Первые маршруты АДД

Будни аэродрома

В конце первой военной зимы наше соединение перебазировалось в другой район, на новый аэроузел. Полки должны были пополниться личным составом, получить новые самолеты, а летные экипажи немного отдохнуть. Около восьми месяцев мы вели напряженнейшие боевые действия против немецко-фашистских захватчиков. Изрядно выбились из сил, понесли немалые потери в личном составе и технике. В эскадрильях оставалось по две-три машины.

Нас расквартировали в большом уютном селе, выделили лучшие помещения под штаб и общежитие летного состава. Но этого далеко не хватало, и добродушные селяне разместили авиаторов в просторных комнатах, создали все условия для отдыха и ведения боевой работы. Тут же в селе были открыты две столовые — летная и техническая. Столовой для летчиков заведовала замечательная женщина-труженица боевая подруга Виталия Кирилловича — Наталия Федоровна Юспина. Она прошла с нами всю долгую войну и была для каждого из нас заботливой сестрой и матерью.

В первые дни относительно спокойная обстановка непривычно действовала на нас. Мы забывали, что не надо лететь на боевое задание, не надо тревожиться о товарищах. Первые ночи мы спали неспокойно, постоянно ожидали знакомой команды «По машинам!». И это вполне естественно. Все мы свыклись с войной, с тяготами боевых полетов. Свежи были и впечатления от недавних событий в Прибалтике, на Смоленщине и под Москвой...

Эта короткая передышка была использована для подготовки к будущим полетам. Выполняя указания командования, мы интенсивно готовились к боевым действиям ночью. В приказе, поступившем из штаба дивизии, было сказано: «Освоение летным составом ночных полетов позволит командованию осуществлять непрерывность воздействия на противника, даст возможность наносить бомбовые удары днем и изматывать врага в ночное время. Ночь надежно прикрывает действия бомбардировщиков, снижает эффективность противодействия вражеских истребителей и зенитной артиллерии. Вместе с тем полеты в ночных условиях требуют от экипажей высокой выучки».

Надо сказать, что для некоторых наших летчиков и штурманов полеты ночью не были каким-то новшеством. Кое-кто из нас еще до войны летал в ночных условиях. А такие командиры, как Юспин, Голубенков, Головатенко, штурманы Ларкин, Беляев, Мельниченко, Неводничий, могли успешно выполнять ночные полеты в простых и сложных метеоусловиях. Они-то и стали у нас инструкторами при тренировочных полетах. Пока летчики овладевали техникой пилотирования бомбардировщика, штурманский состав на самолете Ли-2, оборудованном всеми современными средствами радио — и астрономической навигации, осваивал самолетовождение при полетах вне видимости земли. Тренировки в ночном бомбометании производились на боевых самолетах в составе своих экипажей. Тем временем стрелки-радисты и воздушные стрелки тренировались в приеме радиопеленгов, практически осваивали ночные стрельбы. При такой четко разработанной методике в короткие сроки сколачивались дружные, слетанные экипажи, способные вести боевую работу в ночных условиях. Но были и непростительные оплошности в этой работе.

В начале 1942 года в наш полк на должность командира первой эскадрильи прибыл капитан И. П. Скворцов. Не имея достаточного опыта в ночных полетах, он, переоценив свои возможности, вылетел на задание с лейтенантом Федором Дубновым. Ночь была темной, облачной. Летчики сделали несколько полетов по кругу, потом решили пойти в пилотажную зону. Пилотировал самолет Дубнов, контролировал его Скворцов. Со старта видели, как летчики сделали несколько виражей, а потом самолет сорвался в штопор и упал недалеко от аэродрома...

Но, несмотря ни на какие трудности, обучение экипажей полетам ночью закончилось успешно. В это время к нам с завода пригнали новые самолеты. Вскоре мы снопа включились в боевую работу. Бомбардировщики в этот период действовали в основном в интересах Западного и Калининского фронтов. Приходилось по одному, а иногда и по два раза в ночь вылетать на бомбардировку железнодорожных узлов, опорных пунктов и аэродромов противника.

5 марта 1942 года Государственный Комитет Обороны принял решение свести части дальнебомбардировочной авиации в единую организацию — авиацию дальнего действия (АДД), подчинив ее Наркому обороны и Ставке Верховного Главнокомандования. Для укомплектования формирующихся частей и соединений приказом Народного комиссара обороны СССР из ВВС Красной Армии был передан ряд соединений, из которых создано семь авиационных дивизий дальнего действия.

На базе 133-й дивизии — 42-го и 455-го, куда вошли остатки личного состава 53-го и 200-го полков, была создана и наша 36-я дивизия АДД. Командиром соединения был назначен полковник В. Ф. Дрянин. В 1938–1939 годах он служил в 53-м полку командиром эскадрильи. 42-й полк возглавил подполковник А. Д. Бабенко. Наш 455-й — подполковник Г. И. Чеботаев. Комиссаром полка стал майор Н. Я. Куракин, начальником штаба — майор И. Ф. Захаренко, инженером — инженер-капитан А. И. Голиченков.

Произошли изменения и в руководстве подразделениями. Командиром первой эскадрильи стал майор И. В. Голубенков, второй — капитан В. В. Вериженко, третьей — майор В. Г. Головатенко. Из полка убыли в другие части и соединения батальонный комиссар С. В. Ершов, капитаны Г. Д. Нестеренко и М. Е. Беляев, старший лейтенант В. М. Зеленский и старший политрук П. П. Павловец.

Свою боевую работу в системе АДД 36-я дивизия начала с середины марта в интересах Северо-Западного фронта. Экипажи 42-го и 455-го полков в ночных условиях бомбили железнодорожные станции Псков, Луга и Дно, уничтожали самолеты, взрывали склады боеприпасов и горючего на аэродромах Гривочки, Рельбицы. В начале не все шло гладко. Иной раз запаздывали с выходом на цели осветители, бывали случаи, когда светящиеся авиационные бомбы (САБы) сбрасывались в стороне и бомбардировщикам приходилось выходить на заданные объекты вслепую. В последующих полетах эти и другие недостатки устранялись. Летные экипажи постепенно набирались опыта в боевых полетах, увереннее стали летать ночью.

В это время семнадцать лучших экипажей-ночников нашей дивизии были перебазированы поближе к линии фронта. Перед нами была поставлена задача оказать помощь наземным войскам по уничтожению окруженной демянской группировки, состоящей в основном из частей 16-й немецкой армии. Нашим частям и соединениям предстояло встречными ударами перерезать так называемый рамушевский коридор, расчленить окруженную вражескую группировку и ликвидировать ее. По два-три раза в ночь нам приходилось вылетать для нанесения ударов по скоплениям войск в населенных пунктах Рамушево, Михалково и Демянск, бить по аэродромам Сольцы, Кречевицы. Успешно действовали по целям с малых и средних высот экипажи В. В. Вериженко, Н. И. Белоусова, В. В. Уромова, С. А. Карымова, В. М. Кайнова, Н. А. Рыцарева, В. А. Трехина, К. И. Уржунцева, И. В. Горбунова, К. П. Платонова и В. В. Васильева. За счет уменьшения горючего майор С. К. Бирюков первым стал брать на борт две тонны бомб. Его примеру последовали и другие летчики.

В результате наших активных действий противник нес значительные потери в живой силе и технике. За смелые и эффективные действия по окруженной демянской группировке немцев личный состав оперативной группы нашей дивизии дважды получил благодарность от Военного совета Северо-Западного фронта, а лучшие летчики и штурманы были награждены орденами и медалями.

В то памятное время к нам на аэродром пришла радостная весть: бывший наш однополчанин капитан Александр Иванович Шапошников, недавно переведенный на должность заместителя командира эскадрильи в 751-й авиаполк, за мужество и отвагу, проявленные в борьбе с врагом, был удостоен звания Героя Советского Союза. А вскоре Героем Советского Союза стал и заместитель командира 42-го полка капитан Серафим Кириллович Бирюков.

С наступлением весны и лета 1942 года боевые действия активизировались на всех фронтах. Но особенно трудная обстановка для нас сложилась на Юге. Прорвав фронт под Харьковом, фашисты устремились к Ростову и Сталинграду. И опять по родным просторам ползли на восток фашистские танки и бронемашины, в небе кружили «мессеры» и «юнкерсы».

В эти суровые дни экипажи дальних бомбардировщиков во взаимодействии с частями фронтовой авиации делали все, чтобы оказать поддержку нашим наземным войскам. Включившись в активную боевую работу, мы выполняли различные задания командования, бомбили железнодорожные узлы, занятые противником, наносили удары по подходившим к фронту резервам, уничтожали авиацию на аэродромах. Зачастую это были города, населенные пункты, хорошо знакомые большинству наших товарищей. Одни из нас жили в тех местах, другие служили там в мирное время, летали с тех аэродромов. Милые сердцу города и поселки! Смоленск, Орел, Харьков, Полтава, Сеща, Балтасово, Ржев... Теперь это пункты, занятые врагом, — наши цели. Воздушные бойцы метко бомбили военные объекты, и у каждого члена экипажа сердце наполнялось нестерпимой болью — ведь под нами находилась родная земля, по ней ходят, на ней живут советские люди, попавшие под гнет оккупантов!..

В жарких схватках с врагом мы непрерывно учились воевать. Возвратись с боевого задания, летчики анализировали свои действия на маршруте, над целью, во время воздушных боев с истребителями. Разбирали и обсуждали, чтобы не допускать и не повторять оплошности. Командир полка подполковник Чеботарев и его заместитель майор Юспин большое внимание уделяли тактике ночных действий и вопросам четкого обеспечения бомбового удара. Политработники во главе с комиссаром полка майором Н. Я. Куракиным, поддерживая все начинания командования, много сил и энергии отдавали развертыванию партийно-политической работы среди личного состава, воспитанию у воинов любви к Родине, жгучей ненависти к врагу.

Особое внимание уделялось подготовке молодых авиаторов, прибывших в нашу часть из ГВФ. Среди них летчики Георгий Десятов, Борис Кочнев, Алексей Болдырев, Семен Оношко, Иван Симаков, Дмитрий Бобов, Анатолий Иванов, Антон Шевелев. Почти одновременно с ними прибыли к нам из школ штурманы Иван Бакаев, Фрол Голов, Иван Кутумов, Георгий Лысов, Евгений Терехин, Василий Баскаков. Большинство прибывших летчиков, штурманов, младших специалистов — народ молодой, веселый, неунывающий. Многие из них быстро подружились.

Вскоре новичков собрали в учебные группы и начали с ними заниматься. Авиаторы изучали тактику ночных бомбардировщиков, район боевых действий, материальную часть самолета. А потом строгие специалисты принимали зачеты.

— Да что это такое! — возмутился однажды щуплый, с тонким лицом летчик Анатолий Иванов по прозвищу Захар. — Мы рвались на фронт, летать, а нам тут академию устроили!..

Услышав эти слова, майор Куракин строго ответил:

— Не академию, а учебные занятия. Здесь вам дают минимум необходимых знаний для боевого полета. Понятно?

— Это понятно. Но ведь и летать нам надо, — ответил Иванов.

— Мы все хотим летать, проверить себя в настоящем деле! — с жаром добавил небольшого роста круглолицый летчик Борис Кочнев.

От таких слов как-то сразу стало теплей на душе у Куракина. Он не планировал встречу с летчиками. Но, когда проходил мимо землянки и услышал через открытую дверь разговор об «академии», не вытерпел, зашел. И теперь комиссар добродушно напутствовал:

— Боевое настроение — это хорошо. Но одного желания бить врага мало, нужно вооружиться прочными знаниями законов боя и умением. Так что быстрее сдавайте зачеты, друзья, потренируйтесь в учебных полетах, и мы еще не раз слетаем с вами на задание...

Куракин повернулся и шатнул к выходу. Его лицо озаряла довольная улыбка. Думая о новичках, он направился на аэродром. Так уж повелось, что каждое утро — есть полеты или нет — Куракин обходит самолетные стоянки и почти у каждого самолета остановится, заведет разговор о событиях на фронте, поинтересуется, как идет подготовка самолетов, какие трудности испытывают люди, в чем нуждаются, по-дружески пожмет руку технику или механику, сумевшему в короткий срок заменить на самолете мотор, похвалит оружейника, чьи пытливые глаза подметили в оборудовании машины скрытую неисправность. Все ему нужны, все одинаково дороги, обо всех он беспокоится — о лучших воинах, чтоб не зазнавались, об отстающих, чтобы равнялись на передовиков. До сердца каждого Николай Яковлевич доносит мудрое слово партии, вдохновляющее на самоотверженный труд во имя скорейшей победы над врагом. В какой бы уголок аэродрома ни заглянул майор — всюду он обязательно встретится с коммунистами и комсомольцами, поговорит по душам. Они — ведущая сила, авангард, а следовательно, должны быть примером для всех.

Несколько позже Куракин встретился с секретарем парторганизации 3-й эскадрильи штурманом Федором Неводничим. Секретарь намеревался провести беседу с авиаторами о стойкости и мужестве советского воина.

— С кем вы думаете беседовать на эту тему?

— С личным составом подразделения.

— А точнее?

Неводничий, улыбнувшись, развел руками, продолжал:;

— Со всеми, кто у нас служит...

— Не-ет, так не годится. Я бы рекомендовал собрать отдельно летный состав, отдельно — технический. Расскажите им о самых ярких примерах стойкости и мужества воинов при героической защите Москвы, Ленинграда, используйте примеры из нашей дивизии. Объясните, на кого следует равняться. Особенно надо подчеркнуть, что такое для нас стойкость и мужество. Это значит — через любые преграды надо пробиться к заданной цели и уничтожить ее, это значит — сегодня же ввести в строй поврежденные в бою самолеты, без какого-либо промедления отлично подготовить материальную часть к повторному вылету...

— Спасибо, товарищ комиссар, я непременно воспользуюсь вашим советом, — ответил парторг.

Только перед обедом Куракин вернулся в штаб и рассказал командиру обо всем, что видел, с кем говорил. Потом комиссар пошел к себе. Надо было подготовиться к докладу на полковом партийном собрании, поговорить о задачах парторганизации по более эффективному освоению ночных полетов.

Но работать Куракину долго не пришлось. Прибыл с докладом полковой врач — сутулый, с усталым лицом капитан медицинской службы И. С. Спирин. Комиссар вышел из-за стола, поздоровался и пригласил доктора присесть.

— Ну, как наши дела с санаторием? Что думают по этому поводу в дивизии?

Вскоре после перебазирования на новый аэродром командиры эскадрилий обратились к Куракину с предложением открыть дивизионный пяти — семидневный санаторий (профилакторий) для выздоравливающих раненых летчиков, штурманов, радистов и воздушных стрелков, а также для тех, кто просто сильно утомлен частыми и длительными полетами. Комиссар полка ухватился за эту идею и послал полкового врача согласовать все с медслужбой соединения.

— Скоро откроем, — сказал Спирин. — Уже подобрали подходящее помещение. А начальником наметили медсестру Валю...

— Ну вот и хорошо! — улыбнулся Куракин. — Не забудьте только на открытие первого в АДД фронтового санатория пригласить.

Спирин пообещал, встал, но уходить не торопился.

— У вас, Иван Семенович, ко мне еще какие-то вопросы есть? — спросил майор.

— Есть небольшой... Вы стали летать на задания штурманом, а медкомиссию прошли не полностью.

— Да я же здоров.

— Знаю, что здоровы, но так требуется.

— Ну хорошо. На этой неделе пройду...

...В положенный срок прибывшие в полк летчики, штурманы и стрелки-радисты успешно закончили программу ввода в строй. Из их состава были скомплектованы экипажи. Не было только штурмана в экипаже Иванова, потому что заболел лейтенант Баскаков. Куракин долго уговаривал подполковника Чеботаева, чтобы тот разрешил ему вылет с Ивановым.

— Нет, братец ты мой... Штурманов у нас много, а комиссар один.

— Да ведь Иванов очень просит, чтоб я слетал с ним.

— Но он еще необстрелян, в первый раз летит. И у тебя практика ночных полетов невелика. Так?

— Так. Но Иванов «миллионер», знак такой на груди носит. Все зачетные полеты выполнил с отличной оценкой. Понимаете? Мне почаще надо летать туда... Да и цель тут совсем рядом.

— Ладно, лети! — наконец согласился Чеботаев.

Этот вылет был не из простых. Небольшая станция Городок оказалась забитой составами. Когда далеко впереди повисла первая серия осветительных бомб, сброшенная опытным экипажем Владимира Уромова, майор Куракин спросил летчика;

— Цель видишь?

— Все как на ладони, — ответил Иванов.

— Боевой двести.

— Понял! — взволнованно сказал летчик и довернул самолет на заданный курс.

По самолетам ударили зенитки.

Впереди плотной стеной встали разрывы снарядов. Разноцветные трассы крупнокалиберных пулеметов проносились слева и сзади. С каждой минутой огонь становился плотнее. Но первые серии бомб, сброшенных с впереди идущих самолетов, уже накрыли станцию. Возникли пожары. Рядом повисла еще одна светящаяся «люстра». Куракин, слившись с аппаратурой, не торопясь вел прицеливание. И в эти напряженные секунды вдруг раздалось в наушниках:

— Товарищ майор, впереди стена огня! — Это кричал Иванов.

— Спокойнее, командир! Держи курс!

Трудно, очень трудно сбросить бомбы в цель, когда вокруг самолета все небо усеяно разрывами снарядов. Но и промахнуться никак нельзя! Вот железнодорожная станция оказывается в перекрестии прицела. Куракин уже перенес правую руку на боевую кнопку, и вдруг самолет неожиданно зарыскал. И тут же штурман прокричал;

— Сброс!

Самолет продолжал рыскать. Теперь Иванов торопился выйти из зоны зенитного огня. В это время подал голос стрелок-радист Иван Дегтярев:

— Бомбы упали с перелетом станции, в склады. Видите пожар?

— Вижу! — односложно ответил Куракин и, обратившись к летчику, спокойно сказал: — Разворачивай влево. Курс домой тридцать градусов.

На аэродроме Куракин взял взмокшего летчика под руку и, отойдя от самолетной стоянки, участливо спросил:

— Каково настроение, командир?

— Самое паршивое, товарищ майор, — откровенно признался Иванов. — Трухнул я над целью, сошел с курса, и бомбы по моей вине улетели за станцию.

— Не улетели, а попали в склад, — возразил Куракин. — Да и действия ваши в воздухе для первого боевого полета были вполне нормальными. Так что не вешайте носа...

Экипаж направился на КП для доклада. Иванов заметно повеселел, шутил, вспоминая о своем первом боевом полете. Куракин внимательно слушал летчика, потом неожиданно спросил:

— Если не секрет, откуда у вас, Анатолий Васильевич, такое, я бы сказал, милое прозвище — Захар?

— Какой там секрет, — смеясь, отвечал Иванов. — Это дружки из ГВФ так окрестили меня. Я был похож на одного техника, его Захаром звали. Он мог отлично обслужить любой тип самолета. Ну и я летал на всех машинах. Бывало, уйду в полет, слышу в эфире разговор радистов: Захар на трассе, встречайте. Вот и привык — Захар да Захар. И откликаюсь...

Иванов с его покладистым, общительным характером и постоянной жаждой к полетам пришелся по душе майору Куракину. Вместе они много раз летали на боевые задания. Комиссар видел, что Анатолию недостает тактических знаний и практических навыков по преодолению ПВО объектов, умения вести эффективную борьбу с ночными истребителями врага. Николай Яковлевич много думал об этом и пришел к выводу, что командиру экипажа нужна квалифицированная помощь опытного летчика. Его выбор пал на отличного летчика заместителя командира третьей эскадрильи Уромова.

Однажды после партсобрания комиссар попросил офицера задержаться. Когда все разошлись, он сказал:

— Небольшое дело у меня к вам, Владимир Васильевич.

— Слушаю вас, товарищ комиссар. — Уромов пытливо посмотрел на Куракина.

— В вашей эскадрилье начали службу гражданские летчики Иванов, Болдырев и Десятов. Они приступили к боевой работе, но у них, особенно у Иванова, не все ладится с воздушной тактикой.

— Вы имеете в виду умение маневрировать над целью?

— Именно.

— Мы с новичками проводим такую работу, но, видимо, еще недостаточно, — пояснил Уромов. — Надо что-то придумать и постараться облетать ребят. — Ваше указание выполним, товарищ майор.

— Вот и хорошо. Считайте, что это вам такое партийное поручение, — сказал Куракин.

На следующий день Уромов принялся за дело. Погода была нелетная, и он с разрешения командира решил провести с новичками занятие. Уромов был удивлен, когда среди собравшихся увидел летчиков из других подразделений — Дмитрия Бобова, Ивана Симакова, Семена Оношко, Антона Шевелева и Бориса Кочнева.

— В нашем полку прибыло, — весело заметил Уромов.

— Послали нас сюда, — как бы оправдываясь, за всех ответил Оношко.

— Ну, если послали, тогда будем вместе заниматься тактикой.

Летчики быстро расселись, внимательно смотрели на Уромова.

— Серьезную опасность для экипажей ночных бомбардировщиков, — начал он, — представляют зенитная артиллерия в прожекторы. Лучи их сильно ослепляют экипаж. Ослепленный летчик может потерять пространственное положение или подставить машину под заградительный огонь зенитной артиллерии.

Попадая в лучи прожекторов, я стараюсь поглубже сесть в кабину, наклоняюсь ближе к приборам. В сущности, тут переходишь на слепой полет. Выход из лучей лучше всего производить на максимальной скорости с маневром по направлению к высоте. При наличии облачности — уходить в облака.

Все мы должны хорошо уяснить и постоянно помнить, что выход на боевой курс, маневр под огнем зениток в районе объекта удара — самые ответственные моменты боевой работы бомбардировщиков. Некоторые экипажи бомбят с ходу, а затем в зоне зенитного огня делают разворот на обратный курс. Мне кажется, это неправильно. Если цель хорошо видна, то, конечно, надо сбрасывать бомбы с ходу. Но для этого следует заходить с таким расчетом, чтобы, отбомбившись, лечь на обратный курс без разворота и тем самым сократить время своего пребывания в зоне огня.

И еще. Летчикам нельзя забывать о маневре скоростью.

Скажем, при подходе к объекту противник поймал вас прожекторами, определил скорость и произвел расчеты для прицельной стрельбы. В этот момент вы измелили режим полета, и выпущенные врагом снаряды рвутся в стороне. Чем меньше летчик держит самолет на боевом курсе, тем больше у него шансов выйти невредимым из-под огня зениток.

— Все это правильно. Ну а если штурман копун попался? «Влево три, вправо пять...» — начинает командовать. А зенитки в это время бьют и бьют. Тогда что делать летчику? — спросил лейтенант Десятов.

— Надо выполнять команды штурмана, чтобы он точно сбросил бомбы в заданный объект. И еще, экипажу необходимо постоянно отрабатывать слаженность в действиях. Летчику и штурману надо с полуслова понимать друг друга. В любую минуту, и особенно над целью, они должны работать синхронно. Это же относится и к радисту, и к воздушному стрелку. При атаках ночных истребителей они обязаны своевременно подавать летчику команды для маневра. Четкий, своевременный маневр — это основа успешных действий экипажа бомбардировщика. Именно из-за неумения маневрировать случаются ошибки при бомбометании и неудачи в воздушном бою.

После занятия летчики с интересом обсуждали тактику действий ночных бомбардировщиков. Порой они спорили между собой и в этих спорах доходили до истины. Многое им стало ясно и понятно. Пилоты благодарили опытного командира за его добрые советы.

Много сил и энергии затратил Владимир Васильевич на то, чтобы все летчики эскадрильи в совершенстве освоили ночные полеты и стали настоящими мастерами бомбовых ударов. Правда, поначалу у некоторых товарищей не все хорошо получалось. Однажды экипажу Владимира Иконникова пришлось бомбить скопление войск противника в районе города Ржев. Самолет лег на боевой курс, и штурман Петр Шевченко, наблюдая через сетку прицела за уходящей в сторону целью, попросил:

— Доверни влево три. Лейтенант Иконников решил, что этого мало, и довернул на пять градусов. Но цель продолжала уходить от курсовой черты. Видя это, штурман твердо произнес:

— Еще немного!

Теперь уже запротестовал летчик, ему показалось, что Шевченко переборщил с доворотами, и он резко ответил;

— Хватит доворачивать!

Штурман, однако, продолжая настаивать, и командиру пришлось все-таки довернуть, хотя про себя он по-прежнему думал, что Шевченко неправ. Бомбы были сброшены, и штурман сразу понял, что в цель они не попадут. Но почему так плохо прошло прицеливание?

Ответ на этот вопрос пришел потом, когда появился опыт боевой работы. Оказалось, что в том первом вылете экипаж подвела излишняя старательность летчика и нерешительность штурмана. Иконников, приняв команду Шевченко, разворачивал машину слишком медленно. Из-за этого самолет раскачало на боевом курсе, и выдержать прямую летчику было трудно.

Возвратившись тогда с задания, штурман спросил у Иконникова:

— Какой же мы сделаем из этого вывод, командир?

— Надо больше тренироваться на земле и дружнее работать в воздухе, — примирительно ответил летчик. — Этот вывод полезен и для меня, и для тебя.

К товарищам подошел старший лейтенант Уромов. Он прилетел с задания несколько раньше, ждал молодежь, чтобы вместе пойти на КП. Узнав, о чем идет речь, заместитель командира иронически спросил:

— Значит, на боевом курсе вы занимались предполетной подготовкой?

Иконников и Шевченко переглянулись.

— Не совсем так, товарищ старший лейтенант, — ответил летчик. — Наверное, перестарались.

— Понятно. — Уромов обнял товарищей за плечи и, понизив голос, продолжал: — При выходе на объект удара командует штурман, это раз. Многократные довороты на боевом курсе вредны, это два.

Такой совет опытного бомбардировщика заставил офицеров призадуматься. Да, Уромов был, несомненно, прав: чем меньше доворотов, тем меньше «разбалтывается» машина, тем больше будет вероятность попадания. Но, с другой стороны, очень трудно сразу дать летчику правильный курс, одной командой поставить бомбардировщик таким образом, чтобы цель прочно удерживалась на курсовой черте прицела. Боковая наводка — сложное дело, и научиться четко отрабатывать ее не так-то просто. Нужна длительная комплексная тренировка. Короче говоря, нужен боевой опыт.

В одну из летных ночей нашему соединению была поставлена задача бомбардировать железнодорожный узел Гомель. Цель прикрывалась огнем пятнадцати зенитных батарей. Чтобы нанести эффективный удар и самим не понести потерь, экипажам нужно было точно выйти на объекты, произвести правильный и своевременный противозенитный маневр и находиться на боевом курсе самое минимальное время.

Перед вылетом Иконников и Шевченко договорились обо всех деталях действий в воздухе. И вот теперь, подходя к цели, Шевченко дважды промерил ветер и сказал командиру:

— Нас будет сносить влево градусов на десять.

— Понял, — отозвался Иконников и удовлетворенно отметил про себя, что все-таки штурман хорошо знает свое дело.

В том полете на Гомель нашему экипажу пришлось выполнять роль осветителя и контролера. Николай Рыцарев вел машину с трехминутным интервалом перед колонной бомбардировщиков. Зайдя на цель с наветренной стороны, я сбросил сразу десять осветительных бомб. Через тридцать секунд взрыватели сработали, и десять факелов повисли над городом. Железнодорожный узел был высвечен особенно ярко. На его путях стояло около двенадцати составов. Неожиданно вспыхнули прожекторы, заработали зенитки.

Чтобы не мешать товарищам, наш экипаж с набором высоты ушел в сторону от объекта удара и стал наблюдать за бомбометанием. Вот на путях разорвалась первая серия бомб. Некоторые из них угодили в состав, и тотчас вспыхнул большой пожар.

— Это Иконников с Шевченко действуют, — кричит мне Рыцарев. — Приказано ударить в час ноль-пять, и они тут как тут.

За первым экипажем сбросили бомбы второй, третий... Снова зажглись над целью «люстры». Их мастерски повесил штурман Степан Анисимов. И опять посыпались фугасные бомбы. Они рвутся на станции. В 1 час 09 минут серия бомб попала во второй состав. В воздух взметнулся огромный столб огня.

— Хорошо стукнул! — подал голос наш стрелок-радист Сергей Пузанов.

Для нашей эскадрильи условия бомбометания значительно облегчились. Пожары на узле давали хороший ориентир и позволяли штурманам хорошо прицеливаться. Почти все бомбы, если не считать небольших отклонений, падали на путевое хозяйство железнодорожного узла.

Вернувшись с задания, летный состав собрался в землянке. На этот раз героями боевой ночи были Шевченко и Иконников. Хорошо действовали и экипажи Бориса Кочнева, Дмитрия Бобова, Сергея Карымова, Вячеслава Кибардина, Николая Белоусова, Василия Вериженко, Семена Оношко, Алексея Болдырева, Антона Шевелева. Они точно ударили по узлу и нанесли большой урон противнику. А экипаж старшего лейтенанта Брысева со штурманом Селиным прямым попаданием взорвал состав с боеприпасами.

— Это Иконников с Шевченко помогли нам, — как бы оправдываясь, говорил Василий Селин. — Вижу; пожар на узле, ну и прицелился как надо...

— Да и осветители не подкачали, — добавил капитан Брысев.

— Одним словом, молодцы!

В ночном полете

На третий день войны в неравном воздушном бою бомбардировщик, который обслуживал техник-лейтенант Яков Леденев, был сбит. С того дня так и прозвали его безлошадным. Молодой, энергичный Яков не хотел оставаться без дела, рвался туда, где погорячей. Да и счет к фашистам был у него свой — потерял в Западной Украине родных.

В полку в то время не хватало воздушных стрелков. И Яков попросился летать. Просьбу его удовлетворили, но на боевое задание выпустили не сразу. Сначала заставили освоить основы воздушной стрельбы, изучить оружие, обжить кабину. Только потом Леденева назначили в экипаж командира звена лейтенанта В. М. Кайнова.

Экипаж получил боевое задание нанести бомбовый удар по рижскому аэродрому, на который только что сели несколько десятков бомбардировщиков Ю-88.

...Тихо угасал безоблачный день, постепенно спадала изнуряющая жара. Солнце медленно опускалось за горизонт, наступали летние сумерки. На какие-то минуты аэродром затих. Экипажи находились на стоянках и ждали сигнала к вылету. Вскоре к самолету лейтенанта Кайнова подъехала полуторка. Из кабины высунулось худое, озабоченное лицо парторга полка Константина Вяльдина.

— Принимайте пачки с листовками! — торопливо крикнул он.

Стрелок-радист Иван Размашкин и Яков Леденев быстро взяли из кузова по нескольку пачек и понесли в кабину. Чтобы не нарушить центровку самолета, они уложили листовки возле бомболюков и занялись предполетной подготовкой своих рабочих мест. По приказанию командира Размашкин развернул в сторону леса башню и дал пару коротких очередей. Гулкое эхо разнеслось над аэродромом — пулемет готов к бою!

До вылета оставалось чуть более десяти минут. Кайнов собрал под плоскостью экипаж и, как всегда он говорил, «давал напутствие». Молодой, белокурый, с улыбчивым лицом лейтенант стоял в окружении боевых товарищей и рассуждал:

— Мы все составляем боевой экипаж. Связаны одной нитью, и жизнь каждого зависит от внимания и умения другого. Один за всех, и все за одного. Ясно?

— Ясно, товарищ командир, не в первый раз летим, — улыбаясь, ответил Размашкин.

— Тебе, Иван, может, и ясно, а мне не совсем. Штурман Митя Гаврюшин в прошлом полете ранение получил, лежит в госпитале, а с нами на задание идет Левкин. Вот я и хочу знать, готов ли Николай Иванович к ночному полету.

Левкин был сбит над целью в Прибалтике и недавно прибыл в часть. Запасных штурманов не оказалось, и старшему лейтенанту в самый последний момент приказали лететь с Кайновым. Сейчас, переступая с ноги на ногу, держа в руке шлемофон, он не спеша ответил:

— Ночью летал. И к этому полету готов. У меня свои счеты с фашистами.

— Вот это по-нашему! — с восхищением сказал командир экипажа. И, сменив тон, продолжал: — Ты, Николай Иванович, случайно, не родственник технику самолета Левкину?

— Нет, мы просто однофамильцы.

— Так-так. — Кайнов быстро повернулся к Леденеву, спросил: — А какой настрой у нашего техника-стрелка?

— Как всегда, боевой, — твердо ответил Яков.

— Вот теперь все ясно, — весело сказал Кайнов и тоном приказа добавил: — По местам!

Экипаж находился в кабинах, когда с КП был дан сигнал к запуску. Вскоре тяжело груженные машины вырулили на старт. Кайнов притормозил, поочередно прожег свечи моторов. Секунда — и машина, ускоряя бег, устремилась во тьму. Вот она уже оторвалась от земли, и тотчас в мотогондолах стукнули стойки шасси, сев на верхние замки. Порядок. Минуту-другую бомбардировщик идет с набором высоты. По сигналу штурмана Кайнов развернул самолет на заданный курс. Размашкин доложил на КП о времени взлета и отхода от исходного пункта маршрута. Потом поудобней уселся на выдвижном пятачке верхней башни, прильнул к прицелу пулемета. Леденев, в свою очередь, вставил в люк нижнюю пулеметную установку и лег рядом на мягкий мат, покрывающий бронеплиту.

Экипаж летит в безлунную ночь. Небо прикрыто высокими перистыми облаками. Темно как в подвале. Кое-где сверкнет огонек и погаснет. И не разберешь сразу где — на земле или в воздухе. Левкин пристально смотрит вниз, волнуется: «А вдруг собьюсь с курса и не выйду на цель?.. Тогда все мои заверения окажутся пустой болтовней». Но тревога была напрасной. Глаза его постепенно привыкли к темноте. Теперь он отчетливо видел землю с ее причудливыми ночными ориентирами. Совсем хорошо! Ночью-то куда лучше летать: ты все видишь, а самолет только по звуку угадывают с земли...

Замигала сигнальная лампочка. Послышался бодрый голос командира экипажа:

— А как чувствуют себя наши огневики? Вы не уснули там? Почему не докладываете о воздушной обстановке?

— У нас порядок! — отозвался Размашкин.

— Скоро будет линия фронта, — доложил Левкин. — До цели около часа полета.

— Понял! — ответил Кайнов и выключил переговорное устройство.

И опять наступила тишина. Ровно поют свою могучую песнь моторы. Бомбардировщик уверенно преодолевает пространство. Послышался голос Левкина:

— Слева большая река и какой-то город! Только успел штурман произнести эти слова, как впереди по курсу самолета разорвался снаряд, за ним второй, третий... В воздухе запахло гарью. Кайнов энергично отвернул вправо, но и там, ослепительно сверкая, рвались снаряды. Тогда летчик с резким снижением вывел машину из зоны обстрела.

— Откуда такой фейерверк, штурман? — спросил Кайнов.

— Ошибся малость, командир, — виновато отвечал Левкин. — Невзначай вышли на Двинск.

— Да за эту «малость» можно опять к фрицам угодить.

Штурман замолчал. Затем, уточнив местонахождение, Левкин дал курс на цель. Вскоре экипаж обнаружил ее по вспышкам зенитных снарядов, по лучам прожекторов и по горящим САБам. Все внимание членов экипажа приковано к объекту удара.

На земле что-то горело и взрывалось, и от этого блекли прожекторы, взбудораженные перистые облака светились мрачным бордовым светом. На какой-то миг становились видны повисшие в воздухе самолеты, шапки взрывавшихся зенитных снарядов. С немецкой педантичностью обшаривают небо прожекторы, и снова под самолетом рассыпаются колючие искры зенитного огня. А на земле в черте вражеского аэродрома рвутся серии осколочных и зажигательных бомб. В эти минуты прозвучал уверенный голос Левкина:

— Боевой двести тридцать!

— Засек, двести тридцать, — ответил летчик. Штурман прильнул к окуляру прицела:

— Право пять! Так!

Кайнов не дышит, вцепившись в штурвал. Он должен, он обязан не допустить схода самолета с боевого курса. Иначе все пойдет насмарку.

Яркий луч прожектора ударил летчику в глаза. Проскочил, остановился, стал шарить. Кайнов вобрал голову в плечи, сжался в комок. Вот он, этот луч, чуть правее натолкнулся на другой бомбардировщик. И тотчас же склонились к нему другие прожекторы, взяли соседа в пучок. Разом к самолету потянулись трассы зенитных снарядов...

А Левкин ничего не замечает. Через окуляр прицела он видит летное поле, стоянки самолетов. Во многих местах уже пылают пожары. «Вот мы сейчас новый засветим!»

— Сброс! — кричит Левкин.

Экипаж почувствовал запах пироксилиновых патронов, ощутил легкие толчки — это отрывались от замков бомбы и стремительно летели вниз, И вот радость — бомбы рвутся на стоянке!

Командир круто разворачивает влево, скользит на крыло, старается поскорей уйти из зоны обстрела. Леденев ногой толкает Размашкина, показывая на листовки. Тот понимающе кивает головой, ползет к бомбоотсеку и перебрасывает пачки. Яков работает проворно — режет шпагат и по частям проталкивает листовки в люк.

Пока стрелок-радист передавал на землю радиограмму о выполнении задания. Леденев неотступно наблюдал за воздухом. И вдруг он увидел быстро приближающиеся две черные точки, с каждой секундой они увеличивались в размерах.

—  «Мессеры»! — крикнул Яков. При этом он с силой толкнул ногой радиста.

Размашкин бросил радиоключ и пулей вскочил в башню.

— Смотреть зорче! Близко не подпускать! — приказывает командир.

Один из истребителей выходит вперед и с почтительной дистанции выпускает в сторону бомбардировщика длинную трассу огня. Леденев инстинктивно втянул голову в плечи, плотнее прижался к бронеплите. Размашкин на какую-то долю секунды замер. Но тут же оба почти одновременно нажали на гашетки. Фашист как ошпаренный шарахнулся в сторону. Но второй продолжает атаку, Вот он с отворотом уходит влево вверх, показав свое желтое брюхо. Улучив момент, Иван вогнал огненную струю в худое тело стервятника. Его успел поддержать Яков. «Мессер» вспыхнул и, перевернувшись, полетел в темень ночи.

Радоваться было некогда. Последовала неожиданная стремительная атака первого истребителя. Стрелки увидели злобный оскал огня «мессера» и тотчас почувствовали сильный удар. Машину бросило, словно на ухабе. И сразу кабина наполнилась едким дымом. Подбитый бомбардировщик беспорядочно падал с четырехкилометровой высоты. Вращаясь, неслась навстречу темная громада земли. Свистел встречный воздух. От несимметричного обтекания самолет дрожал как в лихорадке. Заложило уши. «Неужели конец?» — подумал Леденев. Оглянувшись, Яков испытующе посмотрел на стрелка-радиста. Тот, ухватившись за турельное кольцо, непонимающе крутит головой, косясь то на фонарь, то на нижний люк. Правая рука потянулась к вытяжному кольцу парашюта. Потом Размашкин, включив СПУ, прокричал:

— Командир, что с самолетом? Прыгать?! В наушниках послышался треск, затем хрипловатый голос Кайнова:

— Как там, живы, орлята? Спокойно, сейчас вывожу... И сразу у товарищей отлегло от сердца. Командир жив, значит, все будет в порядке. Их с чудовищной силой прижало к полу, когда летчик выводил самолет из стремительного падения. На высоте полторы тысячи метров Кайнов вывел машину в горизонтальный полет. Но что такое, почему ее крутит вправо? Летчик бросил взгляд на правую плоскость. На ней зияла огромная дыра, из бака вытекало масло.

— Самолет подбит. Вышел из строя правый движок, — информировал Кайнов экипаж. И уверенным голосом добавил: — Постараемся дотянуть на одном!

Осторожно развернув бомбардировщик, летчик повел его с курсом 90 градусов. Время от времени командир поглядывал на правый двигатель. Винт уже не вращался. Из пробоины по-прежнему текло масло, и набегающая струя воздуха гнала его мелкие барашки по плоскости к фюзеляжу. С шумом вибрировала развороченная дюралевая обшивка, издавая неприятный звук. Экипаж с надеждой смотрел на левый мотор: «Выручай, дружище!..»

Постепенно теряя высоту, самолет летел на восток. После пролета линии фронта стало светать. Вот показались первые лучи солнца, окрасив все вокруг в золотистый цвет. А машина шла ниже и ниже. Совсем недавно высотомер показывал триста метров, а теперь нет и ста.

— Николай Иванович, сколько осталось до дому? — спросил Кайнов.

— Сорок минут.

— А до ближайшего аэродрома?

— Двадцать.

Не прошло и пяти минут, замигала сигнальная лампочка. Опять послышался голос командира:

— Движок перегрелся, не тянет. Будем садиться в поле. Размашкин, передайте — идем на вынужденную...

Иван проворно отстукивает радиограмму. Леденев тем временем убрал в фюзеляж нижнюю пулеметную установку. Летчик выбирает площадку поровней. Штурман привязался к сиденью ремнями. Стрелки уперлись ногами в выступы кабины.

Кайнов чуть довернул самолет и перевел его в планирование. Быстро приближалась земля. Метрах в десяти он выровнял машину и выключил левый двигатель. Стало тихо. Только слышны свист воздуха да потрескивание остывающих глушителей. С задранным носом машина проносится у земли и проседает. Вот левый винт ударил по стерне. Самолет вздрогнул. Лопасти сразу загнулись. Экипаж ощутил скользящий удар. Бомбардировщик прополз по ровному полю несколько десятков метров и замер, окутанный огромным облаком пыли...

Наступила непривычная тишина. В кабинах от пыли ничего не видно. Она постепенно оседает. И стрелки увидели, что фюзеляж плотно притерт к мягкому грунту. Значит, через нижний люк не выйти. Размашкин быстро отбросил колпак фонаря, отстегнув парашюты, стрелки вылезли из фюзеляжа и быстро направились к кабине командира. Возле него уже стоял Левкин, выбравшийся из кабины через астролюк.

Кайнов сидел в открытой кабине, закрыв глаза и подставив легкому ветру влажные льняные волосы. Прошло несколько минут. Потом летчик открыл глаза и, увидев боевых товарищей, улыбнулся:

— Все живы! Вот молодцы!

Встрепенувшись, Кайнов быстро сбросил парашютные лямки, меховой комбинезон и вылез из кабины. Сойдя с плоскости, командир вместе со всеми членами экипажа стал осматривать подбитый самолет. Обходя его, он, как живые раны, осторожно ощупывал каждую пробоину, каждое повреждение на теле крылатого друга. И когда осмотр был закончен, Кайнов, обращаясь к Леденеву, спросил:

— Ну как, Яков Сергеевич, раны нашего друга излечимы?

— Вполне, товарищ командир. Неделю работы, и машина снова будет в строю, — уверенно сказал Леденев.

— Вот и прекрасно! — обрадовался лейтенант. — Передаем в твои умелые руки эту израненную машину и просим быть ее лекарем. А мы втроем будем добираться до аэродрома, вышлем подмогу, движки и другой материал. Согласен?

— Спасибо за доверие, товарищ командир. Самолет восстановим в самые сжатые сроки, — ответил Леденев.

Кайнов воспрянул духом. Обнимая Якова, он, смеясь, говорил:

— Я знал, кого брать в экипаж. Случилось несчастье с машиной, и техник тут как тут! Здорово, а?

Вскоре из близлежащих деревень к месту приземления самолета, запыхавшись, прибежали с ружьями и косами люди. Прискакали всадники.

— Чьи будете и откуда? — сурово спросил бородач.

— Свои мы, советские, — ответил Кайнов. — Бомбили вражеский аэродром под Ригой, но вот подбили нас... И мы не смогли дотянуть до своей базы.

— А документы есть?

— У нас все есть. — И командир показал свое удостоверение личности.

Шумная толпа во главе с бородачом подошла к распластанному на земле самолету и стала рассматривать его. От людей авиаторы узнали, что приземлились они в двенадцати километрах от города Сандово Калининской области. Через час сердобольные женщины принесли летчикам еду. Потом к месту приземления подошла автомашина с командой из отряда местной обороны. Товарищи взяли с собой Кайнова, Левкина и Размашкина и доставили их на станцию Сандово. На второй день с помощью этой команды и колхозников Яков Сергеевич смог приступить к подъему самолета.

Товарищи привезли бревна и доски. Обступив правую плоскость, по команде Леденева люди стали поднимать ее и складывать под ней клеть. То же самое проделали и с левой, подложив под нее бревна. Затем начали копать наклонные траншеи под мотогондолами. Сменяя друг друга, женщины и подростки работали споро. И когда траншеи были отрыты, Яков, используя резервный воздушный баллон, выпустил шасси. В кабине загорелись две зеленые лампочки; шасси выпущено полностью.

Траншеи были выкопаны чуть глубже высоты стоек шасси. И теперь под колеса стали подсыпать землю. Снова приподняли плоскости и убрали из-под них деревянные опоры. Самолет твердо стал на «ноги». Вскоре из наклонных траншей его вытащили два трактора и отбуксировали к лесу. Техник со своими верными помощниками осмотрел узлы шасси. Все было более или менее в норме, за исключением помятых воздухозаборников, карбюраторов, щитков обтекателей шасси да забитых землей мотогондол.

На другой день снимали поврежденные детали. А к вечеру на двух автомашинах из части приехала аварийная команда во главе с техником звена воентехником второго ранга Дмитрием Желтухиным. С ним были техник самолета старшина Иван Романов, механик и клепальщик из авиационных мастерских. Они привезли двигатели, воздушные винты, маслобак, баллоны со сжатым воздухом, банки с маслом, инструмент и запасные части. Все были удивлены тем, что успел сделать Леденев за два дня.

— Да, ты, Яков, не только мужественный воздушный воин, но и превосходный специалист, — пожимая руку Леденеву, говорил Желтухин.

— Ну что вы, товарищ техник звена, мы ж только успели начать работу, — смущенно отвечал Яков.

Леденев явно скромничал. Подготовленный им фронт работ позволил специалистам в полевых условиях за трое суток отремонтировать самолет. В рекордно короткий срок были заменены моторы, воздушные винты и маслобак, залатаны и заделаны пробоины, устранены мелкие повреждения. Помимо этого авиаторы успели снять, промыть и вновь поставить маслорадиаторы. И все это делалось без специального автокрана и другой подсобной техники. Для замены двигателей пришлось мастерить треногу из бревен и прикреплять вверху ручную таль. Тяжелые воздушные винты снимали и ставили вручную, используя кузов автомашины.

Вскоре прилетел на место вынужденной посадки комэск И. В. Голубенков. Капитан осмотрел машину, на различных режимах опробовал двигатели, несколько раз прорулил по полю. Он остался доволен подготовкой техники. Решил облетать машину и, если все будет в порядке, перегнать ее на аэродром.

— В кабине штурмана полетит техник-стрелок Леденев, в кабине стрелков — старшина Романов, — распорядился Голубенков.

Когда Леденев и Романов заняли места, капитан запустил двигатели, отрулил в самый дальний конец поля, развернулся и, встав строго против ветра, пошел на взлет. По мягкому и неровному полю машина бежала долго, подпрыгивая и стукаясь колесами. Наконец оторвалась. Летчик тут же убрал шасси и, набрав по прямой метров пятьдесят, крутым виражом развернулся. Над местом, где стояла толпа провожающих колхозников, оказавших помощь в подъеме и восстановлении машины, комэск прижал корабль к земле, приветливо качнул крылом и на хорошей скорости пошел на северо-восток. Через тридцать минут он уже приземлился на своем аэродроме.

На стоянке, крепко пожимая руку Леденеву, Голубенков тепло сказал:

— Все мы гордимся вашей храбростью в бою, мастерством авиационного специалиста на земле. Будьте таким всегда!

Яков Сергеевич Леденев служил в нашем полку до конца войны. Пока не хватало самолетов, он в составе многих экипажей успешно выполнял боевые задания. А когда в полк стали поступать новые машины, Яков Сергеевич как опытнейший специалист снова занялся обслуживанием авиационной техники. Он награжден несколькими орденами и медалями Советского Союза.

В нашем полку было много таких техников и механиков. Двадцать два раза летал на боевые задания и одновременно готовил самолет воентехник 2-го ранга Евсей Куртик. Много боевых вылетов сделали в качестве воздушных стрелков техники самолетов Константин Насекип и Гавриил Самсонов, механик-электрик Петр Крупник и механики по вооружению Валентин Митрофанов, Сергей Пьянов, Иван Бирченко.

В начале войны, летая в качестве воздушных стрелков, смертью храбрых погибли авиамеханик Никифор Кусенков, техник по вооружению Михаил Осипов, мастер по вооружению Константин Петровский.

Спасибо, товарищ техник

Аэродром, где базируется наш полк, расположен на берегу красавицы Волги. Летом со стороны реки веет приятной прохладой, а зимой по летному полю гуляет пронизывающий ветер. Он взметает снег, швыряет в лицо колючую пыль. Да, лют мороз вблизи железа... У самолетов в темноте работает наша славная «техмоща». Техники, механики, мотористы готовят бомбардировщики к полетам.

У машины с бортовым номером «16» трудится техник-лейтенант Федор Егорович Левкин. Он заслоняет лицо рукавом и лезет под крыло. Кажется, никогда еще не было такого холода, как в эту ночь. Левкин забыл, что это казалось ему и вчера, и позавчера. Большую часть суток он и его помощники — механик старшина Сергей Борисов и моторист сержант Николай Сушилин — проводят на холоде, у своего бомбардировщика. Левкин освещает лампой-переноской обшивку, открывает один за другим лючки. Здесь все в порядке. Теперь надо проверить моторы. Техник поднимает капот на одном из них и внимательно осматривает агрегаты. Нет, только глазам тут верить нельзя. Отдельные узлы надо потрогать, проверить надежность креплений. Техник снимает рукавицы и запускает руки между цилиндров. Пальцы прилипают к обжигающему металлу. Потом он переходит к другому мотору, снова начинает исследовать каждую деталь. Механик и моторист в это время исправляют тормозную систему шасси, проверяют бомбоотсеки, готовят держатели к подвеске бомб. Осмотрев последний агрегат и получив доклады от своих помощников о выполненной работе, Левкин приступает к подогреву моторов, чтобы вовремя опробовать их и доложить на КП: «Самолет готов к полету!»

Самолеты, как и люди, имеют свои биографии. Вот об одной такой «биографии» бомбардировщика я и расскажу. Техника Левкина связывают с машиной с бортовым номером «16» особые нити. Несколько месяцев назад он сидел без самолета и, как говорили тогда у нас, был безлошадным. Узнав, что в полку стоит разбитый «ил», Левкин обратился к инженеру полка Л. И. Голиченкову.

— Очень важное дело есть, товарищ инженер-капитан, — нерешительно начал техник.

— Если есть, выкладывай, — тоном занятого человека ответил тот.

— Надоело мне в безлошадниках ходить.

— Так это мне давно известно, — сердясь, сказал Голиченков. — И тебе говорили не раз: первый самолет, который пригонят с завода, будет твой.

— Я это знаю.

— Так что ж вы от меня хотите?

— Получить разрешение на ремонт разбитой машины — той, что около леса в капонире стоит.

— Так бы сразу и сказал, — снизив тон, продолжал инженер. — Только ж та машина — настоящая рухлядь.

— Знаю, мы ее осмотрели. И все же просим разрешить ремонт. Нам бы только движки новые получить.

— Хорошо, — согласился Голиченков, — восстановите — дадим моторы.

Было начало весны 1942 года. Стояли на редкость погожие дни. И вот Федор Егорович, вооружившись необходимым инструментом, принялся за дело. Ему помогали инженер эскадрильи Н. Д. Соколов, техники Яков Глушаков, Андрей Куценко и ремонтники. Самое активное участие в восстановлении машины приняли Сергей Борисов и Николай Сушилин. Это была поистине хирургическая работа. И скоро настал день, когда вместо искалеченной в бою машины на стоянке появился поблескивающий свежей краской самолет. Даже не верилось, что все это сделали наши товарищи в полевых условиях. Золотые руки!.. Поглядывая на своего красавца, Левкин думал: «Кто же полетит на тебе, дружище? Мой-то Серега был бы сейчас рад, да что поделаешь, не вернулся с задания».

На другой день Левкин сидел в пилотской кабине и отлаживал внутреннюю связь. Он так увлекся работой, что не заметил, как к самолету подошел незнакомый человек. На всякий случай техник вылез из кабины и поинтересовался, кто он и зачем пожаловал. Перед Левкиным стоял человек лет тридцати пяти в новой гимнастерке без знаков различия, в таких же брюках и кирзовых сапогах. Худощавый такой, среднего роста, со смуглым лицом. Подумав, что инженер полка прислал на помощь техника, Левкин спросил:

— Вы ко мне? Техник по связи?

— Нет, — ответил незнакомец. — Я летчик. Недавно прибыл в полк. Назначен командиром экипажа на ваш самолет. Моя фамилия Симаков.

— А я Левкин... Разрешите доложить, товарищ командир, на самолете идут последние приготовления к полету.

— Хорошо, рад познакомиться, — пожимая руку технику, сказал летчик и добавил: — Хотел посидеть в кабине... Освоиться надо.

Летчик неловко забрался в кабину. У техника мелькнула мысль: «Из гражданских, видать. Воздушные трассы утюжил. Как-то он будет чувствовать себя над целью?»

Вскоре позвонили из штаба в землянку эскадрильи: «Подготовить самолет для облета». Комэск Василий Васильевич Вериженко решил заодно дать провозные новичку.

Левкин сильно волновался: он переживал и за свой самолет, и за нового командира экипажа. Но беспокойство техника было напрасным. Три полета по кругу и в зону прошли отлично. После четвертой посадки Вериженко вылез из кабины и разрешил Симакову сделать три полета самостоятельно. Задание летчик выполнил успешно. Когда он зарулил на стоянку, выключил моторы и выбрался из самолета, Василий Васильевич встретил Симакова одобрительными словами:

— Хорошо, так действуйте и дальше!

Тут же он отдал распоряжение адъютанту эскадрильи офицеру В. П. Харламову сообщить в штаб полка о допуске Ивана Николаевича Симакова к самостоятельным полетам на боевые задания.

Техник Левкин стоял невдалеке, все слышал и подумал: «Если наш Василий Васильевич так высоко оценил летчика, значит, неплохой у меня будет командир».

Уже в первых боевых вылетах летчик зарекомендовал себя умелым воздушным бойцом. Экипаж Ивана Николаевича Симакова в составе штурмана Григория Миневича, стрелка-радиста Ивана Прохуренко и воздушного стрелка Павла Карпенко быстро входил в боевой строй. Авиаторы метко бомбили железнодорожные узлы, громили вражеские укрепления, штурмовали эшелоны на полустанках. Им верно служил возвращенный к жизни скромными тружениками аэродрома бомбардировщик с бортовым номером «16».

На самолете Левкина у нас впервые стали делать по три вылета в ночь. Это было в разгар боев подо Ржевом и у Великих Лук.

Левкин умело организовывал работу подчиненных по подготовке машины к заданию. Первый и второй вылеты они готовили втроем: техник, механик и моторист. Когда самолет возвращался на аэродром, техник обычно сразу же вместе с летчиком опробывал моторы, затем, не слезая с плоскости, руководил заправкой машины. Механик в это время производил осмотр бомбардировщика. Если, по словам командира, в полете все было нормально, моторы полностью не раскапочивали. Моторист проверял исправность шасси и обеспечивал машину сжатым воздухом. Он же помогал оружейникам подвешивать бомбы. Из второго полета самолет встречали техник и механик, а из третьего — один Левкин. Так в экипаже был организован труд и отдых технического состава.

Левкии, как, впрочем, и многие его товарищи, убеждался на практике, что успех трех вылетов решает тщательная подготовка самолета днем к первому вылету, А что такое тщательная подготовка? Прежде всего это своевременное выполнение различных регламентных работ на боевой технике, грамотное обслуживание ее на земле, тщательный контроль за работой агрегатов и конечно же хороший ремонт после боевых повреждений.

Однажды ночью, возвратившись с боевого задания, Симаков зарулил машину на стоянку. Левкин, увидев пробоину на плоскости бомбардировщика, так и ахнул: «Как тебя стукнуло, дружище!» Вышли из своих кабин Симаков, Миневич, стрелки, подошли механик, моторист — все стали осматривать пробитое крыло. Видно было, как крупнокалиберный снаряд, пройдя сквозь плоскость, разрушил элерон и ушел на вылет.

— Да, счастье наше, друзья, что он не разорвался в этом месте, — трогая рукой пробоину, сказал Симаков.

— Невезучая наша машина, — смахивая с усов иней, подал голос Миневич. — Другая летает год — и ничего, а эту бьют и бьют.

— Нет, Гриша, машина эта, наверное, везучая, — возразил Симаков. — Ее враги колотят, а она летает и летает. — И, повернувшись к Левкину, спросил: — Правильно я говорю, техник?

— Наш бомбардировщик — самый счастливый! — сверкая глазами, ответил Левкин. — Вы знайте, к следующей боевой ночи он снова будет в строю.

— Вот и хорошо! — улыбнулся Симаков и вместе со штурманом и стрелками направился на командный пункт.

Весть о том, что бомбардировщик номер «16», подбитый над целью, возвратился и стоит в капонире, разнеслась по всему аэродрому. Многие воины сочувственно говорили:

— Опять Левкину работы подвалило.

Техники с соседних машин Иван Романов, Андрей Купенко, Яков Глушаков, Борис Котовский пришли в капонир и в один голос заявили:

— Федя, пришли к тебе на помощь. С аэродрома не уйдем, пока не сделаем все, как надо.

— Да что вы, друзья, мы и сами управимся, — ответил техник.

Заместитель инженера полка по полевому ремонту Михаил Прокофьев прислал подмогу, завез необходимый инструмент, дюралевые листы, заклепки. Несмотря на жгучий мороз, авиаторы действовали умело и расторопно. Они быстро заменили элерон, заделали крыло, предварительно укрепив его каркас.

Оставшееся время Левкин и его помощники затратили на заделку осколочных пробоин, на осмотр и подготовку моторов и навигационно-пилотажного оборудования к полету. В морозном небе солнце клонило к закату, когда технический состав отправился на отдых.

А в девять часов вечера техник-лейтенант Левкин уже опять был на стоянке. Он показывал летчику свою работу. Симаков осмотрел машину, заделку пробоин, проверил работу элерона, опробовал моторы и, обратившись к технику, восхищенно сказал:

— Да у вас золотые руки, Федор Егорович! Думал, что самолет простоит неделю после таких повреждений.

Наши техники, механики, мотористы, оружейники во время войны показывали образцы трудового героизма, беззаветного служения Родине. Труд авиационных специалистов оказывал существенное влияние на ход и исход воздушных боев. Помнится суровая зима 1941 года, битва под Москвой. Она была не только труднейшим испытанием для нас, летных экипажей, но требовала огромного напряжения и от наших авиационных специалистов. На необжитых полевых аэродромах в стужу и ненастье авиаторы успешно готовили крылатые машины к боевым вылетам.

...Поздней осенью 1942 года наш полк вел боевую работу в Заполярье. Экипажи по два раза в ночь поднимались в воздух на задания, нанося удары по вражеским аэродромам. Во втором вылете техник самолета Игорь Колыско, стоя на крыле, провожал своего летчика Дмитрия Бобова до старта. Во время руления у техника воздушной струёй сорвало с головы шапку. Вихрь швырнул ее на винт, и она тут же разлетелась в клочья. Расчетное время вылета было на исходе, и командир, пригнув голову Колыско глубже в кабину, поспешил на взлетную полосу.

Но, как говорят, пришла беда — отворяй ворота. Перед стартовой линией самолет круто развернулся, лопнуло хвостовое колесо. Летчик и техник переглянулись.

— Что же делать? — с досадой спросил Бобов.

— Сейчас заменю! — твердо ответил Колыско и мигом скатился с плоскости.

Техник знал, что на старте есть запасное колесо, подъемник и сумка с инструментом. Он быстро притащил все это к самолету и при работающих моторах стал производить замену. Струя ледяного воздуха обжигала лицо, руки, забиралась под ватную куртку. Но Колыско, казалось, не замечал холода. В ночных условиях он быстро размонтировал стойку и в невиданно короткий срок поставил новый «дутик». Скользя по плоскости, техник поднялся к летчику и доложил:

— Неисправность устранена, можно взлетать.

— Спасибо, дружище! Обещаем успешно выполнить задание.

Через минуту бомбардировщик был уже в воздухе. А Колыско, положив подъемник и инструмент на место, побежал в эскадрильскую землянку. О происшедшем техник никому не сказал. Лишь попросил друга взять из аптечки бинт и перевязать ему обмороженные уши.

Много было всяких непредвиденных случаев на фронтовых аэродромах. Однажды утром техник Александр Киселев при осмотре самолета обнаружил пробоину на лючке сливного крана топливного бака центроплана. Открыв лючок, техник замер. Внутри пустотелого стального крана застрял неразорвавшийся зенитный снаряд. Техник подозвал механика Ивана Бондарева. Тот так и ахнул:

— Вот это «гостинец»!..

Товарищи пригласили инженера подразделения. Попробовали потихоньку отвернуть кран ключом — не удалось. Снаряд деформировал его. Если не вывернуть кран — придется менять бак. Но на это потребуется много времени. Специалисты задумались.

— А что, если отвернуть кран «одесским» способом — легким ударом молотка по его рожкам? — предложил Киселев.

— Это опасно, — возразил инженер.

— Вся война состоит из опасностей, — ответил техник и попросил всех отойти от машины.

Вооружившись медным молотком, Киселев осторожно стал стучать по рожкам крана. Так, подменяя друг друга, техник и механик Бондарев отвернули кран.

Об этом случае вскоре узнал летчик Азгур. Вместе со штурманом он приехал на стоянку.

— Ну, товарищ Киселев, показывай находку, — попросил Борис Исакович.

— Уже и показывать нечего, товарищ командир. Кран заменили, пробоины залатали, — ответил техник. — А «гостинец» мы поглубже в землю захоронили...

Офицеры осмотрели самолет и остались всем довольны.

— Спасибо за хорошую службу! — пожимая технику и механику руки, взволнованно произнес командир.

Однажды командир отряда третьей эскадрильи старший лейтенант Федор Брысев предложил брать на самолет увеличенную нагрузку бомб. Некоторые летчики последовали примеру Брысева и стали подвешивать на бомбардировщики по полторы-две тонны фугасок. «А почему бы и нам с Симаковым не попробовать? — думал Левкин. — Правда, конструкция нашей машины малость иная и потрепана она больше других, но зато у нее очень сильные моторы...» Увидев в землянке заместителя инженера полка по вооружению инженер-капитана Шепетовецкого, техник подошел к нему с просьбой:

— Михаил Григорьевич, помогите выяснить один небольшой вопрос. Задумал я своему бомбардировщику увеличить бомбовую нагрузку до двух тонн. Только вот не знаю, какой калибр лучше подвешивать...

— Сколько вы берете сейчас?

— Полторы тонны.

— Увеличьте пока до тонны семисот пятидесяти. Десяток подвешивайте внутрь и три по двести пятьдесят — под фюзеляж. После трех-четырех вылетов можно перейти и на двухтонную нагрузку, — сказал Шепетовецкий и спросил: — А с Симаковым вы говорили?

— Еще нет.

— Советую сначала все это обсудить с летчиком, а уж потом пробовать варианты, — заключил инженер.

В следующую ночь из-за плохой погоды полеты не состоялись. Левкин выбрал момент, встретился с командиром и рассказал ему о своих планах.

— Одобряю, Федор Егорович... Сам думал об этом, да все сомневался в возможностях самолета. Ну а если даже техник не сомневается, тогда за дело!

Симаков и Левкин доложили о своих задумках командиру эскадрильи майору В. В. Вериженко. Тот дал «добро», посоветовал летчику при взлете не торопиться с отрывом самолета от полосы, постараться набрать скорость побольше.

И вот наступила памятная ночь. Она выдалась ясной, морозной. Техник-лейтенант Левкин вместе с механиком и мотористом стояли перед стартом и неотрывно смотрели в сторону взлетающего самолета.

— Так, Иван Николаевич, так, можно отпускать тормоза, пошел, дружок... — шептали его губы.

И, словно повинуясь воле техника, самолет энергично тронулся с места и, ускоряя бег, покатился вперед. Вот уже поднят хвост, все быстрей и быстрей уходят вдаль бортовые огоньки. Еще далеко впереди край бетонки, а машина уже повисла в воздухе и уверенно полезла вверх. Левкин запрыгал на месте и стал обнимать стоящих рядом Борисова и Сушилина. Он радостно восклицал:

— Видали, как легко пошла, а?..

Прилетевший с задания экипаж еще больше обрадовал Левкина: на железнодорожном узле города Смоленск прямым попаданием крупной бомбы штурман старший лейтенант Георгий Лысов — теперь он летает на задания с Иваном Николаевичем — взорвал вражеский эшелон с боеприпасами.

Боевая слава Ивана Симакова росла с каждым днем, его имя стали произносить в полку с уважением. Вскоре на его груди засверкали боевые ордена. Возрос и авторитет техника Левкина. К первым наградам — медалям «За боевые заслуги» и «За отвагу» — прибавился орден Красной Звезды. А у входа на командный пункт все мы читали транспарант: «Бить врага так, как бьет экипаж Симакова! Готовить бомбардировщик на задание так, как готовит техник Левкин!»

Вместе со славой летчика и техника росла и слава их боевой машины. Бомбардировщик с бортовым номером «16» ни разу не подвел свой экипаж в воздухе. Он пережил пять моторесурсов, и за это время не было по вине летчика и техника ни одного случая отказа... И только когда у планера воздушного корабля вышли все плановые и добавочные часы ресурса, когда в местах стыковки плоскостей с фюзеляжем, в мотоотсеках и других сочленениях появилась коррозия металла, самолет был списан из боевой части и передан в капитальный ремонт. Как с боевым другом, прощался техник-лейтенант Левкин со своим старым бомбардировщиком.

Вскоре разошлись пути у летчика с техником. Капитан Симаков стал летать на другой машине. Левкин получил новый самолет.

В 1944 году за мужество и героизм, проявленные в боях с германским фашизмом, Ивану Николаевичу Симакову было присвоено звание Героя Советского Союза. Вскоре после этого знаменательного события летчик пришел на аэродром, разыскал Левкина, крепко пожал ему руку и взволнованно произнес:

— Спасибо, друг, за все! Своим трудом ты хорошо помогал мне громить врага.