«Здравствуйте, дорогие братушки!»
Знойный августовский день. Прошедший недавно сильный дождь сегодня кажется приятным сном.
Воздух раскален, и дышать трудно. Ни одного дуновения ветерка. Прибрежные деревья, опустив посеревшие от пыли листья, дремлют в истоме.
Сижу на берегу реки Турунчук и смотрю на оживленную возню солдат в воде. Турунчук быстро катит свои желтые воды в Черное море, торопится на поворотах, шумит в узких местах, завивая большие воронки в заводях. Собственно, Турунчук не самостоятельная река, а рукав Днестра. Южнее Тирасполя, совсем недалеко от места, где мы сейчас находимся, Днестр делится на два рукава, почти одинаковые по ширине. Правый — это сам Днестр, а левый — Турунчук. Между рукавами широкая пойма, поросшая буковым лесом, и знаменитые днестровские плавни.
Перед нами на правом берегу Днестра раскинулось молдавское село Толмаз. Ниже, по течению, такие же большие села Чобручу и Рэкауцы. По правобережью проходит линия немецко-румынской обороны.
Напротив нас румынские части. Румыны ведут себя тихо, за неделю — ни одного выстрела. Наши солдаты спокойно разгуливают по левому берегу Днестра, загорают, купаются, поблескивая в ослепительных лучах солнца бронзовыми спинами. Под видом купальщиков наши разведчики плавали к правому берегу, но по ним не стреляли. Кто-то из румын крикнул на ломаном русском языке:
— Эй, Иван, когда наступать будешь?
Ответил Володя Кравченко:
— Когда прикажут.
За несколько дней до начала прорыва мы решили провести проверку боевой готовности личного состава полка. Комиссия из наиболее опытных офицеров, сержантов и рядовых коммунистов придирчиво осмотрела материальную часть, провела ряд бесед с воинами.
На заседании партийного бюро части я доложил результаты проверки. И хотя активисты сами работали в [195] комиссии, основательно разобрались во всем, обобщенный материал выслушали внимательно.
В нашем полку насчитывалось к тому времени более 250 членов и кандидатов партии и около 130 комсомольцев. Это почти две трети всего личного состава. Только за восемь месяцев 1944 года в члены партии было принято 54 человека и 76 стали кандидатами.
В моей памяти крепко засели слова первого комиссара полка Павла Семеновича Барстока, сказанные им 29 апреля 1943 года: «В 1941 году, когда мы собрались выбирать партийное бюро части, нас было всего пятнадцать человек. А за период тяжелых боев с врагом мы выросли в несколько раз, окрепли. Это важнейший момент в работе нашей парторганизации».
Коммунисты полка — опытные воины, прошедшие славный боевой путь от Ельни и Тихвина до Днестра. У нас сложился крепкий костяк младших командиров. Я. И. Юдин, В. И. Макаров, А. Т. Дубина, В. Е. Голубитченко, Н. Г. Давыдов, Г. Т. Васин, С. А. Курмахин, И. И. Федоров — всегда впереди, во всем показывают пример служения Родине, выполнения своего воинского и партийного долга.
На заседании бюро мы наметили подробный план политико-воспитательной работы на время наступления и преследования противника. Каждый из нас хорошо понимал, что перед нашей армией ставится великая миссия — освободить народы Европы от фашизма. Поэтому все бойцы, а коммунисты в первую очередь, должны высоко нести звание советского воина-интернационалиста.
...Каждую ночь к нам переправляются перебежчики. По одному, по два, а то и целыми группами. «Долой «разбой» (войну), — говорят румынские солдаты, поблескивая черными глазами. — Руманешти воевать за Гитлера не хочет. Румын хочет домой. Дома хозайка кушать нет чего».
На рассвете 20 августа я обошел батареи, которые должны переправляться через Днестр вместе с пехотой. Артиллеристы готовы к наступлению. Уже в который раз они спрашивают, скоро ли начнется настоящее дело.
Недалеко от наших огневых позиций стоят саперы. У них также все готово к прорыву: с первым же залпом артиллерии саперные подразделения начнут наводить понтонный мост для артиллерии и танков. [196]
Ко мне подошел парторг 8-й батареи Григорий Трофимович Васин, коренной уралец, житель деревни Шумиха, Свердловской области. Сержант в обычное время нетороплив, рассудителен, а в бою упорен и смел. Особенно отличился он в бою под Мариенфельдом и Новой Одессой.
— Разрешите открыть митинг? — спросил Васин.
— Начинайте.
На поляне возле орудий выстроились солдаты батареи.
— Товарищи! Нам приказано прорвать оборону врага на западном берегу Днестра. — Сержант на какое-то мгновение задумался, затем продолжал: — Настала пора полностью очистить нашу землю от фашистской нечисти. Разрешите от вашего имени заверить командование: восьмая батарея с честью выполнит боевое задание. Что касается нас, коммунистов, то мы будем впереди, на самых ответственных участках сражения.
После Васина выступали солдаты и сержанты. Они говорили мало, но горячо, взволнованно, торжественно клялись с честью выполнить свой воинский долг, беспощадно громить гитлеровские полчища, освободить народы Европы от фашистского рабства.
Мы знали, что нашей дивизии при поддержке четырех артиллерийских минометных полков предстоит прорвать оборону противника на двухкилометровом участке.
И вот в назначенный срок по всему Приднестровью прокатился орудийный грохот. Мы сидим на помосте, на самой вершине высоченного бука. Это наш наблюдательный пункт. Отсюда как на ладони видны село Толмаз и река Днестр. Залпы орудий следуют беспрерывно. Медленно оседает высокая колокольня в Толмазе, поднимая вверх клубы белой пыли. По реке уже снуют лодки — саперы тянут понтоны, наводят переправу.
По плану артиллерийского наступления мы должны были вести огонь по обороне противника 45 минут. Но уже через полчаса с передовых пунктов передали:
— Пехота бросилась к переправам.
Наши радисты, шедшие вместе с передовыми подразделениями, попросили:
— Прекратите огонь по Толмазу.
Батареи умолкли. Космачев спросил у командиров дивизионов по радио:
— Где вы находитесь? [197]
— За Толмазом, — ответили они. — Выбрались на горки, наблюдаем. Противник отступил.
— Все батареи на правый берег! — приказывает Космачев.
Перебрались туда и мы. Прикрытие с воздуха надежное, поэтому не видно ни одного вражеского самолета. Мы быстро идем на бугры. Перед нами бескрайняя бессарабская степь.
Пехотинцы строятся в походные колонны. Наши батарейцы садятся на автомашины.
— В Румынию!
— На Бухарест!
Под вечер в районе деревни Поновка появились первые группы противника и около десятка танков, в том числе несколько «тигров». Немецкое командование пытается организовать сопротивление. Три «тигра» выползают на бугор и открывают огонь по колонне пехотинцев. Те сразу же рассыпаются в цепь.
Навстречу танкам мчатся батареи нашего полка и еще чьи-то орудия. Разворачиваются к бою. Кто-то кричит:
— Эй, замполит двадцать три! Куда?
Оборачиваюсь. И не верю своим глазам: передо мною — подполковник Миичонок.
— Устиныч! Какими судьбами?
Обнимаемся.
— Воюю. Вон против «тигров» мои зверобои пошли. Сейчас зададут им...
Мимо нас проносятся самоходки. ИСУ-152. Они открывают огонь по «тиграм». Один из танков сразу же вспыхивает ярким пламенем. Остальные пятятся.
И снова команда:
— По машинам!
Прощаюсь с Минчонком:
— Ну, бывай жив, Устиныч! До новой встречи.
— До новой.
Крепко жмем друг другу руки. Хороший человек Михаил Устинович, прекрасный друг. Больше года работали мы вместе. Сейчас Минчонок командует истребительно-противотанковым артиллерийским полком.
Он бежит к своей машине. Смотрю ему вслед. Перед тем как сесть в машину, подполковник оборачивается и машет рукой. [198]
— Встреча — в Вене!..
Но встретиться с Михаилом Устиновичем не довелось. На следующий день я увидел его ординарца. Лицо расстроенное.
— В чем дело? — спрашиваю.
— Подполковника нашего убило...
Он махнул рукой и побежал куда-то. Надо бы задержаться, но я не мог: радио передало, что 2-й Украинский фронт устремился к Бухаресту. Значит, надо торопиться.
Молдаванские деревни как будто уснули в зелени. Пыль на дорогах. Она клубится вслед за колоннами наших войск. Навстречу идет большая группа румынских солдат. Усталые, запыленные, шагают они на восток. Румынский лейтенант поднимает руку, просит нас остановиться. Подходит к нам, щелкает каблуками высоких, с ремешками, сапог.
— Домну колонель-локотенент. Разрешите узнать, где есть русский плен?
В самом деле, где? О пунктах сбора пленных нас не информировали. Видимо, не рассчитывали, что прорыв наших войск будет таким стремительным. Что же сказать этому «локотененту»? Машу рукой на восток.
— Там... В Бендерах.
В каком-то селе снова встретилась группа румынских солдат. Но мы уже не останавливаемся — некогда.
Вот и река Прут. Мост не взорван. Румынам уже не до мостов. Их старая армия развалилась. Они поняли всю глубину того, что сделали раньше, воюя против нас, и теперь готовы помогать нам в борьбе против немецко-фашистских оккупантов.
Переезжаем реку. Это — граница, последний рубеж нашей Родины. Дальше идет чужая, неведомая нам земля. Она расстилается перед нами в жарком августовском мареве, мерцает беленькими домиками в зеленых островках фруктовых деревьев, акаций и каштанов; повсюду видны полоски кукурузы и подсолнухов. Почти совсем нет пшеницы.
Невольно смотрю назад, на оставшуюся позади нашу Родину. Думаю о разрушенных немецко-фашистскими извергами городах и селах, уже встающих из пепла.
У моста я пересел на машину Юдина. Яков Иванович — один из самых старых сержантов. Ему уже сорок восемь. Рязанский колхозник из села Новоселки, он прекрасно [199] знает сельское хозяйство. Сейчас Яков Иванович изучающе поглядывает по сторонам. На остановках берет в руки землю, растирает ее и долго нюхает. С усмешкой посматривает на узкие крестьянские наделы.
— Ну и полоски...
— Единоличники. Чему тут удивляться.
— Как же они работают? Тут и повернуться-то негде.
— Як наши диды, — смеется веселый белозубый солдат из нового пополнения, недавно назначенный в орудийный расчет Юдина.
Прибыли и другие машины батареи. Подходит старший сержант Васин. Ему тоже в диковину отсталая румынская деревня.
— У нас поле глазом не окинешь, — говорит он, — а тут шагнешь — и межа соседа...
И снова марш. Взбираемся на гору. Впереди большая деревня. Останавливаемся на ее окраине, ждем, пока подтянутся все машины. Справа от нас к деревне движется большая колонна солдат.
— Не нравится мне эта колонна, — говорит Коваль. — Правее нашей пехоты не должно быть никого.
Он долго смотрит в бинокль, что-то бурчит себе под нос и вдруг командует:
— Дивизион, к бою! — Потом передает бинокль мне: — Гитлеровцы. Посмотрите.
Да, это была неприятельская колонна.
Батарейцы разворачивают орудия к бою. Дивизион стреляет залпами. Фашисты начинают развертываться для наступления.
Правее нас открывает огонь еще один дивизион. Немецкие пехотинцы бегут вниз по балке. Вскоре они скрываются в лесу. А вражеские автомашины мчатся на полной скорости. Видимо, решили все же проскочить. Коваль открывает огонь по машинам. Две из них вспыхивают. Несколько машин все же прорвались в деревню и ушли на запад.
А в это время первый дивизион нашего полка вырвался далеко вперед. Заместитель командира дивизиона по строевой части капитан А. Т. Дьяченко ехал на головной машине 1-й батареи. Он не спал несколько ночей, а потому подремывал. Шофер неожиданно резко затормозил.
Перед машиной вырос корпус тридцатьчетверки. Откинулся люк, и Дьяченко увидел подполковника. [200]
— Хлопцы! — крикнул танкист. — Вы откуда? Не с Третьего ли Украинского?
— Так точно, товарищ подполковник!
— Ну, а мы с Второго Украинского.
Капитан выскочил из автомашины и лихо козырнул:
— С окружением немцев, значит?
— Выходит, так, — засмеялся подполковник. — Куда путь держите?
— На Бухарест!
— Ого! Тогда нам по пути. Давай жми за нами, капитан.
И танки снова ринулись вперед, взметая облако пыли.
Ночью подъезжаем к какой-то деревне. Коваль остановил дивизион на пригорке, развернул орудия на виднеющуюся вдали деревню.
— Дальше ехать без разведки нельзя, — сказал он и послал группу разведчиков вперед.
До утра нам приказали оставаться на месте. С рассветом мы были уже в деревне. Улица на протяжении нескольких километров загромождена разбитыми немецкими повозками и автомашинами. С грехом пополам пробираемся на другую окраину селения. Там стоит наш танк. Молодой лейтенант попросил нас остановиться.
— Нет ли горючего?
— Ваша работа? — показываю на улицу.
— Вчера под вечер. Вот даже машину поломали, пробивая себе дорогу. Теперь наши, наверное, уже к Бухаресту подходят. Горючего-то дадите?
— Бери, пожалуйста.
Из кузова автомашины солдаты скатили бочку солярки.
— До Бухареста хватит?
— Спасибо. Мне бы своих догнать, а там...
Командир соединения вызывал по радио Космачева и меня к себе в деревню, которая впереди нас. Вот тебе и на... А мы-то думали, обогнали всех. Оказывается, оперативная группа штаба дивизии выскочила вперед. Вскоре выяснилось, что полковник Парфенов специально выехал вперед, чтобы поставить новую задачу.
— Надо захватить Олтеницу, Кэлараши и Джурджу, — говорит он. — В Олтеницу пойдет первый, в Кэлараши [201] — третий, в Джурджу — второй дивизионы со своими стрелковыми полками. На каждую автомашину вам дадут по два отделения автоматчиков. Двигайтесь на полной скорости. На бродячие группы гитлеровцев не обращайте внимания. Бой завязывайте только в том случае, если немцы будут оказывать сопротивление. С румынскими частями в схватку не вступайте: Румыния уже вышла из войны. Наши танки подходят к Бухаресту. А может, вошли уже в город.
...Мчимся по полям Румынии. Мягко шуршат шины студебеккеров. Грохочут повозки пехотинцев. Сейчас нет пеших. Каждое отделение пехотинцев имеет в своем распоряжении повозку, запряженную парой, а то и четверкой лошадей.
27 августа передовой отряд, составленный из автоматчиков 3-го гвардейского стрелкового полка и 3-го дивизиона, столкнулся с большой группой противника, стремившегося задержать наше наступление к румынским городам Галац и Браилов.
Наши воины быстро развернулись для боя и начали разведку сил противника. В это время подошли передовые отряды 8-го и 11-го стрелковых полков с 1-м и 2-м дивизионами нашего артполка.
Противник бросил в бой бронетранспортеры и танки, отбил атаку передовых отрядов. А во второй половине дня гитлеровцы перешли в контратаку.
К вечеру все наше соединение втянулось в бой.
Храбро сражались советские солдаты. Орудийный расчет старшего сержанта Григория Трофимовича Васина первым появился у Балени. Гитлеровцы, заметив только одно орудие, отрезали ему отход. Но Васин и его солдаты и не думали об отходе. Они знали, что вот-вот появятся и остальные пушки батареи.
Васин развернул орудие и открыл огонь. Пока были снаряды, артиллеристы вели беглый огонь и не подпускали противника. Подожгли бронетранспортер. Погибли Федор Нетег и Исаак Кравец. Васин и молодой боец-сибиряк вдвоем бросились на подходивших гитлеровцев и пали смертью отважных.
Бой шел до самой ночи, пока не было окончательно сломлено сопротивление противника. Большая группа немцев сдалась в плен. Только наша часть пленила 140 солдат. Огнем артполка было разбито 23 повозки с [202] разным имуществом и боеприпасами, 12 автомашин, 3 бронетранспортера, 2 танка и самоходное орудие.
Особенно отличились сержанты Степан Курмахин и Анатолий Нестерюк.
Васина и его товарищей нашли уже после боя. Возле их орудия стоял подбитый бронетранспортер, а недалеко от него валялись 30 трупов противника.
28 августа форсируем реку Серет и врываемся в Галац и Браилов. Бои за эти города были скоротечными.
Гитлеровцы поспешно отошли к переправам через Дунай.
За взятие Браилова 3-му гвардейскому стрелковому полку и нашему 23-му гвардейскому артиллерийскому полку было присвоено наименование «Браиловских».
...Большое румынское село. Останавливаемся на обед. Наши орудия возле домов на большой сельской площади, недалеко от церкви.
На площади появились крестьяне. С важным видом подходит к нам человек в полувоенной форме. Блестящие пуговицы, огромные, с ремешками, сапоги. На голове огромная фуражка с длинным лаковым козырьком. Перейдя на строевой шаг, он стучит каблуками, вздергивает подбородок, рапортует по-русски:
— Начальник жандармерии села...
Мы не обращаем на него внимания. Его красное лоснящееся лицо багровеет еще больше, он не знает, что ему делать дальше.
— Можно ли в честь прихода Красной Армии вывесить красные флаги? — спрашивает старый крестьянин.
— Пусть вывешивают, — отвечаю переводчику.
— И еще о земле. Помещик сбежал. Как быть с землей? — спрашивает тот же старик.
— Разрешите, товарищ гвардии подполковник, я им растолкую? — не выдержал ефрейтор Гончаров, стоявший рядом со мной.
Что ж, пожалуй, это хорошо — рассказать о земле устами нашего хлебороба.
— Говори, Иван Николаевич.
И тот рассказал, что земля должна принадлежать тем, кто работает на ней. Помещик же не работал, стало быть, ему ничего и не положено.
— Так вы по-нашенски сделайте: помещика в деревню [203] не пускать, землю разделить промеж трудовиков-крестьян. Вот и весь сказ, — закончил солдат.
На хмурых крестьянских лицах появляются робкие улыбки. Старик опять что-то говорит переводчику.
— Крестьяне утверждают, что жандарм не позволит делить землю.
— Гоните жандармов в шею. — Лицо Гончарова становится злым. — Наши отцы так же поступали в семнадцатом году. Старая власть у вас кончилась. Теперь воля народа выше всего. Ему и решать, как быть дальше. Все в ваших собственных руках...
И снова — вперед, вперед!
Джурджу. Довольно крупный портовый город на Дунае. Напротив — болгарский город Рущук.
Возле меня группа солдат дивизиона. Рассказываю об истории Болгарии, о ее многострадальном и героическом народе-труженике, о его многовековой борьбе за свою независимость.
Ночью 7 сентября пришел приказ о вступлении в Болгарию.
Тихое солнечное утро. Возле причалов стоят большие баржи. Деловито пыхтят маленькие катера. На палубы вкатываем орудия, расставляем их.
И вот наша флотилия двинулась. Мимо мчатся суда Дунайской флотилии. Они раньше первыми достигают того берега. Набережная усыпана народом. Слышится громкоголосое «ура». Выходим на берег. Идем через плотные ряды болгар. Со всех сторон доносятся приветственные возгласы:
— Братушки пришли! Да здравствует Россия! Да здравствует Красная Армия — наша освободительница!
На набережной стоит группа болгарских офицеров. Погоны у них такие же, как и у нас. На фуражках кокарды, какие носили в старой русской армии. На воротниках — петлицы, заимствованные у немецкой армии, Один из офицеров подходит к нам, отдает честь.
— Начальник гарнизона города Русе полковник болгарской армии Кирчев. Добро пожаловать.
— Поблизости есть гитлеровские части?
— Нет.
— А где ваши солдаты? [204]
Полковник широким жестом показывает на берег:
— Все здесь. Вышли встречать своих старших братьев.
В массе болгар наших солдат почти не видно. В гору поднимается автомашина, облепленная людьми. Это местные жители. Они сидят в кузове, висят на подножках, просто идут рядом. Вслед за машиной болгары выкатывают на руках орудие 5-й батареи. Старший лейтенант Лисименко, решительный в бою, сейчас в растерянности. Виновато разводя руками, говорит:
— Что я мог сделать? Не дали прицепить к машине. Просят: окажи честь, дай на руках вытащить пушку Красной Армии. Солдатам батареи не дают подойти к орудиям, все сами делают.
По широкой улице, спускаясь к набережной, движется большая колонна людей, вдохновенно поющих «Интернационал». Над колонной трепещут алые стяги, транспаранты. Впереди важно шагает мальчуган лет одиннадцати-двенадцати и играет на гармонике пролетарский гимн. Рядом с ним идут пожилые, седоусые дядьки.
— Рабочие железнодорожных мастерских, — сообщает кто-то.
Один из представителей говорит, что он председатель заводского комитета профсоюза и что рабочие города Русе приветствуют приход Красной Армии. Этого дня они ждали много-много лет.
Откуда-то появляется поднос с хлебом и высокими, на тоненьких ножках, рюмками. Старый рабочий наливает водку.
— Прошу, дорогие братушки...
Такие встречи выливались в длительные беседы о Советском Союзе.
13 сентября дивизия сосредоточилась в Туртукае. Это небольшой невзрачный городок. Старые дома с маленькими оконцами, узкие кривые улочки. Возможно, так выглядит только старый город?
Останавливаемся на окраине. Хозяин — рабочий какого-то местного предприятия кустарного типа — извиняется за бедность жилища, подает на стол кислое вино и бобы, усиленно сдобренные красным перцем и луком.
— Братушки, извините ради всего святого. Хлеба у меня нет, — виновато признается хозяин.
Теперь уже мы принимаемся угощать...
Напротив Туртукая город Олтеница. Румынские саперы [205] наводят мост через Дунай. Капитан, руководитель работ, говорит:
— Мои саперы воодушевлены тем, что могут быть полезными великой Красной Армии...
Наш маршрут: Олтеница — Бухарест — Александрия — Крайова — Тыргу-Жиу — Тимошоара. Предстоит пройти свыше трехсот километров, почти через всю Румынию.
В Бухаресте задержались всего лишь на полчаса. Слов нет, румынская столица красива. Следующая остановка в Крайове. Это большой областной город, но довольно-таки грязноватый. Неподалеку расположен лагерь для немецких военнопленных. Их здесь тысяч двенадцать. Вчерашние «непобедимые» выглядят жалко.
По улицам проходят части нашей дивизии. Вчера мы отметили третью годовщину со дня присвоения нам гвардейского звания, а сегодня идем дальше по маршруту. Гремит музыка. Играет дивизионный оркестр, набранный из добровольцев — шахтеров Донбасса. Все машины украшены красными флажками, свидетельствующими о количестве уничтоженных данным орудием вражеских танков, самоходок и бронетранспортеров.
Румыны любуются парадом. Со всех сторон доносятся восхищенные возгласы.
Приближаемся к Трансильванским Альпам. Солнце только что выплыло из-за горизонта и позолотило своими лучами синеватые горы. После городка Тыргу-Жиу дорога пошла по ущелью реки Жеул. Природа здесь очень живописная, но нам некогда любоваться пейзажами: путь очень узок и извилист, часто идет над высокими обрывами, зазеваешься, можешь загреметь вниз, на дно ущелья.
Один за другим проезжаем населенные пункты. Вот и Лугош. По улицам города несутся звуки бравурного марша. Идет полк новой Румынии. Рядом с солдатами, теперь уже нашими союзниками, торопясь шагают женщины. В их руках букеты цветов. Музыка гремит медными голосами. Но стоит ей затихнуть на минуту, как над полком начинают свою песню пастушьи рожки.
Лугош провожает своих сынов на фронт, воевать против фашистов, воевать за новую жизнь. Солдаты выглядят [206] молодцевато. У них веселые лица, уверенные взгляды. Идут крестьяне горных деревень, решительные, смелые парни. Идут горняки Петрошани, рабочие Лугоша. Они знают, зачем их посылают на войну.
Притормаживаем движение своей части и идем рядом с полком румынской армии. Внимание населения переключается на нас. Раздаются приветственные крики. В кузова машин летят цветы.
Потом мы обгоняем румынский полк и мчимся дальше.
...Последний день сентября. И наш последний день на земле Румынии. Завтра переходим границу Югославии. К нам прибывает делегация этой страны.
— Поспешите, братья. Югославы изнемогают в борьбе с гитлеровскими головорезами. Каждый день дорог. Во всех наших городах и селах вас ждут, как самых дорогих гостей.
Дента-Модош. Переходим границу. Пограничные столбы и постовые избушки. При переправе через реку на нашу колонну налетело девять фашистских бомбардировщиков. Однако никто никуда не бежит. Все быстро делают свое дело. Машина за машиной преодолевают хрупкий мостик. Визг бомб. Разрывы. Впереди нас загорелись две автомашины. Солдаты пытаются потушить огонь.
На окраине деревни Сарча появились немецкие танкетки. Дивизион Коваля быстро расправляется с ними.
Перед Петровградом командир 3-й гаубичной батареи нашего полка старший лейтенант В. А. Зивзивадзе получил задачу разбить немецкий аэродром в районе Эчки. Ночью Зивзивадзе подтянул гаубицы к железнодорожной насыпи. Отсюда удобнее всего нанести удар по аэродрому.
Парторг батареи Василий Иванович Макаров собрал коммунистов. За жаркое лето старшина загорел до черноты. Хлопотливый, по-мужицки обстоятельный, тамбовский эмтээсовский работник в прошлом, он и военную работу выполнял обстоятельно, не упуская никаких мелочей.
— Хочу напомнить, — начал Макаров, — что перед батареей поставлена очень ответственная задача. Немцы, конечно, попытаются бомбить нас. Поэтому орудийные окопы надо оборудовать по всем правилам. Коммунисты должны показать в этом пример. Надеюсь, что в случае налета никто из нас не дрогнет.
Коммунисты заверили, что все будет сделано так, как положено. [207]
Всю ночь артиллеристы оборудовали огневую позицию батареи. Старший лейтенант Зивзивадзе вынес свой НП на вышку у железнодорожного полотна. Разведчики батареи выдвинулись на ничейную землю — оттуда удобнее корректировать огонь батареи.
Утро выдалось на редкость туманным. Дымка рассеивалась медленно. С огневой давно уже доложили о готовности. Со стороны летной площадки доносился гул моторов.
— Огонь!
Расчет оказался точным.
— Вспыхнули самолеты! — доложили разведчики с передового наблюдательного пункта.
— Пять снарядов, огонь! — снова скомандовал Зивзивадзе.
— На аэродроме полное смятение, — сообщили разведчики. — Но в дальнем углу стояли истребители, они поднимаются в воздух.
Теперь и Зивзивадзе видел весь аэродром. Он очень большой, тремя орудиями трудно поразить всю его площадь. Но главное — не упустить бы транспортные самолеты.
— Огонь!
Немецкие истребители обнаружили позицию батареи и предприняли штурмовку. Над огневыми зацокали пули, стали взрываться небольшие бомбы. Но артиллеристы продолжали выполнять боевую задачу.
К тому времени с неприятелем завязал бой и 8-й стрелковый полк, дравшийся за Петровград. Пехотинцы дружно пошли в атаку, ворвались на аэродром. Только тогда Зивзивадзе прекратил огонь.
От Петровграда наша дивизия повернула на север, к городу Велика Кикинда и далее на Сегед.
В большом населенном пункте Башаид нас встретила югославская молодежь. Через всю улицу красный транспарант: «Живио Червона Армата! Добро пожаловать, дорогие братья!»
Парни и девушки пели русские песни. Переливались заливистые голоса маленьких гармошек, похожих на наши «ливенки». Молодежь лихо отплясывала свою любимую «Кола-кола».
Солдаты 3-го дивизиона уже щеголяли с подвязанными на левой руке вышитыми полотенцами. На повязке — [208] красная звездочка. Даже у серьезного и немного хмуроватого капитана Березина.
— Нарушение дисциплины? Ничего не поделаешь — подарок же...
Местные жители приглашали наших бойцов отобедать в их домах. Ко мне подошла старуха и осторожно тронула за руку.
— Господин офицер... Товарищ, — поправилась она, — старая Бианка одна. Мне недавно исполнилось сто лет. И меня обидели.
— Кто обидел, бабушка?
— Ни одного русского солдата не прислали в дом старой Бианки. А я так готовилась к встрече. Я ведь хорошо помню русских, хорошо. Когда молодой была, тогда тоже здесь русские воевали — за свободу Сербии, против турок.
И вот мы, несколько офицеров, сидим за столом в небольшой хатке одинокой женщины. Старая Бианка угощает нас вином и курицей. Это, видно, последнее ее богатство. Она потчует нас и неторопливо рассказывает:
— Тогда сербские девушки вышивали для русских знамя. Каждая девушка должна была сделать свой стежок. И я сделала стежок. А как наши девушки любили русских! И генерал русский, Чернявый или... забыла его фамилию. Такой хороший был генерал.
Мой ординарец Виктор Туриев, немного стеснительный, застенчивый в обращении с начальством, низко кланяется Бианке и говорит:
— Спасибо, бабушка, за привет и угощение...
В Драгутиново собираю на полчаса агитаторов, рассказываю им историю южных славян, говорю об их вековой борьбе с турецкими захватчиками. И не только с турецкими. Разве не лезли иные охотники до чужих земель?
...Югославский Банат. Черная плодородная земля. Среди необъятных полей маленькими островками выглядывают экономии немецких колонистов. И здесь хозяйничали немцы. А подлинные хозяева земли, югославы, были их батраками. Останавливаемся возле одной из таких экономии. Пустые дома, пустые дворы. Колонисты исчезли.
Заходим в крайний дом. Здесь ютится семья югослава. Хозяин — сухой, высокий, костлявый старик. Трое голых [209] ребятишек копошатся в углу. Молодая женщина, одетая в рубище, стирает белье, сшитое из мешковины. Женщина поправляет сползающую с плеч рубаху.
— Здравствуйте!
— Живио!
Старик вынимает изо рта потухшую трубку, показывает нам: «Нет ли табачку?» Капитан Елизаров подает ему пачку. В выцветших глазах хозяина вспыхивает радость.
Молодая женщина подходит к старику, трясет его за плечи:
— Деда, слышишь? Ведь это русские. Русские пришли!
— Русские? Хорошие юнаки. Помню, как мы вместе дрались против турок...
Малыши, словно воробушки, окружают нас. Самый маленький боязливо дотрагивается до кобуры пистолета.
— Пушка...
— Что же это ребята голышом ходят? — спрашивает женщину обычно молчаливый командир 3-го дивизиона капитан Коваль.
Женщина смотрит на нас большими удивленными глазами. Потом показывает пальцем на корыто.
— Вон их белье. Стираю.
— А еще? На смену? — спрашиваю я.
— А смены нету.
— Так и живете?
— Да...
Старик вмешивается в разговор. Он говорит хриплым, простуженным голосом:
— Проклятый богатей! Где динары? Нет их. Так всю жизнь...
— Динары? — Березин вдруг оборачивается ко мне. — Наши солдаты где-то нашли целый ящик динар. Сдать не успели еще. Так я...
Он приносит большую пачку югославских денег и отдает их старику.
Замполит Гриша Елизаров о чем-то говорит солдатам дивизиона. Через несколько минут в углу хаты вырастает куча подарков.
— Это от воинов Советской Армии, — говорит он.
Женщина сердечно благодарит. [210]
По радио передали, что наши войска вступили на территорию Венгрии. Взяты два города.
Наш маршрут: Сегед — Кечкемет. Вихрем мчимся по дорогам восточной Венгрии. Низко плывут серые облака. Свободно гуляет осенний ветер по большой низменности. «Альфельд» — так зовут венгры эту часть своей территории. Лесов нет. Островками торчат маленькие хутора с высокими журавлями колодцев.
Мы стремимся к Будапешту. Там идут упорные бои. [211]