылок красного вина и легкая закуска. Значит, не будет обычного делового совещания.

Из соседней комнаты выходит Ляпунов.

— Ну, вот, настало время и расставаться, — произнес он, и голос его на какое-то мгновение дрогнул. — Большой путь прошли мы вместе.

Николай Васильевич Ляпунов в нашей дивизии с августа 1941 года. Вместе с ней он прошел все дороги войны от сражений возле Соловьевой переправы на Днепре до Венского леса.

— Что случилось?

— Уезжаю, друзья, в Москву на учебу. — Он улыбнулся. — Пришло время учиться.

Поднимаем бокалы, желаем Николаю Васильевичу всяческих успехов.

* * *

Спустя несколько дней мы вышли на Дунай в районе города Тульн и заняли оборону. Первого мая командир дивизии генерал Парфенов вручил полку сразу две реликвии — гвардейское Знамя и орден Александра Невского. Это награды за разгром танковой группы врага в районе Секешфехервара. Их принимает новый командир части полковник Василий Андреевич Артемов.

Второго мая над Берлином водружено Знамя Победы. [260]

Мы дали последние залпы. В журнале боевых действий полка последняя военная запись: «Огонь по участку станции Ваграм. Уничтожено до 50 солдат противника...»

Вечером 8 мая останавливаемся в маленькой лесной деревушке Лаигегг. Спрашиваю Артемова:

— Какая боевая задача на завтра? Что сказать солдатам на утренней политинформации?

Полковник разводит руками:

— Нет пока боевой задачи. Разве что ночью получим приказ командира дивизии. А сейчас — отдых.

Воспоминания о годах войны, о семье, думы о завтрашнем дне не дали мне уснуть. И вдруг густой торжественный голос диктора Юрия Левитана о нашей победе, о конце войны заполнил комнату. Гитлеровская Германия капитулировала!

В соседней с нами комнате кто-то торжествующе кричит:

— Ура!

Бросаюсь туда. Разведчики 34-й гвардейской дивизии подбрасывают меня сильными руками...

— Ура! Война окончена!

В комнату входит Артемов. Разведчики качают и его. Бравый старшина запевает победную песню, и ее тотчас же подхватывают все.

* * *

На большом поле, недалеко от австрийского города Санкт-Пельтен, в боевом строю стоят солдаты и офицеры 4-й гвардейской Краснознаменной Апостолово-Венской стрелковой дивизии.

Идет митинг, посвященный окончанию войны. Выступают прославленные командиры, старые солдаты-гвардейцы — участники ожесточенных боев под Смоленском и Ельней. Говорят гвардейцы, умножившие славу дивизии в наступательных боях под Сталинградом, на реке Миусс, на Днестре, под Будапештом — и в Вене. О великой любви к нашей социалистической Родине, к великой партии Ленина говорят воины. Это они, дети и внуки Ильича, выдержали в борьбе с врагом самые большие испытания, какие могут только выпасть на долю человека.

О Родина-мать! Великая земля братских народов Союза Советских Социалистических Республик! Прими нашу [261] горячую сыновнюю любовь, наш гвардейский глубокий поклон.

...Парад. Реют гвардейские знамена, омытые кровью погибших товарищей. Идут гвардейцы, самые обыкновенные солдаты нашей Родины. Вот они, герои боев: Иван Федоров и Василий Голубитченко, Степан Курмахин и Алексей Шевцов, Владимир Кравченко и Вячеслав Голенков, Владимир Чуйко и Алексей Мусин, Афанасий Дубина и Иван Ткачук.

Впереди них шагают прославленные в боях командиры — Анатолий Чернышев и Василий Наконечный, Адам Швед и Георгий Костоломов, Леонтий Литашов и Александр Коваль, Федор Березин и Григорий Елизаров.

И вместе с ними, в одном строю, незримо идут и те, кто не дошел до последнего ратного рубежа, но так много сделал для Победы...

Идут победители. Идут обыкновенные гвардейцы. Поступь их тверда и несокрушима. И нет такой силы, которая смогла бы остановить их в этой могучей поступи.

Нет. И не будет.