Этот день будет нашим праздником

Падает снег. Здесь это первый снег, и, похоже, ранний. Утром 7 ноября дивизион выступил по маршруту Ново-Григорьевская — Перекопская. В Ново-Григорьевской остановка. После обеда собираю управленцев.

— Друзья, — говорю им, — сегодня мы отмечаем двадцать пятую годовщину Великого Октября. Вчера в Москве состоялось торжественное собрание, а сегодня на Красной площади — парад войск. Наш переход на правобережье Дона, на плацдарм, с которого будет нанесен удар по врагу, — тоже своего рода смотр готовности к наступательным боям. А они скоро начнутся.

Майор Попов смотрит на карту нового района нашего сосредоточения.

— Есть такая мысль, — говорит он. — Двинуться напрямик. Если ехать дорогой на Перекопскую возле самого Дона, до места к утру не попадем. Если же напрямик — чуть свет будем там. Но эта дорога ближе к переднему краю. И все же я за короткую.

Я тоже «за».

Темная ночь. Ни впереди, ни справа, ни слева от нас никого нет. Дорога едва угадывается. Прошли около десяти километров. Возле нас неслышно вырастают два бойца. Тихо спрашивают:

— Кто идет?

— Своя, — так же тихо отвечает Попов. — А вы кто такие?

— Мы? — В голосе бойца недоумение и удивление. — Мы вроде бы в секрете. Впереди передовой.

— Вот это да! — в свою очередь удивляется Попов. — Выходит, мы шли перед самым передним краем?

— Днем здесь не ходят. Дорога под непрерывным обстрелом. А ночью немцы не стреляют.

Что ж, нам повезло, проскочили под носом у врага.

Утром прибыли в Перекопскую. Все последующие дни были заняты оборудованием огневых позиций и наблюдательных пунктов в прибрежном лесу, недалеко от станицы Мало-Клетской. Каждую ночь к переднему краю прибывают новые части. [104]

Вечером 17 ноября на огневой позиции 4-й батареи собираю командиров орудий и наводчиков. Большинство из них — агитаторы в орудийных расчетах. В просторном блиндаже Копылова тесно. Все курят. Самодельная лампа-»молния», сделанная из снарядной гильзы, то совсем почти затухает, то вспыхивает длинными язычками и неимоверно чадит.

Едва ли не все собравшиеся знакомы мне еще по Волховскому фронту. Невольно сравниваю. Как будто все те же люди и в то же время совсем другие. Возмужали, выросло их боевое мастерство, умение воевать.

— Вы читали доклад Сталина, — начал я беседу, — и хорошо поняли смысл слов «будет и на нашей улице праздник». Это главное. Надеюсь, не ускользнуло от вас и то, что здесь сосредоточиваются наши войска. В Сталинграде сейчас самые трудные дни. Гитлеровцы все еще надеются взять город.

— Этого не будет!

— Нет, не будет, — соглашаюсь с возражением. — В скором времени мы нанесем отсюда удар по врагу. Каков будет этот удар, зависит от нас. Если сильным, то не видать фашистам города как своих ушей.

— Вот если бы наши союзники были поактивнее, — заметил Золотарев. Отличившись на прямой наводке во время боев под Грузино, бравый наводчик 5-й батареи стал командиром орудия. Золотарев — отличный агитатор. Его агитационную работу неоднократно отмечала наша дивизионная газета «Боевой товарищ».

— А что союзники? — спросил флегматичный Семенов, командир первого орудия 5-й батареи. Внешне он ничем не примечателен, но в бою храбр, умеет вести точный огонь. — Кормят нас обещаниями...

— Не совсем так, — возразил Вася Голубитченко — наводчик орудия, агитатор и комсорг батареи. Порывшись в сумке, он достал вырезку из газеты. — В Африке англичане...

— Чего на них надеяться? — прервал его наводчик орудия Семенова Миша Дорфман. — Самим пора. Мы с Петром Егоровичем так решили: будет здесь наступление, попросим, чтобы нашу пушку на прямую наводку поставили. Фашистский танк я изучил, знаю, куда его бить, а вот по-настоящему еще не пробовал. Хочется увидеть, как горят эти хваленые машины. [105]

— Ну, ну, — засмеялся Голубитченко. — Мы тоже хотим полюбоваться этим зрелищем...

В те дни был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации института комиссаров и о введении полного единоначалия. Комиссары стали заместителями командиров по политической части. Пришел приказ о присвоении политработникам новых воинских званий.

Значило ли это, что нужно перестраиваться в работе?! Пожалуй, нет. Уже давно, еще при капитане Васильеве, а особенно при майоре Попове, я привык не противопоставлять себя командиру. Везде и всюду старался вести дело так, чтобы личный состав дивизиона видел в командире единоначальника. С майором Поповым мы стали друзьями. И комиссаров батарей я нацеливал на то же самое. Примером тому может служить Федор Копылов. Под Тихвином он командовал орудием, потом вырос до комиссара батареи. Будучи равным по должности со своим прежним командиром, он ни разу не противопоставил себя Ковалю. Копылов стал настоящим помощником командира. Новая должность заставила его еще больше учиться трудному делу политического воспитания воинов.

Не совсем нормальные отношения сложились у командования 5-й батареи. Старший лейтенант П. Г. Прохоров, еще молодой человек, недавно принявший подразделение от Василя Запарованного, прилагал все свои усилия и знания к тому, чтобы батарея была на хорошем счету. Майор Попов держал 5-ю батарею под особым: контролем. «Из Павла вырастет отличный комбат, — говорил он. — Ему бы чуть побольше знаний артиллерийской теории стрельб... Ну, да я научу его».

После Г. Ф. Алексеева, любимца всей батареи, новому замполиту Харитону Литвинову было трудно войти в жизнь батарейцев. Ему следовало бы взять Алексеева за образец в своей работе, но, к сожалению, он не сделал этого. Моя попытка повлиять на него не дала ощутимых результатов, но я не оставляю надежды на успех.

* * *

Подготовка к наступлению заканчивается. Два дивизиона нашей части составляют отдельную группу поддержки 484-го стрелкового полка 321-й дивизии. Командует группой майор И. И. Писанко. [106]

Писанко — самый неугомонный человек из командного состава. Пока он был заместителем командира полка по материальному обеспечению, ничем особым не проявил себя. Но на строевой работе талант его как командира и воспитателя стал расцветать. Требовательный к другим, он был еще более требователен к себе. Любил щеголевато одеться. Вот и сейчас пришел к нам на КП в ладно сшитой «венгерке», в хромовых, начищенных до блеска сапогах.

— Как дела, Попов?

Борис Васильевич доложил:

— Все готово. Ждем сигнала.

Ночь на 19 ноября выдалась тихой. Бойцы спят. Им надо набраться сил. Завтра будет горячий день. Не спят лишь командиры и политработники. Они в последний раз проверяют готовность к бою. В маленьком блиндажике НП дивизиона густо накурено. Борис Васильевич тянет папироску за папироской. Свернет толстую цигарку из махорки, затянется несколько раз, скомкает ее, бросит, а через минуту снова свертывает. На его коленях лежит огневой планшет. Здесь все расписано по минутам, куда какой огонь дать завтра.

Над блиндажом изредка повизгивают, рикошетя, пули. Сижу в уголке, прямо на полу, прислушиваюсь к разговору.

— Вот твой объект, Коваль, — слышу хрипловатый голос Бориса Васильевича. — Следи за «большим дзотом». В нем, по данным разведки, два пулемета.

— Ясно. — Голос у Коваля, как всегда, спокойный и размеренный. — Постараюсь накрыть первым же залпом.

— Тебе, Прохоров, в первую очередь придется обратить внимание на вражеский НП. Есть сведения, что наблюдательный пункт сильно укреплен.

— Постараюсь.

— Не забывай пушку Дандина на прямой наводке. Связь с ней установлена?

— Есть связь, — докладываю я. — Недавно говорил с Дандиным. Окопались они хорошо, метрах в трехстах от переднего края противника.

— Замполит, — в голосе Бориса Васильевича слышатся теплые нотки, — не забудь во время боя о питании. А то опять увлечешься боем, как под Грузино, полезешь на самую передовую. Там и без тебя справятся. [107]

Ну, думаю, сейчас и о снарядах напомнит. Так же как и под Грузино.

— И насчет снарядов тоже... Чтоб не было заминки с доставкой.

Борис Васильевич прав. В ходе боя ему не до того будет.

— Когда дам приказ о смене огневых позиций, — продолжает Попов, — позаботься о точном исполнении...

Год назад я долго думал о месте комиссара в бою. Трудно тогда было решить эту задачу. Мне даже казалось, что комиссару дивизиона в бою и делать-то нечего. Стремился быть на НП вместе с командиром дивизиона. Борис Васильевич доказал, что на НП мне действительно нечего делать. Быть надо везде. И помнить обо всем. В бою командир помнит прежде всего о боевой задаче. Его ум напряженно ищет лучших путей для ее успешного выполнения. Надо быстро схватывать все изменения в ходе боя, принять заявки пехоты на подавление огня противника, рассчитать, как быстрее и с наименьшей затратой снарядов удовлетворить эти заявки. И следить за противником. Хорошее дело — отвечать на заявки пехоты, но еще лучше, когда, не дожидаясь заявок, артиллерийский командир предугадывает их. А потом — танки противника. Фашисты обязательно будут контратаковать нас. Попов и Писанко были на совещании у командира 321-й дивизии генерала А. И. Макаренко; там говорилось, что в нашем районе сосредоточивается 14-я танковая дивизия неприятеля. В районе Ореховской уже замечено до 40 танков, а в Логовском что-то около 30.

А у замполита свои дела. Он обязан не только подготовить бойцов к бою, добиться высокого наступательного порыва, но и проследить за выполнением всех приказов командира, за полной обеспеченностью боя, а также за своевременной эвакуацией раненых.

...6 часов утра. Кругом густой туман. В пятидесяти метрах уже ничего не видно. Для нас, артиллеристов, это хуже всего: «не вижу — не стреляю». А что увидишь в таком тумане?

7.30. Залп «катюш». Их огневые позиции рядом с нашими. Сплошной гул. Блиндаж дрожит. Гул канонады все ширится и ширится. Особенно он силен в районе Клетской, правее нас. По всей вероятности, главный удар наносится там. [108]

Связь работает безупречно. Проведено несколько линий, связисты подготовлены хорошо. В этом большая заслуга начальника связи дивизиона старшего лейтенанта Оленюка Пантелея Илларионовича.

Проходит полчаса. Темп артиллерийского огня все усиливается. Невольно вспомнились строчки из стихотворения М. Ю. Лермонтова:

Снова бьют «катюши». Сначала те, что стоят рядом с нашими огневыми позициями, потом правее нас, из-за реки.. И вдруг... тишина. Какой странной показалась эта минута тишины в самый разгар артиллерийской канонады!

Оккупанты ведут ответный огонь. Вот раздаются сиплые лающие звуки шестиствольных минометов.

Попов разговаривает с Пиеанко.

— Надо засечь эти шестистволки. Бьют по моему НП.

Снова залпы наших орудий. Правее нас канонада достигла своего апогея. В басовитый разговор артиллерии вмешиваются пулеметы. Сначала наши, потом вражеские.

Попов говорит Прохорову:

— Павел, ударь хорошенько туда, где немецкие пулеметы. Скоро пойдет наша пехота.

— Туман. Ни черта не видно, — отвечает Прохоров, — ориентируюсь только по вспышкам выстрелов.

— У меня та же картина, — докладывает Коваль. — Мой разведчик Гузеев впереди пехоты, но и он ничего не видит.

Сейчас трудно вести прицельный огонь. Весь передний край противника затянут облаками дыма и тумана. Вспышки разрывов в этом белом месиве чуть заметны. Однако еще не все огневые точки противника подавлены. Особенно свирепо огрызается «большой дзот» на высоте.

Попов передает Дандину:

— Дружок, заводи свою музыку. Пора.

Тяжелый залп. Скрежещущий звук этого залпа заставил нас вздрогнуть. И сразу же команда Попова:

— Следить за противником! Пехота пошла в атаку.

Проходит еще с полчаса. Теперь наши орудия бьют реже. Командиры батарей внимательно следят за продвижением пехоты, за поведением противника. [109]

Батареи снова работают на пределе. Минут через десять Прохоров докладывает:

— Дандин разбил «большой дзот». Но пушка вышла из строя. Полетела полуавтоматика.

Заболотнов берет свою сумку с инструментами.

— Так я пошел... Налажу.

Киваю ему головой.

И снова Прохоров. Жалуется Попову:

— Вот... То перелет, то недолет. Какое-то заколдованное это НП. Не знаю, как бить.

— Бей на одном прицеле. Попадешь.

Опять спрашивает Писанко:

— Как пехота?

Коваль:

— Прошла первую траншею. Фашисты готовятся к контратаке. Вижу группу, человек около пятидесяти.

— Ударь по ней.

— Сейчас...

Враг нащупал огневые позиции наших батарей. Его пушки пытаются помешать нам вести огонь. Но бьют они неточно. В ста метрах от огневых изредка вспыхивают разрывы: гэп... гэп...

Снова докладывает Коваль:

— Подбит один танк. Но пехота дальше не продвигается. Залегла у танка.

Попов вызывает командира батальона:

— Слушай, все сбились в кучу у танка и лежат... — Следуют крепкие слова. Потом Попов говорит Ковалю: — Саша, ударь еще разок. Пусть перед «карандашами» все время будет огонь. Пойдут.

Наконец по-настоящему рассвело. Почти рассеялся и туман. Появились наши самолеты. Стою на горке, рядом; с наблюдательным пунктом, наблюдаю за ходом боя, Группы Ил-2 врываются на передний край, летают над самой землей, бьют по фашистам из пулеметов, пушек и эрэсов.

Наша пехота снова поднимается в атаку...

* * *

Лейтенант Чрелашвили и старший сержант Дубина шли вместе с командиром передовой роты. За ними Торопов, Омельченко и Просветов тянули линию связи — огонь дивизиона может потребоваться в любой момент. [110]

Пройдя первую линию вражеских окопов, связисты попали под минометный обстрел. Пока выбирались из-под огня, Торопов не заметил, как оторвались от своих.

— Нужно догонять, — сказал он бойцам. — Давайте бегом. — Но связисты взяли неточное направление и уклонились вправо. Здесь нашей пехоты не было. Град пуль заставил их залечь.

— Откуда они, сволочи?

— Правее нас окоп. Бьют оттуда, — сообщил Просветов.

— Атакуем? — предложил Омельченко и, не дожидаясь ответа товарищей, пополз вперед. За ним — Просветов. Торопов попытался вызвать НП дивизиона.

Омельченко и Просветов быстро подползли к вражескому окопу и бросились в атаку. Уже после боя Омельченко рассказал мне: в тот момент они даже не подумали, что в окопе может оказаться большое количество солдат противника; у них была только одна мысль: дорваться до врага, выбить его из окопа. Неприятельские солдаты заметили их в самый последний момент, когда Омельченко был уже рядом с окопом. Несколькими выстрелами из карабина он убил двоих. Остальные бросились наутек.

К окопу вскоре приполз и Торопов. Он снова стал вызывать НП дивизиона. На этот раз сразу же ответил командир.

— Где находитесь?

— В румынском окопе.

— Где Чрелашвили?

— С ротой. Они ушли куда-то левее. Мы отстали от них.

Омельченко, ведший наблюдение за противником, подтолкнул Торопова:

— На нас идут румыны, около взвода. Похоже, будут атаковывать. Надо отбиваться.

Вслед за румынскими пехотинцами появилась группа немецких мотоциклистов, мчавшихся в обход окопа. Торопов сразу же передал на НП:

— Нас окружают мотоциклисты. Бейте прямо по ним.

К этому моменту расчет Семенова вытащил свою пушку за первую траншею противника. Дандин вовремя заметил мотоциклистов. [111]

— Ну-ка, ребята, стукнем их осколочными! — скомандовал он.

Орудие быстро подготовили к бою. Понадобилось всего несколько выстрелов — гитлеровцы повернули обратно. Омельченко и Просветов встретили румын огнем из карабинов. Потеряв около десятка солдат, они вынуждены были отойти.

* * *

Наступление на нашем участке фронта развивалось медленно. Правый фланг 321-й дивизии продвинулся вперед на несколько километров и овладел высотой 135,0, а левый, на котором действовал 3-й дивизион нашего полка, почти не стронулся с места.

Радовали, правда, успехи соседей справа. В районе Клетской оборона противника была взломана и в прорыв пошли танковый и кавалерийский корпуса.

Подводим итоги боя за первый день. Подсчеты предварительные, много еще не выяснено. Две батареи уничтожили свыше 100 солдат противника, разрушено 8 дзотов, разбито 4 пулемета, подавлен огонь двух минометных батарей.

Ночью мы подтянули орудия к самому переднему краю. Утром 20 ноября генерал Макаренко двинул всю дивизию против Логовского.

Появились пленные. Запомнились некоторые сценки. Вот перед командиром дивизии стоит высокий румын о лицом землистого оттенка. Он довольно хорошо говорит по-русски, рассказывает о себе, о своей части.

— Мы понесли большие потери в самом начале боя. Перед вашим наступлением у нас в эскадроне было двести человек. За первый день выбыло сто шестьдесят семь убитых и раненых. Очень большие потери нанесла ваша артиллерия.

Пленные немцы все еще пыжатся. Но вид и у них тоже потрепанный.

Маленький румынский солдат подбегает к высокому рыжему гитлеровцу, что-то яростно кричит, трясет перед его носом кулаками. Как жаль, что я не понимаю по-румынски! Хотя, впрочем, крик этого солдата и так понятен. Он обвиняет гитлеровца во всех своих несчастьях. Зачем его сунули в эту войну, зачем она ему, простому румынскому крестьянину? [112]

20 ноября нам пришлось отбить больше десяти вражеских контратак. Попов поставил обе батареи на прямую наводку. Утро 21 ноября опять началось с неприятельских наскоков. Голубитченко уничтожил две пулеметные точки, перед самым орудием осталось лежать 25 фашистов.

Разведчики и связисты дерутся вместе с пехотинцами: надо же сломить сопротивление врага. Наши правые соседи взяли Ореховский — это километров двенадцать впереди нас, — а мы все еще не можем выбить немцев из Логовского.

Наконец Логовский взят. Подтягиваем туда свои батареи. Снарядов у нас мало. Вчера командир взвода боепитания Г. И. Барсуков привез 150 штук и предупредил: «На нашем артдопе снарядов больше нет».

Противник пытается вернуть населенный пункт. Еще одна контратака. Бьют шестиствольные минометы. Пехотинцы, измученные трехдневными боями, не выдержали и начали отходить. Увидев это, Попов бросился к ним.

— Куда? Кто позволил?..

Борис Васильевич впоследствии не мог вспомнить, что он кричал в тот момент, об этом рассказал бежавший за ним старший сержант Дубина. А крикнул Попов следующее: «Вперед, друзья! Назад нам дороги нет».

Вслед за майором рванулись вперед и разведчики дивизиона: Дубина, Залесский, Матвиевский. Небольшая группа артиллеристов приостановила отход пехотинцев.

В этот трудный момент командир 5-й батареи Прохоров выдвинул два орудия в боевой порядок пехоты. Орудия быстро развернулись и открыли огонь по врагу. И еще раз отличился расчет орудия старшего сержанта Семенова — он подбил две бронемашины.

Переборов появившееся было смятение, наша пехота пошла опять вперед и заняла высоту.

Замполит 5-й батареи Литвинов докладывает:

— В последнем бою отличился разведчик Стефанцов — уничтожил двух неприятельских солдат и одного взял в плен.

Федор Петрович, стоявший рядом, фыркнул:

— Вот удивил! Командир отделения разведки нашей батареи сержант Гузеев уничтожил несколько гитлеровских солдат, в том числе одного офицера, а другого, в чине старшего лейтенанта, взял в плен. [113]

— Будет вам, — останавливаю замполитов. — Обе батареи воевали хорошо. Готовьте наградной материал.

Радист управления дивизиона старший сержант Прихожай кричит мне:

— Скорее, скорее! Передают очень важное сообщение.

Вокруг меня большая группа бойцов и командиров. В наушниках треск, потом приподнято-торжественный голос Левитана. Не сдерживая радости, кричу:

— Ура! Наш праздник! Прорвали фронт. Гитлеровские войска под Сталинградом окружены!

Тут же провели митинг. Майор Писанко сообщает, что генерал-майор Макаренко объявил личному составу 2-го и 3-го дивизионов благодарность за хорошую помощь дивизии во время боев.

Ночью мы пришли в Ореховский, а утром 24 ноября простились с 321-й — получен приказ вернуться в свою дивизию.

* * *

Преодолев с боями свыше 150 километров, войска Донского фронта взяли город Калач. 20 ноября войска генерала Ф. И. Толбухина южнее Сталинграда также прорвали вражеский фронт и 23 ноября встретились с войсками Донского фронта.

Громадные клещи наших войск сомкнулись. Неприятельская группировка, состоящая из 6-й пехотной и 4-й танковой армий, оказалась в гигантском кольце.

Надо прямо сказать, что мы, рядовые командиры и политработники, тогда еще не представляли себе всей грандиозности происшедшего. Просто радовались свершившемуся.

Мы идем по правобережью, Дона. Западнее нас на юг устремились танковые корпуса. Фактически здесь фронта нет. К востоку, на левой стороне Дона, не прекращается гул артиллерийской канонады. В районе Вертячий — Песковатка идет большой бой. Говорят, там окружено еще несколько вражеских дивизий.

Дороги забиты неприятельской техникой. Трупы лошадей, трупы гитлеровцев. Холодный северный ветер гонит тяжелые, низко нависшие над землей облака, метет по бескрайней степи сухой снег, подгоняет нас вперед.

По всем дорогам непрерывным потоком идут наши войска. Обозы, артиллерия, группы пехотинцев, снова обозы, [114] снова артиллерия. Прямо по степи в сомкнутой колонне, поэскадронно мчится кавалерийский полк. Ветер раздувает башлыки кавалеристов, красные, как кумач.

Наш маршрут — Кисляково — Набатовка — Малоголубинская — Ложки. Несколько дней стоим в Малоголубинской. Приказом командующего 65-й армией генерала П. И. Батова наша дивизия выведена во второй эшелон. Это и отдых для бойцов и резерв командующего. Но отдыха не получается. В районе песковатских переправ частям дивизии пришлось снова вступить в бой. Короткая схватка — и гитлеровцы отброшены от переправ.

И снова вперед. Нам известен уже весь маршрут: Ложки — Качалинская — Попов — Лысов — Бурацкий.

Перед Ложками большое танковое кладбище, раскинувшееся по всей степи. Попробовал было сосчитать застывшие машины, насчитал 280 штук, сбился со счета и махнул рукой. Рядом с дорогой стоят тридцатьчетверки. Здесь в августе дралась наша 4-я танковая армия, сдерживая наступление врага на Сталинград...

После передышки в станице Качалинской снова в поход. Ночь. Холодная, морозная. Метет поземка. Словно мириады мелких осколков бьют в лицо, втыкаются остриями иголок в кожу. От холода смерзаются губы.

Идем молча. Говорить не то что не хочется, просто невозможно. Рядом со мною шагает Борис Васильевич. Он часто похлопывает рукавицами, ежится, приплясывает. Стынут ноги. Валенок нам не выдали.

Утром подошли к хутору Бурацкому. Ветер разогнал тучи, установилась ясная, морозная погода. Подтянули орудия к хатам, замаскировали. Вечером заняли огневые позиции, подготовились к бою. И вдруг снова приказ: «Дивизион сосредоточивается восточнее хутора Рычковский. Движение только в ночное время».

— Почему нас перебрасывают?

Этот вопрос возникает не только у меня. Командиры батарей вопросительно смотрят на Попова. Тот пожимает плечами.

— Очевидно, линия фронта еще неустойчива, фашисты пытаются нащупать у нас слабые места и пробиться к Сталинграду. Вот мы и маневрируем артиллерией. Есть предположение, что в Тормосине сосредоточился немецкий танковый корпус.

Опять Бурацкое. На улице холодина злее, чем на Волховском. [115] Забираемся в бывшую колхозную конюшню. Сержант Дубина разжигает костер. При свете костра Попов рассматривает карту.

— А что, если?.. — и, не договорив, он приказывает Залесскому: — Разыщите кого-либо из местных жителей.

Залесский уходит на поиски. Я без объяснений понимаю командира дивизиона: он решил идти прямиком через степь. Нужно только расспросить местных жителей о дорогах.

Минут через двадцать Залесский возвращается.

— Нашли, — докладывает он. — Тут за деревней целый блиндажный городок построен.

Он ведет нас через какие-то канавы и рытвины. Как будто из-под земли повсюду вылетают золотистые искорки. Земляная деревня. Здесь обитают сейчас жители Бурацкого.

Входим в просторную землянку. В ней людно. За маленьким столиком сидит кряжистый седой старик. Большая голова с седыми вьющимися волосами и огромная, лопатою, борода. Белая в синюю полосу рубаха плотно облегает мощную фигуру.

По нашей просьбе старик подробно рассказывает о дорогах из Бурацкого в Рычковский. Одна в обход через хутор Тузов, другая — самая короткая — возле полотна железной дороги. Но там еще враг. И в Рычковском тоже.

— А прямо? — спрашивает Попов. — Через степь?

— По степу дороги нет.

— А если мы пойдем? Глубокие балки есть в степи?

— Кажись, нету. Давно я не ходил по степу. Не могу точно сказать. А раньше не было.

Путь был чрезвычайно трудным, но все же мы дошли до района сосредоточения.

Весь день к хутору Рычковскому шли наши танки. Гитлеровцы уже узнали об этом и постоянно бомбят степь. В район наших огневых пришли семь танков. На них обрушились шесть «юнкерсов», высыпавших кучу бомб. Казалось, все сметено. После бомбежки артиллеристы бегут к танкам — надо помочь. Танкисты вылезают из-под машин, осматривают их, ругают вражеских летчиков. Машут нам: все живы, танки целы.

И снова вперед, в балку, что правее нас, — там место сосредоточения танковой группы. [116]

Мы идем к командиру 3-го гвардейского стрелкового полка. Его КП расположен в узком туннеле под полотном железной дороги. Командир части встречает нас изумлением — не ждал так быстро. Рядом с ним на корточках сидит начальник штаба. Полковник Захаров ворчит на своего начштаба:

— Что ты заладил: полк, полк... Всего шестьдесят два активных штыка, а ты — «полк наступает, полк овладевает траншеями». — Затем спрашивает Попова: — Сколько у тебя в дивизионе бойцов?

— Двести.

— Вот видишь, начальник штаба, мы наступаем, а Попов поддерживает нас. У нас шестьдесят два бойца, а у него двести. Разница!

Я понимаю, к чему клонит полковник Захаров, слишком прозрачен его намек. Борис Васильевич тоже отлично понимает хитрый ход командира стрелкового полка. Надо собрать побольше артиллеристов и превратить их в стрелков, хотя бы на время атаки. Но сделать это на свой риск полковник не может. А командир дивизии генерал Лиленков строго-настрого запретил это делать.

Захаров опять спрашивает Попова:

— Снарядов-то сколько?

— Мало. Полбоекомплекта.

— Ну! — машет рукой Захаров. — У меня патронов в полку больше.

Мы улыбаемся.

— Снарядов мало. В полку людей еще меньше, — погасив улыбку, говорит Попов. — А задачу выполнить нужно. Подберем и мы людей для атаки. Человек пятьдесят.

Это значит, что все разведчики, часть связистов и кое-кто из орудийной прислуги пойдут вместе с пехотой. Попов тоже хитрит. Разведчики и связисты во время наступления всегда в боевых порядках пехоты.

— Вот за это люблю, — говорит Захаров Попову. — Возьмем Рычковский. Тем более что правее нас пойдут танки.

Под вечер мы с капитаном Бородиным, недавно назначенным заместителем командира дивизиона по строевой, уходим в траншею пехотинцев. Внимательно рассматриваю расстилающуюся перед нами низину. Впервые вижу выгодную для нас позицию. Обычно гитлеровцы занимают оборону на возвышенностях. А тут — низина. [117]

К штурму Рычковского все готово. Атака начнется до наступления рассвета. В темноте враг не сразу поймет, что нас не так уж много.

Стоим в окопах пехотинцев, ждем сигнала. Рычковский пока еще не виден, он только угадывается. На вражеской стороне какая-то неестественная тишина. И вот из-за бугра взвивается ракета. Вслед за ней — грохот нашей артиллерии... Всего на десяток минут: у нас очень мало снарядов.

Пехотинцы быстро скатываются с горки. Вместе с ними и мы, артиллеристы. Вспышки выстрелов, крики «ура». Гитлеровцы беспорядочно отстреливаются. Правев нас слышно могучее урчание танков. Вражеские батареи пытаются задержать их атаку, но эта попытка не имеет успеха.

Врываемся в хутор. Возле одного из домов сталкиваюсь с гитлеровцем. У меня в руках только пистолет ТТ. Фашист замахивается автоматом, но впереди меня появляется быстрый и юркий Наум Меркулович. Выстрелом из карабина он упредил удар врага.

К десяти утра большой хутор Рычковский полностью очищен от противника. Крепко пожимаю руку своему ординарцу.

— Спасибо, Меркулыч...

* * *

Вот уже вторую неделю передвигаемся вдоль фронта по линии Рычковский — Старо-Максимовский и обратно. Маневрируем не столько огнем, сколько колесами.

На всю жизнь запомнился лагерь для военнопленных в Ново-Максимовском. Он занимал огромную площадь, изрытую норами и огороженную колючей проволокой. На его территории много трупов. Их никто не убирал. А те, кто пережили весь ужас фашистского заточения, были похожи на двигающихся мертвецов.

Мы вытащили из ямы одного узника. Говорю ему:

— Ничего, теперь все уже позади, старик. Подлечишься, и все будет в порядке.

— Какой я старик, — чуть слышно прошептал боец. — Мне всего двадцать шесть лет...

Он достал из кармана горсть обгорелой пшеницы.

— Вот она, матушка, сохранила мне жизнь. Подлечусь — пойду бить фашистов. Уж я им попомню лагерь, попомню... [118]

Группа Манштейна прорвалась из района Котельниково и продвинулась вперед километров на двадцать пять. Тормосинская группировка врага ожидает выхода Манштейна на одну линию с Нижне-Чирской. Тогда должна ударить и она. Но это лишь расчет гитлеровского командования...

Наша оборона с каждым днем усовершенствуется. Позади нас создается еще одна линия. Западнее, в 100–150 километрах, успешно развивается наступление советских войск. Пожалуй, тормосинской группировке неприятеля не до наступления. Придется отступать, иначе — второй котел. Сейчас фашисты боятся окружения. Сталинград кое-чему научил их.

Наша дивизия переходит на левый берег реки Дон в район Рубежное — Ильмень — Суворовский. Задача: форсировать Дон южнее Нижне-Чирской и взять хутора Быстрянский и Суворовский.

29 декабря ночью пехота 8-го гвардейского стрелкового полка переходит по льду Дон и с ходу овладевает Быстрянским. Враг не ожидал здесь наступления наших войск. Гитлеровцы настолько верили в успех группы Манштейна, что готовились встречать в Быстрянском Новый год.

Сразу же за пехотой переправляем через Дон 4-ю батарею. Во многих местах лед еще слабый. Под колеса пушек подкладываем длинные доски.

Во второй половине дня противник попытался атаковать нас. Появились три танка. Коваль сразу же поджег один из них. Остальные поспешно убрались. Пехотинцы снова поднялись в атаку. Был взят и Суворовский.

С ходу заняли еще один хутор — Н.-Черновский. Все пушечные батареи полка переправились на левобережье и повели наступление в боевых порядках пехоты.

Фронт прорвав. Вражеские части поспешно отходят на Тормосин. Пехотные полки свертываются в походные колонны.

В ночь под Новый год на землю спустился густой туман. Первая батарея нашей части выступила вслед за пехотой 8-го полка. Батарейцы медленно шли по дороге. Чуть пофыркивали лошади. Туман был настолько густым, что в нескольких шагах уже трудно было разглядеть человека. Потому-то никто и не заметил, как к батарее пристроилась большая группа гитлеровцев. Так и шли. [119]

Впереди наша батарея, а позади — немцы, думавшие, что идут за своей, отступающей из Н.-Черновского батареей. Фашистов обнаружил боец, отставший по какой-то причине. Он не стал поднимать шума, а пробежал в голову колонны и доложил об увиденном командиру батареи старшему лейтенанту Шешукову и замполиту Горелову. Те быстро приняли решение, предупредили бойцов. «Чужаков» подпустили поближе.

— В атаку! — скомандовал Шешуков.

Батарейцы бросились на ошарашенных гитлеровцев. Стрелять было невозможно, боялись задеть своих. Тогда пустили в ход кулаки. Некоторые фашисты сразу же подняли руки, остальные бросились бежать, рассчитывая скрыться в тумане, но туман стал рассеиваться, и батарейцы открыли огонь. В этом своеобразном бою было уничтожено 25 вражеских солдат и 15 взято в плен.

* * *

Вслед за нами в прорыв вошел кавалерийский корпус. Вчера конники, ведя лошадей в поводу, перешли плохо замерзший Дон, затем они ринулись в атаку. Как будто ожили картины Митрофана Грекова. Блестели шашки, развевались концы красных башлыков. Теперь этот ураган казачьей лавы мчится где-то за Тормосиным. Справа от нас туда же прошел танковый корпус.

Торопимся и мы. По обеим сторонам дороги лежат неприятельские мины и снаряды в ящиках и корзинах. Их так много, что кажется, это не снаряды, а штабеля дров на большом, в несколько километров, складе.

9 января 1943 года дивизия подошла вплотную к Северному Донцу и заняла хутора Ново-Россошанский и Чумаково-Роосошанский. Еще один рывок — и мы будем по ту сторону реки. А там недалеко и «Всесоюзная кочегарка». Уже ставится задача с ходу ворваться в Донбасс.

В эти дни началось наступление советских войск в районе станицы Тацинской. Наш танковый корпус нанес жестокий удар по врагу. Три немецкие дивизии — две танковые (около 100 машин) и одна пехотная — бросились на юг и оказались в тылу нашего соединения. Шедшая несколько правее и позади нас 258-я стрелковая дивизия, измотанная в боях на подступах к Тормосину, хотя и дралась отважно, не смогла сдержать вражеского напора. [120]

Ночью 9 января неприятельская группировка заняла Заозерский, Алифанов и Кухтачев. Штаб дивизии, 8-й стрелковый полк и 1-й дивизион нашего полка оказались в окружении.

В районе Алифанова в этот момент находились тыловые подразделения дивизии, учебный и саперный батальоны. Они и приняли на себя удар гитлеровцев.

Срочно перебрасываем на автомашинах свое подразделение в боевые порядки учебного дивизиона и саперов. В полукилометре от переднего края немцы. По всем данным, они не имеют намерения развивать наступление, а готовят оборону, чтобы обеспечить основным силам выход на юг. Создалось очень своеобразное положение: отрезанный от своих, 8-й полк закрыл фашистам выход на юг.

Атаки врага носили яростный характер. К вечеру, 10 января ему удалось вытеснить полк из Чумаково-Россошанского и расчленить его на несколько групп. Командир дивизии, находясь с 8-м полком, все время держал связь с остальными частями. И хотя в 3-м и 11-м стрелковых полках было очень мало людей, они повели наступление. 8-й полк в свою очередь начал атаки на Чумаково-Россошанский. Целый день шел бой с вражескими танками и пехотой. Стрелки и артиллеристы сражались исключительно мужественно и храбро.

С утра до вечера 2-я батарея отбивала ожесточенные атаки гитлеровцев возле Чумаково-Россошанского. Вокруг батареи валялось более пятидесяти трупов неприятельских солдат и офицеров. Дымными кострами чадили два фашистских танка. Ночью старший на батарее Чернышев подтянул орудия к вражеской обороне и в упор открыл огонь. Гитлеровцы разбежались, и артиллеристы пробились к своим.

Командир 2-й батареи старший лейтенант Богацкий с группой разведчиков оказался в окружении. Выходя из него, отважные воины захватили немецкую автомашину с продовольствием. По пути они встретили группу раненых пехотинцев. Богацкий посадил их в машину, сел за руль и на полном ходу проскочил через фашистскую оборону.

Заместитель командира 1-го дивизиона по строевой части капитан В. К. Запарованный собрал группу бойцов дивизиона и 8-го полка. Два раза водил он ее в атаку на немецкие позиции. Первая атака оказалась неудачной. [121]

Запарованного легко ранило. Нащупав во вражеской обороне слабое место, группа смельчаков снова пошла на прорыв. Бойцы схватились с гитлеровцами врукопашную. Запарованный, обладавший большой физической силой, расстрелявший все патроны из обоймы своего пистолета, дрался прикладом винтовки, а когда винтовка сломалась, пустил в ход кулаки. По свидетельству красноармейцев, он уничтожил шесть гитлеровцев. Его группа тоже пробилась из окружения.

Разведчик 2-й батареи красноармеец Журавлев возглавил группу пехотинцев. Пробиваясь к своим, бойцы захватили орудие. Журавлев повернул его против фашистов и стрелял до тех пор, пока не израсходовал все снаряды. Потом вывел товарищей из вражеского кольца.

После ожесточенного боя в Ново-Россошанском дивизия несколько дней стояла на Северном Донце. Здесь мы и узнали весть об окончательной ликвидации немецко-фашистской группировки под Сталинградом. Несколько строк об этом я записал в своем дневнике. Борис Васильевич долго смотрит на мою запись.

— Неплохо и мы, Валериан, воевали здесь. А теперь вот пришло время расставаться.

— Что такое, Борис, в чем дело? — спросил я.

— Вчера получил назначение на должность начальника штаба артиллерии дивизии. Командиром дивизиона назначен Бородин. А заместителем Бородина Саша Коваль.

Я облегченно вздохнул. Все-таки будем в одном соединении. А Борису и впрямь пора на выдвижение. Но Борису Васильевичу не пришлось работать в новой должности. Весной этого же года его откомандировали на учебу. Окончив академию, гвардии полковник Попов долгое время командовал артиллерийской бригадой. После ухода на пенсию остался жить в г. Мукачево.

Тогда же уехал на учебу и Алексей Мартынов.

* * *

В ночь на 8 февраля 8-й гвардейский стрелковый полк перешел Северный Донец и после короткого боя занял хутор Апаринский. При этом наш дивизион уничтожил 8 пулеметных точек и 45 солдат противника.

Гитлеровцы бегут так, что мы с трудом поспеваем за ними на своей конной тяге. Начавшаяся распутица затрудняет движение конных батарей. Тракторная тяга пока [122] что не оправдала себя. 6-я батарея, начиная от Сиротинской, почти не участвовала в боях из-за постоянных поломок тракторов. А запасных частей к ним нет. Стрелки же дивизии, кажется, не знают устали. Попытки врага оторваться от них не увенчались успехом.

С приближением к Донбассу сопротивление вражеских частей начинает возрастать. Так, бой за деревню Большой Должик длился с самого утра до обеда. Здесь смертью храбрых пал парторг 4-й батареи старший сержант Баев Семен Матвеевич, общий любимец подразделения.

Наши части вышли на Миусс-реку. Но из-за потерь в личном составе взять укрепления на западном берегу с ходу мы не смогли.

НП дивизиона мы устроили в Марьевке, в трехстах метрах от переднего края врага. Пушки установили на прямую наводку. И все же наша оборона была жидковата.

8-й полк, несмотря на свою малочисленность, упорно стремится захватить плацдарм на западном берегу Миусса. Неприятель бросает против нас авиацию. 28 февраля во время бомбежки тяжело ранило командира полка подполковника Квака. Не приходя в сознание, 1 марта Архип Артемович скончался. Похоронили мы его на площади в центре Ново-Спасовки с воинскими почестями.

Новым командиром полка был назначен майор И. И. Писанко. [123]