Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Глава тринадцатая

1

Уже в первые дни пребывания в Брюсселе мы узнали, что наши соотечественники и собратья самоотверженно сражались против фашистского врага и на бельгийской земле, поливая ее своей кровью. Бежав из гитлеровского плена или неволи, они примкнули к бельгийским партизанам и даже сформировали свои части и «соединения» («бригады»), входившие в армию подпольного бельгийского Сопротивления.

На второй или третий день, вернувшись из занятого английскими войсками Антверпена, мы увидели у входа в отель «Метрополь» группу одетых в штатское молодых парней, в которых легко признали русских. Каким-то образом им стало известно, что вместе с союзниками в Брюссель прибыли два советских офицера, причем один в ранге подполковника. Хотя мы оба, подполковник Пилюгин и я, носили одинаковую английскую полевую форму с одинаковыми погонами и черные береты с офицерской кокардой, парни направились к Пилюгину (он был да и выглядел старше меня) и остановились в пяти шагах от него.

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться, — почтительно и требовательно произнес один из них. — Мы, бывшие воины Красной Армии, а ныне бельгийские партизаны, хотим доложить вам, как старшему по званию, обстановку и получить приказания.

— Какую обстановку? — оторопело переспросил подполковник. — Какие приказания?

— Обстановку, какая сложилась в районе наших действий, — быстро ответил парень. — А приказания — как нам действовать дальше: продолжать выполнять приказы бельгийского партизанского командования или перейти в ваше подчинение?

Мы с Пилюгиным переглянулись. Нам было известно, что гитлеровцы увозили попавших в плен солдат и офицеров Красной Армии в западные районы Германии или в оккупированные ими западноевропейские страны. Их заставляли строить военные [258] укрепления в Нормандии, по берегу Ла-Манша и Северного моря, а чаще всего работать в шахтах: шахтеров не хватало. Днем пленные и гражданские лица, угнанные немецко-фашистскими оккупантами из родных мест, работали, а ночи коротали в бараках за колючей проволокой. Наиболее энергичные и смелые, как нам рассказывали еще во Франции, бежали и примыкали к партизанам, сражавшимся против нацистов. Мы встречались с этими людьми в Париже, Сен-Сире, Рамбуйе и Фонтенбло, но никто еще не обращался к нам с таким необычным и неожиданным вопросом.

Пригласив молодых людей в отель, мы осторожно, основательно расспросили их. Наши новые знакомые были из числа попавших в плен в первый период Великой Отечественной войны: их вывезли в Бельгию и заставили работать в угольных шахтах в районах Льежа, Шарлеруа и Берингена, где были построены крупные лагеря военнопленных. Заправилы «третьего рейха», нуждавшиеся в бельгийском угле, заключили с бельгийскими шахтовладельцами сделку: вермахт поставлял шахтам рабочую силу, шахтовладельцы снабжали гитлеровскую военную машину углем.

Пленные использовали любую оплошность пожилых охранников из фольксштурма, чтобы вырваться на волю, и скрывались в лесах, которые почти вплотную примыкают к угольным районам. Беглецы, естественно, не могли обойтись без помощи местного населения и получали ее от патриотов-антифашистов, участников бельгийского Сопротивления, партизан. У беглецов был военный опыт, у партизан — оружие, и они стали вместе бороться с оккупантами.

Парни, которые разыскали нас в Брюсселе, выполняли поручение своих товарищей, скрывавшихся в Арденнских горах. Там, в покрытых лесами горных ущельях и падях, дислоцировался отряд, который одни называли «ротой», другие — «батальоном», третьи поднимали до «бригады». Недавно отряд принял бой с отступавшими через Арденны частями вермахта. Командование бельгийских партизан передало отряду приказ союзников помешать гитлеровцам взорвать мосты через горные речки и ущелья: восстановление мостов в горах трудоемко и сложно. Чтобы воспрепятствовать отступлению врага, отряд сделал завалы на некоторых дорогах. Между отступавшими и отрядом не раз завязывались перестрелки, в результате врагу был нанесен урон и его продвижение на какое-то время застопорилось.

Отряд заинтересовал нас, и мы пообещали нашим неожиданным гостям при первой возможности навестить их.

— А когда такая возможность представится?

Мы ответили, что пока сказать этого не можем: сами зависим от английского начальства. [259]

— А когда сможете?

— Может быть, завтра... Если удастся получить разрешение.

На другой день парни снова явились в «Метрополь» Мы не могли поехать в ними в Арденны ни в тот день, ни на следующий, ни на третий. Лишь после встречи Монтгомери с Эйзенхауэром на брюссельском аэродроме нам дали разрешение отлучиться на два дня из бельгийской столицы, и, снова встретив парней у «Метрополя», мы двинулись в сторону Арденн, посадив в свой джип их старшего, докладывавшего подполковнику Пилюгину «обстановку». Остальные поехали следом в двух гражданских машинах.

В Льеже мы завернули в мэрию — поговорить о наших военнопленных, лагерь которых находился в окрестностях города. Мэр бежал с гитлеровцами, и нас принял один из руководителей местного профсоюза, которому пришлось взять власть в свои руки. Он заверил нас, что новая власть примет должные меры, чтобы обеспечить военнопленных продовольствием и по возможности достойной одеждой — заменить жалкое тряпье, которое они вынуждены были носить.

Мы хотели увидеть наших людей, и временный глава новой власти повез нас в лагерь — большое старое фабричное здание, обнесенное кирпичной стеной. Высокие железные ворота были распахнуты настежь, люди входили и выходили, бродили по просторному двору. Остановив одного из молодых людей, мы спросили, кто у них главный.

— Какой главный? — переспросил парень. — Комитет, что ли?

— Ну да, комитет, — подтвердили мы. — Где он находится?

— Да вон идет. — Парень кивнул на мужчину, показавшегося нам одетым аккуратнее, чем остальные, более собранным, подтянутым и в то же время озабоченным. Мы назвали себя. Английская форма, видимо, вызвала у него подозрение, и, недоверчиво оглядев нас, он потребовал документы, внимательно просмотрел их и, наверное, ничего не поняв — они были на английском языке, — вернул, сдержанно кивнув.

На вопрос, сколько в лагере людей, сказал:

— Несколько тысяч... — И тут же оговорился: — Это было до ухода фашистов, а сколько теперь, неизвестно. Часть они увезли с собой, а часть разбежалась перед их уходом... Чтобы не увезли или не расстреляли. Ну а некоторые уже после освобождения сами ушли.

— Куда?

— Кто куда... Кто тут, в Льеже, у знакомых бельгийцев поселился, кто уехал в Брюссель. [260]

— Много ли убежало из этого лагеря к партизанам?

— Много, — быстро ответил мужчина. А когда мы попросили уточнить, замялся: — Точно не знаем. Ведь люди просто исчезали, и мы только догадывались, что они бежали к партизанам, потому что фольксштурмисты после этого особенно свирепствовали...

Парни-партизаны подтвердили, что в их отряде есть беглецы из этого лагеря, они доставили килограммов двадцать взрывчатки, которая партизанам очень пригодилась.

Уже вечером мы приехали в городок Ларош, почти в центре Арденн. Наши новые знакомые предложили остановиться на ночевку в гостинице, примыкавшей к высокой, нависавшей над дорогой скале. Хозяин гостиницы, объяснили они, был связным между партизанами и командованием бельгийского Сопротивления, и партизаны нередко заглядывали сюда. Со стороны двора в скале была вырублена каменная лесенка, по которой, если возникала опасность, партизаны взбирались наверх и исчезали в лесу, подходившем к самой окраине городка.

Однажды в гостиницу, когда там были партизаны, нагрянули оккупанты. Кто-то из бельгийцев, увидев подъехавших немецких офицеров, ворвался в ресторан, где сидели партизаны, и крикнул: «Немцы!»

Партизаны выскочили из-за стола, бросились на кухню в коридоре уже слышалась отрывистая немецкая речь, — поднялись по черной лестнице на второй этаж, затихли, ожидая, когда незваные и опасные «гости» уедут. Офицеры, закусив и выпив, решили заночевать здесь. Хозяйка, получив позволение приготовить им комнаты, поднялась наверх и провела партизан на чердак. Несколько часов просидели они во тьме, настороженно прислушиваясь к голосам и шумам, доносившимся из-под их ног. Они могли напасть на спящих офицеров и перебить их, но тогда гитлеровцы в отместку уничтожили бы гостиницу вместе с хозяином н его семьей. Поздно ночью они выбрались через слуховое окно и по приставленной хозяином лестнице спустились во двор, оттуда по вырубленным в скале ступенькам ушли в предрассветный лес.

Хозяин, широкоплечий толстяк с круглым, приятным лицом, и его жена, такая же добродушная толстушка, радушно приняли нас, советских офицеров, усадили за большой стол, сели рядом. Прислуживали нам две их хорошенькие дочки, старательно н весело. Мы поняли, что партизан приводила в эту придорожную гостиницу не только боевая необходимость.

Во время ужина и после него (хозяин не пожалел для советских гостей лучшего вина) шел разговор о гитлеровцах, которые до [261] последнего времени вели себя сравнительно сдержанно, не зверствуя, как в других странах (они позволили королю Леопольду, сдавшемуся им в плен вместе со своей армией и жившему со своей любовницей в замке в Арденнах, свободно охотиться, принимать гостей и наносить визиты), об отношениях между советскими военнопленными и бельгийцами, о партизанах. То ли вино, то ли присутствие хорошеньких дочек хозяина вдохновило молодых людей на рассказы, в которых тяжелая быль перемешивалась с фантазией, трагедия — с бахвальством. Хозяин слушал, добродушно смеялся, а когда кто-нибудь начинал говорить о нем: как обводил он вокруг пальца фашистов, то спрятав у них под носом оружие, то переправив к партизанам бежавших из лагерей советских военнопленных, — мрачнел.

— Не надо бы говорить так много, — замечал он с укоризной. — Фашисты ведь совсем рядом, в Эйпен и Мальмеди, они еще могут вернуться.

Молодые люди отвечали смехом. (Хозяин гостиницы оказался прав: спустя три месяца вермахт нанес новый удар через Арденны, заняв и Ларош, бывший базой партизан в горах. Отгоняя противника назад, бомбардировщики союзников превратили городок в руины. Придорожная гостиница была полуразрушена и сожжена, и, остановившись возле нее после сражения в Арденнах, мы никого там не обнаружили.)

Рано утром, спускаясь в машине к мосту, мы увидели группу вооруженных людей, которые, видимо, по привычке минуя мост, перебирались через реку по сваям запруды.

— Это свои, — пояснил наш спутник. — Провели воскресенье в городе, а теперь возвращаются в лесные убежища.

По узкой, извилистой, с крутыми подъемами и спусками горной дороге, почти не затронутой войной, мы добрались до деревни, где находился партизанский отряд, и в огромном старом карьере увидели бараки и сараи давно заброшенного кирпичного завода. Склоны карьера, крыши бараков и сараев были покрыты густым бурьяном. Через бурьян на склонах карьера протоптаны тропки: одни вели в деревню, другие — в чащобу леса.

Нас провели в один из бараков, где собрались люди, возраст, положение и прежнее занятие которых установить было трудно. Хотя многие сохранили что-либо из военной формы — фуражку, гимнастерку, залатанные брюки, выцветший и помятый китель или только пояс, одежда их, в общем, была штатской, пестро-разной, бедной и большей частью старой и грязной. Лишь парни, ездившие за нами в Брюссель, щеголяли в выутюженных костюмах, белых рубашках и галстуках.

Наш спутник предложил дать сигнал тревоги, чтобы по случаю [262] приезда представителей Красной Армии собрать весь отряд и устроить что-то вроде смотра. Мы отклонили его предложение: нам не поручали устраивать смотры или парады партизанских отрядов на чужой земле, даже если они состояли из бывших воинов Красной Армии. Мы хотели просто побеседовать с руководителями отряда, узнать, из кого он состоит, чем занимался, от кого получал приказы, оружие, боеприпасы. Бессменным начальником штаба был полковник, представившийся нам по всей форме. В Красной Армии он возглавлял штаб дивизии, был ранен в бою, захвачен гитлеровцами и брошен в лагерь военнопленных близ Ахена. Бежав, полковник подался на запад, в сторону Арденн, где и примкнул к этому отряду. Командира отряда выбирали обычно из молодых и энергичных офицеров, независимо от звания и на неопределенный срок: одни держались долго, других быстро смещали. В момент нашего приезда отрядом командовал лейтенант, и полковник беспрекословно выполнял его приказы: командир отряда был выразителем воли партизан.

Оружие отряду, помимо добытого у гитлеровцев в коротких схватках или налетах на их посты, доставляли бельгийцы: бельгийцам его сбрасывали английские самолеты. В основном оружие было американского производства. На ручках больших десятизарядных пистолетов, на магазинных коробках автоматов и карабинов были выдавлены в металле слова: «Собственность правительства США». Хитроумные взрывные устройства — «карандаши», способные разворотить железнодорожное полотно или вывести из строя паровоз, «будильники», взрывающие мосты, «блокноты», вызывающие пожары на складах, не имели клейма, но партизаны были убеждены в их английском происхождении.

По приказам командования бельгийского Сопротивления отряд совершал нападения на железнодорожные станции, через которые двигались германские военные эшелоны, взрывал мосты, дороги. Оторванные от Родины партизаны воспринимали эти приказы как волю союзников, действующих с ведома и согласия Верховного командования Красной Армии, в соответствии с общей стратегией антифашистской коалиции.

Мы провели в отряде почти весь день, встретились с жителями соседней бельгийской деревушки, которые снабжали партизан пищей, а иногда и одеждой. Те, в свою очередь, помогали им по хозяйству: все трудоспособные мужчины были призваны в армию, а поскольку армия находилась в плену, для мужских рук в деревне всегда хватало работы. [263]

2

В штабе бельгийских сил Сопротивления, которое возглавляли коммунисты и социалисты, нам сообщили, что в восточной Бельгии действовал крупный партизанский отряд, состоявший в основном из бывших воинов Красной Армии, плененных гитлеровцами и бежавших из плена. Отрядом, именующим себя «бригадой», командовал в последнее время лейтенант Красной Армии, а штаб, как и в Арденнах, возглавлял полковник. Отряд выполнял приказы командования бельгийского Сопротивления, которое снабжало его оружием. После освобождения Бельгии «бригада» собралась в районе города Леопольдбурга, расположившись в казарме отсутствующей бельгийской армии.

Нам не удалось посетить «бригаду» до неудачного наступления 2-й британской армии в Голландии. Но, выбравшись в самом конце сентября из «окружения» у Неймегена и убедившись, что фронт стабилизировался — штаб 21-й армейской группы подтвердил это — на всем протяжении от Северного до Средиземного моря, мы решили снова заняться нашими людьми в Бельгии (пленных и угнанных оказалось неожиданно много): в первую очередь отправились в Леопольдбург, чтобы встретиться с «бригадой», посланцы которой терпеливо ждали нас.

В поездке в Леопольдбург нас вызвалась сопровождать русская по рождению, бельгийка по браку мадам Витук. Еще красивая, энергичная и смелая женщина лет тридцати восьми — сорока, мадам Витук прятала в своем большом брюссельском доме советских людей, бежавших из немецких лагерей, поддерживала связь с партизанскими группами, помогала снабжать их оружием и устройствами для диверсий. Вскоре мы узнали, что муж мадам Витук, урожденной княжны Щербатовой, бельгийский промышленник и коммерсант, имевший до войны широкие деловые связи с Англией, сочувствовал союзникам, хотя и не отвергал выгодных германских заказов. Его сочувствие союзникам возрастало по мере их военных успехов, и он великодушно разрешал жене и двум ее сестрам помогать советским людям, вырвавшимся из неволи и готовым продолжать борьбу с врагом.

В этом мосье Витук был не одинок. Нас предусмотрительно проинформировали, что барон Делакруа, руководитель второго по величине бельгийского финансово-промышленного концерна «Банк де Брюссель», лично распорядился оказывать советским партизанам помощь в такой же мере, как и бойцам бельгийского Сопротивления. Распоряжение было дано сразу же после поражения гитлеровских армий под Сталинградом и неукоснительно выполнялось особоуполномоченными людьми на предприятиях и в филиалах [264] концерна, расположенных в районах действия партизан. Предприятия укрывали бежавших советских военнопленных и «не замечали» отсутствия бельгийских рабочих и служащих, которые переправляли беглецов к партизанам. Их пребывание у партизан оплачивалось как постоянная работа.

С такой же старательной предусмотрительностью нам сообщили, что в последние месяцы перед освобождением Бельгии заботу о советских партизанах, как и вообще о советских людях в стране, проявил и королевский двор, прежде всего королева Елизавета. Она дала свой патронат Комитету помощи советским пленным, образованному после освобождения страны, посетила большой лагерь советских граждан на окраине городка Аль, выложила из своего кармана двадцать пять тысяч франков на утепление их жилищ и подарила женщинам и девушкам (а почти все они были оборваны) кое-что из одежды и обуви.

В штабе «бригады» в Леопольдбурге мадам Витук оставила нас наедине с нашими людьми, однако комнату, где мы беседовали с командирами «бригады», ни на минуту не покидал священник отец Алексей, сын русского эмигранта, добровольно вступивший в «бригаду». Попытки выведать у него, кто он такой, не увенчались успехом. «Просто русский человек», — сказал он о себе. На вопрос, зачем пришел в «бригаду», ответил коротко: «Помочь своим землякам на чужбине». В наш разговор с партизанами не встревал, следил за ним настороженно и внимательно. Партизаны отзывались о нем с одобрительной усмешкой: «Поп ничего, не вредный».

«Бригада» — в ней насчитывалось триста сорок человек — вела военные действия в провинции Лимбург, нападая на посты вермахта, взрывая железнодорожные мосты, пути и станционные сооружения. Ее боевые группы прятались в лесах и болотах, умело используя неведомые гитлеровским оккупантам тропы: проводниками партизан были местные жители — бельгийцы. Отряды «передавались» по цепочке от одного проводника другому, третьему, что позволяло наносить удары за несколько десятков километров от места их нахождения.

Большие трудности, как выяснилось в последующих разговорах с партизанами, создавали «бригаде» и сами бельгийцы. Наших партизан, действовавших плечом к плечу с бойцами бельгийского Сопротивления, иногда ставили в тупик приказы правительства Бельгии, находившегося тогда в Лондоне. Через своих агентов в стране, в частности через офицеров, оно давало указания, которые противоречили планам бельгийского Сопротивления. Непослушание же правительству вело к прекращению снабжения оружием.

Мы не могли уделить партизанам и другим очутившимся в Бельгии [265] советским людям достаточно внимания — основное время отнимали корреспондентские обязанности, да к тому же без согласия нашего английского начальства мы не смели далеко отлучаться. Тем не менее до приезда советской военной миссии нам пришлось заниматься их делами. Собрав все доступные нам сведения о численности партизан, об их военных действиях, нынешнем положении, вообще о числе советских людей, оказавшихся на бельгийской земле, мы — тогда единственные официальные представители Советского Союза — решили доложить обо всем Москве. Это можно было сделать только через Лондон, и я воспользовался очередной поездкой в Париж, чтобы слетать на несколько дней в Англию, не спрашивая разрешения бригадного генерала Нэвиля: его власть не распространялась на Париж, где находился лагерь прессы всех экспедиционных сил.

Советский посол в Англии Ф. Т. Гусев, выслушав доклад, предложил изложить все собранные нами сведения на бумаге. Доклад был передан по соответствующим каналам в Москву и, как позже стало известно, представлен советскому руководству. Верховный Главнокомандующий Красной Армии проявил к докладу особый интерес.

Дело в том, что в то время английская и американская печать развернула пропагандистскую кампанию, направленную против Советских Вооруженных Сил. Начав с обвинений в том, что они якобы не оказали должной помощи варшавянам, поднявшим летом восстание под командованием Бура-Коморовского, газеты стали публиковать вымышленные сообщения о появлении на западноевропейском фронте частей, сформированных германским командованием из советских военнопленных. Писалось о «казачьем корпусе», «калмыцкой кавалерии», «азиатских батальонах», хотя мы, находившиеся все время на фронте и почти ежедневно присутствовавшие на пресс-конференциях, ни разу не слышали, чтобы среди обнаруженных разведкой частей, противостоящих союзным войскам, упоминались «соединения» и «части», вдруг объявившиеся на газетных полосах.

Основываясь на наших сообщениях, подтвержденных позднее присланными во Францию и Бельгию военными миссиями, Советское правительство обратило внимание англо-американских союзников на тот вклад, который внесли в общую борьбу с фашизмом партизанские отряды, сформированные советскими военнопленными в Западной Европе, и потребовало их возвращения на Родину с оружием в руках. Командование союзных войск подтвердило, что эти партизанские отряды действительно помогли им. Требование Советского правительства было удовлетворено, хотя отправка отрядов домой из-за нехватки (транспорта задержалась вплоть до окончания войны. [266]

Дальше