Военно-морская академия
В сентябре 1888 г я был зачислен в число слушателей кораблестроительного отдела Морской академии.
С давних времен при Морском корпусе, подобно тому как и при некоторых других кадетских корпусах, были «офицерские классы». В середине 70-х годов эти классы были упразднены и вместо них учреждена Морская академия.
Морская академия состояла из трех отделов: гидрографического, механического и кораблестроительного. Прием слушателей через два года, по четным годам, по экзамену, при стаже не менее двух лет в офицерских чинах. Комплект: на гидрографическом отделе — 10 человек, на двух остальных — по 5 человек.
Под академию было отведено три аудитории, выходившие окнами на набережную Невы, во втором этаже здания Морского училища, и полутемная комната для помощника начальника академии. Начальником академии был по положению начальник Морского училища, в мое время контр-адмирал Д.С. Арсеньев.
Профессорами были: А.Н. Коркин (дифференциальное и интегральное исчисление); Г.А. Тиме (аналитическая геометрия и высшая алгебра на 1-м курсе и аналитическая механика на 2-м); Н.Я. Цингер (астрономия и геодезия на гидрографическом отделе); И.П. де Коллонг (девиация компаса); К.Д. Краевич (физик); И.Б. Шпиндлер (физическая география, океанография, метеорология); И.А. Евневич (прикладная механика и построение машин); А.А. Грехнев (теория корабля); Н.Ф. Лабзин (технология).
Кроме того, руководили практическими занятиями: А.И. Садовский (по физике); И.П. де Коллонг (по математике); И.А. Вилькицкий (по астрономии); А.А. Экенберг (по проектированию судов).
Лекции были полуторачасовые, по четыре лекции в день. Я поступил в академию, пробыв четыре года на службе, как указано выше, причем все четыре года я занимался научной работой; в сущности еще до поступления в академию самостоятельно [94] изучил математику п теоретическую механику, а также общую физику, даже в большом объеме, нежели проходилось в академии, поэтому мне не только было легко следить за читаемыми курсами, но и относиться к ним критически.
Александр Николаевич Коркин. Как на русском, так и на иностранных языках существовало множество курсов дифференциального и интегрального исчисления, но Коркин не придерживался ни одного из них, и можно сказать, не столько читал, как диктовал нам свой совершенно оригинальный курс, отличавшийся особенною точностью определений, краткостью, естественностью и изяществом выводов всех формул, отсутствием той излишней щепетильности и строгости, которая не поясняет для техников, каковыми мы были, а затемняет дело, и которая необходима лишь для математиков, изучающих математику как безукоризненную область логики, а не как орудие для практических приложений{18}.
Г.А. Тиме одновременно преподавал и в Горном институте. В свои лекции он не вносил ничего оригинального, а придерживался почти буквально какого-либо учебника, не указывая, какого именно, в особенности читая механику, когда он целиком следовал механике Дюгамеля. Читал он ясно и отчетливо, но все это можно было найти в других учебниках.
Николай Яковлевич Цингер. Хотя астрономия и не входила в число предметов кораблестроительного отдела, но я, когда было возможно, слушал Н.Я. Цингера. Его методика преподавания была совершенно оригинальная: слушателям были розданы великолепно изданные литографированные записки, самим Цингером каллиграфическим почерком написанные, с превосходно им самим исполненными чертежами. По очереди каждому из слушателей предлагалось изучить по этим запискам соответствующий параграф, сделать все указанные в нем задачи, подробно вывести все формулы, особенно те, о которых сказано: «отсюда на основании уравнений (i) и (k) получим формулу (p)». Этот слушатель выходил к доске и читал проработанный им параграф; остальные слушатели должны были также это изучить и сделать все задачи.
Если стоящий у доски в чем-нибудь сбивался или ошибался, то Цингер предлагал кому-нибудь другому исправить или пояснить вывод и т.д.
Он часто предлагал вопросы, и если никто не мог на них ответить, то сам подходил к доске и излагал решение. Этот метод, приложимый к небольшому числу слушателей, вел к тому, что курс всеми усваивался полностью и постепенно, для слушателей не было надобности спешно готовиться к экзамену в конце года. Ежедневно как бы происходил экзамен по всему пройденному.
Н.Я. Цингер преподавал в Морской академии более 40 лет, скончался в 1920 г, в возрасте свыше 80 лет, оставив после себя превосходные печатные руководства как по сферической, так и [95] по практической астрономии и ряд справедливо считающихся классическими научных работ.
К.Д. Краевич был более известен по своему учебнику физики для гимназий, нежели как профессор.
Морская академия обязана ему отлично оборудованным физическим кабинетом, который он, можно сказать, насилием вынудил у адмирала И.А. Шестакова, зашедшего в бедно обставленный физический кабинет Морского училища, в котором тогда читал свою лекцию Краевич.
— Всем ли вы довольны, господин профессор?
— Какое доволен, ваше превосходительство, да здесь ни одного опыта показать не на чем, ни одного измерения произвести нельзя, приходится читать то, что немцы зовут Kreidephysik — меловую физику и только зря отнимать у слушателей время. Это не курс, а только одна видимость и отбывание номера.
Арсеньев обомлел, видимо думая, что Краевич сошел с ума, если так говорит министру. Но Шестаков был умный человек:
— Что же вам, профессор, надо?
— Помещение, вот эту комнату и три с нею смежных и денег.
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч единовременно и пять тысяч ежегодно, ваше превосходительство.
— Многовато, могу вам дать на этот год 30 000 единовременно и прикажу вносить в смету по пять тысяч, а дальше видно будет.
Таким образом, благодаря Краевичу Морская академия получила хороший физический кабинет.
На первом курсе 1888/89 г Краевич читал нам термодинамику. В его лекциях не было того изящества математических выводов, как у Коркина, не было того изумительного умения пользоваться для наглядности геометрическими представлениями, как у Цингера, даже не было того умения производить опыты, каким отличался его ассистент А.И. Садовский, но от него мы услыхали впервые фразу геолога Гексли, сказанную Вильяму Томсону: «Математика, подобно жернову, перемалывает то, что под него засыпают, и как, засыпав лебеду, вы не получите пшеничной муки, так, исписав целые страницы формулами, вы не получите истины из ложных предпосылок».
Вот на эту-то «засыпку» Краевич и обращал особенное внимание, критически разбирал всякое предположение, всякий опыт и выяснял, какие внесены предпосылки и допущения при истолковании результатов этого опыта. Это составляло редкую поучительность лекций Краевича, в особенности для техников, многие из которых полагают, что, чем вывод формулы сложнее, тем большего доверия она заслуживает, упуская часто из виду те грубые положения и допущения, которые формулой воспроизводятся, — из лебеды нельзя получить пшеничной муки, как ее ни перемалывать. [96] К сожалению, эти критические замечания Краевича многими слушателями, сравнительно мало подготовленными, опускались из виду. На экзаменах это часто вело к недоразумениям. Мне достался вопрос об абсолютной температуре. Я основал свой ответ на том пояснении, которое дает Гирн в своей теории теплоты, что коэффициент расширения газа может иметь не постоянное значение, а переменное и что закон расширения газов отобразится гиперболической кривой, имеющей асимптоту, представляемую некоторым уравнением, и что доступная для наших опытов и наблюдений область лежит на этой прямолинейной асимптоте.
Краевич перебил меня словами:
— Мне стыдно вас экзаменовать — мы стоим на одной ступени развития, — и поставил 12.
И.А. Евневич был профессором Технологического института; в Морской академии он читал курсы: прикладной механики, теории упругости, общие для кораблестроительного и механического отдела, и отдельный специальный курс построения машин — для механиков; этот курс для корабельных инженеров был не обязательный.
Читал он превосходно, ясно, отчетливо, приводя иногда примеры из действительной практики. Он был туг на ухо, поэтому на экзаменах прикладывал руку к ушной раковине и подходил к слушателям вплотную, чтобы яснее расслышать ответ.
На этой почве произошел забавный инцидент с лейтенантом З., окончившим курс кораблестроительного отдела в выпуске, предшествовавшем нашему поступлению.
Лейтенант З. был на кораблестроительном отделе, поэтому построение машин было для него не обязательным. Едет он как-то в конке близ Лавры в конце Невского. Входит слушатель Морской академии.
— Вы куда?
— В академию, на экзамен у Евневича!
— Пока мы едем, расскажите мне, что там требуется.
Тот взял экзаменационную программу и рассказал ответ на каждый вопрос.
Вызывает Евневич к доске З., задает ему вопрос, прикладывает руку к уху и, слыша ответ, ушам своим не верит. Задает другой вопрос. То же самое.
— Довольно с вас, ваша фамилия?
Подходит к описку, чтобы выставить балл, и фамилии З. не находит.
— Да вы какого отдела?
— Кораблестроительного.
— Так для вас построение машин не обязательно, вы напрасно пришли на экзамен.
Трудно было сказать, кто был больше сконфужен — добряк И.А. Евневич или бравый лейтенант З. [97] Н.Ф. Лабзин, А.А. Грехнев и А.А. Экенберг. Лабзин читал механическую технологию дерева на первом курсе и металлов — на втором. Грехнев читал теорию корабля, Экенберг — проектирование судов. Первый предмет, читаемый Н.Ф. Лабзиным, — механическая технология дерева — был устарелый и к практике судостроения относился мало, второй предмет — технология металла — и еще того менее.
Лекции Грехнева и Экенберга требовали отчетливого знания математики и теоретической механики, которым ни тот, ни другой профессор не обладали, и об их курсах можно лишь умолчать.
А.И. Садовский. В начале второго учебного года К.Д. Краевич заболел и вскоре умер. После него чтение лекций (электричество) принял Александр Иванович Садовский. Читал он превосходно, придерживаясь относительно существа дела критического метода Краевича.
Его искусство как экспериментатора едва ли могло быть превзойдено.
Преподавательская деятельность
В ноябре 1890 г окончились выпускные экзамены, и 6 ноября, в день праздника Морского училища, состоялся выпускной акт Морской академии; нам роздали знаки (который каждый должен был купить сам) и дипломы об окончании курса.
Кораблестроительный отдел я окончил первым, имея на всех репетициях, на переходном и выпускном экзаменах по всем предметам полный балл 12.
Конференция академии при обсуждении результатов экзаменов, на основании отзыва профессора А.Н. Коркина, постановила оставить меня при академии, предоставив мне ведение практических занятий по математике на механическом и кораблестроительном факультетах.
Вместе с тем я был зачислен в штат Морского училища отделенным начальником, но пробыл в этой должности меньше одного месяца и был переведен на должность штатного преподавателя.
Произошло это так: иду я по Большому проспекту Васильевского острова, встречаю бывшего командира «Варяга» контр-адмирала П.И. Ермолаева. Он останавливает меня и спрашивает:
— Где вы сейчас находитесь и что делаете?
— Состою отделенным начальником в 4-й роте Морского училища и дежурю по роте.
— Морское училище просит о назначении лейтенанта Г. штатным преподавателем; он в академии не был, ни одного офицерского класса даже не кончил, но он хороший строевой офицер; для него самое подходящее быть отделенным начальником, а вам надо быть преподавателем. Я доложу об этом начальнику штаба.
Ближайшим приказом по Морскому ведомству так и было сделано. Итак, я стал штатным преподавателем Морского училища и доцентом Морокой академии. [99] Учебный год в Морском училище начинался около 15 сентября, к этому времени уроки уже были распределены, расписание составлено. Я оказался преподавателем без уроков, если не считать случайных, заместительских, когда кто-либо заболевал.
Чтобы не терять времени, я испросил согласие морского начальства прослушать лекции на III и IV курсах Петербургского университета. Это мне было разрешено, и я стал посещать лекции А.Н. Коркина — интегрирование дифференциальных уравнений обыкновенных (III курс) и интегрирование дифференциальных уравнений в частных производных (IV курс); Д.К. Бобылева — теоретическая механика (III и IV курсы); А.А. Маркова — теория вероятностей; Д.А. Граве — приложение анализа к геометрии; И.В. Мещерского — интегрирование уравнений механики (метод Якоби).
Само собою разумеется, что эти курсы, дополняя то, что нам читалось в Морской академии, были для меня весьма полезны, и учебный 1890/91 г не пропал для меня даром.
С осени 1891 г И.П. де Коллонг, ввиду обилия работ по компасному делу в Главном гидрографическом управлении и работ по эмеритальной кассе Морского ведомства, практические занятия по математике передал мне. Кроме того, А.А. Грехнев был назначен заведовать Опытовым бассейном, постройка которого была начата, и был командирован более чем на год в Англию, чтобы наблюдать за изготовлением приборов для бассейна, поэтому чтение курса теории корабля было поручено мне.
В Морском училище мне поручалось в разное время преподавание в общем классе (плоская тригонометрия) и в младшем специальном (сферическая тригонометрия, начертательная геометрия, аналитическая геометрия, дифференциальное и интегральное исчисление).
Я никогда не брал много уроков, так что у меня оставалось достаточно свободного времени для самостоятельных научных занятий, причем я главным образом занимался теорией корабля.
Как уже упомянуто выше, я по мере возможности слушал лекции Н.Я. Цингера по астрономии. Я усвоил общие принципы численных вычислений, развитые еще Гауссом, которые превосходно излагал Цингер и знания которых строго требовал от своих слушателей.
Я вскоре заметил, что во всех справочниках, как русских, так и иностранных, рекомендуемые приемы численных вычислений могут служить образцом того, как этих вычислений делать не надо. Приступив в 1892 г к чтению курса теории корабля (в 1891 г мне пришлось, главным образом, читать динамику корабля), я предпослал этому курсу основания о приближенных вычислениях вообще и в приложении к кораблю в частности, выставляя как принцип, что вычисление должно производиться с той степенью точности, которая необходима для практики, причем всякая неверная цифра составляет ошибку, а всякая лишняя цифра — половину ошибки.
Насколько практика этого дела была несовершенна, я показал на ряде примеров, где 90% было таких лишних цифр, [100] которые без ущерба для точности результата могли быть отброшены, а в одном вычислении, исполненном в чертежной Морского технического комитета, такой напрасной работы было 97%. По этому поводу я написал обширную работу, которую и поместил в «Bulletin de l'Association technique maritime» и ввел в свой курс, читаемый в Морской академии.
Затем долголетней практикой я убедился, что если какая-либо нелепость стала рутиной, то чем эта нелепость абсурднее, тем труднее ее уничтожить.
Через 17 лет я стал главным инспектором кораблестроения, т.е. занял наивысший по кораблестроению пост, и тогда вспомнил слова моею однофамильца-баснописца:
Там слов не тратить по-пустому, Где надо власть употребить.Когда главный корабельный инженер Севастопольского порта Л. указаний относительно кораблестроительных вычислений не исполнил, то был уволен по моему представлению от службы.
За 50 лет моего преподавания в академии ученики моих учеников стали профессорами и заняли руководящие посты, и предложенные мною методы стали общим достоянием.
В 1895 г управляющий Морским министерством адмирал Н.М. Чихачев предложил на разрешение вопрос, какой надо иметь запас глубины под килем корабля, чтобы при килевой качке на волнении корабль не касался дна.
Этот вопрос возник при постройке Либавского порта; рассмотрение его было поручено Морскому техническому комитету и мне персонально, причем решения требовались независимые одно от другого.
В то время существовала только теория Р. Фруда боковой качки корабля, поперечные размеры которого предполагались весьма малыми по сравнению с размерами прямого сечения волны. Очевидно, что эта теория была совершенно неприложима к килевой качке.
У меня этот вопрос был подготовлен для курса; мне оставалось только изложить его применительно к данному случаю, поэтому я представил свое решение в Главное гидрографическое управление через три дня после получения запроса. Управляющий Морским министерством сам пожелал, чтобы я лично доложил ему это дело. Адмирал Н.М. Чихачев вникал во все подробности так, что мой доклад продолжался около часа.
Я доложил свое исследование в заседании Технического общества, затем перевел краткое изложение своего доклада на французский язык и послал члену Парижской Академии наук Guoyou, который представил доклад Академии паук для напечатания в «Comptes Rendus», а также в «Bulletin de l'Association technique maritime». [101] Но наиболее авторитетное научное общество по кораблестроению — Английское общество корабельных инженеров (Institution of Naval Architects), заседание которого для заслушания научных докладов происходят ежегодно в конце марта. Я изложил подробно свой доклад о килевой качке по-аиглийски, отправил его через члена общества Э.Е. Гуляева в совет I.N.А. Доклад был принят и оттиски его приготовлены к заседанию, на которое я был командирован для прочтения этого доклада.
Доклад мой прошел с большим успехом. В прениях я заслужил одобрение таких авторитетов, как Е. Рид, В. Уайт, Р. Фруд, профессор Гринхиль, причем последний выразил пожелание, чтобы я рассмотрел и общий вопрос о качке корабля на волнении при косвенном курсе корабля относительно гребней волн.
Это было мною выполнено в 1898 г. Я снова был командирован в Лондон для прочтения доклада под заглавием «Общая теория колебаний корабля на волнении».
Доклад имел еще больший успех и был удостоен редкого отличия — золотой медали общества I.N.А. Оба эти доклада вошли затем в мой курс теории корабля, читаемый мною в Морской академии{19}.
О морском образовании{20}
В одной из комиссий по вопросу морского образования было упоминаемо о военно-морских училищах. Постановка преподавания во всяком училище находится в самой тесной связи с условиями приема в это училище, ибо ими определяется степень подготовки и развития поступающих.
Мне лично привелось ознакомиться с приемными требованиями во французские школы Ecole Polytechnique и Ecole Navale, и присутствовать на экзаменах.
Ecole Polytechnique не есть собственно специально-морское училище, но питомцам ее предоставлено право поступать и во флот.
Вступительные требования в Ecole Polytechnique таковы, что о чем-либо подобном у нас в России нет и помину (я сам экзаменовал несколько лет для поступления в Институт инженеров путей сообщения и хорошо знаю требования на конкурсных экзаменах). В этом легко убедиться, бросив даже беглый взгляд на прилагаемые к подлиннику письменные задачи вступительного экзамена в Ecole Polytechnique, а также на прилагаемые записи вопросов, предлагавшихся на устных экзаменах.
Руководствами по аналитической геометрии и высшей алгебре теперь служат сочинения, например Nievenglovsky Géometrie Analytique и Algé Supérieure. Первое сочинение представляет три больших тома, заключающих 1340 страниц мелкой печати, [102] второе два больших тома в 1200 страниц. По начертательной геометрии пользуются сочинениями Caron'а, Mannheim'а, Gournerie. У нас, в России, в таком объеме аналитическая геометрия не изучается не только ни в одном техническом учебном заведении, но и ни в одном университете.
Такие требования в Ecole Polytechnique выработались сами собою, вследствие постоянно возрастающего числа конкурентов, достигшего 2000 человек на 225–250 вакансий.
Готовятся конкуренты в так называемых Classes de Mathématique Spéciales французских лицеев.
Достаточно сказать, что в этих классах в неделю 21 час уделяется на математику.
Требования в Ecole Navale не столь обширны, как в Ecole Polytechnique; но из прилагаемого к подлиннику экземпляра письменных работ, предложенных на экзамене в 1897 году, можно видеть, что требуется отчетливое знание аналитической геометрии, не в том жалком объеме, как она проходится в младшем специальном классе Морского корпуса, а в несколько даже большем, чем она проходится в Морской академии. Готовятся для поступления в Ecole Navale или в тех же Classes de Mathématique Spéciales или же к так называемых Classes de Marine, имеющихся при многих французских лицеях. На экзамен является около 700–1000 конкурентов, из коих принимается 75. Необходимо также заметить, что для поступления в Ecole Navale производится весьма строгий экзамен по истории (главным образом Франции) и по географии.
Характерна также оценка письменных работ по математике: она производится, во-первых, преподавателем французского языка, который обращает внимание на правильность языка и орфографии, и, во-вторых, преподавателем, специалистом, который уже оценивает работу по существу.
Сказанного достаточно, чтобы видеть, что требования, предъявляемые у нас к оканчивающим младший специальный класс корпуса, не могут быть и сравниваемы со вступительными требованиями в Ecole Navale. Такие требования там выработались путем вековой свободной конкуренции, являющейся следствием высокой степени культурности огромного числа жителей государства и общей постановки дела народного образования.
Подобных требований в России предъявлять невозможно, представляется даже, что они для дела и излишни; я считал лишь необходимым сообщить вышеприведенные краткие сведения, чтобы показать, что Ecole Navale, а тем паче Ecole Polytechnique, нельзя сравнивать с Морским корпусом.
Подполковник Крылов
Основание Петербургского политехнического института
В Лондоне я познакомился на заседании I.N.А. со студентом Берлинской высшей технической школы Людвигом Гюмбелем (Ludwig Gümbel), который делал доклад об остойчивости судов. Он обещал мне исхлопотать разрешение на осмотр этой школы, когда я при возвращении буду проездом в Берлине. Вернувшись в Петербург, я сделал доклад о своей командировке Морскому техническому комитету и, по предложению главного инспектора кораблестроения Н.Е. Кутейникова, представил докладную записку о кораблестроительном отделе Берлинской высшей технической школы{21}. Эту записку я привожу здесь целиком ввиду тех последствий, которые она имела.
«Высокий уровень образования, получаемый германскими инженерами, и быстрое развитие судостроения в Германии не только в смысле экономическом, но и техническом заставляют думать, что по получаемому образованию германские корабельные инженеры не отстают от своих собратий в других отраслях техники. Не встречая в печати данных об этом вопросе, я, возвращаясь из командировки в Лондон, решил собрать доступные сведения.На съезде в Лондоне я познакомился со студентом выпускного курса Берлинской технической школы Л. Гюмбелем, который делал доклад об остойчивости судов. Гюмбель сообщил мне, что все германские корабельные инженеры получают образование в этой школе, и обещал доставить мне случай познакомиться с профессором Фламом, читающим теорию корабля и проектирование судов, и вообще доставить мне случай осмотреть школу.
8 (20) апреля 1898 г проездом через Берлин я посетил студента Гюмбеля, который представил меня профессору Фламу и его ассистенту Марквардту. Профессор Флам был настолько любезен, что сам показал мне весь кораблестроительный отдел школы, давал объяснения и сообщил все сведения.
Королевское высшее техническое училище в Берлине (Technische Hochschule, Berlin) получило свое теперешнее устройство [104] в 1822 г. Оно помещается в Шарлоттенбурге и занимает отдельное огромное и прекрасное здание, построенное в 1879 г специально для училища.
Училище это состоит в ведении Министерства народного просвещения и духовных дел и есть высшее учебное заведение. Оно заключает следующие отделы: 1) архитектурный; 2) инженерностроительпый; 3) машинный; 4) кораблестроения и построения морских машин; 5) химический и металлургический; 6) научный вообще, главным образом для математических и естественных наук. Курс в училище 4-летний, разделяемый на 8 полугодий, причем вакат продолжается с 1 августа по 1 октября и по 14 дней на рождество и пасху.
К приему допускаются все имеющие аттестат зрелости гимназии, клаосической или реальной. Студенту самому предоставляется выбрать отдел, а также лекции, которые он намерен посещать. В программе училища студенту лишь рекомендуется придерживаться определенной постепенности при прохождении курса, но это не составляет обязательства. Для получения окончательного диплома студент должен лишь выдержать выпускной государственный экзамен и представить все требуемые правилами практические работы, проекты и чертежи. В настоящее время в училище состоит свыше 3000 студентов и вольнослушателей, из них на кораблестроительном отделе около 200.
Предметы преподавания на кораблестроительном отделе с уделяемым на изучение их временем распределяются следующим образом:
| Предмет | Число часов в неделю | |||
| Зимнее полугодие | Летнее полугодие | |||
| Лекции | Прочие | Лекции | Прочие | |
| 1-й год | ||||
| 1. Высшая математика | 6 | 2 | 6 | 2 |
| 2. Теоретическая механика | 4 | 2 | 4 | 2 |
| 3. Начертательная геометрия | 4 | 4 | 4 | 4 |
| 4. Опытная физика | 4 | 4 | 4 | 4 |
| 5. Механическая технология | 2 | - | 2 | - |
| 6. Учение о машинах | 2 | 2 | 2 | 2 |
| 7. Строительное искусство | 2 | - | 2 | - |
| 8. Рисование | - | 4 | - | 4 |
| 9. Химия | 4 | - | - | - |
| 10. Судостроительное черчение | - | 2 | - | 2 |
| Итого | 28 | 20 | 24 | 20 |
| Предмет | Число часов в неделю | |||
| Зимнее полугодие | Летнее полугодие | |||
| Лекции | Прочие | Лекции | Прочие | |
| 2-й год | ||||
| 1. Теоретическая механика | 4 | 2 | - | - |
| 2. Электрические машины | 6 | 4 | - | 4 |
| 3. Теория тепла | 4 | - | - | - |
| 4. Подъемные механизмы | - | - | 4 | - |
| 5. Производство льда | - | - | 2 | - |
| 6. Металлургия железа | 2 | - | 2 | - |
| 7. Теория корабля | 2 | - | 4 | - |
| 8. Судостроительное черчение и проектирование | 2 | 4 | 4 | 4 |
| 9. Корабельная архитектура | 4 | 2 | 2 | 2 |
| 10. Морские паровые котлы | - | - | 2 | - |
| Итого | 24 | 12 | 20 | 10 |
| 3-й год | ||||
| 1. Построение поршневых машин | 4 | - | - | - |
| 2. Внутреннее устройство судов | 2 | 4 | 2 | 4 |
| 3. Теория корабля | 4 | - | 2 | - |
| 4. Проектирование судов | 2 | 4 | 2 | 4 |
| 5. Корабельная архитектура | 2 | 4 | 2 | 2 |
| 6. Водоотливные средства | - | - | 2 | - |
| 7. Морские паровые котлы | 2 | 2 | - | 4 |
| 8. Морские паровые машины | 4 | - | 4 | - |
| Итого | 20 | 14 | 14 | 14 |
| 4-й год | ||||
| 1. Военное судостроение | 2 | 4 | 2 | 4 |
| 2. Проектирование судов | - | 4 | - | 4 |
| 3. Судовые механизмы | 4 | 4 | 4 | 4 |
| 4. Судовые вспом. механизмы | - | - | 2 | - |
| 5. Механические станки | 2 | - | 2 | - |
| 6. Упражн. в электр. лаборатории | 2 | - | - | 8 |
| 7. Оборудование мастерских | 3 | - | 3 | - |
| Итого | 13 | 12 | 13 | 20 |
Из этой таблицы видно, как много времени уделяется на прохождение курса, в особенности приняв во внимание, что зимний семестр продолжается от 1 октября по 1 апреля, с перерывом лишь на 2 недели, а летний — с 15 апреля по 1 августа; таким образом, учебный год заключает полных 38 недель, а не 20, как у нас, и, кроме дня рождения императора, дня провозглашения империи и дня молитвы и покаяния, других в году праздников нет.В течение первого года студенты слушают общий курс математики, теоретической механики, физики и получают подготовительные упражнения в судостроении и судостроительных чертежах.
Это достигается тем, что студенту дается теоретический чертеж, на котором представлена одна из проекций, например, корпус какого-нибудь судна: он должен составить остальные две проекции, снять копию корпуса сперва в данном масштабе, а затем изменить масштаб. Вместе с тем студент упражняется в снимании чертежей с натуры по моделям разных судов и частей судового набора.
В течение второго учебного года читаются начатки теории корабля и проектирования, причем под руководством преподавателя студенты упражняются в составлении теоретических чертежей судов разных типов и им читается основной курс корабельной архитектуры.
Последние два года посвящены исключительно специальным предметам: теории корабля, судостроению и построению морских паровых машин, а также составлению проектов.
Каждый студент составляет полный проект корабля со всеми расчетами и подробно разработанными чертежами машины, котлов и всех внутренних устройств корабля.
Кроме того, студенты делают полную разбивку корабля на имеющемся в школе плазе. Так, я видел готовую разбивку грузового парохода длиною 50 м, шириною 8 м и углублением 3,5 м. Плаз помещается на чердаке под крышею здания, длина плаза — около 30 метров, ширина — около 10.
При составлении проектов студенты, которые готовятся стать специально корабельными инженерами, разрабатывают весьма подробно устройство корпуса, составляя лишь главные чертежи машины и котлов: студенты же, которые желают посвятить себя специально машиностроению, разрабатывают лишь общие чертежи корабля (приблизительно в такой мере, как у нас требуется от цензовых проектов), а для машины и котлов составляют подробные, можно сказать, почти рабочие чертежи.
Так, для примера, профессор Флам показал мле проект студента, готовящегося стать машиностроителем; он проектировал грузовой пароход около 2000 т водоизмещением с машиною в 1300 лс. [107] По корпусу им составлены в масштабе 1/50 н.в. следующие чертежи; 1) теоретический со всеми расчетами, 2) планы палуб и трюма с показанием общего размещения, 3) продольный разрез, 4) модель с указанием размеров связей (масштаб 1/25), 5) конструктивный чертеж палуб с расчетами, 6) подразделения корабля на отсеки с оправдывающими их расчетами.
По теоретическому чертежу в мастерской при школе изготовляется модель, на которой студент разбивает пазы и стыки обшивки.
По механизмам этот студент должен был составить детальные чертежи с подробными расчетами. Этих чертежей было свыше 40 листов, причем указаны все размеры; кроме того, на отдельном чертеже показана установка машин в корабле, план коридора гребного вала со всеми подшипниками, сальниками и пр., котлы с их фундаментами и полные чертежи трубопроводов.
Когда я спросил студента, сколько времени у него заняла подобная работа, он ответил мне, что последние два года студенту приходится работать, не разгибая спины, с 8 ч утра и до 8 ч вечера. То же мне подтвердил и Л. Гюмбель.
При школе находится испытательная станция, в которой работают студенты. Эта станция, или механическая лаборатория по испытанию материалов, наиболее мощная и лучшая в мире по своему оборудованию, например, в ней имеется пресс, на котором можно подвергать нагрузке до 500 т образец длиною до 20 м на растяжение и сжатие.
Так, при мне испытывался образец проволочного каната толщиною по окружности около 10 дм, предназначенный для подъема шахтной клети; он выдержал нагрузку в 390 т, причем оборвалась одна стрендь.
Работы этой механической лаборатории и ее оборудование описываются в настоящее время в «Marine Rundschau», поэтому не буду на них останавливаться.
Профессор Флам сообщил мне также, что разрабатывается проект устройства при школе опытового бассейна для испытания моделей судов.
Капитан А. Крылов.»
Эта моя записка была представлена главным инспектором кораблестроения управляющему Морским министерством вице-адмиралу П.П. Тыртову при следующем докладе Управляющему Морским министерством.
«Штатный преподаватель Морской академии капитан Крылов, по моему предложению, представил в прилагаемой при сем записке описание организации кораблестроительного отделения Высшей технической школы в Берлине, которую он имел случай осмотреть на обратном пути из последней командировки его в Англию. [108] Из этого описания ваше превосходительство в главных чертах изволите усмотреть, что в Германии также: 1) морского инженера и техника в одном лице не соединяют и 2) в соответствии с современным состоянием морской техники морских инженеров подготовляют для конструирования корпусов судов и механизмов, предоставляя лишь заниматься одним преимущественно корпусами, а другим — механизмами.
О вышеизложенном докладываю вашему превосходительству в дополнение к тому, что высказывалось мною о необходимости реорганизации в России кораблестроительного дела и соответственной подготовки персонала в докладе моем предместнику вашего превосходительства от 21 февраля 1896 г за №145 и с разрешения вашего превосходительства в 1897 г на Съезде любителей и деятелей по яхтенному и вообще водному спорту.
Главный инспектор кораблестроения Н. Кутейников.»
(Написано на бланке: «М.М., Техн. Комитет по кораблестроению. 25 апреля 1898 г, №380, Дело №11»).
На этом докладе Морского технического комитета управляющий Морским министерством вице-адмирал П.П. Тыртов положил следующую резолюцию:
«Вполне сознаю, что кораблестроительное дело в России собственно по образованлтю корабельных инженеров не стоит на должной высоте. Но это происходит потому, что до сих пор потребность в корабельных инженерах была только для Морского министерства, которое имело всегда несколько высокообразованных и сведущих по своей специальности человек и довольствовалось таким контингентом при обычном небольшом судостроении.Теперь, когда в России стараются развить торговое мореходство, а следовательно, как последствие этого и частное торговое судостроение, для которого потребуются, конечно, опытные и сведущие корабельные инженеры, надо возбудить вопрос о создании высшего кораблестроительного и машиностроительного училища или отдельных факультетов при каком-либо высшем техническом учлище, но задача эта государственная и не под силу одному Морскому ведомству.
Корабельные инженеры и механики, несомненно, с каждым годом будут все более и более требоваться. Германия это поняла и, предвидя развитие своего флота, военного и торгового, поспешила создать действительно то, что нужно, и в настоящее время, уверен, заботы ее сторицею окупаются; она имеет до 200 студентов, изучающих теорию корабля и его механизмов.
Осенью возбудить об этом вопрос следует сношением с министром финансов и министром народного просвещения. Указать на ненормальное в этом отношении такое положение, в устранении [109] которого Министерство финансов заинтересовано не менее Морского министерства.
П. Тыртов.
27 мая 1898 г.
Прошу Николая Евлампиевича вопрос этот обсудить совместно с военным морским отделом Главного морского штаба.
Вице-адмирал П. Тыртов.»
Само собой разумеется, что этим была пущена в ход обычная канцелярская машина, и осенью 1899 г я получил от директора департамента мануфактур и торговли тайного советника Владимира Ивановича Ковалевского приглашение прибыть на квартиру члена Государственного совета инженер-генерала, профессора Н.П. Петрова для совещания. На этом совещании были, кроме самого Петрова, Ковалевский, Михайлов, начальник отдела учебных заведений Министерства финансов, князь Андрей Григорьевич Гагарин, помощник Ковалевского Ланговой и я.
Ковалевский доложил, что министр финансов Витте решил учредить в ведении Министерства финансов Политехнический институт в составе четырех отделов: экономического, металлургического, электромеханического и кораблестроительного; на это испрошено «высочайшее», как тогда говорили, соизволение и приобретен в 8 верстах от Финляндского вокзала поросший сосновым редколесьем участок земли с сухой песчаной почвой, на котором и предположено соорудить: а) главное здание института, б) общежитие для студентов, в) дом с квартирами для профессоров.
Директором института будет назначен князь Андрей Григорьевич Гагарин; образуются две комиссии: а) учебная под председательством генерала Петрова и б) строительная под председательством Ковалевского.
Учебная комиссия должна была наметить деканов факультетов, профессорский состав, выработать учебные планы и программы.
Князь Гагарин предложил мне быть деканом кораблестроительного факультета, но 1 января 1900 г я был назначен заведовать Опытовым бассейном Морского ведомства и от деканства отказался, указан наиболее подходящего кандидата корабельного инженера К.П. Боклевского; но я продолжал принимать деятельное участие в разработке учебных планов и программ, особенно по математике и теоретической механике.
Я вошел также в состав строительной комиссии, главными деятелями которой были архитектор Бенуа и его помощник, впоследствии строитель института архитектор Вирих.
Комплект студентов на кораблестроительном факультете был установлен в 24 человека на каждом курсе. [110] К.П. Боклевскнй проявил ревностное умение как руководитель факультета, и первые же выпуски морских инженеров вскоре заняли ответственные должности на заводах, и звание морского инженера внушало доверие руководителям зарождавшейся частной промышленности.
Я читал в институте курс вибрации судов — предмет тогда ноьый, ни в одном учебном заведении не нзлагавшийся. Впоследствии этот курс был мною переработан и напечатан в 1936 г.
После революции Политехнический институт был расширен как по числу факультетов, так и слушателей и переименован в Индустриальный институт.
Кораблестроительный отдел из него выделен и развит в самостоятельный Ленинградский кораблестроительный институт (ЛКИ), переведен из Сосновки в ближайшее соседство с заводом имени Марти; ему было предоставлено на Лоцманской улице в доме №3 обширное помещение, ранее занятое Судопроектом.
После кончины К.П. Боклевского деканом кораблестроительною факультета, а затем заведующим учебной частью был назначен ныне академик Валентин Львович Поздюнин и директором института Иван Ионыч Яковлев.
Теперь комплект студентов на курсе, вместо первоначальных 24, стало около 300 человек, в соответствии с ростом потребностей судостроения в СССР.
Служба в Опытовом бассейне
Как уже сказано выше, приказом по флоту и Морскому ведомству от 1 января 1900 г я был назначен заведующим Опытовым бассейном. Приказом от того же числа вице-адмирал Степан Осипович Макаров был назначен главным командиром Кронштадтского порта и военным губернатором г. Кронштадта{22}.
Прошло около двух недель после моего назначения. С.О. Макаров посетил бассейн и предложил мне по непосредственным определениям угла дяферента модели «Ермака», захваченной пружинными весами за середину форштевня, составить таблицу, показывающую зависимость между этим углом и приложенной вертикальной силой.
Цель этих наблюдений состояла в том, чтобы произвести измерение угла диферента при ходе «Ермака» во льдах и получить суждение о величине вертикальной слагающей давления, воспринимаемой форштевнем при ходе во льду. Само собою разумеется, что предложение адмирала было мною с большой тщательностью выполнено и полученные экспериментально данные сличены с рассчитанными по формулам теории корабля. Согласие получилось полное.
В это время на о. Гогланд производились работы по снятию с камня броненосца «Генерал-адмирал Апраксин», а «Ермак» в конце февраля 1900 г должен был идти и доставить на «Апраксин» уголь и разные материалы. С.О. Макаров предложил мне идти в этот рейс и произвести в натуре те наблюдения, которые я производил на модели.
При первом полярном плавании «Ермака» адмирал Макаров впервые использовал кинематограф, тогда только что появившийся, чтобы получить точную запись движения корабля при проходе через торос. Эта запись была затем доставлена мне, чтобы получить полное усилие, действующее на ледокол, пробивающийся с разбега через торос. Эта работа была затем помещена в превосходно изданном сочинении адмирала Макарова «"Ермак» во льдах»{23}. [112] В ночь на 27 мая 1900 г произошел громадный пожар на складах Новой Голландии, причем сгорел прилегающий к бассейну деревянный манеж и пострадал бассейн — были повреждены и приведены в негодность многие довольно ценные заграничные приборы, которые надо было возобновить.
В это время начальником Главного управления кораблестроения и снабжении был вице-адмирал В.П. Верховский, о котором было кое-что сказано выше. Я поручил своим помощникам привести в известность все пропавшее и испорченное по подлинным счетам. Вышло что-то вроде 2728 рублей.
Мои помощники, имевшие ранее дело с вице-адмиралом Верховским, когда он был командиром Петербургского порта, советовали мне увеличить эту сумму по крайней мере в три раза, так как адмирал все равно ее уменьшит не менее как в три раза.
На это я ответил, что мне адмирал и одной копейки не сбавит, и приказал изготовить для меня копии всех счетов фирм, от которых приборы выписывались. Я сам пошел к адмиралу В.П. Верховскому, который меня принял немедленно. Я представил ему ведомость со словами:
— Может быть, вашему превосходительству угодно будет рассмотреть копии счетов, на основании которых ведомость составлена?
— Ничего не надо, я знаю, что вы мне докладываете истинную правду, — и написал на ведомости: «Отпустить немедленно просимую сумму».
Мои помощники не хотели верить своим глазам. О мелочной придирчивости и доходящей до нелепости требовательности В.П. Верховского ходило множество самых разнообразных, видимо, сильно преувеличенных рассказов, по я лично всегда встречал разумное отношение: но зато и я в своих докладах об исполнении поручений адмирала не позволял себе ни на йоту уклоняться от правды или прибегать к малейшей уловке.
С самого начала моей работы в бассейне я придавал особенное значение «натурным» испытаниям судов, чтобы проверять, в какой мере «модельные испытания» им соответствуют. Все натурные испытания производились на мерной миле близ мыса Инонеми по финляндскому побережью.
В 1902 г я построил рычажный прибор для определения участка любой судовой связи и для испытания этого прибора пошел в начале сентября 1902 г в плавание на крейсере «Аскольд» до Алжира, как о том сказано выше. В Марселе я встретил своего товарища Е.А. Пастухова, который мне сказал:
— Приезжай в Тулон на «Баян» и помоги нам измерить его вибрацию, которая обнаружилась при первом заводском испытании.
Приехав в Тулон, я явился к командиру «Баяна» капитану 1-го ранга Р.Н. Вирену и командиру находившегося в постройке броненосца [113] «Цесаревич» И.К. Григоровичу, после чего Вирен предоставил мне одну из свободных кают на «Баяне».
Я устроил судовыми средствами прибор для записи вибраций и показал корабельному инженеру И.А. Гаврилову, как этим прибором пользоваться, чтобы получить запись вибрации. По предложению Р.Н. Вирена я подробно осмотрел корпус «Баяна» и ознакомился с его конструкцией и подразделением его трюма на отсеки. Оказалось, что на этом крейсере имеется такая система бортовых отделений, которая дозволяет спрямлять крен корабля до 15° и диферент до 10 футов затоплением только этих бортовых отделений, междудонных и концевых, не затопляя ни одного из отсеков трюма, чем-либо занятых. Это дает возможность при получении пробоины спрямить корабль и обеспечить его непотопляемость и управляемость. Я имел по этому поводу ряд бесед с таким опытным командиром, как Вирен, и некоторыми из офицеров «Баяна», чтобы проверить справедливость моего предложения бороться с пробоиной не откачиванием воды из поврежденного отделения, что бесцельно по неисполнимости, а выравниванием корабля, затопляя пустые, а в случае надобности, и занятые разными грузами отсеки.
Но ни на «Баяне», ни на одном из других судов того времени ничего подобного для быстрого затопления отсеков сделано не было.
По возвращении в Петербург я занялся подробным изучением вопроса о непотопляемости судов и ее обеспечении при повреждениях в бою, таранном ударе или ударе о риф или камень.
Разработав этот вопрос, я обратил особенное внимание на «живучесть корабля», т.е. выносливость корабля относительно повреждений, и ее обеспечение.
В этом вопросе моим предшественником был в продолжение более 30 лет С.О. Макаров, как об этом изложено в моем очерке о нем, изданном в 1944 г{24}. Здесь я приведу лишь то, что относится к непотопляемости судов.
В марте 1902 г адмирал С.О. Макаров подготовлял лекцию о непотопляемости военных судов, которую он намеревался прочесть в зале Морской библиотеки в Петербурге. Посетив Опытовый бассейн, адмирал пожелал видеть опыт опрокидывания модели броненосца «Петропавловск», построенной по его системе, и решить, можно ли этот опыт показать большой аудитории. Оказалось, что это потребовало бы сложных и громоздких устройств и от этого поучительного опыта пришлось отказаться.
Тогда же адмирал ознакомил меня вкратце с содержанием своей лекции и предложил мне после его лекции выступить и высказать вкратце основные принципы обеспечения живучести и непотопляемости корабля, предоставляя на это 7–10 мин времени. Я тогда написал то, что я буду говорить, или, точнее, то, что я прочту. Ввиду спешности я послал адмиралу, кроме записки, еще и телеграмму в 560 слов (тогда слово телеграммы в Кронштадт [114] стоило копейку) и немедленно получил одобрительный ответ. Вот копия записки:
«Ваше Превосходительство, Степан Осипович!Вот формулировка того, как я понимаю вопрос о непотопляемости корабля:
1. Часто говорят: «непотопляемость корабля обеспечивается подразделением трюма на отсеки». Это выражение неточно. Непотопляемость обеспечивается запасом плавучести корабля. Запас же плавучести есть объем надводпой части корабля, ограниченный верхнею из водонепроницаемых палуб. Подразделение трюма на отсеки есть одно из средств для иснользования запаса плавучести.
2. Кроме плавучести, необходимо обеспечить и остойчивость корабля. Этого возможно достигнуть соответствием подразделения надводных частей подразделению трюма и устройством надлежащей системы затопления отделений для выравнивания корабля. Лишь такое выравнивание дает возможность использовать весь запас плавучести. Водоотливная система бессильна в борьбе с пробоинами. При подразделении трюма и надводных частей надо руководствоваться расчетами влияния затопления отделений на крен, диферент и остойчивость. Принцип же подразделения должен быть тот, чтобы плавучесть утрачивалась ранее остойчивости — короче, чтобы корабль тонул, не опрокидываясь.
3. Всякое повреждение надводного борта влечет за собою соответствующее уменьшение запаса плавучести и остойчивости корабля. Желание обеспечить этот запас в бою повело к изменению в системе бронирования судов. Прежде назначение брони видели в прикрытии машины, котлов, вообще жизненных частей корабля, для обеспечения плавучести считали достаточным наличие небронированного надводного борта. Развитие скорострельной артиллерии заставило изменить систему бронирования, рассматривая как главиое его назначение — обеспечивать запас плавучести и остойчивости корабля.
4. Естественное развитие первой системы бронирования вело к сосредоточению всех жизненных частей корабля в середине его и прикрытию этой части возможно толстой бронею при возможно меньшей ее площади.
5. Вторая система, обратно, требует прикрытия возможно большей площади борта бронею, повсюду одинаковой толщины или даже более толстой в оконечностях.
6. Во многих случаях практики обе системы как бы соединяют, прнкрывая среднюю часть корабля по ватерлинии более толстою бронею, остальной борт бронею, повсюду одинаковой или почти одинаковой толщины.
7. Всякая броня пробивается орудием надлежащего калибра в пределах определенных углов попадания и дальности; отсюда является возможность уравновешивания вероятностей: имея перевес [115] в артиллерии над более сильно бронированным противником нанести ему в одинаковое время такую же площадь пробоин, как и ожидать от него. Таким образом, вопрос о борьбе брони и артиллерии по отношению к непотопляемости может быть сведен к числовым расчетам вероятностей и математического ожидания площади пробоин, совершенно подобно расчетам эмеритальных касс и иных страховых предприятий.
8. Рациональное бронирование, кроме этого, должно быть в определенном соответствии с подразделением трюма на отсеки, а это последнее — с радиусом разрушения от минной пробоины.
9. До сих пор при составлении проектов боевых судов производились по большей части те же расчеты остойчивости, которые имели значение для судов парусных, а при суждении о столь важном качестве, как живучесть или непотопляемость корабля, довольствовались пе расчетами, точными и определенными, а общими соображениями, — попросту говоря, разговорами. От этого произошли многие недостатки, как например: на одних судах подразделение жилой палубы по числу отсеков совершенно не соответствует подразделению трюма — повреждения палубы и надводного борта слишком сильно отражаются на уменьшении остойчивости; в трюме имеется множество мелких отсеков объемом в 10 т и меньше рядом с отделением в 800 т; диаметральная переборка в котельном отделении сделана без дверей, так что при ударе тараном по середине броненосец опрокинется раньше, нежели поспеют подумать, что следует предпринять против его гибели. На других судах впали в противоположную крайность, совсем не делая диаметральной переборки, как бы забыв, что это есть одна из основных связей корабля. Все это происходит потому, что расчетам не верят, основных принципов для них не устанавливают, а тогда нет и оценки требований от боевого корабля. Всякое рациональное творчество и должно быть основано на числе и мере. Вместе с тем надо помнить, что сознание недостатков есть первая ступень к их исправлению.
Не знаю, насколько вышеизложенное будет соответствовать содержанию вашей лекции; во всяком случае я буду находиться всецело в распоряжении вашего превосходительства.
С глубочайшим уважением и искреннею преданностью имею честь быть вашего превосходительства покорный слуга
А. Крылов.
Прочтение всего здесь изложенного требует 4 минуты 38 секунд
А.К.»
16 февраля 1903 г.
Это изложение подтверждено было отправленною в тот же день более сжатой телеграммой. [116] После своей лекции, продолжавшейся около часа, адмирал Макаров сказал:
— Капитан Крылов сформулировал все мною изложенное с краткостью и точностью математической. Прошу вас, Алексей Николаевич, прочесть ту телеграмму, которую вы мне послали.
Привожу ее текст:
Кронштадт, Адмиралу МакаровуБоюсь, что письмо опоздает, посылаю телеграммой формулировки положений.
1. Непотопляемость корабля обеспечивается его запасом плавучестн, т.е. объемом надводной части до верхней из водонепроницаемых палуб. Подразделение трюма служит для использования запаса плавучести.
2. Остойчивость при повреждениях обеспечивается соответствием подразделения надводной части подразделению трюма и системой затопления отделений для выравнивания. Подразделение на отсеки должно определяться расчетом, коего принцип, чтобы корабль тонул, не опрокидываясь.
3. Всякое повреждение надводного борта уменьшает запас плавучести и остойчивости, желание обеспечить его вызвало изменение бронирования.
4. Прежнее бронирование — защита жизненных частей толстой броней малой площади.
5. Новое бронирование — защита большой площади борта тонкой бронею.
6. Практика соединяет иногда обе системы: средняя часть и ватерлиния защищены толстой броней, борт и оконечности — тонкой.
7. Всякая броня пробиваема сообразно калибру, дальности, углу падения, отсюда уравновешение шансов противников, разно бронированных и разно вооруженных. Выбор брони или артиллерии сводится к числовой оценке шансов получить или нанести повреждение. Расчет, подобно как страхового предприятия, по математическому ожиданию.
8. Бронирование должно соответствовать подразделению трюма, которое само определяется радиусом разрушения, производимого миной.
9. До сих пор при проектировании судов живучесть не включена в число основных требований, ее не рассчитывают; отсюда ряд ошибок и примеры их.
Капитан Крылов.
Прений затем почти не было.
По окончании собрания подошел ко мне старший адъютант Главного морского штаба С.И. Зилоти и говорит:
— Расплюев в «Свадьбе Кречинского» сказал: «Ну, ударь раз, ну, ударь два, а зачем же бить до бесчувствия». Эти слова могут [117] повторить и Кутейников и многие корабельные инженеры. Не думаю, чтобы они остались довольны вашими добавлениями к лекции адмирала Макарова.
В старые годы был установившийся обычай, что в течение февраля и марта в Кронштадтском морском собрании читались лекции на морские и научные темы, избираемые советом старшин и утверждаемые главным командиром. В 1903 г мне было предложено прочесть лекцию «О непотопляемости судов и ее обеспечении»{25}.
Зал собрания был переполнен, присутствовали главный командир, вице-адмирал Макаров, все адмиралы, начальники отрядов, командиры судов и множество офицеров. Я начал свою лекцию словами:
«В библии, в книге «Бытия» приведена обстоятельная спецификация Ноева ковчега — здесь сказано: построй себе ковчег из дерев гоффер и нимотриклин, отделения сделай в ковчеге, три жилья сделай в ковчеге — нижнее, среднее и верхнее жилье и осмоли его изнутри и снаружи».
Отсюда ясно, слово «жилье» сохранилось и до сих пор — жилая палуба есть на всяком корабле, слова «отделения» указывают на подразделение ковчега поперечными переборками, слово «осмоли» — что как борт и днище, так и палубы и переборки должны быть водонепроницаемы.
Ковчег строился по непосредственным указаниям промысла божия, следовательно, в нем было все «добро зело», т.е. переборки были распределены правильно, ни палубы, ни переборки не текли, люки были прорезаны где надо и крепости ковчега не ослабляли.
С тех пор прошло по библейскому исчислению 7410 лет, построено бесчисленное множество судов, но уже разумом человеческим, поэтому на всех из них было и есть множество недостатков, нарушающих обеспечение основного качества корабля — его непотопляемость. Я и постараюсь изложить эти недостатки и меры к их устранению».
После этого вступления я развил подробно приведенные выше положения и закончил лекцию следующими словами: «Все, что я вам здесь изложил, принадлежит не мне, а целиком взято из ряда статей «Морского сборника», охватывающих тридцать лет; эти статьи подписаны так: мичман Степан Макаров, лейтенант Степан Макаров, флигель-адъютант Степан Макаров, контр-адмирал Макаров и, наконец, недавно вышедшая носит подпись вице-адмирал Макаров. Его превосходительство Степан Осипович — вот кто истинный основатель учения о непотопляемости судов», и под единодушные аплодисменты всего зала я сделал глубокий поклон адмиралу.
Все поняли, что это было не лестью начальнику, занимающему высокий пост, а проявлением уважения к его тридцатилетним трудам. [118] Еще в октябре 1902 г я представил председателю Морского технического комитета расчеты и таблицы, показывающие влияние затопления отделений на крен, диферент и остойчивость. К основной таблице прилагалась дополнительная, показывающая влияние повреждения палубы.
Председателем комитета был вице-адмирал Ф.В. Дубасов. На моем рапорте он положил обстоятельную резолюцию, в которой поручил кораблестроительному отделу спешно рассмотреть мою работу и доложить ему.
Наступил 1903 г; я прочел выше указанную лекцию; летом пошел в плавание на учебном судне «Океан» из Либавы в Порт-Артур. Здесь я передал в штаб наместника и на суда эскадры по экземпляру упомянутых таблиц. В конце января 1904 г началась японская война, дело о непотопляемости не двигалось и к «спешному» рассмотрению приступлено не было.
31 марта (12 апреля) 1904 г броненосец «Петропавловск» под флагом командующего флотом вице-адмнрала Макарова подорвался на мине заграждения, произошла детонация или мин, или пороховых погребов, и броненосец потонул, опрокинувшись при этом. Адмирал Макаров погиб.
Распространился слух, что эта гибель была мною предсказана, но что не были приняты указанные мною меры к ее предотвращению. Этот слух, как обыкновенно бывает, не имел под собою оснований — новреждения броненосца от детонации пороха были так велики, что никакими мерами спасти его было невозможно. Приблизительно через месяц совершенно так же погиб броненосец «Хатцузе», подорвавшись на нашем минном заграждении, поставленном капитаном 2-го ранга Н.Ф. Ивановым; одновременно подорвался и броненосец «Яшима», на нем детонации не было, его новели в Сасебо, но но пути он затонул.
Адмирал Дубасов назначил заседание Морского технического комитета на 7 (20) апреля 1904 г, пригласив на него командиров судов 2-й эскадры Тихого океана и некоторых адмиралов. Мне было приказано вечером 6 апреля прийти на квартиру адмирала Дубасова и доложить ему все дело, предстоящее к рассмотрению.
Имея достаточно времени, я весь свой доклад изложил письменно, хотя в правдивой, но весьма резкой, элементарно простой форме. Это было не первый раз, что адмирал Дубасов меня приглашал для доклада; обыкновенно при этом присутствовала супруга адмирала Александра Дмитриевна, урожденная Сипягина. На этот раз я подготовил доклад так, чтобы с небольшими словесными дополнениями он был понятен и Александре Дмитриевне, считая, что тогда все будет совершенно ясно адмиралу. Так оно и вышло, и мне пришлось начать свой доклад словами:
— Позвольте мне, ввиду присутствия Александры Дмитриевны, докладывать это дело ее превосходительству. [119] Затем я прочел свой доклад, вставляя местами необходимые пояснения.
Кончив доклад, я спросил адмирала:
— Не прикажете ли внести некоторые изменения?
— Конечно, доклад резкий, но дело настолько возмутительно, что читайте так, как написано.
Не успел адмирал Дубасов сказать этих слов, как доложили, что приехал адъютант управляющего Морским министерством адмирала Авелана, который требует явиться к нему немедленно, хотя шел 10-й час вечера. Авелан пожелал узнать, что я докладывал Дубасову, и мне вторично пришлось прочитать все мною написанное, причем Авелан никаких поправок не потребовал.
Будучи возмущен тем, что Кутейников не пожелал выслушать мои объяснения перед заседанием, я сделал на заседании доклад весьма громким голосом и в повышенном тоне, закончив его словами:
— Я уверен, что в той борьбе, которую я начал против рутины в кораблестроении, вы, господа адмиралы, вы, господа командиры, поддержите меня вашей властью, вашим авторитетом, вашим словом.
Во время доклада Дубасов ни разу меня не остановил.
Однако через несколько дней мне был объявлен выговор в приказе по Морскому миннстерству за резкий тон и недопустимые в служебном докладе выражения по отношению к главному инспектору кораблестроения генерал-лейтенанту Кутейникову. Этим дело если не было похоронено, то отложено в долгий ящик.
Еще через несколько дней я был командирован по служебному (артиллерийскому) делу в Италию.
Только что я вернулся из этой командировки, как меня будят ночью часа в три, и присланный от Главиото морского штаба офицер вручает мне предписание, в котором значилось: «С получением сего предписывается вашему высокоблагородию отправиться в г. Кронштадт, явиться к вице-адмиралу А.А. Бирилеву и командующему 2-й эскадрой Тихого океана адмиралу Рожественскому. Миноносец ожидает вас у пристани ниже Николаевского моста».
На мой вопрос, в чем дело, офицер, вручивший мне предписание, ответил:
— Что-то произошло на «Орле», но что именно, мне не известно.
Около 4½ ч утра вхожу в дом главного командира в Кронштадте. Меня немедленно провожают к адмиралу Бирилеву, сидевшему в овоем громадном кабинете у письменного стола в дальнем конце, против входной двери.
Едва я вошел, слышу голос:
— Здравствуйте, друг мой, во-первых, поздравляю вас с выговором, сорок лет служу, а такого отличия не удостаивался. Знаете, что случилось? «Орел» затонул в гавани, лежит на боку и [120] потому только не опрокинулся, что уперся скулой о дно, имея крен около 20°. Явитесь к адмиралу Рожественскому и поезжайте с ним на «Орел».
Авария «Орла» описана плававшим на нем младшим штурманом Л.В. Ларионовым и послужила наглядным доказательством необходимости тех мер, которые я предлагал.
На «Орле» плавал в качестве трюмного механика знающий и талантливый корабельный инженер В.П. Костенко, который по собственной инициативе судовыми средствами устроил систему выравнивания, и хотя «Орел» получил в Цусимском бою такие же повреждения, как однотипные с ним «Александр III», «Бородино», «Суворов», но остался на плаву, тогда как остальные три корабля потонули, опрокинувшись.
Цусима переполнила чашу. Самовлюбленность Кутейникова была, наконец, разгадана и он был уволен и отставку.
В июле 1905 г, пока Кутейников был еще главным инспектором кораблестроения, появилась редакционная заметка в газете «Русь», в которой упоминалось мое имя и говорнлось, что я еще задолго до отправления эскадры Рожественского указывал недостатки кораблей этой эскадры.
В ближайшем номере этой газеты появилось официальное, содержащее явную ложь опровержение, что никакого доклада профессором Крыловым сделано не было. Тогда я отправил в «Русь» сделанный мною 7 апреля 1904 г доклад, за который мне был объявлен выговор. Этот доклад был напечатан целиком{26}. Времена изменились, никто меня за это не преследовал и в вину этого не ставил.
Я продолжал, заведуя бассейном, кроме текущей работы по испытанию моделей, производить по собственной инициативе и по запросам заводов ряд других работ, непосредственно в обязанность бассейна не входящих. Важнейшими из этих работ я считаю:
а) проект изменения бронирования линейных кораблей «Андрей Первозванный» и «Павел I», приведенный в исполнение, чтобы устранить тот недостаток боевой плавучести и боевой остойчивости, которые привели к гибели броненосец типа «Бородино», послуживший прототипом для «Андрея» и «Павла»;
б) производство опытов на лодке «Уралец» по предложенному мною методу для определения влияния качаний корабля на меткость стрельбы;
в) участие в комиссии под председательством морского министра А.А. Бирилева по выработке элементов предстоящих к постройке линейных кораблей типа английского линейного корабля «Дредноут»;
г) последовательное систематическое испытание моделей для выбора такого сочетания элементов, которым обеспечивается надлежащая ходкость кораблей проектируемого типа.
В конце декабря 1907 г мне было объявлено товарищем морского министра контр-адмиралом И.Ф. Бостремом, что с 1 января 1908 г я буду назначен главным инспектором кораблестроения.
Основание Опытового бассейна
В 1891 г адмирал П.М. Чихачев был управляющим Морским министерством, а контр-адмирал С.О. Макаров был главным инспектором морской артиллерии.
Во Франции появилось ружье Лебеля, из которого стреляли бездымным порохом и получали удивительную дальнобойность и настильность траектории. Все державы старались разгадать секрет изготовления этого пороха и в этом успели, приняв за основание нитроглицерин; но никто не имел пушечного бездымного пороха.
У нашего Морского министерства оказалась какая-то «остаточная сумма», около 1 500 000 руб. Адмирал Чихачев, по совету Макарова, предложил знаменитому химику Д.И. Менделееву изыскать способ изготовления пушечного бездымного пороха.
Д.И. Менделеев взялся за решение этой задачи, но потребовал, чтобы вместо учебной лаборатории минного класса, была основана научно-техническая лаборатория в бывшем здании солильни для морской солонины, давно уже пустовавшем, и были ассигнованы средства для устройства этого здания, для опытов и закупки необходимых приборов, материалов и пр. — всего около 500 000 руб. Директором лаборатории был назначен ученик Д.И. Менделеева проф. минного класса М.И. Чельцов, уже известный специалист по взрывчатым веществам.
Оставался еще свободный миллион.
Д.И. Менделеев пояснил Чихачеву важность устройства Опытового бассейна, и в конце 1891 г был командирован в Англию корабельный инженер Алексей Андреевич Грехнев с предписанием изучить бассейн Фруда в Торкей и воспроизвести таковой в Петербурге.
Д.И. Менделеев вскоре изобрел бездымный порох, названный им «пироколодий», одинаково пригодный для орудий всех калибров, начиная от самых больших и кончая пулеметами и ружьями, — т.е. дал полное решение задачи, ему порученной.
А.А. Грехнев выполнил данное ему поручение с удивительной добросовестностью, воспроизведя как самый бассейн, так [122] и строгательный станок для обстрагивания моделей, бак для плавки парафина, машину для буксировки моделей канатной передачей и все мелочные механизмы, например линовальную машину, счетный логарифмический цилиндр и пр.
Но в это время сперва командиром С.-Петербургского порта, а потом начальником Управления кораблестроения и снабжения был вице-адмирал В.П. Верховский, который имел тот взгляд, что всякий подрядчик — мошенник, что цену надо сбивать как можно ниже, что все чиновники — взяточники, поэтому все постройки, при нем возведенные, были чисты и красивы снаружи и весьма непрочны по сути дела. Чиновники и инженеры его боялись, правду от него скрывали и во всем ему поддакивали, и получалось не «дорого да мило, а дешево да гнило».
Необходимо заметить, что бассейн Фруда был первым по времени, будучи основан в 1870 г; само собою разумеется, что за 22 года техника далеко ушла вперед, в особенности применение электричества, а Грехнев был стеснен предписанием «воспроизвести в точности бассейн Фруда», что он и выполнил буквально; значит, при самом своем открытии в 1894 г бассейн уже устарел на 24 года.
Все механизмы бассейна были изготовлены фирмой Kelso в Глазго. Но эта фирма была приспособлена для изготовления мелких механизмов; так, часы с электрической записью полусекунд были сделаны превосходно, но динамометр сделан из тонкого (кровельного) желеаа, а затем к нему прибавлен мертвый свинцовый груз весом около одного килограмма. Рельсы, по которым бежит тележка, сделаны из кусков длиною по два метра с профилем 10*4 см и собраны на деревянных брусьях, положенных на бетон стенок бассейна. По таким же рельсам ходит и тележка строгательного станка. Отливка болванки, из которой изготовляется модель, производилась поверх каркаса, который обмазывался глиной и затем вынимался, поэтому модель не сохраняла неизменности своей формы, а получала перегиб и т.п.
Деревянные брусья, на которых собирались рельсы, были из рыночной сосны низкого качества, тогда как в Англии они были из смолистой канадской сосны (pitch pine), а может быть и из тика.
Тележжа, на которой стоял динамометр, была весьма искусно сделана из отборного леса, но колеса были малого диаметра (25 см), их ось держалась на длинном конусе, вогнанном в дерево, и колеса могли получать движение.
Как уже сказано, тележка двигалась канатом (проволочным, около 3 см окружностью) коловратной машиной с превосходным регулятором, но этот канат имел свой период продольных колебаний, которые он и сообщал тележке, и запись сопротивления получалась в виде извилистой кривой, состоящей из наложения многих синусоид друг на друга, и надо было планиметрировать эту кривую, чтобы получить сопротивление. [123] Приказом по флоту от 1 января 1900 г Грехнев был по болезни уволен от службы, и я был назван заведующим бассейном.
Штат бассейна состоял из младшего судостроителя Пущина, зятя главного инспектора кораблестроения Н.Е. Кутейникова (он только числился в бассейне, а был в Штеттине, наблюдая за постройкой малого крейсера), помощника судостроителя Гредякина, лаборанта по физике в Петербургском университете, родственника Д.И. Менделеева Н.Л. Смирнова, чертежника, машиниста, слесаря, двух модельщиков и двух кочегаров.
Первое время я решил присмотреться к порядку ведения работ бассейна, но с первого же дня я приказал вычисление сопротивления производить следующим образом. Из наблюденного сопротивления вычесть рассчитанное сопротивление от трения: получится остаточное сопротивление, которое умножается на куб масштаба и дает остаточное сопротивление корабля; к этому остаточному сопротивлению прибавляется рассчитанное сопротивление от трения на корабль — получится полное сопротивление корабля при скорости его, соответствующей скорости модели.
При таком способе расчета ясно видно, какая часть сопротивления рассчитана и какая часть наблюдена, при расчете же по методу Фруда этого не видно и как бы замаскировано.
Затем при строжке парафиновой болванкн я обратил внимание, что машинист возится целый день над выверкой рельсов, подбивая их клинышками и кусочками латуни, чтобы сделать рельсы строго параллельными, ранее чем приступить к строжке.
Я приказал раскопать брус, на коем рельсы закреплены; оказалось, что нижняя его грань сгнила и что этот брус лежит не на сплошной стенке, а на тумбочках высотою около 60 см, возведенных на насыпном грунте.
Я донес об этом командиру порта и потребовал назначения комиссии для освидетельствования станка и надлежащего устройства рельсов. Со своей стороны, я предложил заменить деревянные брусья и тумбочки сплошной стенкой, возведенной на матером грунте, и стальными швелерами 30 см высотой, концы которых заделать в стены жилого дома бассейна.
Оказалось, что насыпного грунта со сгнившей щепой — около трех метров толщины, и не известно, брусья ли покоились на тумбочках, или тумбочки висели на брусьях, когда щепа сгнила.
После этой капитальной переделки станок работает 44 года, не требуя никакой регулировки.
Самый бассейн длиною 120, шириною 6,7 и глубиною 3,0 метра был сделан цельным, а не из отдельных секций, соединенных слоем морского клея (marine glue); за восемь лет он от усадки дал поперечные трещины, и воды утекало за сутки около 10 см, т.е. около 120*6,7*0,1 = 80 куб.м, или около 7000 ведер, водою бассейн заполнялся от городского водопровода по цене около 10 коп. за 100 ведер, что составляло непроизводительный расход [124] около 7 руб. в день, т.е. 2 500 руб. в год. Ясно, что требовался ремонт. Разрезать бассейн на секции было невозможно, но можно было считать, что осадка бассейна практически прекратилась и можно было сделать надежную облицовку не из глуховского, а из новороссийского портланд-цемента. Эту облицовку я сделал по стенкам толщиною в 3,0 см из чистого цемента, по дну в концах бассейна — толщиною в 15 см и посредине — в 7,5 см из смеси 2/3 по весу новороссийского цемента и 1/3 песку. Через 35 лет бассейн пришлось удлинять, облицовжу пришлось рубить зубилом, ибо ее ничто не брало.
Примерно в 1901 г модельщик Дружинин предложил новый способ изготовления моделей, частью из дерева и частью из парафина, причем парусинный каркас не вынимался из модели, а заливался парафином; после этого модели вполне сохраняли свою форму и не получали никакой перегиби; это было практически весьма важное изобретение.
После этого никаких изменений в практику работы бассейна мною не вводилось, но кроме испытания моделей производились и прогрессивные испытания самих судов па мерной миле близ Инонеми: во всех этих испытаниях моим неизменным сотрудником был Н.А. Смирнов, а также и в плавании на учебном судне «Океан» в Порт-Артур{27}.
О двух самых «умных» подводниках
Приказом по флоту от 1 января 1900 г я был назначен заведовать Опытовым бассейном.
Приняв бассейн, я увидел в нем малую подводную лодку. Старший помощник мой доложил мне, что это лодка пензенского помещика Пукалова, стоит в бассейне уже более трех лет по приказанию командира С.-Петербургского порта, якобы для испытания; за эти три с лишним года никаких испытаний не производится, а изобретатель приходит только каждое 20-е число и получает по 500 руб. жалования, согласно договору.
Написал я рапорт командиру порта и предложил договор с Пукаловым расторгнуть, лодку убрать в порт, что и было через несколько дней сделано.
Затем собрал я сведения, кто такой Пукалов. Оказалось — отставной артиллерийский офицер, товарищ по артиллерийской академии с министром путей сообщения Кривошеиным, пензенский помещик, имение его близ Рузаевки.
В то время строилась Московско-Казанская железная дорога. Пассажирские поезда ходили до Сасова, а от Сасова до Рузаевки ходили рабочие поезда. Расстояние Сасово-Рузаевка верст 300.
Пошел Пукалов к Кривошеину и просит его дать разрешение на проезд рабочим поездам. Кривошеин и дал ему бумажку такого содержания:
«Прошу оказать содействие моему товарищу Пукалову к проезду от Сасова до Рузаевки.Кривошеин.
Его превосходительству Н.К. Мекку. 15 Х 1890».
Приезжает Пукалов в Рязань, на вокзале его встречает Мекк, строитель дороги и пр., все в мундирах, экстренный поезд, к которому прицеплен салон-вагон и вагон-ресторан, одним словом, его приняли за товарища министра; он это сразу смекнул и доехал до Рузаевки за товарища министра.
В 1902 г, заведуя бассейном, сижу я раз в своем кабинете и [126] что-то считаю. Докладывают, что меня желает видеть капитан 2-го ранга Колбасьев.
— Проси.
Входит в мой кабинет:
— Я к вам с приказанием от начальника Главного морского штаба.
Я встал.
— Начальник штаба приказал поместить в бассейн мою подводную лодку, держать ее совершенно секретно; сколько постов часовых Вам надо?
— Женька, перестань ломать дурака; никаких постов мне не надо, поставлю твою лодку вдоль стены, устрою кругом нее забор из теса, сверху закрою брезентом, скажи, что тебе надо...
Видишь ли, моя лодка особенная, разборная, из шести отсеков, каждый из которых в отдельности можно грузить на верблюда и перевезти в Персидский залив, там собрать; все это совершенно скрытно.
Прнвез он свою посудину из шести отсеков, длиною метра по два. Поместил я его лодку в баcсейн, зашил ее кругом досками. Спрашивает он меня как-то:
— Как ты думаешь, выдержит эта лодка погружение на 100 футов?
— Нет, не выдержит.
— А сколько выдержит?
— Футов шесть.
— Что же надо делать, чтобы выдержала хоть 60 футов?
— Надо подкреплять.
Стал он ее подкреплять и надоедать мне и Бубнову с расчетами подкрепления. Тогда я ему говорю:
— Возьми бумагу и запиши, как рассчитывать балку, стойку, распорку и пр. Теперь считай сам, ни к кому не приставай. Стал он сам считать.
— Я должен тебя предупредить, через неделю в воскресенье приедет в бассейн отец Иоанн Кронштадтский святить лодку. Отслужит молебен, назовет ее «Матрос Кошка». Надень виц-мундир, приедет Дубасов, разное начальство, скажи служащим, что могут быть на молебне, но должны надеть праздничное платье.
— Что же, святи лодку, по Ньютону, вездесущие божие сопротивления движению тел не оказывает.
Через неделю приехал отец Иоанн, отслужил молебен, освятил лодку, освятил воду в бассейне, было всякое начальство.
Подсчитал Колбасьев подкрепление на 60 футов. Оказалось, что лодка тонет; решил он обшить ее слоем пробки толщиной фута в два. Стал вырабатывать пробку, оклеивая ее из множества слоев особым клеем.
— Ведь знаешь, эта пробка представит броню. Я стану за половиной отсека — стреляй в меня из винтовки. [128]
- Хоть ты и дурак, но я в каторгу идти не хочу. Пойдем рядом в научно-техническую лабораторию, поставим твой отсек, за ним 2-хдюймовую доску и будем стрелять. Я говорю, что пуля пробьет пробку, стальную обшивку и доску.
— Давай держать пари — если пробьет, то ты поставишь к завтраку шесть дюжин твоих устриц, три бутылки белого. Если не пробьет, плачу я.
— Идет.
Пуля пробила пробку, сталь, доску, и увидел Колбасьев, что пробка — не броня. Попутался он еще месяца два, и увез лодку в Севастополь.
Прошло шесть лет.
1 января 1908 г я был назначен на пост главного инспектора кораблестроения, а в сентябре месяце — исполняющим должность председателя Морского технического комитета.
По этой должности стал я знакомиться с секретными делами. Смотрю: «Дело Колбасьева».
Читаю письмо его к адмиралу Дубасову, бывшему председателем Технического комитета, начинающееся так: «Дорогой Федор Васильевич, вот уже месяц, что я работаю в бассейне. От Крылова и Бубнова я все перенял и теперь свободно делаю всякие расчеты...»
Затем ряд других писем и наконец: «Дорогой Федор Васильевич, издержался я на лодку; оказалось, что она мне обошлась 50 000 руб, будьте добры, похлопочите мне такое возмещение моих расходов» (а красная цена лодки тысячи три). Затем в конце расписка: «Талон к ассигновке 50 000 руб получил. Е. Колбасьев».
Пришлось мне в 1907 г быть в Севастополе. Лодка Колбасьева стояла на якоре и швартовых у его устричного завода и служила пристанью для шлюпок; никуда она никогда не ходила и на верблюдах в Персидский залив ее не возили.
Подводная лодка обер-инженера Гласа
Как раз во время японской войны адмирал Вирениус был и.д. начальника Главного морского штаба, Рожественский был в плавании, а Вирениус исполнял его должность. Является к нему австрийский инженер, как он сам себя называл, — обер-инженер Глас, и говорит:
— Я от вас денег не потребую... Имею я проект подводной лодки, который хочу осуществить.
Подает чертежик, на котором что-то набросано.
— Если вы эту лодку построите, — говорит он, — и доставите во Владивосток, я на ней поеду и взорву броненосец «Микадо», а за это вы мне уплатите 200 000 рублей. Если другой броненосец взорву, уплатите 100 000 рублей. А пока что я хочу только, чтобы вы осуществили эту лодку. Пока она строится, положите мне какое-нибудь жалованье, ну на первое время тысячи три будете мне платить...
Вирениус сказал:
— Напишите ему ассигновку на 6000 рублей, а проект доложим генерал-адмиралу.
Глас шесть тысяч получил, свой эскизик передал, заключили договор. Доложил Вирениус управляющему министерством адмиралу Авелану, затем генерал-адмиралу Алексею Александровичу. Тот посмотрел, спросил:
— Тут одна мина будет висеть? Я бы желал, чтобы две было.
Глас готов: две так две.
Лодка была совершенно дурацкая: профиль вроде этакого автомобиля. Глас сидел так, что немного выдавался корпусом над водой, закрытый стеклом, и должен был ногами работать. А ходу эта история должна была давать, может быть, один узел. Была эта лодка построена и отправлена для испытаний в Черное море.
Министром был уже Бирилев. Надлежало произвести испытания. Командир корабля, которому это было поручено, должен был проследить, чтобы Глас по условию прошел до Балаклавы и вернулся обратно в течение 3 часов. Командир говорит: [130] — Эта посудина только от корабля отойдет — потонет, я таких испытаний допустить не могу.
Доложили Бирилеву.
Бирилев тоже говорит:
— Черт знает что, куда это годится. Никаких испытаний не делать. Сказать, чтобы Глас уезжал.
А по контракту следовало, что если первая лодка будет неудачной, русское правительство должно построить вторую лодку и вторую лодку испытать. Если и она будет неудачной, тогда договор сам собой исчерпывается.
В контракте было дальше упомянуто, что если выйдут какие-нибудь недоразумения, то разбираться дело будет в австрийском суде, в Австрии.
Проходит порядочное время после приказа Бирилева прекратить испытания. Россия заем делает, который за границей размещается.
Я тогда заведовал Опытовым бассейном. Получаю повестку — министр требует меня к себе.
Оказывается, посол наш из Австрии телеграфирует, что на всю сумму, вырученную по займу, около полутора миллионов рублей, наложен арест по протесту инженера Гласа. Дескать, по контракту должны были построить две лодки, построили одну, второй не построили, а Глас на этом деле потерпел ущерб, потому что он мог взорвать броненосец и получить 200 000 руб. Он требует свое вознаграждение, и австрийский суд должен будет это дело решать.
Министр говорит:
— Вы мне это дело разберите. Я вызывал и генералов и адмиралов, они чепуху говорят, вы мне это дело выясните.
— Нужна комиссия.
— Кого вы хотите в комиссию?
Я говорю: вот таких-то...
Сроку было примерно 12 дней до того, как австрийский суд начнет это дело разбирать. Получили мы в копиях все документы, а между ними такие клочки бумажки, на которых написано: «Адмиралу Вирениусу, прошу уплатить столько-то тысяч, скажем 8000, в уплату Балтийскому заводу за такие-то работы». Резолюция адмирала: «уплатить». Другой раз 6 тысяч просит. Резолюция: «отпустить».
Бирилеву показываю: смотрите как и что. Бприлев выразился (он всегда выражался очень энергично), а я ему дальше объясняю, что уплата этих тысяч показывает, что между договорившимися сторонами существовало полное согласие и взаимное доверие, а коли так, то по австрийским законам гражданское дело между ними должно разбираться по словесным свидетельским показаниям, без документов. И вот они требуют, чтобы явились в суд генерал-адмирал Алексей Александрович, управляющий министерством [131] Авелан, Вирениус и дали бы свидетельские показания... Дело дрянь...
Бирилев сказал:
— Денег я ему платить не хочу. Надо будет с ним как-нибудь мириться.
Счастье наше, что Глас был фанатиком своей идеи, полусумасшедшим, а не то, что мошенником. Но за ним стояли мошенники и адвокаты, которые, вероятно, в скорости сюда и приедут. А тут еще праздник приближается — 17 октября. Надо ему немедленно всучить деньги и получить наш контракт обратно.
— Сколько вы, Алексей Алексеевич, разрешите израсходовать? — спрашиваю я.
— Возьмите, говорит, двадцать пять тысяч...
Встретился я с Гласом и говорю ему:
— Вот что, лодку вашу мы осуществили, построили по вашему чертежику; чем нам судиться, мы вам дадим эту лодку, довезем ее до австрийской станции, заплатим пошлину, и вы тогда можете другим государствам показывать готовую лодку, а не только чертежик, как у нас.
— Отлично, — говорит, — я согласен.
— Сколько вам дать еще деньгами, за беспокойство?
— Дайте, говорит, три тысячи. Но я хочу, чтобы меня принял адмирал Бирилев и засвидетельствовал, что я действовал во всем добросовестно.
Звоню но телефону адмиралу; прошу принять Гласа немедленно.
Это было 16 октября.
Принял Бирилев этого Гласа, сказал ему речь на английском языке. Затем я тотчас вынул деньги — три тысячи, всучил ему, от него контракт получил, и дело было кончено.
Тридцатое августа в старые годы в С.-Петербурге
Эти строки я пишу 12 сентября 1941 г в г. Казани, и мне напомнили, что в этот день был праздник «святого, благоверного, великого князя Александра Невского», который особенно почитался петербуржцами, устраивавшими целое гуляние на кладбище Александро-Невской лавры. Я невольно припомнил один из этих дней уже в царствование Николая II.
Накануне объявлялось во всех газетах на казенно-канцелярском языке: «Государь император высочайше повелеть соизволил: в высокоторжественный день храмового праздника Александро-Невской лавры имеет быть отслужено молебствие с водосвятием и возглашением многолетия царствующему дому. На молебствии присутствовать обоего пола особам, ко двору приезд имеющим, гвардии, армии и флота генералам и адмиралам и, по назначению их ближайших начальников, штаб — и обер-офицерам».
Я был тогда обер-офицером и вместе с капитаном 1-го ранга Н.Н. Азарьевым получил назначение присутствовать на молебствии. Съехались мы вместе в лавре и встретили старшего адъютанта Главного морского штаба капитана 1-го ранга Хвостова, известного всему флоту под прозвищем «Ванечка Хвостов». С Азарьевым он был одного выпуска, меня он знал по делам эмеритальной кассы.
— Вы здешние порядки знаете?
— Будем делать то же, что другие.
— Вижу, что ничего не знаете. Вы меня держитесь и ни шагу не отступайте. В келии отца-казначея были?
— Нет, не были.
— Пойдемте, я вас проведу, пока в церкви обедню да молебен служат, мы перед завтраком у митрополита закладочку сделаем.
Келья отца-казначея оказалась целой квартирой в несколько компат с залом, в котором стоял громадный стол, ломившийся от вин и закусок. По примеру Хвостова, подошли «под благословение», [133] отец-казначей предложил «червячка заморить чем бог послал».
Зазвонили колокола, значит, обедня скоро кончится и начнется молебен. Поблагодарили отца-казначея, вышли к дорожке, ведущей из церкви в «покой» митрополита, которым был Палладий. Хвостов сам стал и нас поставил близ входа в покои.
— Процессия пойдет: сперва певчие, потом диакона, потом попы и иеромонахи, потом митрополит, за ним великие князья, министры, «обоего пола особы», генерал-адъютанты; я за ними нырну, вы за мной, тогда попадем в первый зал, где будут великие князья и сам митрополит. Рыбный стол — какого нигде не видывали, вина — первый сорт, шампанское — настоящий Редерер; ну во втором зале хорошо, но попроще, а в третьем — рыба хороша, а шипучее донское, не зевайте.
В это время подходит какой-то чиновник, черный мундир обшит серебряным галуном, брюки с серебряным лампасом, треуголка с серебряным шитьем, ни дать, ни взять обер-факельщик на похоронах по первому разряду. Хвостов к нему:
— Здравия желаю, ваше превосходительство, как ваше здоровье, как здоровье ее превосходительства? Ваше превосходительство, вы здесь все знаете и все вам доступно, покажите нам, где у монахов «девочки» живут, говорят, прелесть какие красотки, целый гарем.
Все это громко, так, что не только нам, но и всем достаточно близко стоящим было слышно. Чиновник от него так и отпрянул.
— Знаете, это кто? Обер-секретарь святейшего синода, тысяч сто в год по бракоразводным делам «безгрешно» зарабатывает.
Нырнули мы за Хвостовым; попали в первый зал. Таких блюд, таких старых, в монастырских подвалах выдержанных вин, таких наливок, конечно, мы нигде не едали и не пивали.
Хвостова за легкомыслие и приверженность к женскому полу и прозвали, как сказано выше, «Ванечка», на этом он и сгорел.
Года через три был он произведен в генерал-майоры и назначен севастопольским градоначальником — пост, равный губернаторскому; кажется, мог бы остепениться.
Был близ Севастополя какой-то женский монастырь, не то какая-то община. Приехал туда Ванечка, да и заведи с игуменьей или с директрисой, недостаточно разведав почву, такой же разговор, как с обер-секретарем святейшего синода. Игуменья или директриса обиделась и принесла формальную жалобу сразу двум министрам — морскому и внутренних дел, и полетел Ванечка не только из градоначальников, но и из службы.