По приказу Ставки

Над Баренцевым морем

В двадцатых числах мая 1942 года к нам на аэродром неожиданно прибыл заместитель командующего авиацией дальнего действия генерал-майор авиации Н. С. Скрипко. По его приказу был собран летный состав.

— Приступим сразу же к делу, — обратившись к присутствующим, начал генерал. — Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед вами задачу обеспечить беспрепятственный проход караванов морских судов союзников в порты Мурманск и Архангельск. Командующий АДД поручил выполнение этого важного задания 36-й авиационной дивизии. Оперативную группу возглавит командир соединения полковник В. Ф. Дрянин.

Как известно, фашистская Германия, совершив вероломное нападение на Советский Союз, рассчитывала на полную политическую и экономическую изоляцию нашей страны, — говорил генерал. — Однако фашисты просчитались. После их нападения на Советский Союз правительства Великобритании и США заявили о совместной с нами борьбе против фашизма. Принято решение о предоставлении СССР помощи некоторыми видами вооружения. Но так как Балтийское и Черное моря закрыты противником, путь из Англии в северные порты Мурманск и Архангельск является самым коротким и удобным.

Генерал Скрипко показал на карте маршрут, по которому следуют морские транспорты союзников под конвоем военных кораблей в наши порты. Сделав небольшую паузу, он продолжал:

— Рассчитывая на молниеносное завершение войны, гитлеровское командование не готовилось к активным действиям на наших северных коммуникациях. Вот уже одиннадцать конвоев, куда входило более ста транспортных судов, прошли в сорок первом году. Они не встретили тогда противодействия со стороны противника. И только в начале тысяча девятьсот сорок второго года гитлеровцы сосредоточили в Северной Норвегии ядро крупных надводных кораблей. Это линкоры «Тирпиц», «Адмирал Шеер», «Лютцов», тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер», В группу входит до десяти эсминцев, около тридцати сторожевых кораблей и тральщиков и полтора десятка подводных лодок. В Норвегии и Финляндии образован пятый немецкий воздушный флот. Численность авиации к весне текущего года увеличилась до четырехсот самолетов. Все это предпринято для того, чтобы прервать морские сообщения между Советским Союзом и Англией. Уже первые налеты фашистской авиации на транспорты и на Мурманск выявили слабость нашей противовоздушной обороны и потребовали надежного прикрытия порта и конвоев в море, а также принятия мер по уничтожению неприятельских самолетов на аэродромах в Северной Норвегии и Финляндии.

Учитывая это, Ставка Верховного Главнокомандования усилила военно-воздушные силы Северного флота, передала им сто двадцать вторую авиационную дивизию противовоздушной обороны. На время операций по обеспечению проводки транспортов ваша авиационная дивизия, авиация Карельского фронта и Архангельского военного округа переходят в оперативное подчинение командующего Северным флотом.

Теперь, надеюсь, вам известна цель перелета в Заполярье и стоящие перед экипажами задачи? Мне хотелось бы знать, кто возглавит полковую группу? — обратившись к подполковнику Чеботаеву, спросил генерал.

— Командир эскадрильи майор Головатенко, — ответил командир полка и пояснил: — К нам прибыла большая группа летчиков из гражданской авиации, их необходимо срочно ввести в строй. Этим должны заняться я и мой заместитель майор Юспин.

— Одобряю, резерв надо готовить, — заключил генерал. Помолчав, он неожиданно спросил: — А кто пойдет штурманом группы?

— Капитан Гончаренко, — сказал Чеботаев. Гончаренко встал, представился, покраснев от смущения. Это заметил Скрипко.

— Вы что, товарищ капитан, сомневаетесь в успехе предстоящих полетов?

— Нет, не сомневаюсь, я справлюсь и оправдаю ваше доверие, — ответил штурман.

— Вот и хорошо, — сказал Скрипко, окинув испытующим взглядом присутствующих. — Вопросы есть?

— У меня есть, — послышался неторопливый голос летчика Василия Щербины. — В высоких широтах сейчас полярный день, будет ли обеспечено истребительное прикрытие наших полетов?

— Нет, не будет. Летать вам придется на полный радиус, и, как известно, таких истребителей сопровождения еще не создано. Вам рекомендовано действовать с малых высот, прикрываться складками местности и морем...

Так в конце мая 1942 года экипажи 455-го и 42-го полков перелетели на авиационную базу в Заполярье.

Летчики-истребители Северного флота вели в то время упорные бои. Перед ними стояла задача прикрывать наши объекты с воздуха. Особенно жаркие воздушные сражения разгорелись в середине мая, незадолго до нашего прилета.

Однажды ранним утром бомбардировщики противника под сильным прикрытием истребителей попытались совершить налет на объекты, расположенные к северу от Мурманска. В это время в воздухе находились летчики-гвардейцы во главе с командиром полка Героем Советского Союза подполковником Борисом Сафоновым. Несмотря на количественное превосходство противника, командир стремительно повел своих ведомых в атаку. Сафонов первым сбил вражеский бомбардировщик. За ним в молниеносной атаке летчик Алексей Алагуров сразил «мессершмитт», лейтенант Василий Поляков поджег второй «юнкерс». Фашисты в беспорядке побросали бомбы и убрались восвояси.

Однако на следующий день противник предпринял налет двумя группами: в первой было десять «юнкерсов», которые сопровождало тринадцать «мессеров», во второй насчитывалось восемнадцать бомбардировщиков и около десятка истребителей. Снова завязался жаркий воздушный бой. Смелыми и стремительными атаками летчики Г. Сгибнев, В. Бершадский, П. Дорошин и И. Батин сбили по одному «юнкерсу», а С. Деланян уничтожил «мессершмитт». Перестроившись на ходу, вражеские бомбардировщики еще раз попытались достичь района стоянки кораблей, но были встречены мощным огнем зенитной артиллерии. Зенитчики сбили четыре «юнкерса» и заставили фашистов повернуть обратно.

За день до нашего вылета на боевое задание к нам на стоянку, где собрались летные экипажи, пришел Борис Феоктистович Сафонов — высокого роста, крепкого телосложения командир. Пришел, поздоровался, сбросил с головы шлемофон и сразу же стал знакомить нас с обстановкой:

— Ваш уважаемый командир дивизии Виталий Филиппович Дрянин второй день не дает мне покоя. Прошу, говорит, проведать моих бомберов, благослови их на хорошую боевую работу. И вот я на минутку пришел к вам... Свою задачу вы, видимо, уяснили. Да и о Севере вам, наверное, много уже известно. Расскажу об условиях, в которых придется вам летать, и о тактике врага. Она заключается вот в чем: противник перво-наперво стремится установить наблюдение с воздуха за проходом транспортов вдоль побережья Северной Норвегии. Если из-за плохих метеорологических условий или по другим причинам ему не удается это сделать, тогда высылается группа самолетов для ведения дальней разведки. Фашисты ведут поиск кораблей в море по принципу «растопыренных пальцев», тщательно просматривая районы вероятного движения конвоя. Если им удалось обнаружить его, направляется новая группа самолетов. Это чаще всего происходит тогда, когда суда идут на большом удалении от берега.

Разведчики противника обычно вылетают с аэродромов Лаксельвен, Киркенес, Тромсэ и ведут наблюдение в стороне от конвоя на средних высотах иди под облаками, вне досягаемости артиллерии кораблей. Такой самолет-разведчик оборудован мощной радиостанцией и поэтому может служить пеленгатором для наведения на транспорты своих бомбардировщиков, подводных лодок и надводных кораблей.

Разведчики, бомбардировщики и истребители прикрытия базируются на небольших аэродромах, защищенных сравнительно малым количеством зенитной артиллерии. Базируются они в горной местности, в небольших долинах. Отыскать их, особенно в сложных метеорологических условиях, очень трудно. Поэтому экипажи должны уметь вести детальную ориентировку в горной местности.

...Воздух на аэродроме наполнился гулом работающих двигателей. На старт вырулило дежурное звено истребителей. Небольшой разбег — и самолеты поднялись в синеву неба. Но вот летчики скрылись за сопкой, и подполковник продолжил:

— Итак, давайте вместе бить фашистов. Мы в воздухе, вы на аэродромах и в портах. Это особенно важно сейчас, когда самый большой конвой наших союзников, следуя к Мурманску, огибает берега Северной Норвегии, где базируется много авиации, подводных и надводных кораблей противника.

По договоренности, путь конвоев разделен на две оперативные зоны. Первая пролегает от Англии через Исландию до острова Медвежий, проводка судов в ней обеспечивается эскортом из английских кораблей. Вторая — от Медвежьего до Мурманска и Архангельска. Прикрытие на этом участке осуществляется английскими кораблями и нашими силами — подводными, воздушными и надводными. Так что задачи у нас большие. Вы должны помочь нам провести шестнадцатый конвой без потерь.

— Мы уже получили такое задание, будем бомбить аэродромы Лаксельвен, Тромсэ, порт Гаммерферст и другие цели, — сказал полковник Дрянин.

— Вот и отлично! Пусть поможет нам в борьбе наша нерушимая боевая дружба. Вместе мы — грозная сила! — с улыбкой заключил Сафонов.

Через сутки в ясный солнечный день мы вылетели на задание. Все экипажи впервые в Заполярье, не имеют какого-либо опыта действий в горных условиях и над морем. Накануне мы тщательно изучили характеристику района действий в навигационном отношении, методы самолетовождения по маршруту, условия ориентировки, климатические особенности района.

Маршрут к цели был избран сложный, но достаточно скрытый от противника. На бреющем полете мы должны лететь более двух с половиной часов над морем, преднамеренно уклоняясь все дальше и дальше от береговой черты. По истечении расчетного времени звенья резко разворачиваются влево и с южным курсом устремляются к берегу на цель — аэродром Лаксельвен, который расположен в 65 километрах от моря.

Нашу группу ведет майор Головатенко. В штурманской кабине — капитан Гончаренко. Товарищи опытные, но вот сейчас оба немного волнуются. И есть из-за чего. Они, как и мы, впервые в своей летной практике выполняют полет в условиях Заполярья над водами Баренцева моря. Как-то пройдет этот полет? Удастся ли в горах отыскать аэродром?

Но волнения были напрасными. На маршруте все складывалось хорошо. В боевом порядке шли опытнейшие летчики Вячеслав Кибардин, Владимир Уромов, Валентин Малышев, Сергей Шатунов, Федор Завалинич, Иван Федоров, Николай Белоусов, Николай Бабичев и другие. До этого они много раз бомбили объекты врага под Вильно и Двинском, Минском и Смоленском, Ленинградом и Москвой, уничтожали живую силу и технику противника. Я лечу в экипаже Сергея Карымова. После гибели Гриши Стогниева мне приходилось летать со многими летчиками. С Карымовым несколько дней назад мы неплохо действовали по демянской группировке немцев. Сергей — очень спокойный, волевой командир.

...Внизу широко раскинулось море. Играли волны, покрытые седыми гребешками. И вот по команде штурмана Гончаренко командир группы развернул самолет и лег на новый курс. Летчики, идущие сзади, быстро повторили маневр ведущего. Впереди — гнездо фашистских стервятников, которое любой ценой надо уничтожить.

Я развернул карту крупного масштаба, стал сличать ее с местностью. Справа большой залив, в центре его — каменистый остров. Слева — обрывистый берег, а чуть подальше в глубине материка красовались две остроконечные сопки. Все это было изображено и на карте. Значит, группа следует точно по заданной линии пути.

А еще через несколько минут впереди отчетливо показался горный хребет, посредине его — глубокая седловина. Это один из характерных ориентиров в районе цели. Уцепившись за него, можно точно выйти на аэродром. Потому-то капитан Гончаренко, доворачивая свой самолет влево, старается направить всю группу в эту точку.

По команде Головатенко все звенья приняли боевой порядок для бомбометания. Через минуту-другую за хребтом показался поселок Лаксельвен, а потом и вся площадь аэродрома. На его западной и южной окраинах отчетливо видны самолетные стоянки, на которых плотными рядами стоят «юнкерсы» группами по шесть — девять машин без маскировки и рассредоточения, а также без прикрытия зенитной артиллерии. Было видно: гитлеровцы совсем не ожидали нас.

Прильнув к прицелу, капитан Гончаренко следил за тем, чтобы как можно точней прицелиться и сбросить бомбы на стоянки. В окуляре хорошо видны бомбардировщики с крестами на серых плоскостях. Их-то и надо стукнуть покрепче. Штурман командует:

— Вправо три!

Тотчас же Головатенко довернул самолет на три градуса. То же сделали и ведомые звенья. В кабине командира загорелась белая сигнальная лампочка: «Держать так!»

Замерли в напряжении руки летчика, сжимающие штурвал. И вскоре со всех самолетов группы полетели к земле бомбы. Было видно, как небольшую долину потрясла серия возникающих почти одновременно, один за другим, мощных взрывов. Огненными столбами они вставали на летном поле и на стоянках.

Как только отбомбились звенья, замыкающие боевой порядок, на аэродром противника вышла группа бомбардировщиков 42-го полка во главе с командиром Бабенко. Ведомыми у него шли летчики Серафим Бирюков, Алексей Баукин, Константин Уржунцев, Николай Смирнов и другие. Вот они одновременно разгрузились, и снова заплясали огненные вспышки взрывов.

Так был совершен наш первый полет в условиях северных широт. Его результаты превзошли все наши ожидания. Через несколько дней в штаб пришла выписка из агентурной разведсводки. В ней говорилось: установлено, что на аэродроме уничтожено 40 самолетов, убито много немецких солдат и офицеров, причинены разрушения многим постройкам.

Радостные и окрыленные успехом, мы с отличным настроением шли в очередной полет. На этот раз экипажи должны были нанести удар по аэродрому Тромсэ, который удален от Кольского полуострова почти на 800 километров. С начала войны на аэродромы Лаксельвен и Тромсэ не залетал ни один советский самолет. Считая, что эти объекты недосягаемы для наших бомбардировщиков, немцы без прикрытия базировали там крупные силы торпедоносцев. К тому же аэродром Тромсэ являлся своего рода перевалочной базой для самолетов, перелетающих из Центральной Европы в Северную Норвегию и Финляндию.

И в этом полете я летел в экипаже Карымова. Наше звено вел старший лейтенант С. А. Шатунов. После того как группа отошла от берега, погода испортилась. Через час сплошная облачность встала на нашем пути. Она затянула горизонт, скрыла идущие впереди машины. В кабине стало холодно и сыро.

— Пробьемся ли? — нарушив молчание, произнес Карымов.

— По расчетам синоптиков, через полчаса облачность должна подняться, — ответил я.

— Хорошо бы, а то скоро винтами придется рубить морские волны.

Мы шли над морем уже больше двух часов. Наконец облака поредели, стал просматриваться горизонт. Внизу изредка попадались одиночные сторожевые корабли и транспорты противника.

— Вот бы ударить! — предложил радист Артем Мартемьянов.

— Нельзя нарушать приказ, — ответил Карымов. Дальнейший наш полет проходил над мелкими безлюдными островками, разбросанными у побережья Северной Норвегии. Эти острова тянулись до района Тромсэ. Но вот вдали показался большой город, рядом порт, а в нескольких километрах от него — аэродром.

Головатенко плавно развернул группу на новый курс и, когда обстановка была уточнена, приказал:

— Звену Шатунова бомбить склад горючего на северной окраине аэродрома. Остальным бить по самолетам!

И тут же начался штурм аэродрома. Гитлеровцы успели кое-как рассредоточить свои «юнкерсы», но не смогли прикрыть авиабазу зенитными средствами. Это позволило нам действовать беспрепятственно. На стоянках то тут, то там вздымались взрывы, вспыхивали пожары.

Наше звено резко отвернуло вправо. По команде штурмана Неводничего мы открыли бомболюки и приготовились к удару. Как только с ведущего самолета оторвалась первая бомба, тотчас разгрузились все самолеты. Бомбы рвались с недолетом и чуть правее склада горючего. Несколько бомб угодило в баки, вызвав сильные взрывы.

И когда мы развернулись и ушли в море, над сопками еще долго был виден темный столб дыма н огня.

Отлично действовали три звена 42-го полка по порту и аэродрому Тромсэ. Прямым попаданием бомб был подожжен один транспорт у причала, разрушено служебное здание. Сегодня отличились экипажи Уржунцева, Васильева, Платонова и Бабенко.

На очереди был порт Гаммерфест — база крупных кораблей и подводных лодок. Он находился так же, как и Тромсэ, на большом удалении от аэродрома вылета. Чтобы достичь его и вернуться на базу, наши экипажи должны были пробыть в воздухе более шести часов.

Следуя по маршруту над морем вдали от побережья, мы скрытно подошли к цели. Однако гитлеровцы, видимо, были уже наготове и встретили идущие друг за другом звенья огнем зенитных батарей. К счастью, снаряды рвались выше самолетов и не причинила им вреда. К моменту налета в порту Гаммерфест не оказалось ни крупных военных кораблей, ни подводных лодок. У причала находилось всего два транспорта и несколько мелких сторожевых кораблей. За точку прицеливания штурманам пришлось брать транспортные суда. В результате удара был потоплен один сторожевой корабль да сожжено небольшое складское помещение.

Некоторые экипажи нашего полка не участвовали в налете на Гаммерфест. Им предстояло вести дальнюю разведку и обеспечивать проводку конвоя союзников в Мурманск. Старший лейтенант Вячеслав Кибардин вылетел со своим звеном в море для выполнения этой задачи. На маршруте бомбардировщики попали в сильные осадки, и летчики, несмотря на активный поиск, не обнаружили ни одного вражеского судна. Но что делать с бомбами? Не бросать же их в море!

Кибардин спросил у штурмана капитана Анисимова:

— Слышь, Степан, подсчитай, сколько времени займет полет до Киркенеса и обратно до аэродрома посадки.

— Я уже прикинул: около полутора часов, — ответил штурман.

— Значит, горючки хватит! — обрадованно воскликнул Кибардин. — Берем курс на Киркенес!

Анисимов быстро проложил маршрут, и звено взяло курс к вражескому аэродрому. Бомбардировщики действовали с малой высоты. Авиаторы метко сбросили бомбы на стоянки «юнкерсов». Радисты и стрелки тоже обрушили на цель огонь своих пулеметов. По одному самолету врага подожгли Петр Альхименко, Николай Белокуров и Иван Орехин, Всего на аэродроме было уничтожено семь самолетов противника, подожжен ангар. Несколько бомб упало на летное ноле.

Когда экипажи отошли от аэродрома, Кибардин приказал стрелку-радисту сержанту Николаю Белокурову передать на землю закодированную радиограмму: «Высылайте на аэродром Киркенес авиацию. Отвечайте, как поняли». Вскоре радист получил ответ: «Вас поняли хорошо. Все бомбардировщики в расходе».

Обратившись к штурману, Кибардин недовольно сказал:

— Нехорошо получается, Степан. Основные наши силы ушли за тридевять земель на Гаммерфест, а тут под боком вражеские пикировщики сидят... И стукнуть-то как следует по ним нечем.

— Да., — ответил Анисимов, — пока караван судов на подходе, надо бы, не переставая, бомбить ближние аэродромы фашистов.

...В пути конвой союзников номер шестнадцать подвергался многочисленным атакам немецко-фашистской авиации, подводных лодок и легких кораблей. Наиболее сильные бои проходили на подходах к Кольскому заливу и Мурманску, Сюда немцы бросили против конвоя большое количество авиации, подводные лодки и эскадренные миноносцы. Развернулось крупное морское и воздушное сражение, охватившее обширный район.

30 мая, как только конвой оказался на подходе к Кольской губе, вражеская авиация, базирующаяся на аэродромах Киркенес и Петсамо, в составе 45 «юнкерсов» в сопровождении истребителей пыталась бомбить транспорты и сопровождающие их корабли. Но благодаря мужеству, храбрости и отваге летчиков-истребителей, возглавляемых подполковником Сафоновым, гитлеровская авиация успеха не имела. Сафоновцы своевременно поднимались навстречу противнику, завязывали бои, вынуждали бомбардировщики бросать бомбы куда попало. В этот день истребители сбили десять самолетов, два из которых поджег командир полка.

Бои не прекращались. Летчики Владимир Покровский и Сергей Орлов сбили еще по одному пикировщику. Вскоре на командном пункте авиаторы услышали по радио короткую фразу: «Прикройте сзади!..» Эти слова, как потом выяснилось, принадлежали Борису Сафонову. Сигнальщики эскадренного миноносца «Куйбышев», сопровождавшего конвой, рассказали о воздушном поединке. Они видели, как командир полка атаковал третий «юнкерс». Но в это время из облаков вывалился «мессершмитт» и напал на Сафонова. Спустя некоторое время на КП приняли еще одну радиограмму Сафонова: «Подбил третьего стервятника, сдает мотор...» В дальнейшем, как докладывали корабельные сигнальщики, произошло следующее: самолет командира, теряя высоту, планировал в направлении миноносца «Куйбышев», однако, не дотянув до него, стал приводняться и скрылся в волнах.

Наконец воздушный бой у конвоя закончился. Беспорядочно сбросив бомбы, фашистские пикировщики ушли на запад, не потопив ни одного транспорта. После боя миноносец «Куйбышев» несколько часов искал Сафонова в море. Но не нашел. Так, выполняя свой двести двадцать четвертый боевой вылет, погиб герой Великой Отечественной войны Борис Феоктистович Сафонов, за короткое время уничтоживший двадцать пять самолетов врага. Сафонову одному из первых было присвоено звание дважды Героя Советского Союза (посмертно).

Адмирал флота А. Г. Головко в своей книге «Вместе с флотом» дал Б. Ф. Сафонову наиболее точную характеристику: «Сафонов — герой дня. И думаю, не только одного дня. Он — общий любимец, этот талантливый русак из-под Тулы. Отличный, волевой летчик. Широкоплечий, с открытым русским лицом, с прямым взглядом больших темно-серых глаз. Стоит только увидеть его, и он сразу же вызывает симпатию. Самолетом владеет в совершенстве. По отзывам авиационных специалистов, у него очень развито чувство времени и расстояния. Нетороплив, обстоятелен, настойчив. Этот прекрасный летчик со всеми данными командира...»

Да, всего только один раз мы были с Борисом Феоктистовичем Сафоновым, один раз слышали его твердый голос, всего один раз видели его острый взгляд, и образ этого человека навсегда покорил наши души и сердца.

В те напряженные дни радовало и окрыляло всех нас то, что благодаря умелым и решительным действиям командования конвоя, наших моряков, летчиков, возглавляемых Сафоновым, караван судов, вопреки мощным атакам врага, без потерь прибыл в Мурманск и доставил туда важный и нужный для страны груз.

В ясные полярные дни морской путь из Исландии через остров Медвежий и далее до Мурманска был очень опасным. Гитлеровское командование в Северной Норвегии предпринимало все для того, чтобы усилить свою мощь в борьбе с конвоями союзников, идущими в наши северные порты. К исходу первой половины 1942 года противнику удалось сосредоточить в этом районе превосходящие по численности силы флота и авиации. Это явилось одной из причин разгрома очередного, 17-го конвоя союзников, вышедшего 1 июля из Исландии в Мурманск.

Как и следовало ожидать, англичане не хотели дальше рисковать своими транспортными средствами и кораблями охранения. И тогда же движение морских конвоев в наши северные порты Мурманск и Архангельск было прекращено. Нашей авиационной группе пришлось перебазироваться на свои аэродромы и оттуда продолжать боевые действия в интересах Западного и Северо-Западного фронтов.

С середины сентября 1942 года (с наступлением полярной ночи) англичане возобновили движение конвоев. Регулярный же проход их северным путем начался только зимой 1942/43 года. И снова в штаб 36-й дивизии поступил приказ перебазировать 42-й и 455-й полки на Север.

В один из сентябрьских дней бомбардировщики соединения перелетели на Север, полки рассредоточили на двух аэродромах. Все бомбовые удары планировалось проводить в полярную ночь. Летный состав, имея достаточный опыт полетов ночью, был подготовлен к действиям в таких условиях.

На этот раз командование 5-го немецкого воздушного флота рассредоточило свою авиацию на побережье, а также в глубине северной провинции Финляндии — Лапландии. Важными авиационными базами на побережье по-прежнему оставались Киркенес, Хебугтен, Луостари, Варнак, по которым в основном должен действовать 42-й авиационный полк, возглавляемый подполковником А. Д. Бабенко. На юге Лапландии расположены аэродромы Алакуртти, Рованиеми, Кеми и Кемиярви — цели 455-го полка, который возглавил наш командир подполковник Г. И. Чеботаев. Если северные авиационные базы предназначались для борьбы с конвоями союзников в Баренцевом море, то с южных гитлеровцы производили налеты не только на суда, находящиеся в районе Архангельска, но и на транспорты, продвигавшиеся с грузами на юг Белого моря.

В течение двух месяцев, начиная с двадцатых чисел сентября, наши бомбардировщики непрерывно наносили удары по вражеским аэродромам. К этому времени полярная ночь полностью еще не наступила, но большая продолжительность темного времени суток позволяла производить по два вылета в ночь. Все полеты имели хорошо организованное обеспечение. Здесь, в Заполярье, мы в большом количестве стали применять светящиеся авиационные бомбы — САБы. Из состава полка выделяли лучшие экипажи: на их самолеты подвешивались десять, а иногда тринадцать таких бомб. Ими обозначали объекты удара.

Однажды разведка донесла, что на аэродроме Кеми, расположенном на западе Лапландии у шведской границы, противник сосредоточил большую группу бомбардировщиков Ю-88 для борьбы с транспортами в Белом море. Командование приняло решение — силами нашего полка ударить по этой авиационной базе.

...Полярная ночь. Бомбардировщик, пилотируемый командиром полка подполковником Чеботаевым, подходит к вражескому аэродрому. Ночную тьму рассеял яркий свет опускающихся на парашютах светящихся бомб, сброшенных штурманом майором Ларкиным. Сверху стали отчетливо видны контуры аэродрома, ангары, самолеты. Тут же подошли бомбардировщики первого эшелона. Пользуясь хорошим освещением, они метко сбросили свой груз на самолетные стоянки. На аэродроме горели гитлеровские «юнкерсы». А к цели уже подошел очередной экипаж-осветитель, возглавляемый летчиком Б. П. Кочневым. Умело повешенные им «люстры» помогали очередным бомбардировщикам быстро отыскивать объекты удара и точно бить по ним. И снова по земле мечутся взрывы, коверкая технику врага. Умело действовали над целью экипажи Ф. Завалинича, Н. Белоусова, И. Федорова, Н. Бабичева, В. Кибардина, Н. Рыцарева, И. Симакова.

Экипаж А. Иванова прямым попаданием бомб разрушил ангар, который сразу же вспыхнул. Но Иванову этого показалось мало. Поскольку зенитки врага были подавлены, он снизился до высоты пятьдесят метров и приказал штурману Евгению Терехину, стрелку-радисту Ивану Дегтяреву и воздушному стрелку Владимиру Ва-сицкому ударить изо всех бортовых точек по деревянным домикам, что стояли за чертой аэродрома. В них жили гитлеровские летчики. В результате штурмовки одно здание загорелось.

Вражеский аэродром Алакуртти находился в 120 километрах западнее города Кандалакша, он был сильно прикрыт зенитками среднего и крупного калибра, большим количеством зенитных пулеметов. Здесь гитлеровцы применили радиолокационные станции наведения для управления огнем зенитной артиллерии. С первых же налетов на Алакуртти наши самолеты подверглись точному по курсу и высоте обстрелу. Естественно, меткость бомбометания у нас резко снизилась, а бомбардировщики возвращались с задания с большим количеством пробоин. Как-то самолет старшего лейтенанта В. Д. Иконникова получил над Алакуртти несколько десятков мелких и крупных пробоин. К тому же на машине были перебиты подкосы правой стойки шасси. Летчику после многих попыток пришлось сажать бомбардировщик на одно колесо. Лишь благодаря высокому мастерству и исключительному хладнокровию командира самолет при посадке не был разбит. Уже на стоянке техник П. И. Касаткин, производя послеполетный осмотр матчасти, обнаружил в плоскости и в гондоле шасси два застрявших и неразорвавшихся зенитных снаряда. Пришлось немедленно звать на помощь специалистов, которые осторожно извлекли вражеские «гостинцы» и обезвредили их.

Следующей ночью тяжелый случай произошел и с экипажем командира эскадрильи В. А. Головатенко. Он поднялся в воздух первым. Идя с набором высоты, майор быстро преодолел сопки, лежащие вокруг аэродрома, и, развернувшись, взял курс на вражескую авиабазу.

Штурман капитан К. В. Мельниченко — один из опытнейших мастеров самолетовождения и бомбометания — точно по месту и времени вел корабль. Незадолго до подхода к цели Мельниченко уточнил силу и направление ветра, рассчитал данные для бомбометания и ввел их в прицел. Как только первый самолет-осветитель сбросил «люстры», капитан Мельниченко подал команду:

— Боевой двести восемьдесят!

— Понял! — отозвался летчик.

И в это время как-то разом ощетинился огнем вражеский аэродром. В воздух полетели светящиеся нити пулеметных очередей, рядом с самолетом вспыхнули разрывы снарядов. А когда бомбардировщик Головатенко подошел к кромке летного поля, небо вокруг буквально закипело. Шапки снарядов вставали все ближе и ближе. Вот один из них разорвался у правого борта. Самолет резко качнуло, однако майор выровнял машину и продолжал идти заданным курсом.

На освещенном аэродроме было видно много вражеских бомбардировщиков. Они стояли не рассредоточенными и без маскировки. Возможно, всего несколько часов назад, перед наступлением темноты, «юнкерсы» приземлились, чтоб с рассветом снова подняться на наши объекты. На них и повел Мельниченко нагруженный бомбами «ил». Прильнув к прицелу, он взял за точку прицеливания центральную стоянку.

— Впереди по курсу группа «юнкерсов». Буду бить по ней, — доложил он командиру.

— Добро! — ответил тот.

Шли томительные секунды. Пока штурман осуществлял прицеливание, зенитный огонь усилился. Всполохи и разрывы непрерывно сверкали у самолета. Ожидая привычной команды, летчик молчал, молчали и стрелки. Но вот Мельниченко громко произнес:

— Сброс!

Командир немедля перевел машину в пологое пикирование, стараясь как можно быстрее уйти от зениток. Подал голос стрелок-радист старшина Петр Гребенцов — опытнейший воздушный боец, неоднократно летавший на Берлин и другие важные цели:

— Подорвали «юнкерс», на стоянке два очага пожара.

— Вижу. Молодчина, Карп Васильевич, не промахнулся! — отозвался Головатенко.

— Половину успеха с удовольствием отдаю командиру, — весело произнес штурман.

Впереди и ниже разорвался снаряд, потом другой, третий... Затрещал, зашатался корабль. И тут же как-то странно вскрикнул Мельниченко.

— Что с тобой, Карп? — спросил летчик.

— Ранен я, Виктор Алексеевич, — тихо простонал штурман. — Курс домой восемьдесят пять, смотри на ориентиры, по ним выйдешь на аэродром...

— Крепись, дружище, и не беспокойся, домой дорогу всегда найду!

А вражеские зенитчики словно взбесились. Огненный вихрь продолжал сопровождать самолет. Снаряд взорвался в гондоле левого мотора, его тут же заклинило. Машина накренилась и быстро заскользила вниз. Летчик попробовал выбрать триммер, но его, видимо, перебило. Огромными усилиями командир вывел бомбардировщик в горизонтальный полет. Вскоре подал тревожный голос Гребенцов:

— Товарищ майор, тяжело ранен стрелок Микола Зизетко... Фюзеляж во многих местах пробит, сильно вибрирует хвост самолета.

— Понятно. Петя, надо продержаться в воздухе двадцать пять минут, чтобы доставить раненых друзей домой, — как можно спокойнее ответил Головатенко. И, помолчав, приказал: — Запроси радиопеленг, по нему точнее выйдем на аэродром.

Вскоре Гребенцов сообщил новую неприятность:

— Товарищ командир, повреждена рация. Земля нас не слышит.

— Час от часу не легче. Но отчаиваться не будем! Полетим по компасу, а там и свой ночной старт увидим.

— Обязательно увидим! — в тон командиру ответил старшина и добавил: — А сейчас вижу аэродром Алакуртти — он весь в огне. Так их, фашистских гадов! Молодцы, ребята!

Томительно тянется время. Самолет на одном моторе с трудом держится в воздухе. Несмотря на принятые летчиком меры, его сильно разворачивает. Продолжает вибрировать хвостовое оперение. Достаточно перегрелся правый двигатель, и от этого совсем упала скорость, терялась высота. И в довершение ко всему ухудшилась видимость. Летчик то и дело посматривал на приборы, стараясь выдержать нужный курс. «Что же со штурманом?.. Почему молчит?.. Жив ли?» — терзался в догадках командир. Тут же он вызвал Гребенцова и спросил:

— Как чувствует себя Микола?

— Лежит с перетянутой ногой возле меня, его беспокоит тряска, — ответил стрелок-радист.

— Пусть потерпит, скоро прилетим. Не прошло и пяти минут, как засигналил, закричал Гребенцов:

— Под нами железка. Впереди слева огни!

— Вижу, доворачиваю влево. Продолжай наблюдение, — спокойно сказал Головатенко.

Вокруг в дождевой дымке была незнакомая местность. А когда впереди слева показалась железнодорожная станция, старшина с досадой произнес:

— Это ж не та станция, черт!..

— Верно, станция не наша, — подтвердил командир. С небольшим креном майор стал разворачивать машину. И вдруг почувствовал, что правый двигатель дает перебои. Тяга его упала совсем, быстро терялась высота. Самолет трясет как в лихорадке. В эти критические секунды Головатенко искал выход из создавшегося положения: «Пока еще есть высота, может быть, выброситься с парашютами? — мелькнула мысль. — Нет! Губить людей нельзя! Штурман и стрелок не смогут выбраться из кабин. Надо садиться в поле. Но, может, надо покинуть самолет стрелку-радисту?»

— Петя! Сдает правый мотор, буду садиться возле станции на живот. Может быть, тебе лучше покинуть самолет с парашютом?

— Будем садиться вместе, командир! — твердо ответил старшина и добавил: — Мне тут Зизетко надо придержать...

Садиться... Но где? Вокруг темень, дождевая дымка. Включив посадочную фару, Головатенко с небольшим углом направил машину к земле. Увидев перед собой очертания довольно ровной площадки, покрытой тундровым кустарником, майор убрал газ, но в последний момент заметил прямо перед собой огромный валун, за ним другой. Он увеличил обороты правого движка, и самолет, взмыв, перескочил препятствие. Но за первыми валунами оказалось множество других, более мелких. Летчик снова убрал газ и успел выключить зажигание. Почти неуправляемая машина посыпалась на левое крыло, а затем мотогондолами и фюзеляжем с огромной силой ударилась о камни, с шумом и скрежетом проползла несколько метров вперед и замерла. Раненный над целью, капитан К. В. Мельниченко при ударе самолета о землю скончался. Погибли в своих кабинах старшина П. Н. Гребенцов и сержант Н. В. Зизетко.

К месту падения самолета вскоре прибежали железнодорожники, бойцы, расквартированные возле станции. Они вынесли из кабины тяжелораненого летчика, оказали ему первую медицинскую помощь и отправили в ближайший госпиталь, а его товарищей по экипажу похоронили. Более полугода врачи бились за жизнь Виктора Алексеевича. И сумели поставить его на ноги, вернуть к летной службе. Через восемь месяцев майор возвратился в часть и продолжал служить летчиком-инспектором нашего соединения. Он совершил еще не один десяток боевых вылетов в стан врага.

...Над аэродромом Алакуртти мы продолжали терять экипажи. Как-то раз летчики, вернувшись с боевого задания, не сразу ушли с КП. Они обсуждали тактику действий над целями, прикрытыми сильными зенитными средствами, снабженными радиолокационными станциями наведения.

— Плохо у нас обстоят дела с тактикой, — с жаром говорил А. В. Иванов. — Лезем напролом... Ума-то для этого большого не надо. А фашисты нас бьют и бьют... Надо что-то предпринимать.

— Иванов правду говорит. Тактика — это творчество. Значит, пора пересмотреть наши приемы, — поддержали его летчики Владимир Уромов, Борис Кочнев и Николай Калинин.

— Что же ты, Захар, предлагаешь? — спросил командир.

— Мой замысел не хитрый: два-три экипажа должны подходить к аэродрому на большой высоте и в течение всего времени нанесения удара ходить по его кромке, вызывая огонь зениток на себя. Бомбардировщики же, следуя с минимальным интервалом, заходят на цель бесшумно, — продолжал Иванов.

— С задросселированными моторами?

— Только так.

Летчикам пришлось по душе это предложение. Командир полка одобрил его. В очередной попет самолеты Иванова, Уромова и Иконникова, загруженные САБами, поднялись в воздух первыми. У цели высота полета экипажей была более 5000 метров. Зайдя на объект, экипаж Иванова сбросил три светящиеся бомбы. И когда они вспыхнули и осветили аэродром, гитлеровцы открыли по самолету и по бомбам ураганный огонь. Им удалось погасить одну «люстру». Но Уромов, шедший сзади, сбросил еще три САБа. И опять фашисты начали пальбу. Вскоре с самолета Иконникова полетели новые светящиеся бомбы. Зенитчики неистовствовали. Своеобразная дуэль между самолетами-осветителями и врагом продолжалась три — пять минут. Но вот подошла к цели первая ударная группа бомбардировщиков. Летчики, убрав обороты моторов, бесшумно появлялись над аэродромом. На освещенную цель из бомболюков посыпались фугаски и зажигалки.

А экипажи Иванова, Уромова и Иконникова снова и снова бросали светящиеся бомбы, отвлекая на себя огонь зенитных средств. Используя растерянность и замешательство противника, группы бомбардировщиков действовали уверенно, метко обрушивали на стоянки и аэродромные сооружения бомбовый груз. Почти в течение десяти минут авиаторы штурмовали аэродром Алакуртти. В районе цели были отмечены пожары и взрывы большой силы. И что особенно важно — из всего полка только три самолета получили по нескольку мелких пробоин.

В следующую ночь полк опять действовал по Алакуртти. На этот раз тактика действий наших экипажей была несколько иной. Осветители выполняли свою задачу на разных высотах: Иванов «светил» с 5500 метров, Уромов — с 6000, Иконников — с 6500. Каждой эскадрилье бомбардировщиков также намечались для удара различные высоты. Все это сбивало с толку зенитчиков противника, они вынуждены были вести стрельбу наугад. А мы этого и добивались. Теперь каждый экипаж сбрасывал серию бомб прицельно, нанося противнику ощутимый урон.

Успешные налеты совершали наши летчики на аэродромы Банак, Рованиеми и Кемиярви, на железнодорожную станцию Коуола и другие объекты врага. С каждым новым вылетом экипажи приобретали опыт поиска целей в условиях полярной ночи и меткого нанесения удара.

Вот как оценивались наши действия командованием ВВС Северного флота. В присланном в полк документе, датированном 15 октября 1942 года, говорилось:

«...Боевые действия дальних бомбардировщиков были направлены на нанесение мощных бомбовых ударов по аэродромам противника. Целью таких полетов было уничтожение самолетов врага, обеспечение прохода морем и разгрузки караванов союзников в порту Архангельск. Личный состав 455-го полка, выполняя поставленные задачи, показал себя хорошо организованным, боеспособным коллективом, четко выполняющим приказы командования. Ведя боевую работу ночью в сложных условиях Севера, полк отлично справился с поставленными задачами.

Командующий ВВС Северного флота генерал-лейтенант авиации А. Кузнецов, военком ВВС Северного флота бригадный комиссар Н. Сторубляков».

Успешно действовали по аэродромам Тромсэ, Лаксельвен, Луостари, портам Киркенес и Гаммерфест экипажи 42-го полка. При нанесении бомбовых ударов особенно отличились экипажи В. Трехина, В. Новожилова, А. Романова, К. Уржунцева, С. Бирюкова, В. Лапса, А. Баукина, В. Осипова, К. Платонова и многих других.

Под покровом полярной ночи

Глубокая полярная ночь. Под ее покровом по Северному морскому пути шли к нашим портам караваны судов союзников. Потерь в транспортах не было. Только 53-й конвой, вышедший из Мурманска в обратный путь к Исландии 1 марта 1943 года, потерял три транспортных судна. И союзники снова прекратили здесь навигацию до глубокой осени, мотивируя это тем, что в условиях полярного дня плавание в северных водах опасно. Как только движение караванов было возобновлено, наши экипажи в третий раз прилетели в Заполярье.

Обстановка в оперативной зоне Северного флота к этому времени сложилась в нашу пользу. Не сумел изменить положение и приход в северные норвежские шхеры крупнейшего германского линкора «Шарнгорст» с группой эсминцев. Правда, такая перегруппировка усилила противника в этом районе, однако инициатива была в наших руках. Северный флот провел несколько набеговых операций надводных кораблей на морские сообщения противника и регулярно, с начала 1943 года, стал наносить массированные удары торпедными катерами по фашистским конвоям в прибрежных районах Северной Норвегии. Так же успешно действовали подводные лодки и морская авиация.

Вот как оценивает этот период в своей книге «Вместе с флотом» адмирал флота А. Г. Головко: «В общей сложности за десять месяцев, самостоятельно и в совместных операциях, силами Северного флота было уничтожено или повреждено свыше девяноста транспортных судов и шесть боевых кораблей противника».

К этому времени ВВС Северного флота тоже значительно окрепли. Было получено свыше 200 отечественных самолетов различных типов. Выросли, окрепли и части дальних бомбардировщиков. На базе 36-й дивизии АДД была создана еще одна — 48-я. Оба эти соединения входили в состав 8-го авиационного корпуса. Таким образом, в Заполярье стали действовать не два, а четыре полностью укомплектованных полка. Базировались они на трех аэродромах. Совместными усилиями они стали наносить бомбовые удары по вражеским аэродромам и портам. Надо сказать, в это время здесь шла настойчивая борьба за завоевание господства в воздухе. И эта борьба к концу 1943 и началу 1944 года окончилась победой советской авиации.

И опять нашими целями были аэродромы на побережье Баренцева моря: Банак, Киркенес, Хебугтен, Луостари, порты Тромсэ, Гаммерфест, в Северной Финляндии — аэродромы Алакуртти, Рованиеми, Кеми, Кемиярви, порт Оулу в Ботническом заливе и небольшие железнодорожные узлы и станции. Нередко после массированных налетов бомбардировщиков авиационные базы, порты, железнодорожные станции выходили из строя на длительное время.

Особенно крепким орешком для бомбардировщиков оказался порт Киркенес — основной разгрузочный пункт прибывающих из Германии в Заполярье военных грузов и порт погрузки никелевой руды, вывозимой гитлеровцами в свою страну. Он прикрывался мощным огнем зенитных батарей среднего и крупного калибра, расположенных на суше. Сухопутные средства ПВО противника усиливались орудиями боевых кораблей, находящихся в порту.

В этой обстановке надо было тщательно продумать все, что было связано с нашим полетом на порт Киркенес: и построение боевого порядка над целью, и распределение сил, и выбор направления захода на объекты. Было решено треть самолетов выделить на освещение цели и подавление средств ПВО, остальным экипажам наносить бомбовый удар по порту.

Когда все было тщательно изучено, уточнено и подготовлено, экипажи собрались на предполетную подготовку. Холод стоял лютый, но авиаторы не унывали. Перед вылетом они привычно готовили боевую технику к действию. Мне пришлось летать с заместителем командира дивизии Героем Советского Союза полковником В. И. Щелкуновым — участником первых ударов по Берлину. Противник встретил наши самолеты-осветители ураганным огнем. Капитан Иванов, маневрируя по курсу и скорости, зашел на порт и сбросил первую серию светящихся бомб. И в ту же минуту на хорошо освещенную цель устремились бомбардировщики, ведомые летчиками Карымовым, Бобовым, Шевелевым, Азгуром, Иконниковым, Завалиничем, Уромовым и Калининым. Они удачно разгрузились над целью, заставили замолчать зенитные батареи, разрушили несколько портовых сооружений.

Вскоре в воздухе опять повисли «люстры», а вслед за ними над портом появилась новая волна самолетов. Успешно действовали экипажи Вериженко, Белоусова, Провоторова, Касаткина, Леонтьева и Воробьева. И снова на территории порта рвались фугасные бомбы. Наш экипаж шел замыкающим в боевом порядке полка. Отбомбившись, командир отвернул машину вправо, и тут же мы увидели под собой несколько больших пожаров.

— Поработали неплохо, — удовлетворенно сказал Щелкунов.

В этот раз с минимальным интервалом вышли на цели и другие полки. Пожары в районе складов порта служили летчикам хорошим ориентиром. Десятки тонн бомб были сброшены на портовые сооружения.

И в последующие ночи наши экипажи не оставили без внимания порт Киркенес. С различных высот и направлений, заходили бомбардировщики на заданные объекты. Мощные налеты дальней и североморской авиации по Киркенесу, а также блокада порта Петсамо артиллерией и торпедными катерами вынуждали противника большую часть грузовых операций производить в удаленных от линии фронта фиордах.

Прошло около месяца, как наши полки в третий раз перебазировались в Заполярье. За этот срок мы сделали по десять — двенадцать успешных боевых вылетов. Но заполярная зима давала о себе знать. Иной раз сутками бушевали снежные бураны. В такую непогоду не только летать — в одиночку выходить из помещения было опасно. И тогда долгие часы полярной ночи летному составу приходилось коротать в дощатых бараках, построенных на склоне горы.

Большую часть нелетного времени наше командование использовало для подготовки к очередным полетам. По устоявшемуся в авиации порядку мы прежде всего изучали район полетов с его зимним ландшафтом. По памяти вычерчивали взаимное расположение характерных ориентиров, рисовали кроки своего и запасных аэродромов, изучали цели, подходы к ним, противовоздушную оборону объектов, намеченных к удару. Организатором этой учебы был Василий Иванович Щелкунов.

Однажды из штаба ВВС Северного флота к нам поступили новые сведения воздушной разведки. В них говорилось, что в порту Киркенес обнаружена большая группа транспортов и кораблей охранения. Щелкунов собрал руководящий состав, летчиков, штурманов, зачитал материал и спросил:

— Какое примем решение?

— Цель, конечно, заманчивая. Но как добраться до нее в такую погоду? — озабоченно спросил заместитель командира полка подполковник Б. И. Азгур.

— Полет к порту и обратно займет два с половиной часа. Если метеослужба гарантирует нам на это время более сносные метеоусловия — значит, надо лететь, — предложил комэск майор В. В. Вериженко.

— На первую половину следующих суток синоптики дают устойчивую погоду без снежных зарядов. В то же время вышестоящее командование торопит нас с нанесением удара по скоплению транспортов в порту. — Полковник сделал паузу и тихо произнес: — Будем действовать. Приказываю готовить экипажи к полету.

Всматриваясь в обветренные, суровые лица летчиков и штурманов, Щелкунов хорошо понимал их настроение. Люди были погружены в заботы о предстоящем полете. Мысленно они уже находились над объектами удара, хотя этот объект был за двести пятьдесят километров от аэродрома вылета. Да, каждый офицер был готов выполнить боевую задачу.

Через сутки в назначенное время полки вылетели на задание. Первой отбомбилась 36-я авиационная дивизия. По данным экипажа-фотоконтролера, летчики уничтожили один транспорт, создали в порту десять очагов пожара.

Затем на цель обрушили груз бомб экипажи 48-й дивизии. Такого массированного и мощного удара вражеский порт не видел за все время войны. Прямым попаданием фугасных и бронебойных бомб было потоплено еще два транспорта и поврежден корабль охранения. При отходе летчики долго наблюдали гигантские костры, оставленные ими в порту. В группе нашей дивизии особенно хорошо действовали экипажи Вериженко, Уромова, Белоусова и Калинина, Штанько, Кочнева, Коростелева и Симакова.

...Уже третьи сутки со стороны Кандалакшского залива дул порывистый ветер, волна за волной шли снежные заряды. Было ясно, что погода испортилась надолго. И вдруг дневальный объявил:

— Летным экипажам прибыть на командный пункт для получения боевой задачи.

Сидя в автомашинах, с трудом пробивавшихся по снежным дорогам на аэродром, никто из летчиков не верил, что сегодня можно отправиться на задание.

У командного пункта нас встретил полковник Щелкунов. Он подозвал к себе Ивана Симакова и Анатолия Иванова и, протягивая им руки, громко, чтобы слышали все, сказал:

— От души поздравляю вас, друзья! Указом Президиума Верховного Совета СССР вам присвоено звание Героя Советского Союза. Только что получил телеграмму из штаба корпуса... Этого высокого звания удостоены также Платонов, Коновалов и Лапс.

Все, кто был рядом, бросились поздравлять и обнимать товарищей.

— Сердечно поздравляю, желаю новых боевых успехов, — тепло сказал, подойдя к летчикам, комиссар полка майор Куракин. — Будьте и дальше такими же мужественными и смелыми в борьбе с врагом!

— Спасибо, товарищ майор, — сдержанно ответил за Симакова и за себя Иванов. — Мы оправдаем награды Родины!

— Но это еще не все, товарищи, — продолжал Щелкунов, уловив момент, когда все успокоились. — Большая группа летного состава нашего соединения награждена орденом Ленина, орденами Красного Знамени, Отечественной войны. Я рад поздравить присутствующих здесь товарищей Уромова, Иконникова, Шевелева, Вериженко, Белоусова, Калинина, Шевченко, Федорова, Стогина, Цетлина, Мартемьянова, Алтхименко...

Голос Щелкунова потонул в радостном шуме. Летчики, штурманы, стрелки-радисты, воздушные стрелки поздравляли друг друга, высказывали добрые пожелания... Потом снова, понизив голос, заговорил полковник:

— Товарищи, я разделяю с вами общую радость и гордость за наших лучших воздушных бойцов. Они вполне заслужили высокие награды, которых удостоила их Родина. Но сегодня торжества временно отменяются. Прошу всех зайти на командный пункт для получения боевой задачи.

За длинными столами сидели экипажи и готовились к боевому вылету. Объект удара сегодня — аэродром Алакуртти... Офицеры Иванов и Симаков, несмотря на свой богатый опыт, как всегда, всесторонне обдумывали с экипажами действия над целью. Долго смотрел в их сторону Василий Иванович, потом подошел к Иванову и, склонившись, тихо сказал:

— Может быть, Захар, не пойдешь в полет! Ведь торжество у тебя сегодня! А я слетаю за тебя сам.

— Что вы, товарищ полковник, — вскочив со скамейки и уставившись большими глазами на Щелкунова, возразил Иванов. — Да разве я усижу на аэродроме в такие минуты!

В заданное время Иванов и Симаков одними из первых подняли в воздух свои бомбардировщики, тяжело нагруженные бомбами, и в общем боевом порядке полка взяли курс к щели. На этот раз планировалось подвергнуть Алакуртти длительному штурму.

На подходе к аэродрому противника экипаж Белоусова увидел светящиеся бомбы, сброшенные впереди летящими самолетами. Бомбардировщик приближался к цели, летчик искал впереди какой-нибудь ориентир, чтобы, ухватившись за него, повести самолет в центр огненного кольца. В это время по всем кабинам полетело знакомое, но каждый раз волнующее слово:

— Боевой!

Штурман Петр Тимохин, наклонившись вперед, зорко всматривался сквозь сетку прицела в пожар, зажженный нашими летчиками. Белоусов старался как можно точнее выдержать курс... Но вдруг у самолета как-то сразу вспыхнуло несколько разрывов снарядов. Попав в самую гущу зенитного огня, командир экипажа стал маневрировать по курсу и скоростью, пытаясь хоть немного сбить пристрелку вражеских зенитчиков. Но тут же в наушниках послышался голос штурмана. В нем были в требование, и просьба:

— Командир, лучше держите курс!

Тимохин в эти секунды ничего не замечал: ни бешеной пальбы фашистов, ни монотонного гула моторов. Он видел только цель, на которую медленно, очень медленно наползала сетка прицела. Время от времени Петр подавал голос:

— Так, так... Хорошо...

К зенитным батареям, которые били со станции, вскоре присоединились орудия с юго-восточной окраины аэродрома. Плотность огня увеличивалась. Вот у борта самолета разорвался снаряд, за ним — другой. Взрывы были такой силы, что машину подбросило, и едкая гарь сразу же наполнила кабины. Бомбардировщик, покачиваясь, продолжал следовать заданным курсом. Вскоре экипаж услышал долгожданное слово:

— Сброс!

Это сказал Тимохин, но никто не узнал его голоса. Зенитный огонь все усиливался. Удар следовал за ударом. Самолет снова подбросило вверх с чудовищной силой, сзади что-то треснуло, левую плоскость охватило пламя. Машина медленно опустила нос и неудержимо полетела вниз. Летчик тронул сектора газа, взял штурвал на себя. Управление не работало. «Неужели все?» — пронеслось в сознании Белоусова.

— Всем прыгать! — тотчас приказал он. Бомбардировщик стремительно несся к земле. Огромная центробежная сила прижала летчика к спинке сиденья. Белоусов попытался привстать, но не смог. Он хотел ухватиться за рукоятку колпака... Нет... Не хватает сил... В какое-то мгновение летчику удалось сначала одной, потом другой рукой ухватиться за злополучную рукоятку. Защелка подалась, отскочил колпак кабины, и тут же летчика выбросило из самолета.

Белоусов нащупал кольцо парашюта и резко дернул его. Шелковый купол с шумом взметнулся вверх. На мгновение подвесные лямки больно впились в тело. Падение прекратилось. Белоусов осмотрелся. Внизу то тут, то там сверкали языки пламени стреляющих зениток. Где-то в глубине неба рвались снаряды. Огненной кометой умчался вниз падающий самолет. Вот он ударился о землю. В точке падения поднялся багровый столб. Огромной силы взрыв потряс воздух. Летчик услышал гул самолетов, заходивших на цель. И снова нарастающий лай зениток. Белоусова все дальше и дальше относило от аэродрома. А вот и земля. От неожиданного удара из глаз летчика брызнули искры, и он рухнул на что-то мягкое, сырое.

Поднялся Белоусов не сразу. Минуту или больше, пока бешено колотилось сердце, он переводил дыхание, уткнувшись лицом в подушку тундрового мха. Потом открыл глаза и встал. Его окружала темная ночь. Горизонт, где находился вражеский аэродром, был охвачен заревом. Время от времени из густого красноватого дыма взмывали вверх длинные языки пламени. Слышались орудийные залпы, приглушенные взрывы.

Николай огляделся еще раз. Теперь он заметил, что стоит в небольшой низине, покрытой мхом. По сторонам виднелись огромные камни. Только сейчас он ощутил на себе тяжесть парашютных лямок. Белоусов нажал замок привязной системы, и лямки сползли к ногам. «Надо спрятать парашют, чтобы не попался на глаза фашистам», — подумал летчик и принялся сворачивать шелковое полотно. Замотав купол стропами, он бросил его за валун, в небольшую яму. «Хорошо бы углубить щель и спрятать понадежней этот белый сверток. Но чем и как это сделать?»

Только сейчас Николай подумал, что, выбросившись из самолета в критический момент, он ничего не захватил с собой. Не успел положить в наколенные карманы комбинезона охотничий нож, находившийся в бортовой сумке. «А что с полетной картой?» Он сунул руку за голенище — карты на месте не оказалось. Она, видимо, выпала во время прыжка.

Найдя каменный клин, похожий на топор, летчик с большим трудом закопал парашют.

В который раз после приземления Белоусов подумал об экипаже: о штурмане Петре Тимохине, о стрелке-радисте Владимире Полякове и о воздушном стрелке Павле Карнаеве. Выбросились ли они? Как бы он хотел сейчас увидеть их!

Быть может, товарищи в этот момент так же, как и он, обдумывают план дальнейших действий. В эти минуты до летчика донесся гул самолета. Белоусов посмотрел вверх и отчетливо увидел знакомый силуэт бомбардировщика — свой. Самолет развернулся и на повышенной скорости пошел на восток. «Счастливого вам полета, друзья!..»

Вновь наступила мучительная тишина. Николай вспомнил, что в эту ночь намечалось произвести по аэродрому Алакуртти два бомбовых удара. И теперь он ясно представил себе, как боевые друзья готовятся к повторному вылету. Летчики и штурманы разбирают свои ошибки, учитывают все, чтобы нанести врагу более ощутимый урон. «Вспоминают ли о моем экипаже? — думал Николай. — Кто пойдет первым подавлять зенитки? Наверное, Анатолий Иванов или Володя Уромов. Хорошо, если б им подвесили кассеты с мелкими осколочными...» Размышляя таким образом, он просидел несколько часов.

Снова Белоусов услышал далекий самолетный гул. Сердце учащенно забилось, когда он ясно услыхал знакомый звук. Вот уже первый эшелон подошел к Алакуртти. В воздухе повисли яркие «люстры». И снова злобно затрещали зенитки. Вначале шрапнель рвалась возле парашютов светящихся бомб: немцы пытались погасить их. Затем огненные трассы полетели в сторону бомбардировщиков. А на земле стоял громовой гул от разрывов бомб. Зрелище было захватывающее, но положение самого Белоусова отчаянное. Может быть, где-то совсем рядом враг. Белоусов достал из кармана куртки ручной компас и сориентировался. Он находился юго-восточнее железной дороги, в пяти-шести километрах от станции Алакуртти. Значит, до линии фронта около пятидесяти километров. В другое время, если следовать по дорогам или тропам, такое расстояние можно было бы преодолеть за два-три перехода. Но как быть сейчас, когда кругом враги, открытая тундра и у него нет с собой даже куска хлеба. Николай только сейчас понял всю глубину своей ошибки. И почему он всегда оставлял бортовой паек в кабине самолета, а не раскладывал по карманам?.. Летчик еще раз ощупал все свои карманы и был чрезвычайно рад тому, что обнаружил полплитки шоколада. Белоусов разделил ее на десять равных частей, завернул в платок и положил в комбинезон.

Брезжил рассвет. Пожары на аэродроме начали угасать. Лучше стала просматриваться местность. Впереди виднелось озеро, покрытое редким туманом. На севере и востоке показались очертания невысоких сопок, южнее — массив чахлого кустарника. Николай добрался до него, выбрал поудобнее место и сел. Надо было обдумать план Дальнейших действий. Он вынул пистолет и пересчитал патроны. В двух обоймах было шестнадцать штук, да россыпью в кармане набрался десяток. Не так уж плохо...

Белоусов решил пробираться на восток под покровом ночи, держась подальше от тундровых дорог и троп. Летчик сбросил с ног лохматые унты, остался в хромовых сапогах. Отправляясь в полет, он всегда надевал унты на сапоги — вдруг придется преодолевать суровую и капризную тундру? Теперь Белоусов легко мог переходить болота и протоки речушек, каменистые склоны сопок, а на привалах отогревать ноги в унтах.

Пока не наступил полный рассвет, надо было подальше уйти от аэродрома и станции Алакуртти. Разгребая низкорослый колючий кустарник, Николай пошел на восток. Через некоторое время летчик выбрался на склон сопки. Вокруг лежало множество небольших валунов. Забравшись повыше, он остановился у огромного камня, глубоко вросшего в землю. Бросил на землю унты, огляделся. Рассвет уже наступил, и теперь можно было рассмотреть очертания местности. Там, где находился немецкий аэродром, высоко к небу поднялось огромное облако дыма. С земли нет-нет да и взлетали в воздух языки пламени. Сквозь дым пожара и утреннюю дымку еле просматривались постройки железнодорожной станции. Всюду на возвышенных местах виднелся кустарник и редкие низкорослые березки. Кругом тишина.

Николай устало опустился на землю. Низкие лучи северного солнца плохо грели летчика. Белоусов задремал и просидел так несколько часов.

Наступили сумерки, а за ними ночь. Густая дымка скрывала очертания горизонта. Над озерами и в низинах она сгущалась еще больше и, словно ватным одеялом, прикрывала их. Петляя между валунами, обходя топкие места, Белоусов спорым шагом все дальше и дальше уходил от сопки, где он провел свой первый день в тундре. Труднее всего было идти кустарником; колючки и грубые ветки карликовых деревьев то и дело цеплялись за комбинезон, затрудняли ходьбу. Но вот кустарник начал редеть, стало появляться все больше и больше мха. Неожиданно Белоусов почувствовал под ногами твердую и довольно ровную почву. Он наклонился и стал щупать ее руками. Сомнений не было — он вышел на тропу.

Несколько часов капитан огибал озеро, переходил через топи и только перед самым рассветом вышел на сухую каменистую почву, где решил остановиться на отдых. Выбрал скрытый уголок, переобулся в унты и, привалившись спиной к покрытому мхом валуну, задремал. Так он просидел более трех часов. Очнулся от какого-то шороха. Приподнявшись, Белоусов увидел метрах в тридцати — сорока двух немцев с автоматами. Разговаривая, они неторопливо приближались к месту, где лежал летчик.

Белоусов выхватил пистолет, взвел его и стал ждать. Болтая, немцы продолжали идти своей дорогой. Вот они совсем близко. В нескольких шагах от Николая немцы остановились, осмотрелись и, не прекращая разговора, свернули в сторону. Летчик понял всю опасность своего положения: раз появились патрули, значит, где-то близко расположено вражеское подразделение. Надо скорей, как можно скорей уходить из этого района.

Ползком добрался он до кустарника. В ожидании темноты Николай сидел неподвижно и прислушивался к каждому звуку. Дважды довольно четко слышал одиночные выстрелы. Когда наступила темнота, съел очередную дольку шоколада и снова зашагал на восток.

И так каждые сутки: днем отдых, ночью очередной переход. Голод, усталость и нервное напряжение вконец измотали Белоусова. Он уже съел весь шоколад, где только мог, собирал ягоды. Все чаще кружилась голова, покраснели и слезились глаза. Очень сильно опухли ноги, из-за этого с огромным трудом он надевал сапоги. Иной раз очень хотелось прилечь, но капитан стал бояться сна: ляжешь на землю, а потом не встанешь. И он позволял себе лишь небольшую дремоту. Ночные переходы забирали много сил и становились все короче.

В голову лезли разные мысли. Белоусов вспоминал родные саратовские места, город Ртищев, где ждали его мать и отец, где он родился и жил. Он так любил свой город, любил утопающие в зелени улочки, переулки. Сейчас он ясно видел перед собой школу, ребят, с которыми учился. Там он вступил в пионеры, в комсомол. Оттуда уехал в Оренбургское летное училище. Вдали от родных мест Николай поначалу сильно тосковал. Приезжая на побывку, долго не мог налюбоваться красотами природы родного края. Особенно любил он реку Хопер с ее неповторимыми пейзажами.

Семья Белоусовых была большая, дружная. Крепко дружил Николай с младшим братом Володей. Еще в средней школе, начитавшись книг про авиацию, братья решили стать летчиками. Ничто не помешало им осуществить свою мечту. Николай стал бомбардировщиком, Владимир — штурмовиком.

«С начала войны Володя часто писал мне, что очень доволен своей судьбой, рассказывал о боевых делах, о том, как летал на штурмовку вражеских войск, — думал Николай. — И вот теперь его нет, в двадцать два года оборвалась жизнь Володи. А как это произошло, когда? Да, кажется, в начале февраля сорок второго. На мой запрос тогда ответил командир штурмового полка. Базировались они на подмосковном аэродроме. По два-три раза в день летчики ходили на штурмовку мотомехвойск, защищая родную столицу. В одном из полетов Володя в составе звена штурмовал скопление вражеской техники. Внезапно налетели фашистские истребители и подожгли самолет Владимира. Объятая пламенем машина упала на землю. Вот так и не стало Володи...

А Костя, братень, тот в свое время в моряки подался, стал кадровым офицером, — продолжал вспоминать Николай. — Частенько говорил он нам с Вовкой: у нас, братва, как в песне — вы в небесах, я — на море. Наш напев и могуч, и суров... У тебя-то, Костик, напев сейчас, может, и могуч, а у меня — никудышный. Ползаю по тундре неделю, и кажется, конца не будет моим мытарствам. Я-то сильный, выдержу все это, только боюсь за маму: сообщат ей, что не вернулся с задания ее второй сын, ну и не выдержит, сляжет. С сердцем ведь у нее неважно».

Шла восьмая ночь блуждания по тундре. Накануне лил сильный дождь. Белоусов попал в заболоченную долину, а едва выбравшись из нее, встретил бурный проток. С трудом летчик преодолел разбушевавшуюся речушку. В это время уже стало светать. Николай поднялся метров на тридцать вверх от берега и, устало плюхнувшись на землю, стал растирать закоченевшие ноги. Страшно ломило суставы, ныло все тело, сильно кружилась голова. Напрягая последние силы, Белоусов все же стянул сапоги. Он надел унты и хотел было встать, осмотреться, но вдруг услышал русскую речь. Это оказался наш патруль. Летчика отправили в госпиталь, а через десять дней он прибыл в полк.

После всего пережитого, после долгих скитаний по тундре Белоусов еще яростнее стал громить ненавистных фашистов. Он постоянно рвался в бой, ходил на самые трудные и опасные задания.

...Вплоть до апреля 1944 года бомбардировщики нашего соединения, взаимодействуя с авиацией Северного флота, продолжали наносить мощные удары по портам и аэродромам фашистских захватчиков, расположенным в северных районах Норвегии и Финляндии. Так была успешно решена боевая задача, поставленная Верховным Главнокомандованием, по обеспечению проводки караванов морских судов союзников в наши незамерзающие порты.