Гибель Простова

Яркие лучи солнца отражаются на плексигласе кабин и металлических дисках воздушных винтов "илов".

Штурмовики на бреющем полете проносятся над полями донского левобережья. Выше их, от шестисот до полутора тысяч метров, идут истребители. Если в районе цели не будет истребителей противника, штурмовой удар нанесут все самолеты.

Летим с задачей уничтожить живую силу и технику противника в "орешке" — так мы называли лесок южнее Воронежа, зеленое пятно которого на карте напоминало орех. Не помню, кто из нас окрестил лесок "орешком", но его название удивительно быстро получило широкое распространение. Может быть, еще и потому, что орех надо раскусывать, а то, что приходилось делать нам с леском, напоминало именно такое раскусывание. Сегодня ночью в "орешке" сосредоточился гитлеровский пехотный полк.

Скоро передний край. Уже виден Дон. До него простираются луга, обезображенные извилистыми, как червоточины, ходами сообщения. Над передним краем штурмовики сделали горку и, немного пройдя одновременно звеньями, устремились в атаку на цель.

Видно, как заметались фашисты. На западной опушке леса у них были расставлены автомашины, бензоцистерны и полевые кухни. Воздушного прикрытия нет, значит, можем штурмовать и мы. Выбрав скопление автомашин, направляем на них очереди пулеметов и реактивные снаряды. Один костер вспыхивает за другим.

Одни машины охватывался огнем сразу, другие лишь дымят. Дым пожара поднимается высоким столбом.

Не успели немцы опомниться от первой атаки, как на их головы уже посыпались бомбы и снаряды второго удара.

Зенитная артиллерия почему-то молчала, может быть, ее просто не было, и мы штурмовали скопление противника безнаказанно.

Весь этот день мы работали особенно напряженно.

Основное усилие было направлено на военные городки около Воронежа. Нужно было разрушить кирпичные здания, превращенные противником в мощные долговременные огневые точки. С утра до вечера двухсотпятидесятикилограммовыми фугасками штурмовики уничтожали эти сооружения вместе с засевшими здесь гитлеровскими солдатами, а мы прикрывали штурмовиков.

К вечеру каждый из нас сделал по семи — восьми боевых вылетов. Хотелось спать. Дремота одолевала прямо в самолете, и стоило огромных усилий перебороть сон.

Особенно удачен был последний вылет. В воздухе встретились с "юнкерсами". Они пришли обрабатывать наш передний край, но бомбили плохо. Бомбили с большой высоты, не учитывая поправок на ветер, и их бомбы, перелетая наши боевые порядки, падали на своих. Фашистским пехотинцам доставалось одновременно и от наших "илов" и от своих "юнкерсов".

Все шло хорошо. Несмотря на большое количество разрывов зенитных снарядов, мы не потеряли ни одного самолета, Группа в полном составе пересекла линию фронта и взяла курс на свой аэродром. Солнце уже закатилось. Штурмовики, идущие бреющим полетом, становились трудноразличимыми на потемневшем фоне.

Истребители летели с небольшим превышением. Я шел слева. Простов справа.

Когда штурмовики проходили над северной окраиной одного села, самолет Простова снизился до десяти метров, потом перешел в набор и, перевернувшись через крыло, врезался в землю.

"Что случилось? Повреждено осколком снаряда управление? Ранен летчик?" — терялся я в догадках, потрясенный внезапной гибелью товарища.

За время войны я пережил не мало смертей. Они невольно притупили чувство, возникающее при утрате боевых друзей. Но потеря Простова отозвалась в сердце резкой физической болью.

Я, да и многие другие, горячо любили Простова.

И было за что. В нем особенно полно выразилась биография каждого из нас. Пришел он в школу из деревни — родители его в прошлом были бедными крестьянами, на ноги их поставил колхоз. Простов любил летную форму, поэтому когда надел шлемофон, то буквально не расставался с ним. Профессией летчика он гордился, считал ее самой важной и увлекательной среди военных профессий и отдавался ей без остатка.

Умение сочеталось в нем с беспредельной смелостью. В его представлении совершенно исключалось, что он может быть убит. В деле Простов был ненасытен.

После посадки я доложил о происшедшем. Никто не знал, почему погиб этот бесстрашный человек. И только во время ужина один из летчиков-штурмовиков помог раскрыть тайну. Оказывается, перед вылетом он попросил истребителя выполнить вблизи своего самолета "бочку". Вот почему Простов снизился до бреющего полета, но при выполнении фигуры не учел большого радиуса вращения истребителя вокруг продольной оси, и самолет задел крылом землю.

Нелепая смерть Простова объясняется лишь ослаблением воинской дисциплины. В этом были повинны многие и прежде всего я. Все силы я отдавал на обучение летчиков воздушному бою, на разработку новых тактических приемов, а о воспитании высокой воинской дисциплины забыл.

Как забыл? Разве можно забывать то, чем живешь каждый лень, каждый час? Само собой предполагалось, что дисциплина неотделима от полета, от воздушного боя, от всего, с чем сталкивается летчик. Это, конечно, так. Но надо было больше напоминать и о дисциплине непосредственно, пресекать даже самое малейшее проявление лихачества, бравады со стороны отдельных истребителей. Нельзя было оставлять без воздействия командира и партийной организации ни одного факта недисциплинированности...

Смерть Простова нас многому научила. Больше внимания стали мы уделять в частности дисциплине по лета, особенно при возвращении с боевого задания, когда летчикам, возбужденным боем, все кажется нипочем — хочется лететь бреющим, крутить "бочки", наслаждаться ощущением опасности...