Глава одиннадцатая

Лазаревы жили недалеко от Красной горки на улице Островского. Из их окон были видны пригородные пустоши и Теркинские горы, где находился лагерь «Седло». Закрытый с улицы густыми зелеными деревьями и каменным забором, дом особого внимания не привлекал. У Лазаревых ни разу не было ни обысков, ни проверки документов. Надоедали только румынские солдаты, занимавшие школьное здание напротив. Сестрам то и дело приходилось отбиваться от непрошенных посетителей, назойливо предлагавших купить краденные у русских вещи.

— Заберется иной раз этакий вор в квартиру, — рассказывала Евгения Лазарева, — и начинает плакаться на своих хозяев — немцев: «Они нас за людей не считают, сами обжираются, а нас кормят, как собак. Даже брезгают с нами встречаться». Мы, конечно, поддакиваем.

У Лазаревых я сразу почувствовал себя, как в родной семье. Три сестры — Евгения, Софья и Наталья — относились ко мне одинаково заботливо и бережно.

Все они не работали, заручившись у знакомых врачей справками о «тяжелых» болезнях. Выходили из дома по очереди, только на базар и в случае крайней необходимости. [200] Квартира почти не отапливалась, жили впроголодь, продавая на базаре вещи.

Комната, которую я занял, была неплохо обставлена хозяйской мебелью. Среди других вещей имелась этажерка с книгами преимущественно религиозного содержания. Это было весьма кстати для маскировки.

Лазаревы достали где-то брюки, пиджак, галстук, и я совсем преобразился. На случай расспросов условились, что я их родственник, учитель русского языка, и живу заработком от частных уроков.

В домовой книге и паспорте я быстро оформил прописку, использовав полицейские штампы, которые изготовил мне Боря Хохлов.

Евгения Лазарева рассказала мне о настроениях городской интеллигенции. Учителей и других школьных работников она знала как сотрудник Наркомпроса. Были среди ее знакомых и врачи и профессора.

— Если бы вы знали, какой подъем вызвал среди них доклад товарища Сталина шестого ноября! Нам удалось получить его от «Муси».

— Ну, а практически эти люди чем-нибудь помогают нам?

— Кое-что делают. Саботируют мероприятия немцев, укрывают людей от мобилизации в Германию, прячут военнопленных, бежавших из концлагерей. Правда, в последнее время все это делать труднее. Вы же знаете, немцы усилили репрессии. Занимаются провокацией — ведь они не брезгают никакими средствами. Недавно, например, ночью были сброшены бомбы на жилые кварталы города. Немцы подняли крик, что это зверства большевиков. Но самолеты кружились над городом низко и долго, зенитки молчали и прожекторы не работали.

— Конечно, провокация.

— Мы так и разъяснили населению. Многие интеллигенты хотят активно работать против немцев, но вы понимаете, Иван Андреевич, они не организованы.

— Вот мы с вами и должны их организовать. Вы — член партии, ответственный работник народного просвещения, вам и книги в руки. Будем вместе работать. Кстати, кто такая эта «Муся», которой вы помогаете? [201]

«Мусю» Евгения Лазарева знала много лет и рассказала мне ее биографию.

Александра Андреевна Волошинова родилась в 1900 году в Феодосии в семье железнодорожного машиниста. Четырех лет отроду она осиротела и жила у родственников. Семья очень нуждалась. Девочка была живая, бойкая, выделялась среди подруг своими способностями, но ей рано пришлось думать о насущном куске хлеба, и она поступила в симферопольскую швейную школу.

В 1920 году Александра Андреевна вышла замуж за преподавателя географии Ивана Михайловича Волошинова, который был старше ее на двадцать лет. Через год у них родился сын Леонид.

Будучи человеком всесторонне образованным и обладая высокими душевными качествами, Иван Михайлович стал для своей юной жены другом и учителем.

Он прекрасно знал природу и историю Крыма и привил своей жене любовь к естественно-историческим наукам. Александра Андреевна с жадностью набросилась на книги. Она впервые получила возможность развивать свои недюжинные способности. Александра Андреевна изучала географию; училась рисовать, занималась музыкой, театром и физкультурой. Она вступила в общество пролетарского туризма и вскоре стала известным экскурсоводом по южному берегу Крыма.

Одновременно она преподавала физкультуру в школе ФЗУ, увлекалась живописью и проводила большую воспитательную работу с дошкольниками.

Но этого Александре Андреевне показалось мало. С помощью мужа она подготовилась и поступила в Крымский педагогический институт имени Фрунзе на вечернее отделение естественного факультета.

В 1937 году она получила диплом высшей школы, в том же году поступила на географический факультет института, отлично закончила его и получила второй диплом.

— С 1938 года Александра Андреевна работала преподавателем географии в школе, — рассказывала Лазарева. — Она пользовалась огромной популярностью среди учащихся и педагогов. Ее географический кабинет был лучшим во всем городе, а географический кружок — [202] самым интересным и многолюдным. Александра Андреев, на — очень волевой, энергичный человек. Не только ребят, она и взрослых увлекла своей неутомимой любознательностью. Я просто поражалась, как у нее хватало времени и сил. Большая нагрузка в школе, семья, и все-таки она поступила еще в вечерний университет марксизма-ленинизма.

Леня, сын Волошиновых, очень хороший, способный мальчик. Когда началась война, он с третьего курса педагогического института добровольцем ушел на фронт. А Александра Андреевна поступила на курсы медсестер. Она все мечтала воевать в одной части с сыном.

Александра Андреевна кончила курсы, но на фронт ее не взяли, и она, не оставляя школы, начала работать в военном госпитале. Начальник госпиталя обещал в случае эвакуации взять Волошиновых, но в последний момент нехватило транспорта. Так Волошиновы и застряли в Крыму.

— Если бы вы знали, Иван Андреевич, как она тяжело это переживала. Сидит бывало целый день у окна, смотрит на немцев, и такая тоска и ненависть у нее в глазах...

Жить Волошиновым стало очень трудно. Работать на немцев они не хотели. Иван Михайлович рисовал виды Крыма, раскрашивал коробочки и продавал их на базаре.

Но Александра Андреевна, с ее энергией и волей, долго бездействовать не могла. В сорок втором году на квартире одной из ее знакомых поселился немец, у него был радиоприемник. Александра Андреевна выжидала, когда он уходил, пробиралась в его комнату и слушала Москву. Дома она записывала «Вести с Родины». Сначала читала их только своим друзьям.

В конце 1942 года из лагеря военнопленных бежал ее бывший ученик Толя Досычев. Она помогла ему достать паспорт, устроила его студентом зубоврачебной школы.

С партизанами она связалась не так давно, получает от них задания и работает под кличкой «Муся».

— Сын ее так всегда называл, — помолчав, улыбнулась [203] Евгения Лазарева. — Она очень мучается, что ничего не знает о нем.

«Муся» меня очень заинтересовала. Я попросил Лазареву подумать, кого из знакомых можно будет использовать в нашей работе, и постараться собрать о них такие же исчерпывающие данные, как о «Мусе». У нее действительно оказалось много знакомых, хороших патриотов, которых я потом привлек к подпольной работе.

Евгения Лазарева была хорошо знакома с коммунистом Степаном Васильевичем Урадовым, который перед оккупацией работал директором средней школы в Симферопольском районе, а потом служил комиссаром батальона ополченцев. Когда пришли немцы, он перебрался в Симферополь, получил через знакомых врачей фиктивную справку об инвалидности и стал работать на дому по давней своей специальности — портным.

— Вокруг него тоже группируются советские люди, и кое-какую работу он ведет. Знаю, что он тоже все время ищет связи с партизанами.

Евгения Лазарева рекомендовала Урадова как человека стойкого и преданного.

Я установил Урадову кличку «Лука» и дал ему задание оформить подпольные патриотические группы и составить план Симферополя, нанеся все важнейшие военные объекты и расположение воинских частей.

Лазаревой я установил кличку «Нина», и она вместе со своей сестрой Софьей стали моими активными помощницами.

На четвертый день вернулся из леса «Павлик», усталый, весь в грязи, с натертыми ногами. Дома он немного отдохнул, привел себя в порядок и явился ко мне бодрый и довольный выполненным поручением.

— Почту вам принес! — улыбнулся он, вытаскивая из-за голенища сверток.

— «Мартына» видел?

— Видел, Гриша привел меня прямо к нему в шалаш. Обедали вместе. Московской меня угостили! — гордо добавил «Павлик».

— Значит, все в порядке?

— В порядке. Связь налажена.

Я вскрыл конверт. Сначала бегло, потом медленно прочитал долгожданное письмо. [204]

«Дорогой Андрей! — писал «Мартын». — Письмо твое получил. Очень рад, что работа твоя налаживается. Задержка наступления частей Красной Армии на крымских фронтах дала повод фашистской пропаганде поднять шумиху вокруг мнимых успехов немецких войск. Немцы всячески используют разные слухи, чтобы парализовать активность наших патриотов в тылу.

Все силы положите, чтобы разоблачить среди населения эти фашистские бредни.

Разъясняйте всем, что чем активнее наши патриоты будут бороться с врагом в тылу, чем большую помощь окажут они Красной Армии, тем скорее придет победа. Немцы зажаты в Крыму, как в мышеловке. В данный момент самое эффективное средство борьбы с ними — диверсии. Взрывайте склады с горючим, с боеприпасами. Организуйте диверсионную работу на железной дороге.

Насчет оружия вашу просьбу удовлетворяю. Посылаю пистолеты, мины, газеты, пять старых немецких паспортов и три новых.

Рации пока у меня нет. Когда получу, пришлю. «Почтовый ящик» «Павлику» указан.

Регулярно информируй нас о политической обстановке и передавай разведданные. Сообщи, что именно врут немцы про партизан.

Насчет «Муси». Это человек наш, приходила к нам. Ей нужно помогать.

Привет тебе от Владимира Семеновича и всего нашего коллектива. Передай привет всем нашим боевым друзьям. До скорой встречи!

Семья твоя приехала в Краснодар. Получил от твоей жены письмо. Все в порядке. Крепко жму твою руку и целую. «Мартын».

Как я был счастлив, получив это письмо! Я его читал и перечитывал. Сразу исчезло тяжелое чувство оторванности, которое иногда появляется в подполье.

— Где спрятал груз? — спросил я «Павлика».

— Забазировал около города во рву. Сегодня ночью перенесем к Вере. В общем, все в порядке. [205]

«Павлику», видно, не терпелось рассказать мне о своем путешествии, но одновременно хотелось сделать вид, что ему это не впервой.

— Ну, ну, расскажи о своих приключениях! — попросил я.

— Так, было кое-что... — начал он небрежно. — С Гришей я встретился в пять часов вечера. В лагерь пришли утром. За ночь больше пятидесяти километров сделали. В штабе меня приняли хорошо. Товарищ «Мартын» расспросил об обстановке. Про вас все расспрашивал, как ваше здоровье, как с квартирой устроились. Он особенно за ваши глаза беспокоится. «Плохие, — говорит, — как бы не подвели».

— Не подведут!

— К вечеру Гриша с двумя партизанами вывел меня из леса, рассказал маршрут, и я отправился. Тут-то и начались мои злоключения.

«Павлик» помедлил, но, видно, решил рассказать все.

— Прошел дождь со снегом, стемнело. Признаюсь, Иван Андреевич, сбился я с дороги. Компаса у меня нет, определить направление не могу. К счастью, тучи разошлись. Увидел Большую Медведицу и Полярную звезду и пошел на север, чтобы выйти на Феодосийское шоссе.

Вдруг услышал какой-то шум. Я залег. Подождал немного. Потом подумал, подумал и решил рискнуть. В город надо итти до рассвета. Взял в руки по нагану, взвел курки и громко спросил: «Кто там?»

Тишина.

Я по-немецки: «Вер ист да?» Слышу — румыны заговорили. Я ползком, ползком и — в противоположную сторону. Луна взошла. Разглядел какую-то деревню. Вдруг там поднялась тревога. В рельс ударили, кричат и румыны и татары. Шум этот помог мне ориентироваться и благополучно обойти деревню.

Часа через два дошел я до Феодосийского шоссе. Но по шоссе не пойдешь — патрули. Пришлось опять итти стороной. А тут снова дождь пошел. Луна пряталась, темно. Я чуть-чуть опять не запутался. Спасибо, гудение проводов услышал. Я воспрянул духом и благополучно добрался до города. Но мокрый, по пояс в грязи, боюсь итти по улицам. [206]

Зашел к «Косте». Он начал меня расспрашивать, а я как сидел на стуле, так и заснул.

— Ну, а теперь как себя чувствуешь?

— Хорошо. Поход могу повторить. Явку «Мартын» назначил через каждые пять дней, по пятым и нулевым числам. Ровно в двенадцать ночи я и Гриша должны быть на месте. Место нашей явки и есть «Почтовый ящик».

— Молодец! Второй раз легче будет. Только компас возьми обязательно. И подбери себе двух помощников. Тяжестей переносить придется много.

— Ребята есть, подберем.

Видя, что я очень доволен, «Павлик» развеселился. Удивительные все-таки это были ребята! Молодой парень, школьник, ходил на опаснейшее задание, рисковал попасть не только под расстрел, но и на пытки. Все прекрасно выполнено. Но об этом он не думает, а стесняется, что заблудился.

* * *

После письма «Мартына» я вызвал к себе «Мусю».

Пришла стройная шатенка среднего роста, с узким смуглым лицом и живыми карими глазами. В черном плюшевом пальто, в высокой бархатной шапочке, из-под которой свешивались красивые локоны, она производила впечатление кокетливой женщины средних лет, следящей за собой и желающей нравиться. Беседуя с ней, я все более и более убеждался, что эта женщина обладает недюжинным, мятежным умом.

— Я имею от подпольного центра указание помочь вам, — сказал я ей при первом же свидании. — В чем вы нуждаетесь?

— Мне нужна помощь во всем, — живо отозвалась «Муся». — Мы оторваны от Большой земли. Каждый день возникают какие-то вопросы, трудности, которые не всегда можно разрешить самой, а посоветоваться не с кем.

— А разве штаб партизан не помогает вам?

— Видите ли, товарищ «Андрей», я нуждаюсь в повседневном руководстве, а в лес попасть нелегко. Ходила я туда несколько раз, блуждала, выбилась из сил, один раз даже заболела и слегла, но партизан так и не нашла. Решила, наконец, послать своего ученика Толю Досычева. [207]

Он оказался счастливее меня: нашел партизан и связал меня с ними.

В середине октября за мной прислали проводника из штаба. Пошла с ним в этом самом пальто, в туфельках на высоких каблуках. Шли ночью, речку переходили по колено, карабкались на горы. Я хоть и туристка, но так натерла ноги, что на обратном пути еле доползла до дома. А тут меня уже разыскивает директор школы — я устроилась учительницей для отвода глаз. Пришлось спрятаться за справку от врача.

Очень рада, что побывала в лесу. Вот, действительно, герои! — восхищенно сказала «Муся». — Надо бы потеснее связаться, но частые экскурсии к ним я, к сожалению, позволить себе не могу.

От штаба ко мне сначала приходил Досычев, но он повредил ногу. Теперь другой связной, по кличке «Николай», но, откровенно говоря, я боюсь с ним встречаться. Ведет он себя в городе очень легкомысленно, пьянствует. Я хочу просить штаб, чтобы его больше не присылали. Пожалуйста, поддержите мою просьбу.

— Поддержу, — обещал я. — У меня прочная связь с лесом. Можем обойтись без этого связного. Сколько людей практически помогает вам работать?

— Больше пятидесяти. Есть среди них замечательные. Взять хотя бы группу педагогов-женщин: Пахомову, Щербину, Усову, Самарскую. Они и листовки распространяют, и разведку ведут, и военнопленных помогают выручать.

— Оформить их в патриотические группы, не более пяти — семи человек в каждой, и назначьте руководителей. Здесь организуется подпольный горком партии, и вы будете работать под его руководством. Меня знаете только вы. Связь со мной держите через «Нину». А на железной дороге у вас есть кто-нибудь?

— Есть. Я получила из леса несколько мин, и товарищи неплохо их использовали. А вот сейчас сидят без дела и ругают меня. Вы подумайте, товарищ «Андрей», ведь это же трагедия! — разгорячилась «Муся». — На фронт уходят очень ценные для противника составы с боеприпасами и горючим. Ярость закипает, а руки пустые, действовать нечем. [208]

— Товарищей на железной дороге вы хорошо проверили?

— Вполне. Стойкие и смелые люди. Возглавляет работу товарищ по кличке «Хрен».

— Кто он такой?

«Муся» замялась:

— Я не имею права рассекречивать своих работников. Но вам я скажу. Это Виктор Кириллович Ефремов. Он работает начальником станции Симферополь. Замечательный, бесстрашный патриот!

По ее рассказам, это был действительно замечательный человек. Я поинтересовался, дает ли он сведения о движении поездов.

— Дает каждый день, но они залеживаются из-за плохой связи с лесом.

— Теперь залеживаться не будут. Приготовьте все, что у вас имеется, к восьмому. Утром встретимся. А завтра я дам вам пять мин для эшелонов с боеприпасами и горючим.

В ее глазах заискрился радостный огонек.

— Пять мин лучше, чем ничего, но это капля в море. Дайте штук двадцать — тридцать. Посмотрите — будут веселые дела.

— Ну-у?

— Честное слово.

Мы засмеялись.

— Учтем вашу заявку, Александра Андреевна, но сейчас не могу дать больше.

— Ефремов просит три-четыре браунинга или «ТТ».

— Есть наганы. Хотите?

— Наганы им нельзя носить. Они оттопыривают карманы, а работать ведь приходится на глазах у немцев.

— Тогда придется немножко подождать — запрошу из леса.

Перед уходом «Муся» спросила:

— Как вы тут устроились? Может быть, помочь вам в чем-нибудь?

Я сказал, что мне нужен паспортист подделывать документы, а ее муж, кажется, художник.

— Да, да! И неплохой. Но с подделкой документов он незнаком...

Я тут же показал Александре Андреевне, как нужно [209] подделывать печати, смывать чернила. Она сделала пробу — вышло хорошо.

— Вот замечательно! И как просто! Жаль, что я этого раньше не знала. Сколько людей можно было бы спасти от гестапо!

«Муся» ушла очень довольная.