Перед решающим ударом

На берегу Нейсе войска остановились. Мы, конечно, не знали всех замыслов командования; не знали, что остановка эта перед последней, завершающей операцией, но, судя по тому, что происходило на фронте, догадывались, что предстоит новое большое наступление.

Дожди и оттепели вконец расквасили все полевые аэродромы. На нашем комфортабельном бригском аэродроме собралось до шестнадцати авиационных полков.

Тут стояли бомбардировщики, штурмовики, истребители. С целью их рассредоточения часть была переброшена в другие места. Исправные самолеты нашего полка улетели в Польшу, на аэродром Рудники, а подлежащие ремонту остались в Бриге.

Технический состав работал не покладая рук, и все же ремонт затянулся дольше, чем полагалось. Но когда он был закончен, мы поднялись в воздух и через некоторое время приземлились в Рудниках.

На рудниковском аэродроме я встретил Колю Орловского. Он подлечился в госпитале, но перед выпиской врачи "закомиссовали" его, признав негодным к летной работе. Это было большим ударом для человека, в жизни которого самолет и небо занимали так много места. Орловский переживал решение врачебной комиссии особенно остро еще и потому, что накопившаяся в нем за время плена ненависть к фашистам требовала выхода, а выход ей могли дать лишь крылья истребителя и его мощное оружие.

Орловский почти с первой нашей встречи стал уговаривать меня дать ему самолет.

— Не верь ты врачам, — убеждал он меня. Неужели я себя знаю хуже, чем они? Сам посуди — ну зачем бы я стал проситься на истребитель, если бы чувствовал, что не могу летать? Ну зачем? Доводы эти не были лишены логики. Особенно убедительны они становились оттого, что произносились голосом почти умоляющим, и я уже готов был сдаться на уговоры старого друга. Смущало, что Орловский полтора года не летал. По всем правилам, его нельзя было выпустить самостоятельно, без провозных полетов и без тренировки. Но, на нашу беду, в полку не оказалось двухместного самолета.

Орловский ходил за мной по пятам, и я уступил.

В один из погожих дней мы пошли на стоянку. Коля сел в кабину, запустил двигатель, сделал две рулежки и взлетел. Он прошел круг, второй и только хотел заходить на посадку, как на полосу приземлился транспортный самолет,Ли-2. Развернувшись после пробежки, он начал медленно рулить. Места для истребителя не оставалось, и Орловский был вынужден уйти на третий круг.

И бывает же так! Откуда ни возьмись, налетел ветер, а потом повалил густой снег. Даже в пятидесяти метрах не стало ничего видно. Лишь по гулу мотора можно было определить, где самолет. Кажется, легче находиться на месте летчика, чем вот так стоять на земле, ожидая исхода. Ведь совсем недалеко высокие кирпичные трубы заводского комбината, а летчик, естественно, жмется к земле. Самым правильным решением был бы уход на другой аэродром. Догадается ли Орловский? Можно бы было ему это подсказать по радио, но как нарочно на самолетной радиостанции отказал приемник.

Такие минуты тянутся нескончаемо долго. Самолет гудел в вышине, потом стал снижаться. На посадочной полосе из снежной пелены вынырнул истребитель. Ну, слава богу! Молодец Орловский — не летать полтора года и так удачно произвести вылет.

Сияя от радости, Коля спрашивает:

— Как, сдал экзамен?

— Отлично сдал.

— Значит, буду бить фашистов!

На аэродроме мы простояли десять дней. Все это время Орловский усиленно тренировался и вошел в строй полноценным боевым летчиком.

Вскоре началась частная операция по ликвидации группировки противника западнее города Опельн, и наше соединение снова сосредоточилось на аэродроме Бриг. Против нас действует отряд 52-й немецкой эскадры. Это одно из лучших соединений противника, укомплектованное отборными летчиками. На коках винтов их самолетов — белая спираль, отличительный знак отряда.

Советские наземные части с упорными боями продвигаются вперед. Каждый наш вылет сопровождается воздушными схватками с "мессершмиттами" и "фокке-вульфами".

...Веду группу в составе восьми самолетов. Боевой порядок эшелонирован по высоте: внизу ударная четверка, вверху — прикрывающая. На подходе к городу Нейсе встречаемся с восьмеркой "мессершмиттов". Фашисты пошли в лобовую. Верхняя четверка противника атакует нашу ударную группу. Но только она вошла в атаку, как группа Кузьмина ударила ей в хвост. Один "мессершмитт" был подожжен и начал падать. Почти одновременно моя четверка сбила еще один "мессер". Боевой порядок фашистов был нарушен, и они скрылись.

На земле, северо-западнее Нейсе, идет танковый бой.

В нем участвует около двух десятков танков с той и с другой стороны. Три из них объяты пламенем. Со станции наведения предупреждают о приближении большой группы "фокке-вульфов". Подготавливаемся к бою. Занимаем исходное положение всей восьмеркой. Противник заметил нас и, развернувшись, стал на встречный курс.

Самолеты сошлись в лобовой атаке, а потом перешли на вертикаль.

Облюбовав себе "фокке-вульфа", захожу ему в хвост и беру нужное упреждение. И вдруг вместо вражеского самолета черный клубок обломков, дыма... В чем дело? Я еще и огня не открывал, а он уже взорвался. Ответ на загадку состоял, очевидно, в том, что самолет встретился в воздухе с артиллерийским снарядом, возможно, крупного калибра. Теоретически такие "встречи" вполне вероятны, и это была одна из них. Другого ответа на эту загадку дать нельзя. Конечно, установить принадлежность снаряда — наш он или немецкий — было невозможно. Да и ни к чему. Пусть будет даже немецкий...

Потеряв еще два самолета, фашисты начали отдельными парами выходить из боя.

Мы возвращаемся на свой аэродром. По пути встречаются новые группы наших самолетов. В сопровождении истребителей идут три девятки пикировщиков.

В стороне, на почтительном расстоянии, крадутся четыре "мессершмитта". Их внимание поглощено пикировщиками. Не ударить ли по врагу? Быстро строю план и сообщаю его Кузьмину. Он набирает еще большую высоту и заходит со стороны солнца, а моя группа приближается к пикировщикам. Немцы отходят подальше, но продолжают параллельное движение. В это время на них и наваливается четверка Кузьмина. Два "мессершмитта", прошитые длинными очередями, падают на землю, остальные стремительно удирают на свою территорию.

После трехдневных боев наши войска сомкнули кольцо вокруг вражеской группировки западнее города Опельн. Очутившиеся в котле немцы отказались даться и мы получили приказ штурмовать их. Делаем по нескольку вылетов, бьем по дорогам из пулеметов пушек. Система зенитного огня у противника серьезно нарушена, она почти бездействует. Лишь фашистские истребители время от времени пытаются атаковывать нас, но победителями из атак выходим неизменно мы.

Через несколько дней от группировки остаются "рожки да ножки". Уцелевших солдат и офицеров советские автоматчики проконвоировали мимо нашего аэродрома.

Вскоре пал Швейдниц — город с замком феодала на горе. Замок насчитывал более семисот лет. Сложенное из толстых серых каменных брусьев, здание его сохранило картины древних сражений, написанные прямо на стенах. Мы обходили комнату за комнатой, зал за залом, соединенные темными узкими коридорами, и, наконец, наткнулись на комнату без дверей. Через маленькое окно, перегороженное крест-накрест толстыми железными прутьями, в полутьме был виден скелет, прикованный к стене толстыми обручами за талию и шею, а на руках и ногах скелета висели тяжелые кандалы. На противоположной стене висел человеческий череп.

В комнате стояла каменная скамья, такой же стол, а столе — глиняная чашка.

Тайну этой комнаты мне удалось узнать спустя несколько лет. В ней феодал казнил свою непокорную дочь. Вопреки воле отца, она отказалась выйти замуж за старого князя. Девушка столкнула ненавистного жениха со скалы и пыталась убежать с любимым, но оба были схвачены. Скелет — останки девушки, череп на противоположной стене принадлежал ее жениху...

Наше соединение перелетает на аэродром Лихтенвальдау. После благоустроенного Брига он кажется особенно неудобным, неприспособленным, тесным. Весь день готовим стоянки для самолетов, маскируем машины от наблюдения с воздуха.

Полк выполняет отдельные задачи, главным образом по разведке войск противника и прикрытию своих войск при движении их в районы сосредоточения. Полеты в тылу врага протекают в относительно спокойной обстановке: истребители встречаются редко, зенитки обстреливают при пролете тактической зоны обороны или над большими населенными пунктами. Но иногда выпадают и трудные маршруты, как правило, над районами сосредоточения главных фашистских группировок.

...Нужно было разведать движение на автомобильных дорогах от фронта до Дрездена и уточнить авиационную группировку на аэродромах в этой полосе. На разведку послал Пистуновича и Зайцева. Они еще не углубились и на пятьдесят километров, как были встречены фашистами. Два советских истребителя не могли устоять против двенадцати "мессершмиттов". Задание оказалось сорванным. А вышестоящий штаб требовал сведений немедленно. Решаю лететь сам в паре с Шапшалом.

Линию фронта пересекли на бреющем полете и пошли вдоль Судетских гор на предельно малой высоте, сохраняя радиомолчание. Полет на малой высоте не давал возможности радиолокаторам противника обнаружить нас, а радиомолчание не позволяло запеленговать радиопеленгаторами. Разведку мы решили провести на обратном маршруте.

Благополучно дошли до района Хемница и, набрав высоту, повернули на Дрезден. В то время это был еще глубокий немецкий тыл. Большой город залит солнцем.

У пристани речные суда — их много. Много грузовых барж. На восточной окраине аэродром, заполненный транспортными самолетами Ю-52. Один из них только что сел и заруливает на стоянку.

Фашисты обнаружили нас на подходе к аэродрому.

Заработала зенитка, но снаряды рвутся с большим отставанием. Теперь надо быть особенно внимательным нет сомнения, что в воздух по пути следования поднимутся вражеские истребители. А вот и они. Восьмерка "мессершмиттов"; их, очевидно, наводят с земли. Принимать бой безрассудно — вряд ли можно рассчитывать на победу: численное превосходство на стороне немцев, к тому же в случае необходимости с аэродрома в любой момент могут взлететь новые истребители. Надо обмануть врага, уйти от него. И не просто уйти, а просмотреть необходимые объекты. Такими объектами для нас являются шоссе и аэродром, с которого поднялись "мессершмитты".

...Вести разведку противника и опасно, и интересно.

Ты над чужой территорией, тебя подстерегают и зенитки, и истребители. Один ты неожиданно можешь оказаться против пяти, десяти врагов. Помощь к тебе не придет. Тут все надежды и упования на свои силы смекалку, хитрость, бесстрашие. Какие-то особые качества вырабатываются в этих полетах.

Но как уйти от восьмерки? Снижаемся до ста метров и летим в сторону аэродрома. Здесь до полсотни "мессершмиттов" и "фокке-вульфов". Короткий зенитный огонь. Летчики восьмерки нас не видят. Разворачиваемся в сторону леса. Почти касаясь макушек деревьев, летим над лесом в течение нескольких минут. Затем новый разворот на шоссе. Здесь довольно оживленное двухстороннее движение. Памятью как бы фотографирую шоссе. Снова разворот. Вражеские истребители далеко в стороне, очевидно, они совсем потеряли нас.

Ложимся на обратный курс и вскоре переходим линию фронта. Собранные сведения направлены в вышестоящий штаб.

Наблюдая изо дня в день за аэродромами противника, мы установили, что немцы почти не имеют на них бомбардировщиков. Не так густо у них и истребителей.

Гитлеровская авиация выдохлась. Потерянные в боях самолеты уже не могли быть пополнены германской промышленностью. А наши силы все крепли и крепли.

Каждый день по дорогам к фронту все шло и шло новое пополнение — танки, артиллерия, мотопехота. Шло ночью и днем. Наши истребители надежно прикрывали войска не только от нападения с воздуха, но и от воздушной разведки противника.