Мина
Около четырех часов к «Авроре» приблизился буксир «Русь» и что-то сигналил флажками; что именно — разобрать не успели, так как в это время с «Олега» стали кричать в рупор и семафорить: «Мина! Мина!» Впереди по левому борту наш курс пересекала мина...
«Олег» успел переложить руля, «Аврора» — нет. Все замерли на своих местах, глядя на приближавшуюся по поверхности воды мину. Нас спас хороший ход. Мину отбросило обратной волной, и все видели, как она прошла вдоль судна в двух саженях от левого борта. Мичман Терентьев кинулся наводить 75-миллиметровое орудие, чтобы расстрелять ее, но не успел.
За «Авророй» близко в кильватер шел «Мономах», прямо на мину. Предостережения с «Авроры» опоздали... Вот он ударил ее форштевнем, и мина, разрезанная пополам, пошла ко дну, не взорвавшись. Какой вздох облегчения вырвался из нашей груди!
Мина была уайтхедовская, короткая, с бронзовым зарядным отделением, с красными полосами на верхней части. Откуда она взялась, осталось неизвестным. Стрелял ли ею кто-нибудь именно по нам, или же она была выпущена миноносцами по «Суворову»? Не пустила ли ее, наконец, какая-нибудь из этих подозрительных джонок, шатавшихся по месту сражения?
Продолжение боя
Буксир «Русь», вероятно, держал сигнал: «Терплю бедствие». Вскоре после этого мы видели, как команда с него стала садиться в шлюпки, предварительно спустив на «Руси» флаг. Одна из шлюпок была тотчас же разбита снарядом, а уцелевшие люди, державшиеся за ее киль, подобраны «Анадырем».
Сама «Русь», упорно не желавшая тонуть, затонула от удара тарана «Анадыря», а «Урал» — от тарана «Мономаха».
В воде плавала масса выброшенных пустых гильз из-под 75-миллиметровых патронов. Они колыхались, точно тростник.
Часам к трем погода засвежела; развело крутую волну. На баке захлестывало. Люди стояли мокрые, продрогшие. [131]
Орудия батарейной палубы стало тоже захлестывать, и большинство их пришлось вывести [из действия] в самый разгар боя. Чтобы в батарейную палубу не попадала вода, надо было задраить полупортики, но не везде это можно было сделать: четыре полупортика были сильно разбиты, исковерканы и не закрывались. Через них свободно вкатывались каскады воды.
Что же тогда должно было твориться на наших несчастных броненосцах с их нижними батареями, чрезвычайно близко расположенными к воде уже по одному чертежу, а благодаря перегрузке углем — тем более?
Несмотря на ветер, мгла не рассеивалась, и очертания японских судов были по-прежнему полускрыты от нас. Повреждений на них что-то заметно не было, и пожаров было немного, в то время как наши суда пылали, как костры. В строю японцы держались, точно заколдованные. У нас же то одно, то другое судно выходило из строя, справлялось с повреждением и снова вступало.
Наш единственный дальномер Барра и Струда в самом начале боя был разбит на марсе; затем были перебиты и проводники, по которым передавались приказания из боевой рубки к циферблатам Гейслера.{72} Каждому плутонговому офицеру пришлось определять расстояние на глаз и стрелять, как Бог на душу положит. А пристрелка была плохая: не видно было наших попаданий в воду, и шабаш! Дальнее расстояние, подчас мгла, предательская окраска, мешавшая наводке, служили большим препятствием для нашей стрельбы; немало затемняли поле зрения высокие фонтаны при падении в воду японских снарядов, начиненных сильным взрывчатым веществом.
Опытный фехтовальщик учил неопытного, да еще, к тому же, вооруженного вместо острой рапиры старой, никуда не годной, заржавленной шпажонкой.
Все это время мы толклись почти на одном и том же месте; все был виден Котсу-Сима да Котсу-Сима, к которому усердно старались отжать нас японцы — на мины или на орудия береговых фортов.
Так как нашим крейсерам большей частью приходилось сражаться на контркурсах, то у нас бывали минуты передышки, когда можно было оправиться, вздохнуть свободнее. Броненосцы же сражались почти беспрерывно на параллельных курсах.
«Олегу», как головному флагманскому кораблю, доставалось больше, чем «Авроре». Вокруг него снаряды так и ложились. Но большая часть его орудий была защищена броневыми [132] казематами и башнями, в то время как на «Авроре» все было гладко, чистенько, на виду.
«Суворов», объятый дымом и пламенем, продолжал стоять на одном и том же месте. Вдруг он дал ход и двинулся, оставляя за собою вбок густое черное облако дыма. На следующем галсе «Аврора» увидала его уже вошедшим в строй и идущим в кильватер «Ушакову».{73} Каков молодец!
На приблизившемся миноносце «Буйный» в 4 ч 22 мин разобрали сигнал: «Адмирал на миноносце».{74}
Около пяти часов наша эскадра стала снова ложиться на норд, и к ней, кроме «Суворова», присоединился и «Александр III» с громадным креном. Ясно было, что минуты и этого корабля сочтены. Тем не менее, отстреливался он лихо. «Олег» и «Аврора», оказавшиеся сравнительно далеко от броненосцев, увеличив ход, пошли на сближение с ними, продолжая вести бой с неприятельскими крейсерами, шедшими в этот раз на параллельном курсе.
Верные своей тактике японцы, увидав поворот броненосцев к норду, снова обошли их, обрушились на головной «Бородино» и принудили эскадру уклониться вправо и лечь на ост. Благодаря последнему движению неприятельские крейсера, сражавшиеся с нами на параллельном курсе, очутились прямо по носу наших броненосцев, от которых и поторопились уйти. Японские же броненосцы, тоже ворочавшие на ост, оказались довольно далеко.
Огонь на время ослабел. «Олег» и «Аврора» вступили в кильватер броненосцам, а миноносцы, разведочный отряд, транспорты и крейсера «Донской», «Мономах», «Жемчуг» и «Изумруд» очутились внутри круга, который образовала наша эскадра. Снова японцы зашли во фланг, снова броненосцы наши должны были уклониться от них вправо и лечь на обратный курс вест.
Гибель «Князя Суворова»
«Суворов», бывший перед тем концевым после «Ушакова», исчез, и за дымом, мглой его никак не удавалось открыть. На «Авроре» все спрашивали друг друга: «Где «Суворов»? Что с ним?» Заключения свелись к тому, что он остался где-то позади в беспомощном состоянии.{75} [133]
Продолжение боя
Ставший теперь головным «Александр III» снова вышел из строя. Перед тем крен его несколько выпрямился, а теперь был громадный; между трубами и задней мачтой пылал пожар. На броненосце развевался какой-то сигнал.
В 5 ч 10 мин легли на курс NO 50°. В 5 ч 35 мин на головном «Бородино» сигнал: «Транспортам курс NO 23°, восемь узлов ходу». В 5 ч 40 мин «Александр III» все-таки вступил в строй позади «Орла».
Во время последнего маневрирования за мглой и дымом, окутавшим весь горизонт, японские броненосцы на время потеряли нашу эскадру. Около половины шестого к транспортам приблизились неприятельские крейсера и открыли сильный огонь. «Олег» и «Аврора» покинули строй кильватера за броненосцами и, бросившись на крейсера, дали возможность транспортам отойти правее.
«Олегу» и «Авроре», по которым неприятель на этот раз пристрелялся сразу, пришлось туго. У борта «Олега» поминутно падал снаряд за снарядом; он шел среди кучи брызг, и на «Авроре» только и ждали, за каким снарядом потонет наш бедный «Олег». На нем взвился сигнал: «"Донскому» и «Мономаху» вступить в кильватер», — и тотчас же к нам на помощь подошли эти суда. Оба старых корабля вели себя геройски. Но что могли сделать наши четыре крейсера с противником из 9–10 судов с орудиями 8-дюймового калибра? Не по силам им была их задача.{76}
Лихо, отважно вел себя наш головной корабль «Олег»: он не прятался за броненосцы, не избегал стрельбы, а сам первым торопился начать ее. Заметив приближение крейсеров, он тотчас же шел им навстречу, вдвоем с «Авророй» — на десятерых, и схватывался с ними на контркурсах. От окончательного расстрела «Олега» и «Аврору» спасла быстрота и частая смена ходов: мы сбивали этим неприятеля, не давали ему точно пристреляться. За весь бой верная «Аврора» ни на одну пядь не отстала от своего флагмана. Один раз, когда «Олег» почему-то вдруг сразу застопорил свои машины, «Аврора» вышла вперед в сторону неприятеля и грудью прикрыла «Олега». (В Маниле всеведущие японцы припомнили аврорцам этот момент.) Были ужасные, так называемые, «поворотные» точки, когда неприятель хорошо пристреливался и [134] удачно концентрировал огонь по «Олегу», так что последний казался весь окутанным брызгами, взметами белой пены, черным дымом с проблесками огня. Мы нередко видели, как бедный корабль не выдерживал этого огня, клал круто на борт руля, поворачивал на восемь румбов и, выходя из сферы огня, оставлял ее позади. «Аврора» тотчас же следовала его примеру, клала руля, но, катясь по инерции, должна была вступать в этот ужасный, засыпаемый на наших глазах чугунным градом, район. Так как «Аврора» очень медленно слушается руля, не ворочается, как говорят моряки, «на пятке», то она неминуемо должна была всякий раз окунаться в этот дождь.
Вообще «Аврора» в бою счастливо вышла из многих неприятных моментов и сохранила свое место в строю. Возьмем такой пример: «Олега» и «Аврору» должны были отрезать неприятельские крейсера. Увидев это, броненосцы (уже без «Суворова», который горел отдельно) взяли вправо, чтобы прикрыть нас. Нам пришлось, оставив слева вышедший из строя и горевший «Сисой Великий», вступить в кильватер броненосному крейсеру «Адмирал Нахимов», а для этого повернуть на 12 румбов. В этот момент нам пришлось резать нос всем транспортам, и концевая «Аврора» едва-едва успела проскочить подносом «Камчатки», «Анадыря» и «Алмаза», сбившихся в кучу и сходившихся носами. Еще минута, и она была бы протаранена.{77} Чтобы следовать в кильватер «Олегу», требовалось самое тщательное внимание. Более быстроходный и поворотливый «Олег», прижимаемый 9–10 японскими крейсерами, теснимый собственными транспортами, вертелся, как волчок, и ежеминутно менял ход с полного на стоп и наоборот. Нельзя было ни на секунду отвести глаз от «Олега», и отдавать приказания приходилось не реже двух-трех раз в минуту: «Полный ход! Самый полный! 130 оборотов! 100 оборотов! Право руля! Лево руля! Стоп машина! Задний ход!» и т.д.
Сдача командования
Около шести часов крейсерский бой кончился, и японские крейсера скрылись за горизонтом во мгле; броненосцы же их вскоре стали настигать нашу эскадру, и броненосный бой возобновился с прежней силой. В это время вдоль линии наших судов проходил один из миноносцев, держа сигнал: [135] «Адмирал поручает командование адмиралу Небогатову». Адмирал Фелькерзам погиб на «Ослябе» (смерть его от тяжелой болезни еще за двое суток до боя была скрыта от эскадры); очевидно, теперь убит и Рожественский. Все это время эскадра оставалась без командования и бродила, стреляла, не имея определенного плана. Но вряд ли мог сделать что-либо самый мудрый, самый храбрый и самый опытный флотоводец в данные минуты при данных обстоятельствах. В этой ловушке японцы делали с нами все, что хотели, играли, как кошка с мышью.{78} Оставалось только удивляться одному — стойкости и героизму русских судов.