Прерванный рейс

8 января 1954 года наш самолет Ли-2 готовился к вылету. Правда, погода не благоприятствовала. Начался сильный снегопад, и появилась опасность обледенения при нахождении в облаках. Но даже это не могло омрачить нашего настроения. Еще накануне члены экипажа договорились совершить в Ленинграде экскурсию по историческим местам. Благо расписанием предусмотрен там двенадцатичасовой отдых.

Помимо груза (выполнялся грузовой рейс), мы должны были принять на борт пять пассажиров, а поэтому за тридцать минут до вылета я подрулил самолет к аэровокзалу.

Мы с Анатолием Калиничевым помогаем пассажирам разместиться в самолете. На первое кресло по правому борту садится молодая симпатичная женщина. Она ежится и недовольным тоном спрашивает:

— Почему у вас холодно?

Я разъясняю, что самолет отопляется в воздухе. Когда взлетим, сразу станет тепло.

За женщиной занимает место мужчина лет тридцати в кителе офицера ВВС, но без погон. «Очевидно, наш брат — авиатор, демобилизованный», — подумал я. В руках бывшего офицера небольшой чемоданчик.

Затем вошли еще двое солидных мужчин и, наконец, девушка лет семнадцати. Ее провожают родители — отец моряк, капитан 2 ранга, и мать. Отец шутит, обращаясь к дочери:

— Я тебе говорил, что летчики будут молодые. С ними не пропадешь.

Девушка смущается, краснеет. Последние рукопожатия, поцелуи. [136]

Мы занимаем свои места в пилотской кабине, запускаем двигатели и поднимаемся в воздух. Быстро скрылась за плотными облаками земля.

Сильный снегопад создает большие помехи радиоприему. Но хорошо, что благодаря стараниям бортмеханика Тимофея Ромашкина самолет очищен от снега и, даже когда летим между плотными слоями облаков, обледенения нет.

Тимофей установил наивыгоднейший режим наддува, отрегулировал работу винтов. Бортрадист Володя Гладков уже успел взять три контрольных пеленга, наладил связь с диспетчером аэропорта Ленинграда.

Тимофей говорит мне, что перед вылетом он провозился с очисткой самолета и не успел раздать пассажирам журналы. Попросил разрешения выйти в салон. Я разрешил вынести журналы.

Прошли поворотный пункт. Второй пилот Анатолий Калиничев записывает в бортжурнал пеленги и время пролета поворотного пункта. Я наблюдаю за воздухом. В этом районе мы должны разойтись со встречным самолетом, и по привычке хочется приветствовать его покачиванием крыльев.

Каждый занят своим делом. Никто из нас троих не заметил, как вернулся Тимофей, а вслед за ним, не дав закрыть дверь, в кабину вошел тот самый, похожий на авиатора. Только слышим вдруг резкую команду:

— Руки вверх!

Оборачиваюсь: сзади стоит пассажир в кителе и направляет на нас пистолет.

— Руки вверх! Выключить рацию! Включить автопилот! — приказывает он.

В голове стремительно проносятся разные мысли. «Неужели враг? А может, это злая, необдуманная шутка?»

Справа от человека в кителе появляется та женщина, с первого кресла, и тоже с пистолетом. Направляет его в нашу сторону. Сомнений больше нет — это враги. Но что делать? Оружия у нас нет, ведь мы мирные труженики воздушных дорог. Тем более, произошло все так неожиданно. [137]

Нужно выиграть время. Приходится поднять руки. Угнать самолет за границу мы, конечно, не дадим. На этот счет решение уже принято. Я сумею его выполнить даже со связанными руками. Небольшое движение ногой и стоп-краны будут подняты, двигатели заглохнут. Правда, внизу лес и мало шансов спасти самолет.

Калиничев спрашивает вполголоса:

— Командир, что делать?

— Пока смотри! Выждем подходящий момент и бросимся на него.

— Молчать! — кричит «авиатор».

Пока что мы с Толей предпринять ничего не можем. Враг далеко, и нам неудобно выбраться из кресел, к тому же мешают меховые куртки, которые мы еще не успели снять. В лучшем положении для броска находятся Володя и Тимофей, но на них в упор смотрят два пистолета.

Мы выжидаем, а диверсант взял пистолет у женщины, Володе приказал повернуться спиной. Соучастница достала шнур, напоминающий парашютные стропы, и стала связывать ему руки.

Теперь Тимофей может, выбрав минуту, броситься на мужчину. Это он понимает и зорко следит за всеми движениями врага. И не только за движениями, а и за взглядом. Конечно, Тимофею понятно, что, напав первым, он примет на себя огонь.

Все напряжены, в том числе и диверсант. Вот он перевел взгляд на Володю, чтобы посмотреть, как идут дела у соучастницы. Этого достаточно. Ромашкин бросается вперед. Женщина от удара падает, а мужчина, отскочив назад, стреляет из обоих пистолетов. Тимофею обожгло шею, висок, бок. Он медленно оседает на пол. Но на какое-то мгновение наш друг отвлек внимание «авиатора» на себя, и этого нам достаточно. Мы с Анатолием бросаемся на мужчину. Один пистолет, выбитый из его рук, отлетает в сторону. Анатолий схватил другой, а я стал заламывать диверсанту руку. И тут почувствовал, как дуло пистолета уперлось мне в бок. «Это смерть!» — проносится в мозгу. Обидно умирать, когда схватка почти выиграна. К счастью, выстрела нет. Видно с пистолетом что-то случилось. [138]

Володя участия в борьбе не принимает, он не может развязать себе руки. А женщина подозрительно ворочается, начинает подниматься. В руках у нее блеснул финский нож. Чтобы предупредить неожиданный удар нам в спину, Володя рванул шнур и, сорвав часть кожи, освободил руки. Всего несколько секунд потребовалось ему, чтобы обезоружить женщину. Теперь приготовленными для нас веревками, он стал связывать диверсантку.

А наши пассажиры спокойно сидят на своих местах. Они и не подозревают, что рядом, в кабине пилотов, разыгрывается кровавая драма.

Схватка подходит к концу. Противник понял, что борьбу проиграл. Общими усилиями мы с Анатолием вырвали второй пистолет, свалили диверсанта на пол.

Теперь надо помочь Ромашкину. Он потерял много крови. Осторожно приподняли его и усадили на кресло, стали перевязывать раны.

Я занял свое пилотское кресло. До Ленинграда еще далеко, а Тимофею нужна немедленная помощь. Принимаю решение прервать рейс и вернуться на базу. Выключаю автопилот, беру курс на свой аэродром. Впервые возвращаемся, не выполнив задания.

Начинаю снижение. Докладываю по радио о случившемся. Прошу вызвать скорую помощь и обеспечить мне безопасный подход к аэродрому. На земле приняли соответствующие меры. И вот мы приземляемся на том же летном поле, которое покинули всего 42 минуты назад. Медицинские работники бережно переносят Тимофея в санитарную машину. Диверсантов передаем работникам органов МГБ.

Так закончился наш прерванный рейс и последний полет бортмеханика Тимофея Терентьевича Ромашкина. Врачи не смогли спасти его, и на следующий день он скончался. Он пожертвовал своей жизнью и спас наши. За этот геройский подвиг Президиум Верховного Совета СССР посмертно присвоил ему звание Героя Советского Союза. [139]