Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Решающий год

Накануне поединка

С высокого бледно-синего неба доносится то нарастающий, то затихающий гул моторов пикирующих бомбардировщиков. Адъютант Семен Павличев передает мне бинокль и говорит:

— Посмотрите, как красиво пикируют. Чуть ли не отвесно.

Мы едем на аэродром полбинцев. Открытый «виллис» несется по ровной, как стол, степной дороге. Вокруг расстилаются зеленеющие поля, ветер доносит аромат цветущих яблонь. На израненную курскую землю пришла вторая военная весна.

Я подношу бинокль к глазам. Машину трясет, и трудно удержать в поле зрения летящие самолеты. Наконец становится отчетливо видно, как бомбардировщик выходит к расчетной точке и вдруг, будто с кручи, устремляется вниз. Замечаю, как одна за другой от машины отделяются две черные капли. Это бомбы. Сейчас прогремят взрывы... Вслед за первым самолетом готовится ринуться в пике второй, третий, четвертый...

Сверху, где ныряют бомбардировщики в пике, и почти у самой земли носятся истребители прикрытия. Молодец Полбин! И учебное бомбометание проводит под прикрытием истребителей.

— На войне, как на войне, Степан Акимович! — задумчиво произносит известную поговорку начальник штаба генерал Качев. — Не прими Полбин мер, «мессеры», может быть, сунулись бы к бомбардировщикам. А тут попробуй!

Да, война многому научила его. Нынешнюю систему прикрытия своих бомбардировщиков он выработал еще там, в боях над Волгой и Доном. Просто и надежно. Пока [182] пикировщики с огромной скоростью, доходящей до девятисот километров в час, идут к земле, немецкие истребители не могут взять их в кольцо прицела. «Мессершмитты» обычно подстерегают «петляковых» при вводе в пикирование, когда все внимание летчика и штурмана сосредоточено на прицеливании, или при выходе из него, когда скорость самолета резко падает. Полбин предложил разделить истребительное прикрытие на две группы: одна остается на высоте ввода самолетов в пике, другая уходит вниз и ждет, когда пикировщики сбросят бомбы и снова начнут горизонтальный полет.

Здесь, над учебным полигоном, отрабатывая задачу на бомбометание с пикирования, полковник И. С. Полбин, конечно, руководствовался не только мерами предосторожности: учились взаимодействию с пикировщиками.

Пыльная грейдерная дорога, по которой непрерывным потоком двигались танки, тягачи с орудиями, машины с пехотой, ушла в сторону, и мы по проселку направились к опушке молодого лиственного леса, где стояли замаскированные самолеты. Чуть подальше, за широкой лощиной, раскинулся полигон. Это был очерченный плугом скат лощины с небольшим кругом внутри, посредине которого виднелся выкрашенный известью белый крест. Туда-то и устремлялись бомбардировщики. Вся земля близ креста была перепахана бомбами.

Полбин сидел возле радиостанции с микрофоном в руках и что-то передавал экипажам, находящимся в воздухе. Увидев нас, он отдал микрофон командиру дивизии Ф. И. Добышу.

Мы поздоровались.

— Молодые экипажи тренируются, — доложил Иван Семенович. — Теперь у нас нет никого, кто бы не овладел бомбометанием с пикирования.

В серых глазах Полбина лучились веселые искорки. Чувствовалось, что он доволен своими летчиками. От всей его крепкой фигуры веяло силой и уверенностью. Ворот шерстяной гимнастерки туго охватывал загорелую шею. Загар оттенял белоснежный подворотничок.

Это была вторая встреча с Полбиным. Первая произошла незадолго до моей поездки на аэродром, когда полковник представился мне как командир бомбардировочного корпуса. Тогда я узнал, что Иван Семенович начал войну под Москвой, а до этого несколько лет [183] служил в Забайкалье. В боях на Халхин-Голе получил орден Ленина, на Волге удостоен звания Героя Советского Союза.

— Где были последнее время? — поинтересовался я тогда.

— В Москве, инспектором при штабе ВВС. Три с половиной месяца только и выдержал... Работа оказалась не по моему характеру, и я снова попросился в действующую армию...

Говорят, что первое впечатление — не самое верное, но оно не обмануло меня. Широкая русская натура Полбина привлекала к себе людей многими качествами: смелостью, отвагой, неустанными поисками, творческим дерзанием.

Вот и на этот раз Иван Семенович удивил меня новостью:

— А у нас тут, товарищ командующий, один летчик высший пилотаж на «петлякове» выполняет, — и тут же рассказал мне о Панине — одном из лучших воздушных разведчиков корпуса.

Панину нужно было облетать машину, на которой техники только что заменили мотор. Пикировщик взлетел. На высоте около тысячи метров Пе-2 будто замер, словно перед ним выросла невидимая стена, а потом начал переворот через крыло. Самолет опрокинулся на спину. Потом летчик снова выполнил эту фигуру, перевернул машину через крыло дважды и, заложив крутую спираль, стал снижаться... Бомбардировщик, будто истребитель, крутил бочки — три одинарных и двойную.

Панин каким-то шестым чувством угадал в Пе-2 природу истребителя. И он был недалек от истины. Еще в 1938 — 1939 годах конструкторский коллектив Владимира Михайловича Петлякова создал новый скоростной и высотный бомбардировщик с условным названием «Самолет-100», или ВИ-100 (высотный истребитель). Даже многие фронтовики, воевавшие на Пе-2, не знали, что первоначально разрабатывался проект высотного истребителя дальнего действия с герметической кабиной. Однако позже было решено изменить назначение самолета, потому что производство Ту-2 задерживалось, и создать скоростной высотный бомбардировщик.

Спустя год самолет успешно прошел государственные испытания и под маркой Пе-2 был запущен в серийное [184] производство. Новая машина оказалась очень перспективной. Она не шла ни в какое сравнение с бомбардировщиком СБ, производство которого было прекращено в начале 1941 года.

Полбинцы очень гордились пикировщиком и делали все необходимое, чтобы летать на нем мастерски и выявлять новые возможности машины.

Услышав рассказ о Панине, я спросил Полбина, чем кончилась эта история.

— Хотел было наказать летчика, — улыбаясь ответил Иван Семенович, — но решил сам проверить, действительно ли получаются бочки. — Заметив недоумение на моем лице, он добавил: — Получаются! Сам летал. «Петляков» — отличнейшая, маневренная машина. У молодежи еще больше укрепилась вера в самолет.

— А что говорят инженеры?

— После полетов устроили самый придирчивый осмотр. Крепкая машина, будто из одного куска сделана.

Полбин пригласил меня на опушку рощи, откуда хорошо был виден полигон. По дороге он рассказал, что летчики сейчас отрабатывают бомбометание с пикирования по малоразмерным целям.

— Ориентирую народ на то, — доверительно сообщил Иван Семенович, — что в самое ближайшее время предстоит действовать по переправам, мостам и отдельным огневым точкам противника. В связи с этим очень остро встал вопрос и о слаженности действий экипажа. В горизонтальном полете летчик видит цель до того момента, пока ее не закрывает полкабины. Дальше он выполняет команды штурмана. При пикировании же летчик и штурман действуют вместе. Они должны достичь полного взаимопонимания.

Я радовался успехам Полбина, ничем не выдавая своих чувств.

— В ближайшее время предстоит большая работа,— предупредил я полковника. — Отберите экипажи, способные действовать в сумерках...

Дело в том, что командующий фронтом Н. Ф. Ватутин обратился в Ставку с предложением силами нескольких воздушных армий провести крупную воздушную операцию по немецким аэродромам. План этой операции должен был разработать штаб ВВС. На довольно широком участке фронта предполагалось нанести одновременный [185] удар по глубинным аэродромам, где уже сосредоточивалась авиация противника. Но об этих деталях рассказывать было преждевременно.

Пожелав Ивану Семеновичу успехов, мы поехали на аэродром 27-го истребительного полка 205-й авиадивизии.

— Чем занимаются летчики? — спросил я майора Владимира Ивановича Боброва.

— Ведем борьбу с немецкими воздушными разведчиками,— ответил командир полка. — Поэтому часть экипажей находится в готовности номер один. Близ переднего края организованы воздушные засады.

Правильно делают истребители. Ясно, что обстановка накаляется: потерпев поражение на Волге, немцы непременно попытаются взять реванш здесь, на Курской дуге. Надо сорвать их попытку захватить стратегическую инициативу.

— Нельзя пропустить в тыл ни одного воздушного разведчика, — сказал я Боброву.

— Постараемся, — заверил он.

Ответственную задачу летчики 27-го полка решили успешно. С 10 мая по 5 июля, вплоть до начала наступления фашистов, полк сбил двадцать три самолета-разведчика. У самой линии фронта их встречали истребители, вылетавшие из засад. Кроме того, всегда были начеку и экипажи, базировавшиеся на основном аэродроме. Таким образом, фашисты попадали в своеобразные клещи, вырваться из которых было невозможно.

Удрученный неудачами, враг, по-видимому, решил во что бы то ни стало отомстить нашим истребителям. В один из майских вечеров на подходе к аэродрому Грушки, где находился 27-й полк, показалась группа бомбардировщиков Ю-87. Немцы, конечно, рассчитывали застать наших летчиков врасплох. Но недаром говорят: «Где бдительность есть, там врагу не пролезть». Звено истребителей, которое барражировало в воздухе, сразу же получило приказ перехватить вражеские бомбардировщики. Оно нанесло по фашистам внезапный удар. Строй «юнкерсов» дрогнул, и они в беспорядке стали сбрасывать бомбы за пределами аэродрома. Воспользовавшись замешательством неприятеля, в воздух поднялась дежурная эскадрилья. Ей пришлось вступить в бой с Me-109, спешившими на помощь бомбардировщикам. [186]

В этой схватке пополнили свой боевой счет летчики В. А. Карлов, Л. В. Задирака, М. В. Бекашонок, Чепинога, В. Г. Кармин и командир полка В. И. Бобров. Каждый из них сбил по самолету противника. Ни одному Ю-87 не удалось уйти за линию фронта или хотя бы дотянуть до своего переднего края.

Особенно отличился Николай Дмитриевич Гулаев, ставший впоследствии дважды Героем Советского Союза. Он сбил два фашистских бомбардировщика, а когда выяснилось, что боеприпасы кончились, — пошел на таран. И третий «юнкерс», потеряв управление, полетел в последнее пике. Гулаев же, благодаря замечательной выдержке и самообладанию, сумел посадить израненную машину близ переднего края. Пехотинцы 52-й стрелковой дивизии — свидетели этого героического подвига — на руках вынесли летчика из кабины, думая, что он ранен. Но отважный боец не получил ни одной царапины. На своей автомашине они доставили летчика на аэродром.

Прибыв в полк, Николай Дмитриевич ни одним словом не обмолвился о совершенном подвиге. Лишь несколько часов спустя из донесения пехотинцев узнали авиаторы о его мужестве. На митинге, посвященном этому событию, Гулаев не стал много говорить:

— На моем месте каждый из вас поступил бы точно так же. Вот жаль только, что «безлошадником» остался...

Командир дивизии тотчас же приказал выделить летчику новую машину, и он в этот же день снова участвовал в бою... Над Курской дугой Николай Дмитриевич Гулаев пополнил свой счет десятью фашистскими самолетами. Генерал-майор авиации Н. Д. Гулаев до сих пор служит в истребительной авиации, передает свой боевой опыт молодежи, летающей на сверхзвуковых машинах. Где бы я ни был в те дни — у бомбардировщиков Полбина, у штурмовиков Рязанова, у истребителей Галунова и Подгорного, — всюду люди задавали один и тот же вопрос:

— Когда войска фронта пойдут в наступление?

Но тогда еще мало кто знал о планах нашего командования, решившего в упорной обороне обескровить противника, а потом двинуть войска в стремительное наступление. В Генеральном штабе, штабах фронтов и армий накапливалось все больше и больше данных, свидетельствующих [187] о том, что немецко-фашистское командование стягивает крупные силы на центральный участок фронта, в район Курского выступа.

«Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление «Цитадель». Это наступление имеет решающее значение. Оно должно быть осуществлено быстро и решительно. Оно должно дать нам инициативу на весну и лето. Поэтому все приготовления должны быть осуществлены с большой осторожностью и большой энергией. На направлении главного удара должны использоваться лучшие соединения, лучшее оружие, лучшие командиры и большое количество боеприпасов. Каждый командир, каждый рядовой солдат обязан проникнуться сознанием решающего значения этого наступления. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира» — так, излагая план Курской битвы, писал Гитлер в своем оперативном приказе от 15 апреля 1943 года, зашифрованном под многозначительным названием «Цитадель».

Ни для кого не было секретом, что после зимнего наступления Красной Армии фашистская Германия переживала политический, экономический и военный кризис. Разгром на Волге, поражение на Кубани весной 1943 года мало чему научили фашистских заправил. Как теперь известно, немецко-фашистская армия (по данным германского генерального штаба) с июня 1941 по июнь 1943 года потеряла убитыми, пропавшими без вести, ранеными и больными свыше четырех миллионов ста двадцати шести тысяч человек. Однако, несмотря на это, немцы решили взять реванш в районе Орел, Курск.

Враг делал все для того, чтобы восполнить потери и восстановить боеспособность армии. Немало усилий предпринимал он к тому, чтобы увеличить поступление боевой техники на фронт. Были созданы танки «тигр» и «пантера», штурмовые орудия типа «фердинанд». В 1943 году немецкая авиапромышленность дала фронту двадцать пять тысяч машин. Ускоренно готовились и кадры в учебно-летных центрах. С 15 марта по 30 июня на советско-германский фронт было переброшено тридцать пять авиационных групп из Германии, Франции, Норвегии и Польши, и к 1 июля ВВС противника насчитывали три тысячи шестьсот самолетов.

Разумеется, подготовка к активным действиям на [188] Курской дуге проводилась скрытно, поэтому необходимо было организовать разведку по всем каналам. Самолетов-разведчиков у нас было мало, и в связи с этим каждый экипаж, возвращаясь с задания, обязательно докладывал обо всем, что видел на земле и в воздухе во время выполнения боевого задания.

Штаб фронта особенно интересовался данными о вражеских танках, и мы усилили воздушную разведку, стали посылать самолеты в неприятельский тыл на рассвете и во время вечерних сумерек. Убедившись в достоверности данных, мы доложили генералу Ватутину о том, что перед фронтом обнаружено в общей сложности не менее полутора тысяч танков.

Николай Федорович внимательно выслушал доклад и приказал тщательно следить за всеми перегруппировками немцев.

— Мы должны подготовиться и встретить противника во всеоружии. Для этого у нас есть все возможности, — закончил командующий беседу.

Четыре армии Воронежского фронта оборонялись в первом эшелоне на рубеже Краснополье — Белгород — Волчанск протяженностью около 250 километров. Во втором эшелоне находились две армии — общевойсковая и танковая.

Гитлеровское командование готовило к боям под Курском два воздушных флота — 6-й и 4-й, которые насчитывали в общей сложности более двух тысяч самолетов. Авиационной группировке врага противостояли наши 16-я и 2-я воздушные армии. В оборонительных боях участвовали и соединения 17-й воздушной армии. Кроме того, в Резерве Ставки была 5-я воздушная армия Степного фронта. Таким образом, по численности самолетов мы превосходили противника в 1,2 раза.

К тому времени истребительные части получили на вооружение превосходный истребитель Ла-5. По маневренности, скорости и вооружению он не уступал лучшим фашистским самолетам ФВ-190 и Me-109. Неплохо зарекомендовал себя на фронте истребитель Як-7б. Однако с очередной партией этих машин у нас произошла неприятность. Однажды ко мне прибыл заместитель главного инженера армии Николай Данилович Гребенников и доложил:

— В двести пятьдесят шестой истребительной дивизии [189] полковника Н. С. Герасимова в полете разрушаются новые «яки». Полотняное покрытие отстает от фанерной обшивки.

«Неужели все истребители Як-7б небоеспособны? — мелькнула тревожная мысль. — Ведь это половина всего нашего парка! На чем же летчики будут воевать?»

— Вот что, Николай Данилович, чтобы люди не потеряли веру в самолет, пока не надо поднимать большого шума. Образцы негодной обшивки срочно пошлите в Москву, пусть там разберутся.

Через несколько дней к нам приехала бригада рабочих с авиационного завода. Они рассказали, что обшивка отстает только на тех самолетах, при изготовлении которых использовался клей-заменитель. Рабочие переклеили полотно, и положение было выправлено.

Подготовка к операции шла полным ходом. К нам прилетел представитель Ставки по авиации генерал-полковник Г. А. Ворожейкин. Он только что побывал в штабе 17-й воздушной армии у генерала В. А. Судец.

— Будем бить противника объединенными усилиями двух воздушных армий. У вас, Степан Акимович, сил больше, а значит, и основную задачу придется решать вам. Но без помощи соседей, конечно, не обойтись...

Ворожейкин подошел к оперативной карте и продолжал:

— Меня интересует, какие варианты действий противника предлагает Ватутин?

— У Ватутина три варианта, — начал я. — Противник может наступать на Обоянь, Корочу и Прохоровну. При действиях по первому варианту Судец вряд ли нам сможет помочь: аэродромы далеко.

— Зато по второму и третьему вариантам, — заметил Ворожейкин, — вы вполне можете действовать совместно. Что для этого требуется? Прежде всего, Степан Акимович, надо поручить вашим операторам тщательно разработать варианты использования сил семнадцатой армии в полосе гвардейской армии М. С. Шумилова, на левом крыле фронта.

— Для уточнения деталей не мешало бы пригласить операторов из семнадцатой.

— Я предусмотрел это, — ответил Ворожейкин. — Владимир Александрович Судец пришлет офицера из своего оперативною отдела. [190]

Несколько позже вместе с Ворожейкиным мы рассмотрели все три варианта использования авиации двух воздушных армий. Докладывал начальник оперативного отдела полковник Г. М. Васильков. Вместе с офицером 17-й воздушной был разработан довольно детальный план взаимодействия.

Григорий Алексеевич внимательно слушал и задавал вопросы:

— А как вы предполагаете действовать, если танки противника прорвутся ко второй полосе обороны северо-западнее Белгорода? Сколько самолетов выделяют соседи? Хватит ли штурмовикам и истребителям из семнадцатой армии горючего, чтобы достигнуть цели и вернуться обратно? Какие меры предприняты для организации четкого наведения истребителей семнадцатой на цели? Ведь работаем на разных радиоволнах.

Ворожейкин предупредил, что вряд ли подготовка к операции пройдет в спокойной обстановке. Противник наверняка будет бомбить наши коммуникации, и прежде всего обрушит свои удары по Курску — военному узлу, питающему фронт всем необходимым. Следовательно, надо продумать вопросы взаимодействия с истребителями 16-й воздушной при отражении налетов на город.

Григорий Алексеевич улетел в 16-ю армию только после того как убедился, что наш штаб уточнил все детали предстоящих боевых действий.

В авиационных корпусах развернулась деятельная подготовка к оборонительной операции. Особое значение имела маскировочная служба, работавшая в тесном контакте с оперативным отделом и отделом аэродромного строительства. Маскировочную службу возглавлял у нас майор Владимир Иванович Лукьянов. Прибыл он к нам год тому назад, и с первых же дней почувствовалось, что сложное дело попало в руки надежного, инициативного и очень изобретательного специалиста, хотя до войны московский архитектор В. И. Лукьянов никакого отношения к маскировке не имел.

Об успехах начальника маскировочной службы было известно еще во время боев за Воронеж. Наши действующие аэродромы, на которых самолеты были тщательно замаскированы, почти не подвергались нападению с воздуха. Удары приходились на ложную площадку [191] Казацкая Степь, на которую сразу налетело двадцать бомбардировщиков.

Сейчас нужно было скрытно перебазировать авиачасти в район предполагаемых боевых действий, ввести противника в заблуждение относительно численного состава нашей авиационной группировки, тщательно замаскировать самолеты и другую материальную часть, создать сеть ложных аэродромов.

Владимиру Ивановичу Лукьянову приходилось напряженно работать с утра до вечера. Он договаривался с командирами полков, чтобы они выделили самолеты для имитации работы ложных аэродромов, заботился, чтобы плотники и столяры как можно быстрее построили сотни макетов бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей, доставал необходимые материалы в инженерном управлении фронта, на местах определял объем маскировочных работ. Много труда, изобретательности вкладывали командиры, инженеры, техники в оборудование ложных аэродромов.

Когда в мае в район Обоянь, Прохоровка полки перелетели с левого крыла Воронежского фронта, на освободившихся аэродромах сразу же «заработала» авиация. Противник незамедлительно нанес удары по аэродромам, с которых только что поднялись наши самолеты. Это еще раз убедило нас в том, что маскировочными средствами пренебрегать не следует.

Экипажи ночных бомбардировщиков из дивизии полковника Л. Н. Юзеева стали замечать, что за ними нередко увязываются немецкие воздушные разведчики. Как обмануть противника, навести его на ложный аэродром, не раскрыв своего? Летчики имитировали посадку на ложных площадках, затем, погасив огни, уходили на свой аэродром, и вражеские самолеты сбрасывали бомбы впустую.

Мы делали все возможное, чтобы на ложных аэродромах авиация «работала» круглосуточно. И надо сказать, средства оправдывали цель. На Шелково уже на второй день после оборудования движущихся макетов самолетов налетели «юнкерсы» и перепахали бомбами все поле. Одиннадцать раз подвергалось нападению Стариково. Чтобы продемонстрировать прекращение работы на этом аэродроме, мы подключали в действие соседнюю площадку Ивица. Однако противник решил про-верить, [192] действительно ли аэродром Стариково выведен из строя, и выслал туда свои самолеты. Тут произошел довольно курьезный случай. В одну из ночей два «юн-керса», появившись над Стариково на низкой высоте, зажгли бортовые огни и стали пускать ракеты. Обслуживающая команда прекратила имитацию посадки самолетов, стала выжидать, что будет дальше. Убедившись, что немцы не хотят уходить, кто-то выстрелил из ракетницы, как бы давая разрешение на посадку. Враг немедленно предпринял бомбежку.

Начальник маскировочной службы и солдаты аэродромных команд проявляли столько выдумки, что мы сами диву давались. Помню, мы с летчиком А. А. Пальчиковым едва отыскали аэродром Грушки, где базировался 27-й истребительный полк. Находился он примерно в десяти километрах от переднего края и мог подвергнуться не только бомбардировке с воздуха, но даже артиллерийскому обстрелу. Тем не менее держать здесь истребители для перехвата воздушных разведчиков было крайне необходимо. Местность вокруг была холмистая, общий фон — пятнистый. Чтобы скрыть от глаз немцев аэродром, бойцы по эскизу Лукьянова замаскировали взлетно-посадочную площадку так, что она сверху казалась изрезанной оврагами, хорошо вписывающимися в общий рисунок местности. Солдаты скосили клевер. Скошенные участки засыпали соломой и сожгли ее. На обожженных местах имитировали овраги, по летному полю сделали ложную дорогу.

«Где же аэродром?» — подумал я, когда подлетели к Грушкам. Пришлось снизиться до высоты бреющего полета, чтобы увидеть искусно замаскированные самолеты. Встретивший меня командир полка В. И. Бобров сказал:

— Мы установили очень твердую маскировочную дисциплину. Никаких лишних движений! Выруливание на старт и взлет производим в максимально короткие сроки. Стоит самолету зарулить на стоянку, как тут же его маскируем.

О том, насколько умело и искусно трудились маскировщики и личный состав частей, свидетельствуют и такие факты. Во время подготовки к Курской операции наши летчики сбили немало фашистских воздушных разведчиков, полетные карты которых показывали, что [193] большинство наших действующих аэродромов противник так и не обнаружил.

В течение июня 1943 года немецкая авиация совершила на аэродромы двадцать один налет, из них только три пришлось на действующие. В приказе Военного совета ВВС Красной Армии майору В. И. Лукьянову была объявлена благодарность. Позже он был награжден двумя орденами Отечественной войны, орденом Красной Звезды, несколькими медалями.

В ходе подготовки к боям на Курской дуге наша авиация вела упорную борьбу с ВВС противника, наносила удары по железнодорожным объектам, штабам, узлам связи, войскам. С апреля вплоть по 5 июля летчики 2-й воздушной армии совершили более двадцати тысяч самолето-вылетов.

В период с 6 по 8 мая проводилась крупная воздушная операция с целью уничтожения вражеской авиации на аэродромах. В ней участвовали шесть воздушных армий, в том числе и 2-я.

Скрытность подготовки обеспечила внезапность и высокую эффективность первого массированного удара по семнадцати аэродромам противника. 6 мая под вечер наша авиация нанесла повторный удар. Налеты продолжались утром 7 и 8 мая. Конечно, повторные атаки не были столь эффективны, как первый удар. Противник принял меры к усилению противовоздушной обороны аэродромов, привел в боевую готовность истребительные части, успел рассредоточить и замаскировать технику, перебазировать частично свою авиацию в тыл. Однако ущерб, понесенный немцами, был велик: они потеряли за три дня более пятисот самолетов.

Успешно действовали летчики 2-й воздушной по аэродрому Сокольники. Шестнадцать Ил-2 в сопровождении двадцати трех истребителей уничтожили двенадцать двухмоторных бомбардировщиков. На аэродроме Померки шестерка наших штурмовиков подожгла пять самолетов. Результат был подтвержден воздушным фотографированием. Военный совет Воронежского фронта объявил благодарность всему летному составу, принимавшему участие в этих вылетах.

Примерно через месяц была проведена вторая операция. К ней привлекались силы 1, 15, 16-й и 2-й воздушных армий, а также авиация дальнего действия. В результате [194] четырех массированных ударов по аэродромам противника уничтожено около трехсот машин. Таким образом, только в ходе двух операций наши летчики истребили около восьмисот фашистских самолетов.

2 июня большие группы немецких бомбардировщиков на разных высотах и с различных направлений предприняли налет на Курск. Истребители 2-й воздушной армии во взаимодействии с летчиками 16-й воздушной армии и 102-й дивизии противовоздушной обороны страны успешно отразили их нападение, уничтожив при этом до ста пятидесяти пяти самолетов. В этом бою особенно отличился летчик Володя Багиров, который уничтожил два Ю-88 и на встречных курсах пошел на таран с «Фок-ке-Вульфом-190». Оба самолета при столкновении взорвались в воздухе. Пилоты погибли.

Много внимания мы уделяли вопросам материально-технического и аэродромного обеспечения авиационных частей. В марте 1943 года на должность начальника тыла армии прибыл генерал-майор авиации Виктор Иванович Рябцев. Обладая хорошими организаторскими способностями, он умело преодолевал трудности. Батальоны аэродромного обслуживания имели большой некомплект в личном составе и автотранспорте, а основные базы снабжения находились в ста — ста пятидесяти километрах от аэродромов. Нагрузка на тыл была большая. Так, двадцать семь БАО обслуживали тридцать девять авиаполков на сорока восьми аэродромах, не считая сорока ложных.

Генерал Рябцев сумел спланировать работу автотранспорта так, что даром не пропадала ни одна минута времени. Люди хорошо понимали ответственность возложенных на них задач и работали самоотверженно. Вот два примера. Шофер бензозаправщика ефрейтор А. И. Иванов во время налета бомбардировщиков врага был ранен в правую руку, но не ушел с аэродрома и не покинул своей машины. Наскоро перевязав рану, он продолжал заправлять самолеты. Осколком от бомбы был поврежден бензозаправщик ефрейтора В. Н. Горлова. Машина подлежала списанию. Однако Горлов вместе с товарищами восстановил ее и работал на ней до конца войны.

Несмотря на острую нужду в автотранспорте, тыл воздушной армии сумел не только обеспечить текущую [195] боевую работу авиаполков, но и создать запас материальных средств, которых хватило на период оборонительного сражения и контрнаступления.

Чтобы обеспечить устойчивость и непрерывность управления авиацией, была развернута широкая сеть запасных и вспомогательных пунктов управления. В штабе армии и в соединениях мы проводили специальные занятия по вопросам организации взаимодействия, использования различных средств управления. Большинство командиров, которым предстояло управлять авиацией над полем боя, побывали на тех направлениях, где, по мнению командования фронта, противник мог вести наступательные действия.

Главные силы и средства Воронежский фронт сосредоточивал в центре и на левом крыле, где оборонялись 40, 6 и 7-я общевойсковые гвардейские армии. 6-я гвардейская армия, в полосе которой и был нанесен противником главный удар, занимала полосу обороны на шестидесятичетырехкилометровом фронте.

Действия авиации намечались в соответствии с вариантами возможных действий неприятеля. Контрподготовку планировалось провести сосредоточенными и эшелонированными ударами бомбардировщиков и штурмовиков. Такой порядок применения авиации требовал большого количества самолетов. Это обеспечивалось действиями 2-й и 17-й воздушных армий. План взаимодействия авиации и артиллерии, участвующих в контрподготовке, был одобрен представителем Ставки маршалом Г. К. Жуковым.

4 июля меня вызвали в штаб фронта. Н. Ф. Ватутин вместе с начальником штаба фронта С. И. Ивановым работали, склонившись над картой. Поздоровавшись, командующий сказал:

— Я только что допрашивал пленного сапера. Он показал, что завтра утром немцы переходят в наступление.

Вскоре в штаб воздушной армии приехал Г. А. Ворожейкин.

— Итак, Степан Акимович, первый удар по аэродромам?

— Бьем вместе с Судцом по Харьковскому аэроузлу.

— Достаточно ли разведданных?

— Вполне. [196]

— Давайте посмотрим их.

Вызвали начальника разведотдела Ф. С. Ларина. Он обстоятельно доложил о группировке вражеских войск, затем перешел к характеристике аэродромов противника. Вооружившись лупой, Ворожейкин начал подсчитывать количество «юнкерсов» в Рогани.

Григория Алексеевича я знал еще по службе в Ленинградском военном округе. Высокая штабная культура, глубокое знание летного дела, боевой техники и ее возможностей всегда отличали этого вдумчивого и серьезного командира. У Ворожейкина был за плечами немалый жизненный опыт. Офицер старой русской армии, он всей душой принял революцию и преданно служил ей. В гражданскую войну он командовал пехотным полком и дивизией под Петроградом. Орден Красного Знамени достойно украсил его грудь. В двадцатых годах Григорий Алексеевич перешел служить в авиацию и самозабвенно отдался новому делу. Перед Отечественной войной Г. А. Ворожейкин служил в штабе ВВС Приволжского военного округа.

Вечером 4 июля мы еще раз обсудили вопросы предстоящих действий авиации. Разговор закончился за полночь. Григорий Алексеевич встал, прошелся по комнате и сказал:

— А поспать-то нам сегодня и не придется...

Провал операции «Цитадель»

Ночью из штаба фронта в части и соединения выехали офицеры связи, полетели кодированные телеграммы: «Быть всем начеку. На рассвете немцы переходят в наступление. Ваша задача — упредить врага, нанести ему сокрушительный удар на исходных позициях».

Я представил себе, как сейчас в темноте артиллеристы занимают места у орудий. «Богу войны» предоставлено первое слово в предстоящем сражении. Операция начнется с мощной артиллерийской контрподготовки. Потом подключится и авиация. Еще вечером Н. Ф. Ватутин сказал:

— Вероятнее всего, противник будет наступать на [197] Обоянь. Войска генералов И. М. Чистякова и В. А. Пеньковского примут на себя этот удар. Второе возможное направление удара — корочанское. Там стоят гвардейцы М. С. Шумилова.

Итак, Обоянь и Короча. С ближайших аэродромов я вызвал командиров соединений в штаб армии, а с остальными связался по телефону. На рассвете бомбардировщикам И. С. Полбина, штурмовикам В. Г. Рязанова и А. Н. Витрука совместно с истребителями предстояло нанести удар по восьми аэродромам Харьковского аэроузла. С переходом противника в наступление авиация должна вести борьбу с его танками и подходящими резервами. Надо было еще раз уточнить график вылетов, окончательно утвердить боевые порядки при взаимодействии бомбардировщиков и штурмовиков с истребителями.

Вместе с группой офицеров — майорами Е. А. Гнатюком, А. А. Исаевым, капитаном Юрочкиным — и средствами связи я выехал на командный пункт армии южнее Прохоровки. Средства управления были тщательно замаскированы. Отсюда, с высоты, господствующей над окрестностями, хорошо просматривалась местность и лежащее впереди полотно железной дороги Курск — Белгород. Это позволяло успешно управлять авиацией над полем боя.

Кое-кто в штабе фронта считал возможным нанести первый удар авиации по войскам противника на главном направлении. Но Ватутин заявил, что мы еще сами точно не знаем, где противник применит свои главные силы, а удар по аэродромам намного ослабит группировку врага, где бы она ни наступала.

Едва на востоке обозначилась золотистая полоска зари, как воздух наполнился гулом моторов. Триста пятьдесят самолетов, поднявшись почти одновременно, пошли бомбить и штурмовать аэродромы в Померках, Сокольниках, Микояновке, Томаровке. Конечно, не везде наши летчики застали немцев на земле. Много «юнкерсов» и «мессершмиттов» уже успели взлететь с глубинных аэродромов Однако из строя было выведено более шестидесяти вражеских самолетов. Особенно эффективным оказалась штурмовка восьмерки «ильюшиных» капитана Дмитриева по аэродрому в Рогани. «Илы» появились над целью, когда «юнкерсы» готовились [198] взлететь. Бомбами, пулеметно-пушечным огнем летчики с первого же захода уничтожили несколько самолетов. Воронки на взлетно-посадочной полосе вынудили противника отложить взлет.

Немецкая авиация не смогла в полном составе своевременно подняться в воздух для нанесения массированного удара по нашим войскам. В первом налете приняли участие лишь «Хейнкели-111» и «Юнкерсы-88», взлетевшие с тыловых аэродромов.

Результаты нашего удара могли быть еще эффективнее, если бы части 17-й воздушной армии одновременно действовали по аэродромам истребителей противника, как это планировалось. К сожалению, из-за плохой погоды они не смогли подняться в воздух. Именно по этой причине 291-я штурмовая авиадивизия понесла потери, которых можно было бы избежать.

Тем временем на земле развертывалось гигантское сражение, каких еще не доводилось видеть даже ветеранам.

Приказ Гитлера, обращенный к войскам, сражавшимся на Курской дуге, гласил:

«С сегодняшнего дня вы становитесь участниками крупных наступательных боев, исход которых может решить войну... Мощный удар, который будет нанесен советским армиям, должен потрясти их до основания».

Получилось же наоборот. Надо было видеть, в какое замешательство пришел противник, когда наша артиллерия и авиация обрушили мощные удары по пехоте, занявшей исходное положение для атаки, по огневым позициям артиллерии, командным и наблюдательным пунктам. В районе Обояни немцы вынуждены были отсрочить начало своего наступления на полтора-два часа. Лишь в шесть часов утра под прикрытием огня артиллерии, в сопровождении бомбардировщиков враг перешел в наступление.

Сила огневой мощи нарастала. Над раскинувшимся на холмах Белгородом поднялись тучи огня и дыма. Небо стало темным, казалось, что день, не успев начаться, сменился ночью. На участке от Белгорода до Томаровки широким фронтом наступали сотни танков и самоходных орудий. Впереди, если взглянуть в бинокль, можно было различить «тигры», под их прикрытием двигались средние и легкие бронемашины, самоходные [199] орудия. Главные силы немцев устремились на позиции гвардейской армии генерала И. М. Чистякова. Герои Сталинграда и Севастополя, защитники Ленинграда и Москвы составляли боевое ядро этой армии. Железной стеной стояли они на своих рубежах, ожидая схватки с врагом.

По мере приближения к нашим траншеям танков вражеская артиллерия переносила свой огонь в глубину нашей обороны. Наконец раздались ответные залпы советских противотанковых батарей. Казалось, вся курская земля занялась огнем, загудела от разрывов снарядов.

Я с нетерпением смотрел на небо: считанные минуты оставались до появления пикирующих бомбардировщиков Полбина и штурмовиков Рязанова. И вот они показались на восточном горизонте. Развернутый строй немецких танков уже приближался к нашим позициям, когда над головой прошли первые девятки «петляковых». В небе сразу же стало тесно. К пикировщикам потянулись трассы зенитных разрывов — били «эрликоны».

— Я— «Береза»! — раздался в наушниках чуть измененный динамиком голос Полбина. — Разрешите работать?

— Я — «Клен», работу разрешаю.

Перевалив наш передний край, «петляковы» устремились вниз. Целей у них было более чем достаточно. Стальной смерч рвал броню «тигров», «пантер» и «фердинандов», сжигал все, что встречалось на пути. А над землей в смертельном поединке бешено крутились истребители. Чадя, падали на землю «фокке-вульфы» и «мессершмитты». Оставляя за собой густой шлейф черного дыма, прямо на нас летел подбитый «як». Он успел перетянуть через линию фронта...

Немецкий генерал Форст впоследствии писал:

«Началось наше наступление, а через несколько часов появилось большое количество русских самолетов. Над нашими головами разразились воздушные бои. За всю войну никто из нас не видел такого зрелища».

Свыше семисот тяжелых и средних танков противника, поддерживаемых авиацией, артиллерией и мотопехотой, штурмовали нашу оборону на обоянском направлении. Враг рассчитывал прорваться на узких участках фронта Коровино — Черкасское и Задельное — Гремучий [200] и в течение двух-трех дней кратчайшим путем выйти к Курску.

Кое-где, например у Черкасского, немцам удалось вклиниться в нашу оборону. На других участках они потеснили наши войска всего лишь на восемь — десять километров. Но какой ценой! Сотни сгоревших танков, самоходок дымились на поле боя, усеянном вражескими трупами. Фашисты рассчитывали, что под их натиском наши войска дрогнут и беспорядочно побегут. Немецкие разведчики даже получили специальное задание следить за отступлением русской армии. Но вместо победных информации разведчики сообщали: «Отхода русских войск не наблюдаем, наши танки несут большие потери».

Эти доклады оказались бы еще более мрачными, если бы немецкие авиаразведчики смогли прорваться в наш тыл и увидеть колонны мощных резервов, двигавшихся к району сражения. К фронту подходили соединения второго эшелона нашего фронта и трех армий Степного фронта. Днем и ночью шли уральцы и сибиряки — вчерашние рабочие и колхозники, войска 1-й гвардейской танковой армии М. Е. Катукова, армий А. С. Жадова, С. Г. Трофименко, И. Т. Кулика, танковой армии П. А. Ротмистрова.

Мы приняли меры к тому, чтобы усилить прикрытие поля сражения. Десятки воздушных «этажерок» то возникали, то рассыпались над нашим КП. В 12 часов дня, когда наземные и воздушные схватки достигли предельного напряжения, был введен в бой резерв — 8-я гвардейская истребительная дивизия.

Наше командование видело приближение переломного момента, но пока не распространяло мнения о близости победы: слишком тяжелыми и напряженными были бои. В течение дня мне не раз приходилось бывать на КП фронта и видеть, как в критические минуты Н. Ф. Ватутин, отдавая распоряжения на ввод резервов, творил: «Используем последние пушки», «Применим последние средства». Но резервы эти не были последними. Войска все подходили и подходили.

Вечером, после некоторого затишья, я докладывал командующему фронтом о результатах воздушных боев и о наших потерях. Действуя группами от пятидесяти до ста бомбардировщиков под прикрытием пятидесяти — шестидесяти истребителей, противник стремился проложить [201] путь своим танкам и мотопехоте, наступавшим на главном направлении. В начале сражения неприятелю удалось сковать боем наших истребителей и тем самым обеспечить свободу действий своей бомбардировочной авиации. Основные усилия нашей истребительной авиации были направлены на борьбу с бомбардировщиками противника. В первый день был проведен восемьдесят один воздушный бой с участием большого количества самолетов с обеих сторон. Особенно успешно сражались летчики 5-го истребительного авиакорпуса, которым командовал генерал-майор авиации И. Д. Климов. Только летчики 8-й гвардейской истребительной авиадивизии (командир дивизии генерал Д. П. Галунов) уничтожили семьдесят шесть вражеских самолетов.

Наряду с противодействием авиации противника соединения и части 2-й воздушной армии наносили бомбовые удары по вражеским войскам на поле боя. Большое напряжение выпало на долю частей 1-го бомбардировочного, 1-го штурмового авиакорпусов (командиры гвардии полковник И. С. Полбин и генерал-лейтенант авиации В. Г. Рязанов) и 291-й Воронежской штурмовой авиадивизии под командованием полковника А. Н. Витрука. Части этих соединений группами по шесть — девять самолетов под прикрытием истребителей непрерывно наносили удары по вражеским танкам и мотопехоте на обоянском направлении — в районах Зыбино, Казацкое, Черкасское, Томаровка и Бутово. По данным воздушного фотографирования, на поле боя насчитывалось до сотни сожженных и поврежденных танков и автомашин противника.

Выслушав доклад о наших потерях, командующий фронтом сказал:

— Завтра прибудут новые авиачасти.

И действительно, на следующий день мы получили пополнение.

Вследствие тяжелых потерь и возрастающего противодействия наших истребителей активность вражеской авиации резко снизилась. Если в первый день сражения в полосе фронта было отмечено две тысячи самолето-вылетов, то на второй день только около девятисот. В чем же причина?

На этот вопрос дал ответ немецкий летчик-истребитель из эскадры «Удэт», сбитый 5 июля близ Белгорода. [202]

Во время допроса он держался со свойственной фашистам спесью, не хотел указывать место базирования эскадры, ее численный состав.

— Знаете что, — предложил я командиру полка.—-Пригласите его на ужин, угостите водкой. Наверняка разговорится...

Так и сделали. Немец рассказал:

— Эскадра «Удэт» прилетела с Кубани. Там мы понесли большие потери, но к лету получили на пополнение молодых летчиков, которые не умеют как следует драться. Вот и несем тяжелые потери.

В конце беседы он признался:

— Русские летчики стали драться куда сильнее. Видимо, у вас сохранились старые кадры. Я никогда не думал, что меня так скоро собьют...

Мы тоже за два года потеряли немало летчиков, их место в строю заняла молодежь. Опыт, приобретенный в боях, стал достоянием всех наших авиаторов. Только за 5 июня летчики В. М. Беликов, Б. В. Панин и А. Д. Булаев уничтожили по четыре самолета. Младший лейтенант К. А. Евстигнеев поделился с товарищами своими впечатлениями:

— Мы вылетали вчера на прикрытие переднего края обороны наших войск. К намеченному району подошли двумя ярусами на высоте пятисот метров. Внизу под командованием капитана Подгорного шла ударная группа из шести истребителей. Она должна была уничтожить бомбардировщиков противника. Вторая группа из четырех самолетов шла на четыреста — пятьсот метров выше. В случае появления вражеских истребителей она должна была связать их боем и создать благоприятные условия для действий ударной группы.

Как только показались вражеские бомбардировщики, капитан Подгорный повел свою шестерку в атаку. Он умело зашел в хвост «юнкерсам» и вместе со своим ведомым с первой же атаки поджег один самолет. Я шел слева от ведущего и вслед за ним атаковал крайний «юнкерс» из последней пары. Подойдя к нему слева сверху под углом в сорок пять градусов, с дистанции пятидесяти метров первой очередью сбил его. Но в это время появилась вторая группа «юнкерсов». Имея превышение над ними, я немедленно устремился в атаку и врезался в их строй. Развернувшись, зашел в хвост [203] «юнкерсу» и с дистанции пятидесяти — шестидесяти метров зажег его. Строй бомбардировщиков распался, они стали уходить. Я погнался за очередной целью. С резким снижением враг пытался скрыться, но я, не отставая, преследовал его и бил короткими очередями. То был третий самолет, сбитый мною в этом бою...

На второй день Курской битвы накал боев в воздухе ни на минуту не ослабевал. Уже на рассвете вспыхнули ожесточенные схватки. Порой в них участвовали сотни самолетов с той и другой стороны. Чтобы наносить по противнику упреждающие удары, не допустить «юнкерсы» к нашим оборонительным рубежам и надежно прикрыть места сосредоточения наземных войск, истребители 2-й воздушной встречали врага на дальних подступах к линии фронта.

Успешно решал задачу по прикрытию войск 88-й гвардейский истребительный авиаполк, которым командовал майор С. С. Рымша. В первый день битвы летчики этой части сбили тридцать самолетов противника. Никто не сомневался, что и второй день окажется небезрезультатным.

Закончив дежурство близ линии фронта, группа истребителей развернулась на свой аэродром. Замыкающим в ней летел гвардии старший лейтенант Александр Горовец. Не случайно командир эскадрильи Василий Иванович Мишустин предложил ему это место в боевом порядке. Горовец летал уверенно, мог в любой момент прикрыть всю группу от внезапного нападения с задней полусферы. И вот Горовец увидел позади себя большую группу Ю-87, которая шла к нашим позициям. Первая мысль Горовца: немедленно предупредить об этом ведущего группы, но то ли передатчик отказал, то ли где-то осколком повредило кабель, ведущий не услышал предупреждения, и группа продолжала полет прежним курсом.

Горовец один ринулся навстречу группе «юнкерсов». Очередь — и объятый пламенем флагман фашистской армады нырнул к земле. Это сразу же посеяло панику в строю врагов. Они сбросили бомбы: теперь им было не до прицельного бомбометания. Строй «юнкерсов» рассредоточился, огневое взаимодействие внутри группы нарушилось. Этого как раз и ожидал Горовец. Выбрав самолет, который был ближе всех, летчик дал по [204] нему пушечную очередь и опять пламя лижет паучью свастику. Целей сколько угодно, только успевай увертываться от трасс воздушных стрелков да вовремя занимай позицию для атаки. Прошли считанные минуты, а на земле уже пылало четыре «юнкерса», сбитых советским истребителем. Потом он поджег пятого, шестого...

От строя Ю-87 осталось жалкое воспоминание. Бой шел уже на небольшой высоте, когда Александр уничтожил девятого «юнкерса». Охваченный азартом схватки, Горовец только теперь заметил у себя в хвосте «фокке-вульфов». Четыре истребителя против одного. У советского летчика нет возможности набрать высоту, боеприпасы кончились. Однако он принял бой. Имитируя атаки, он, вероятно, выбирал момент для нанесения таранного удара, но вскоре его самолет был подбит. Выпрыгнуть с парашютом не было никакой возможности — слишком мала высота. Изрешеченная машина рухнула на землю.

Все, кто с земли наблюдал за воздушным боем Александра Горовца, с восторгом отзывались об отваге, мужестве и мастерстве летчика. Никому и никогда еще не удавалось в одном бою одержать девять побед!

Прежде чем совершить свой подвиг, Александр Горовец провел немало воздушных боев, много раз летал на штурмовку вражеских войск и аэродромов. И не сразу, конечно, пришло к нему мастерство. Первым боевым наставником на фронте был у него командир эскадрильи Василий Иванович Мишустин, впоследствии удостоенный звания Героя Советского Союза. Я не раз встречался с ним, расспрашивал его о Горовце.

Незадолго до Курского сражения мне довелось вручать Александру орден Красного Знамени.

— Служу Советскому Союзу! — твердо, как клятву, произнес он.

Большое влияние на становление Горовца как боевого летчика оказал коллектив гвардейцев 88-го полка во главе с гвардии майором Стефаном Стефановичем Рымшей. Творческая, ищущая натура, Рымша сам умело воевал и давал замечательные уроки своим подчиненным.

— Самый страшный враг истребителя — шаблон. Всегда думай в бою, извлекай уроки, помогай товарищу! — любил повторять он. [205]

Командир полка увлекал летчиков личным примером. Если он вел группу в бой, то первым атаковывал противника, был там, где обстановка накалялась до предела. Одна из очередей фашистского «мессера» вскоре оборвала его жизнь.

Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 28 сентября 1943 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство А. К. Горовцу было присвоено звание Героя Советского Союза.

Летом 1957 года близ хутора Зоринские Дворы были найдены отдельные части самолета старшего лейтенанта А. К. Горовца, партийный билет, оружие, полетные документы. Ныне на земле белгородской воздвигнут ему памятник.

В первые же дни Курской битвы по нескольку вражеских самолетов уничтожили Герои Советского Союза гвардии капитан Н. Т. Китаев и гвардии старший лейтенант А. Е. Новиков, летчики А. Г. Павлов, Наумов, Рыкунов и другие.

6 июля началась боевая биография советского аса, ныне трижды Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации И. Н. Кожедуба. В этот день на его боевом счету появился первый сбитый им фашистский самолет, 7 июля — второй, а 8-го — еще два.

Героический подвиг совершил 8 июля летчик 291-й Воронежской штурмовой авиационной дивизии коммунист младший лейтенант Юрьев. Несмотря на три тяжелых ранения, полученных во время выполнения боевого задания, он сбросил бомбы точно на цель и возвратился на свой аэродром.

Отличился командир эскадрильи 516-го истребительного авиаполка младший лейтенант М. К. Токаренко. Прикрывая штурмовиков в районе Черкасского, он лично сбил два вражеских истребителя и, израсходовав весь боекомплект, начал производить ложные атаки на фашистские истребители. Благодаря мужеству Токаренко штурмовики успешно выполнили задание и без потерь возвратились на свой аэродром.

11 июля летчик-истребитель сержант Агаданцев в одном воздушном бою сбил три вражеских самолета, а четвертый таранил. Герой Советского Союза гвардии [206] майор М. С. Токарев, сражаясь один с десятью фашистскими истребителями, сбил четыре и сам погиб смертью храбрых.

В тот же день десять летчиков 270-го истребительного авиаполка во главе с командиром эскадрильи старшим лейтенантом Гединым, прикрывая наши войска, встретили девять бомбардировщиков и десять истребителей противника. Атаковав «мессершмиттов», группа сбила два самолета. Затем было уничтожено несколько Ю-87, причем один из них тараном.

14 июля началась боевая слава одного из выдающихся летчиков-истребителей, мастера меткого удара, командира авиаэскадрильи 728-го истребительного авиаполка капитана А. В. Ворожейкина. Патрулируя группой в составе восьми самолетов в районе Богородицкое, Беленихино, Шахово, Арсений Васильевич смело повел своих истребителей в атаку на вражескую авиагруппу бомбардировщиков и шестерку истребителей. В этой схватке противник потерял девять самолетов, из которых три сбил капитан Ворожейкин. Ныне он дважды Герой Советского Союза, генерал-майор авиации, автор ряда мемуарных книг о действиях советской авиации в период Великой Отечественной войны.

Пример товарищеской взаимовыручки показал лейтенант Гридинский, летчик 800-го штурмового авиаполка. Это произошло на третий день боев. В воздухе на «иле» командира эскадрильи Степана Пошивальникова осколком от зенитного снаряда был убит воздушный стрелок. Машина осталась беззащитной. Заметив это, Александр Гридинский стал оберегать командира от атак истребителей. И вдруг от второго попадания зенитного снаряда самолет Пошивальникова загорелся. С трудом перетянув через линию фронта, командир посадил горящий штурмовик на небольшую площадку у переднего края. Фашисты немедленно направили к месту посадки несколько танков. Тогда лейтенант Гридинский, не раздумывая, сел рядом с Пошивальниковым. Оба самолета оказались под вражеским обстрелом.

— Зачем ты это сделал? — сердито спросил Пошивальников.

— Чтобы спасти вас. Садитесь побыстрее. На аэродроме летчиков горячо встречали однополчане. Отвечая на благодарность за товарищескую выручку, [207] Александр Иванович Гридинский сказал: «Беречь командира и товарища в бою — обязанность каждого летчика». Совершив сто пятьдесят два боевых вылета, летом 1944 года Гридинский погиб в бою. В связи с двадцатилетием со дня победы над фашизмом лейтенанту А. И. Гридинскому посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его имя носит одна из улиц города Шацка Рязанской области, где прошли детство и юность героя.

С 7 по 10 июля танковые и моторизованные войска противника, поддерживаемые авиацией, продолжали наступать, стремясь выйти на оперативный простор.

Действуя над полем боя, соединения 2-й воздушной армии наносили по врагу сосредоточенные удары большими группами самолетов. 7 июля наши механизированные войска, поддержанные двумя сосредоточенными ударами восьмидесяти штурмовиков корпуса генерала В. Г. Рязанова, успешно отразили атаку четырех танковых дивизий противника из района Сырцово, Яковлево в направлении на Красную Дубровку и Бол. Маячки. После сосредоточенных ударов штурмовики непрерывно действовали небольшими группами, уничтожая танки и мотопехоту противника. В результате совместных усилий на поле боя осталось свыше двухсот горящих вражеских танков.

Из штаба 6-й гвардейской армии на имя командира корпуса генерала Рязанова была получена телеграмма: «Командующий 6-й гвардейской армией передал вам, что работой штурмовиков наземные части очень довольны. Штурмовики помогают хорошо».

Усилия истребителей были направлены на прикрытие войск на поле боя и обеспечение действий штурмовиков и бомбардировщиков. Выполнение этих задач проходило в ожесточенной борьбе с авиацией противника. С 7 по 11 июля в ста семидесяти девяти воздушных боях был сбит двести восемьдесят один самолет противника. После этого активность вражеской авиации значительно снизилась.

Убедившись в том, что прорыв на обоянском направлении невозможен, немцы сделали попытку выйти к Курску обходным путем, перенеся с 11 июля свои усилия на прохоровское направление. Командование фронта своевременно вскрыло замысел противника и решило [208] сначала измотать и обескровить его группировку, потом нанести мощный контрудар.

Перед 2-й воздушной армией была поставлена задача: в течение 11 —12 июля всеми силами поддерживать контрудар сухопутных войск. Прикрытие наземных войск было возложено на 4-й и 5-й истребительные авиакорпуса, непосредственная авиационная подготовка — на 1-й бомбардировочный и 1-й штурмовой авиакорпуса, 208-ю ночную легкобомбардировочную и 291-ю Воронежскую штурмовую авиадивизии. При этом 208-я дивизия должна была действовать в ночь на 12 июля, а все остальные авиасоединения армии — с утра 12 июля.

Накануне контрудара ночные бомбардировщики полковника Л. Н. Юзеева вели непрерывные боевые действия на изнурение и уничтожение войск противника в районе Покровка, Гремучий, Бол. Маячки, Яковлево, Мал. Маячки.

Утром 12 июля наши бомбардировщики и штурмовики сбросили тысячи противотанковых бомб на боевые порядки танковых войск противника. Затем на врага обрушился огонь советской артиллерии, после чего в атаку пошли наши танки. Началось знаменитое Прохоровское танковое сражение, в котором с обеих сторон участвовало до тысячи пятисот танков и самоходных орудий. Бомбардировщики эшелонированными действиями поддерживали наземные войска, нанося удары по скоплению танков противника в районе Грезное, совхоз Октябрьский, Мал. Маячки, Покровка, Яковлево. Самолеты вызывались на поле боя и наводились на цель по радио авиационными представителями, находившимися в наземных войсках.

«Авиация 12 и 13 июля 1943 года действовала исключительно хорошо перед передним краем нашей обороны, особенно когда вели огневой бой. Мы, все бойцы и командиры, махали пилотками, приветствуя штурмовиков. Заместитель командира по политчасти 3 мсб 56 мехбригады капитан Ваксеев»{9}, — писали в штаб армии танкисты генерала П. А. Ротмистрова.

В результате совместных усилий сухопутных войск и авиации врагу были нанесены тяжелые потери. Только [209] в первый день сражения фашисты потеряли свыше трехсот пятидесяти танков и более десяти тысяч солдат и офицеров. После этого противник вынужден был окончательно отказаться от наступления вначале на главном, а затем и на вспомогательном направлениях.

С 17 по 23 июля наши войска полностью восстановили положение, которое они занимали к 5 июля.

В достижение целей оборонительного сражения существенный вклад внесла 2-я воздушная армия. В результате активных действий летчиков противнику ни разу не удалось подвергнуть ударам с воздуха наши войска в глубине обороны, а также коммуникации и подходившие резервы. Враг вынужден был ограничить действия своей авиации только нашим передним краем.

В борьбе с авиацией противника особенно отличились летчики 5-го истребительного авиакорпуса. За время оборонительного сражения старший лейтенант Н. Д. Гулаев сбил тринадцать самолетов, старший лейтенант И. Н. Шпак — восемь, капитан П. И. Чепинога и младший лейтенант Наумов — по семь, капитан Н. Т. Китаев и лейтенант А. Е. Новиков — по пять.

Хочется подробнее рассказать об одном из рядовых летчиков 2-й воздушной армии — Николае Шутте. Первый раз я встретился с ним незадолго до Курской битвы. Вот как это было.

Однажды командующий фронтом приказал организовать массированный удар по немецким войскам. Оперативная группа прибыла на КП наземного соединения, чтобы наладить связь с авиационными дивизиями. В это время, возвращаясь с задания, курсом на восток шел «як». Показались три «мессершмитта». Они рванулись наперехват нашему самолету. «Прибавляй скорость и уходи», — невольно проговорил я вполголоса. В голове мелькнула досадная мысль о том, что еще мало внимания мы уделяем воспитанию у летчиков осмотрительности и оттого иногда теряем людей и самолеты. «Мессеры» приближались, а наш «ротозей» летел спокойно. Вот один из противников бросился в атаку, но в тот момент, когда должен был прогреметь пушечный залп, командир «ястребка» убрал скорость, выпустил тормозные щитки, и немец пронесся мимо. А когда вражеский самолет оказался чуть впереди, советский летчик снова [210] дал газ, довернул машину и первой же очередью зажег противника.

Мы с восторгом следили за боем, в процессе которого наш летчик то искусно уходил от огня двух «мессершмиттов», то сам атаковывал их. Наконец, когда, видимо, кончились боеприпасы, немцы повернули на запад, а «ястребок» пошел своим курсом.

Я приказал выяснить, кто дрался в воздухе. Через несколько минут доложили: «Николай Шутт, летчик-истребитель из дивизии генерала Баранчука». Николай Шутт? И я вспомнил разговор, происходивший несколько дней назад с заместителем по политчасти С. Н. Ромазановым, прибывшим из дивизии К. Г. Баранчука. Он рассказывал о подвигах летчика-истребителя Николая Шутта и о том, что этот старший лейтенант по каким-то причинам не имеет боевых наград.

Вечером, доложив итоги действий авиации командующему фронтом, я попросил разрешения выехать на аэродром 203-й (вскоре она стала 12-й гвардейской) истребительной дивизии генерала К. Г. Баранчука. Ко мне пригласили Николая Шутта.

— Я видел, как вы дрались с тремя «мессершмиттами». Хорошо дрались. Спасибо. Орден Красного Знамени получите через несколько дней, — сказал я.

— Служу Советскому Союзу!— ответил старший лейтенант, и его юношеские щеки зарделись румянцем.

Пожав на прощание руку, я от души пожелал ему успехов. Н. К. Шутт отважно воевал в небе Берлина и Праги, закончил войну начальником воздушно-стрелковой службы полка, получил за свои победы в воздушных боях много орденов и был удостоен высшей награды — звания Героя Советского Союза.

Когда готовилось издание этой книги, Николай Шутт прислал мне свои фронтовые записи. Они, на мой взгляд, довольно объективно свидетельствуют о том, как мужали в боях советские летчики, как росло их мастерство. Ниже привожу эти записи.

«7 января 1942 года произошла моя первая встреча с врагом. Это было в районе Керчи. Меня подняли в воздух по тревоге. Задача: перехватить немецкого разведчика и уничтожить его. Мой истребитель быстро набирал высоту. И вот в разрывах зенитной артиллерии показался Ю-88. Охваченный каким-то необъяснимым [211] порывом, я бросился к нему. Нас разделяла дистанция в шестьсот — семьсот метров, но я прильнул к прицелу и нажал на гашетки. Когда умолк последний пулемет, немец, к моему удивлению, спокойно уходил в облачность. Беспомощный и злой, вернулся я на аэродром.

Товарищи, выслушав подробности боя, сказали: «Погорячился ты, Николай, надо было поближе подойти к разведчику и стрелять короткими очередями». Я долго не мог уснуть. Мне снова хотелось подняться в воздух и встретиться с тем же немцем, чтобы еще раз померяться силой...

Легко понять мое состояние, когда после двух дней перерыва я встретился с противником, преследовал его и... тоже не мог сбить.

15 января мой командир эскадрильи лейтенант Владимир Антонов уничтожил бомбардировщик Хе-111. Боевой счет полка открыт. Летчики с нескрываемым интересом расспрашивали командира о всех подробностях боя. Взволнованный и счастливый, Антонов рассказал о том, как построил поиск противника, как осуществил сближение, в какой момент начал атаку, с какой дистанции вел огонь и куда направлял его.

Сравнивая действия командира со своими, я все больше убеждался, как далеко мне до боевого совершенства, как много надо учиться, чтобы бить врага наверняка. Во втором воздушном бою я не учел метеоусловий, не использовал облачность для скрытного нападения на врага, забыл о высоте как о непременном условии победы в воздушном бою... Неудача угнетала меня.

30 марта сигнал тревоги снова поднял меня в керченское небо. Девять немецких бомбардировщиков, сбросив бомбы, на максимальной скорости со снижением уходили на север — к Азовскому морю.

Выбрав один из самолетов, я начал преследование. Километрах в двадцати от береговой черты, видя бессмысленность дальнейшего полета, лег на обратный курс. Подойдя к берегу, сориентировался и направился в сторону аэродрома. И вот совсем неожиданно впереди показались два Ю-88 и наш И-16. Стрелки вражеских бомбардировщиков вели по истребителю яростный пулеметный огонь. Я находился выше «юнкерсов» и, осмотревшись, решил атаковать ведомый самолет. [212]

С дистанции семьдесят — пятьдесят метров длинной пулеметной очередью ударил по правому мотору. Объятый пламенем и черным дымом, «юнкерс» начал беспорядочно падать на мыс Казантип, в одном-двух километрах от берега. Два выбросившихся парашютиста были снесены ветром в Азовское море. Медленно снижаясь, я наблюдал за ними. Они упали в воду и через минуту исчезли под набегающими волнами.

Это была моя первая победа над фашистским стервятником.

С каждым днем увеличивался счет боевых вылетов. Мне уже приходилось прикрывать свои наземные войска и различные военные объекты, штурмовать вражескую пехоту и аэродромы, вести воздушную разведку и вступать в бой с фашистскими истребителями и бомбардировщиками. Я учился на ошибках первых полетов, анализировал каждую встречу с противником, вникал в самые мельчайшие детали боев, по крупинкам накапливая боевой опыт.

За сравнительно небольшой период времени летчики нашего полка сбили более двадцати самолетов противника. В боях отличились лейтенанты Владимир Антонов, Иван Черняк, Василий Дрозденко и многие другие.

21 апреля я с ведомым Василием Дрозденко возвращался с боевого задания. В районе аэродрома, на высоте семьсот метров, заметили двух Ме-109, которые нападали на МиГ-3. Ведущий «мессер» зашел в хвост «мигу» и открыл огонь. Ведомый в двухстах метрах сзади прикрывал его. Бросившись на выручку товарища, я с дистанции семьсот метров выпустил два реактивных снаряда. Увидев разрывы, немец бросился в сторону. Я догнал его и ударил еще двумя реактивными снарядами. «Мессершмитт» взорвался.

Это был бесприцельный огонь. Снаряд, выпущенный мной, попал в цель совершенно случайно, но все равно победа! Правда, летчику с «мига» пришлось прыгать с парашютом: немцы все-таки подбили его. Как выяснилось потом, это был лейтенант Владимир Шебенко, мой друг по авиаучилищу.

При встрече Владимир рассказал: «Как только я начал приземляться, ко мне прибежали наши автоматчики. Они рассчитывали, видимо, взять в плен фашиста, но, к своему удивлению, увидели советского летчика. [213]

Два самолета падали одновременно, и ребята не смогли определить, из какого выбросился парашютист. Во всяком случае, они не огорчились и приняли меня очень хорошо».

В части меня горячо поздравили. Оказывается, я первым из летчиков полка сбил «мессера». Вот здорово!

Утром 16 мая, после того как рассеялся туман, наши истребители стали поодиночке покидать аэродром. Мне пришлось улетать последним. Выруливая, я увидел бежавшего ко мне земляка — лейтенанта Евгения Павловича. Мы хорошо знали друг друга: нас сроднили Минск, учеба в Белорусском аэроклубе и в авиаучилище. Евгений служил в другом полку. Несколько дней назад он, израсходовав боеприпасы, пошел на таран. Враг был уничтожен, но и самолет Павловича получил серьезные повреждения...

Евгений вскочил на крыло самолета и, подавая пакет, сквозь шум мотора крикнул:

— Возьми, потом отдашь!

— Что здесь?

— Комсомольский билет, удостоверение... Сохрани! А я на переправу, вплавь через Керченский пролив.

Вот тут-то я и вспомнил рассказы о боях на реке Халхин-Гол, о нашем земляке дважды Герое Советского Союза Сергее Грицевице, который на таком же одноместном самолете И-16 вывез офицера Забалуева, оказавшегося в беде.

— Нет! — отвечаю Павловичу. — Прячь документы в карман.

— Что? Брать не хочешь?

— Возьму, но только вместе с тобой. Быстро выскочив из самолета, я крикнул, показывая рукой на кабину:

— Залезай быстрее, только смотри зажигание не выключи. Протягивай ноги вдоль фюзеляжа за бронеспинку, а голову положишь мне на колени.

— Сумеем ли вдвоем, Николай?

— Не медли, залезай быстрее!

Спустя несколько секунд наш И-16 уже бежал по аэродрому. Он долго не хотел отрываться от земли. Однако в конце взлетной полосы «ишачок» в последний раз стукнулся колесами о землю и плавно повис в воздухе. Шасси убрать уже не было никакой возможности. Мы [214] вышли к морю и на высоте пятьдесят метров полетели на восток, на новый аэродром.

Командир эскадрильи заметил, что самолет шел по маршруту с неубранными шасси. Когда я приземлился, он хотел сделать мне замечание, но, увидев, что мы вылезаем из кабины вдвоем, сказал:

— Молодец, Николай, так должен поступать каждый из нас.

— Я горжусь тобой, — растроганно проговорил Женя Павлович, обнимая меня.

А я гордился Евгением, который несколько дней назад таранил фашистского стервятника.

Нашу беседу прервал внезапный залп зениток. На высоте около двух тысяч метров, пересекая аэродром, уходили на запад два бомбардировщика Ю-88. Находящийся в воздухе молодой летчик сержант Георгий Кончин бросился вдогонку. Пулеметы на его истребителе вскоре смолкли. И тогда Кончин пошел на таран. Вот он уже вплотную пристроился к «юнкерсу», но его внезапно отбросило воздушной струей. Оправившись от неожиданности, Кончин снова бросился на врага. Несколько раз он пытался отрубить ему хвост, но безуспешно. При одном из подходов вражеский стрелок дал очередь по «ястребку» и сбросил гранату на парашюте. В лицо сержанта попало более двадцати осколков. Истекая кровью, он напряг все силы и благополучно посадил самолет на аэродроме.

Когда мы подбежали к израненной машине, летчик был без сознания. Ему тут же оказали первую помощь и отправили в госпиталь...

Осенью 1942 года лейтенант Кончин вернулся в полк и мужественно сражался до окончания войны.

К ноябрю на моем счету стало двести сорок боевых вылетов, а наша часть за отличные боевые действия была удостоена высокой награды — ордена Красного Знамени.

Мы получили новые самолеты Як-7б и направились на фронт в район Курска. Полк включен в 203-ю истребительную авиадивизию, которая должна обеспечивать боевые действия 1-го штурмового авиационного корпуса.

...Каждый день крепнет наша дружба с «воздушными пехотинцами». Мы летаем со штурмовиками с одного аэродрома. Это дает широкие возможности для личного общения, часто собираемся на разборы полетов, [215] где отрабатываются вопросы взаимодействия на маршруте, над целью и на случай нападения истребителей противника. Эти разборы — лучший способ для обобщения и изучения боевого опыта.

Припоминаю, как тепло и сердечно благодарили нас штурмовики за хорошее прикрытие. В свою очередь мы, истребители, говорили, что сопровождать тех, кто умеет взаимодействовать, — одно удовольствие. В этом отношении особенно выделялись группы, ведущими которых были Б. В. Мельников, М. И. Степанов, М. П. Одинцов, А. М. Глебов, Г. П. Александров и другие.

Нанося сильные удары по наземным силам врага, летчики этих групп в любых условиях умело сохраняют строй и нередко вместе с нами вступают в бой против немецких истребителей и бомбардировщиков.

12 июля состоялся бой двенадцати «ильюшиных», возглавляемых майором Мельниковым, с большой группой «юнкерсов». Мы прикрывали штурмовиков четверкой «Яковлевых». Когда «илы» обрушили свой удар по заданной цели, земля предупредила по радио о том, что к переднему краю идет несколько десятков бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Мы решили не отступать. Штурмовики пошли в атаку на «юнкерсов», а наша четверка во главе с капитаном Николаем Дунаевым напала на истребителей прикрытия.

Бой носил ожесточенный характер. Воздух, казалось, кипел от огня пушек и пулеметов. Мы одержали победу. Штурмовики сбили восемь самолетов противника, а девятый пришелся на долю нашего ведущего Николая Дунаева. Успех был обусловлен тем, что летчики-штурмовики вступили в бой не поодиночке, не разрозненными силами, а всей группой, и тем, что мы постарались сделать все, чтобы сковать истребителей врага боем, не дать им возможности обрушиться на наших братьев по оружию.

Бывают у нас и промахи. Так, прикрывая группу «илов» Н. В. Горбачева, мы допустили ряд ошибок. На земле, кажется, все было разработано и предусмотрено, а в воздухе вышло иначе. Уже в районе цели, когда была произведена атака и штурмовики начали сбор, один самолет отстал от группы. И в это самое время появляется пара Ме-109. Увидев отставший самолет, они сразу кинулись на него. Принимаю решение: прикрыть [216] Ил-2. Но в это время из-за облачности появилась десятка истребителей. Силы наши уже были распылены, и, пользуясь этим, одна группа немцев немедленно атаковала шестерку «яков», а другая — штурмовиков.

Мы дрались отчаянно, но инициатива боя была упущена, и восстановить ее не было возможности. Мы потерпели поражение, потому что не было слаженности действий штурмовиков и истребителей...

Мы все время настойчиво требуем от штурмовиков плотного строя: стоит «илу» отстать от группы, как он становится легкой добычей вражеских истребителей.

25 июля после выполнения задания «ильюшины» возвращались домой на бреющем полете. Растянулись так, что их было трудно подсчитать. Значит, не учли добрых советов. Развернувшись, чтобы парой прикрыть отставшее звено, я заметил двух Ме-109. Они выжидали удобный момент для нападения на «илов».

С дистанции пятьсот метров я открыл огонь по ведущему Ме-109. Он отошел в сторону, а его ведомый продолжал преследовать «ильюшиных». Тогда я с принижением догнал его и почти в упор дал две очереди. «Месс» сделал резкий крен, затем беспорядочно полетел к земле: вероятно, был убит летчик.

Все наши самолеты возвратились на свои аэродромы. Но полет мог кончиться печально, если бы не оказали помощь отставшему звену «илов»...

С 5 по 24 июля на Курской дуге летчики моей эскадрильи провели сорок шесть воздушных боев и сбили пятнадцать самолетов противника, не потеряв ни одного своего. Эти победы — результат упорной боевой учебы, проводимой командиром дивизии генералом К. Г. Баранчуком.

6 августа во второй половине дня, когда я только что вернулся с боевого задания, на аэродром приехал начальник политотдела дивизии подполковник А. Стар-чак. Тот самый боевой комиссар, который недавно поздравлял меня с вступлением в члены Коммунистической партии.

— Как обстановка в воздухе? — спросил он.

— Преимущество полностью на нашей стороне, — подчеркнул я, — хотя немцы имеют на нашем участке фронта довольно много асов.

Мы поговорили довольно подробно о боевых делах полка. В конце беседы начальник политотдела сказал, [217] что сегодня мне будет вручен партийный билет. К вечеру я привел себя в порядок и выглядел по-праздничному. На стоянке самолетов собрались члены партийной комиссии во главе с подполковником Старчаком. Присутствовали и другие офицеры, которым тоже предстояло получить партийные билеты.

Первому вручали мне. Подполковник Старчак еще раз поздравил меня и пожелал новых успехов в боях, Я дал клятву, не жалея ни сил, ни самой жизни, драться с врагом во имя любимой Родины, во имя Коммунистической партии.

На следующий день мы готовились к сопровождению «илов». Среди штурмовиков были у нас, истребителей, свои любимцы, которых мы узнавали в воздухе по летному почерку, по боевой «походке». Один из них — старший лейтенант М. И. Степанов, Герой Советского Союза. Отлично владея ориентировкой, он всегда точно и внезапно выходил на цель, что приносило группе большой успех при выполнении боевых заданий.

Моя группа в составе шести истребителей Як-1 поднялась в воздух. На горизонте показалась девятка «ильюшиных» во главе со Степановым. Пристроившись к ним, мы легли на курс. Осматривая боевой порядок, я заметил, что на самолете моего ведомого младшего лейтенанта И. П. Иванова не убирается одна нога шасси. Пришлось подсказать по радио. Ведомый несколько раз пытался ее убрать, не безуспешно. Идти в бой при таком положении рискованно: снижается скорость, ухудшается маневренность самолета. Я приказал Иванову вернуться на аэродром. Нас осталось пятеро.

Когда мы подошли к цели, начался интенсивный зенитный огонь. Внизу, на окраине небольшого леса,— скопление автомашин, танков, пехоты. «Ильюшины» обрушили на врага смертоносный груз. Сделав три захода, штурмовики плотной группой потянулись домой. Мы уже находились километрах в семи от линии фронта, как вдруг я увидел вражеский самолет, шедший вдоль передовой линии. Развернувшись наперерез немцу, я быстро стал набирать высоту. По радио сообщил заместителю о своем решении и приказал сопровождать штурмовиков до аэродрома посадки.

«Мессер» принял мой вызов. Я понял, что передо мной опытный разведчик, который «прогуливался» над [218] нашими наземными войсками. При сближении немец стал в левый вираж, предполагая сразу же зайти мне в хвост. Я резко перевернул свой истребитель в правый вираж. В этот момент мимо носа «яка» прошла трасса. Мне долго пришлось крутиться, пока наконец я оказался позади врага. Крепко увязавшись за ним, я ни на секунду не упускал его из виду, мгновенно реагируя на все эволюции.

Бой переместился почти к самой линии фронта. Вот уже третья очередь прошла мимо самолета противника. «Мессершмитт» с полупереворота нырнул чуть ли не в отвесное пикирование. Каким-то чутьем мне удалось разгадать маневр, и я мгновенно бросился за ним. Мы стремительно теряли высоту. Но вот враг начал выходить из пикирования. Я тоже потянул ручку на себя. Мокрая от пота гимнастерка прилипла к телу, но в таких случаях усталости не чувствуешь. И вот оно, роковое мгновение! Враг заметался. Куда ринуться? В какую сторону бросить самолет? Это не ошибка. Это физическая и моральная слабость врага. Длинная очередь прошила фюзеляж «мессера». Самолет вспыхнул и упал у деревни Старица, на Белгородчине. Это была десятая победа.

Возвратившись на свой аэродром, я пошел на КП полка, чтобы доложить о воздушном бое. Товарищи поздравляли меня, молодого коммуниста, с очередной победой. А в это время механик старшина Войцеховский аккуратно рисовал на борту моего самолета с номером «21» десятую звездочку...»

Я привел выдержки из записной книжки только одного нашего летчика. Эти волнующие записки дают достаточное представление о том, какими замечательными кадрами бойцов располагала 2-я воздушная армия в период боев на Курской дуге.

Каждый вылет — легенда

Потерпев поражение в наступлении на курском направлении, противник, отброшенный на прежний оборонительный рубеж, стремился во что бы то ни стало удержать Белгородско-Харьковский выступ, рассматривая его как «бастион, запираю-щий [219] путь для наступления русских армий на Украину».

С целью разгрома белгородско-харьковской группировки и последующего освобождения Левобережной Украины и Донбасса советское командование еще в период оборонительных сражений готовило наступательную операцию силами Воронежского, Степного и Юго-Западного фронтов. Главный удар наносили Воронежский и Степной фронты в общем направлении на Богодухов, Валки и на Харьков, вспомогательные — на Ахтырку и Мерефу.

Основные задачи 2-й воздушной армии в этой операции состояли в том, чтобы обеспечить прорыв, ввод в прорыв танковых войск и развитие успеха в глубине. Свои задачи мы должны были решать во взаимодействии с 5-й воздушной армией Степного фронта и соединениями авиации дальнего действия.

Подготовка к контрнаступлению осуществлялась в предельно сжатый срок — в течение десяти дней. Она осложнялась тем, что в это время из состава воздушной армии ушли 1-й бомбардировочный, 1-й штурмовой и 4-й истребительный авиакорпуса. Новые соединения — 5-й штурмовой авиакорпус под командованием Героя Советского Союза генерал-лейтенанта авиации Н. П. Каманина, 10-й истребительный авиакорпус генерал-майора авиации М. М. Головня и 202-я бомбардировочная авиадивизия полковника С. И. Нечипоренко — были укомплектованы в основном молодыми летчиками. Потребовалось много энергии, чтобы подготовить их к боевым действиям.

На основе принятого решения и задач, поставленных перед авиационными соединениями, штаб воздушной армии совместно со штабами общевойсковых и танковых армий разработал планы взаимодействия, единую кодированную карту, схему распределения целей между авиацией и артиллерией. Во все общевойсковые штабы (на главном направлении — вплоть до стрелковых соединений) были выделены офицеры от авиадивизий и корпусов.

В период подготовки к контрнаступлению авиация периодически наносила удары по резервам противника и усиленно вела воздушную разведку. Аэродромы противника и его коммуникации Харьков — Белгород, [220] Ахтырка — Белгород и рокада Харьков — Сумы находились под постоянным наблюдением наших воздушных разведчиков. По данным воздушного фотографирования, штаб фронта издал и затем разослал наземным войскам схемы обороны противника на различных участках фронта. Авиационные соединения и части были снабжены схемами вражеских аэродромов. Все это во многом содействовало успешной подготовке и разгрому противника.

В 6 часов утра 3 августа началась мощная артиллерийская и авиационная подготовка. В ней участвовали части 5-го штурмового авиакорпуса, 202-й бомбардировочной и 291-й штурмовой авиадивизий, нанесшие два удара по опорным пунктам противника. В период 6.20 — 7.00 был нанесен первый удар силами тридцати шести пикирующих бомбардировщиков и восьмидесяти одного штурмовика под прикрытием сорока девяти истребителей. За четверть часа до начала атаки тридцать шесть бомбардировщиков и семьдесят шесть штурмовиков под прикрытием сорока пяти истребителей нанесли повторный сосредоточенный удар по важнейшим вражеским объектам на участке прорыва.

После авиационной и артиллерийской подготовки наземные войска перешли в наступление. Уже в первой половине дня, сломив упорное сопротивление противника, они вклинились в его оборону на пять — семь километров. В сражение были введены 1-я и 5-я гвардейская танковые армии под командованием генерал-лейтенантов М. Е. Катукова и П. А. Ротмистрова. Для поддержки танковых соединений мы выделили 5-й штурмовой авиакорпус и 291-ю штурмовую авиадивизию. Штурмовики, действуя небольшими группами, уничтожали и подавляли артиллерию, танки и живую силу противника, прокладывали путь танковым частям. 202-я бомбардировочная авиадивизия наносила сосредоточенные удары по резервам противника в районах Томаровки и Борисовки.

К исходу дня 1-я танковая армия вышла на восточную окраину Томаровки, а соединения 5-й гвардейской танковой армии продвинулись в район Саенков, Добрая Воля. Благодаря эффективной авиационной поддержке тактическая зона вражеской обороны в течение одного дня была преодолена наземными войсками, а танковые [221] армии получили возможность развивать успех в оперативной глубине.

4 августа войска фронта при поддержке авиации продолжали развивать наступление. С утра штурмовые соединения воздушной армии подавляли артиллерию противника на огневых позициях в районе Новая Глинка, Мощеное, Томаровка. Последующие штурмовые удары они наносили по колоннам противника, отходившим от Томаровки на Гайворон, и по его резервам, двигавшимся от Боромля на Славгородок. Небольшими группами бомбардировщиков и истребителей противник стремился противодействовать нашим войскам, но успеха не имел. Всего за день наша авиация провела двадцать девять воздушных боев, в которых было сбито сорок три самолета противника.

В этот день шестерка истребителей Як-7б под командованием капитана А. В. Ворожейкина, прикрывая наземные войска в районе Раково, Пушкарное, Томаровка, встретилась с двенадцатью бомбардировщиками Ю-87 и десятью истребителями Ме-109. В завязавшемся воздушном бою нашими истребителями было уничтожено восемь вражеских самолетов, из которых четыре сбил лично А. В. Ворожейкин.

5 августа фашисты были вынуждены оставить Белгород. В этот день Москва впервые салютовала воинам-победителям.

С большим подъемом встретили авиаторы приказ Верховного Главнокомандования, затаив дыхание слушали по радио залпы орудий.

— Нам салютует Родина! Будем достойны высокой оценки нашего ратного труда! — говорили летчики и новыми боевыми делами отвечали на оказанное им внимание.

Немецкое командование, стремясь во что бы то ни стало сорвать наступление, сосредоточивало крупные силы в районах Богодухова и Ахтырки. Воздушная разведка своевременно вскрыла накапливание войск противника. Это помогло командованию фронта принять необходимые меры. Летчики усилили удары по подходившим резервам. В результате противник так и не смог сосредоточить и организованно ввести в действие ахтырскую и богодуховскую группировки. [222]

При отражении войсками фронта контрудара в районе Богодухова 5-й штурмовой, 10-й истребительный авиакорпуса, 208-я ночная бомбардировочная и 291-я штурмовая авиадивизии произвели более тысячи трехсот самолето-вылетов и нанесли противнику значительный урон в танках и живой силе. Весьма эффективна была помощь авиации и при отражении контрудара противника в районе Ахтырки. Враг понес тяжелые потери.

В то время когда войска Воронежского фронта, отражая вражеские контрудары, громили танковые соединения противника в районах Богодухова и Ахтырки, войска Степного фронта развернули бои на подступах к Харькову. Освобождением Харьковского промышленного района 23 августа 1943 года блестяще завершилось контрнаступление наших войск.

В контрнаступлении на белгородско-харьковском направлении авиация сыграла важную роль. Соединения 2-й воздушной армии произвели около восемнадцати тысяч самолето-вылетов. В пятистах семидесяти двух воздушных боях наши летчики сбили пятьсот восемьдесят семь самолетов противника.

Наземные войска высоко оценили помощь авиации в прорыве оборонительной полосы и развитии успеха. Наиболее напряженные боевые действия вела 291-я Воронежская штурмовая авиадивизия. Взаимодействуя с 5-й и 6-й гвардейскими, 40, 27, 4-й гвардейской армиями и 5-м гвардейским отдельным танковым корпусом, летчики этого соединения успешно прокладывали дорогу танкистам.

На командных пунктах наземных войск танкисты часто видели командира дивизии полковника А. Н. Витрука, его заместителя полковника В. Ф. Сапрыкина и других офицеров-авиаторов. По заявкам наземных войск они вызывали штурмовиков на поле боя. Благодаря тому, что в составе дивизии был один истребительный авиаполк, она с исключительной мобильностью выполняла все задачи наземного командования и наносила войскам противника большие потери в живой силе и боевой технике. Экипажи с исключительным упорством, невзирая на сильное противодействие зенитной артиллерии, штурмовали противника, совершая по четыре-пять заходов на цели. 737-й истребительный авиаполк под командованием майора Н. И. Барчука отлично справился с задачами [223] по обеспечению боевых действий своих штурмовиков. В наиболее напряженные дни летчики-истребители делали до пяти-шести самолето-вылетов.

Отлично выполняла свои задачи и 202-я бомбардировочная авиадивизия. Поддерживая наступавшие войска, она большими группами, от сорока до шестидесяти и более самолетов, наносила эффективные удары по отходившим колоннам противника и по резервам.

Наши истребители прочно удерживали господство в воздухе, надежно обеспечивали наземные войска от ударов с воздуха и свободу действий своей штурмовой и бомбардировочной авиации. В воздушных схватках с врагом летчики 10-го истребительного авиакорпуса за двадцать дней боев сбили двести шестьдесят один самолет противника, а 5-го корпуса — двести тридцать восемь.

Немалая заслуга в успешных действиях авиации принадлежит и частям авиационного тыла. За время контрнаступления они построили восемнадцать действующих и двадцать один ложный аэродром. Кстати, из четырнадцати авиационных налетов противника на места базирования нашей авиации тринадцать пришлись на ложные.

С точки зрения использования ВВС Курская битва имела ряд характерных особенностей, отличавших ее от других крупнейших операций Великой Отечественной войны. Прежде всего необходимо отметить, что действия авиации проходили в более благоприятных условиях, чем под Москвой и Сталинградом. Это объясняется тем, что наши Вооруженные Силы значительно возросли как в количественном, так и в качественном отношении. Командный состав получил боевой опыт в проведении операций. Враг понес невосполнимые потери в живой силе и технике, моральный дух его армий был надломлен.

В битве под Курском советская авиация окончательно закрепила за собой господство в воздухе. Ее действия отличались большим размахом. За счет этого влияние ее ударов на весь ход операций намного увеличилось. Содействуя общевойсковым армиям в прорыве тактической глубины обороны противника, авиация впервые в Отечественной войне сумела осуществить непрерывную поддержку главных сил сухопутных войск. Увеличение удельного веса бомбардировщиков, а также повышение [224] артиллерийских плотностей позволили по-иному организовать и провести действия авиации непосредственно, перед атакой наземных войск.

Вот один из примеров применения авиации. Определив направление главного удара войск Воронежского и Степного фронтов, противник уже с утра 4 августа начал перебрасывать из Донецкого бассейна и с оборонительного рубежа на реке Миус несколько танковых и моторизованных дивизий в район Харьков, Богодухов. В связи с этим наше Верховное Главнокомандование приказало переключить авиацию на борьбу с подходящими оперативными резервами врага. Для действий по железным и шоссейным дорогам были привлечены авиационные соединения нескольких воздушных армий (2, 5, 17 и 8-й) и АДД. Здесь мы видим пример решения проблемы борьбы с оперативными резервами за счет использования авиации соседних фронтов, не связанных активными действиями. Это была, по существу, специальная воздушная операция.

Крупную роль сыграли военно-воздушные силы фронтов и во время преследования отходящих немецких дивизий. Например, 23 августа воздушная разведка Воронежского фронта обнаружила отход врага из района Ахтырки на Зеньков. Основные усилия авиации были направлены на действия по отходящим войскам и по переправам через реку Ворскла. Непрерывные эшелонированные удары штурмовиков, дневных и ночных бомбардировщиков продолжались в течение двух суток. Немцы понесли крупные потери в живой силе и технике. Их попытки прикрыть переправы с воздуха были сорваны нашими истребителями.

Таким образом, под Курском советские ВВС успешно и наиболее полно решили вопросы авиационного наступления, начиная от завоевания и удержания господства в воздухе и кончая участием в преследовании разгромленных войск врага и борьбы с его оперативными резервами. С этой точки зрения Курская битва явилась важнейшим этапом в развитии способов и методов оперативно-тактического применения авиации. Здесь подтвердилась правильность главного принципа использования авиации, выдвинутого советским военным искусством,— принципа массирования ее усилий на направлении главного удара противника. [225]

Всего за время Курской битвы наша авиация произвела около ста двадцати тысяч боевых вылетов, то есть в 2,2 раза больше, чем американская авиация за весь 1943 год (около шестидесяти четырех тысяч вылетов на военные объекты Германии).

После разгрома на Курской дуге немецко-фашистское командование отдало приказ о немедленном строительстве «Восточного вала» по правому берегу Днепра. Широкая, многоводная река с высоким западным берегом представляла серьезную преграду для наших наступающих войск.

После непрерывных полуторамесячных боев войска Воронежского фронта, оторванные от баз снабжения, не могли продвигаться вперед столь быстро, как того хотелось бы. Да и противник, пытаясь спасти свои войска в Донбассе от флангового удара, оказывал упорное сопротивление.

Но в наших войсках не угасал наступательный порыв. Близко к сердцу приняли они обращение ЦК Компартии Украины, Президиума Верховного Совета и Совета Министров республики: «Выходи на решающий бой, народ Украины! В борьбе мы не одни. Плечом к плечу с нами идут русские, белорусы, грузины, армяне — сыны всех народов Советского Союза... Вперед, в наступление на врага!»

Наша армия к этому времени имела шестьсот самолетов и состояла из двух истребительных авиакорпусов, укомплектованных новыми машинами Ла-5, Як-7 и Як-9, штурмового корпуса, штурмовой дивизии, двух бомбардировочных дивизий, вооруженных Пе-2 и У-2. Враг имел в своем составе до семи эскадр 4-го воздушного флота, в которых насчитывалось шестьсот шестьдесят пять самолетов.

Начальнику штаба генералу Качеву и оператору Василькову было поручено разработать план использования авиации на дальнейшее время.

Задача состояла в том, чтобы преодолеть водные рубежи с ходу, быстро и решительно обеспечить захват и удержание плацдармов. Именно к таким действиям готовились все рода войск. Военный совет фронта обязал авиаторов вести непрерывную воздушную разведку, поддерживать связь с партизанами, уничтожать отступающего противника, а также прикрывать наземные войска [226] от вражеской авиации, особенно в период подхода к Днепру и при его форсировании.

Большая роль в предстоящих действиях отводилась 291-й штурмовой авиадивизии, которой командовал полковник А. Н. Витрук. Андрея Никифоровича я знал еще с 1934 года по совместной службе в Ленинградском военном округе. В прошлом артиллерист, он успешно закончил летную школу и командовал звеном в 253-й штурмовой авиабригаде. Уже тогда чувствовалось, что из него получится хороший командир.

Человек рассудительный и спокойный, умевший в самых трудных условиях сохранить хладнокровие, он отлично знал людей своей дивизии, сам водил штурмовиков в бой. Дивизия состояла из трех штурмовых и одного истребительного полков. Она отлично решала задачи, взаимодействуя с наземными войсками. Командующий 38-й армией, ныне Маршал Советского Союза, К. С. Москаленко всегда просил:

— Дайте для поддержки штурмовиков Витрука. У нас с ними очень хорошо взаимодействие получается! В дивизии было много замечательных мастеров штурмовых атак. Героев Советского Союза Александра Добкевича, Леонида Шишова, Василия Рощепкина, Виктора Артамонова и многих других хорошо знали в сухопутных войсках. Особенно стойко сражался здесь истребительный полк, которым командовал Герой Советского Союза Н. И. Барчук.

Однажды Николай Изотович летал на сопровождение восьмерки «илов». Мы попросили Барчука рассказать о подробностях полета, а затем написать обстоятельное боевое донесение.

Восьмерка «илов» получила задание нанести штурмовой удар по скоплению войск на опушке леса, близ Днепра.

Штурмовиков сопровождали четыре истребителя. Над линией фронта «яки» поднялись несколько выше «илов» и вдруг заметили восьмерку Ме-109. Варчук передал по радио своему ведомому — штурману полка Калинину: «От штурмовиков не отходить!»

Спустя некоторое время экипажи «илов» устремились на цель. И тут «мессершмитты», разделившись на две группы, начали заходить справа и слева. Варчук приказал истребителям встать в круг и держаться над [227] штурмовиками, не давая противнику возможности атаковать их.

Благодаря правильному решению Барчука задание было выполнено отлично. Самолеты вернулись на свой аэродром без потерь.

В 291-й штурмовой дивизии, как и в других наших соединениях, было много молодежи. Она хорошо знала своих вожаков, равнялась на них в бою. Воздушным стрелком на одном из «илов» летал младший лейтенант Николай Иголкин. Он первым среди комсомольских работников нашей армии был награжден орденом Красного Знамени. В одной из схваток с фашистами Николай сбил «Мессершмитт-109». День, когда представитель ЦК ВЛКСМ вручил отважному комсоргу именные часы вместе с Грамотой Центрального Комитета комсомола, вылился в полковой молодежный праздник. Получая награду, комсорг сказал, что он, как и все его друзья, готов к боям за освобождение Советской Украины.

В частях хорошо знали комсомольских активистов Николая Левцова, Вячеслава Березкина, Николая Пермутова, Сергея Ачкасова, Надежду Кашину...

О Кашиной — комсорге штурмового полка — мне хочется рассказать особо. Ее неугомонной кипучей энергии завидовали все. Именно о таких русских женщинах писал в свое время Николай Алексеевич Некрасов:

Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка...

Надежда пришла в полк на должность оружейницы. Вскоре трудолюбивую и расторопную девушку назначили комсоргом. Со временем она овладела профессией воздушного стрелка.

В боях за Киев полк потерял несколько экипажей. Авиаторы ходили подавленные, замкнутые. Однажды вечером Надя подошла к сельской школе, где жили летчики. Из раскрытых окон доносилась раздумчивая, с грустинкой песня:

Эх, как бы дожить бы
До свадьбы-женитьбы...

Надя вошла в школу.

— Что вы, ребята, приуныли? — спросила она. [228]

Песня смолкла. Один из молодых летчиков, вздохнув, вымолвил:

— Друзей жалко, комсорг. Радоваться нечему...

— На войне, ребята, без потерь не бывает. Но я верю, многие из нас доживут до победы, до «свадьбы-женитьбы». Сами знаете, враг уже не тот пошел, отступает, а мы идем вперед.

Потом Надя обернулась к молодому летчику, только что жаловавшемуся на свою судьбу, и попросила:

— Возьмите меня, товарищ лейтенант, в свой экипаж воздушным стрелком. Я везучая, будем летать до конца войны.

Надо было видеть, как просветлели лица летчиков и песня о «свадьбе-женитьбе» сразу приобрела бодрые нотки. А потом послышались смех, шутки...

На другой день утром сержант Кашина полетела в бой. Экипаж отлично выполнил задачу. Вернувшись с задания, Кашина помогла оружейницам подвесить бомбы, зарядить пушки, а вечером выпустила плакат с броским заголовком, стихами и рисунками. По примеру известных в то время стихотворных листовок Главного политического управления «Заветное слово Фомы Смыслова» в полку очень доходчиво популяризировался боевой опыт лучших летчиков и воздушных стрелков, отмечались замечательные качества самолета Ил-2.

Рассказывая о боевых делах летчиков, нельзя не назвать имени А. Л. Шумидуба. Этот летчик-штурмовик вписал не одну замечательную страницу в историю нашей армии.

Однажды девятка «илов» под командой Шумидуба в сопровождении шестерки «яков» на пути к цели встретила большую группу Ю-87. Образуя замкнутый круг, вражеские бомбардировщики с высоты четырехсот — пятисот метров пытались бомбардировать наши наземные войска. «Яки» отсекли от «юнкерсов» истребителей противника и связали их боем. Два головных звена Ю-87 при выходе из пикирования были атакованы штурмовиками. Один бомбардировщик загорелся и упал близ расположения наших войск.

Четвертое звено Ю-87, срезав круг, стало поспешно уходить, но ведущий старший лейтенант Шумидуб атаковал его и первым ударом сбил один самолет против-ника, [229] а вторым подбил другой. Три уничтоженных «юнкерса» — внушительный результат боя.

В другой раз шестерка «илов» Шумидуба в сопровождении шести истребителей, ведомых лейтенантом Окружновым, вылетела на штурмовку автоколонны.противника. На обратном маршруте штурмовики заметили большую группу Ю-87 под прикрытием двенадцати истребителей ФВ-190 и Ме-109. Бомбардировщики летели двумя ярусами над расположением наших войск.

Шумидуб дал по радио команду своим ведомым: подтянуться, набрать высоту. Штурмовики пристроились к своему командиру и всем строем пошли на сближение с фашистскими самолетами, а истребители надежно прикрыли их.

Одно звено Ю-87 Шумидуб и его ведомый Пусев атаковали в лоб. Открыв огонь с дистанции трехсот метров, они зажгли ведущего, а затем и правого ведомого. Почти одновременно со штурмовиками в воздушный бой вступили истребители сопровождения и сбили двух ФВ-190.

Опытным разведчиком слыл во 2-й воздушной летчик-истребитель младший лейтенант Михаил Чабров. Если он вылетал на разведку, можно было не сомневаться — сведения будут точными и своевременными.

Однажды надо было разведать скопление войск противника, защищенных зенитными средствами. Как подойти к цели? Чабров решил лететь на бреющем полете. И вот два «яка» стремительно идут над дорогой, по которой спешит вражеское подкрепление.

Зенитный снаряд разорвался рядом с машиной Чаброва, повредив плоскость и кабину. Летчика ранило в голову. На какой-то миг он выпустил штурвал, но быстро нашел в себе силы и выровнял самолет.

— Продолжаем полет! — передал Михаил своему ведомому младшему лейтенанту Антонову.

Выйдя из-за поворота дороги, разведчики увидели вражескую автоколонну и тотчас радировали на свой КП маршрут ее продвижения. Затем истребители взяли курс на свой аэродром. Превозмогая страшную боль, Чабров с трудом посадил «як», взял лист бумаги и написал: «По дорогам движение автомашин и танков до пятидесяти единиц».

Друзья подхватили теряющего сознание летчика и [230] отправили на медпункт. Сведения, доставленные Чабровым, незамедлительно поступили к штурмовикам. Несколько групп «илов» ушли громить отходящие силы противника.

Вскоре мне пришлось познакомиться с храбрым разведчиком и вручить ему от имени командования орден Красного Знамени.

На одной из встреч с молодыми авиаторами Герой Советского Союза Иван Могильчак так рассказывал о профессии летчика-штурмовика:

— Наши самолеты Ил-2 называют «горбатыми». Пусть. Они, может быть, и некрасивые, зато отлично делают свое дело. Штурмовики, точно огненная метла, неутомимо очищают нашу землю от фашистского хлама. О каждом боевом задании, каждой схватке с врагом фронтовики поведают когда-нибудь своим детям и внукам.

Над Киевом снова солнце

Преодолевая яростное сопротивление фашистов, наши передовые части 21 сентября вышли к Днепру. Немецкое командование возлагало большие надежды на эту естественную преграду, но советские воины с ходу форсировали ее. И южнее Киева захватили букринский плацдарм. Затем, в двадцати километрах севернее города, овладели лютежским плацдармом. Закрепившись на них, войска 1-го Украинского фронта начали наводить переправы через Днепр.

Борьба в воздухе севернее и южнее Киева стала еще более ожесточенной. Следует иметь в виду, что основные силы авиации противника базировались тогда на аэродромах Белая Церковь, Васильков, Умань, Винница. Сравнительно небольшое удаление от линии фронта позволяло фашистам с одной заправкой производить три-четыре вылета. Вражеская авиация неоднократно пыталась разрушить переправы, но каждый раз навстречу бомбардировщикам поднимались наши истребители. Патрулирование в районе переправ осуществлялось по графику. Для наращивания сил применялся вызов с аэродромов дежурных подразделений. Командиры истребительных [231] авиационных корпусов со своими радиостанциями находились на плацдармах. Они вызывали группы самолетов, руководили по радио действиями летчиков, участвовавших в отражении налетов фашистской авиации. Группы в бой водили, как правило, командиры полков.

В воздушных схватках над Днепром отличились десятки советских летчиков-истребителей. За октябрь и ноябрь 1943 года они провели триста семьдесят девять воздушных боев, уничтожив при этом триста пять самолетов противника. Здесь, над Днепром, ярко засияла слава отважного советского летчика Ивана Никитовича Кожедуба. Он сбил к тому времени двадцать шесть вражеских самолетов и был удостоен звания Героя Советского Союза. Позже за ратные подвиги Иван Никитович получил вторую и третью Золотые Звезды Героя.

Хорошо помнится воздушный бой, проведенный группой летчиков, возглавляемых старшим лейтенантом С. Д. Гореловым. Его восьмерка смело вступила в схватку с многочисленным противником и одержала победу: вражеские бомбардировщики были рассеяны.

В 5-м истребительном корпусе отважно сражались с врагом летчики 728-го авиационного полка, которым командовал майор Владимир Степанович Василяка. Командир части неоднократно водил группы истребителей на прикрытие переправ. Умело руководя воздушными боями, он воодушевлял подчиненных личным примером. В полку выросла целая плеяда мастеров воздушного боя. Напористо и тактически грамотно дрались с врагом А. В. Ворожейкин, Н. В. Худяков и другие ведущие групп.

Солдаты и офицеры наземных войск с большой радостью встречали вести о каждой новой победе наших летчиков над воздушным противником. В своих письмах они выражали благодарность мужественным авиаторам, пресекавшим попытки врага бомбардировать войска на плацдармах и переправы через Днепр.

Лютежский плацдарм. Приднепровское село Ново-Петровцы. Здесь командный пункт 1-го Украинского фронта. Неподалеку от блиндажа командующего фронтом — пункт управления авиацией. На левом берегу Днепра — посадочная площадка. Вчера там садился командир 5-го истребительного авиакорпуса Д. П. Галу-нов. [232] Только он успел приземлиться, как на низкой высоте появился Ме-109. Увидев У-2, пилот открыл пулеметный огонь, и несколько пуль прошили перкаль на стабилизаторе. Сделав два захода, противник ушел вдоль дороги на юг.

— Рыщут! — произнес генерал Галунов, сожалея о том, что под руками не оказалось пулемета, и добавил:— Да разве с высоты бреющего что-нибудь определишь! Обзор не тот...

Ко мне подошел адъютант:

— Вас вызывает командующий фронтом!

Блиндаж Н. Ф. Ватутина рядом. Когда я вошел, там уже находились генералы П. С. Рыбалко, С. С. Варенцев. В центре, за столом, склонились над картой Н. Ф. Ватутин и начальник штаба фронта С. И. Иванов. На скуластом, крестьянском лице Ватутина озабоченность. В прямом, твердом взгляде проницательных глаз чувствуется непрерывная работа мысли.

В директиве Верховного Главнокомандования перед войсками 1-го Украинского фронта поставлена задача: в сжатые сроки подготовить и провести операцию по овладению Киевом, нанося главный удар с лютежского плацдарма силами 38-й армии генерал-полковника К. С. Москаленко, 3-й гвардейской танковой армии генерал-лейтенанта П. С. Рыбалко и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта В. К. Баранова. 2-я воздушная армия должна поддержать войска при прорыве обороны противника и обеспечить ввод в прорыв и действия в глубине танковых и кавалерийских соединений.

Маневр не из легких. Надо во что бы то ни стало обмануть немцев, нанести Манштейну удар через лесной массив, на Пущу Водицу. Значит, большую часть войск с букринского плацдарма надо переправить обратно на левый берег Днепра, а потом снова на правый. Враг подтянул в район южного плацдарма большие силы: прогрызть его оборону пока не удалось. Холмистая местность тоже серьезное препятствие: трудно развернуться танкам.

В двадцатых числах сентября была сделана попытка осуществить прорыв с букринского плацдарма в глубину вражеской обороны. Перед фронтом 40-й и 27-й армий, западнее букринского плацдарма, было решено высадить [233] воздушный десант в составе 1, 3 и 5-й воздушно-десантных бригад.

Относительно времени суток выброски десанта были разные мнения в штабе фронта. Одни считали, что лучше всего начать высаживать десантников в сумерках, предварительно выслав в район Васильков, Белая Церковь усиленные наряды истребителей. При этом принималось во внимание, что плацдарм невелик по размерам и экипажам дальней и военно-транспортной авиации, недостаточно знающим район, в ночных условиях трудно будет точно определить место выброски. Другие стояли за то, чтобы выбрасывать десант ночью. К сожалению, победила вторая точка зрения. Решено было начать десантирование ночью. На воздушную армию возлагалось только материально-техническое обеспечение вылетов.

Надо сказать, что к началу воздушно-десантной операции, проведение которой было назначено на 25 сентября, ни командование, ни десантники не имели достаточно точных сведений о противнике в районе букринского плацдарма. Только позже выяснилось, что до 22 сентября на западном берегу Днепра противник обороны не занимал. Правда, силами местного населения немцы построили вдоль побережья оборонительный рубеж полевого типа. Но к 22 сентября противник подтянул сюда 10-ю моторизованную, 167-ю пехотную и 19-ю танковые дивизии, а к началу десантирования немцы перебросили в этот район еще 73-ю пехотную и 7-ю танковую дивизии.

Командование фронта не имело точных данных о силах противника, но тем не менее сочло возможным приступить к операции. Для этого было привлечено более двухсот бомбардировщиков Ил-4 и транспортных самолетов Ли-2, а также несколько планеров. Они должны были совершить три ночных рейса и доставить десантников в тыл врага.

Одна из воздушнодесантных бригад была переброшена в тыл в ночь на 26 сентября. За несколько рейсов летчики перевезли четыре тысячи пятьсот семьдесят пять десантников. Хуже получилось со второй бригадой. Выброшенные парашютисты, приземлившись, стали подавать сигналы ракетами, зажгли костры. Заметив это, противник, по мере приближения наших самолетов, тоже стал зажигать костры и бросать ракеты, чем, конечно, [234] ввел в немалое заблуждение экипажи. К тому же был усилен зенитный огонь. Вместо того чтобы сбрасывать десанты с высоты шестисот — семисот метров, экипажи вынуждены были поднять потолок до тысячи метров и летать на повышенных скоростях. Все это привело к разбрасыванию десанта и боевых грузов на довольно обширной территории. Зачастую парашютисты приземлялись прямо в боевые порядки противника и с ходу вступали в бой.

Десантники, приземлившиеся на большой площади западнее Черкасс, словно растаяли. Напрасно радисты, дежурившие круглые сутки в штабе фронта, ждали ответных позывных. Не исключено, что многие рации десантников оказались поврежденными при приземлении, а те, что уцелели, находились, возможно, далеко от линии фронта, и их не было слышно.

Представитель Ставки Маршал Советского Союза Г. К. Жуков решительно требовал от командующего фронтом как можно быстрее установить местонахождение десанта.

— Надо немедленно организовать воздушную разведку района высадки десанта! — приказал мне Ватутин.

Днем все десантники прячутся в лесах. Обнаружить их с воздуха весьма сложно. Единственный выход: искать ночью в лесных районах костры. Немцы леса боятся. Значит, там могут быть только десантники или партизаны. Решено было возложить разведку на летчиков-ночников 208-й дивизии полковника Л. Н. Юзеева.

Юзеев доложил, что в тыл врага полетят капитан Кузьмичев со штурманом старшим лейтенантом И. П. Землянским и старший лейтенант Стрелковский с лейтенантом Константиновым.

Последняя фамилия показалась мне знакомой.

— Какой это Константинов? — спросил я комдива.

— Помните, я вам докладывал, что у нас служит сын известного философа академика Ф. В. Константинова? Отец сражается на идеологическом фронте, а сын на боевом. Отличный штурман!

Первая ночь не принесла ничего нового. Утром, прибыв на КП фронта, Ватутин взглянул мне в лицо и все понял... Даже спрашивать не стал. И это молчание было тяжелее всяких слов. Уж лучше бы отругал!

И на следующее утро связь с десантниками не была [235] установлена. Только на третью ночь летчики заметили подозрительные огни в лесу западнее Черкасс. Но как же определить: наши там или немцы? Нужно рисковать...

Майор А. Я. Летучий построил полк и сказал:

— Связаться с десантниками крайне необходимо. Командующий воздушной армией приказал установить с ними личный контакт. Кто согласится добровольно спуститься с парашютом в тыл врага, туда, где наши товарищи увидели какие-то сигналы?

Из строя вышли пять человек. Командир полка назначил младшего лейтенанта Баранова.

Никогда не унывающий летчик, хороший спортсмен и парашютист, он принял это, как должное. Он аккуратно подогнал лямки парашюта, забрался во вторую кабину маленького самолета и доложил летчику капитану Кузьмичеву о своей готовности. Затрещал мотор, и У-2 оторвался от земли.

Боевые друзья с тревогой ждали возвращения самолета. Несмотря на дождь, никто не уходил с аэродрома. Прошло немногим более часа.

— Пора бы уже возвратиться Кузьмичеву, — сказал кто-то из летчиков.

Но самолета все не было. Минутная стрелка часов медленно ползла по циферблату, заканчивая второй круг. Куда девались летчики? Но вот послышался нарастающий гул мотора. Самолет приближался к аэродрому на низкой высоте, почти у самой земли. Зажглись стартовые огни, и машина побежала по летному полю. К стоянке, обгоняя друг друга, побежали люди в комбинезонах. Они окружили самолет. К удивлению многих, на плоскость вылез не один человек, а сразу двое — и летчик, и штурман. Капитан Кузьмичев не стал дожидаться вопросов.

— За Днепром нижняя кромка облачности на высоте семидесяти-восьмидесяти метров. Прыгать нельзя!

Как быть? Как помочь десантникам? Раз не удалось выбросить парашютиста, значит, надо сажать самолет в тылу врага, иного выхода нет.

В этот полет командир эскадрильи капитан Кузьмичев взял своего штурмана старшего лейтенанта Землянского. Смельчаки точно вышли к световым сигналам, которые, по их мнению, должны были обозначать посадочную [236] площадку в районе действий десанта. Как только самолет оказался на земле, его окружили бойцы. Среди них было немало раненых. Летчики, едва успев договориться с командирами о порядке дальнейших действий, взяли пакеты с документами и полетели на свой аэродром. С ними вместе на двухместном самолете находился тяжело раненный офицер-десантник. Почин был сделан. Теперь появилась возможность наладить регулярную связь с десантниками по воздуху.

Вплоть до 13 ноября наши самолеты летали во вражеский тыл, доставляя бойцам различные грузы. Всего было сделано сто двадцать три самолето-вылета и перевезено при этом тринадцать с половиной тонн боеприпасов и продовольствия. Особенно отличились в те дни летчики и штурманы Сергеев, Михайлевич, Лелеко, Кузнецов, Б. И. Лихов, И. П. Землянский, Д. И. Борзенко, Павлюченко.

Благодаря оказанной помощи солдаты и офицеры смогли развернуть активные боевые действия во вражеском тылу и впоследствии пробились на соединение с войсками 2-го Украинского фронта.

История с десантом очень расстроила Ватутина. А тут еще, в довершение всего, захлебнулось наступление с букринского плацдарма. После неудачи наступать на Киев решили с севера. Было известно, что оборона города усилена двумя мощными рубежами, концы которых выходят к рекам Днепр и Ирпень. Севернее Киева и в самом городе, как выяснила разведка, шесть пехотных и три танковые дивизии противника.

— Надо обеспечить прорыв обороны и быстро освободить Киев, — говорил Николай Федорович на совещании. — Пока Манштейн не успел снять войска с букринского направления и перебросить их к лютежскому, надо торопиться, опередить противника, быстро и скрытно рокировать войска на север.

— А как это сделать? Беззвучных танков у нас нет, да и тракторы, что потащат орудия, тарахтят,— сказал кто-то.

— Предпримем ночной марш, а шум танков приглушим авиацией и артиллерийской канонадой с букринского плацдарма. Пусть противник думает, что мы обязательно будем наступать на Киев с Букрина! Главное — все сделать скрытно. Есть русская поговорка: «Как ни [237] крой концов, а швы наружу выйдут!». Так вот, генерал Рыбалко, вы должны свои танки переправить, чтобы этих швов противник не заметил.

— Понятно, товарищ командующий!

Я гляжу на Ватутина и думаю, сколь щедро наделила природа этого человека. Ему 42 года, а он до войны уже был заместителем начальника Генерального штаба Красной Армии. Сын крестьянина, Ватутин родился неподалеку отсюда, в Курской области. Службу в Красной Армии начал в 1920 году, получил боевое крещение в боях с бандами на юге Украины, а потом был послан на курсы красных командиров. Там он впервые увидел Михаила Васильевича Фрунзе и, как многие люди нашего поколения, навсегда полюбил замечательного полководца, соратника Ленина. Из рук Фрунзе получил Ватутин и удостоверение краскома. Взвод, рота, штаб дивизии, а затем, после шестилетней службы в войсках, — стены академии имени Фрунзе в Москве. Способности Николая Федоровича были отмечены командованием еще в академии. В 1932 году Высшая аттестационная комиссия при Реввоенсовете занесла в протокол: «Считать целесообразным использовать Ватутина Н. Ф. в Генеральном штабе РККА».

Служба Ватутина в Генеральном штабе совпала с событиями, когда немецкая армия стремительно продвигалась по Франции. Именно тогда молодой советский генерал услышал фамилию заместителя начальника немецкого генерального штаба Манштейна, старого прусского генерала, начавшего службу в высшем штабе за двадцать два года до того, как ее начал Ватутин. Не зная, что летом сорок первого года еще придется встретиться на фронте с Манштейном, он внимательно изучал «почерк» генштабиста из Берлина.

30 июня 1941 года Ватутин был на Северо-Западном фронте. В те тяжелые дни под Псковом он докладывал в Ставку о потере управления войсками, о силе ударов противника, о том, какие меры он предпринимает для укрепления фронта. Ватутин был назначен начальником штаба фронта и сделал все, что можно, чтобы остановить противника, сорвать его планы.

А Манштейн действовал в Прибалтике. Но на этот раз результаты его деятельности были более чем скромными [238] и не шли ни в какое сравнение с триумфальным маршем фашистских армий в Бельгии и Северной Франции...

Летом 1942 года Ватутин возглавил войска Воронежского фронта, который вел тяжелые оборонительные бои. Сил было мало. Обстановка складывалась для нас очень неблагоприятно. Тогда командующий фронтом был по-особому расчетлив и строг. Хорошо запомнился такой эпизод.

Ватутин вел переговоры по телефону с командующим 60-й армией И. Д. Черняховским. Командарм докладывал о тяжелых боях, о потерях и, очевидно, просил подкреплений.

— Вы имеете все возможности для того, чтобы остановить противника наличными силами. Вот у Маркиана Михайловича Попова обстановка гораздо сложнее, а он подкреплений не просит, — ответил Ватутин.

Когда обстановка под Воронежем несколько стабилизировалась, Н. Ф. Ватутин один за другим нанес несколько контрударов по врагу. Мне приходилось слышать от многих генералов, что к Ватутину нельзя идти с проектом приказа, где предусматривается только пассивная оборона. Он просто не признавал таковой.

— Не заслоняться от врага надо, а бить его, — не раз говорил Ватутин. — И задачи своим частям ставьте в предвидении новых контрударов.

Юго-Западный фронт. Здесь я видел Ватутина в тот момент, когда вводили в прорыв танковые соединения. Он ждал, когда можно будет сказать слово «родина» — сигнал для танковой атаки. Ватутин произнес это слово, подхваченное сотнями радистов танковых экипажей, и стальные машины ринулись в прорыв. И снова Манштейн был бит.

Лето 1943-го. Битва на Курской дуге в самом разгаре. На КП фронта приехал с фотопланшетом начальник разведотдела воздушной армии подполковник Ф. С. Ларин. На фотографии четко обозначены свежевырытые окопы. Едва Ватутин взглянул на фотографию, как облегченно вздохнул.

— Вы видите, — воскликнул Николай Федорович, — противник переходит к обороне! Теперь для нас наступила пора перейти в [239] контрнаступление.

Тут сказалась еще одна черта полководческого таланта Ватутина. Если в обороне он непрерывно контратаковал, сковывая противника, то при попытке врага перейти к позиционным действиям он просто громил его, не давая ему передышки.

И вот теперь Днепр! Когда наши войска были еще на дальних подступах к реке, Николай Федорович воспользовался паузой и побывал в Чепухино, навестил свою мать Веру Ефимовну, односельчан. Вернувшись, он оживленно рассказывал о родном селе, о своих родных братьях Павле, Афанасии и Семене. Павел стоял в строю своей батареи, когда генерал инспектировал дивизию. Повидаться не пришлось. Да Николай Федорович и не знал, что брат служит в этой дивизии, а когда Павла отпустили для свидания, командующий фронтом уже уехал в другое соединение.

Афанасий приезжал после контузии, погостил и уехал в свою саперную часть, но даже и словом не обмолвился, чтобы генерал его оставил при себе. Семен — танкист. Пишет, что воюет неплохо...

— А у вас, Степан Акимович, где родные? — спросил Ватутин.

— Мать в Белоруссии осталась, а братья тоже на фронте. Жена — в эвакуации.

— Да, поразбросала война людей, — вздохнул Николай Федорович. —И все равно каждого в родные края тянет. Вчера на дороге мы обгоняли трактор с орудием. Смотрю, на лафете тяжело раненный боец лежит. «Что, брат, тяжело? — спрашиваю его. — В госпиталь тебе надо!» А раненый, приподнявшись на локте, ответил: «Ось, подывлюсь трохи на Днипро, тоди и в госпиталь». Я стал убеждать бойца в необходимости ехать в госпиталь, но тут за него заступился старший сержант: «Разрешите, товарищ генерал, ему остаться. Он родился тут, не хочет умирать, не увидев Днепра». «Зачем же умирать? — с укоризной сказал я старшему сержанту. — Вот вылечится, выздоровеет и увидит Днепр!»

И Ватутин добавил:

— С такими людьми нигде не пропадешь. Я верю; к празднику будем в Киеве! Надо вернуть людям солнце, украденное фашистами. [240]

В конце октября перегруппировка войск фронта с букринского на лютежский плацдарм была завершена. За несколько суток удалось скрытно перебросить на расстояние сто пятьдесят — двести километров крупные силы танков, артиллерии и пехоты. Истребительные авиакорпуса прикрыли войска во время движения к районам сосредоточения. Им была поставлена задача — не пропустить ни одного воздушного разведчика противника, не дать возможности немецко-фашистскому командованию вскрыть подготовку наших войск к наступлению с лютежского плацдарма.

Штаб 2-й воздушной армии работал в те дни напряженно. Его офицеры оказывали практическую помощь командирам авиационных частей и соединений в подготовке удара на Киев, выезжали в сухопутные войска для организации взаимодействия. 1 ноября Военный совет фронта рассмотрел и утвердил план взаимодействия частей и соединений 2-й воздушной с войсками 38-й армии.

Предусматривалось, что боевые действия авиации начнутся ночью, накануне наступления. Легкие ночные бомбардировщики У-2 в течение ночи нанесут удары по оборонительным позициям противника в районе Пуща Водица, будут изнурять врага, дезорганизуют его систему управления, разрушат оборонительные сооружения. За тридцать минут до атаки шестьдесят три бомбардировщика Пе-2 должны разгромить опорные пункты противника на окраине Вышгорода. С переходом войск 38-й армии в наступление планировалось подавление огневых средств противника непрерывными ударами штурмовиков. В течение первых двух часов на участке прорыва намечалось использовать сто пятьдесят самолетов Ил-2 5-го штурмового корпуса и 291-й авиадивизии.

Во втором вылете предстояло уже поддерживать сухопутные войска при прорыве второй оборонительной позиции противника. С вводом в прорыв 3-й гвардейской танковой армии ее наступление предполагалось обеспечивать силами 5-го штурмового и 5-го истребительного авиакорпусов. Детальное планирование действий авиационных соединений во многом облегчило последующую работу командиров и штабов.

Пункт управления в Ново-Петровцах имел связь со [241] всеми аэродромами и самолетами, находящимися в воздухе. Неподалеку от села стояла наша приводная радиостанция, на которую выходили все группы самолетов, следовавшие к целям.

Поздно вечером 2 ноября у командующего войсками фронта состоялось совещание, на котором были даны последние указания, установлен час атаки.

На рассвете 3 ноября сухопутные войска и авиация были приведены в полную боевую готовность. На многих аэродромах перед первым вылетом состоялись короткие митинги. На старт были вынесены овеянные славой знамена авиационных частей, сражавшихся с врагом на Дону и Волге, на Курской дуге и под Харьковом. Перед строем летчиков и техников был зачитан приказ Военного совета фронта. В приказе подчеркивалось громадное значение Киева для нашей страны, говорилось о братской дружбе русского и украинского народов. Приказ требовал, чтобы каждый солдат и офицер проникся чувством ответственности за выполнение почетной боевой задачи.

В 8 часов 40 минут после артиллерийской подготовки наши войска атаковали противника. Как и предполагалось, еще в ночь перед наступлением на оборонительные позиции врага самолеты 208-й бомбардировочной авиационной дивизии сбросили бомбовый груз. Экипажи тихоходных У-2 всю ночь не давали фашистам покоя. Особенно успешно действовали экипажи офицеров Ковецкого и Бушина.

К сожалению, утром 3 ноября землю окутал плотный туман. Первый вылет бомбардировщиков и штурмовиков пришлось несколько задержать. Как только рассеялся туман, по основным узлам сопротивления на участке прорыва 38-й армии был нанесен массированный удар, в котором участвовало шестьдесят четыре бомбардировщика Пе-2 и сто три штурмовика Ил-2. Удар с воздуха серьезно нарушил систему огня противника. Части 38-й армии получили возможность быстрее продвигаться в глубину вражеской обороны.

Штурмовики, действуя мелкими группами, непрерывно подавляли огневые точки врага, обеспечивая тем самым продвижение пехоте и танкам.

К исходу дня оборона противника была прорвана на глубину семь километров. Поддерживая наступающие [242] войска, наши части сделали пятьсот сорок пять самолето-вылетов.

С самого утра и в течение всего дня операции над районом сражения шли воздушные бои. Наши летчики сбили тридцать один самолет. Особенно отличились в боях летчики-истребители В. И. Бородачев, В. К. Кулешов, В. П. Бабков, А. С. Романенко, А. С. Куманичкин, И. И. Мусатов, Стерпул. Нанося удары по врагу, авиаторы прочно удерживали инициативу в своих руках, не давая возможности немецко-фашистскому командованию бомбить войска 38-й армии и переправы через Днепр.

На второй день снова не повезло с погодой. Низкая облачность повисла над районом сражения, переправами, аэродромами. Сухопутные войска продолжали напряженные бои на подступах к Киеву и вышли к третьей позиции вражеской обороны.

Стоило облакам чуть-чуть рассеяться, как в воздухе появлялись самолеты. Несмотря на сложные метеорологические условия, летчики-штурмовики использовали малейшую возможность, чтобы метко поражать цели на окраинах Киева. В 95-м гвардейском штурмовом полку отличился молодой летчик Виктор Александрович Кумсков. Бомбы, сброшенные им, попали точно в намеченную цель. На дороге Киев — Житомир движение застопорилось, создалась пробка. Виктор Кумсков и его боевые друзья сделали по нескольку боевых заходов и подожгли немало немецких автомашин.

В ночное время наша авиация продолжала наносить удары по отступавшим войскам противника. Экипажи легких бомбардировщиков постоянно держали под контролем шоссе Киев — Житомир. Сбрасывая бомбы на дороги, летчики-ночники сильно затрудняли отступление вражеских войск.

К вечеру 4 ноября в районе Киева установилась хорошая погода. В воздухе разгорелись ожесточенные бои. На прикрытие лютежского плацдарма по графику вылетали истребители, на бреющем, чуть не касаясь днепровской воды, проносились штурмовики. Лишь временами, когда враг посылал к нашим позициям большие группы бомбардировщиков, приходилось дополнительно вызывать истребителей для наращивания сил. График ломался, но на войне всего заранее не рассчитаешь.

В вечерних сумерках близ КП командующего фронтом [243] я встретил генерал-лейтенанта Петра Михайловича Козлова, моего старого знакомого по боям на ростовском направлении.

— Наступаем, Степан Акимович! — радостно сказал он. — Командую семьдесят седьмым корпусом. В свое время за бои под Ростовом меня сняли...

— А за Днепр геройскую Звезду получил, — добавил я и от души поздравил генерала.

Отсюда, с высоты, мы увидели объятый пламенем древний город. Языки огня высоко поднимались в темное небо, кровавым светом окрашивали дома, купола киевских соборов. То в одном, то в другом конце города раздавались взрывы, и тогда пламя еще ярче озаряло темноту.

— Спешить надо! — глядя на горящий Киев, сказал Козлов. — Смотрите, как немцы уничтожают город.

Козлов исчез в темноте, а я пошел на КП, чтобы еще раз уточнить обстановку. Фашистское командование бросало все новые резервы на северный плацдарм. По всему было видно, что теперь Манштейн будет оказывать все более ожесточенное сопротивление. Это заметно даже по накалу воздушных боев. Вчера я был на КП 38-й армии, у К. С. Москаленко. Наша пехота и танки генерала Рыбалко, наступавшие на главном направлении, пошли в атаку. Немцы тут же вызвали своих бомбардировщиков. Когда появилась большая группа Ю-87, в воздухе находились истребители майора Бабкова.

— Видите «лапотников»? — обратился я открытым текстом к ведомому.

— Вижу.

— Атакуйте немедленно!

С первого же захода группа Бабкова зажгла два «юнкерса», остальные, разгрузившись от бомб над своими позициями, повернули обратно. Пролетая над КП Москаленко, ведущий группы истребителей доложил:

— Задача выполнена!

— Вот теперь я увидел настоящую работу истребителей! — восхищенно произнес К. С. Москаленко. — Объявите соколам, что «царица полей» довольна их действиями.

Пехота, поддерживаемая танками, продолжала продвигаться в направлении Пуща Водица и к вечеру достигла [244] поселка. Вскоре выяснилось, что здесь в обороне врага наши войска создали брешь. Ватутин сразу же решил бросить в ночное наступление всю армию Рыбалко. Включив фары и прожекторы, установленные на машинах, танкисты ринулись в наступление. Их поддержали расчеты реактивных минометов, артиллеристы. Глухой ноябрьской ночью вдруг поднялись гигантские сполохи света и, не угасая, понеслись вперед, к Киеву. Когда танкисты Рыбалко перерезали дороги на Коростень, а потом на Житомир, враг заметался, понял, что за ним вот-вот закроется крышка гигантской западни и тогда уже не избежать окружения. Фашисты дрогнули и побежали.

На рассвете 6 ноября над зданием Центрального Комитета Коммунистической партии Украины взвился наш солнечный флаг.

— Киев свободен! — эта весть с быстротой молнии облетела аэродромы, вызвала новый подъем боевой активности у авиаторов.

Надо было во что бы то ни стало закрепить одержанную победу, так как враг не хотел смириться с потерей города. В район Белой Церкви спешно стягивались немецкие дивизии, прибывшие с запада и снятые с других участков советско-германского фронта. Противник все чаще и сильнее контратаковал. Одновременно повысилась активность немецко-фашистской авиации. Над Фастовом и Белой Церковью шли упорные воздушные бои.

6 ноября в районе Белой Церкви семерка «яков» во главе с капитаном А. В. Ворожейкиным прикрывала передовые части 3-й гвардейской танковой армии. Наши летчики обнаружили в воздухе приближавшиеся с юга три группы вражеских самолетов Ю-87. Бомбардировщиков противника сопровождало двадцать истребителей. Капитан Ворожейкин решил в первую очередь атаковать истребителей, а затем всем составом переключиться на уничтожение бомбардировщиков.

Нашим летчикам удалось обеспечить внезапность первой атаки. На большой скорости «яки» врезались в боевой порядок вражеских самолетов. В результате точного, прицельного огня было сбито несколько немецких истребителей. Остальные заметались в панике, бросив своих бомбардировщиков. Воспользовавшись этим, [245] группа Ворожейкина атаковала «юнкерсов». Противник потерял одиннадцать самолетов.

По поводу этого боя состоялась специальная передача немецкого радио. Фашистская радиостанция сообщала, что якобы в районе Белой Церкви вели воздушный бой тридцать советских истребителей с пятнадцатью немецкими. Далее лживая пропаганда противника утверждала, что советская авиация потеряла в воздушном бою половину своих самолетов, а немецко-фашистская авиация... только пять. Вот как искажал действительность геббельсовский пропагандистский аппарат.

С 7 ноября погода опять ухудшилась. Низкая облачность, дожди очень ограничивали деятельность авиации. Но и в этих сложных условиях отдельные, наиболее подготовленные экипажи продолжали выполнять боевые задачи. Наши штурмовики атаковали танки противника в районах Житомира и Фастова. Воздушные разведчики доставляли командованию ценные сведения о перегруппировках немецко-фашистских войск.

В один из дней начальник разведотдела нашей армии подполковник Ларин доложил, что в Казатине фашисты разгружают на железнодорожных путях танки. В связи с плохой погодой по станции нельзя было нанести бомбардировочный удар, поэтому разведданные были переданы командующему 3-й танковой армией П. С. Рыбалко.

— Ясно одно, — сказал он, — противник обязательно ударит на Фастов, а там у меня танков мало. Могут обойти с флангов. Надо что-то придумать.

И Рыбалко нашел выход из положения. Свои немногочисленные танки он закопал близ шоссе в землю, подступы к ним заминировал на довольно обширном участке. Когда фашисты из Казатина двинулись к Фастову, их встретил сокрушительный огонь. Немало «тигров» и «пантер» подорвалось на минах. К тому же отдельные, наиболее подготовленные экипажи «илов» из дивизии полковника А. Н. Витрука сбросили на врага противотанковые бомбы. Противник понял, что на Фастов ему дорога закрыта.

— Молодцы летчики! — сказал Рыбалко. — Очень своевременно предупредили. И впредь прошу твоих хлопцев, Степан Акимович, пусть внимательно следят за флангами нашей армии. Когда знаешь, что у тебя спокойно на флангах, наступать веселее. [246]

Как только наши войска взяли Киев, я поехал в Святошино, где находился штаб фронта. Николай Федорович Ватутин спросил меня, все ли обеспечено для прикрытия города с воздуха, ведь через несколько дней будет проведен общегородской митинг, посвященный освобождению Киева от фашистских оккупантов. Я ответил, что все готово, наряды истребителей будут патрулировать на подступах к городу.

В день проведения митинга над Киевом висела трехслойная облачность. И только почти над самым городом образовалось широкое «окно», сквозь которое виднелось чистое небо. Истребители барражировали над каждым ярусом облаков, что исключало внезапное нападение авиации противника. В парке имени Т. Г. Шевченко, у памятника великому кобзарю, собрались тысячи людей. Киевляне пришли на митинг семьями, многие в национальных украинских костюмах. Огромная многоцветная толпа ликующих людей расположилась близ трибуны.

Когда началось выступление Н. Ф. Ватутина, горожане неожиданно устремили взоры к небу: донесся отдаленный шум авиационных моторов. «Уж не фашисты ли?» — от одной этой мысли озноб прошел по коже.

— Что объявим людям? — подошел ко мне Нарком госбезопасности Украины Т. А. Строкач.

— Объявите, что наши летчики надежно прикрывают город с воздуха.

Строкач сообщил об этом Ватутину, и тот объявил, что над городом советские истребители. Все успокоились, и митинг продолжался.

— Честь и слава героям Киевской битвы! — заключил свое выступление командующий фронтом, и над рядами пронеслось могучее русское «ура».

А в небе, отныне мирном киевском небе, пели знакомую песню моторы советских истребителей.

Боевые дела летчиков 2-й воздушной, участвовавших в боях за Киев, были высоко оценены Советским правительством. Сотни летчиков, штурманов, стрелков-радистов, инженеров, техников, младших специалистов были награждены орденами и медалями. Самым отважным было присвоено звание Героя Советского Союза. За участие в освобождении города были удостоены почетного наименования «Киевских» шесть авиационных [247] дивизий, четыре авиаполка и одна отдельная эскадрилья.

Многие авиаторы отдали свою жизнь за освобождение столицы Украины. В числе погибших — командир полка майор А. С. Романенко. Только благодаря Н. Ф. Ватутину тяжелой участи избежал старший лейтенант А. С. Полетаев, девятка штурмовиков которого в сумерках нанесла удар не по намеченной цели.

— До Берлина еще далеко, постараюсь исправить ошибку, — сказал летчик командующему фронтом.

— Воюйте, старший лейтенант, — подавая руку, проговорил Н. Ф. Ватутин. — Только впредь внимательней следите, куда бросаете бомбы...

К 12 ноября наши войска вышли на рубеж Чернобыль — Малин — Житомир — Фастов — Триполье. Здесь они перешли к обороне и в дальнейшем почти полтора месяца вели напряженные оборонительные бои в районе Житомира.

Отразив контрудар врага, войска 1-го Украинского фронта подготовились к новой операции и зимой 1944 года продолжали вести наступательные бои, участвовали в освобождении Правобережной Украины. [248]

Дальше