Миша Баранов
Положение на фронте резко обострилось. Гитлеровцам удалось оккупировать Донбасс, фашистские войска рвались в Ростов. Ожесточенные бои шли на земле и в воздухе. В воздушных боях неувядаемой славой покрыл себя мой давний друг Михаил Дмитриевич Баранов. В одном бою 5 августа он сбил четыре немецких самолета.
Впервые мне пришлось встретиться с Барановым при поступлении в Ленинградский аэроклуб, где я учился уже несколько недель. Покровительственно посматривая на невысокого, щупленького паренька, я привел его к начальнику аэроклуба.
Миша громко доложил:
— Товарищ начальник, хочу поступить в аэроклуб.
Начальник критически осмотрел его и спросил:
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, — не моргнув глазом, выпалил Миша.
— Что-то не похоже... Покажи паспорт.
— Дома оставил. Но, честное слово, мне уже шестнадцать. Примите меня...
Так у нас в аэроклубе появился Михаил Баранов. Он вырос в деревне Горха Ленинградской области, но специально для того, чтобы поступить в аэроклуб, переехал в город и поступил в фабрично-заводское училище.
Начальник аэроклуба, конечно, догадался, что пареньку нет шестнадцати, но был покорен его настойчивостью. [133] Мишу приняли. Кстати, он был не единственным «зайцем». Камельков, учившийся с нами в аэроклубе, тоже говорил: «Будет скоро шестнадцать».
Судьба свела нас надолго. После аэроклуба Баранов, Камельков и я вместе учились в Чугуевском авиационном училище, к тому же в одном звене.
Нашим первым воспитателем был инструктор лейтенант Григорий Хорт. Он был всего лет на 5–6 старше нас, но мы смотрели на него как новобранцы на закаленного в боях ветерана.
«Хорт сказал» — было для нас законом.
Наш воспитатель не случайно пользовался огромным уважением. Он отлично пилотировал самолет, знал свое дело, умело передавал нам свои знания, был требовательным и вместе с тем очень душевным человеком. Братом старшим он был для нас, а это счастье иметь такого командира.
Как обычно бывает, у одних курсантов дело шло лучше, у других — похуже. В числе таких оказался и Баранов.
Внешне Михаил выглядел всегда совершенно спокойным, но я знал, как глубоко переживает он свои неудачи. И очень возможно, что не стал бы Баранов военным летчиком, если бы не лейтенант Хорт.
Инструктор никогда не торопился с выводами. Он верил в людей и вселял эту веру в них самих.
Михаил учился упорно, старательно, но не все у него получалось. А Хорт и командир звена Мягков не упрекали его, а лишь старались помочь.
Грозовые тучи войны, собиравшиеся в Западной Европе, настоятельно требовали ускоренной подготовки летчиков. Руководством ВВС было принято решение — организовать из тех курсантов, которые успешно овладевали летной подготовкой, группу ускоренного обучения. Вместе с тем было принято решение — отчислить из училища «бесперспективных» курсантов.
С тревогой ожидали мы ответственного экзамена, который должен был проводить заместитель начальника училища по летной подготовке Шатилов. Ему принадлежало решающее слово в определении нашей дальнейшей судьбы. Оснований для волнения было предостаточно.
Ведь решалась судьба человека — быть или не быть [134] ему летчиком. А когда влюблен в избранную профессию, отдаешь все свои силы ее освоению, веришь в себя, но тебе все же говорят, что ты «бесперспективный», это не легко пережить. Если же разобраться да вникнуть глубоко в истинное положение дел, изучить сильные и слабые стороны человека, дать ему искру надежды на успех, он перешагнет через все трудности...
И вот Баранов поднялся в воздух вместе с Шатиловым. Михаил потом рассказывал, что перед вылетом он страшно волновался. Когда уже была дана команда садиться в самолет, лейтенант Хорт, помогая Баранову надеть парашют, сказал:
— Ни пуха ни пера. Уверен, что все будет хорошо...
И это напутствие как рукой сняло тревогу. В воздухе Михаил уже не думал о том, что за его спиной сидит строгий экзаменатор, а спокойно и уверенно выполнял летное задание.
Мы, затаив дыхание, с нетерпением ждали возвращения нашего друга. Наблюдаем его взлет на учебно-тренировочном самолете «Ути-4», вход в пилотажную зону, фигуры высшего пилотажа. Вот Миша уверенно выполняет виражи, развороты, петли, бочки, боевые развороты, перевороты, штопор, вход в круг аэродрома и посадку. Самолет заруливает, выключается мотор. Миша весь потный, лицо красное, взволнованное. После Шатилова он вылезает из самолета, докладывает:
— Товарищ майор, курсант Баранов задание выполнил.
— Полетом доволен. Из этого парня летчик будет, — заключил после полета майор Шатилов.
Опытный воспитатель воздушных бойцов не ошибся. В годы Великой Отечественной войны Михаил Баранов проявил себя замечательным мастером маневра и огня.
Свой боевой счет он открыл 22 сентября 1941 года, сбив «мессершмитт». 2 октября Баранов уничтожил «Хеншель-126», а затем, возвращаясь на свой аэродром, сбил еще один «мессер».
В газете «Красная Звезда» от 18 августа 1942 года сообщалось, что за год войны Михаил Баранов провел 70 воздушных боев, сбил 16 вражеских самолетов сам и 8 — в группе.
Бой 5 августа 1942 года, когда две группы наших истребителей под командованием капитана Мазуренко и [135] старшего лейтенанта Баранова нанесли огромный урон врагу, по праву может считаться одним из прекраснейших подвигов советских летчиков.
В этой схватке Баранов уничтожил три немецких самолета, один — таранным ударом.
Один из боев Михаила Баранова запечатлен нашими кинематографистами. Это единственный воздушный бой, заснятый на киноленту в годы минувшей войны. Уникальные кадры документальной кинохроники донесли до наших дней суровую фронтовую быль. [136]
Нас — 10, их — 50
Воздушные бои показывали, что, несмотря на упорство, с которым враг рвался вперед, его остановить можно. Надо лишь настойчиво учиться науке побеждать.
Командование полка проводило большую работу с летным составом. Все летчики учились на опыте прошедших воздушных боев. Искали и находили новые формы и методы ведения боевых действий.
В последних числах июля к нам прилетел командующий истребительной авиацией противовоздушной обороны страны Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Осипенко.
Его появление под Сталинградом объяснялось тем, что после прорыва немцев в районе Ростова командование было серьезно обеспокоено положением дел в авиационных частях. Нужно было в корне менять тактику ведения боя, боевые порядки истребителей, улучшать взаимодействие между истребительной авиацией в воздухе и наземными средствами ПВО.
Под руководством генерала Осипенко мы решали все эти вопросы. В небе над аэродромом регулярно проводились учебные воздушные бои. В них участвовали лучшие летчики полков: Каменщиков, Башкиров, Чумаков, Гультяев, Смирнов, Васин, Масленников, Гаспорян и другие. В ходе этих боев отрабатывались новые боевые порядки, которые стали более растянутыми и эшелонированными по высоте.
Упорный повседневный труд позволил нам во всеоружии [137] встретить хваленых фашистских асов в небе Сталинграда.
Напряжение нарастало с каждым днем. 3 августа, патрулируя в воздухе в районе станции Тундутово, мы с Мишей Чумаковым обнаружили немецкий самолет «До-217», который пытался сбросить бомбы на железнодорожную станцию. С первой же атаки вражеский пират был сбит.
Но враг упорно продвигался вперед. Фашистское командование бросало в сталинградское небо все новые и новые части, и нам приходилось сражаться с численно превосходящими силами противника. Об одном из таких сражений, проведенном летчиками нашего полка 5 августа, сообщалось в сводке Совинформбюро.
В небе Сталинграда мы не считали врагов — мы искали с ними встречи и при любом соотношении сил шли в бой.
Партия, Родина дали нам, защитникам волжской твердыни, приказ — ни шагу назад. В передовой статье, обращаясь к воздушным бойцам Сталинградского фронта, газета «Красная Звезда» призывала беспощадно громить врага, нерушимой стеной встать на пути фашистских пиратов, рвавшихся к городу.
«Летчики-истребители, защитники Сталинграда! — писала газета. — Страна поручила вам оборону города от немецкой авиации. Ваш долг и обязанность бить ее, не щадя своих сил и крови... Помните, что от вашей активности, смелости и умения, от вашей помощи наземным войскам во многом зависит судьба Сталинграда. Враг должен быть остановлен!» — эти слова запечатлелись в наших сердцах и стали нашим девизом.
4 августа десятка наших истребителей встретила в районе станции Абганерово группу фашистских самолетов, насчитывающую до полусотни машин. Приняв боевой порядок, мы решительно пошли в атаку.
Это был тяжелый бой. Пятикратное преимущество противника — не шутка! Но схватка закончилась полной победой советских летчиков.
Что же обеспечило успех? Прежде всего четкая, умелая организация боя. Наш командир — майор Удовенко — вел нас в атаку, строя расчеты не на случайную удачу, а на правильное распределение сил.
Мы летели со стороны солнца и словно растворялись [138] в его лучах, были невидимы фашистским летчикам. Майор Удовенко это учел, и фактор внезапности лег в основу первой атаки.
Фашистские воздушные пираты шли к Сталинграду тремя группами. Около трех десятков тяжело груженных бомбами «юнкерсов» плыли в небе. Несколько выше бомбардировщиков, на высоте примерно 2500 метров, летели 20 истребителей «Мессершмитт-109», составлявших группу прикрытия.
Быстро оценив обстановку, Удовенко принял решение, и в эфире прозвучала его команда:
— Чумаков с ведомым — группа прикрытия. Эшелон — 3500 метров. Васину и ведомому — еще на 500 метров выше — в резерв. Остальные — ударная группа.
Когда мы услышали эту команду, сердце каждого из нас забилось чаще: сейчас вступим в бой.
Но командир счел нужным дать еще несколько указаний:
— Удар наносить в первую очередь по бомбардировщикам. Максимально использовать вертикальный маневр.
И после небольшой паузы — новый приказ:
— Атакуем!
С высоты 3000 метров группа ринулась на фашистских стервятников. Не успели гитлеровцы даже понять, что произошло, как несколько «юнкерсов», задымив, рухнуло на землю. А наши «Яки» устремились ввысь и снова пошли на врага.
Основной удар был нанесен по первой головной группе немецких бомбардировщиков. Боевой порядок противника расстроился. Мы не замедлили этим воспользоваться.
Целей было столько, что лишь успевай атаковать и уходить из-под атак противника. Но в бою очень важно доводить атаку до конца. Поймал в прицел самолет — бей, пока не уничтожишь его, но и смотри, что делается в воздухе. Если фашисты заходили сзади, спешили на помощь товарищи. Чумаков и Васин не теряли зря времени. В этом бою Васин лично уничтожил два гитлеровских самолета.
Повезло и мне. Приятно было через несколько дней в утреннем сообщении Совинформбюро за 19 августа прочитать лаконичные строки: «Командир подразделения [139] летчиков-истребителей старший лейтенант Козлов в воздушном бою сбил два немецких бомбардировщика. Товарищ Козлов всего сбил уже 13 немецких самолетов и вместе с другими летчиками — 5 самолетов».
Но это было позже. А в бою некогда было даже полностью почувствовать радость победы. Летчики «юнкерсов», не выдержав наших атак, стали беспорядочно сбрасывать бомбы прямо в степь и поворачивать назад. Но тут в дело включились «мессершмитты». Они пытались вступить в бой и тем самым открыть путь к обороняемому объекту другим группам «юнкерсов».
Однако из этой затеи ничего не вышло. Как только вражеские истребители устремились на нас, Удовенко дал команду:
— В бой с «мессерами» не вступать, продолжать атаковать «юнкерсов».
И мы, уходя от атаки истребителей, упрямо шли на бомбардировщиков.
Человеку, наблюдающему за воздушным боем с земли, легко может показаться, что в небе царит полнейший хаос. На самом же деле все действия летчиков подчинены строжайшей логике.
Ведя воздушный бой, мы понимали и даже предугадывали маневр товарищей, действовали согласованно, четко. Атаки строились таким образом, что противник все время находился под огнем.
9 немецких самолетов уничтожили мы в этом бою, который продолжался 40 минут. Нам эта победа обошлась в две машины: майор Удовенко вынужден был посадить в степи свой «Як», а Лопареву пришлось покинуть самолет в воздухе. И то, что ни один наш летчик не погиб, делало успех еще более радостным и торжественным.
Согласованность, взаимодействие, взаимовыручка... В этом бою мы оценили эти факторы сполна. И как обидно было, когда через несколько дней группа наших товарищей пренебрегла ими и понесла тяжелые потери.
Правда, были к тому и объективные причины. С каждым днем обстановка накалялась все больше и больше. Шли непрерывные воздушные бои, Многие летчики выходили из строя.
Их заменяли вчерашние курсанты летных училищ, еще не имевшие опыта. Вот и получилось, что командиры [140] вынуждены были посылать навстречу врагу наспех сколоченные группы, неслетанные пары.
Так было и в начале второй декады августа. Служба ВНОС доложила о приближении большой группы фашистских самолетов. На аэродроме осталось шесть машин, остальные выполняли боевые задачи.
— Капитан Смирнов, — приказал командир полка. — Возглавьте группу в составе шести летчиков. Задача — отразить налет на Сталинград.
— Есть! — ответил Виктор Смирнов.
Но из пяти вверенных ему воздушных бойцов лишь один лейтенант Васин был уже обстрелянным летчиком, имевшим на своем счету сбитые самолеты. Капитан Смирнов не имел возможности даже переговорить с авиаторами — нужно было немедленно подниматься в воздух.
Один за другим шесть «Яков» взмыли в небо. Скоро на командном пункте стало известно, что Смирнов обнаружил врага.
— Атакую! — доложил он.
Больше мы его голоса не слышали. На аэродром из шести самолетов вернулось только три. Тщетно всматривались мы в голубую даль — не появятся ли остальные. Но Смирнов, Васин и еще один молодой летчик погибли в этом бою...
Большие потери несли мы и в технике.
Наша промышленность поставляла фронту отличные самолеты. «Яки» превосходно зарекомендовали себя в боях. Но их было еще мало.
В этот период на Сталинградском фронте стали появляться предоставленные нам союзниками истребители «Харрикейн». Эти машины выпускались с 1938 года и соперничать с «мессершмиттами» не могли. Поэтому когда мы вылетали совместно с летчиками на «Харрикейнах», то больше всего приходилось думать о том, как защитить летавших на английских самолетах товарищей от вражеских атак.
Немецкая авиация из-под Харькова перебазировалась в районы Тормосин, Котельниково, Суровикино, Морозовская. Приблизившись к Сталинграду, фашистские летчики совершали на город по нескольку налетов в сутки.
19 августа ударная группа немецко-фашистских [141] войск форсировала Дон и захватила переправы. В районе Вертячий — Песковатка образовался вражеский плацдарм. Сконцентрировав там значительные силы танков и мотопехоты, противник при поддержке авиации нанес удар в направлении Ерзовки и к исходу 23 августа вышел к Волге. 4-я танковая армия врага прорвалась в район Тундутово. [142]
Битва за город
Таким образом, с 23 августа 1942 года начался новый этап борьбы, который характеризуется массовыми налетами больших групп бомбардировщиков противника на Сталинград и его военно-промышленные объекты, на боевые порядки войск, а также ожесточенными атаками немецких танков и мотопехоты. В этот период частям истребительной авиации и зенитной артиллерии корпусного района пришлось вести упорные бои одновременно с воздушным и наземным противником.
Немецко-фашистское командование рассчитывало мощным наступлением сломить сопротивление советских войск и с ходу овладеть волжской твердыней. Гитлеровцы даже составили график занятия Сталинграда, Борисоглебска, Саратова и т. д. Но войска Сталинградского фронта преградили путь фашистам. Началась беспримерная в истории битва за Сталинград.
В этот день гитлеровским генералам на какой-то момент показалось, что они уже близки к цели и через несколько часов можно будет послать в Берлин сообщение о взятии Сталинграда. Лавина немецких танков двигалась на город. Но когда гитлеровцы уже разглядывали в бинокли Сталинград, на них обрушился град снарядов. Это вступили в бой зенитные подразделения противовоздушной обороны Сталинградского корпусного района.
Еще зимой 1941 года, в период напряженных боев под Москвой, советские зенитчики не раз сражались с [143] гитлеровскими танками и метким огнем уничтожали их. Воины противовоздушной обороны внесли достойный вклад в разгром захватчиков на подмосковных полях.
В суровый час не дрогнули и зенитчики Сталинградского корпусного района противовоздушной обороны. Наши боевые друзья, вместе с которыми мы защищали город от налетов вражеской авиации, достойно встретили фашистские танки.
Летчики Башкиров, Гультяев, Масленников, Каменщиков, Гаспорян, Чумаков возглавляли группы наших истребителей и вели бой с вражеской авиацией, которая поддерживала свои наземные войска. На земле и в воздухе шла смертельная схватка с врагом.
Вот появилась колонна танков противника в районе огневых позиций 4-й батареи 1077-го зенап. Зенитчики прямой наводкой уничтожают вражеские танки. Задымил один, другой, третий. Фашисты открыли ответный огонь по огневой позиции батареи.
А в небе сражаются летчики дивизии.
В один сплошной грохот слились вой самолетов и пулеметно-пушечный огонь в воздухе, выстрелы своих и вражеских орудий, взрывы бомб и снарядов. Дым и пыль заволокли огневую позицию. Какое надо было иметь самообладание, выдержку и героизм, чтобы в этом ревущем аду огня и смерти руководить боем, воодушевлять бойцов, слушать и исполнять приказы, разить врага на земле и в воздухе. На это были способны только советские воины, до последнего дыхания преданные своей Родине.
Таяли ряды зенитчиков 4-й. Такой же бой выдержала и 5-я батарея, выполняя призыв коммунистов: «Ни шагу назад, драться до последнего снаряда, до последнего вздоха».
Колонну до 100 танков с мотопехотой, рвущуюся к тракторному заводу, отбили батареи 5-го и 1-го дивизионов.
Ведя неравный бой с врагом, зенитчики прямой наводкой своих орудий уничтожали врага. В этом бою геройски погибли командир 1-го дивизиона старший лейтенант Л. И. Доховник и весь расчет его командного пункта.
Старший лейтенант Доховник с командного пункта до последней минуты руководил боем своих батарей. [144]
Двум фашистским танкам удалось прорваться и а командный пункт дивизиона. Положение казалось безвыходным, танки врага уничтожать было нечем. Тогда Лука Иванович Доховник дал приказ соседним батареям: «Открыть огонь по мне!» Прицельным огнем зенитчиков оба танка были уничтожены, но под взрывами снарядов погибла, выполняя свой долг, и горстка отважных воинов вместе с командиром.
Таким образом, 1077-й зенитный артиллерийский полк ПВО под командованием командира полка подполковника В. Е. Германа 23 августа принял на себя удар двух дивизий противника — танковой и моторизованной, прорвавшихся к северной окраине Сталинграда. Полк вел борьбу с противником один на один, без поддержки наших полевых войск. Героическими усилиями зенитчики при поддержке авиации дивизии и 8-я ВА в этот день задержали стремительное продвижение противника и сорвали его попытку с ходу ворваться в город. За два дня упорных боев, 23 и 24 августа, полк уничтожил и подбил 83 танка, 15 автомашин с пехотой, 2 цистерны с горючим, истребил свыше 3 батальонов автоматчиков и сбил 14 самолетов противника.
Героически сражались с вражескими танками воины 1073-го, 1079-го, 1087-го зенитных артиллерийских полков. Весь фронт узнал о подвиге личного состава 7-й батареи 1079-го полка. Когда во время жестокой схватки с пехотой противника у зенитчиков кончились боеприпасы, командир батареи лейтенант Александров поднял воинов в контратаку. В рукопашной схватке враг был разбит.
На земле шли жестокие бои. Не легче было и в воздухе.
23 августа 1942 года удар по Сталинграду нанесли не только танковые войска противника. В предвечерние часы свыше 400 бомбардировщиков группами в 9–18 самолетов обрушили свой смертоносный груз на южную часть и центр Сталинграда. Противник бросил на город почти все самолеты из состава 4-го воздушного флота. За сутки 23 августа ими было совершено около 2000 самолето-вылетов. На жилые кварталы и промышленные предприятия были сброшены тысячи бомб. Пострадали промышленные предприятия, коммунальное хозяйство, речной порт, нефтехранилища, жилые кварталы, больницы. [145] В городе начались пожары. Частично выведены из строя водопровод и электростанции. Ночью после бомбардировки Сталинград представлял из себя гигантский костер, зарево которого было видно на многие десятки километров.
Громадный цветущий город превратился в развалины.
Только за один день 23 августа истребители 8-й воздушной армии фронта и 102-й истребительной авиадивизии ПВО провели над городом 25 групповых воздушных боев и сбили 90 вражеских самолетов. Зенитчики за этот день уничтожили 30 немецких самолетов.
С этого дня фашистская авиация ежедневно совершала массированные налеты на город и на боевые порядки наших войск. Так, 24 августа было совершено 24 воздушных налета с интервалами 4–8 минут, а 25 августа с 6.00 до 17.00 — три массированных налета с участием 220 самолетов. Ежедневно количество самолето-вылетов авиацию противника колебалось от 300 до 1300.
Сталинград ни днем, ни ночью не знал покоя, не имел передышки от интенсивных массированных налетов фашистской авиации.
Позже было подсчитано, что плотность бомбовых ударов, нанесенных авиацией противника по Сталинграду, была наибольшей по сравнению со всеми другими объектами Советского Союза, подвергавшимися бомбардировкам во время Великой Отечественной войны.
Методически, по плану, гитлеровцы варварски уничтожали квартал за кварталом, улицу за улицей. На каждый квадратный метр городской площади было сброшено огромное количество фугасных и зажигательных бомб. Мои товарищи, которым в эти дни приходилось летать над Сталинградом, рассказывали, что город закрыт плотной пеленой дыма, повсюду море огня.
Немецкая авиация производила налеты большими группами, в состав которых входило до 250 самолетов.
По нескольку сотен самолетов посылало гитлеровское командование для подавления нашей обороны на участках главного удара. Чтобы создать своим войскам проход шириной 5–6 километров и глубиной километров до 20, сотни бомбардировщиков, сменяя друг друга, [146] в течение 8, а то и 12 часов производили непрерывные налеты.
Немецкие самолеты становились над целью в круг, затем одиночно и парами пикировали до высоты 300–500 метров. Обычно в два-три захода они сбрасывали бомбы, а затем в надежде подорвать моральную стойкость советских воинов включали сирены и пикировали вхолостую.
До 200 вражеских бомбардировщиков и истребителей появлялось в небе Сталинграда каждые сутки.
Но врагу не удалось сломить волю советских воинов, поколебать их уверенность в победе.
Сталинградское небо стало местом рождения многих Героев Советского Союза.
В эти дни на Сталинградском фронте появились новые типы самолетов — «Ла-5». Эти машины, созданные конструктором Лавочкиным, обладали мощным двигателем воздушного охлаждения и имели пушечное вооружение.
Появление новой техники повлекло за собой изменение тактики ведения боя истребителей. Боевой порядок их стал эшелонироваться по высотам. Высота, скорость, атака, огонь и вновь высота — вот что стало формулой боевых действий советских истребителей.
Совершенствовалась и двухсторонняя связь между парами и внутри группы, а также с землей.
Но все же самолетов не хватало, и никакие тактические новинки не могли возместить нехватку материальной части...
Рядом с аэродромом работали женщины, курсанты военных училищ, мужчины непризывного возраста. Они готовили новые рубежи для наших войск. Выжженная солнцем, окаменевшая земля с трудом поддавалась лопатам. Но сталинградцы не жалели сил. И, глядя на уставших, но продолжавших упорно работать людей, мы и сами стремились сделать как можно больше, чтобы разгромить врага.
19 августа я в составе группы вел бой с немецкими истребителями над Сталинградом. Когда завязался воздушный бой, артиллеристы решили нам помочь и дали залп. Мой самолет попал под разрыв зенитного снаряда и был сбит, а я ранен и на значительный период времени [147] выбыл из строя. Хорошо, что рана оказалась не тяжелой и я смог на земле принимать участие в боях с врагом.
После выхода гитлеровцев к Волге нашу авиацию, Которая базировалась в Бекетовке, Воропоново и на других аэродромах, перебросили на левый берег реки.
Когда был совершен первый массированный удар на Сталинград (23 августа), я находился в больнице водников и на костылях наблюдал за фашистскими бандитами, сбрасывавшими бомбы на город. А в ночь с 23 на 24 августа мне удалось удрать из госпиталя. Далось это нелегко. Командование госпиталя получило указание эвакуировать всех раненых в Саратов.
— Ведь через неделю буду здоров, — возражал я. — Зачем везти меня в такую даль?
— Именно для того, чтобы вы были здоровы.
Убедить медиков не удалось. Когда нас стали одевать, чтобы доставить на пароход, шедший в Саратов, улучив момент, я сбежал. «Бежал», конечно, весьма условно — на костылях не побегаешь. Просто скрылся тайком.
Сразу же направился в штаб дивизии. Однако, еще не дойдя до расположения штаба, понял, что опоздал. На счастье, в помещении оказался дежурный старший лейтенант Абрамов.
— А где штаб? — спросил я.
— На левом берегу. Сейчас туда направлюсь.
— А связь у тебя еще есть?
— Пока не снял.
— Давай позвоним в полк Капустина.
Абрамов быстро покрутил ручку полевого телефона и через пару минут сообщил, что мои однополчане на левом берегу в районе молочнотоварной фермы.
— Значит, надо перебираться через Волгу, — решили мы.
Покончив дела в опустевшем штабе и забрав последний телефонный аппарат, мы тронулись в путь.
Печальным было это ночное шествие через Сталинград. Город не спал. Повсюду полыхали пожары. Жители копошились в развалинах, откапывая пострадавших. Плакали дети. К переправе через Волгу двигался непрерывный поток людей.
Фашистские изуверы, на время оставив в покое искалеченный [148] город, всю ночь бомбили переправу. Черная, словно маслянистая, вода ходила волнами от взрывов.
А днем гитлеровцы обстреливали даже пароходы со знаками Красного Креста. Попали под огонь фашистов и транспорты, на которых вывозили моих недавних соседей по госпиталю. Немецкие артиллеристы прямой наводкой расстреливали пароходы, и большинство раненых вместе с медицинскими работниками погибло.
Народу на переправе было множество. Никто не готовился к массовой эвакуации людей через Волгу. Бойцы комендантской службы сбились с ног, наводя порядок.
Жестокая бомбежка не деморализовала сталинградцев. Первыми на буксиры, катера, лодки сажали раненых, женщин и детей. Паники не было, хотя каждый, конечно, стремился скорее выбраться из горящего города.
Немало времени прошло, пока мы с Абрамовым перебрались на левый берег. Там на дорогах уже стояли регулировщики, появились указатели с надписями: «Хозяйство такого-то...»
Несколько раз уточняя, где находится молочнотоварная ферма, мы, где пешком, где на попутных машинах, добрались до штаба дивизии.
За время моего пребывания в госпитале летчики полка продолжали вести тяжелые бои. Многие товарищи погибли. С глубокой скорбью я узнал, что в одном из боев смертью героя пал Паскуаль Хозе.
В своем последнем бою отважный испанец дрался, действительно, как Серов. Паскуаль один вступил в бой с пятью «мессершмиттами». Гитлеровцы, очевидно, не ожидали такой дерзости. Паскуаль Хозе прекрасно использовал минутное замешательство врага. Меткой очередью он поджег один «мессер». Затем снова, набрав высоту, повторил атаку и уничтожил еще один вражеский самолет...
Три «мессера» сбил в этом бою мой боевой друг. Однако и его «Як» охватило пламя. Паскуаль выпрыгнул из горящей машины, но, как выяснилось, во время боя очередью был перебит трос раскрытия парашюта...
На фронте мы часто теряли боевых друзей. Невозможно спокойно переносить гибель товарищей. И если друг гибнет как герой в трудном бою, это нисколько не смягчает горести утраты. [149]
Напряжение в воздухе с каждым днем росло. Воздушные бои шли беспрерывно. На один самолет у нас приходилось по два летчика, а это позволяло максимально использовать имевшиеся боевые машины.
В воздухе с утра до вечера был слышен сплошной рев моторов и пулеметно-пушечных очередей, то и дело вниз валились фашистские самолеты.
Сражаясь с врагом, мы постоянно совершенствовали тактику ведения воздушного боя и особенно взаимодействие между группами в воздухе и с зенитной артиллерией. Весь летный состав тщательно анализировал накапливаемый опыт, вырабатывая новые приемы и методы ведения воздушного боя. Возглавляли эту работу командиры, штабы и политорганы. Опыт показал, что плотные, сомкнутые боевые порядки сковывают действия летчиков и, больше того, дают существенное преимущество противнику. Эшелонирование же по высоте в определенной степени видоизменяло боевой порядок в бою, но все же абсолютно положительных результатов не давало.
На фронт прибывали все новые самолеты. Мы понимали, с каким неимоверным напряжением трудились работники нашей авиационной промышленности, чтобы восполнить потерянную в боях технику!
В первый период войны на Брянском фронте мы вели борьбу с одиночными самолетами противника или с мелкими группами бомбардировщиков и истребителей. Такое же положение было и на других фронтах. Тогда выработанная в ходе боев тактика вполне удовлетворяла нас. На Сталинградском фронте гитлеровцы в корне изменили тактику и принципы боевого использования авиации. Она стала действовать главным образом большими группами. Новая обстановка требовала быстрого изменения форм и методов борьбы с вражескими самолетами.
...Во время разбора одного из боев в воздухе показалась группа краснозвездных самолетов.
— Помощники к нам идут, — сказал командир полка майор Капустин. — Будут базироваться вместе с нами, А прибыли они из-под Москвы.
Истребители один за другим заходили на посадку. Мы внимательно следили за их действиями, по мельчайшим деталям определяя степень подготовки летчика. Прикрытие посадки было организовано четко. [150]
Но вот над аэродромом появилась пара «Ме-109». Немцы в это время вели себя довольно нагло. Правда, это был уже «второй эшелон»: берлинские асы 1941 года бесславно закончили на советской земле свой путь к «мировому господству», а на смену им пришли необстрелянные юнцы. Наверное, этим и объясняется то, что немцы не рискнули подойти ближе. Развернувшись, они быстро скрылись...
Прибывший авиационный полк представлял собой сколоченный коллектив, имел уже опыт боевых действий под Москвой. Командовал им опытный офицер, майор Найденко. После посадки самолеты были рассредоточены на аэродроме. Летчики, свободные от боевой работы, пошли к новым товарищам знакомиться и в надежде встретить знакомых. Так и получилось. Многие из нас сразу вспомнили майора Найденко, служившего до войны в нашей дивизии заместителем командира авиационного полка.
А кто же этот коренастый, улыбчивый летчик? Неужели Верхозин? Точно, он. Последний раз мы виделись в сентябре 1941 года на Брянском фронте и вот спустя почти год встретились на Сталинградском. Как дороги такие встречи, сколько радости приносят они! Мы долго тискали друг друга в объятиях и повторяли:
— Вот так встреча!
Встретить друга всегда радостно, а на фронте особенно. И товарищи, окружившие нас, радовались вместе с нами.
Нам было что вспомнить.
— Как здоровье, настроение? Где был, что видел? — перебивая друг друга, спрашивали мы.
— С октября 1941 года находился под Москвой, — ответил Верхозин. — А ты как, командир? Опять на костылях?
Эти слова прозвучали такой грустью, что я поспешил перебить Верхозина:
— Ничего, дружище, мы еще повоюем. Еще не одного фрица в землю вгоним...
Потом мы вспоминали наших товарищей. Я интересовался, не знает ли он, где сейчас Резник, Шабанов, Сидоров... Но он никого не встречал, никого из них не видел. Ничего не мог и я сообщить ему о наших бывших однополчанах. Война разметала нас по разным фронтам. [151]
Говорили бы мы еще, но надо было заниматься делом.
Когда мы снова встретились, разговор зашел о текущих делах. Верхозин интересовался повадками немецких летчиков в сталинградском небе, я старался как можно подробнее рассказать ему все, что знал о действиях немецкой авиации.
Майор Найденко просил нашего командира, майора Капустина, поделиться с его летчиками опытом боевых действий против немецко-фашистской авиации.
— Ваш опыт очень пригодится нам, — подчеркнул Найденко.
Нашего замечательного командира не нужно было уговаривать. Он с радостью готов был передать все знания и опыт товарищам по оружию.
В этот вечер собрались летчики обоих полков. Прибывшие смотрели на нас, как на оракулов, готовых изрекать непреложную истину. Такое внимание смущало нас. Мы понимали, что не имеем права обмануть их ожидания.
Выступавшие летчики говорили:
— Прежде всего запомните: необходимы высочайшая бдительность, взаимодействие, осмотрительность в воздухе! Фашисты коварны, мгновенно используют малейшую возможность для атаки. У них четко отработано взаимодействие, этому и нам необходимо учиться. Помните золотое правило: поиск врага осуществляют все, бьют ведущие, ведомые обеспечивают их атаку. Как это должно выглядеть в воздухе? Ведомый прикрывает атакующего и всегда готов сразиться с тем, кто атакует ведущего, а когда ведущий выходит из атаки, ведомый бьет противника — ведущий прикрывает его...
— В небе «импровизировать» нельзя, — говорили мы. — Все варианты поиска, сближения и ведения боя надо по возможности отрабатывать на земле. И еще: в бою доверяйте друг другу! Без этого золотого правила успеха не добьешься...
Все, что мы накопили, весь опыт, оплаченный боевым трудом, кровью, старались передать новым друзьям-летчикам. Но и сами мы непрерывно учились. В армии, как нигде, справедливо правило: остановился на месте — значит отстал. И если это требование обязательно в дни мирной учебы, то на войне — это непреложный закон. [152]
В конце августа — начале сентября 1942 года нас особенно волновало взаимодействие в бою, начиная с пары, звена и в группе.
Остро встали и вопросы управления воздушным боем с земли. Эта идея словно носилась в воздухе, и достаточно было косвенного повода, чтобы о ней заговорили все.
Однажды утром, когда я бродил с палочкой по аэродрому, с тоской глядя на взлетающие самолеты, около меня остановилась машина.
— Товарищ Козлов!
Обернулся, быстро вскинул руку к козырьку: в машине сидел командир дивизии Красноюрченко.
— Как поживаете, капитан?
— Плохо, товарищ полковник. Летать хочу, — откровенно ответил я.
Командир дивизии развел руками.
— Это пока не в моих силах, все зависит от вашей ноги. А вот на машине прокатить смогу. Садитесь, поедем посмотрим, как наши над Сталинградом работают. А когда поправитесь — полетите.
Забрался я на заднее сидение машины, пристроил раненую ногу, и мы быстро поехали к Волге.
На самом берегу был оборудован наблюдательный пункт. Подходим. Там уже собралась группа командиров. Одного из них, полковника Данилова, я сразу узнал. До войны он командовал нашей дивизией. Полковник пристально посмотрел на меня и сказал:
— Вы из 122-го полка? Старый знакомый!
И приветливо протянул руку.
— Ничего, — словно прочитав мои мысли, добавил Данилов. — Я вижу — это ненадолго...
— Надеюсь!
— Смотрите, идут! — прервал наш разговор наблюдавший за воздухом майор Каменщиков.
Мы подняли головы. Даже без бинокля было видно, как по направлению к переправе летела группа «юнкерсов» в сопровождении «мессершмиттов». Кто-то стал вслух считать вражеские самолеты:
— Один, два, три... Одиннадцать «юнкерсов» и девять «мессеров».
— А где же наши? — спросил полковник Красноюрченко. [153]
Каменщиков указал в сторону тракторного завода.
— В-о-он, видите? Девятка «Яков». Сейчас будут выполнять разворот и пойдут в атаку.
Но наши самолеты не разворачивались. Они продолжали полет в противоположном направлении и скоро скрылись из поля зрения.
— Да что ж они? — возмутился Каменщиков. — Не видят, что ли?
Полковник Данилов спокойно пояснил:
— Конечно, не видят.
— Им помочь нужно с земли, и не только этой группе, — произнес Каменщиков.
Командир дивизии согласился с этим.
— Совершенно точно. Что вы предлагаете?
Каменщиков развел руками. Тогда заговорил полковник Красноюрченко.
— Надо выделить радиостанцию, с помощью которой летчики, находящиеся в воздухе, будут получать информацию.
— На эту радиостанцию, — продолжал Красноюрченко, — нужно выделить людей знающих. Обязательно из летчиков...
— За этим, я думаю, дело не станет, — заметил Данилов. — Можно, например, использовать тех, кто по каким-либо причинам сейчас не летает...
— Товарищ командир, — не выдержав, вмешался я в разговор командиров дивизий. — Разрешите мне заняться этим делом! Летать все равно я пока не могу.
— Ишь, обрадовался, — засмеялся Красноюрченко. И уже серьезно добавил: — Надо подумать...
А Данилов, желая подлить масла в огонь, заметил моему командиру:
— Ну на что он такой тебе нужен? Отдай его мне. Я с удовольствием посажу его до выздоровления на пункт наведения.
— Мы кадрами не разбрасываемся, — в тон ему ответил Красноюрченко.
Мне стало ясно, что просьба удовлетворена.
Через несколько дней были организованы три пункта наведения и информации: один на левом берегу Волги, севернее города, другой напротив центральной части и третий несколько южнее.
Пункт, на котором находился я, был размещен на [154] Сарпинском острове. Прямо передо мной лежал город. Но зданий я почти никогда не видел — черный дым пожарищ скрывал от глаз город-герой, сражавшийся насмерть с врагом.
В задачу летчиков, назначенных на пункты информации и наведения, входило наблюдение за воздушной обстановкой. Обо всем, что происходило в небе, надо было сообщать на КП дивизии и передавать в воздух летчикам. Мы не были простыми информаторами. Наблюдая за действиями своих истребителей, мы непосредственно управляли боем: сообщали находящимся в воздухе летчикам о действиях воздушного противника, где он находится по отношению к нам и нашим летчикам, наводили своих истребителей на противника.
В сталинградском небе творилось нечто невообразимое. Сплошь и рядом бывало так, что на высотах 3000–4000 метров наши истребители вели бой с истребителями противника, а в это время ниже, на высоте 1000–1500 метров, фашистские бомбардировщики действовали [155] почти безнаказанно. Летчики с пунктов информации и наведения по радио указывали нашим истребителям цели. Открытым текстом мы сообщали им, где находятся немецкие самолеты, на какой высоте, каким курсом следуют.
Наблюдательные пункты были расположены очень удачно. Мы охватывали буквально все воздушное пространство над Сталинградом.
Перед нашими глазами каждый день были летчики, и очень скоро мы уже безошибочно определяли, кто именно находится в воздухе.
Одним из первых обратил на себя внимание командир полка майор Лешко. Он лично водил группы на наиболее ответственные задания, и я с восхищением смотрел, как грамотно и мужественно действуют его воздушные бойцы.
— Молодец, Лешко! — не раз говорил я товарищам, находящимся со мной на пункте наведения.
— Отличный командир, — соглашались со мной. — У них в полку и комиссар такой же. Туда, где труднее, старается сам вести летчиков, а это лучший пример для подчиненных.
Летчики полка, которым командовал майор Лешко, отличались высокой организованностью, стремительностью атаки в воздушных боях.
В начале сентября на земле и в воздухе шли ожесточенные бои.
...Восьмерка истребителей, ведомая Д. К. Лешко, вылетела для прикрытия выгрузки войск в районе станции Иловля. Но командир дивизии полковник Красноюрченко поставил группе новую задачу — прикрыть Сталинград от удара приближающейся группы бомбардировщиков.
Одновременно с КП дивизии мне было приказано наводить группу Лешко на группу противника.
Обнаружив бомбардировщики противника юго-западнее города, я тут же передал это по радио майору Лешко, а один из ведомых его группы доложил, что противника видит.
К городу шли 20 бомбардировщиков в кильватерной колонне под прикрытием 8–10 истребителей «Ме-109» и «Ме-110». [156]
Майор Лешко перестроил свою группу для боя и, увлекая своих ведомых, пошел в атаку. Удар был настолько стремительным и неожиданным, что истребители противника, находившиеся несколько выше и сзади, даже не успели оказать противодействия. В течение короткого боя было сбито десять бомбардировщиков врага, а уцелевшие, сбрасывая бомбы куда попало, удрали на запад.
Командир полка, собрав по радио ведомых, оторвался от наседавших вражеских истребителей и без потерь вернулся на аэродром.
...Вот появилось 12 вражеских бомбардировщиков под прикрытием восьмерки истребителей, которые шли на высоте 800–1000 метров.
В это время восьмерка истребителей 629-го истребительного авиационного полка на самолетах «И-16» и «И-153» патрулировала над Сталинградом. Группу возглавлял лейтенант Бурназян. Видя вражеские самолеты и своих истребителей, я передал данные о противнике ведущему нашей группы. Бурназян тут же сообщил, что противника видит. И, несмотря на многократное превосходство врага, стремительно ринулся всей группой в лобовую атаку.
Разбив строй бомбардировщиков, умело маневрируя и искусно используя огонь пулеметов и реактивные снаряды, лейтенант Бурназян вместе со своим ведомым сбил два бомбардировщика. Остальные, сбросив бомбы в районе Мамаева кургана, поспешили уйти. Восьмерка «Ме-109», вынырнув из облаков, попыталась атаковать группу Бурназяна, но, потеряв сразу же один самолет, сбитый метким огнем реактивных снарядов, снова скрылась в облаках и больше атак не возобновляла.
Так, группа лейтенанта Бурназяна не только не допустила врага к обороняемому объекту, но и нанесла поражение численно превосходящему противнику.
Летчики 629-го истребительного авиационного полка, несмотря на то, что вели боевые действия на устаревших самолетах, успешно прикрывали наши сухопутные войска в районе Сталинграда и в самом Сталинграде, вели воздушную разведку, штурмовали наземные войска противника. Умело применяя маневр и пулеметно-пушечный огонь, они мужественно вели воздушные бои не только с бомбардировщиками, но и с вражескими истребителями. [157]
Передо мной развертывалась и картина сухопутных сражений. В пылающий Сталинград, где, казалось, все уничтожено, все шли и шли наши бойцы.
Войска переправлялись на западный берег днем и ночью, саперы под непрерывным огнем наводили штурмовые мостики и по ним спешили подкрепления. Юркие катера сновали от берега к берегу.
На штурмовые мостики и катера обрушивался шквал артиллерийских снарядов и мин противника. Река буквально кипела от разрывов. С воем пикировали бомбардировщики «Ю-87».
Подчас сердце сжималось при виде того, что бушевало в Сталинграде. Но стоило посмотреть назад, как становилось легче. Вот на левом берегу неожиданно появились установки «Катюш». На горизонте видишь море огня и огромное облако дыма от их залпа. Вот только что вели огонь по переправам немецкие тяжелые минометы, но после удара «Катюш» они умолкли. Какое облегчение приносили «Катюши» защитникам Сталинграда! Хотелось крикнуть артиллеристам: «Поддай еще!»
После залпа расчеты установок «Катюш» немедленно меняли огневые позиции. Немцы страшно боялись этого грозного оружия и одновременно охотились за ним. Но гвардейские минометы были неуязвимы.
Находясь на пункте наведения, я внимательно следил за действиями летчиков и особенно тех, кого знал.
На моих глазах изо дня в день мужал младший лейтенант Верхозин. Его краснозвездный ястребок смело бросался на врага. Летчик действовал умело, расчетливо. Боевой счет его рос день ото дня. За короткий срок он уничтожил 7 фашистских самолетов.
Приятно было смотреть, как Верхозин ведет бой.
— Настоящий воздушный боец! — с уважением говорил о нем майор Лешко.
Наблюдал я и последний бой Верхозина... Это было в первой половине сентября. В жестоком воздушном бою, преследуя «Ю-88», Верхозин зажег его и вогнал в Волгу. Но когда сам выходил из атаки, на него сверху напал «Ме-109». Ведомый Верхозина не мог оказать ему помощь. Так перестало биться сердце бесстрашного летчика-истребителя...
На разборе снова и снова повторяли, как важно в бою обеспечить четкое взаимодействие между собой, [158] сколь необходимо понимать друг друга и максимально быстро реагировать на изменения в обстановке. Но Верхозина уже не было среди нас.
И еще одну трагическую картину довелось мне наблюдать в те дни. На моих глазах погиб мой большой друг, командир эскадрильи Александр Масленников. Ему пришлось вести бой с превосходящей группой противника, пытавшейся нанести удар по переправе...
Стоило взглянуть за Волгу, как сердце начинало сжиматься: море огня, клубы дыма, подымающиеся на высоту до трех и более километров. Трудно было даже представить себе, что в этом аду, где-то в развалинах домов, находятся люди. Но они не только находились там. Они сражались с врагом, упорно защищая каждый дом, каждый этаж. Ну как мы, летчики, могли не сделать все, что было в наших силах, чтобы помочь защитникам Сталинграда? Тут не думалось о численном и техническом превосходстве врага. Обнаружить и бить, бить [159] его беспощадно — вот на что были направлены все наши помыслы.
Вот и Саша Масленников со своим ведомым бросился в бой, не заботясь о том, что ставит себя под смертельный удар.
В жестоком бою, сбив один «Ме-110», со своим ведомым младшим лейтенантом Ивановым снова ринулся в атаку. Но тут же пара вражеских истребителей атаковала их сверху, и самолет Саши Масленникова, объятый пламенем, врезался в землю. Бесстрашный сокол погиб за Родину на берегу великой русской реки Волги.
Победа под Сталинградом досталась дорогой ценой. И отмечая каждый год очередную годовщину разгрома немецко-фашистских полчищ на берегах Волга, мы никогда не забудем погибших героев. Их прекрасная жизнь была такой же яркой, как вечный огонь, горящий на братской могиле защитников Сталинграда на Мамаевом кургане.
102-я истребительная авиационная дивизия ПВО с начала боевых действий под Сталинградом и до октября 1942 года прикрывала Сталинград и боевые порядки войск в тесном взаимодействии с фронтовой авиацией и зенитной артиллерией.
Наиболее напряженную борьбу с авиацией противника летчики 102-й истребительной авиадивизии вели в июле, августе и сентябре 1942 года. За эти три месяца они совершили более 10 тысяч самолето-вылетов, провели 376 одиночных и групповых воздушных боев и сбили 318 фашистских самолетов. За отвагу, проявленную в боях с немецкими захватчиками, за организованность, стойкость и героизм личного состава 102-я Краснознаменная истребительная авиационная дивизия ПВО приказом наркома обороны № 145 была преобразована во 2-ю гвардейскую Сталинградскую Краснознаменную истребительную авиационную дивизию ПВО.
Из частей дивизии наиболее напряженную борьбу с авиацией противника вели летчики 629-го полка. Этот полк за период битвы произвел свыше 5000 боевых вылетов, провел 139 воздушных боев и сбил 104 вражеских самолета.
В полку выросли отважные мастера воздушного боя. Командир звена лейтенант Ф. Ф. Федоров, защищая небо Сталинграда, сбил на самолете «И-16» 12 самолетов [160] противника, лейтенант Е. В. Евсеев — 8, старшина В. П. Смирнов — 6, старшина Ершов — 8. Все они стали Героями Советского Союза.
Летчики-истребители 788-го истребительного авиационного полка первыми в дивизии открыли счет истребления фашистских самолетов. 1 января 1942 года сержант Ю. В. Лямин на самолете «Як-1» методом тарана сбил немецкий бомбардировщик «Ю-88». В июле и августе летчики полка первыми приняли на себя основную тяжесть борьбы с истребителями противника за господство в воздухе. Кроме прямой задачи по обороне Сталинграда, полк прикрывал войска на поле боя и производил воздушную разведку.
Отвагу, мужество и боевое мастерство в воздушных боях с врагом проявили летчики полка: военный комиссар 3-й эскадрильи Герой Советского Союза политрук В. Ф. Башкиров, сбивший в воздушных боях при обороне Сталинграда 7 фашистских самолетов, Герой Советского Союза командир звена 3-й эскадрильи старший лейтенант Г. К. Гультяев, сбивший 18 вражеских самолетов, Герой Советского Союза майор В. Г. Каменщиков, сбивший 5 вражеских самолетов, капитан М. А. Чумаков, сбивший 14 самолетов противника, и многие другие.
Войска Сталинградского корпусного района ПВО и части 102-й истребительной авиационной дивизии ПВО сыграли значительную роль в борьбе с авиацией и наземными войсками противника в период Сталинградской битвы. Ведя исключительно напряженные бои, они с июля по декабрь 1942 года сбили 688 вражеских самолетов. За мужество, стойкость и боевые заслуги в боях за Сталинград Сталинградский корпусной район ПВО Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Красного Знамени. [161]