В начале войны

Над Вильно

Июньская ночь сорок первого года. Тревожна и настороженна предутренняя тишина на аэродроме. Каждый звук в прохладном воздухе как-то особенно резко врывается в покой природы и сразу же замирает, не успев прокатиться эхом. Еще туманны очертания предметов, а заместитель командира полка майор Виталий Кириллович Юспин, недавно назначенный на эту должность, уже идет на командный пункт, чтобы своевременно подготовить эскадрильи к очередному боевому полету. Привычно всматриваясь в чуть посеревшее небо, он вдруг услышал знакомый шум По-2. «Кто бы мог пожаловать в такую рань?» — подумал майор и стал наблюдать за посадкой самолета. По-2 мягко приземлился и быстро подрулил к командному пункту.

Из кабины показался командир дивизии полковник В. Е. Батурин. Сняв шлем, он торопливо вылез из кабины. Привычным движением руки провел по мокрым седым волосам, оттенявшим высокий, в мелких морщинках лоб, разгладил нависшие брови. Надел фуражку. И сразу его простое, добродушное лицо стало другим — строгим, жестким. Поправив висевший через плечо планшет, он размашистой походкой пошел к бегущему навстречу Юспину.

— Не ожидали так рано? — выслушав рапорт, тихо, словно боясь преждевременно нарушить аэродромную тишину, спросил Батурин.

Юспин молча пожал плечами.

— А я, как видите, заявился, — так же тихо продолжал командир. — За ночь все точки облетел, к вам вот в последнюю очередь пожаловал.

— С хорошими вестями? — поинтересовался Юспин.

— Пока с плохими. Фашисты, словно саранча, прут на нашу землю, — сказал полковник. И тут же, переменив тон, резко спросил: — Помимо воздушной разведки в Восточной Пруссии какие еще задачи выполняет полк двадцать пятого июня?

— Летим на Тильзит.

— Отставить Тильзит! — Батурин быстро вынул из планшета карту, развернул ее и, тыча пальцем, продолжал: — Всеми эскадрильями нужно нанести удар по скоплению танков и самоходок вот здесь, западнее Вильнюса. А сейчас объявите боевую тревогу. Вылет в шесть ноль-ноль!

Командир поспешил на КП. При входе Батурин, словно оступившись, ухватился за косяк двери. Его лицо как-то сразу почернело.

— Что с вами, товарищ полковник? — поддерживая командира за локоть, испуганно спросил Юспин.

— Так, пустяк, несколько бессонных ночей, видимо, дали о себе знать, — с трудом выдавливая слова, ответил командир.

— Значит, надо отдохнуть, — настоятельно предложил майор. — У нас на КП есть комната отдыха.

— Пожалуй, так и сделаем, Виталий Кириллович, — согласился Батурин и добавил: — Перед вылетом соберите летные экипажи, кое-что им сказать надо...

В комнате отдыха, где стояли две аккуратно застланные койки, никого не оказалось. Батурин с трудом снял сапоги, реглан и прилег у небольшого окна. Несколько минут он лежал молча с закрытыми глазами, и боль, сдавливавшая сердце, стала утихать. Комдив повернулся к окну и увидел озаренные огнем краешки перистых облаков, угасающую одинокую звезду и светлую полоску у горизонта. Все это вдруг высветило в памяти что-то знакомое и крепко запавшее в душу. Василий Ефимович задумался, припоминая, когда и где он видел такой вот рассвет. Может быть, это было в Англии, куда в двенадцатом году он был послан учиться летному делу? А может, в России, когда летчик Батурин вместе со своими товарищами перешел на сторону Советской власти?.. Да, именно тогда, под Петроградом, Батурин наблюдал такое небо, озаренное, казалось, самой революцией.

Летая на воздушных кораблях «Илья Муромец» — это были первенцы русской бомбардировочной авиации, — красный военлет Батурин наносил удары по кайзеровским войскам под Псковом и Ригой, бомбил скопища деникинской конницы под Тулой, бил белополяков под Минском. Тогда ему здорово везло: экипаж обрушивал меткие бомбовые залпы на голову врага и всегда возвращался на базу целехоньким. «Да, нелегко приходилось, — подумал комдив. — И ведь выстояли! Неужто сейчас не одолеем этого фашиста проклятого?»

И как бы в ответ на мысли полковника загудели, набирая силу, десятки самолетных моторов. Словно в ознобе, задрожала земля. Батурин ревниво вслушивался в могучий грохот машин. Его натренированный слух чутко улавливал каждую нотку. «Нет, не уснуть теперь», — подумал комдив. Он быстро встал, надел сапоги, поправил обмундирование и вышел из помещения.

В назначенное время Батурин прибыл к месту сбора летного состава. Здесь уже были майор В. К. Юспин и заместитель командира полка по политчасти батальонный комиссар С. В. Ершов. Три эскадрильи выстроились в линию. В первой шеренге стояли летчики, во второй — штурманы, в третьей — радисты, за ними — воздушные стрелки. Их было совсем немного. Лишь на новых по тому времени самолетах ДБ-ЗФ (Ил-4) входили в боевой расчет воздушные стрелки. Размещались они в фюзеляже, прикрывая огнем пулеметов заднюю полусферу. А мы летали тогда на «аннушках» — старых машинах ДБ-3А — без воздушных стрелков. Правда, перед самой войной Ил-4 стали поступать и в наш полк.

На построении я стоял за своим командиром экипажа старшим лейтенантом Г. В. Стогниевым, справа от меня — замполит нашей эскадрильи Павел Павлович Павловец, он летит на разведку с летчиком Н. С. Ленькиным. Слева — штурман Ф. С. Неводничий с лейтенантом В. И. Щербиной. Они о чем-то вполголоса спорят, слышны только отрывки Фединых фраз: «Все будет хорошо, надо лучше держаться в строю...»

Раздалась команда «Смирно!». И сразу все замерло на площадке. Выслушав рапорт Юспина, полковник поздоровался с летчиками. Последовала команда «Вольно!».

После некоторой паузы Батурин, обратившись к экипажам, громко спросил:

— К выполнению задания готовы?

— Готовы! — ответил за всех Юспин. И тут же добавил: — Ведущим полковой группы идет капитан Голубенков со штурманом Шведовским.

— Добро! — сказал командир. Он прошелся вдоль строя, пристально всматриваясь в лица летчиков. Потом остановился посредине и так же громко продолжал: — В прошлую ночь пятнадцать лучших экипажей вашего полка произвели первый успешный налет на порт Кенигсберг, двенадцать экипажей 200-го полка — на Данциг. Врагу нанесен ощутимый урон. Но сегодня обстановка на фронте резко изменилась, поэтому меняются и наши задачи; вместо бомбовых ударов по крупным военно-промышленным объектам противника нам предстоит вести борьбу с танковыми и механизированными соединениями гитлеровцев. Думаю, что эта задача временная и крайне необходимая...

Строй замер, слушая комдива. А до нас, казалось, доносятся глухие раскаты артиллерийской канонады, от которой содрогается земля. Я вижу, как у Василия Щербины шевелятся от волнения губы. А Федя Неводничий, как всегда, невозмутим. Он тихонько жмет руку Василия: «Не надо волноваться, Вася!»

А полковник Батурин продолжал:

— Против Северо-Западного фронта, где нам приказано действовать, враг бросил из района Тильзит, Инстербург большое количество отборных дивизий, среди них много танковых. Наши наземные войска ведут с противником тяжелые оборонительные бои. Они ждут вашей помощи, вашей поддержки, товарищи. — Командир на минуту умолк, еще раз обвел взглядом суровые лица летчиков и воскликнул: — Бейте нещадно проклятых фашистов! Помните, ни один мерзавец не должен уйти живым с нашей священной земли!..

Батурин, покрасневший и взволнованный, подошел к Юспину, что-то тихо сказал. Виталий Кириллович тотчас вышел вперед и твердо произнес:

— Через десять минут экипажам капитана Репкина, старших лейтенантов Ленькина и Богачева вылететь на разведку. Остальным находиться на стоянках! Вопросы есть?

— Все ясно! — послышались голоса.

— По самолетам! — скомандовал Юспин. Вскоре мы с командиром экипажа Григорием Стогниевым были на своей стоянке. Увидев нас, техник самолета Борис Котовский быстро скатился с плоскости и доложил:

— Товарищ командир, самолет на задание лететь не может.

— Как не может? — строго спросил Стогниев.

— Обнаружена стружка в правом моторе, — виновато продолжал техник.

— Когда обнаружили?

— Полчаса назад при опробовании моторов.

— Что же будем делать?

— Инженер эскадрильи поехал на склад за новым. Мы уже приступили к демонтажу. — Котовский, смахнув ветошью со лба капли пота, добавил: — К вечеру машина будет в строю.

— К вечеру, к вечеру!.. — Стогниев с досадой бросил на чехлы шлемофон и закричал: — Нам надо сейчас лететь! Понимаешь? Сейчас!

Вскоре на стоянку пришел командир эскадрильи капитан А. Д. Третьяков. Узнав, в чем дело, он, обратившись ко мне, распорядился:

— Полетите со старшим лейтенантом Скляренко. Подмените у него молодого штурмана старшего сержанта Черненького. Поняли? Пойдете в звене лейтенанта Щербины.

Через несколько минут я уже стоял перед Скляренко. Выслушав меня, он сказал:

— Ничего не имею против. Полезай в кабину и скажи об этом Ивану.

Когда я поднялся в самолет. Черненький уже складывал в штурманскую сумку свое навигационное снаряжение. Посмотрев на меня, он обидчиво сказал:

— Я все слышал, Алексей Иванович, только вот не понял, кто же со Стогниевым полетит?

— Никто. В моторе стружку обнаружили.

— Тогда все ясно. Занимайте мое место. Если хотите, проверьте еще разок оборудование. — Иван дружелюбно толкнул меня в бок, напутствовал: — Успешного вам полета...

В предполетных сборах быстро пробежало время. Вот взвились две зеленые ракеты — сигнал на вылет. Машины быстро выруливали на старт и, оставляя за собой клубы пыли, тяжело взмывали в небо. Тут же они становились в круг для сбора. Через несколько минут к нашей группе пристроились эскадрильи Язькова и Репкина, взлетевшие с площадки Доворец. Полк, образовав клин девяток, взял курс на юго-запад.

Нашу эскадрилью возглавляет капитан Александр Дмитриевич Третьяков — небольшого роста, крепкого телосложения, русоволосый, с улыбчивым лицом командир. Родом он из Западной Сибири. В его летной книжке записано: «Техника пилотирования на боевой машине отличная. Летать любит. В полетах не устает. Летных происшествий не имеет. В воздухе спокоен и уверен». К этой характеристике можно добавить: чуткий воспитатель подчиненных, примерный коммунист.

Мы с Виктором Скляренко летим слева в звене Василия Щербины, справа идет лейтенант Виктор Иванович Сеничкин. Каждый старается как можно лучше выдержать боевой порядок.

Впереди, сзади, с флангов — всюду самолеты, самолеты... А под нами проплывает родная земля, похожая на огромную топографическую карту. Видны утопающие в садах села и деревни, обширные колхозные поля. Серебрятся речушки. Перелески сменяются большими зелеными массивами. Я смотрел на эту обжитую и ухоженную землю, освещенную утренними лучами солнца, и мне не верилось, что где-то идут кровопролитные бои, не верилось, что через час-другой и нам придется вступить в схватку с фашистскими захватчиками. В голову лезли тревожные мысли: «Как сложится обстановка над целью? Какие силы противовоздушной обороны встретят нас?» Вскоре в наушниках раздался голос старшего лейтенанта Скляренко:

— С земли передали результаты воздушной разведки: западнее Вильно обнаружено большое скопление танков противника. Значит, работа у нас будет стоящая.

— И стоящая, и жаркая, — вставил я.

— Почему жаркая?

— Раз большая группа, то и прикрывать ее будут большими силами.

— Поживем — увидим, — уклонился от рассуждений Скляренко. Он, казалось, еще крепче сжал штурвал, внимательней стал вглядываться в горизонт.

Говорить не хотелось, и я занялся навигационными измерениями и расчетами, стал вести детальную ориентировку. Полк шел строго по заданному маршруту, преднамеренно обходя большие населенные пункты, железнодорожные станции и шоссейные дороги. На маршруте нашу группу дважды встретили свои истребители. Пролетая мимо, они энергично покачали крыльями.

— Хорошо приветствуют бомберов! — весело крикнул наш стрелок-радист Николай Ширченко.

— И не только приветствуют, но и желают нам благополучного возвращения, — отозвался Виктор.

Уже подошел к концу второй час полета. Высота — тысяча метров. Далеко позади остались Псковская, Великолукская, Витебская области. Под нами заболоченная, со множеством мелких озер территория южной части Литвы. Дойдя до озера Нароч, полк развернулся вправо и взял курс в сторону Вильно. На автомобильных и проселочных дорогах появилось много автомашин, тягачей с пушками и другой боевой техники. То тут, то там возникали на хуторах пожары, вспыхивали и гасли огненные столбы взрывов. Прямо под нами горела окраина населенного пункта Свирь. Чуть впереди по курсу лежал в дыму городок Симонелы. На земле шел жаркий бой. Заволновались и наши экипажи. То в одном, то в другом звене зарыскали самолеты.

Но в это время последовала очередная команда:

— Эскадрильям перестроиться в змейку звеньев, бомбить по сигналу ведущего.

Полк быстро перестроился. Эскадрильи, как и раньше, летели на своих местах, но их боевые порядки вытянулись в глубину. Теперь легче стало маневрировать. Через минуту подал сигнал капитан Третьяков:

— Усилить наблюдение за воздухом!

Скляренко тотчас предупредил об этом нас с Николаем. Я перезарядил свой пулемет, снял его с предохранителя. Потом ввел все необходимые данные в бомбоприцел. Огляделся вокруг. Погода для бомбометания в самый раз. Сквозь редкие кучевые облака, которые были выше нас, на землю падали яркие лучи солнца, отлично освещая нужные нам ориентиры. Строго выдерживая расчетное время, наша группа подходила к Вильно. Штурман капитан Владимир Шведовский провел полк с большой точностью. Теперь он ведет его в обход города с севера к заданной цели. Медленно тянутся последние минуты. У каждого из нас нервы напряжены до предела. Мелькнула мысль: «А вдруг в заданном районе танков не окажется?!»

— Курс двести двадцать! — скомандовал Шведовский. Командир плавно развернул группу и повел ее на юго-запад. Слева в лучах утреннего солнца как на ладони видан Вильно. На западных и юго-западных окраинах его паши войска ведут ожесточенные бои с противником. Возле вокзала, на многих улицах и площадях вспыхивают взрывы, горят промышленные объекты, жилые дома. Вскоре впереди показалась река Вилейка, а за ней развилка шоссейных дорог, идущих от Вильно на Каунас, Радунь и Алитус.

— Слева по курсу танки! — снова заговорил штурман. — Их очень много!..

Голубенков резко качнул самолет с крыла на крыло, что означало: «Приготовиться к удару!» И в это мгновение словно треснуло небо. Со всех сторон с леденящим душу грохотом вспыхивали огненные шапки разрывов зенитных снарядов. Густо чертили воздух трассы скорострельных «эрликонов». Разноцветные шары, как гирлянды праздничной иллюминации, светлячками поднимались ввысь, убыстряя свой бег, все плотнее и плотнее окутывали самолеты. Потом, мигнув, они мгновенно гасли, оставляя за собой чуть заметную темную полоску.

«Низковато, — с тревогой подумал Голубенков. — Вон как свирепствуют «эрликоны»!

Но было уже поздно — впереди цель! Темные клочья сгоревшей взрывчатки, словно в бешеном танце, метались среди воздушных кораблей. Командир дважды энергично качнул самолет вправо и решил: «Пусть ведомые экипажи немного рассредоточатся».

Голубенков небольшими отворотами старался сманеврировать. В его четких, рассчитанных действиях не чувствовалось никакой нервозности. Скорей с любопытством, чем со страхом, следил Иван Васильевич за разрывами зенитных снарядов. Он еще с войны с белофиннами хорошо знал, что маневр, тем более в строю, почти неэффективен в таких условиях. Но что поделаешь, надо пробиваться. Большинство летчиков удивительно быстро привыкают к самым тяжелым испытаниям. Как бы трудно ни было, всегда живет в них светлая надежда, вера в удачу и благополучный исход полета. Вот и сейчас неистово бьют зенитки, однако все самолеты уверенно держатся в группе, упорно приближаясь к цели. В эти минуты Голубенков полностью овладел своими нервами, а чувство долга и огромной ответственности за исход боя, ответственности перед товарищами придало ему еще больше твердости и решимости.

Неожиданно слева, со стороны города, выше строя промелькнули необычно узкие, длинные силуэты. Они не были похожи ни на что из того, что видел капитан раньше. «Мессершмитты»!» — догадался Голубенков, с любопытством всматриваясь в их угрожающий полет.

—  «Мессеры»! — доложил и стрелок-радист Василий Смирнов.

— Не проморгать их! — приказал командир. И тут же послышался твердый голос штурмана Шведовского:

— Боевой!

— Есть, боевой! — тотчас откликнулся Голубенков, нацелившись на впереди плывущее, похожее на наковальню облако. Не обращая внимания на трассы зенитных снарядов, он точно по курсу повел воздушный корабль на цель.

С тысячеметровой высоты отчетливо просматриваются стоящие на обочине десятка два танков, прикрытые ветками. В центре их — длинное туловище топливозаправщика. Шведовский, растянувшись в своей кабине, замер у окуляра колиматорного прицела. Вот топливозаправщик вписался в перекрестие сетки. Нажата боевая кнопка. Из открытых люков посыпались бомбы. Черные, каплеобразные, они падали, словно связанные невидимой нитью, длинной цепочкой.

— Бомбы! — коротко скомандовали летчики ведомых экипажей В. И. Догадин и Б. П. Банников, видя, как из ведущего самолета посыпался смертоносный груз.

Их штурманы тут же нажали на кнопки бомбосбрасывателей. А через десяток секунд тридцать стокилограммовых бомб со свистом врезались в гущу танков. Багровые фонтаны взметнулись у бронированных машин гитлеровцев, окутав их клубами огня и дыма.

— Есть прямое попадание! Взлетел на воздух топливозаправщик! — доложил Василий Смирнов.

Чуть подальше на шоссе расположилась другая группа вражеских танков. Преодолевая сильный заградительный огонь, ведомые звенья первой девятки старшие лейтенанты Н. И. Калинин и В. Ф. Курочка также метко сбросили бомбы, уничтожив и повредив несколько танков, бронетранспортеров и уложив десятка два вражеских солдат и офицеров.

Зенитчики, ошеломленные мощным ударом ведущей эскадрильи, несколько уменьшили огонь. Но в самый последний момент, когда Голубенков стал отводить свою группу вправо, зенитный снаряд угодил в самолет старшего лейтенанта Бандикова, шедшего справа от командира. Бомбардировщик, словно пушинку, подбросило вверх, и он тут же, на глазах у всех разваливаясь на куски, пошел вниз. Из самолета успел выброситься с парашютом Николай Иванович Левкин.

А в это время истребители противника тремя звеньями навалились на бомбардировщики, атаковав их сверху, со стороны солнца. Стрелки-радисты встретили врага дружным огнем. Старшему сержанту Василию Смирнову и младшему сержанту Дмитрию Беловолу в первый заход удалось поджечь два «мессера». Вскоре они сбили еще по одному. В этот же момент младший сержант Алексей Волков короткой очередью в упор срезал Ме-109, атаковавший самолет командира эскадрильи.

Делая отступление, скажу, что все они в первые дни войны Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1941 года были отмечены высокими наградами:

В. С. Смирнов удостоен ордена Ленина, А. Г. Волков — ордена Красного Знамени, Д. А. Беловол — ордена Красной Звезды.

Воздушный бой продолжался. Несмотря на хорошую оборону, один из «мессеров» все же успел, прежде чем его подожгли, дать длинную очередь по фюзеляжу и правой плоскости самолета командира звена старшего лейтенанта В. Ф. Курочки. Машина загорелась, вошла в отвесное пикирование и врезалась в железнодорожное полотно. Эту картину наблюдали молодые летчики лейтенанты В. Г. Грунявин и В. Д. Иконников. Психологически они были подготовлены к такому тяжелому воздушному бою, как-то представляли, что это такое. Но когда перед ними в одно мгновение погиб их наставник и командир, когда снаряды с искристыми огненными брызгами метались возле кабин, у летчиков от неожиданности на какие-то секунды дрогнули нервы. Видимо, поэтому лейтенант Грунявин немного отстал от строя, и тут же на его самолет налетели «мессеры». Сразу было перебито управление. Корабль вспыхнул и, перевернувшись на спину, пошел к земле. Из самолета удалось выпрыгнуть с парашютом только командиру — Владимиру Григорьевичу Грунявину.

Потеряв командира звена, видя, как сбили самолет Грунявина, Иконников постарался побыстрей пристроиться к Голубенкову. Но и «мессеры» не дремали: словно шакалы, они набросились на самолет лейтенанта. Гулко и дробно стучал пулемет стрелка-радиста Ивана Белоуса. Вскоре от его меткой очереди еще один стервятник метнулся вверх и, перейдя в штопор, ударился о землю.

Несмотря на потери, враг наседал, атаковал уже не парами, а звеньями. Иконников услышал, как глухо и тупо забарабанили пулеметные очереди где-то сзади кабины: громким вскриком оборвался голос Белоуса. «Прощай, Ваня, прощай!» — как клятву повторял про себя Владимир.

Враг лез напролом. «Мессеры» заходили снизу, где не было никакой защиты, посылали одну очередь за другой. Пули прошли у ног летчика, пробили кабину, оборвав жизнь доброго и отзывчивого нашего товарища штурмана Талагаева. В сорванную перегородку командир увидел окровавленное, приникшее к пулемету лицо друга.

— Как же быть нам теперь, Иван Иванович?.. — в отчаянии спросил Иконников.

Еще не веря, что остался единственным живым на борту, лейтенант снова повторил эти слова. Каким-то краешком сознания он надеялся, что сейчас очнется и ответит ему штурман. Последние слова Владимира утонули в новом, оглушительном ударе. Машину с силой швырнуло в сторону, из рук летчика вырвался штурвал. Он тут же сгоряча схватил его, но сразу почувствовал какую-то непонятную вялость во всем теле, сильная боль обожгла левую ногу. Ниже колена обнаружил застрявшую в кости пулю. Но что это? Почему по левой руке течет кровь? Летчик поднял рукав и увидел у локтя застрявший осколок...

Иконников только сейчас заметил, что горит правая плоскость самолета: языки пламени уже подбираются к фюзеляжу. Кабина стала наполняться удушливой гарью. Летчик инстинктивно схватился за рукоятку колпака и привычным движением потянул ее. Но колпак не сдвинулся.

На какое-то мгновение Иконникова охватило чувство обреченности.

— Неужто конец?.. — сквозь зубы процедил он.

Подняв глаза, он увидел летящие рядом самолеты родной эскадрильи. И сразу какой-то неуемной радостью наполнилось его сердце.

«Нет, умирать рановато!.. Боевые друзья видят, в какую беду попал экипаж, и обязательно придут на помощь».

Но медлить было нельзя. Вот-вот взорвутся бензобаки, и тогда... Придерживая коленями штурвал, Владимир еще раз с силой дернул за рукоятку. Защелка подалась, и фонарь отошел, но не полностью. А огонь подбирался все ближе и ближе. Загорелись унты, хлопчатобумажный комбинезон. Пламя уже обжигало руки, лицо. Иконников с трудом стал различать в кабине приборы. Смерть была рядом. Но Владимир еще жил, хотел жить во что бы то ни стало! Охваченный огнем, летчик с трудом просунул в отверстие голову, стал жадно хватать ртом свежий воздух. Напрягая последние силы, пытаясь сбить пламя, он резко накренил самолет влево. И в эти секунды отчаяния и обреченности раздался сильный взрыв. Разваливаясь на куски, машина стремительно пошла к земле. Владимира выбросило из кабины. Открыв глаза, летчик увидел быстро надвигающуюся на него землю. Он нащупал кольцо и с силой выдернул его. Над головой раздался знакомый хлопок — парашют раскрылся. Через минуту Иконников лежал на траве...

Вокруг стояла зловещая тишина. Вскочив с земли, Иконников быстро освободился от парашютных лямок. Потом он стащил с себя тлевшие унты и комбинезон и стал торопливо их тушить. Комбинезон почти весь сгорел, и Владимир бросил его. С трудом натянул унты, встал и огляделся по сторонам. Он находился на небольшой лесной поляне. Каждое движение отдавалось острой болью в левой руке и ноге. Из ран текла кровь. Изорвав майку, Владимир, как мог, перевязал раны и, хромая, торопливо пошел к лесу. Ему повезло: вскоре он вышел к хутору, где стояло несколько домиков. Зашел в крайний, что поближе к лесу, и попросил помощи. Пожилая женщина-полька и ее сын-подросток быстро уложили на лавку раненого летчика и осторожно извлекли из ноги пулю, промыли рану, перевязали. Осколок, застрявший в локте, вынуть не удалось.

Два с половиной месяца под покровом ночи лесными и болотистыми тропами пробирался Владимир к своим. Ни голод, ни холод не сломили воли пилота. Постепенно заживала рана на ноге: через месяц он уже шел не опираясь на палку. Зато рука не давала покоя. Каких только трав не прикладывал Владимир к воспалившейся ране, что только не предпринимал, чтобы унять нестерпимую боль! Пренебрегая опасностью встречи с врагом, он стал чаще заходить в лесные деревушки, пытаясь найти лекаря. Но и в этом летчика преследовала неудача. Шло время, рука стала чернеть, а помощи ждать было не от кого.

В начале сентября ночью, пробираясь по лесной чащобе, Иконников, вконец измученный, набрел на своих бойцов, те отвели его в часть, а оттуда он был направлен в госпиталь. Врачи осмотрели руку и сделали заключение:

— Немедленно ампутировать!

— Нет! — резко ответил Владимир и добавил: — Лечите, я хочу воевать!

Молодой организм победил недуг. В конце октября Иконников вернулся в родной полк. Забегая вперед, скажу: Владимир Дмитриевич до конца войны не покидал кабины боевого самолета. Он сполна отомстил фашистам за смерть своих друзей по экипажу, за гибель однополчан. Героизм и мужество отважного летчика были отмечены вывшей наградой Родины — в сорок третьем году В. Д. Иконникову было присвоено звание Героя Советского Союза.

...Наша шестерка, ведомая капитаном А. Д. Третьяковым, продолжала выполнять задание. В заданное время мы вышли к развилке шоссе и на дороге Вильно — Каунас обнаружили группу танков и самоходок. Они притаились у обочины, маскируясь в мелком кустарнике. Штурман капитан М. Е. Беляев, развернув головное звено, обрушил бомбы на цель. Его хорошо поддержали штурманы ведомых самолетов К. В. Самойленко и А. А. Контур, уложив бомбы в скопление танков. Сразу загорелось несколько бронированных машин.

Вслед за командирским пошло в атаку и наше звено. Несмотря на плотный зенитный огонь, Щербина точно выдержал боевой курс. Чуть в стороне от горевшей вражеской техники штурман Неводничий увидел новую замаскированную группу танков. Прильнув к прицелу, он тщательно учел все поправки, терпеливо выждал, пока цель подползла к перекрестию, и нажал на боевую кнопку. Звено бомбардировщиков разгрузилось почти одновременно. Бомбы устремились к земле. В самой гуще вражеской техники поднялись огненные султаны. От прямого попадания взорвались два танка.

Третьяков уже начал разворот вправо. В это время над эскадрильей появилась восьмерка истребителей противника. Комэск подал сигнал:

— Держаться плотнее!

Но ведомые замешкались и чуть-чуть опоздали с разворотом. Этой оплошностью тотчас воспользовались «мессеры». Двумя парами они ринулись на самолет лейтенанта Виктора Власова. Однако зарвавшиеся фашисты попали под дружный, губительный огонь стрелков-радистов. Вот уже отвалил от строя и, оставляя за собой черный хвост дыма, пошел к земле один стервятник. За ним, объятый пламенем, последовал второй.

Вскоре нас атаковала новая группа «мессеров». Парами с различных высот и направлений врезались они в наш строй, пытаясь расколоть его. Рев моторов, стрекот пулеметов спились в неистовый гул.

— На нас пикируют две пары «мессеров», — предупредил стрелок-радист Ширченко.

Я быстро поднялся с сиденья и через астролюк увидел быстро увеличивающиеся в размерах камуфлированные тела «худых».

— Огонь!.. — закричал я.

Словно сговорившись, со всех кораблей почти одновременно зло зарычали ШКАСы. Меткие очереди прошили желтое брюхо одному фашистскому самолету. Он вспыхнул и горящим факелом полетел вниз.

— Так их, гадов! — крикнул Скляренко. Мы продолжали разворот. И снова огненные трассы вспороли небо. «Мессеры» атаковали яростно, меняя направление заходов. На самолет Щербины набросилась пара гитлеровцев. Им удалось поразить бомбардировщик. Он резко снизил скорость, задымил и полетел со снижением. Экипаж выбросился с парашютами. Лейтенанты Щербина и Неводничий через два месяца вернулись в полк. Судьба стрелка-радиста старшины Ивана Балакина осталась неизвестной.

Очередной вражеской атаки долго ждать не пришлось. На этот раз немцы действовали более крупными силами. Их удар был нацелен на машину командира эскадрильи. Одна из пулеметных очередей угодила в левую плоскость самолета Третьякова, вторая — в фюзеляж. С металлическим хрустом и скрежетом пули ударили по кабинам. Захрипел, зафыркал, выбрасывая черный дым, левый мотор. Упала скорость, машину потянуло вниз.

— Командир, горим! — с тревогой в голосе сказал Беляев. — Что будем делать?

— Прыгать надо, штурман!

Нам хорошо видно, как пламя охватило левую плоскость и фюзеляж командирской машины.

— Грохольский! — еде удерживая бомбардировщик, кричал Третьяков радисту. — Если сможешь, передай на землю открытым текстом: задание выполнили, самолет горит...

— Постараюсь, товарищ командир!

Бомбардировщик шел со снижением, оставляя шлейф черного дыма. Вдруг от борта его отделился парашютист. Дальнейшее произошло в один миг: воздушный корабль, приближаясь к земле, стал садиться на лес, и тут в воздух взметнулся огромный столб огня.

Парашютистом оказался штурман капитан М. Е. Беляев. Через два месяца он возвратился в часть и рассказал подробности воздушного боя. Капитан А. Д. Третьяков и старший сержант Е. П. Грохольский погибли смертью героя.

Командир эскадрильи капитан С. П. Язьков издали видел, в какой тяжелой воздушной обстановке приходилось впереди идущим группам выполнять боевую задачу. И поэтому заранее предпринял необходимые меры. Еще не долетая до реки Вилейка, приказал сомкнуться звеньям, а бомбовый удар решил произвести на повышенной скорости. Когда штурман Константин Алгунов развернул группу на боевой курс, командир строго потребовал:

— Держать строй!

Преодолев огонь зениток, бомбардировщики с ходу ударили по танкам. Метко поразило цель ведущее звено. Экипаж старшего лейтенанта Сергея Карымова со штурманом Василием Горбачевым прямым попаданием уничтожил один танк и самоходную артиллерийскую установку. Звено старшего лейтенанта Н. К. Щетенко также уничтожило два танка.

Но как ни старался капитан Язьков сохранить плотный строй, сделать ему это не удалось. При развороте ведомые отстали. А «мессеры» только этого и ждали. Тремя парами сверху и снизу они набросились на эскадрилью и стали методически атаковать ее, пока не сбили самолет командира звена Н. К. Щетенко. Штурман В. М. Селин и командир спаслись на парашютах и прибыли в полк. Радист младший сержант Иван Горбаконь погиб. Враг в этой схватке потерял два истребителя.

Умело, напористо действовало над целью звено капитана Н. В. Крюкова. Летчик С. П. Кузьмин со штурманом Ю. М. Цетлиным уничтожили две бронированные машины врага.

Эскадрилья, которую вел заместитель командира старший лейтенант И. Г. Зуев со штурманом младшим лейтенантом 3. А. Ткачевым, шла замыкающей. Ее экипажи уничтожили много живой силы противника. В воздушном бою стрелки-радисты сбили три «мессера». Но были подбиты и самолеты командира звена А. И. Шапошникова и лейтенанта В. А. Мурашова. Спаслись на парашютах и возвратились в полк летчики Шапошников, Мурашов и штурман П. Т. Шевченко.

Полк понес большие потери. Тяжело было сознавать, что так неудачно закончился для нас третий день войны. И видимо, поэтому на командном пункте царило гнетущее настроение. Летные экипажи молча заполняли документацию, сдержанно докладывали о результатах бомбового удара, о воздушных боях. Все мы с болью думали о не вернувшихся на аэродром товарищах. А оставшийся за командира Виталий Кириллович Юспин уже заботился о завтрашнем дне. Он видел печальные, усталые лица летчиков, угадывал их мысли, настроение. После того как экипажи закончили своя доклады, он сдержанно произнес:

— Благодарю за полет. После обеда прошу на разбор.

Юспин хотел по горячим следам проанализировать ошибки, поговорить с летчиками. Так уж заведено в авиации: как бы ни прошли полеты, их надо тщательно разобрать, поставить новые задачи. Сейчас тем более командир не мог отступить от этого испытанного жизнью правила. О своем намерении он поставил в известность командира дивизии, который пообещал присутствовать на разборе.

В столовую мы шли молча. Каждый был занят своими мыслями. Я вспомнил, как позавчера наш комэск Александр Дмитриевич Третьяков после успешного ночного полета полка на Кенигсберг и Данциг, беседуя с молодыми экипажами, говорил: «Главное в борьбе с врагом — не терять самообладания, боевого духа, и все будет хорошо. Вчера, например, мы дружно навалились на Кенигсбергский и Данцигский порты и ударили как надо: потопили два транспорта, снесли портовые сооружения».

Да, это были наши первые бомбовые удары по глубокому тылу врага. Радостно было сознавать этот успех. В каждого из нас он вселял уверенность. И победа наша казалась в ту ночь совсем близкой. А сейчас... не хотелось думать, что нет нашего командира, что мы потеряли сегодня столько отличных ребят.

Летчики зашли в столовую и сели за длинные столы. Места невернувшихся с задания остались свободны. В этот момент я особенно остро почувствовал ту горечь, о которой и поныне говорят фронтовики, вспоминая боевых друзей. Плакал бы, не стесняясь... Но слез не было. А сердце жгло, словно свежая рана. К столу нашей эскадрильи подошел замполит Павел Павлович Павловец, печально посмотрел на нас, тихо сказал:

— Да, друзья, мы потеряли в бою командира. Но даже это не дает нам права раскисать. Надо крениться, надо верить в нашу победу и, чтобы приблизить ее, с удвоенной, утроенной энергией готовиться к завтрашним боям. Уметь переносить горе — это тоже мужество. А оно нам так необходимо сейчас!..

Разбор начался точно в назначенное время. На нем присутствовал и командир дивизии полковник Батурин. О чем-то посовещавшись с майором Юспиным, комдив встал и, тяжело опираясь о край дощатого стола, неторопливо начал:

— Сегодня под Вильно мы разгромили крупную танковую колонну, уничтожили много вражеских солдат и офицеров, сбили около полутора десятков истребителей, но, как я вижу по вашим суровым и печальным лицам, это нисколько не радует вас. Это не очень радует и командование соединения. Слишком дорого заплачено за сожженные танка и самоходки, за сбитые «мессершмитты». И теперь встает перед нами вопрос: можем ли мы дальше допускать такие потери?

Полковник на минуту умолк, словно давая нам время для размышлений. Он обвел летчиков внимательным взглядом, тихо продолжал:

— Да, боевая задача была выполнена дорогой ценой. Сейчас нам хотелось бы посоветоваться с вами о том, как уменьшить потери в дальнейших полетах. Что следует предпринять для этой цели?

Летчики молчали. Вполне естественно, у многих командиров, штурманов, воздушных стрелков-радистов были свои наболевшие вопросы, но поднимать их сегодня почему-то никому не хотелось. Скорее всего, потому, что больно было вспоминать о гибели товарищей.

— Ваше состояние мне понятно. Но интересы защиты Родины требуют напряженной работы ума и воли, мускульной работы для достижения победы. Нужно всем очень хорошо подумать о наших боевых делах. Может быть, придется менять тактику действий, — продолжал Батурин.

— Тактику менять нам рано, — попросив разрешения, начал капитан Крюков, — а вот улучшить разведку целей крайне необходимо. — Щуря воспаленные глаза, капитан взволнованно спросил: — Что у нас получилось с танками под Вильно? Разведчики точно определили место скопления вражеской техники, правильно направили нас на цель. Это хорошо. И очень печально, что они не заметили там вблизи аэродром Парубанок, забитый «мессерами». А ведь мы могли бы частью сил накрыть эту базу истребителей и тем самым значительно уменьшить наши потери.

— Александр Ефимович, — обратился полковник к присутствовавшему начальнику штаба полка подполковнику Поручаеву, — я думаю, этот вопрос на вашей совести. Не далее как сегодня я узнал от вас же, что экипажи разведчиков не имеют на борту карт крупного масштаба. Этого никак нельзя допускать, а если и были такие случаи, то с ними надо немедленно кончать! — строго сказал комдив и, обратившись к летчикам, уже спокойно спросил: — Какие еще будут вопросы?

— Очень медленно идут у нас работы по установке на бомбардировщиках третьей огневой точки, — сказал капитан Голубенков. — Многие наши самолеты имеют снизу мертвое, незащищенное, пространство, поэтому и в последующих полетах мы будем терять экипажи.

— Вопрос актуальный, — согласился Батурин и тут же добавил: — Мастерские продолжают оборудовать машины дополнительной огневой точкой. Надеюсь, в самое ближайшее время эта работа будет закончена.

Затем поднялся Юспин, говорил коротко:

— Командиров эскадрилий, звеньев обязываю как можно четче держать боевой порядок над целью и особенно в момент атаки истребителей. Надо раз и навсегда запомнить: отставший от строя бомбардировщик — легкая добыча истребителей...

Юспин взял со стола блокнот, стал листать его. Воспользовавшись паузой, неожиданно для всех встал белокурый, с тонкими чертами лица лейтенант Василий Кайнов — летчик нашей эскадрильи. Желая встряхнуть сникших товарищей, он шутливо произнес:

—  «Эрликоны» бьют, «мессеры» снуют, словно голодные акулы, и куды бедному хрестьянину податься...

Но рассмешил немногих. Шутка не понравилась и Юспину. С укором посмотрев на летчика, Виталий Кириллович продолжал:

— Для нас опасны и зенитный огонь, и огонь истребителей. В борьбе с этим нам поможет тактика. «Мессершмиттам» экипажи должны противопоставлять хорошую осмотрительность, умелое использование бортовых пулеметов и четкое управление боем. И «эрликоны» не страшны при расчетливом маневрировании.

— К этому надо еще добавить, что боевой полет — это единый комплекс действий всех командиров и бойцов, находящихся в воздухе, — вставил Батурин. — Здесь нужно полное взаимопонимание не только между членами каждого экипажа, но и между звеньями, эскадрильями, идущими в едином боевом строю.

С рассветом следующего дня двум смешанным эскадрильям полка, действующим с площадки Доворец, предстояло вести активную воздушную разведку, наблюдение за действиями противника в западных районах Литвы и Латвии. Трем нашим подразделениям приказано тщательно готовить самолеты, латать пробоины, устранять неисправности. Братский 200-й полк должен действовать в районе Риги.

Трудный день подходил к концу. Аэродром постепенно окутывала короткая ночь. Вокруг наступила непривычная, тревожная тишина. То и дело ее нарушал шум, доносившийся со стоянок, где технический состав готовил машины к полетам. Инженеры эскадрилий, техники звеньев вместе с техниками и механиками, засучив рукава, ремонтировали израненные в бою самолеты. Особенно много специалистов собралось у голубой девятки Владимира Ивановича Догадина. Только исключительное мужество и высокое мастерство летчика помогли спасти изрешеченный осколками снарядов и пулями воздушный корабль.

Все мы хотели остаться на стоянках, чтобы помочь техникам и механикам в их нелегкой работе. Но они запротестовали. Возражал и инженер эскадрильи Иван Матвеевич Афанасенко:

— Да что вы, братцы, сами справимся.

— Но вам же всю ночь не спать, — настаивал командир звена Николай Ленькин.

— Не велика беда, командир, после войны отоспимся, — застенчиво улыбнулся Афанасенко. И тут же добавил: — Не беспокойтесь, самолеты к утру подготовим, а летчикам желаем хорошего отдыха.

В ту ночь мы все долго не могли уснуть. В брезентовых палатках было нестерпимо душно, к тому же сильно одолевали комары.

— Твари ничтожные, как «мессеры», жалят! — вскочив с койки, крикнул летчик Николай Ленькин. — Пойду в лес, хворосту притащу. Разведем костер — порядок будет.

— Какой, к черту, порядок! — отозвался штурман Вениамин Рочев. — Их ничем не возьмешь. Ты что, палатку спалить вздумал?

— Все будет в норме, — на ходу ответил Ленъкин. — Вот увидите!

Вскоре все мы, свесив с железных коек ноги, сидели возле небольшого костра, молча наблюдали, как огонь пожирал сухие прутья. Время от времени Ленькин бросал в костер траву, и от этого в палатке стало дымно. Комары исчезли.

— Ай да Коля-Николай, здорово придумал! — откашлявшись, протянул летчик Василий Кайнов.

— Найти бы такое вот средство от фашистской саранчи, — поддержал его штурман Митя Гаврюшин.

— Здрассте, полуношники! — послышался голос замполита Павловца. В палатке было темно, и мы не увидели, как вошел к нам Павел Павлович.

— Сидим у костра? — спросил он и устало опустился на койку Гаврюшина. — О чем шумим, братцы, если не секрет? — спросил он, взглянув на штурмана.

Гаврюшин хотел что-то сказать, но вдруг закашлялся от дыма. Потом, отдышавшись, сказал:

— Да так вот, философствуем. — И, помедлив, спросил: — Как вы думаете, почему немец так сильно прет на нас? — И, словно усомнившись, что собеседник правильно поймет его, заторопился: — Мы все хорошо знаем наш лозунг: «Ни пяди своей земли не отдадим!» А тут за несколько дней такую территорию оставили... Такие невозвратимые потери...

Гаврюшин говорил тихо. Последнюю фразу он произнес с таким внутренним волнением, что Павловцу стало не по себе. Он нахмурился: «Что сказать этому парню?..»

— Трудный вопрос, Дмитрий Михайлович, — покачал он седеющей головой. — С маху не ответишь... Видимо, противник подготовлен лучше, больше у него танков, самолетов, больше другого вооружения. Вот он и прет... — Павловец запнулся. — И потом, тут, конечно, большую роль сыграли внезапность, вероломство.

— Внезапность, вероломство! — повторил Гаврюшин. — Где же были наши вожди, дипломаты, разведчики?.. Дай нам сейчас столько техники, оружия, мы бы показали им вероломство...

— Все были на своих местах, но где-то и что-то просмотрели, не учли силу будущего противника, — продолжал Павловец. — Но вопрос этот трудный, Дмитрий Михайлович, очень трудный, нам сейчас многое не совсем ясно. Одно могу сказать, не отдаст фашистам советский народ своих завоеваний. Помнишь слова Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет — от меча и погибнет»? Постой! — вдруг спохватился Павловец. Он посмотрел на часы, воскликнул: — Скоро будет светать, а мы все бодрствуем. Завтра снова в бой. Надо отдохнуть.

Павел Павлович ушел, и мы улеглись на койки. Но сон не шел. Я старался освободиться от тяжелых мыслей, пытался думать о чем-то отвлеченном. И только перед самым рассветом, когда в палатке погас костер, заснул.

Несмотря на сравнительно хороший отдых, утром мы выглядели усталыми. После завтрака собрались у эскадрильской землянки на предполетную подготовку, занимались изучением вероятных целей, отрабатывали свои действия в воздухе.

Перед обедом к нам пришел начальник оперативного отдела полка капитан Клубницкий. Он сообщил последние данные о противнике. Мы раскрыли карты.

— Неутешительные известия, — продолжал капитан. — Войска Северо-Западного фронта продолжают отражать атаки ударных сил врага на двинском (даугавпилсском) направлении. Здесь противник подошел к Западной Двине, овладел переправами и завязал бои за город.

— Укажите конкретно, где переправы, где плацдармы? — послышались голоса. — По ним надо сейчас же ударить!..

— Конкретно показать не могу, — ответил капитан.

— Что же вы тогда можете, если не знаете, где немцы форсировали реку? — возмутился летчик Кайнов.

Мы обступили Клубницкого, в его адрес посыпались вопросы. Кто-то попросил у него карту, чтобы изучить обстановку. Но он тут же заявил, что там ничего нет.

— Эти данные сообщили из штаба дивизии! Других у меня нет, — закончил Клубницкий.

Оставшуюся часть дня мы провели у самолетов. Но задания так и не последовало. И только на следующее утро эскадрильи, составленные из разрозненных звеньев и экипажей, возобновили боевые действия.

Двинское направление

На построении начальник штаба полка подполковник А. Е. Поручаев кратко изложил обстановку.

— Положение на двинском и рижском направлениях к двадцать седьмому июня еще более усложнилось, — не спеша начал подполковник. — Вчера в первой половине дня противник овладел Двинском. После полудня группа генерал-лейтенанта С. Д. Акимова, созданная из частей гарнизона и 5-го воздушно-десантного корпуса, контратаковала врага и выбила его из города. Но к концу дня гитлеровцы вновь овладели Двинском. Наши соединения в течение двадцать шестого июня вели тяжелые оборонительные бои на рубеже реки Вента... Данных с других фронтов пока у нас нет.

Поручаев достал из планшета какие-то бумаги, оглядел стоящие перед ним летные экипажи, продолжал:

— А теперь слушайте боевое распоряжение штаба сороковой авиационной дивизии. — Он стал читать: — «Пятьдесят третьему полку всем составом в период с четырнадцати по четырнадцать тридцать двадцать седьмого июня атаковать вражеские танки на отрезке дорог Двинск — Дигучай, а также действовать по железнодорожным перевозкам. Атаку производить только от южного и западного берега реки Западная Двина. Город Двинск обойти. Высота бомбометания — не ниже четырехсот метров. При наличии облачности — прикрываться ею. Быть готовым к повторному вылету.

С утра двадцать седьмого июня вести непрерывную разведку вражеских войск в Восточной Пруссии, Литве и Латвии.

Двухсотый полк всем составом наносит бомбовый удар по танкам на шоссе Укмерге — Новоалександровск».

Начальник штаба вынул из планшета второй лист бумаги и продолжал читать:

—  «Боевое распоряжение номер шесть штаба пятьдесят третьего дальнебомбардировочного полка. С утра двадцать седьмого июня полк ведет воздушную разведку противника в Восточной Пруссии, Литве и Латвии. Частью сил полку приказано уничтожить танки врага на шоссе Двинск — Зарасай. Бомбовая загрузка по десять ФАБ-сто на самолет...»

Дочитав, подполковник вытер с лица пот и, обращаясь к летчикам, спросил:

— Вопросы есть?

— Что передают разведчики? — послышался голос лейтенанта Владимира Уромова.

— Капитан Крюков передал, что Двинск горит, на подступах к городу большое скопление немецкой техники, на железнодорожной станции — несколько эшелонов. А вот первое донесение лейтенанта Кайнова: «В районе города Ковно сильная артперестрелка, восточная часть города в огне. На восток идут мотомехколонны противника». Передав несколько радиограмм, разведчик длительное время молчит. Надеемся, что скоро все прояснится, — заключил Поручаев.

Стоявший здесь же майор Юспин распорядился:

— Если все ясно, экипажам под руководством штурмана полка майора Ларкина готовиться к заданию. Вылет по сигналу с командного пункта.

Вскоре на КП полка пришло сообщение о том, что самолет Крюкова подожжен в воздушном бою, экипаж выбросился с парашютами над своей территорией и возвращается на аэродром. Тотчас позвонили из штаба дивизии:

— Полковник Батурин приказал послать нового разведчика.

— Передайте командиру, разведку продолжим, — ответил Юспин и, обратившись к подполковнику Поручаеву, приказал; — Пошлите экипаж лейтенанта Белоусова, он находится в готовности номер один. Тут же на стоянку была послана штабная машина. Начальник разведотделедшя полка вручил экипажу задание, в котором предписывалось произвести разведку шоссейных и железных дорог в полосе Ковно, Двинск.

— А как же с бомбами? — поинтересовался штурман старший лейтенант С. Г. Гончаренко.

— Пригодятся, — улыбнулся офицер и добавил: — На обратном пути сбросите на железнодорожную станцию Двинск. Там много эшелонов с техникой и живой силой противника.

...До Западной Двины экипаж Николая Белоусова летел молча, лишь изредка в наушниках слышались мелодии украинских песен, которые вполголоса напевал стрелок-радист Женя Василенко. Но вот внизу показались пожары, те там, то здесь поднимались огненные столбы взрывов.

Летчик приказал внимательно смотреть за наземной и воздушной обстановкой.

В установленное время Василенко передавал на землю: на участке Двинск, Крустспилс идут сильные бои за переправы через реку Западная Двина; на шоссе Утена — Укмерге, Укмерге — Ковно наблюдаем большое передвижение войск и техники врага. Железнодорожный узел Ковно забит эшелонами. На железной дороге Свентяны — Дукшты скопление составов.

Идя под нижней кромкой редких кучевых облаков, экипаж бомбардировщика продолжал выполнять необычное для него задание. Много трудились штурман и стрелок-радист. Гончаренко тщательно наносил все увиденное на карту, а наиболее важные сведения передавал радисту. Василенко быстро кодировал их и, не прекращая наблюдения за воздухом, отстукивал на КП. Бомбардировщик летел в западном направлении и почему-то не привлекал внимания немцев. Может быть, они думали, что возвращается на базу свой?

Когда первая часть задания была выполнена, разведчик развернулся и взял курс на северо-восток. Маскируясь в облаках, Белоусов решил скрытно подойти к Двинску. Вскоре штурман Гончаренко передал:

— Впереди цель. Устанавливаю данные на бомбоприцел.

«Скоро последует команда: боевой. А пока надо следить за воздухом», — подумал командир. И как-то тревожно стукнуло сердце: справа заходили для атаки два «мессера». Они тут же открыли огонь. Слева тоже засверкали, заискрились на солнце огненные трассы: еще пара стала наседать на одинокий бомбардировщик.

Задымила левая консоль, вспыхнуло пламя. Белоусов бросил самолет в резкое скольжение, но пламя не сбил. Маневр в облако — оторваться бы от стервятников. Но они не отстают. Пулеметные трассы дырявят плоскости, фюзеляж. Слышен тревожный голос стрелка-радиста:

—  «Мессеры» атакуют сверху и снизу!

Сильно затрясло самолет — это отбивается Василенко. Вот он зацепил одного фашиста, тот метнулся как ошпаренный и, клюнув носом, со шлейфом черного дыма скрылся за облачностью. Но силы были не равны. Еще и еще последовали атаки. Новый шквал огня обжег корабль. Бессильно клонится на турель Женя Василенко. Напрасно зовет его командир...

Белоусов бросил взгляд на плоскость: в крышке консольного бака образовалась огромная пробоина, там бушует пламя, оно подбирается ко второму баку и фюзеляжу. В какое-то мгновение командир подумал: «Почему молчит штурман Гончаренко? Может быть, и он сражен?» Летчик почувствовал, как в открытую шторку из кабины штурмана потянуло сквозняком. Старшего лейтенанта там не было... Лейтенант вдруг встрепенулся: «Самолет над целью. Надо немедленно сбросить бомбы!»

Белоусов нащупал ручку аварийного сбрасывателя. Резко взял ее на себя, потом дослал вперед. Враз открылись люки, и из них посыпались бомбы... Потом об этом одиночном бомбометании расскажут нашим представителям местные жители, подтверждая тот факт, что бомбил одиночный двухмоторный самолет, который сильно дымил. От прямого попадания бомбы взлетел на воздух артиллерийский склад гитлеровцев.

Так лейтенант Николай Иванович Белоусов выполнил задание командования. Оставшись один на горящем самолете, не покинул его, стремился дотянуть до своих. В какой-то момент отказал левый мотор, машину потянуло с курса. Летчик снова вывел корабль на 90 градусов, чтобы наверняка лететь к своим.

Перед тем как прыгать, Белоусов оглянулся. В хвосте, словно конвоир, шел «мессер». Он, видимо, не хотел тратить боеприпасы. Бомбардировщик был обречен, и гитлеровец ждал парашютистов. Но купола не раскрывались. «Мессер» через минуту развернулся, и тут же позади него рвануло. Самолет стал разваливаться. А за секунду до этого Белоусов выбросился с парашютом. Не сразу он нашел кольцо. Воздушным потоком с летчика сорвало унты. Приземлился лейтенант удачно, на лесной поляне. Увидев невдалеке домик, летчик пошел туда. Там встретил старика. Крестьянин объяснил, что немцев в их краях не видели. Вскоре к домику подбежали мальчишки и сообщили: тут, рядом, лежит мертвый летчик.

Быстро пошли к тому месту. У обочины дороги лежал Женя Василенко. Вместе с крестьянами Белоусов похоронил своего боевого товарища. Затем Николая пригласили в дом. Хозяева обули летчика, расспросили о делах на фронте, а потом угостили молоком с хлебом. Но лейтенант не мог есть. Перед глазами стоял Женя, улыбчивый, веселый, а в ушах не прекращался гул самолета. После сильного нервного напряжения он плохо воспринимал происходящее: какие-то парни пригнали автомашину, он влез в кузов и около часа ехал до города Лудза. Здесь тоже было беспокойно, город готовился к эвакуации. Представители местной власти отнеслись к Николаю внимательно, помогли добраться до воинской части.

...В штабе стрелкового полка, куда бойцы доставили старшего лейтенанта Гончаренко, выяснять его личность долго не пришлось. С земли наблюдали за воздушным боем одиночного бомбардировщика с гитлеровскими истребителями, видели, как от горящего самолета отделился парашютист. К тому же у штурмана оказалось с собой удостоверение личности. Угощая Николая тушенкой и наливая в стакан водку, высокий худощавый майор неожиданно спросил:

— А где же другие члены экипажа? Гончаренко не ожидал такого вопроса, смутился. Вытирая с лица пот, он с печалью в голосе сказал:

— Летчик и радист погибли во время боя. Бомбардировщик горел, мог взорваться.

Майор, внимательно посмотрев на собеседника, продолжал:

— Да, самолет действительно горел, падал на крыло. Но потом выровнялся и с дымом пошел на восток. Значит, кто-то им управлял?

На минуту штурман задумался. Он и сам, спускаясь на парашюте, видел, как «ил», сопровождаемый «мессером», уходил в сторону.

После паузы Гончаренко с раздражением ответил:

— Я покинул горящий самолет!..

— Да-да, в сложной обстановке знать всего невозможно, — вставая из-за стола и подавая штурману руку, закончил майор. Тут же он приказал стоящему рядом старшине: — Довезете старшего лейтенанта до большака, посадите на попутную машину — и мигом обратно.

— Есть! — козырнул старшина.

Около трех дней на попутных машинах ехал Гончаренко в Рельбицы, а кое-где, преодолевая дорожные заторы, шел пешком. Пока он добирался к своим, ему то и дело попадались навстречу спешившие к фронту наши наземные части и подразделения, шли танки, артиллерийские тягачи с пушками. Он видел также и летевшие на запад группы самолетов. И от всей этой обстановки Гончаренко вдруг почувствовал себя оторванным от боевого строя, ему стало не по себе. До мельчайших подробностей он вспомнил так хорошо начатый разведывательный полет, переданные на землю ценные сведения о противнике, снова и снова видел перед собой Белоусова, Василенко и каждый раз заново переживал тот неравный бой с «мессерами». Все чаще и чаще Гончаренко задумывался над фразой, сказанной майором: «Но потом самолет выровнялся и с дымом полетел на восток. Значит, кто-то им управлял?»

«Действительно, кто управлял кораблем, если командир был убит? И почему перед прыжком я не открыл шторку, не посмотрел, в каком состоянии летчик?» — в душе ругал себя штурман. И тут, в какой уже раз, вновь стал придумывать наиболее правдоподобную версию, которая как-то объяснила бы его самовольный прыжок на тот случай, если Белоусов все-таки не погиб.

Но придумать что-либо подходящее так и не удалось. Уже темнело, когда Гончаренко появился у землянки штаба эскадрильи. Первым, кого он встретил, оказался штурман эскадрильи капитан Шведовскнй.

— Пришел, живой? — выбросив вперед руки, весело заговорил капитан. — А мы тут взгрустнули было, на убыль пошла штурманская гвардия, — в том же тоне продолжал он.

— Что слышно о Белоусове? — с волнением спросил Гончаренко.

— Целехонек твой командир. Вчера пришел, — ответил Шведовский. И, словно спохватившись, добавил: — Лейтенант сказал, что ты без команды покинул самолет. И еще. Находясь над целью, не сбросил бомбы.

— Од так и сказал?

— Да, так и сказал.

— Ну и пусть... Пусть меня считают трусом! — с надрывом и с каким-то вызовом воскликнул Гончаренко. — А я вот пришел... Пришел, чтобы снова летать!..

— Это очень хорошее желание, — с улыбкой вступил в разговор подошедший старший политрук В. И. Догадин. — Только одного желания мало! — Догадин поздоровался с Гончаренко и предложил ему зайти в землянку, тут же распорядился, чтобы вызвали летчика.

Когда Белоусов вошел и сел у противоположного конца длинного стола, Гончаренко заканчивал свой рассказ о полете:

— Истребители в упор расстреливали наш самолет, он уже горел. А потом вдруг стал резко скользить на крыло. Я подумал, что на борту живых нет, ну и махнул в люк...

— А бортовая связь работала? — спросил Догадин.

— Кажется, работала.

— А если точнее?

— И бортовая связь и моторы — все действовало на борту, — стараясь не смотреть в сторону Гончаренко, вставил Белоусов и взволнованно продолжал: — Да, я пытался сбить пламя скольжением, но из этого ничего не вышло. Когда же вывел самолет в горизонтальный полет и был над целью, из кабины штурмана почувствовал сквозняк. Сначала не поверил, пробовал вызвать старшего лейтенанта, но в кабине его уже не было. Тут же я аварийно сбросил бомбы и потом около тридцати минут летел на горящем бомбардировщике на восток. И только в районе города Лудза самолет взорвался, и я по счастливой случайности оказался на парашютных лямках...

— Все это так. Видно, смалодушничал штурман, — спокойно ответил Шведовский. — Но надо ли раздувать этот факт? Гончаренко пришел в полк, будет летать, и, я уверен, неплохо.

— А я не могу летать с человеком, к которому испытываю недоверие. Сердцу не прикажешь, — заключил Белоусов.

Наступила пауза. Гончаренко обвел всех растерянным взглядом, встал и тихо заговорил:

— Да, я, возможно, смалодушничал. Но можно ли утверждать, что я сделал это умышленно, оставив командира одного? Неужто мне хотелось несколько суток добираться на перекладных до своего полка. Сами знаете, бой был тяжелый, обстановка труднейшая. Вот я и не разобрался в ней... А когда выбросился из кабины и увидел, что наш самолет продолжает полет, я испугался. Да, испугался! Но что было мне делать? Я опустился к своим. Прибыл в полк. Даю слово — буду хорошо летать, нещадно бить врага...

— Надеюсь, товарищ старший лейтенант, что вы осознали свой поступок и сделали из этого, я бы сказал, неприглядного случая правильный вывод. Мы не хотим дальше, как сказал Шведовский, «раздувать этот факт». Но надо правильно понять и лейтенанта Белоусова. Он командир корабля, старший в экипаже. Что получится, если кто-то будет самовольничать в бою, не исполнять волю командира? — Посмотрев на Гончаренко, замполит продолжал: — Два дня назад под Вильно мой самолет был сильно подбит, вышел из строя один мотор. Машину стало крутить. И тут ко мне на помощь пришел штурман экипажа Федор Иванович Марков. Вставив ручку в гнездо, он стал помогать мне пилотировать израненный самолет. И, как вы знаете, мы привели его на свой аэродром, посадили. Но допустите такое: штурман и радист, видя аварийную ситуацию, самовольно выбросились с парашютами, оставили меня одного. Смог бы я справиться с самолетовождением и пилотированием? Конечно нет!

Старший политрук встал, прошелся вдоль длинного стола, потом, обращаясь к штурману эскадрильи, сказал:

— Вам, капитан Шведовский, даю указание — не планировать в дальнейшем совместные полеты Белоусова и Гончаренко. Так будет лучше для них обоих. Думаю, они, как и раньше, останутся хорошими товарищами, — посмотрев в сторону летчика и штурмана, заключил Догадин...

...После предполетной подготовки мы не спеша отправились на самолетные стоянки. Виктор Скляренко молча шел рядом со мной. Он тронул меня за руку и тихо спросил:

— Как настроение, Алексей?

— Радоваться нечему, — ответил я и, взглянув в глаза Виктору, добавил:

— И война так нескладно началась, а тут еще картинки всякие.

— А я сегодня всю ночь не мог сомкнуть глаз. Так и стоит передо мной жена Валя, а возле нее детишки. Под утро задремал. И во сне она опять возле меня, так ясно, отчетливо говорит: «Воюй лучше, Витя, бей крепче фашистов, а за меня, за ребят не беспокойся. Мы у тебя сильные...»

— Да, огромное горе свалилось на нас, — согласился я, — но мы должны выстоять. — И тут Виктор вдруг легонько толкнул меня в плечо и повеселевшим голосом спросил:

— Ну как, движок сменили на самолете?

— Давно.

— Со Стогниевым летишь?

— С ним.

— Мне бы хотелось еще слетать с тобой.

— Слетаем, да еще не раз.

— Добре, — сворачивая к своей стоянке, повеселевшим голосом сказал Скляренко. Подняв меховой воротник комбинезона, он быстро пошел к самолету.

По сигналу с КП смешанная девятка вылетела в расчетное время. Ее вел капитан Голубенков со штурманом Шведовским. День выдался погожий. В высоком небе легкими барашками проплывали облака. Перед вылетом ведущему звену было изменено задание. Оно должно было нанести удар по двинскому аэродрому, на котором, по данным воздушной разведки, села большая группа «мессеров». Перед летчиками ставилась задача: вывести из строя летное поле, уничтожить хотя бы часть самолетов.

Капитан Голубенков еще издали увидел аэродром, где на стоянках в тесных рядах стояло десятка два истребителей, а чуть дальше в кустарнике виднелось несколько брезентовых палаток. «Гады, расселись, словно у себя дома», — подумал капитан и тут же распорядился:

— Ведомым звеньям действовать самостоятельно! Штурман Шведовский доложил:

— Несколько «мессеров» произвели запуск, будут взлетать!

— Ударим по истребителям! — доворачивая звено на цель, крикнул Голубенков.

Несколько пар «мессершмиттов» успели взлететь, других же гитлеровских пилотов настигли фугасные и осколочные бомбы на взлете.

— Сделаем повторный заход, прочешем фрицев пулеметным огнем! — командует Голубенков.

В стороне от аэродрома звено развернулось и со снижением устремилось на стоянки. Рев моторов, треск пулеметных очередей — все слилось в единый грозный гул. На земле горят истребители, опрокидываются исковерканные автомашины, в панике мечутся по аэродрому гитлеровцы...

Два других звена пошли в район заданных целей. Старший лейтенант Борис Колесников со штурманом Сергеем Стешенко в плотном строю атаковали мотомехколонну, шедшую по шоссе Дегучай — Двинск. На большом участке дороги длинной цепочкой медленно движутся артиллерийские тягачи с орудиями и прислугой, легкие танкетки, автомашины, штабные автобусы и множество другой военной техники.

— Ударим в голову колонны! — приказал Колесников.

— Понятно! — ответил лейтенант Стешенко и, прильнув к прицелу, стал ждать приближения цели.

Противник открыл беспорядочный огонь из «эрликонов» и крупнокалиберных пулеметов. Но было поздно, бомбы уже рвались на дороге, в гуще скопления живой силы и. техники врага. Особенно отличился экипаж В. В. Уромова со штурманом Вячеславом Колчиным. Товарищи положили серию фугасок на шоссе. Прямым попаданием они уничтожили три танкетки и несколько автомашин.

И тут звено бомбардировщиков атаковали две пары вражеских истребителей. Стрелок-радист Колесникова старшина Петр Гребенцов, участник войны с белофиннами, награжденный в то время орденом Красного Знамени, первой очередью сбил один «мессер». Раненный в ногу, он вместе с другими стрелками продолжал отбиваться. Врагу удалось сильно повредить самолет лейтенанта Уромова. Был перебит трос управления триммером, разорвана покрышка одного колеса. При посадке на свой аэродром машину развернуло на 360 градусов. Благодаря высоким волевым качествам летчика и его мастерству удалось избежать аварии.

...Наконец в эфире раздался голос нашего командира звена старшего лейтенанта Михаила Привато:

— Внимание, впереди цель!

Мы уже видим на перегоне у небольшого полустанка два железнодорожных состава. Значит, работать будем по ним.

Враг встретил нас сильным огнем. В небе засверкали зловещие росчерки зенитных трасс. Выше нас, справа и слева вспыхивают оранжевые бутоны разрывов, по обшивке машины барабанят осколки.

«Только не промахнуться бы!» Нервы напряжены до предела, когда под огнем противника ведется боковая наводка и прицеливание. Навстречу, будто светлячки, летят строчки трассирующих пуль. Но, несмотря ни на что, штурман ведущего корабля старший лейтенант А. И. Герасимов командует, делает довороты на цель. Вот он нажал на кнопку, и из открытых люков нырнули первые бомбы. В этот момент и мы с Иваном Черненьким замкнули боевые кнопки. Прицельные данные оказались точными: на земле рвались вагоны, летели под откос платформы с техникой врага.

— Отлично, молодцы! — весело крикнул Григорий Стогниев.

Но радоваться было рано. На развороте вспыхнула машина Михаила Привато. Через минуту-другую в небе закачались два белых купола. «Ил», объятый пламенем, упал в лес.

Лавируя среди разрывов, мы быстро подстроились к самолету Скляренко и вместе продолжали разворот вправо. И тут неожиданно самолет Виктора сильно тряхнуло, его потянуло на нос, штурвал поддавался плохо. «Мог бы помочь Черненький — у него в кабине ручка управления», — подумал летчик. Но, глянув через открывшуюся шторку в полную дыма кабину штурмана, Скляренко понял; не может помочь ему Иван. Огромными усилиями летчик выровнял самолет и тут услышал голос стрелка-радиста Николая Ширченко:

— Нас атакуют истребители!

— Огонь по фашистам! — приказал Скляренко. Тут же старшина вместе со стрелком-радистом нашего самолета Алексеем Сарычевым стали отбиваться от наседавших «мессеров». Один из них как бы натолкнулся на светлую строчку ШКАСа и отвалил в сторону. Но другие стервятники продолжают атаковать. На крыле и фюзеляже самолета Скляренко появились зловещие языки пламени. Виктор, тревожно окликнув Ширченко, скомандовал: «Прыгать!» Но длинная очередь пулемета старшины внезапно оборвалась. В наушниках послышался невнятный крик...

После очередной вражеской атаки горящий бомбардировщик Скляренко снова входит в пике. Теперь у летчика не хватает усилий, чтобы вывести его в горизонтальный полет.

— Вести наблюдение за самолетом Скляренко! — властно произнес Стогниев.

Открыв крышки нижнего люка, я через остекление стал наблюдать за землей. Внизу лес, хуторки и снова лес — эта местность в 15–20 километрах севернее Двинска. Машина Виктора пронеслась над каким-то поселком, потом от нее отделился купол парашюта, а чуть дальше в воздух взметнулся столб огня и дыма.

— Самолет Скляренко взорвался, кто-то прыгнул с парашютом, — чужим голосом доложил я командиру.

— Сам видел все! — тихо ответил Стогниев и тут же твердо добавил: — Смотреть в оба за «мессерами», попытаемся уйти в облака.

Форсируя моторы, командир повел самолет вверх. Вскоре мы услышали тревожный голос Сарычева:

— За нами гонятся истребители!

— Не подпускать к самолету! — крикнул Стогниев. И тотчас ударил ШКАС стрелка-радиста. «Ил» словно встрепенулся, задрожал всем корпусом.

— Что, струсил, гад, отваливаешь! — на миг прекратив стрельбу, радостно кричит стрелок.

Но в этот момент сверху на нас устремился другой «мессер». Несмотря на огонь Сарычева, он сблизился с нашим бомбардировщиком и дал залповую очередь. Трассирующие пули дырявят фюзеляж, рвут обшивку крыльев. Послышался стон старшего сержанта:

— Я ранен...

Все-таки Стогниев выиграл у врага драгоценные секунды, успел войти в облака и уйти из-под огня противника.

Спросив у Сарычева о ранении, Стогниев участливо посоветовал:

— Потерпи, Алеша. Постараемся дотянуть до аэродрома.

Домой летели кратчайшим путем. Сарычев крепился, даже передал на КП несколько радиограмм о результатах боевой работы.

После приземления подрулили к командному пункту, где уже стояла санитарная машина. Мы бережно вытащили Сарычева из кабины и уложили на носилки. Ранение у Алексея оказалось тяжелым. Прощаясь, он сказал:

— За все спасибо, друзья! Я еще обязательно вернусь в родной полк.

Сарычева увезли в дивизионный госпиталь, а оттуда эвакуировали в тыл. И только через год вернулся старший сержант в часть. В его документах значилось: «Старший сержант Сарычев ограниченно годен к летной работе». Вначале его устроили в полковой радиоузел дежурным. А через месяц-другой он упросил командира полка, и ему разрешили занять место воздушного стрелка-радиста. И вновь Алексей вместе со своим экипажем стал летать в глубокий тыл врага на самые ответственные задания. За храбрость и мужество в боях с немецко-фашистскими захватчиками старший сержант Алексей Сарычев был награжден многими орденами и медалями.

На этом можно было бы и закончить рассказ о нашем первом вылете в район Двинска, если бы не одно обстоятельство.

Уже в наши дни, через тридцать два года, мы узнали некоторые подробности, связанные с гибелью экипажа В. К. Скляренко.

Красные следопыты нашли место падения самолета Виктора Скляренко. Вскоре юные патриоты отыскали и могилу отважного летчика. Как свидетельствуют местные жители, бомбардировщик упал в болото близ деревни Гранцовка, Калупского сельсовета. Недалеко от этого места приземлился и обгоревший летчик. Люди прибежали к нему на помощь, но он был уже мертв.

В годы Великой Отечественной войны погиб смертью героя и старший брат Виктора полковник Григорий Константинович Скляренко, который в молодости, будучи курсантом, нес охрану кабинета Владимира Ильича в Кремле...

Виктор Скляренко после окончания средней школы по комсомольской путевке был направлен в Харьковское военное авиационное училище, в 1937 году закончил его, тогда же стал коммунистом. Воевал на Карельском перешейке. Его семья — жена Валентина Ивановна с двумя маленькими ребятами — жила тогда в Кречевицах, неподалеку от Новгорода. Оставшись вдовой, вырастила детей. Оба сына получили высшее образование. Валентина Ивановна живет в Славянске, а младший брат Виктора — Николай Константинович — в Москве.

Так с помощью патриотов из даугавпилсской секции «Поиск» мы узнали о судьбе нашего однополчанина.

В июне 1974 года состоялся церемониал захоронения останков летчика Скляренко и увековечения его памяти. Почтить память Виктора Константиновича прибыли его однополчане и родные. Портреты Скляренко, штурмана Черненького и радиста Ширченко прикреплены к обелиску, воздвигнутому даугавпилсскими комсомольцами в поселке Науена погибшим летчикам 1-го дальнебомбардировочного корпуса.

Комсомольский поисковый отряд помог установить имена и других героев — летчиков С. Васильева и М. Кузнецова, штурманов Т. Гусева, З. Фенина и В. Чоловского, погибших 27 июня 1941 года. На обелиске, расположенном у шоссе напротив Науенской школы, пока одиннадцать фамилий. Но комсомольцы делают все, чтобы сделать достоянием истории подвиги авиаторов, павших смертью героя в боях за советскую Прибалтику.

...В первом вылете 27 июня 1-я и 3-я эскадрильи нашего полка в составе семи самолетов бомбардировали мотомехвойска противника на шоссе в районе Зарасая. Прямым попаданием бомб уничтожено несколько автомашин с живой силой врага, три тягача с орудиями и штабной автобус. Бомбардировщики были атакованы пятью «мессершмиттами». Самолет лейтенанта В. Л. Алексеева был сбит. Кто-то из экипажа выпрыгнул с парашютом. Самолет-разведчик В. М. Кайнова благополучно возвратился на свою базу.

Во втором полете полк в составе пятнадцати самолетов наносил бомбовые удары по танкам противника юго-западнее Двинска, на шоссе Коханово — Крупки. Уничтожено шесть танков, девять автомашин. В воздушном бою сбито три истребителя. На этот раз отличился комсомольский экипаж лейтенанта Николая Булыгина. Выполняя разведывательный полет над шоссе Ковно — Двинск, воздушные бойцы бомбами и огнем пулеметов уничтожили несколько автомашин с живой силой противника. Но и наш самолет при отходе от цели был атакован истребителями противника. Завязался неравный воздушный бой. Маскируясь в редкой кучовке, летчик стремился уйти от наседавшего врага. Стрелок-радист сержант Петр Титов отбивался от атакующих истребителей сверху, а сержант Никифор Кусенков прикрывал нижнюю полусферу.

Им удалось поджечь один вражеский самолет, попытавшийся подойти к бомбардировщику на близкое расстояние. Мужественный экипаж сумел уйти от преследования врага и прилететь на свой аэродром. Лейтенант Булыгин с помощью штурмана Николая Колесника благополучно посадил израненную машину. Техники обнаружили на самолете больше ста пробоин.

С каждым днем задачи, выполняемые бомбардировщиками, усложнялись. Эскадрильям подчас приходилось одновременно уничтожать танковые резервы противника, действовать по его железнодорожным коммуникациям, осуществлять воздушную разведку. Летный состав понимал, что для успешного выполнения заданий требуется не только смелость и решительность, но и умение, находчивость каждого экипажа.

Противник, овладев Двинском, быстро продвигался вперед по шоссейным дорогам на Резекне. Гитлеровцы поспешно строили переправы через Западную Двину.

В это время усилия 53-го и 200-го авиационных полков были направлены на уничтожение танков и мотомеханизированных войск, скопившихся на юго-западном берегу реки. Экипажам приходилось по два, а иногда и по три раза в день вылетать на задания.

Рано утром 30 июня эскадрильи Крюкова и Язькова, составленные из экипажей различных звеньев, вылетели для нанесения удара по скоплению вражеских войск северо-западнее Двинска. Группы скрытно подошли к цели. Экипажи быстро обнаружили наспех замаскированные танки, автомашины и артиллерию противника. Бомбардировщики тотчас встали на боевой курс. Прошло не больше минуты — и на головы фашистов полетели десятки фугасных и осколочных бомб. Удар был таким неожиданным, что гитлеровские зенитчики не успели открыть огонь. Успешно действовали в этом налете звенья лейтенантов Н. М. Калинина, В. М. Кайнова и С. А. Карымова. Прямым попаданием бомб они сожгли четыре танка, уничтожили несколько автомашин с пехотой.

Перед экипажами нашей эскадрильи стояла другая задача. Нам было приказано разрушить переправу у города Екабпилса. Кажется, задача простая. Но как трудно ее выполнить! Ведь переправа, если на нее смотреть с тысячеметровой высоты, видится размером со спичку. И попробуй попасть в такую цель хотя бы одной бомбой!

Командование придавало нашему полету важное значение. Уничтожение переправы приостановит на некоторое время продвижение фашистов. Было решено на внутренние держатели кораблей подвесить по шесть стокилограммовых фугасных бомб, на внешние — по два РРАБа (ротативно-рассеивающие авиабомбы). Это были толстые каплеобразные бочки, начиненные множеством мелких бомбочек фугасного или осколочного действия. В задней части этой внушительной бомбы монтировался специальный стабилизатор в виде гребного винта. Предварительно оружейники делали надрез на боковых ободьях. Сброшенная с самолета бомба тотчас же начинала быстро вращаться. Уложенные внутри мелкие бомбы, развивая центробежную силу, начинали давить изнутри на оболочку РРАБа. С оглушительным воем летела к земле такая бомба. В какой-то момент, не выдержав давления, лопались надрезанные ободья, оболочка распадалась и освобожденная начинка разлеталась, накрывая большую площадь.

Вскоре наша эскадрилья, ведомая старшим лейтенантом Николаем Ленькиным со штурманом Вениамином Рочевым, поднялась в воздух и пошла по заданному маршруту. Погода на этот раз была сравнительно устойчивой: облачность высокая, с большими разрывами, видимость хорошая. Как и раньше, я лечу с Григорием Стогниевым. Еще издали мы заметили город. Вскоре под нами поперек курса легла широкая река. Быстро выходим в заданный район. Но где же переправа? Все внимание обнаружению цели...

Вдруг ведущее звено вошло в энергичный разворот. Мы, ведомые звенья, повторяем маневр. А уже через несколько секунд с самолета Ленькина посыпались ротативно-рассеивающие авиабомбы. По еле заметной полоске переправы наспех прицелились и штурманы других звеньев. И какая досада! Сотни осколочных бомб весом до пяти килограммов падали с перелетом левее цели. Правда, значительная часть их рвалась на берегу в гуще автомашин. Это, конечно, неплохо. Но ведь перед эскадрильей стоит другая задача!

— Еще заход! — подал сигнал Ленькин.

Мы развернулись в стороне от цели. Ввели поправку в курс на боковой ветер. И снова в колонне звеньев на хорошей скорости зашли на переправу. К этому моменту противник несколько оправился и встретил нас сильным зенитным огнем. Проклятые «эрликоны» мешают хорошо прицелиться. Серии бомб с внутренних держателей опять легли с перелетом. Теперь они рвались больше в воде и на противоположном берегу, на окраине населенного пункта, откуда вели огонь зенитчики.

— Переправа цела! — доложил наш новый воздушный стрелок-радист Н. М. Суббота.

— Видно, не доросли еще... Черт! — зло выругался Стогниев.

«Мосты, переправы, корабли в море редко кому из летчиков удавалось уничтожить с первого удара, — мысленно возразил я командиру, — да еще таким малым количеством экипажей». Мы летели весь путь до аэродрома молча. После посадки пошли на командный пункт доложить о результатах вылета. По дороге я не удержался и ответил Стогниеву на его брошенную в полете фразу:

— Ты, Григорий, может, и прав, что мы не доросли до того, чтоб с ходу разрушать переправы. Но разве можно ее разбить таким малым нарядом самолетов?

Стогниев посмотрел мне в глаза и медленно, подчеркивая каждое слово, ответил:

— Если другого выхода нет — можно!

На вопрос же подполковника Поручаева, что надо сделать, чтобы уничтожить переправу, Стогниев, не задумываясь, сказал:

— Лучше подготовиться на земле, — и, посмотрев в мою сторону, добавил: — Увеличить наряд самолетов.

Командование приняло решение — произвести повторный удар по переправе. Мы стартовали с аэродрома двумя смешанными девятками; во главе нашей эскадрильи опять был старший лейтенант Ленькин, замыкающей шла эскадрилья капитана Голубенкова. Весь маршрут до цели проходил спокойно. Ветер был попутный, и мы сравнительно быстро долетели до Екабпилса. Здесь шли бои. Город горел, густой дым поднимался вверх.

Вскоре на пригорке показался хутор. Отсюда должен начаться штурм вражеской переправы. От хутора до цели двадцать километров, несколько минут полета. За это время мы должны перестроиться в колонну звеньев, уточнить прицельные данные для сбрасывания ротативно-рассеивающих бомб. Все это должно быть выполнено точно и быстро.

И вот с флагманского самолета поступила команда:

— Боевой!

Звенья одно за другим устремились в направлении к переправе. Вскоре показалось ее темновато-серое полотно, по которому с небольшими интервалами двигались автомашины и другая военная техника.

— Сброс! — кричит Вениамин Рочев — штурман из экипажа Ленькина. И РРАБы полетели вниз со всех самолетов первого звена. Лопаются металлические пояса, аппараты раскрываются, и разлетаются бомбы. Вдогонку им летят бомбы второго, третьего... И тут же расчертили небо трассы зенитных снарядов.

— Переправа рушится! — доложил наш стрелок-радист сержант Николай Суббота.

— Спасибо, видим сами! — ответил Стогниев. Много бомб угодило в тот конец переправы, который крепился к левому берегу реки. Отчетливо было видно, как дыбились на воде понтоны, взлетали на воздух настилы, опрокидывались шедшие по ним машины. Но большая часть переправы, закрепленная на правом берегу, уцелела. И теперь ее несло по течению на середину русла, прибивало к берегу.

По заданию мы должны были сбросить бомбы с внутренних держателей по скоплению вражеской техники у переправы. Но теперь все менялось. Надо было любой ценой разрушить уцелевшую цепочку понтонов, иначе немцы очень скоро смогут восстановить переправу. Такое решение и принял старший лейтенант Ленькин.

И вот мы снова над целью. Открыли люки. Введены необходимые поправки, так как заход делаем против ветра. Несколько томительных секунд — и наши бомбы в клочья разнесли восточный конец переправы, вскопали берег, где немцы организовали заправку автомашин. Но и фашисты не дремали. Зенитчики встретили нас сильным огнем. Некоторые самолеты получили пробоины.

В последующие дни два полка нашей дивизии поддерживали с воздуха наземные войска, которые вели тяжелые бои на рубеже реки Западная Двина от Риги до Крустпилса и в районе Резекне. На этот раз в боях отличились экипажи летчиков Ивана Зуева, Алексея Провоторова, Сергея Молочкина, Николая Булыгина, Владимира Уромова, Михаила Тарасова. Метким бомбометанием они уничтожили несколько танков и автомашин с войсками противника, а их воздушные стрелки сбили три истребителя.