Тысяча танков в кулаке
Побеждать — значит предвидеть
Мзня познакомили с Павлом Алексеевичем Ротмистровым за два года до войны. Это было на берегу Черного моря, в Сочи. Ротмистров — невысокий человек с энергичным, волевым лицом и неторопливыми движениями. Был он тогда сухощав, не носил еще теперешних тяжелых, нависших над губами усов. Когда я впервые его увидел, на нем был белый штатский костюм. В то время он имел звание полковника и преподавал в военной академии. Не помню уж теперь точно, кто именно нас познакомил. Может быть, это был майор Петр Коломейцев, мой добрый товарищ по «Красной звезде», начальник отдела бронетанковых войск, или кто другой из военных.
Мы сидели с Ротмистровым на веранде известного в Сочи санатория для командиров нашей армии. Осветительной ракетой торчал шар солнца. В тяжелом, влажном воздухе, наплывая друг на друга, звенели обрывки мелодий. Кто-то удаленький выводил: «У самовара я и моя Маша». Его перебивал девичий голосок, простодушно уверявший: «Любимый город может спать спокойно...» Море было рядом. Его синяя громада швыряла белую пену вслед заносчивым глиссерам, словно стегала их березовыми розгами; вписывала зыбкий треугольник разведенной волны в корму веселых катеров; покачивала медлительный пароход на горизонте; шевелила серую полосу пляжей в накрапах разноцветных грибов; поднимала [282] и опускала прибрежные сады, здания. Казалось, все вокруг покачивается в такт мерному колыханию почти литого моря.
Мы шутили и, пересмеиваясь, рассматривали проходящую внизу по дорожке группу курортников, сплюснутых огромными широкополыми соломенными шляпами, похожими на мексиканские сомбреро.
— Ну-ка определите здесь танкодоступные направления, — неожиданно предложил Ротмистров, обводя рукой округу. Я отшутился. Он посмотрел на меня с притворной суровостью:
— А еще в «Красной звезде» работаете! Должны уметь ориентироваться на местности...
— Умею, — сказал я, — вон там павильон, пойдемте выпьем чего-нибудь прохладительного.
Мы сидели под тентом, пили сухое кисленькое винцо, перекидывались репликами, следили взглядом за стрелой асфальта, летящей к Хосте.
Сияющий, знающий себе цену день развесил перед нами легкие кружевные облака, зеленые глянцевито отчеканенные листья, дрожащую в воздухе паутинку, пронизал все это солнцем и самолюбиво искал свое отражение в море, в небе, в глазах хохочущих людей. Он все время прихорашивался — то сюда бросит снопик света, то туда, а то вдруг прикоснется к пуговке на чьем-то скромном платье и заставит ее засверкать так нестерпимо, что хоть глаза отводи. Мирный день на Кавказском побережье...
Внимание Ротмистрова привлек новый ажурный мост, недавно построенный на трассе.
— Красив, — сказал он, — легок, устойчив.
— Кстати о мостах, — откликнулся я. — Хотите, расскажу вам байку. Недавно слышал. Однажды молодого бойца послали разведать мост. Он вернулся и доложил: «Так что танки пройдут, пехота не пройдет». Командир удивился: «Почему так?» А тот отвечает: «Да там у моста злые собаки».
Ротмистров улыбнулся, а потом серьезно, с растяжкой сказал:
— Да, танки пройдут!
Беседа наша приняла серьезный характер. Как раз в это время в московской печати было опубликовано несколько статей Т. Кузнецова о танках. Мы и заговорили [283] о них. Мы знали, что Воениздат готовит к выпуску его книгу «Тактика танковых войск». Ротмистров заметил:
— Я вам скажу просто — танки нужно применять массированно, это аксиома, — помолчал и потом добавил: — И по возможности самостоятельно. Если будет война и мне придется в ней участвовать, наибольших результатов я добьюсь, командуя бригадой, корпусом, а еще лучше — армией. Это прекрасные инструменты для наступления. Тысяча танков в кулаке — вот мечта танкового начальника. С тараном такой силы на войне можно творить чудеса.
«Массированно и самостоятельно». Между тем именно в ту пору расформировывались механизированные танковые корпуса в нашей армии. Была ли эта губительная акция отголоском «разоблачения» Тухачевского и его сподвижников — представителей передовой советской науки, создававших теорию глубоких операций, или результатом других соображений — не знаю. Во всяком случае, знаменитые в Красной Армии осенние маневры второй половины тридцатых годов опирались на концепцию новых глубоких форм боя, массированное применение танков, мощные парашютные десанты. Все это потом было отброшено, и только в ходе войны мы вернулись к тому, что уже когда-то было освоено нашими войсками.
Старые военные хорошо знают, как все это происходило. Но хочется сказать еще несколько слов на эту тему, иначе многие читатели не поймут, почему слова полковника Ротмистрова произвели на меня тогда впечатление, запали в душу. Я помнил их всю войну, но до времени не мог, конечно, измерить глубину его соображений. Слова эти были прямым продолжением тех мыслей, что обуревали талантливых руководителей нашей армии, размышлявших о формах будущих сражений. О чем идет речь? Теперь, спустя много лет после войны, очень поучительно углубиться в научные труды и доклады Тухачевского. Читаешь их и думаешь: а ведь автор отчетливо представлял себе характер второй мировой войны. Такое проникновение в будущее — бесценное свойство военного деятеля. Тухачевский им обладал. Дар прозрения дала ему ленинская военная школа. [284]
Древняя военная истина гласит: «Побеждать — значит предвидеть». Но не такое это простое дело. Оно ничего общего не имеет с гаданием на кофейной гуще, как это делал перед началом походов главнокомандующий Франциска I, коннетабль Монморанси; раскладыванием карточных пасьянсов на манер кумира русской Вандеи Корнилова или генерала Куропаткина; составлением «долгосрочных» звездных гороскопов, на которые опасливо косился лысоватый генерал-полковник Йодль.
Хотя бы пунктирно наметить формы будущей войны — это и означает двигать вперед военную науку. А для этого нужно определить ведущие тенденции развития военной техники, выработать новые возможности ее применения, то есть обогатить или в корне изменить тактику и, наконец, найти столь гибкие схемы организации войск, чтобы с наибольшим эффектом использовать эти новые завоевания техники и тактики.
В период между двумя мировыми войнами не во всех странах нашлись такие люди, как Тухачевский. Не все видели далеко. Старый Черчилль пишет в своих мемуарах: «Ни во Франции, ни в Бельгии в достаточной мере не сознавали последствий того нового обстоятельства, что бронированные машины могли выдержать артиллерийский огонь и продвигаться по сотне миль в день».
Военная доктрина, основанная на полумистическом преклонении перед «линией Мажино», заранее обрекала Францию на поражение.
В тех же мемуарах сказано: «Авторитет престарелого маршала Петэна довлел над французской военной мыслью, закрывая дверь перед новыми идеями и развенчивая оружие, странно названное «наступательным».
Черчилль, конечно, прав.
Что касается танков, то вот штрихи из их истории в разных странах.
После первой мировой войны Англия сосредоточилась на строительстве легких танков. Почему? Ответ на этот вопрос неизменно поражает даже того, кому он уже известен. Легкие танки, естественно, обходились дешевле. А в «усмирительных» войнах внутри колоний, в карательных полицейских экспедициях против едва вооруженных племен, они были вполне пригодны — других не требовалось. Кроме того, легкий танк хорошо шел на [285] экспорт в слаборазвитые страны — недорог, а все-таки танк, для феодальных междоусобиц сойдет. И хотя англичанам нельзя приписывать недооценку танков, а все же характер вооружений британской армии и, следовательно, ее военная теория определялись в первую очередь колониальной политикой и внешней торговлей.
Гитлер это понимал.
Французские вариации на эту тему еще более интересны. Первая мировая война оставила Франции самый многочисленный в мире танковый парк — 4000 машин. Естественно, он устарел на другой же день после заключения мира. Это были легкие танки «рено» постройки 1916–1918 годов. Кто-то из военных руководителей предложил продать их на слом, пустить в переплавку и готовить новые конструкции. Министерство финансов запротестовало против такой расточительности. Что-нибудь одно — либо оборонительная линия, либо танки. Остановились на первом. «Реношки» кое-как модернизировали. Немало настроили и новых, но старье оставалось в военно-учебных центрах вплоть до 1940 года. Таким образом, французских танкистов готовили к той войне, какая уже давно закончилась. Стратеги Марианны по-прежнему видели в танках лишь средство усиления пехоты, не больше. Этот взгляд связал и конструкторов. Их заботила только броня машин — скорость и вооружение оставались на втором плане.
И это тоже понимал Гитлер.
Соединенные Штаты внесли в тактику танков непогрешимую категоричность, присущую «божественной субстанции» конгресса. С полей первой мировой войны они вывезли за океан твердую веру в то, что предназначение танков — отныне и вовеки — непосредственная поддержка пехоты, а раз так, значит, нужно придать этой вере силу закона и записать его на скрижалях акта о национальной обороне. Такой акт был принят в 1920 году и действовал двадцать лет. По точному смыслу его специального параграфа в американской армии запрещалась организация бронетанковых частей как отдельного рода войск. А за совершенствование танков отвечал начальник пехоты — в его аппарате существовала танковая комиссия. К лету 1940 года США имели в строю всего 300 старомодных танков.
И это знал Гитлер. [286]
Не знал он одного: что происходит в Советском Союзе.
Абвер — немецкая военная разведка. Ее первый отдел вел работу на территории других стран. Начальник этой службы, полковник Ганс Пикенброк, с огорчением жаловался своему шефу Канарису на трудности получения разведданных из России. Засланные туда люди не возвращаются, связь рвется. Оставалась информация, возникающая из чтения советской печати, опроса коммерсантов-путешественников и других приемов кабинетной разведки — «курочка клюет по зернышку». Многого она не давала.
А между тем у нас, в Советском Союзе, армия недаром ела свой хлеб.
На украинских и белорусских маневрах 1936 года концепции Тухачевского и его талантливых единомышленников, подготовленные работами Фрунзе, всем прошлым советских войск и их будущим предназначением, развернулись в блеске условно-боевых действий. Серия учений наглядно показала пути совершенствования нашего оперативно-тактического искусства. Из всех довоенных фильмов о войне наиболее приближен к тому реальному, что происходило после 22 июня 1941 года, хроникально-документальный фильм «Борьба за Киев», снятый на этих учениях.
Но я хочу сказать здесь о другом. На маневрах присутствовали военные делегации других стран (кстати, среди немецких представителей был молодой еще чин, впоследствии фельдмаршал Манштейн, битый уже в этом звании и корпусом Ротмистрова, принимавшим участие в отражении его попытки пробиться на выручку фон Паулюса). Маневры потрясли иностранных генералов и офицеров. Многое они увидели впервые в жизни: пехота и техника, падающие с неба, танкетки, сброшенные на парашютах, самостоятельные действия танков, мощные механизированные соединения, вводимые в прорыв.
Нет сомнения, кое-что следовало тогда показать иностранцам. Они долго занимались самогипнозом, внушали себе легенду о слабости Красной Армии, строили планы нападения на Советский Союз, считали так: стоит им только захотеть, как они придут, увидят и... [287] победят. Вот их и пригласили прийти и увидеть. А увидев, они изумились, задумались и стали почесывать затылки.
Все это достаточно хорошо известно, и можно легко себе представить, что именно маневры и отчеты о них нацистской военной миссии окончательно побудили гитлеровское руководство подготовить фальшивку о связи Тухачевского с немецким генштабом. Гитлер хотел погубить Тухачевского, группу талантливых советских военачальников. Он твердо ощущал их превосходство над его полководцами. Кто мог знать, что из почесывания фашистских генералов возникнет провокация, особенно страшная подозрительностью того, кому ее адресовали.
Напоминаю еще раз. Маневры происходили осенью 1936 года. Через два-три месяца фальшивка с помощью непричастного к ней Бенеша попала в руки Сталина и ускорила все, что, по существу, было предрешено. Тухачевский уже давно ощущал гнет опалы, судьба его висела на волоске, и теперь этот волосок оборвался... Начались судебные процессы военных, массовая чистка Красной Армии. Жертвами стали именно те, кто в первую очередь внушал страх гитлеровскому командованию. Пошло вспять многое из того, что двинул вперед Тухачевский. В те-то времена и были расформированы механизированные корпуса.
Говорили тогда и иное — будто отказ от крупных танковых соединений продиктован опытом войны в Испании. Но даже малоискушенные люди понимали: испанский плацдарм с его гористым рельефом, тяжелокаменными домами, как бы готовыми дотами, действительно требовал придания танков пехоте.
Но почему же этот опыт следовало считать универсальным для будущей войны?
Мои товарищи танкисты, когда заходила об этом речь, только пожимали плечами. Ротмистров же высказался прямо, недвусмысленно. Во всяком случае, на мой слух, слова его прозвучали смело и неожиданно, повторяю, они шли вразрез с тем, что тогда практически происходило в войсках.
Вскоре вышла в свет книжка Т. Кузнецова, рекомендованная начальствующему составу Красной Армии. А в ней было сказано, например, такое: «Средние и тяжелые танки применяются в составе общевойсковых соединений для прорыва сильно укрепленной оборонительной [288] полосы и атаки укрепленных районов противника. Формируемые из них танковые соединения предназначаются только для качественного усиления пехоты при выполнении ею указанных выше задач». Советская военная теория никогда после 1931–1933 годов не отказывалась от массированного использования танковых войск. И конечно, книгу Кузнецова нельзя было рассматривать как выражение наших официальных взглядов на роль и место танков, но, надеюсь, и невоенный читатель поймет: Ротмистров говорил тогда нечто совсем непохожее на такое наставление.
«Только для качественного усиления пехоты» — это одно, а «тысяча танков в кулаке» — это совсем другое.
В дни гражданской войны Павел Ротмистров был рядовым красноармейцем. О чем он тогда думал, о чем мечтал, не знаю. Вряд ли о танках. Тогда в Красной Армии их было так мало... В ту пору любимейшим родом войск защищавшейся революции была конница. Боевая романтика сопровождала ее походы. Буденновские всадники становились легендой.
Но не в эмоциях тут было дело.
Быстрые броски красной кавалерии, оперативное передвижение больших конных масс возродило маневр, утраченный на полях мировой войны, зарывшейся в окопы. Он был загнан в позиционный тупик. В действиях советской кавалерии жило предощущение будущих оперативно-тактических форм борьбы, бурной мобильности войск. Армия молодой республики ждала новой техники, чтобы на ее основе реализовать накопленный опыт, создать возможность маневра в условиях войны машинного периода.
Когда наступили мирные дни, молодой Ротмистров разделил судьбу многих способных бойцов того времени. Он поехал в Москву учиться. Годы, проведенные в аудиториях и научных кабинетах, дали ему военно-теоретическую подготовку. Высшее военное образование Павел Ротмистров получил в общевойсковой академии. Думал ли он тогда о бронированной кавалерии наших дней, о танках — тоже не знаю. Как бы там ни было, после академии он служил на Дальнем Востоке, в штабе ОКДВА и командиром стрелкового полка, а вот вернувшись снова [289] в Москву, стал преподавать в Военной академии механизации и моторизации. Вскоре после нашего знакомства в Сочи Павел Алексеевич Ротмистров напечатал в «Красной звезде» статью под названием «Танки при прорыве укрепленной полосы».
Автор предложил свой метод танковой атаки, обещающий подавление обороны противника на всю глубину. И опять-таки мысль о самостоятельности танков не оставляла Ротмистрова. Разумеется, «богу — богово», и он полностью отдает должное взаимодействию, но ведь и «кесарю — кесарево», а следовательно, нельзя надеяться только на помощь других родов войск. Нужно самим... Вот это «нужно самим» — лейтмотив рассуждений Ротмистрова уже в то время. Может даже показаться, что кое-где автор говорит о взаимодействии формально, отдавая дань святой заповеди боя. Вроде бы он обкладывает подушками что-то колючее, острое. Что именно? Да все то же — идею самостоятельного и массированного применения танков. Пусть не поймут меня так, будто идею эту я приписываю одному Ротмистрову. Однако же последовательность его в ревностной ее защите несомненна.
Любопытно, что в этой же статье прозвучали отголоски давней тоски танкистов по совершенной машине. Они уже выросли из коротких штанишек бесчисленных модификаций древних образцов. Неуклюжие бронтозавры первой мировой войны родили множество переходных моделей, но техника еще сдерживала тактику. Нужен был рывок инженерной мысли...
В самом конце статьи Ротмистров писал: «Необходима особо сильная машина, которая смогла бы без особых трудностей оставить за собой обычные противотанковые препятствия и сокрушить любые огневые средства врага, не боясь даже огня 75-мм пушки».
Вот какой танк давно уже снился по ночам танкистам.
А в это самое время как раз и была принята на вооружение нашей армии знаменитая «тридцатьчетверка». Она, собственно, и проложила новый курс в мировом танкостроении. В этой грозной красавице с классическими формами впервые наиболее правильно определилось сочетание огня, брони и маневра, то есть, говоря иначе, вооружения, противоснарядного покрытия и подвижности.
К концу войны особенно понятными стали чувства [290] еще довоенных танкистов, жаждавших получить в свои руки такую машину, как «тридцатьчетверка».
И вот она живет, дышит маслянистым жаром, стреляет...
Как ни орал Гитлер на министра вооружений Шпеера, как ни пыхтели немецкие конструкторы, а ничего равного ей создать не смогли. Завистливо поглядывали на нее и наши союзники.
Т-34 оставался наилучшим средним танком второй мировой войны от первого ее дня до последнего. Вот только маловато их было к 22 июня 1941 года...
Из боевой биографии
В жизни Ротмистрова отразились многие этапы биографии нашей армии. Он принимал участие в советско-финской кампании 1939 года, потом снова возвратился в академию, а в 1940 году опять ушел на службу в войска. В этом человеке счастливо сочетались качества теоретика, ученого, получившего степень кандидата военных наук, с достоинствами строевого офицера, неутомимо изучавшего войсковой организм в действии. Он проходил путь, по которому, подобно ему, шли сотни и сотни советских офицеров. Это была советская школа военного совершенствования.
В войну с гитлеровской Германией Ротмистров вступил начальником штаба корпуса. А хмурой осенью тяжкого сорок первого года он стал командовать танковой бригадой. Ее действия вскоре стали заметными на фронте, и как-то меня попросили написать о них для прессы союзников. Я сделал это тем более охотно, что, встречая имя Ротмистрова в сводках Совинформбюро, неизменно уносился мыслями к тому жарко-дремотному дню в Сочи, когда в далеких черно-рваных тучах, клубившихся на горизонте, в отдаленном гуле еще только накапливалась страшная гроза, громом и молниями забушевавшая над нашей землей.
Я собрал для статьи материалы — политдонесения, газетные зарисовки, разговаривал с танкистами. И, чем глубже вникал в действия бригады, тем отчетливее обнаруживал в них характер ее командира. Во время войны [291] термин «боевые эпизоды» на лексиконе иных журналистов обозначал, и иногда справедливо, растрепанные репортажи, мало что дающие «уму и сердцу». Но тот, кто пытался осмыслить происходящее, находил в этих эпизодах многое, что складывалось в цельную картину боев, в существенные приметы процесса военного совершенствования нашей армии.
Итак, эпизоды боевой жизни бригады.
Была ночь. Танки двигались с потушенными фарами в район исходных позиций. Внезапность атаки — половина успеха. Но как сохранить в секрете направление удара, если гулко гудят в лесу моторы машин, скрежещут гусеницы? Как замаскировать звук?
— Снять глушители на тракторах! — приказал полковник Ротмистров.
Лес огласился страшным ревом. Шесть тракторов грохотали теперь сильнее, чем вся бригада. Их-то и пустили по ложному направлению. Тем временем бригада, двигаясь небольшими группами, сосредоточилась в назначенном месте. С рассветом она обрушилась на врага.
Военная хитрость Ротмистрова принесла плоды. Немцы всю ночь готовились встретить наши танки с той стороны, откуда доносился звук рычащих тракторов, и жестоко просчитались. Танкисты опрокинули и погнали неприятеля, давя его гусеницами, расстреливая из пушек и пулеметов. Несколько дней подряд непрерывно шли бои. Ротмистров сорвал планы немецкого командования, заставил противника перейти к обороне, сковал его, вынудил неподвижно сидеть на этом участке и покорно ждать момента, когда наши войска перейдут в контрнаступление.
Крупные соединения немецкой авиации стали охотиться за уже знаменитой танковой бригадой. Немецкие самолеты рыскали над лесами. Однажды им посчастливилось. Они обнаружили бригаду в пору, когда она только что вышла из боя и сосредоточилась в низкорослой роще, в двух-трех километрах от передовых позиций. Разведывательная «рама» покружилась над рощицей, сделала свое дело и улетела — сбить ее не удалось. Теперь следовало ожидать бомбардировщиков. Ротмистров понимал, что десятки «юнкерсов», вызванные «рамой» по радио, уже летят к этому месту, чтобы бомбить его машины. А за высотой, по данным разведки, стояли немецкие [292] танки, готовые перейти в атаку после налета авиации и довершить разгром бригады.
Но и на этот раз немцы просчитались. Ротмистров опять перехитрил их. Его приказы были короткими и точными. И вот вместо того чтобы бежать в щели, прятаться от немецкой авиации, танкисты стали торопливо заводить машины. Лес загудел. Сухо затрещали березки, плотно прижимаемые к земле тяжелыми гусеницами. Бронированные машины выползли на открытую местность и с ходу выстроились в боевой порядок. «Вперед» — выброшен сигнал с командирской машины. И бригада пошла на вражеские позиции — туда, где стояли немецкие танки. Завязался бой. Перемешались свои и чужие машины. Немецкие летчики растерянно носились над полем боя. Им не удалось сбросить ни одной бомбы. Они не могли этого сделать без риска поразить свои же танки. Вскоре «юнкерсов» отогнали наши истребители. Тем временем танковая бригада, уничтожив большое количество немецкой техники и живой силы, вышла из боя, сделала бросок и скрылась в густом лесу.
Мощным налетом опрокинуть противника, а затем использовать всю свою подвижность, чтобы расчленить его силы, окружить их и уничтожить по частям — такова любимая формула ведения боя Ротмистрова. Тактику тарана, дробления и окружения неприятельских сил он осуществлял с большим мастерством.
Высокая огневая культура — неизменная особенность соединений, которыми командовал Ротмистров.
В прекрасных сказаниях и поэмах запечатлена любовь к женщине. Существуют целые трактаты о страсти, утоляемой соком виноградной лозы. Прославлена любовь человека к природе и искусству. Но в тематических каталогах самых крупных книгохранилищ мира вы не найдете названий книг, посвященных любви к стрельбе танков с ходу. Между тем речь идет именно о любви, а не о чем-либо ином. Не все аксиомы стали ими сразу. Осенью 1942 года приказ наркома обороны сурово изобличал тех, кто ограничивается «прицельной стрельбой с коротких остановок». Неподвижный танк — желанная и легко доступная цель для врага, и, конечно, теперь среди танкистов вряд ли найдутся противники стрельбы с ходу. Можно признавать преимущества такого способа ведения огня, видеть его эффективность, внедрять его в практику. [293]
Да, но, кроме того, его можно еще и любить. Ротмистров — страстный сторонник самой интенсивной стрельбы с ходу, и его подчиненным всех степеней приходилось учиться законам этой боевой страсти. Такая любовь не может быть прихотью. Конечно нет. Ее плодом было сочетание огня и маневра. Вот что такое стрельба с ходу. Она придает атаке неотразимость.
В действующей армии военные таланты, пожалуй, заметнее, чем на мирных учениях. Война — суровый экзаменатор. Ход и результат боев быстро определяют, кто чего стоит. Военачальник кровно заинтересован в служебном продвижении способных офицеров всех степеней. Бывает так: хорош человек в должности командира батальона, управляет им умело, инициативно. Дали ему полк, но нет, не справляется, будто его подменили, другим стал. А между тем дело обстоит как раз наоборот. Человек остался прежним, а круг его деятельности изменился, и вертится он в этом кругу, как белка в колесе, а толку нет. Значит, пока его потолок — батальон, не пришло ему еще время двигаться дальше, невелики были его неиспользованные ресурсы.
Но бывает и иначе. Командует офицер батальоном, а внутренне уже перерос свое дело. И знания его, и сноровка, и склад характера, да, наконец, душа просят большего. Не увидеть этого, не понять — все равно что стреножить его: вроде бы и движется человек, да не во весь шаг. Война не дает возможности пройти мимо таких случаев. Она властно требует продвижения людей на уровень, соответствующий их возможностям. Природа войны горька и драматична. Неизбежные потери быстро открывают вакансии на любую ступень армейской иерархии не только тем, кто этого заслуживает, но и тем, кому бы надо еще повременить с повышением. Бои безжалостно сжимают обычные сроки выслуги, строго соблюдаемые в мирное время.
Болезни сердца фиксируются электрокардиограммой. Трещинка в металле — гамма-лучами, мечеными атомами. Радиоактивность — счетчиком Гейгера. А как определить достоинства офицера? Прежде всего, как уже сказано, его способностью управлять боем. Но и в этом окровавленном мериле возможен элемент случайного. [294]
Поставить надлежащего человека на надлежащее место — нелегкое искусство. Начальники типа генерала Горлова из пьесы А. Корнейчука «Фронт» так и не освоили его. К счастью, наша армия обладала всевидящим оком партии. Ход войны неумолимо потребовал бесстрашных талантов, людей, позволявших себе «сметь свое суждение иметь», и они не остались на задворках, были оценены по заслугам.
Ротмистров воевал талантливо. Действия его бригады получили признание вовремя. С бригады на корпус — это существенное изменение масштаба вождения войск, но его боевой почерк становился все более уверенным и отчетливым.
После окружения войск Паулюса на Волге немецкое командование сосредоточило ударную группировку с целью прорвать внешний фронт окружения, вытащить из «котла» на «свет божий» свои наглухо запертые, конвульсивно бьющиеся дивизии. Попытка наших войск сорвать этот план, раздробить кулак, занесенный гитлеровскими генералами, не имела успеха. Тогда к делу привлекли 7-й танковый корпус Ротмистрова. После личной рекогносцировки и изучения местности вместе с другими командирами Ротмистров предложил смелое решение: без артиллерийской подготовки, на рассвете, нанести внезапный удар с направления, откуда ранее наши не наступали.
Высшая инстанция не поддержала этого решения. Тогда-то в штаб корпуса и прибыл член Военного совета фронта Н. С. Хрущев. Он хотел вникнуть в положение на месте. Эта привычка Никиты Сергеевича теперь хорошо знакома во всем мире. На совещании Ротмистров доложил и аргументировал свое предложение, горячо поддержанное командирами бригад. Хрущеву понравилось решение командира корпуса. Оно было утверждено командованием фронта.
На исходные рубежи для атаки танки выдвинулись ночью, и, как только истаивающая мгла превратилась в серую дымку, машины двинулись к переднему краю обороны противника. Не открывать огонь до условленного сигнала — таков был строжайший приказ. Почти бесшумно ползли вперед «тридцатьчетверки». Ни свиста, ни грохота снарядов, ни желтого пламени выстрелов. В необычной тишине началась эта атака, и так она докатилась до первых рядов проволочного заграждения врага. Только в [295] этот момент противник обнаружил советские танки, и D небо взлетели его тревожные ракеты. Но их мерцание растворилось в страшном свете залпа дивизиона реактивных минометов, ударивших по основному узлу сопротивления немцев. Этот залп и был сигналом, поданным по команде командира корпуса с наблюдательного пункта, расположенного в восьмистах метрах от оборонительной линии противника.
Танки рванулись вперед, ведя огонь с ходу.
Через пятьдесят минут все было кончено. Танкисты захватили Рычковский, Верхне-Чирский и Ерецкий — центры сосредоточения сил противника. На наблюдательном пункте командира корпуса находился Н. С. Хрущев, следивший за всеми перипетиями атаки. После боя он объявил благодарность ее участникам.
В натуре Ротмистрова как танкового военачальника — смелость, решительность, расчет. Казалось бы, эти качества не являются феноменальными. Но на войне, где действует помимо твоей воли еще и воля противника, возникают знаменитые «трения», о которых говорил Клаузевиц. Между замыслом и исполнением — дистанция огромного размера. И свойства, о которых мы ведем сейчас речь, должны войти в плоть и кровь полководца, чтобы сломать все препятствия и вырвать победу. Ротмистров не боялся в нужных случаях пойти на риск, сделав при этом все возможное, чтобы гарантировать шансы на успех. Его боевые решения отличались творческим духом: в них четко выражалась основная идея боя. В переводе на обычный язык это означает: человек знает, чего он хочет. В этом сказывалась незаурядная способность Ротмистрова оценивать обстановку.
Что такое обстановка? На войне — почти все. Численность и вооружение войск — своих и противника. Местность — лес, равнина, горы, река, ее пойма, болото, естественное дефиле, инженерное оборудование рубежей. Сосед справа и слева. Возможности общевойскового взаимодействия. Общее положение на фронте. Моральные особенности личного состава именно тех частей или соединений, какие вам противостоят. Черты характера командующего группировкой противника. Наверное, я многого не досчитал здесь. Но вот что такое обстановка, хотя бы и вкратце.
Ротмистров тщательно изучал противника, с которым [296] ему предстояло столкнуться. Взвесив его сильные и слабые стороны, факторы — технические и психологические, он находил место, куда нужно нанести главный удар. В одном случае атака начиналась массированным огневым налетом артиллерии, минометов, после чего следовал удар танками. В другом — на противника внезапно обрушивалась лавина боевых машин, вслед за которыми быстро продвигалась мотопехота, закрепляя успех, достигнутый танками.
Никакого шаблона в применении танков! Как легко это сказать и как трудно осуществить.
Привычка тяготеет над сознанием людей — «так делали, так будем делать». Но консерватизм хорош при выборе галстука или, может быть, в еде, хотя к старости, говорят, не худо и отказаться от мясных супов, перейти к вегетарианской пище. На войне шаблон — губителен, он стоит жизней, ведет к поражению.
Полвека уже существуют танки. В мае 1915 года в облаке дыма первый русский танк «Вездеход» успешно совершил испытательный пробег, хотя и не вызвал интереса у командования царской армии. Сереньким сентябрьским днем 1916 года англичане впервые применили бронированные машины в боях с немцами на реке Сомме. Появление танка на свет божий было вызвано таким мощным средством обороны, как пулемет. Точнее: сплошной, укрепленный фронт, насыщенный автоматическим и полуавтоматическим оружием, задушил маневр. Война стала застойной. Танки — новый вид военной техники — взломали позиционные фронты.
Полвека им, а как поразительна эволюция их тактики! Нужно глубоко верить в боевую природу танков, обладать способностью творческого анализа боевого опыта, чтобы открывать их до времени не найденные возможности; находить их новые тактические ресурсы; видеть новые формы их взаимодействия в различных войсковых масштабах; разрабатывать наиболее эффективные способы их самостоятельных действий.
Ротмистров — один из тех, кто обладал этими качествами.
Однажды в редакции кто-то из военных авторов рассказал мне по секрету следующую историю. Случилось будто бы так, что по какому-то поводу Сталин принимал [297] генерал-лейтенанта Ротмистрова. И во время этой встречи Павел Алексеевич попросил якобы у Верховного тысячу танков для глубокого прорыва в Восточную Пруссию и сокрушительного рейда по тылам противника. То было тяжелое время: немцы находились в центральных областях России. Предложение, приписанное Ротмистрову, показалось нам головокружительно дерзким. Но с оперативно-стратегической точки зрения в случае успеха оно сулило огромные результаты — так мне, очевидно по неопытности, померещилось в то время: уж очень хотелось нашего наступления, хотя бы и такого фантастического. Я представил себе стратегические базы Восточной Пруссии под огнем наших танков, пылающие армейские склады, разрушенные заводы, перерезанные коммуникации, представил себе невозможность для фашистской авиации бомбить советские танки на улицах немецких городов и селений, представил себе оттяжку дивизий действующей армии Гитлера в фатерланд... Но будто бы Сталин отказал.
Долгое время я не знал, произошла ли на самом деле такая встреча, состоялся ли этот разговор. Здесь, очевидно, важно было другое. Само возникновение этого слуха отражало тогда боевую репутацию Ротмистрова в войсках. А я, подивившись тому, что мне рассказали, внезапно вспомнил жаркие Сочи, наш разговор с Павлом Алексеевичем за баллюстрадой санатория, его мечту о тысяче танков в одном кулаке, вспомнил и на какой-то период поверил в то, что услыхал.
Уже теперь, в наши дни, когда я однажды спросил у Павла Алексеевича, был ли такой разговор, такое его предложение, он даже возмутился, а потом, смеясь, сказал:
— В то время подобное предложение мог внести либо сумасшедший, либо авантюрист.
Весьма возможно, вся эта история была лишь трансформацией, весьма и весьма «вольным» пересказом того доподлинного события, какое послужило истоком формирования однородных танковых армий в наших войсках.
Однажды на исходе 1942 года Ротмистрова вызвали к командующему Южным фронтом Р. Я. Малиновскому и члену Военного совета Н. С. Хрущеву для обсуждения организационных форм танковых войск. Битва на Волге [298] убедительно показала преимущества их массированных действий.
Но как, по каким принципам следовало формировать танковые армии?
Танковые и механизированные корпуса тяготились бы одной упряжкой со стрелковыми дивизиями. Немоторизованные войска — такой в то время была пехота — гирей повисли бы на маневре танков. Таким образом, откристаллизовывалась идея танковых армий, однородных по своему составу.
Эти мысли зрели среди танкистов, и Ротмистров изложил их на совещании в штабе фронта уверенно и твердо. Взгляды, высказанные им, были одобрены. Н. С. Хрущев сказал, что позвонит в Ставку, попросит ознакомиться с насущными предложениями о создании танковых армий нового типа.
Через некоторое время Ротмистров выехал в Москву. И вскоре было принято решение о формировании 5-й гвардейской танковой армии. Ее командующим был назначен Павел Алексеевич Ротмистров.
Война — суровый судья — вынесла свое решение о танковых армиях. Они подхлестнули темпы наступательных операций, вывели их на большую глубину, облегчили маневр на окружение. Но и в оборону они влили новые силы, давая возможность наращивать ее глубину на угрожающих участках и служа инструментом для контрударов. Одним словом, принцип организационного массирования боевых машин, воплощенный в танковых армиях, оправдал себя целиком и полностью.
В Советской Армии и в мирное время, а в дни войны особенно, каждому офицеру открыта широкая дорога, ведущая его на самые высокие ступени военной лестницы. У нас не существует серьезных, непреодолимых преград, которые бы встали на пути талантливого офицера. Тот, кто горит желанием служить Родине, кто стремится к военному совершенствованию и делами доказывает свое воинское умение, тот будет замечен и достойно награжден. Не связи, не штабные интриги определяют положение советского офицера в армии, а действия, практические результаты его боевой деятельности. [299]
Именно с этой точки зрения и характерен путь Павла Алексеевича Ротмистрова.
В 1942 году правительство присвоило Ротмистрову звание генерал-майора. В том же году он стал генерал-лейтенантом. В 1943 году талантливый военачальник получает звание генерал-полковника, а в 1944 году его погоны украшаются звездой Маршала бронетанковык войск. Ошибется тот, кто подумает, что эта на первый взгляд головокружительная военная карьера представляет собой только личную судьбу Ротмистрова. Дело обстоит совсем не так. Путь его характерен для творческого роста командных кадров Советской Армии. Военная биография Главного маршала бронетанковых войск — ныне начальника Академии бронетанковых войск — позволяет судить о воинском характере советских офицеров, о качествах нашей военной школы. Многие черты его боевой жизни типичны для всего офицерского корпуса Советской Армии, ибо Ротмистров, как и тысячи других офицеров и генералов, плоть от плоти советского народа.
Спустя четверть века
Завеса времени отделяет нас от будущего. Дар исторического предвидения не распространяется на детали. Тогда, в 1939 году, я понимал: война не за горами, но не думал, что она так близка. Я знал: военный журналист выполнит свой долг до конца, но не рассчитывал на счастливый жребий, не надеялся уцелеть. Я не сомневался: каждый советский офицер может стать маршалом, но, разговаривая в Сочи с Ротмистровым, не предполагал, что именно его за поворотом годов ждет эта судьба.
Я гляжу на Главного маршала бронетанковых войск. Он сидит за столом вместе с нами, писателями-фронтовиками, на нашей традиционной встрече 9 мая в Доме литераторов. Трудно узнать в этом немного грузном, высоколобом, с поредевшей шевелюрой, с проницательными, чуть усталыми глазами человеке того худощавого полковника, с которым я разговаривал когда-то в Сочи. Двадцать пять лет прошло с той поры. [300]
Четверть века! Прогромыхала страшная, навязанная нам война и скорчилась, притихла в Берлине. День нашей победы над сильным и жестоким врагом пришпорил историю. Изменилась карта мира. Лагерь социализма расширил свои пределы. Его ненавистники строят новые козни. Но выросла советская военная сила, и новое ее, неотразимое оружие стоит на страже государственных интересов союза республик.
Я смотрю на Ротмистрова, на его седеющие усы, вспоминаю его боевых товарищей по войне, общую славу знаменитых танковых начальников — Федоренко, Рыбалко, Катукова, многих других — и думаю о танках. Да, время подтвердило: чем более крупными массами применялись танки, тем эффективней были их действия.
Танки — не тачанки. Если рассуждать теоретически, их роль еще далеко не сыграна. В атомной войне, которой грозят нам «бешеные», они могут занять свое место. Они стали подвижней, их огонь — сокрушительней, их броня — совершенней. Оперативное искусство, техника, организационные формы войск — такова триединая формула, утвержденная Энгельсом. Все ее слагаемые взаимообусловлены. Стратегия ядерной войны потребует новой тактики танков, их бурного маневра, молниеносного перемещения в пространстве.
Какие войска способны в самые сжатые сроки сосредоточиться на рубеже, мгновенно развернуться в боевой порядок, стремительно продвигаться на поле сражения, преодолевать районы атомных взрывов и местность, источающую радиоактивность? Танковые, механизированные войска. Их пробивная сила и относительная устойчивость перед средствами массового поражения противника дает им возможность при поддержке ракетно-ядерного оружия, во взаимодействии с авиацией успешно прорывать оборону и вести наступление.
Нужны ли танки в современной войне? Серьезная дискуссия по этому поводу на Западе пришла к положительному ответу. Но до сих пор еще в разных странах досужие публицисты, наивные теоретики и генералы без военного опыта продолжают высказывать на этот счет различные сомнения.
То, что в период между двумя войнами открылось немногим, теперь у нас, на родине современной тактики танков, ясно если не всем, то, во всяком случае, большинству. [301] Конечно же, танки — тот самый род сухопутных войск, который наиболее соответствует характеру будущей войны, если ее развяжет империализм. Танки будут господствовать в наземных сражениях. Неизбежный разрыв во времени между ядерным ударом и завершающим дело броском по суше могут сократить лишь танки и воздушные десанты, на земле — только танки. Ротмистров говорит об этом так:
— В современных наступательных операциях танковые войска явятся той силой, которая по проложенным ядерным оружием трассам будет устремляться к конечным целям задуманных операций в кратчайшие сроки.
Теперь вернемся к той незабываемой войне, к прямому продолжению нашего рассказа.
На фронте в 1943 году Павлу Алексеевичу Ротмистрову исполнилось сорок два года. 5-я гвардейская танковая армия, которой он командовал, находилась тогда в составе резервного Степного фронта. Ротмистров решил пригласить командиров к себе на ужин, отпраздновать день рождения. В большую палатку на лесной поляне возле Острогожска съехались генералы и офицеры — соратники его по Калининскому и Брянскому фронтам, по разгрому армии Манштейна, брошенной на прорыв внешнего фронта окружения злосчастной группировки Паулюса. Среди них были ветераны Отечественной войны и молодые офицеры-танкисты. Велико было изумление приглашенных, когда, войдя в палатку, они увидели на столе не праздничные яства, а карты с нанесенной на них боевой обстановкой.
Все это мало походило на именины. Давно, однако, замечено, что на первый взгляд загадочные явления имеют вполне реалистическую основу. На войне — особенно. Так было и в этот раз. Приглашение к именинам Ротмистров сделал 4 июля, а на следующий день он сам получил из штаба фронта предварительное распоряжение о предстоящем марше. Ротмистров тотчас же распорядился привести войска армии в полную боевую готовность. Он знал, что приказ на выступление получит 6 июля к исходу суток. Запахло серьезным делом, и он решил лично поставить боевые задачи командирам соединений. По расчетам времени не было лучшего срока для [302] такого оперативного совещания, чем тот, на который были назначены именины. Поэтому Ротмистров просто не стал их отменять. Армия готовилась к выступлению, а приглашение к именинам оставалось в силе. Чувство юмора, как известно, никогда не мешало человеку ни в одной из сфер его жизнедеятельности. Не вредит оно и военным, а примененное с тонким умыслом и к месту, действует и как элемент воинской психологии. Оказавшись в деловой, вместо праздничной, обстановке, генералы и офицеры, сдерживая улыбки, полностью оценили настроение своего командующего. Они испытывали те же чувства, зная, что наступают именинные дни всей нашей армии, начинается и на нашей улице большой праздник.
В палатке закипела работа. Командиры подошли к картам. Были поставлены боевые задачи, указаны маршруты движения и выданы их схемы. Все ознакомились с организацией служб регулирования и противовоздушной обороны. С особой силой Ротмистров предупредил: марш может привести к внезапному столкновению с противником и превратиться во встречное сражение.
А когда покончили с делом, в палатку подали трофейное шампанское. Командующий встал с бокалом в руке:
— Разрешите, товарищи, первый и последний тост произнести мне самому. Итак, сегодня мы выступаем на исходные рубежи. Наши танки вводятся в бой. Бокалы у всех налиты? Я предлагаю выпить за победу и вслед за тем прошу офицеров и генералов немедленно отбыть к своим частям и соединениям.
Той же ночью танки Ротмистрова двинулись к полю сражения, которое вошло в историю Отечественной войны кратким названием: битва на Курской дуге.
Под началом у Ротмистрова была та самая тысяча танков, о которой он когда-то мечтал. [303]