Ровесник армии

Командир тяжелого воздушного корабля летчик Антон Шевелев родился 23 февраля 1918 года. Он ровесник Советской Армии. Вместе с ней он встал на защиту Родины от нашествия немецко-фашистских захватчиков и бесстрашно сражался с врагом, нанося ему мощные бомбовые удары. За проявленное мужество и отвагу Шевелеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

Жизнь его проста и обычна: учеба в средней школе и школе гражданских летчиков, а потом — многочисленные полеты по дальневосточным воздушным трассам. Работая в иркутском и свердловском отрядах Гражданского воздушного флота, Шевелев налетал более тысячи часов. Он перевез в далекие таежные поселки и на строительные площадки множество пассажиров и тяжеловесных грузов.

В первый год Отечественной войны Антон Шевелев прибыл в наш полк вместе с группой летчиков Гражданского воздушного флота и сразу же приступил к изучению самолета, воинских документов, к освоению техники пилотирования бомбардировщика. Инструктор Николай Рыцарев, сделав с Шевелевым несколько полетов по кругу и в зону, удовлетворенно сказал:

— Можете лететь на боевое задание.

Лейтенант Шевелев встретился в части со штурманом Иваном Кутумовым. Оба офицера имели хорошую подготовку, огромное желание бить ненавистного врага. Как-то сразу они подружились и попросили у командира полка разрешение летать на задание в одном экипаже. Их просьба была удовлетворена. Радистом в экипаж был назначен старший сержант Бондарец, воздушным стрелком — сержант Воронцов. [123]

Хорошо запомнился воинам первый боевой полет. 23 июля 1942 года экипаж вместе с летчиками полка вылетел бомбить железнодорожный узел Круспилс. Ночь была ясная, лунная. Шевелев уверенно пилотировал бомбардировщик. До цели оставались считанные минуты, когда летчик и штурман заметили вдали мчавшихся навстречу с зажженными фарами пару истребителей противника.

— Командир, зачем они фары зажгли, ведь и так неплохо видно? — спросил Кутумов.

— Страх нагоняют на нашего брата, — ответил Шевелев и немного погодя добавил: — Нас они не видят.

Летчик принял решение не вступать в бой с истребителями. Сделав пологий разворот, он с небольшим снижением повел корабль на цель. Яростно стреляли вражеские зенитки, пытаясь сбить висевшие в воздухе светящие бомбы, не дать возможности самолетам прицельно сбросить бомбовый груз.

— Боевой! — скомандовал штурман.

Шевелев, уткнувшись в приборы, повел машину по прямой. Кутумов весь погрузился в боковую наводку и прицеливание. Вот он нажал на кнопку, и бомбы одна за другой пошли вниз. Они угодили в какое-то здание, расположенное у входных стрелок. Возник пожар. Первое боевое задание выполнено!

Так начали воевать ровесник Советской Армии уралец Антон Шевелев и его боевой друг волжанин Иван Кутумов. Постепенно они стали признанными мастерами своего дела, с каждым боевым вылетом множили славу Советских Вооруженных Сил.

Ближе довелось мне познакомиться с экипажем Шевелева [124] зимой сорок второго — сорок третьего годов, когда наш полк выполнял задания в составе Западного и Северо-Западного фронтов. Летному составу хорошо известно, что полеты в зимних условиях связаны с большими трудностями. Низкая облачность, снегопады, изморозь, обледенение стесняют действия бомбардировщиков. Но летчик Шевелев даже в таких трудных условиях по два раза в ночь вылетал на бомбардировку мест скопления живой силы и техники врага в районе Ржева и Сычевки. И каждый раз его выручало умение отлично пилотировать, грамотно эксплуатировать материальную часть в воздухе, применять тактические приемы, позволяющие и в плохую погоду с честью выполнять боевые задания.

Зимний фон местности, морозные дымки, плохая вертикальная и горизонтальная видимость крайне затрудняют ориентировку и поиск цели. Здесь на помощь летчику всегда приходил штурман Кутумов. Он обладал хорошими теоретическими знаниями и немалым опытом самолетовождения. Однажды при полете на Ржев самолет попал в сплошную муру, началась болтанка. Корабль был сильно загружен бомбами, и дальнейший полет в таких условиях мог иметь плохие последствия. Кутумов вовремя изменил высоту, курс полета; вскоре условия самолетовождения значительно улучшились.

Подход к цели, которая просматривалась через морозную дымку, был закрыт стеной заградительного огня зениток. В мутной дымке шарили прожекторы. Пришлось еще раз изменить курс. Экипаж перехитрил фашистов, отошел в сторону, где была малая плотность огня, прорвался к объекту и нанес ему серьезный урон. И таких полетов у шевелевцев было много.

В одну из зимних ночей мне и командиру эскадрильи капитану Рыцареву было поручено произвести освещение железнодорожного узла Витебск, чтобы обеспечить успешный бомбовый удар экипажей. На цель мы вышли точно. И как только была сброшена первая партия светящих бомб и на товарной станции узла отчетливо стали видны ленты составов, с воздуха посыпались серии фугасных и зажигательных бомб. В первые же три-четыре минуты на земле возникло до десятка пожаров. Видно было, как полыхали железнодорожные вагоны.

В воздухе зависали все новые и новые светящие «люстры». Сериями и залпом летели на землю бомбы. Тут [125] же они рвались, разрушая пути, постройки, поднимая вверх промерзший грунт. Вот в северо-восточной части станции разорвалось несколько бомб, в какое-то мгновение все небо озарилось ярким светом. С воздуха нам хорошо было видно, как с земли поднялся столб пламени и дыма. Взрыв был настолько сильным, что от него разрозненные пожары на станции слились в один огромный огненный очаг. Там бомбил Шевелев.

Мужественный летчик и его экипаж успешно выполняли каждое боевое задание. Огнем фугасок воины мастерски взламывали оборону противника под Оршей и Полоцком, Бобруйском и Могилевом. Преодолевая огромные расстояния, они много раз летали под покровом ночи в глубокий тыл врага на бомбометание военно-промышленных объектов.

Вместе с летчиками нашего полка Антону Шевелеву не раз приходилось бомбить Гданьск, являющийся мощным бастионом немцев на побережье Балтики. В то время город и порт прикрывались десятками мощных прожекторов и крупнокалиберных зенитных пушек. Это была цель первостепенной важности, а полет на нее — большим и серьезным испытанием выносливости, решимости и бесстрашия. И такое испытание экипаж Шевелева выдержал с честью.

...Один за другим уходили с аэродрома бомбардировщики. Взлетев, они брали курс на запад. Лейтенант Шевелев поднялся в воздух пятым. Сплошная низкая облачность прижимала корабль к земле. Вдобавок повалил снег: в таких условиях летели до линии фронта. Здесь пришлось несколько поднять высоту — предполагалось наличие зениток. Но на высоте началось обледенение. Положение усложнилось еще тем, что все время дул сильный встречно-боковой ветер: угол сноса вдвое превышал обычный. В путевой скорости, определенной Кутумовым, получилась ошибка. Но штурман не выжидал пассивно истечения расчетного времени и большого уклонения в сторону. Проверив угол сноса, направление и силу ветра, он еще уточнил путевую скорость, подобрал в данных условиях наиболее точный курс полета.

При пробивании толщи облаков вверх работать в кабинах корабля становилось все труднее и труднее. Самолет бросало из стороны в сторону. Шевелев с трудом удерживал нагруженный бомбами и горючим бомбардировщик. [126] От напряжения немели ноги, штурвал вырывался из рук. А облачности и болтанке, казалось, не было конца. Видимо, и цель будет закрыта сплошным облачным покровом. Как найти ее? Налицо были как будто все основания, чтобы возвратиться на свой аэродром или бомбить запасную цель, расположенную недалеко от линий фронта. Но экипаж настойчиво пробивался к основному объекту удара — к Гданьску.

Наконец облака стали редеть, и вскоре над головами показались звезды. Настроение поднялось. Пока летчик и штурман договаривались о своих действиях над целью, стрелок-радист запросил погоду в районе Гданьска.

— Облачность над целью три балла, перистая, ветер северо-западный, — вскоре сообщил Бондарец.

— Понял, — отозвался Шевелев. И тут же напомнил Кутумову: — Сносить нас будет влево.

Самолет шел на запад. Кутумов занимался радионавигацией: он снимал пеленги боковых радиостанций, прослушивал позывные радиомаяков и полученные данные наносил на карту. Все это делалось для того, чтобы как можно точнее определить свое действительное место, чтобы меньше уклоняться от заданной линии пути. Шевелев хорошо знал, что штурман не будет сидеть сложа руки, и, видимо, поэтому подолгу не тревожил его запросами и напоминаниями. Он верил в Кутумова, надеялся на него.

— Через десять минуту выйдем на берег Балтики, — после долгого молчания сказал Кутумов.

— Стрелкам усилить наблюдение, — распорядился Шевелев.

До береговой черты Балтийского моря лететь пришлось за облаками. Но с приближением водного массива их становилось все меньше и меньше.

— Под нами море! — раздался звонкий голос воздушного стрелка Воронцова.

— Вижу слева Кенигсберг! — подтвердил Шевелев.

— Нас, видно, поджидают в Кенигсберге и Гданьске с суши, — обратился Кутумов к летчику. — Пройдем-ка, Антон, подальше в море. Оттуда с курсом 180 зайдем на цель.

— Добро, — ответил командир.

Когда самолет проходил на траверсе Кенигсберга, дальнобойные зенитки начали стрельбу. Видно было, как зенитные батареи немцев нащупывали наши самолеты. [127]

— Не там ищут! — усмехнулся Шевелев. — Похоже, что фашистов удастся провести.

— Вряд ли, — усомнился штурман. — Над Гданьском всем нам будет жарко.

Да, пока свое основное внимание гитлеровские летчики и зенитчики обращали на юг и юго-восток со стороны суши. Севернее, с моря, артиллерийский огонь велся редко, а самолетов с зажженными огнями не было видно совсем.

— Курс 180! — скомандовал Кутумов.

Спустя некоторое время впереди показался Гданьск. Через минуту-другую над городом и портом повисли «люстры». Более рельефно стала вырисовываться бухта и в глубине ее — судостроительные верфи. Это и была цель для экипажей нашего полка.

— Боевой 175! — внеся поправку на снос, продолжал командовать Кутумов.

— Есть, 175! — отозвался Шевелев.

Видно было, как в месте расположения верфи стали рваться фугасные и бронебойные бомбы. Десятки прожекторов шарили в небесном пространстве, вовсю палили зенитки. На земле отчетливо вспыхнули первые взрывы, буйно заполыхало яркое розовое пламя.

Приглушив моторы, Шевелев как бы крадучись подходил к объекту удара. Несмотря на все увеличивающуюся зенитную стрельбу, он четко выполняет все команды Кутумова. Вот штурман прицелился, и полетели вниз фугаски. Молодец Иван! Он отлично положил серию своих бомб, вызвав на территории верфи новый взрыв.

И только тут шевелевский корабль был обнаружен. Сразу же в него вцепилось десятка два прожекторов. Все исчезло из глаз летчика, кроме приборной доски. Самолет швыряло из стороны в сторону. Грохот разрывов зенитных снарядов пересиливал привычный гул моторов. В какое-то мгновение Шевелев краем глаза увидел неподалеку облако, словно пришедшее на выручку. Рванулся к нему, спрятался от прожекторов, а потом, резко изменив курс, благополучно выбрался из этого кромешного ада. И командир, и штурман, и стрелки издали хорошо видели, как на освещенную цель шли и шли все новые и новые бомбардировщики. [128]

После посадки на стоянке старательный техник самолета вместе со своими помощниками — мотористами и оруженцами особенно долго, со всех сторон, осматривали корабль, щупали его и недоуменно разводили руками. Потом восторженно произнесли:

— Ни единой пробоины!

А через день снова полет в логово врага. Но теперь уже на другую цель — железнодорожный узел города Кенигсберг. Здесь насчитывалось десять пассажирских и четыре товарных и сортировочных станций. Все они располагались на левом берегу реки Прегель. Узел связывал четыре важнейшие железнодорожные магистрали. Задача, кажется, до предела ясна: надо вывести на определенное время из строя этот узел стальных дорог. Но как это сделать, когда в воздухе на маршруте творилось нечто несусветное: облака сходились все теснее, сталкивались, сжимали самолет. Корабль стал тревожно вздрагивать, проваливаться в серую муть. Антон Шевелев заметил, что контур антенны расплывается. На глазах у Кутумова мутнела прозрачная полусфера около переднего пулемета.

— Обледенение! — заволновался штурман.

На этом участке маршрута пробиться вверх не удастся. Стало быть, надо осторожно, пологим снижением выбираться вниз, пока положение не ухудшится и не будет угрожающим для полета. Но куда же запропастилась земля? Восемьсот метров, шестьсот, триста. Рельеф местности здесь ровный, превышений нет, но до каких пор можно снижаться? И когда высотомер показал цифру двести метров, внизу замелькали черные пространства лесов с серыми пятнами больших и малых полян. Не потерять бы ориентировку! Нет, Иван Кутумов не может подвести. Он специалист бывалый, свое дело знает в совершенстве.

Больше часа пришлось лететь в такой обстановке. Но потом нижняя кромка облаков начала подниматься. А еще через полчаса от экипажа-лидера полка последовала команда:

— Условия нормальные, всем следовать с набором высоты!

Шевелев с радостью воспринял эту команду. Заоблачные полеты ему нравились больше других. Самолет длительное время скрыт от взора противника, к тому же [129] в спокойной обстановке можно лучше все обдумать, все прикинуть, как наверняка действовать над целью.

— Идем за облака! — довольным голосом передал он членам экипажа. И тут же добавил: — Готовиться всем к удару.

Как и раньше, в облаках сильно трясло. Но обледенения не наблюдалось. И, видимо, поэтому болтанка переносилась значительно легче: самолет уверенно набирал высоту. Шевелев временами сверял показания своего компаса, высотомера, указателя скорости с показаниями этих приборов у штурмана, добивался осуществления точного по месту и времени самолетовождения.

Заметно похолодало. Сверху все настойчивее пробивается лунный свет. Самолет вышел из толщи облаков, экипаж тут же взял более точный курс в сторону цели.

Словно по заказу — над Балтикой, как и в прошлом полете, хорошая погода. Облака заметно редеют, уходят прочь. Внизу чужая земля: косы, полуостровки, заливы. Уже с них начали огрызаться зенитки. Вокруг Кенигсберга виден целый лес прожекторов и пока еще неслышно колышется огневая преграда.

А направление захода на цель именно отсюда. Высота и время массированного удара по железнодорожному узлу точно указаны командованием. Что же, прямо через огонь? Да, пройти можно, и нужно. К тому же порядок в фашистском логове после удара первых полков уже нарушен, зенитки бьют бестолково. А светящие бомбы, сброшенные сразу тремя сериями, разгораются все ярче, все неумолимее, и вражеские прожекторы в освещенном небе превращаются в бесцветные линии.

Воздушный корабль Шевелева проскакивает невредимым, он уже внутри огневого кольца, у самой цели. Всюду настоящее пекло. Но Антон как бы забывает о возможности маневра. Только выдержать по всем правилам боевой курс, только обеспечить меткое попадание бомб — вот о чем заботится теперь летчик. Ивану Кутумову очень хочется точно прицелиться и подбавить на землю, в расположение железнодорожного узла, своего огоньку. Но вот нажата боевая кнопка. Идут томительные секунды: десять, двадцать, тридцать, сорок. Удар по центру цели.

Наступило время уходить домой. Шевелев делает еле заметный пологий разворот влево, и снаряды рвутся сбоку. Внезапно он убирает газ. Теперь целый шквал снарядов [130] опрокидывает пустоту впереди. Так же неожиданно для зенитчиков Антон увеличивает скорость. Воздушные стрелки экипажа видят множество разрывов зенитных снарядов за хвостом самолета. Теперь небольшой доворот вправо. Полный порядок! Зенитным снарядом уже не догнать бомбардировщика.

Проходит еще несколько тревожных минут, когда экипажу надо было преодолеть зону действия ночных истребителей. И здесь удача. Общее напряжение воинов спало тогда, когда штурман Кутумов весело объявил:

— Потопали домой. Курс 82!

Облегченный корабль полетел на восток. Обратный, путь экипажем был пройден за четыре часа и завершился отличной посадкой.

Вскоре в полк снова пришел приказ: повторить бомбовый удар по железнодорожному узлу Кенигсберг. Некоторые воины недоумевали:

— Эшелоны сожгли, станцию разрушили. Надо ли опять туда лететь?

— Вот стратеги нашлись! — возмутился Шевелев. — За сорок восемь часов немцы могли восстановить все путевое хозяйство узла и во все концы пустить поезда.

Действительно, Кенигсбергский железнодорожный узел был нужен врагу до зарезу: через него шли нагруженные войсками и техникой поезда к Ленинграду и Ржеву, Орше и Бобруйску. И поэтому немцы сразу же после налета советской авиации принялись восстанавливать пути, налаживать движение поездов. Это хорошо подтверждали фотоснимки, привезенные воздушным разведчиком через сутки после удара.

Подготовка к полету шла своим чередом. Казалось, все было ясно и понятно, но, несмотря на это, все мы несколько часов сидели в землянке за полетными картами со схемами железнодорожного узла, производили всевозможные расчеты и вычисления, договаривались о действиях на маршруте и над целью. Как всегда, особое усердие в этом деле проявляли Шевелев и его питомцы.

Много разговоров велось на земле и о тактике действий полка, соединения. Она частенько менялась. И от этого враг нервничал, терялся в догадках: откуда ждать удара ночной дальнебомбардировочной авиации. В ту памятную ночь был предпринят «звездный» налет нашего соединения. С разных сторон, с различных высот сразу ударили [131] все наши бомбардировщики. Мы с капитаном Николаем Белоусовым находились в боевом порядке полка и хорошо видели, как бесновался враг. Немецкие прожекторы вспыхивали то там, то тут. Истребители-перехватчики пускали цветные ракеты, гонялись за отдельными самолетами. Но хваленое германское взаимодействие пошло прахом.

Как всегда, сброшенные вовремя серии светящих бомб помогли, озарили все, что еще оставалось неузнанным, и стали яростно спорить с прожекторами. Воспользовавшись этим, экипажи делали свое, казалось, обычное дело... В этой обстановке Антону Шевелеву со всем экипажем вновь понадобилось проявить свое незаурядное мастерство. Нарушить заданную высоту было недопустимо, изменить заход — тем более. Оставалось маневрировать скоростью, идти на цель небольшой змейкой. Кутумову надо было глядеть в оба, не упустить момент сбрасывания бомб. Вот отчетливо стала видна железнодорожная станция. «Составы опять красуются!» — промелькнуло в сознании летчика. Не суетясь и ничем не выдавая того волнения, которое неизбежно возникает даже у самого закаленного воздушного бойца, Шевелев вначале спланировал, потом почти повис над объектом удара. Сброс! Пересекая прямые полоски эшелонов, на землю полетели фугасные и зажигательные бомбы. А потом — опять отточенный маневр, обман вражеских зенитчиков, истребителей и умелый уход от цели...

И так экипаж за экипажем — в минуту пять-шесть бомбометаний. За ночь только летчики нашего соединения сбросили около семидесяти тонн различных по назначению и калибру бомб, вызвав на железнодорожном узле Кенигсберг большие пожары, причинив врагу ощутимый урон.

Некоторые наши самолеты получили повреждения. На кораблях летчиков Завалинича, Скворцова, Десятова было обнаружено по пять — семь пробоин, на бомбардировщике Болдырева — десять.

— С дырками прилетать неинтересно, — говорил Шевелев товарищам, осматривая на стоянке свой невредимый корабль. И тут же добавлял: — Надо уметь обманывать врага!..

«Уметь обманывать врага!» Этот своеобразный девиз стал законом, нормой поведения в бою коммуниста Шевелева и его экипажа. Не было ни одной ночи, позволяющей [132] вести боевые действия, когда бы он не поднимал в воздух свой краснозвездный бомбардировщик, иногда по два — по три раза в ночь. Экипаж Шевелева летал в снег, в дождь, в облаках, бомбил со средних высот и с бреющего полета, беспощадно уничтожал живую силу и технику гитлеровских захватчиков.

Изменчива и коварна погода над районами зимней Балтики. Даже в те редкие ночи, когда облака рассеивались над аэродромом, возвращая небу голубизну и ясную прозрачность, где-нибудь над побережьем воздух мог уплотниться в густые облака. Так было и на этот раз. На маршруте к заданной цели — порту Мемель — самолеты полка попали в многослойную облачность. Интенсивное обледенение не позволило экипажам пробиться вверх. Идти под облаками было трудно. Многие летчики повернули обратно и сбросили груз бомб на запасную цель. Но нависшая мутная серая стена не остановила полета кораблей Шевелева, Уромова, Иванова и Иконникова. Они достигли порта Мемель. Внизу, у портового причала, вдруг мелькнул транспорт. Экипаж Шевелева мгновенно перешел в атаку. Набрать высоту, необходимую для сбрасывания бомб, было некогда: транспорт исчез бы под спасительным покровом облаков и густой дымки. Решать нужно было немедленно. Решение шевелевцев созрело мгновенно: экипаж сбросил бомбы, находясь над самой поверхностью моря. Тут же послышался грохочущий гул, взметнулись вверх столбы огня и воды... Сильным ударом взрывной волны подбросило, швырнуло в сторону самолет. Действуя, как верткий и расчетливый истребитель, Шевелев выровнял у самой воды свой бомбардировщик и опять вошел в мутно-серую мглу облачности.

— Так можно и окунуться, — с тревогой в голосе проговорил радист Бондарец.

— Верно. Мы еще не раз после войны окунемся в балтийской воде, — желая ободрить товарища, сказал Кутумов.

Но не суждено было сбыться мечте штурмана Кутумова. Ранней весной 1944 года наш полк в третий раз за время войны выполнял задание командования по проводке караванов морских судов в северные незамерзающие порты — Мурманск и Архангельск. В одну из ненастных ночей мы вылетели на бомбардирование порта Киркенес, где, по данным разведки, стояли на заправке транспорты и [133] торпедные катера противника. Кутумов в последней десятке поднялся в воздух с заместителем командира полка подполковником Борисом Исааковичем Азгуром. Полет к цели проходил нормально. Экипаж успешно отбомбился, вызвав в расположении порта большой пожар. Хорошо поработали и другие летчики полка. Обратный путь протекал нормально. Сильный попутный ветер как бы подгонял самолеты, идущие с задания.

Беда нагрянула сразу. При подходе к аэродрому неожиданно повалил снег. Многие экипажи с трудом произвели посадку. Вскоре снегопад резко усилился и перешел в так называемые северные «снежные заряды», при которых сила ветра доходила до 20 и более метров в секунду, а горизонтальная и вертикальная видимость практически равнялась нулю. И вот в такой обстановке в воздухе осталось восемь экипажей, в том числе и самолет Азгура. Помнится, как все мы выскочили из землянки и, несмотря на сильный снегопад и порывистый ветер, долго прислушивались к тревожному гулу бомбардировщиков. У каждого в голове рой мыслей: скоро ли пройдут заряды? Хватит ли на кораблях горючего? Что сделать, чтобы благополучно посадить машины?

Здесь же у землянки командного пункта стоял и командир нашей оперативной группы полковник Щелкунов. Подняв голову, он долго прислушивался к гулу самолетов. Возле него собрались авиаторы.

— Что намерены предпринять, Василий Иванович? — пытаясь пересилить ветер, кричал замполит майор Куракин.

— Надо ждать, — нехотя ответил Щелкунов.

— А как скоро пройдут заряды? — интересовались летчики.

— Синоптики уверяют, что снегопад пройдет через тридцать — сорок минут.

— Хорошо бы так.

Но на этот раз прогнозы метеорологов не оправдались: небывалый по силе и затяжной по времени снегопад продолжал бушевать. Оставалось одно — передать экипажам приказ, чтобы они следовали на другие точки. И Щелкунов скомандовал по радио:

— Посадку разрешаю в районе Петрозаводска и Архангельска! [134]

По пути к Петрозаводску на самолете подполковника Азгура стрелка бензомера стала резко падать.

— Сколько лететь до запасного аэродрома? — спросил Азгур штурмана.

— Около часа, — ответил Кутумов.

— Будем садиться в поле. Горючки осталось на один-два круга.

Вместе с Кутумовым Азгур подобрал небольшую заснеженную поляну и повел самолет к земле. Снегопад хотя и прекратился, но видимость была очень и очень плохой. Включив бортовые фары, летчик осторожно, как бы на ощупь, продолжал снижаться. Штурман монотонно отсчитывал высоту, скорость. Вот уже совсем рядом заискрился снежный покров, замелькали кусты... И вдруг послышался тревожный крик Кутумова:

— Отверни, сосна!

Азгур успел только нажать на правую педаль, и в это время ствол низкорослой сосны врезался в кабину, придавив штурмана к спинке сиденья. Все затрещало, полетели в стороны обломки кабины, закружился в предутренней дымке столб снежной пыли. И среди этого невообразимого шума вдруг послышался тяжкий стон, предсмертный крик. Так погиб замечательный штурман Иван Кутумов. Все мы, и больше других Шевелев, тяжело переживали потерю нашего товарища и боевого друга.

...Перед наступлением наших наземных войск на Берлин нам пришлось бомбить долговременную оборону немцев по всей гряде Зееловских высот. Каждую погожую ночь мы появлялись над противником, бомбили его коммуникации. В середине апреля полку была поставлена задача — выбить огнем фугасок засевших в городе Штрасбурге гитлеровцев. Бомбардировщики дружно взлетели и взяли курс на запад. Шевелев пошел на задание со штурманом капитаном Бакаевым. Над целью после сбрасывания бомб их самолет неожиданно был атакован истребителем противника. Загорелась правая плоскость, потом фюзеляж. Антон успел развернуть подбитую машину в сторону своих войск и только после этого дал экипажу команду покинуть самолет. Сам он прыгал последним. При отделении от фюзеляжа он ударился о хвостовое оперение и сильно повредил правую ногу. Приземлился он в расположении своих войск. [135]

Шевелева подобрали наши пехотинцы и отправили в госпиталь, где ему сделали удачную операцию. И когда отгремела война, Шевелева посетили боевые друзья-однополчане. Он был безгранично счастлив, в то же время с горечью в голосе говорил:

— Очень ноль, что среди нас нет Ивана Кутумова. Как бы он радовался нашей победе над фашистской Германией!

После госпиталя Шевелев демобилизовался и уехал к себе, на Урал. Он успешно окончил лесотехнический институт, получил звание инженера. Несколько лет он работал над кандидатской диссертацией и успешно защитил ее. В Свердловском лесотехническом институте он заведует кафедрой, напряженно трудится, как многие тысячи подобных ему героев. [136]