Содержание
«Военная Литература»
Мемуары

Вперед — в фашистское логово

Под нами — Румыния

Вечером 20 марта 1944 года мы звеном шли в направлении города Яссы.

Яссы! Это первый город на территории государства, которое в союзе с фашистской Германией воюет против нас, город боярской Румынии. Впервые под крылом самолета не своя, израненная, истерзанная врагом земля, а чужая земля, с которой в июне 1941 года на юг нашей страны вторглись фашистские орды. Румыния гитлеровского приспешника Ионеску — еще не само логово зверя, оно дальше, но путь к логову — через Румынию. Сколько мечталось о том времени, когда война с нашей территории будет перенесена на землю врага.

Тогда, под Сталинградом, когда мы оборонялись, это время казалось далеким-далеким. И вот оно наступило. Мы прошли через горы и рубежи, платя за эту дорогу на запад кровью своих товарищей, которым бы жить и строить, строить и жить. Прошли. Пойдем и дальше. Пой, сердце, победную песню! Быстрее несите, крылья истребителя! Летим. Высокое чистое небо, видимость идеальная.

Замечаю, как слева несколько ниже нас четыре "фокке-вульфа" построились в круг для штурмовки наших артиллерийских позиций. Не медля ни секунды, иду в атаку. Немцы пытаются принять бой, но преимущество в высоте на нашей стороне. С первой атаки сбиваю ведущего, остальные спасаются бегством. Преследуем и расстреливаем еще двух.

Хорошее начало в чужом небе! ...Отсутствие пригодных аэродромов сильно затрудняло наши боевые действия. Правда, мы перелетели в Ямполь на Днестре, но до передовых частей было еще очень далеко. Прикрываемые нами районы Тыргу-Фрумос в Румынии и Ташлык севернее Тирасполя находились на расстоянии около 150 километров, причем из-за своеобразной конфигурации фронта лететь нам приходилось почти все время вдоль переднего края, что ставило нас относительно противника в невыгодное положение.

Немцам наконец удалось остановить наступление наших частей на сильно укрепленном рубеже от Ясс до Тыргу-Фрумоса и по реке Серет. Но в половине апреля советские войска перешли в наступление. Развивая удар на Кишинев, они форсировали Днестр и захватили плацдарм на правом его берегу в районе Ташлык. Наш полк получил новую задачу — прикрывать переправу и войска на плацдарме.

И на этот раз наши аэродромы находились на большом удалении от переднего края, в то время как фашистская авиация действовала с кишиневского аэродрома. Мы, таким образом, были поставлены в худшие условия. Время нашего патрулирования ограничивалось запасом топлива на самолетах, а это в свою очередь заставляло вести скоротечные, дерзкие, не рассчитанные на поддержку бои.

Утром 17 апреля, лишь взошло солнце, звено истребителей было уже над переправой.

Над землей висит легкая дымка. На излучине Днестра, где наша пехота зацепилась за правый берег, появился фашистский корректировщик, прикрытый четырьмя истребителями. Бросаюсь в атаку. Не принимая боя, гитлеровцы поспешно уходят.

Почти одновременно замечаю со стороны солнца пару "мессершмиттов". Это охотники. Их цель, очевидно, отвлечь нас от бомбардировщиков, которые должны здесь вскоре появиться. Охотники в бой пока не ввязываются. Продолжая сохранять преимущество в высоте, они до поры до времени ходят на параллельных курсах.

Вскоре с юга появляется армада бомбардировщиков, прикрытая истребителями. Надо расчленить их боевые порядки до подхода к цели и заставить сбросить бомбы на свои войска.

Лишь только фашисты стали на боевой курс, мы устремились в атаку. "Мессершмитты" не успели отсечь нас от бомбардировщиков, а мы, воспользовавшись этим, врезались в их боевые порядки. Сколько раз приходилось мне применять этот маневр, при котором оказываешься почти вплотную с вражескими машинами. Каждую секунду можно ждать столкновения. Тебя поливают непрерывные очереди вражеских пулеметов. Но в это время словно забываешь обо всем и думаешь только о победе, стараешься быть сильнее врага. И если у тебя не сдадут нервы, оказываешься победителем.

Так было и на этот раз. Гитлеровцы не выдержали и стали бросать бомбы на головы своих войск, а затем уходить. "Мессершмиттам" все же удалось связать нас боем и лишить возможности преследовать бомбардировщиков. Но это уже не важно. Главное, что враг не прорвался к переправе, что ни одна фашистская бомба не упала на наш передний край.

После боя я услышал в наушниках голос наземной радиостанции: — Что, жарко Еще бы не жарко! Против нас действовали 34 "юнкерса" и 12 "мессершмиттов".

— Жарко! — отвечаю.

— Пехота шлет благодарность, — слышу снова тот же голос и вслед за ним радостные голоса летчиков: — Служим Советскому Союзу! На обратном пути на подходе к аэродрому замечаю темную точку. Одинокий самолет на большой высоте вблизи линии фронта мог быть только разведчиком. Следуя золотому правилу летчиков — любой замеченный самолет принимать за противника, пока не будут видны опознавательные знаки, — набираю высоту и занимаю исходное положение.

Неизвестный самолет плавным разворотом идет в нашу сторону. Не советский ли разведчик Пе-2 фотографирует передний край? Подходим ближе. Неизвестный самолет с небольшим уклонением уходит к противнику. Сомнений больше нет — Ме-110. почти в точности похожий на наш Пе-2, Устремляюсь в атаку. Пулеметная очередь оборвалась. Лента пуста. Подаю команду: — Атаковать двумя парами одновременно! Противник оказался опытным. Он ловко вышел из-под удара и крутым пикированием устремился к земле.

На бреющем полете его нагнал Костриков и срезал длинной очередью.

После недолгого отдыха снова летим на переправу.

На этот раз встретились с фашистскими истребителями.

За 4-5 минут успеваем сбить двух "мессершмиттов" и одного "фокке-вульфа". Неожиданно атакованные немцы бегут в панике. Кто-то, наверное Костриков, кричит им вслед по радио:

— Так вам и надо, сукиным сынам!

Наземная радиостанция снова передает благодарность пехоты.

Нас сменила группа патрулей, и мы, развернувшись, идем на свой аэродром. Как и всегда после боя, испытываем возбуждение, а потом наступает опасное притупление внимания. Опасное потому, что враг может появиться в любой момент и внезапно нанести удар. Охотники противника, как и в прежние годы, частенько "пасутся" где-то на пути к нашему аэродрому, чтобы напасть на утомленных боем летчиков. Остерегаясь внезапного удара врага, время от времени подаю по радио команды: — Внимание!.. Посматривай! Но вот и аэродром. Радисты заранее передали механикам о нашем возвращении, и те с нетерпением ждали нас. Сердечные поздравления, пожелания успехов в новых вылетах. А вечером мы собрались, чтобы обсудить тактику боя с превосходящими силами противника.

На третий день боевых действий в воздухе появились крупные группы бомбардировщиков, сопровождаемые сильным прикрытием истребителей. Немцы подбросили авиацию в расчете на то, чтобы сорвать наше наступление. Воздушные бои теперь чаще всего велись с превосходящими силами противника.

Командир соединения решил собрать крепкую группу опытных истребителей и нанести ею ощутимый удар по врагу. Группу вел командир дивизии полковник Горегляд. Патрулирование продолжалось не более пяти минут, как вдруг Аскирко, ведомый командира, сообщил по радио:

— Слева большая группа! Бомбардировщики шли в плотных боевых порядках.

Я насчитал шесть десятков самолетов. Горегляд подал команду:

— Бить всем!

Разворотом на сто восемьдесят градусов мы все одновременно заняли исходное положение и через мгновение пошли в атаку. Каждый выбирал цель самостоятельно, не нарушая общего боевого порядка.

"Юнкерсы" почуяли серьезную опасность. Их дальнейшие действия вполне подпадали под пословицу: "Не до жиру — быть бы живу". Сбросив бомбы куда попало, немцы перестроились в оборонительный круг.

Дружным мощным ударом с первой атаки мы расстроили их боевые порядки. Потеряв управление, гитлеровцы летели кто куда, ишь бы удрать. Началась паника, которая вскоре передалась и на землю. Зенитная артиллерия врага открыла огонь по району боя, подвергая опасности прежде всего свои бомбардировщики. То там, то здесь горели фашистские самолеты, висели в воздухе, раскачиваясь на стропах, парашютисты.

К вечеру на аэродром пришла телеграмма от наземных войск, наблюдавших за боем. В ней выражалась благодарность командующего и подтверждалось, что нами сбито 13 немецких самолетов.

Хороший бой! На следующий день фашисты уже не летали большими группами, а высылали охотников, которые временами пытались атаковать наших истребителей.

Вскоре мне пришлось участвовать в новой схватке.

Мою четверку в районе цели блокировали 12 "мессершмиттов". Не навязывая боя, они захватили преимущество в высоте и неотступно преследовали каждый наш маневр. Если бы задержалась с подходом новая группа, у нас не хватило бы топлива продолжать эту игру.

Впрочем, дело пахло не игрой. Но хорошо информированная нами о противнике группа Медведева, шедшая нам на смену, набрала высоту большую, чем немцев, и атаковала их. С первого же удара фашисты потеряли два самолета, потом еще один и посчитали за лучшее уйти.

...Во второй половине апреля меня отвезли в армейский госпиталь. В полк я возвратился в мае. Тяжелое известие ожидало меня здесь — погибли Аскирко, Костриков, Демченко. Ежедневные бои, гибель людей словно бы заставляют привыкнуть к потерям, делают сердце не столь ранимым. Но в тот день я не находил себе места от этой тяжелой вести.

Сколько еще хороших жизней придется отдать за нашу полную победу? И перед памятью павших товарищей я поклялся мстить врагу в полную силу своей ненависти.

Перелетели на аэродром Фалешти в Румынии. Впервые под ногами не своя земля.

Аэродром располагался на лугу недалеко от деревни.

Только мы произвели посадку, как нагрянула целая ватага ребятишек. Они осторожно, с опаской дотрагивались до самолетов и тут же отдергивали руки, как будто обжигались. Это были румынские дети. Но вот появились цыганята — черные и грязные. Самолеты их не очень заинтересовали. Они сразу бросились к летчикам.

— Дэн тютюн! Дэн тютюн! — кричали цыганята наперебой.

И, не зная румынского языка, не трудно было понять, что они выпрашивали табак. Многие из нас удивлялись: зачем таким маленьким табак?

— Тут цыгане с грудного возраста курят, — пошутил кто-то.

Получив на закрутку махорки, ребята срывались с места и во весь опор мчались к деревне.

Загадка вскоре прояснилась. За ребятишками на аэродром потянулись взрослые. Оказывается, дети просили табак для родителей. "Тютюн" в Румынии для бедняка считался роскошью: на него была установлена монополия, запрещавшая крестьянам свободно выращивать табак, а купить в лавке не было денег.

— Трудно жилось, очень трудно, товарищи, — начал один из подошедших цыган. Он был высокого роста, в потрепанной войлочной шляпе и домотканой одежде. Говорил по-русски, хотя и плохо.

Используя его знание русского языка, мы попросили гостей присесть и повели беседу. Сколько сразу посыпалось жалоб! Нет табака, но гораздо хуже — не хватает хлеба. Мамалыга, которую крестьяне употребляют вместо хлеба, есть далеко не у всех, а до нового урожая еще порядочно... Рассказывали о порядках, которые установили немцы, о том, как запугивали они население Советской Армией, которая-де никого в живых не оставит. В группе нашлись бывшие солдаты, которые служили в гитлеровских войсках, но при отступлении не пошли воевать за фашистов, остались дома. Они не скрывали своего прошлого, охотно рассказывали о немцах, об их армии, жаловались на свирепое отношение гитлеровских офицеров...

Беседа затянулась часа на два. Это было наше первое знакомство с тем, что в учебнике по политграмоте называлось капиталистической действительностью.

К вечеру на аэродром сел новый истребительный полк. Среди его летчиков оказались старые знакомые, товарищи. В столовой ко мне подбежал старший лейтенант. На его лице светилась такая радостная улыбка, что я тоже не мог не улыбнуться.

— Товарищ инструктор! — крикнул он.

— Неужели вы?

— Гучек?

— Конечно, Гучек.

И вспомнился сразу Батайск, двадцать второе июня сорок первого года, когда я принимал у молодого летчика зачетный полет.

Сколько за это время прожито и пережито?! На гимнастерке Гучека красовались боевые ордена. Значит, воевал хорошо...

Мы улыбались, жали друг другу руки, а потом сели за стол и отметили встречу так, как полагалось делать это на фронте.

На рассвете 13 мая началось наступление противника. Замысел фашистов, как потом стало известно, состоял в том, чтобы ударом в направлении Яссы — Тодирени отрезать нашу группировку войск на правом берегу реки Прут и, прижав ее к Карпатам, уничтожить.

Вылетаю по тревоге. На главном направлении удара, несколько западнее Ясс, немцы ведут авиационную и артиллерийскую подготовку. Облака пыли и дыма от снарядов, авиабомб и пожаров застилали землю, поднимались в небо. В воздухе висели вражеские бомбардировщики под сильным прикрытием истребителей.

Наша основная задача — сорвать атаку "юнкерсов".

Выбираю слабое место в боевых порядках истребителей и наношу удар всей группой по головной девятке бомбардировщиков.

"Мессершмитты" и "фокке-вульфы", которых было значительно больше, чем нас, смело ввязываются в бой.

Они наваливаются на советских истребителей с целью отрезать их от бомбардировщиков. Четверка Семыкина отбивает их атаки. Моя четверка громит "юнкерсов" и одновременно дерется с отдельными прорвавшимися через заслон истребителями. Положение тяжелое, а к полю боя все время подходят новые группы вражеских самолетов. Вызываю с аэродрома помощь.

Давно уже не было такой схватки. По числу самолетов бой этот можно сравнивать с самыми большими боями, в которых мне приходилось участвовать. Да и понятно, мы перешагнули за рубежи родной земли.

Пусть до центра вражеского логова еще далеко, но до него теперь значительно ближе, чем два года или год назад. Румыния — это южные ворота в Германию. Поражение немцев будет бить по их престижу, вызывать у румынских бояр неуверенность в силах своего немецкого хозяина. Вот почему жарко сегодня в небе" жарко и на земле. Только бы устоять! И главное, устоять там, в окопах переднего края...

В бою нас сменяет новая группа. Возвратившись на аэродром, мы наскоро заправляемся горючим, боеприпасами — и снова туда, где дрожит земля, гудит воздух.

И так весь день. Последний вылет совершаем почти в темноте. Не хочется ничего делать, о чем-либо думать, даже о тактических приемах врага, которые мы обычно разбирали в конце боевого дня. Одно желание — повалиться скорее на землю и уснуть.

Ночью работал технический состав. Техники и механики чинили заплаты на крыльях и фюзеляже, устраняли неисправности в моторах, налаживали вооружение, Коротка майская ночь. Но уже до рассвета мы все на аэродроме. Надо получше подготовиться к предстоящему дню. Каким-то он будет? Вчерашнее наступление не принесло фашистам никакого успеха.

Линия фронта осталась без изменений. Насмерть стоит, вцепившись в землю, наша пехота горячими стволами орудии ощетинилась артиллерия, мужественно сражаются танкисты, летчики.

Наскоро продумываем тактические приемы врага, обсуждаем слабые и сильные стороны немецких летчиков. Штаб составляет группы, которые будут введены в бой последовательно, командиры эскадрилий подробно договариваются о необходимых маневрах при смене во время боя.

В чем преуспела вчера вражеская авиация? Она захватила высоту. "Мессершмитты" и "фокке-вульфы", барражируя выше наших истребителей, крепко связывали нас атаками, и "юнкерсы" во многих случаях могли действовать безнаказанно. Мы решили свою ударную группу в общем боевом порядке снизить до высоты действия бомбардировщиков противника, а прикрывающую, наоборот, поднять выше его истребителей.

И вот новый боевой день. Опять перепахивают землю снаряды, рвутся вперед, стремясь пробить нашу оборону, фашистские танки, а в небе беспрерывно висят самолеты.

Все, как и вчера. Только воздушные бои проводились успешнее благодаря новым тактическим приемам.

В первом же вылете наши истребители сбили несколько "юнкерсов". "Фокке-вульфы" и "мессершмитты" уже не хозяева высоты. Над ними наши самолеты, и немецкие летчики должны смотреть в оба, чтобы не быть сбитыми истребителями, стремительно атакующими сверху. Вместо того чтобы связать нас, они сами оказались связанными. Все чаще падают на землю фашистские бомбардировщики, все реже сбрасывают они свой груз на наши войска.

Кажется, и устали мы за этот день меньше. С наступлением темноты не так уж и на землю тянет и не так гудит в голове. Есть еще запасы энергии и на шутку и на розыгрыш товарища.

...Наутро опять бой. И так в течение девяти дней.

Удары по вражеским бомбардировщикам, схватки с истребителями. Каждый из нас, кто остался в живых, совершил за это время более полусотни вылетов и, конечно, сбил не один неприятельский самолет.

Первые дни силы врага словно бы не убывали. На месте сбитых бомбардировщиков и истребителей появлялись новые. Видимо, крепко подготовились фашисты к наступлению. Но еще более крепко стояли советские войска, они не отступали ни на земле, ни в небе.

Постепенно немецкий удар стал ослабевать, а потом и совсем прекратился. В таких случаях принято говорить — наступление захлебнулось. Да, фашисты захлебнулись в своей крови.

Не дешево дались эти бои и нам. Мы потеряли нескольких хороших и опытных летчиков, в числе которых были Николай Мотузко, Юрий Попов, Василий Соколов...

С боями приходит пора зрелости. Она покупается дорогой ценой — кровью и жизнью, и очень горько бывает, когда по каким-то, нередко от нас не зависящим причинам эта зрелость вдруг утрачивается. Бывалый летчик неожиданно совершает недопустимую ошибку.

Такую ошибку совершил Юра Попов. Группа истребителей, в которой он находился, только что провела успешный бой и возвращалась домой. К аэродрому летчики подошли над пятибальной кучевкой. Не осмотрев вокруг воздушного пространства, ведущий распустил истребителей на посадку. Они начали снижаться пара за парой. Вот уже очередь замыкающей пары. Но в момент снижения, когда она опустилась под облака, из них выскочили "мессершмитты"-охотники и с короткой дистанции расстреляли самолет Попова. Летчик хотел спастись на парашюте, но снаряд обрезал левую половину строп...

Гибель Мотузко произошла не столько вследствие его ошибки, сколько из-за ошибки других. Его сбили в конце сражения. Еще задолго до боев под Яссами Мотузко стал моим ведомым, в паре с ним мы сделали сто четырнадцать боевых вылетов. На этот раз меня срочно вызвали на командный пункт вышестоящего командира. Когда я вернулся оттуда, очередная группа истребителей находилась уже в воздухе. Мотузко полетел с другим ведущим. О слетанности вновь составленной пары не могло быть и речи: это были два разных человека, два различных характера. Фашисты превосходили наших в количестве. Группа рассыпалась, и каждый дрался сам за себя. На Колю навалилось четыре вражеских истребителя. Одного он сбил, но три остальные сбили его.

В этом случае было нарушено золотое правило о слетанных парах истребителей.

Менее опытные летчики оказались сбитыми из-за своей неопытности, чаще всего вследствие недостаточной осмотрительности в воздухе. К неопытному летчику "мессершмитт", как правило, подбирался незамеченным, и атака его становилась неотразимой.

Так был сбит Андросенко. Он выпрыгнул на парашюте и приземлился на нейтральной полосе. Укрывшись в воронке, летчик решил ждать до темноты.

— Воронка большая, и я устроился удобно,- рассказывал он после. — Лежу, смотрю в сторону противника — за своими чего же смотреть? Вдруг сильный удар по голове. Очнулся в нашей траншее. Солдаты думали, что приземлился немец, и попытались захватить в плен. Конечно, предварительно стукнули по голове.

Андросенко не видел "фокке-вульфа", который сбил его самолет. Он почувствовал лишь, как полетели осколки разбитого стекла от приборов, увидел, как загорелся бензин.

— А ведь я тоже гнался за фашистом, — говорил Андросенко. — Еще бы пять секунд — и срубил бы его.

— Целишься в одну точку, а смотреть должен за всем небом, — поучал Егоров.

— Теперь уж буду смотреть. В другой раз так просто они меня не возьмут. Эту науку я начал понимать...

Дальше