Фронт без линии фронта

Кто они такие?

Успешно окончив академию, я получил право выбора места дальнейшей службы. Про себя я твердо решил вернуться в Ленинград. Но совсем неожиданно стало известно, что почти все пограничники получат назначения во внутренние войска.

И вот я сижу в большом, строго обставленном кабинете начальника внутренних войск МГБ СССР генерал-лейтенанта П. В. Бурмака. На столе лежит мое личное дело — темно-синяя папка с золотым тиснением. Второй раз в жизни вижу я эту папку. В Саратовском пограничном военном училище она была тощей, а теперь заметно располнела. Тесемки папки развязаны. Видимо, перед моим приходом генерал знакомился с личным делом. Начальник войск испытующе посмотрел на меня, отодвинул папку в сторону, встал, подошел ко мне и протянул руку. Потом предложил сесть и, вернувшись на свое место, сел сам.

— Идти во внутренние войска желания, конечно, нет? — спросил генерал, щуря в улыбке добрые глаза.

— Я — солдат, привык подчиняться!

— Так-то оно так, — генерал опять зачем-то придвинул папку к себе. — А если по-честному?

— Лучше бы на границу! — искренне вырвалось у меня.

Генерал побарабанил пальцами по папке, открыл и закрыл ее. Мелькнула моя, еще лейтенантская фотография. [160]

«В Ленинграде снимался!» — успел подумать я.

— От души желаю вам, товарищ майор, вернуться к любимому делу. — Генерал выждал паузу и продолжал: — Но потом. Да-да, потом! А сейчас вы нужнее во внутренних войсках.

Какое же назначение подготовлено мне?

Начальник войск поднялся, повернулся к стене, отдернул шелковую штору, закрывавшую большую карту, взял в руки стоявшую в углу указку.

— О борьбе с бандами буржуазных националистов в республиках Советской Прибалтики, западных областях Украины и Белоруссии вы, я думаю, в курсе?

— В самых общих чертах, товарищ генерал.

— Это районы, пораженные бандитизмом. — Генерал показал на несколько мест, обозначенных одной краской. — Люди неосведомленные каждый по-своему относятся к тому, что происходит здесь сейчас. Одни считают, что схватки с националистическими бандами чуть ли не равны сражениям с фашистами. Другие, наоборот, склонны рассматривать ликвидацию этих осиных гнезд как эпизод, не заслуживающий внимания.

Генерал несколько минут внимательно и молча смотрел на карту, словно видел за этими цветными пятнами все перипетии борьбы, а потом, поставив на место указку, уверенно сказал:

— Обе эти точки зрения неверны! Нет необходимости ни возводить в степень «движение» буржуазных националистов, ни преуменьшать его опасность.

Заложив руки за спину, генерал прошел взад и вперед по кабинету.

— Наши войска, действующие там, — кивок в сторону карты, — имеют необходимое вооружение и боевую технику... Но это не значит, что и националисты оснащены так же.

Мы вооружены так для того, чтобы дать возможность населению пахать землю и разводить скот, жить под теплой крышей, а не ютиться в покрытых плесенью холодных погребах, играть свадьбы, а не ждать пулю в затылок!

Мы, наконец, вооружены так потому, чтобы не лилась кровь наших бойцов, либо еще не успевших демобилизоваться после войны, либо только-только призванных на действительную службу...

Генерал сел за стол и тяжело вздохнул: [161]

— Сколько чистых жизней оборвали оголтелые националисты! Отгремела война, а кое-где в Прибалтике, в западных областях Украины и Белоруссии льется кровь коммунистов... Партия прислала их помогать делу восстановления разрушенного хозяйства. И в этих людей, уцелевших после страшной и опустошительной войны, не успевших наглядеться на жен своих, на повзрослевших детей, полетели бандитские пули и гранаты. Сколько могил выросло уже после войны! А некоторые партийные и советские руководители, солдаты, сержанты и офицеры войск МВД и МГБ, работники органов внутренних дел и государственной безопасности, местные активисты числятся в списках пропавших без вести. Захваченные в беспомощном состоянии, истекавшие кровью от полученных ранений, они были либо заживо сожжены, либо брошены в бездонные топи болот...

«Почему он мне так подробно обо всем рассказывает?» — недоумевал я.

Словно подслушав мои мысли, генерал спросил:

— У вас, товарищ майор, не возникает вопроса, зачем я посвящаю вас в подробности борьбы с националистическими бандами?

— Я думал об этом, товарищ генерал.

— Дело вот в чем. В отделе кадров перед вами разложат пасьянс, вы выберете Дальний Восток или Среднюю Азию — для пограничников, пожалуй, нет легендарнее этих районов. А я прочитал ваше личное дело и могу сказать: нравитесь вы мне. Не загордитесь только! Короче. На Украине есть стрелковая дивизия, где нужен заместитель начальника штаба. Настоятельно рекомендую вас на эту должность! Как?

Откровенно говоря, жаль было расставаться с мечтой о службе в Ленинграде. Но мне льстили предложение начальника войск, доброе мнение, сложившееся у него обо мне. И я, не колеблясь, ответил:

— Согласен, товарищ генерал!

— Вот и хорошо! — улыбнулся он. — Уверен, не пожалеете. — Он завязал тесемки папки и отодвинул ее на край стола, будто давая понять, что разговор окончен. — А пройдет какое-то время, и мы подыщем для вас более боевую работу.

Я промолчал — никогда не любил загадывать.

— Несколько слов о дивизии, — продолжал начальник [162] войск. — Командует ею полковник Сергей Николаевич Михайлов. Этот человек обладает хорошей военной подготовкой и твердыми волевыми качествами. Начальником штаба является полковник Семен Григорьевич Бромберг, офицер с большим опытом, требовательный — настоящий организатор. Будет у кого учиться. С остальными офицерами познакомитесь на месте. По пути вам надо заехать в Киев, представиться начальнику внутренних войск Украины генерал-лейтенанту Сергею Максимовичу Фадееву, начальнику штаба полковнику Евгению Федоровичу Игнатову и начальнику политотдела полковнику Сергею Сергеевичу Прокофьеву.

— Между прочим, — вспомнил генерал, — Сергей Сергеевич Прокофьев, оказывается, хорошо знает вас по совместной службе в Карелии в сороковом году, интересовался вами.

Я покраснел. Промелькнуло воспоминание о давнем дисциплинарном проступке, допущенном одним из моих подчиненных в Заполярье, о разносе, который устроил мне за это С. С. Прокофьев, тогда комиссар отряда особого назначения войск НКВД.

Неужели он помнит меня только по этому происшествию? Плохи тогда будут мои дела...

Забегая вперед, скажу, что начальник политотдела внутренних войск Украины встретил меня тепло. Вспоминая прошлое, он даже словом не обмолвился о том, как я опростоволосился на первых шагах своей службы в должности командира взвода...

— Побывайте у нас в политотделе, — напутствовал меня генерал. — Прочитайте все, что там есть о буржуазном украинско-немецком националистическом «движении». Чтобы успешно бороться с противником, его нужно знать. Времени для этого не жалейте...

Три дня пришлось мне просидеть в политотделе и отделениях штаба войск, чтобы изучить хотя бы наиболее важные документы, побеседовать с интересными людьми. В результате передо мной возникла многоплановая картина, сотканная из сотен фактов, картина, которая не раз помогала мне потом выбирать правильную линию в борьбе с оуновским подпольем.

Считаю, что и читателю будет небезынтересно хотя бы кратко познакомиться с теми материалами, которые в свое [163] время привлекли мое внимание. Это даст возможность и лучше понять мое дальнейшее повествование и, главное, увидеть обличив жестоких врагов — украинско-немецких националистов. Кто они такие?

Если в годы гражданской войны банды возникали стихийно, мутные воды контрреволюционного потока выносили на гребень разнокалиберных «батек» я «атаманов» — авантюристов, любителей угарной жизни, то в годы, предшествовавшие началу второй мировой войны, дело обстояло иначе. Антисоветское подполье долго и тщательно готовилось, и не дилетантами, не только озлобленными «бывшими», а генеральными штабами ряда империалистических государств. Откуда же оно черпало кадры?

Украинские буржуазные националисты, преследуя свои эгоистические цели, задолго до нападения фашистских полчищ на СССР прочно связали свою судьбу с гестапо и абвером, активно участвовали в подготовке к войне. Люди без рода и племени, порвавшие с Родиной, разношерстное отребье — всех их объединяло одно: лютая ненависть к первому в мире государству рабочих и крестьян. Для главарей фашистского рейха, вынашивавших планы завоевания «восточных земель», это была бесценная находка, тот резерв, откуда они черпали кадры предателей. То, что украинские националисты одновременно предлагали себя различным империалистическим разведкам, гитлеровцев не смущало.

Я вспомнил Ладогу, маскировавшегося под старого рыбака бывшего белогвардейского офицера, удравшего в годы гражданской войны из России за границу и предложившего свои услуги финской разведке. Немало натворил шпион,, пока его задержали. Сколько же бед причинили украинскому народу фашистские выкормыши-националисты...

Еще перед войной эмигрантский печатный листок «Украинский националист» писал: «Украинский национализм не считается ни с какими принципами солидарности, милосердия, гуманизма. Всякий путь, который ведет к наивысшей цели, является нашим путем, невзирая на то, будут ли это другие называть героизмом или подлостью».

Откровеннее не скажешь. В духе погромных выступлений главарей фашистского рейха? обнаженно, нагло. Здесь вся концепция украинского национализма, его человеконенавистническая сущность. [164]

Ненависть к Советскому государству, стремление отделить от него Украину — вот чем жили националисты. И потому на них не жалели денег иностранные разведки.

Под какими только вывесками не выступал национализм. «Украинская военная организация» (УВО), «Организация украинских националистов» (ОУН), «Украинская повстанческая армия» (УПА). Все эти шайки создавались за границей, поощрялись и содержались иностранными разведками.

Перед войной гитлеровцы руководителем ОУН поставили Степана Бандеру, известного по картотеке гестапо под кличкой «Серый».

В наши руки попали документы, свидетельствующие о чудовищном предательстве украинских буржуазных националистов, их преступном сговоре с заправилами фашистской Германии. ОУН еще в мирное время под руководством немецких инструкторов создавала в городах Западной Украины «украинскую полицию» из уголовников и отщепенцев. Предупрежденные гитлеровцами о начале войны, руководители ОУН за несколько дней до прихода фашистов полностью отмобилизовали эти отряды палачей. Притаившись, они с нетерпением ждали своего часа. Во Львове кровавый разгул начался 30 июня 1941 года. Вооруженные немецкими автоматами, члены оуновских банд хватали коммунистов и комсомольцев, расстреливали на месте, поливали свинцом с чердаков и из окон автобусы с женщинами и детьми, эвакуировавшимися на восток.

Так мстили оуновцы своему народу за 1939 год.

В 1939 году правители панской Польши, потерпев поражение от Германии, бросили на произвол судьбы население Западной Украины. На помощь братскому народу пришел тогда Советский Союз. Идя навстречу пожеланиям трудящихся, Западная Украина была воссоединена с СССР, в составе УССР образована Львовская область.

Тяжелое наследие оставили после себя австро-венгерские монархисты и польские паны. Подавляющая ма»са крестьянских хозяйств не имела земли, крестьяне батрачили у крупных землевладельцев. Города были поражены хронической безработицей. Грамотность, образование были привилегией имущих классов.

Трудящиеся области с огромным энтузиазмом встретили Красную Армию-освободительницу, энергично приступили [165] к проведению социалистических преобразований. В пользование крестьянам было передано свыше 130 тысяч гектаров помещичьих и кулацких земель, 6 тысяч лошадей, 8 тысяч коров, 62 тысячи центнеров посевного материала. Повсюду стали создаваться колхозы. В короткий срок была ликвидирована безработица. Открывались школы, библиотеки, детские сады. Зажиточной свободной жизнью зажил веками угнетавшийся, насильно оторванный от своей родины народ.

Я вспоминаю те годы. Мы с жадностью читали сообщения газет, смотрели кинохронику о переменах, происходящих в новых западных районах нашей страны.

Мы, курсанты Саратовского пограничного военного училища, быстро разучили и лихо пели в строю понравившуюся всем новую песню:

Разве думал я тогда, что слова этой песни станут для меня реальностью, что спустя много лет вместе со своими боевыми товарищами я буду с оружием в руках громить оуновских бандитов, посягнувших на счастье украинского народа!

...Строительство новой, счастливой жизни продолжалось недолго. Помешала война. В обозе оккупационных войск вернулись помещики и кулаки, владельцы фабрик, а с ними и старые порядки.

Народ, познавший свободу, как один поднялся на священную войну против завоевателей. Люди уходили в леса, создавали партизанские отряды, в городах с первых же дней оккупации стали действовать подпольные организации, возглавляемые коммунистами.

Все это не на шутку встревожило немецкое командование. Оно требует от ОУН решительных мер. И фашистские прихвостни, преисполненные усердия, выкладывают коварный план. Они формируют специальные группы и под видом партизанских отрядов засылают в леса. Многие честные люди попались на эту удочку. Они-то думали, что наконец-то получили возможность начать борьбу с ненавистным врагом. И расплачивались жизнью за свое заблуждение. [166]

Отряды-оборотни, выдавая себя за сторонников Советской власти, творили бесчинства, расправлялись с сельскими активистами, жгли деревни, делали все, чтобы ввести в заблуждение общественное мнение.

Но уж слишком очевидной была связь между руководством буржуазных националистов и оккупационными властями. Даже новобранцы «повстанческой армии» с удивлением замечали, что фашистская администрация, которая была скора на беспощадную расправу с партизанами, мирно соседствует с бандеровцами. В селах создавалась бандеровская жандармерия, наряду с немецкими комендатурами в открытую возникали «станичные», «районовые», «надрайоновые», «крайовые» верховоды националистов.

— О какой же борьбе с фашистами может идти речь, когда вся головка в дружбе с ними? — рассуждали многие рядовые бандеровского воинства.

Кое-кто пытался задать этот вопрос начальникам, после чего замолкал навсегда: те не терпели слишком любознательных солдат. Суровая кара постигала также и их родственников. По ночам то здесь, то там поднималось багровое зарево, трещали автоматные очереди. То бандеровские банды расправлялись с непокорными. У многих открылись глаза на то, кому и каким целям служит Украинская повстанческая армия. Этому во многом способствовала разъяснительная работа, проводимая коммунистическим подпольем. Бандеровское воинство начали подтачивать сомнения. Началось массовое дезертирство.

Советская Армия между тем приближалась к старой государственной границе. Большие и малые «фюреры» ОУН, почувствовав близкую и неминуемую расплату, спешно заметали следы преступлений, упаковывали чемоданы.

Однако из Берлина тотчас последовал строгий окрик: оставаться на местах! Гитлеровские разведслужбы начали в срочном порядке комплектовать из националистического отребья агентурную сеть на случай прихода советских войск в Западную Украину. Не дремали разведки США и Англии, которым удалось завербовать немало оуновцев.

Но планы немецкого военного командования о создании широко разветвленного подполья терпели крах. Советские чекисты с помощью местных патриотов последовательно раскрывали все эти бункеры, схроны, базы оружия, [167] явки. Многие оуновцы, оставленные для совершения диверсий, являлись с повинной, другие, изобличенные советской разведкой, несли заслуженное наказание.

Бандера, Охримович и другие главари ОУН, спасаясь от народного гнева, бежали с разгромленными частями оккупантов в Западную Германию. Здесь они стали служить другим хозяевам — империалистам Америки и Англии, выполнять разведывательные задания против стран социалистического лагеря.

«Чтобы успешно бороться с противником, его нужно знать», — напутствовал меня генерал-лейтенант П. В. Бурмак. Теперь, после ознакомления с документами, противник был мне более или менее известен. Теоретически, естественно. Практически я надеялся познакомиться с ним на месте.

* * *

Командир дивизии полковник Сергей Николаевич Михайлов встретил меня радушно:

— А, академик прибыл! — улыбнулся он, выслушав мой доклад. — Очень хорошо и очень кстати: мы готовимся сейчас к сборам офицерского состава штаба дивизии, полков и батальонов. Решили провести их как двусторонние учения. Поможете нам?

Среднего роста, плотный, по всему видать, сильный, отличный спортсмен, полковник сразу понравился мне. Разговор с первых же минут стал непринужденным, словно мы с командиром дивизии давно знали друг друга.

— Работники штаба дивизии, командиры полков и батальонов — народ у нас боевой, — продолжал С. Н. Михайлов. — Но, надо признать, не всем хватает глубоких и всесторонних военных знаний. Конечно, многому за время сборов не научишь. Но, насколько это возможно, расскажите офицерам, как надо оценивать оперативную обстановку, делать из нее выводы и ставить задачи подразделениям; как надо рассчитывать количество живой силы, техники и вооружения, потребного для обеспечения той или иной операции...

— Постараюсь, товарищ полковник!

Забегая вперед, скажу, что на сборах офицерского состава, которые были проведены через неделю после моего приезда, я прочитал несколько лекций. Слушали меня внимательно, с интересом, задавали много вопросов. На [168] двусторонних занятиях командир дивизии назначил меня посредником. Я старался не ударить в грязь лицом и, кажется, справился с поручением. Во всяком случае, ни та ни другая сторона претензий ко мне не имела.

Сборы помогли мне лучше уяснить оперативную обстановку, а главное, ближе познакомиться с командирами и начальниками штабов полков и батальонов, с офицерами штаба дивизии.

— Вы приехали с семьей? — спросил меня полковник Михайлов. Получив утвердительный ответ, сообщил: — Квартира для вас подготовлена. Если что-нибудь будет надо, не стесняйтесь, обращайтесь за помощью.

Сергей Николаевич налил из графина воды в стакан, посмотрел его на свет и выпил, смакуя каждый глоток.

— Ну, а что нового в штабе войск? Кого видели?, С кем беседовали? Рассказывайте.

Выслушав мои ответы, полковник стал с жадностью расспрашивать, какие новые фильмы демонстрируются в Москве, что идет в театрах, кто гастролирует из зарубежных знаменитостей.

— Наш город, конечно, не Москва, — вздохнул командир дивизии, — но и здесь уже восстанавливается культурная жизнь. Есть что и посмотреть и послушать. Одна беда — свободного времени нет. Вы, может, не поверите, а вот когда окунетесь в работу — сами на себе почувствуете.

Полковник повернул голову к окну и на какое-то время умолк, словно видел отсюда убежища бандитов, отбиравших у него все время, глухие урочища, поросшие густым кустарником балки, хутора, укрытые от глаз людских.

— Когда будут ликвидированы оуновские гнезда и народ Западной Украины вздохнет свободно, — оторвав взгляд от окна, мечтательно произнес полковник, — возьму я отпуск, поеду в Москву и не успокоюсь до тех пор, пока не побываю во всех театрах и концертных залах...

В дверь коротко постучали, и сразу же в кабинет вошел коренастый брюнет с красивым мужественным лицом.

— Товарищ Козлов, если не ошибаюсь? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Начальник штаба дивизии Семен Григорьевич Бромберг, — представил вошедшего полковника Сергей Николаевич. [169]

Мы крепко пожали друг другу руки.

Почти следом за начальником штаба в кабинет вошел еще один полковник.

— Ну, словно сговорились! — шутливо заметил полковник Михайлов и представил меня начальнику политотдела Василию Васильевичу Дееву.

Я уже писал, что общение со старшими командирами и начальниками в значительной мере помогало мне расти. Много было у меня учителей. Стали ими и полковники Михайлов, Бромберг и Деев.

Мой путь был еще совсем коротким: командир взвода, начальник заставы, начальник штаба батальона, заместитель начальника штаба полка. И вдруг такое повышение!

«Он небось в училище экзамены по шпаргалкам сдавал...» — вспомнился почему-то давний разговор красноармейцев в вагоне воинского эшелона, следовавшего из Ленинграда в Карелию. Что ж, шпаргалка могла помочь и на экзаменах в академии. Кое-кто пользовался этими школярскими методами, не понимая того, что жить по шпаргалке нельзя, не получится.

Полковник Михайлов, как, пожалуй, никто другой из командиров, встречавшихся на моем пути, научил меня точности и стремлению к постоянному обновлению своих знаний. Если уж он требовал доложить ему о выполнении приказа через тридцать минут, то не терпел и минуты опоздания, как не терпел и досрочных докладов. «Нормы надо перевыполнять за станком!» — говорил он в таких случаях.

Командир дивизии многое умел, назубок знал уставы и прочие руководящие документы. И тем не менее постоянно повышал политические, военные и специальные знания, методическое мастерство. Бывая в частях и подразделениях, обязательно посещал занятия, личным показом учил сержантов и офицеров, причем делал это дружелюбно, не унижая достоинства того или иного командира. На снарядах полковник Михайлов работал как настоящий спортсмен — без помарок. Стрелял только в «десятку». Любое оружие разбирал и собирал с завязанными глазами. Знал такие тонкости управления автомобилем, так безошибочно мог определить «болезнь» двигателя, что самые опытные водители только руками разводили. [170]

— Командир наш — ума палата! — с гордостью говорил мне начальник штаба полковник Бромберг. — Учитесь у него. Пригодится. Глядишь, тоже дивизию дадут!

К сожалению, учиться мне пришлось недолго — менее чем через год полковник С. Н. Михайлов получил большое повышение — его назначили начальником отдела боевой подготовки войск МГБ СССР.

У начальника штаба я перенял любовь к порядку, причем к порядку даже в так называемых мелочах. Свое дело полковник Бромберг знал превосходно. Прав был генерал-лейтенант П. В. Бурмак, давая ему самую блестящую характеристику. Я благодарен судьбе за то, что мне пришлось служить под руководством такого талантливого штабиста. Полковник не прощал и малейшей небрежности в отработке документов, косноязычия.

— Ласкайте фразу до тех пор, пока она вам не улыбнется! — часто повторял он выражение Анатоля Франса.

Но не только в штабном хозяйстве любил Семен Григорьевич порядок. На службу он являлся минута в минуту, хоть часы проверяй, а из дому выходил чуть свет. По пути, бывало, обойдет все подразделения, подберет брошенные где попало саперные лопаты, принадлежности для чистки оружия и другое «бесхозное» имущество и, нагрузив все это на себя, принесет в штаб, а потом вызовет командиров и так поговорит с ними, что те выскакивают, словно из бани.

Я еще расскажу о политработниках — замечательных коммунистах-ленинцах, любимцах воинов-чекистов, которые оставили о себе добрую славу у западных украинцев и у которых я многому научился. Сейчас лишь отмечу, что такими они были и потому, что руководил ими, направлял их работу полковник В. В. Деев, боевой (четыре года воевал на фронтах Отечественной войны!), мыслящий офицер.

С Василием Васильевичем Деевым военная судьба свела меня еще раз. Через несколько лет после описываемых здесь событии я был назначен начальником штаба дивизии имени Ф. Э. Дзержинского, куда немного ранее был переведен начальником политотдела полковник Деев... [171]