Встреча с Ибрагим-беком
1
В августе 1920 года в Старой Бухаре вспыхнуло народное восстание и первый курултай{1} провозгласил Бухарскую республику. Эмир бухарский бежал в Афганистан.
Когда в 1924 году образовалась Таджикская республика, контрреволюционное басмачество, руководимое из-за кордона эмиром, повело ожесточенную борьбу против Советской власти. Один из главарей басмачества, матерый бандит Ибрагим-бек, дольше всех вел борьбу против таджикского народа. Последний набег банд Ибрагим-бека был направлен не только на срыв колхозного строительства, но и на попытку отторгнуть Таджикистан от Советского Союза, возродить там старые порядки.
В те далекие годы я служил в Средней Азии командиром звена 35-го отдельного авиаотряда. Летать мне довелось на одном из первенцев нашего отечественного самолетостроения — цельнометаллическом разведчике Р-3, созданном авиаконструктором А. Н. Туполевым.
Однажды, когда мы в звене занимались боевой подготовкой, в комнату вошел командир отряда Калюжный. Высокий, уже пожилой летчик, грудь которого украшал орден Красного Знамени, имел озабоченный вид.
— Только что получена шифровка, — приняв рапорт, заговорил он. — Опять банды Ибрагим-бека подходят к нашей границе. По имеющимся сведениям, Ибрагим ведет до трех тысяч конников. Басмачей теснят афганские войска, и это может заставить банду вступить на нашу землю. Пограничные части стоят наготове. [36] Но вы знаете, они малочисленны. Наш отряд должен помочь им.
Пробежав взглядом по нашим лицам и немного помедлив, Калюжный обратился ко мне.
— Вам надлежит вылететь в Куляб. Там поступите в распоряжение командира кавалерийского полка. Будет трудно, пришлем помощь. Поэтому выясните в Кулябе наличие горючего и боеприпасов...
Уже через несколько часов мы с летчиком-наблюдателем Абдурахмановым были в воздухе. Бурный Вахш, горы Гули-зиндан, зеленые долины и вечные ледники на горных хребтах сейчас не привлекали внимания своей девственной красотой. Мысли были там, у границы, где предстояло летать. Каковы-то там условия? Справимся ли с задачей?
Но вот и Куляб. Маленький, узкий аэродром, покрытый роскошной весенней травой, вытянулся ярким зеленым ковром. А сесть на него нельзя — летное поле занято стадом. Только когда кавалеристы, приехавшие нас встречать, разогнали коров, мы смогли приземлиться.
Несколько бойцов остались охранять самолет, а с остальными мы уехали в штаб. Командир полка приказал назавтра быть готовыми к разведывательному полету.
Новый день оказался пасмурным. Я встал на рассвете, опробовал мотор. Он сыпал искры в редеющий мрак и неистовым ревом будил спящие горы.
Вскоре на аэродром приехал начальник штаба полка. Он был явно встревожен.
— Получено сообщение, что южнее Чубека ночью перешла границу большая банда. Вы должны найти ее и навести на басмачей наш отряд...
Горизонт спрятался в туманной дымке. Подняться выше 800 метров не удалось — не позволила густая серая облачность.
Но нам повезло. Уже недалеко от зимовки Ак-Джар на равнине заметили большую группу конников. Когда подлетели ближе, разглядели, что все они одеты в цветные халаты, вооружены карабинами или винтовками, сбоку у каждого болтается сабля. Я прикинул — бандитов не меньше пятисот!
Некоторое время мы кружили над всадниками, [37] стараясь лучше определить их вооружение и численность. При этом приходилось терпеть обстрел. Потом я убрал газ и стал круто снижаться.
— Стреляй! — крикнул Абдурахманову.
Сделав несколько заходов и израсходовав патроны, легли на обратный курс. По пути обнаружили наш кавалерийский отряд и сбросили ему вымпел с координатами банды.
Отдохнуть после полета не удалось. Как только приземлились, сразу же получили приказ вылетать на бомбежку басмачей.
Оружейных мастеров с нами не было. Снаряжать и подвешивать бомбы пришлось самим. По пути к артскладу я спрашиваю летнаба:
— Товарищ Мамаджан, а ты знаешь, как подвешивать бомбы?
— Нет. Мне этого делать не приходилось.
— Мне тоже, — признался я.
Мы не очень уверенно стали вскрывать ящики. Но, взяв в руки взрыватель и взглянув на бомбу, я как-то сразу понял суть зарядки.
— Не горюй, Мамаджан. Бери отвертку, вывертывай в бомбах крышки. А я буду вставлять взрыватели.
Снарядить бомбы было еще полдела. Труднее оказалось подвешивать их. Но, повозившись, справились и с этим.
И вот мы уже опять в воздухе. Банда двигалась по дороге в горы, и наш самолет настиг ее довольно быстро.
Отбомбились в самую гущу басмачей, и длинная их колонна разорвалась в двух местах. Снизившись, мы стали носиться над ней. То Абдурахманов стрелял из турельного пулемета, то я пикировал, посылая пули через винт.
Вскоре кончились патроны. Это охладило наш пыл и заставило возвратиться к себе.
Погода окончательно испортилась, но это не остановило нас. Быстро снарядившись, вылетели вновь. Правда, на этот раз, как ни спешили, банду разыскали не сразу. Мешали и грязные лохмотья облаков, укутавшие горы, и стлавшийся по земле туман, и мелкий дождь, бивший в козырек кабины.
Полет едва не закончился трагически. Особенно [38] досаждал нам дождь, который, как иголками, беспощадно колол лицо. Мы больше смотрели вниз, стремясь сквозь туман и сетку дождя разглядеть землю, и мало обращали внимания на то, что делается впереди. Совсем не заметили, как прямо перед носом самолета выросла темная громада скалы.
«Неужели все?!» — мелькнуло в голове.
Действуя бессознательно, ожидая страшного удара, я все же дал полный газ и рванул на себя ручку управления. На какую-то долю секунды самолет завис в густых облаках. Тут же отдал ручку от себя и вошел в разворот влево. Каким-то чудом самолет спасся от верной гибели.
Сбавив газ, полетел по прямой. Постепенно облака стали реже, и тут внизу, в ущелье, мы заметили разноцветную ленту всадников. Бандиты торопливо уходили.
Полет все еще был нервным. Требовалось большое внимание, чтобы лавировать между скал и облаков. Но мы бомбили и бомбили.
Дождь усилился, самолет снова стали окутывать космы волочившихся по земле мокрых облаков. Мы потеряли банду из виду, даже земля и горы проглядывались с трудом. Оставалось подумать о том, как бы добраться до аэродрома...
На следующий день нам в помощь прилетели еще два самолета. Один из них пилотировал Калюжный.
На очередную бомбежку вылетели к вечеру всем звеном. Шли над теми местами, где в первый раз были замечены басмачи, где кипел второй бой и где в третьем бою мы чуть не врезались в скалу. В горах Джиланы-тау, на дороге к перевалу Юкары-бульен, замечаем выложенный на земле знак «Т» и наш отряд, идущий по пятам басмачей.
Немного дальше на вершине слабо освещенного хребта мелькнули два — три цветных халата и тут же исчезли. Разойдясь, мы начали поиски банды. А закатное солнце, бросая красные косые лучи, затрудняло наблюдение.
На этот раз со мной летит подвижный, энергичный, всегда жизнерадостный летнаб Кузнецов. Он высовывается из кабины то с левого, то с правого борта и пытливым взглядом обшаривает склоны гор. [39]
Сделав большой круг, снова подлетаем к перевалу, при этом немного снижаемся. В тени каменных глыб и оврагов замечаем пестрые халаты басмачей.
Чтобы привлечь внимание двух других самолетов, летавших над долиной, энергично покачиваю машину с крыла на крыло. Но там, видимо, увлечены поисками и моих сигналов не замечают. Между тем солнце садится все ниже, и нам дорога каждая минута.
— Сбросим бомбу, — предложил я Кузнецову. — Тогда они и увидят.
Действительно, после первого же взрыва Калюжный и другой летчик подтянулись к нам и тоже стали бомбить. Горы ожили и запестрели частыми белыми дымками ответных выстрелов. Завязался бой!
Пролетая над восточным склоном гор, я заметил сверкавший в тени сноп огоньков. Это басмачей обстреливал пулемет нашего кавалерийского отряда...
Поредевшая банда из-под Куляба ушла, и наше звено отозвали. Но как только мы возвратились в Душанбе, снова начали поступать тревожные сведения о банде Ибрагим-бека. Оказывается, она переправилась через Вахш, проскочила мимо Яванского гарнизона и направилась в Локайскую долину.
Ибрагим-бек решил втянуть в вооруженную борьбу весь Таджикистан. Его «кровавые агитаторы» убийствами и грабежами терроризировали население, пытаясь силой поднять народ на «священную войну против неверных».
Нам опять пришлось действовать против Ибрагим-бека. Как-то утром мне поручили разведать басмачей в районе реки Вахша и горы Сарсаряк. Я был рад, что лечу с летчиком-наблюдателем Бобровым. Это был прекрасный стрелок и очень скромный человек. Мы с ним крепко дружили.
Получив старт, взлетели. Я сразу стал набирать высоту, стремясь быстрее перевалить через горы.
Вместе с нами поднялось и солнце. Когда мы пролетали над бурным Вахшем, оно бросило в утреннюю дымку свои первые лучи, как бы пытаясь скрасить мрачный вид глубокого ущелья. [40]
Без солнца было плохо, а сейчас стало еще хуже. Овраги, ложбины и ущелья совсем скрылись в длинных тенях гор. Рассмотреть, что делалось в глубине их, чрезвычайно трудно. Под нами изредка мелькали стада овец, небольшие кишлаки, безлюдные дороги и паутины горных троп.
Маршрут разведки подходил к концу. Я снизился и летел бреющим полетом, так, что видел тень нашего самолета, чертившую подножье горы Сарсаряк.
Под крылом промелькнул небольшой кишлак Якзык. Вблизи от него в одном из оврагов я заметил одинокого всадника.
Один всадник не должен бы вызвать подозрения. И все-таки я, чуть нажав ногой на педаль, направил самолет ближе к оврагу. Интересно посмотреть, что он там делает!
Подлетели ближе. Большая часть оврага тонула в тени, но, присмотревшись, мы заметили, что там притаилось около тридцати всадников.
— Басмачи! — воскликнул Бобров и схватился за пулемет.
Овраг был крут, и, чтобы дать летнабу возможность стрелять, мне пришлось войти в крутой вираж. Басмачи попались, как в мышеловку, и стали беспорядочно метаться по оврагу. В пылу боевого азарта, не обращая внимания на выстрелы басмачей, я снижался все ниже и ниже. Прошло немного времени, и на конях не осталось ни одного всадника, — пули разбросали их по оврагу.
На обратном пути, когда летели над кишлаком Якзык, Бобров показал мне на двух вышедших из кибитки людей. Спокойно, не обращая на нас внимания, они стали садиться на коней. Оружия у них заметно не было, но по богатым халатам легко было признать в них врагов. Ах, как хотелось послать туда несколько пуль! Жаль только, что стрелять в сторону населенных пунктов строжайше запрещено. Ведь мирное население кишлаков враждебно настроено по отношению к басмачам, и случайно убить вместо бандита мирного дехканина{2} было бы величайшим преступлением. Это могло вызвать реакцию населения против нас. [41]
Но каково же было наше огорчение, когда на следующий день стало известно, что в кишлаке Якзык мы видели Ибрагим-бека с помощником. Жители кишлака рассказывали нашим кавалеристам, что атаман басмачей наблюдал, как наш самолет расстреливал укрывшуюся в овраге шайку. Потом, когда мы, возвращаясь, снова пролетали над кишлаком, он как раз уезжал.
После этого несколько кавалерийских отрядов направились в горы Сарсаряк, чтобы очистить район от банд. Радостно встречало население наших бойцов — угощало лепешками, поило чаем, ухаживало за ранеными.
И во всех кишлаках, даже в тех, куда не доходили наши кавалеристы, дехкане поднимались на борьбу с басмачеством. Возникали многочисленные добровольческие отряды. Многим не хватало винтовок, тогда люди вооружались палками, откуда и пошло название таких отрядов — «краснопалочники».
2
Однажды вечером, в ожидании кино, мы расселись поблизости от палаток. Быстро, почти без сумерек, наступала темнота, в небе зажглись тысячи звезд.
— Товарищи, заходите в клуб! — пригласил комиссар отряда Груздев.
Мы вошли в большую палатку, где помещалась библиотека и всегда можно было найти свежую газету. Когда все собрались, Груздев сказал:
— Мы с командиром только что приехали из города. Там нам рассказали, как в Локае родичи встретили Ибрагим-бека. Вы, наверное, помните, когда он приходил под Душанбе...
Слушая комиссара, отчетливо представил себе ту тревожную ночь и разразившуюся тогда страшную грозу.
...Стоял густой мрак. Напуганный непогодой, притих кишлак Кок-таш. Не слышно звонкого лая кишлачных собак. Ни в одном доме не видно огней. Только молнии, раскалывая черное небо, вонзались в скалу, да раскаты грома потрясали горы. [42]
Вот тогда-то в кривые и безлюдные переулки Кок-таша въехало около сотни вооруженных всадников. Их шелковые халаты промокли, отяжелели. Хриплыми проклятиями и плетками подгоняли они измученных коней.
— Ишан-Исахан! Почему никто не встречает нас? Почему я не слышу ликования и не вижу людей? Разве не был послан гонец? — спросил всадник, ехавший впереди.
Спрошенный наклонил голову:
— Гонец был послан, повелитель! Измены и засады быть не может. Наши джигиты наводнили весь район. Но меня удивляет, что паршивый дождь мог помешать твоим рабам приветствовать тебя!
Вдруг заскрипели ворота, и из них вышли люди. Они приблизились к басмачам.
— Совет старейшин ждет тебя, Ибрагим-бек! Просим пожаловать в этот дом...
Два часа слушали родоначальники и седые старики речь Ибрагим-бека. По стенам бежали причудливые тени. В спертом воздухе медленно плыл табачный дым. Молча поглаживали старики свои белые бороды, и ни одна жилка на лицах не выдавала их мыслей.
Злобными угрозами закончил Ибрагим-бек свою речь. Устало, с достоинством опустился на ковер. Он был доволен произведенным впечатлением и, бросая по сторонам пренебрежительные взгляды, ждал покорного ответа.
Но молчали старейшины. Молчание становилось гнетущим.
— Мы выслушали тебя, Ибрагим-бек! — тихо и твердо сказал наконец один из стариков. — Ум и красота струились в твоих словах. Но наши уши тщетно ловили в них новое и не нашли. Ты пришел к нам со старыми речами, не спросив нас про жизнь и не узнав наших желаний. Ты требуешь от нас помощи, упрекаешь и даже грозишь. Но зачем тебе наша помощь, если ты силен и за тобой идут несметные войска? Почему ты пришел к нам крадучись, как волк, если дело твое правое? Об этом ты ничего не сказал. Я отвечу за тебя: бороться без народа с Советской властью ты не можешь и без народа ты не победишь. Витиевата была [43] твоя речь, но не убедила она нас. Скажу тебе наш ответ. В сердцах наших осталась только злая, горькая память о минувших годах. Народ не желает бороться с Советской властью, он узнал ее, привык к мирной жизни и не хочет больше крови. Незваным ты пришел в когда-то родные места. Ты стал чужим, и род за тобой не пойдет. Наше слово — слово отказа...
Громко треснула сломанная Ибрагим-беком рукоятка плети.
— Так решил совет старейшин? Кто думает иначе, пусть скажет! — Ибрагим-бек еле сдерживал душившую его злобу. С искрой надежды бежал его жгучий взгляд по лицам сидевших. Но никто не нарушил гробового молчания.
— Повелитель! — зашептал ему на ухо Ишан-Исахан. — Вели, и мы в муках прикончим эту свору старой падали...
— Ты безмозглый дурак! Этого делать нельзя. Народ тогда сразу пойдет против нас. А так, может, по одному обломаем старых ишаков...
Комиссар обвел взглядом лица слушателей.
— Туго пришлось Ибрагиму, — заканчивая свой рассказ, говорил он. — Не ждал басмач, что от него отвернется и его род, и весь Таджикистан. Часть ибрагимовских банд уже разбита. Близится полный разгром басмачества...
3
Прошел еще месяц горячих боев. Все реже и реже вылетали теперь наши самолеты.
Борьба заканчивалась. Без выстрелов, с белыми тряпками на винтовках бандиты складывали оружие. Они поняли, что дальнейшая борьба бесцельна, и стали сдаваться, несмотря на отчаянное противодействие своих главарей.
С каждым днем басмаческих банд оставалось все меньше. Только самые злобные и матерые курбаши со своими сильно поредевшими шайками бродили в глухих и безлюдных местах, скрываясь от народного гнева.
Наконец мы и вовсе возвратились в Ташкент. Жизнь вошла в свою будничную колею. Только что [44] закончившиеся бои казались чем-то далеким, давно минувшим.
Но однажды отряд взбудоражила весть.
Краснопалочники поймали Ибрагим-бека. Через час его привезут на самолете.
Едва в воздухе показались силуэты летящих машин, мы бросили работу. Всем хотелось посмотреть, что собой представляет бывший конокрад, оказавшийся самым злобным и коварным главарем басмачества.
Один за другим сели и медленно подрулили к комендантскому зданию два пассажирских самолета. Неслышно замерли винты моторов. В наступившей тишине щелкнули затворы кабин, и мягко распахнулись двери.
Спокойно, не торопясь, из самолетов вышли пограничники. Последним в дверях показался широкоплечий, чернобородый человек в ярком халате. Здоровой рукой он придерживал другую, висевшую на повязке.
Медленно шел Ибрагим-бек мимо летчиков и техников, исподлобья бросая по сторонам злобные взгляды. Он знал, что его песенка спета. Бесславно закончилась попытка отторгнуть Таджикистан от братской семьи советских народов. [45]