Победы нет без связи
Оседлав небольшую стремянку, красноармеец с ожесточением долбил саперной лопаткой угол каменного здания, только что выбранного для размещения штаба. Возле него толпилось несколько человек. «Что это они надумали?» — заинтересовался я, подошел поближе и прислушался к разговору.
— Намертво фрицы присобачили.
— Да, вешали на века.
— Укоротили мы их век. Конец пришел ихнему «тысячелетнему рейху», — сказал боец со стремянки и швырнул на землю эмалированную дощечку. На ней было выведено: «Герман Геринг-штрассе».
Так вот оно в чем дело! Наш штаб занимает дом на улице, носящей имя «наци-2». Случайность, конечно, но случайность знаменательная — штаб советской воздушной армии располагается на улице, названной в честь главаря фашистских воздушных разбойников, шефа гитлеровской авиации.
Было это в заурядном городишке Бартенштайн. Штаб 1-й воздушной перебазировали туда по рекомендации главного маршала авиации А. А. Новикова. Советские войска готовились нанести последние удары по восточно-прусской группировке врага. Лучшего места для управления авиацией, чем Бартенштайн, и желать было трудно. Он находился в центре Восточной Пруссии. Все здания, за исключением вокзала, здесь уцелели, не пострадало и проводное хозяйство. Нас, связистов, новое место устраивало еще и потому, что штаб армии и основные службы разместили в одном большом доме. Командование, приняв такое решение, прямо скажем, шло на определенный риск. Но оно твердо верило, что ни один неприятельский самолет не сможет преодолеть противовоздушную оборону фронта и прорваться к Бартенштайну. [256]
На организацию связи в Бартенштайне, последнем во время войны месте базирования штаба 1-й воздушной, ушло около пяти дней. Делали все обстоятельно, без спешки. Фронтовые подразделения восстановили несколько междугородных подземных кабелей, и нам было выделено большое количество сил. 303-я и 37-я роты построили воздушные линии, подвесив на них около 400 километров проводов.
13 марта новый узел принял все проводные и радиосвязи: с двенадцатью авиасоединениями, четырьмя отдельными полками, семью РАБ. Помимо того, он работал с 3-й и частью соединений 4-й воздушных армий, действовавших в интересах 3-го Белорусского фронта. Своими силами и средствами мы полностью обеспечили связью ВПУ в наземных армиях.
В Бартенштайие организация воздушной радиосвязи существенных изменений не претерпела. Но ее емкость значительно возросла. На этот раз соединения 1-й и 3-й воздушных армий должны были обеспечивать наступление не только 3-го Белорусского, но и 1-го Прибалтийского фронтов. Поэтому мы обменялись радиоданными воздушных сетей, договорились, что, если самолеты нашей армии будут действовать в полосе 1-го Прибалтийского фронта, им надлежит работать по радио на волнах 3-й воздушной. Ее же авиация, находясь в полосе 3-го Белорусского, станет держать связь на наших частотах.
Ознакомившись с планом организации связи и оценив ее возможности, генерал Т. Т. Хрюкин решил управлять соединениями непосредственно из штаба воздушной армии.
— Но оперативную группу будем держать в постоянной готовности, — заявил он. — Необходимость создания передовых КП тоже может возникнуть.
Командующий принял решение на одном аэродроме базировать по два полка — штурмовой и истребительный или истребительный и бомбардировочный, штабы их дивизий размещать также в одном пункте. Это существенно облегчило организацию взаимодействия между родами авиации. Штабы этих соединений и частей обслуживались общими узлами связи. Таким образом, сокращалось количество направлений, экономились силы и средства. Благодаря этому, например, три пары РСТ-1 обеспечивали управление шестью соединениями. [257]
Не везло нашим авиаторам в Восточной Пруссии с погодой. 13 марта наземные армии развернули наступление юго-западнее Кенигсберга. А полевые аэродромы раскисли, небо закрыла низкая облачность, с моря наплыл туман. В воздух поднялись лишь отдельные самолеты-»охотники».
Но наступление продолжалось. Наши строительные подразделения принялись наращивать проводные линии. Красноармейцы работали быстро и уверенно. Трассы мастерски расчищали от мин — а их тут была уйма — наши «доморощенные» саперы.
Командиры рот капитаны А. А. Воробьев и М. И. Фень уже не метались, как бывало, по участкам работ, командиры взводов не лазали, как когда-то, по столбам. Непосредственными руководителями работ в обеих ротах стали сержанты. Каждый боец знал свое дело, большинство владело двумя-тремя смежными специальностями. Конечно, я не мог знать всех связистов. Но встречался со многими, с восхищением наблюдал за их работой. В числе лучших из лучших всегда называли, помнится, имена Матвея Жарова, Михаила Блинова, Василия Соловьева, Ивана Скирухи, Сергея Мурашова. Деловито, технически грамотно организовывали работу старшина Василий Корытчин, командир взвода 37-й роты А. И. Горбунов.
С горечью вспоминаю, что в те дни, на завершающем этапе войны, мы потеряли двух отважных и умелых воинов: младший лейтенант Лысенко подорвался на мине, а рядовой Петр Зайков погиб при подвеске проводов на КП.
Иногда приходилось использовать методы прокладки линий, не предусмотренные никакими наставлениями. Где-то в самом начале мартовского наступления генерал Т. Т. Хрюкин приказал срочно обеспечить прямую телефонную связь с 3-й воздушной армией. Трассу пересекала полноводная в вешнюю пору река Прегель. Капитан Воробьев задумался: как одолеть такую ширь? На место, определенное для сопряжения проводов соседних фронтов, послали командира взвода старшего лейтенанта П. И. Солнцева, Он доложил:
— Ширина разлива метров сто. На реке ледоход. Ближайшая переправа в десяти километрах. Лодок нет. Вот если бы сюда самолет... [258]
Самолет? Да это же блестящая идея! Я немедленно полетел на По-2 к Солнцеву.
Размотали мы с бойцами метров пятьсот полевого кабеля. Один конец прочно укрепили на берегу, ко второму привязали увесистый камень и положили в заднюю кабину самолета. Пилот Федя Морозов поскреб в задумчивости затылок, подергал туда-сюда кабель, сказал не очень решительно:
— Ну что ж, попробуем.
На противоположном берегу я сбросил камень. Но, видимо, не рассчитал: он почему-то упал не на землю, а на льдину. Пришлось все начать сначала. Вторая попытка удалась. С помощью кабеля перетянули через реку постоянные провода, подвесили их на высокие опоры, установленные на обоих берегах. Созданная крылатым линейщиком телефонная линия с 3-й воздушной вошла в строй. За находчивость командующий объявил старшему лейтенанту П. И. Солнцеву благодарность.
— Надо бы Солнцеву орден, — заметил я, докладывая генералу И. И. Птицыну о самолетной прокладке кабеля.
— У тебя есть и свои заботы, — улыбнулся Илья Иванович. — Вот ими и занимайся. Надо поработать на генерала Успенского. Позвони ему...
Звоню. Генерал В. Л. Успенский, начальник тыла армии, с первых слов буквально атакует:
— Дай связь головному складу. Это на железнодорожной станции. Срочненько надо, понимаешь?
— Так она же у вас есть по радио.
— Телефонную мне надо.
— Товарищ генерал, склад далековато. Чтобы на таком расстоянии заработали телефоны, нужна медная проволока.
— Медная проволока, говоришь? Проволоки на одном аэродроме сегодня наши тонн сто захватили. Желтая такая.
— А на чем ее перевозить? Плохо у нас с горючим.
— Дам и горючее. Все дам. Даже сам перевезу.
Птицын слышал разговор и покачал головой:
— Тыловикам палец в рот не клади, по локоть руку отхватят. Сделали мы хорошую связь внутри тыла, теперь подавай еще и оперативную со складами и станциями снабжения. Вообще-то слетай, посмотри, что там за проволока. [259]
На железнодорожной платформе лежали бухты биметаллической проволоки сечением 3,5 миллиметра. Даже на первый взгляд можно было определить — не менее 100 тонн. Это значит около 1800 проводо-километров. Такая проволока, имеющая хорошую электропроводимость, применялась для дальних линий, которые уплотнялись высокочастотной аппаратурой. Внешне она походила на медную или бронзовую. Одним словом, то, что нам и требовалось.
Генерал Успенский обеспечил перевозку ценного трофея в Бартенштайн. Два линейных взвода быстро подвесили провода между штабом тыла и головным складом. За всеми этими хлопотами я и забыл, что был включен в состав оперативной группы. Но позвонил Птицын, напомнил:
— Немедленно к командующему. Вызывает...
— И где вас носит?! — возмутился Хрюкин, когда я появился в штабе. — Ждать приходится...
— Трофеи хорошие подвернулись, товарищ командующий. После войны очень пригодятся...
— После войны... Война еще идет. Выезжайте-ка с опергруппой в двадцать восьмую армию. И чтобы к утру у меня была с ней связь.
Утром командующий прибыл на свой КП при 28-й армии. К этому времени созданный здесь узел уже работал со всеми запланированными корреспондентами. Как и предсказывали метеорологи, 18 марта установилась летная погода. Авиация нашей армии и часть сил 3-й воздушной сконцентрировали свои действия на узком участке фронта. Наступление стало развиваться успешнее. Корпуса 28-й армии вышли на побережье залива Фришес-Хафф.
25 марта генерал Т. Т. Хрюкин перевел свой КП на участок 5-й армии, взламывавшей оборону врага на мысе Кольхгольц. Здесь скопилось большое количество радиостанций наведения штурмовиков. Чтобы они не мешали друг другу, командующий приказал авианаводчикам работать на передачу лишь тогда, когда их вызовут ведущие групп, а остальным, не получившим вызова, находиться на приеме. Это потребовало не только тщательного планирования боевых вылетов самолетов, но и своевременного информирования авианаводчиков по проводным средствам о подходе авиагрупп. [260]
Наш командующий щедростью на похвалы не отличался. Но в эти дни, удовлетворенно потирая руки, он не раз говорил офицерам оперативной группы:
— Молодцы соколы, чисто работают.
Командующий почти не отлучался от выносного пульта своей радиостанции, лично контролировал радиосеть управления штурмовиками. Он постоянно знал все, что происходит в воздухе и на земле, уверенно маневрировал силами. Общие оперативные указания командующего в конкретные штурмовые удары воплощали наводчики, нацеливая самолеты из боевых порядков пехоты. И делали они это мастерски.
Вот ведущие групп Ил-2 старший лейтенант Лаврентьев и лейтенант Сомов вызывают радиостанцию наведения «Алтай-22». Наводчик тут же откликается и точно выводит их на цели. По командам с земли летчики восемнадцать раз подряд атакуют противника. Они израсходовали все боеприпасы, но «Алтай-22» не отпускает их с поля боя, приказывает сделать несколько холостых заходов на постройки, где засели гитлеровцы, чтобы подавить врага морально. Это позволило танкистам с ходу ворваться в населенный пункт и занять его без потерь. Наземное командование по радио поблагодарило летчиков и наводчика и сообщило, что штурмовики за вылет уничтожили около 40 автомашин, 34 огневые точки и подавили огонь 25 противотанковых орудий врага.
— В районе цели сплошная облачность, идет проливной дождь, — сообщает капитан Васильев, ведущий девятки Ил-2 из 182-й штурмовой авиадивизии. — Прошу разрешить действовать по цели. Ударим внезапно.
Генерал Хрюкин берет микрофон:
— Разрешаю.
Авиаторы наносят массированный удар по шоссе, забитому живой силой и техникой противника. Командующий тут же объявляет благодарность Васильеву и его подчиненным.
В эфире появились «рояки». Это майор Дельфино со своими истребителями сопровождает бомбардировщики. Они уже подходят к заданной цели. И тут с КП 303-й истребительной авиадивизии передают: радиолокатор засек большую группу немецких самолетов, поднявшихся с аэродрома под Пиллау. По команде Дельфино часть его «яков» разворачивается навстречу врагу, сковывает его [261] боем. Остальные тем временем перестраиваются и продолжают сопровождение. Бомбардировщики без помех выполняют задачу.
— Молодец Дельфино, правильно поступил, — бросил командующий. — Молодцы и радиолокаторщики. Спасибо им.
Перенацеливание истребителей, постановка им в воздухе дополнительных задач по данным радиолокационной разведки стали обычным делом. В Восточной Пруссии генерал Т. Т. Хрюкин решил использовать РУС-2 и для наведения бомбардировщиков на... наземную цель.
Один сильно укрепленный в инженерном отношении форт очень мешал продвижению пехоты. Низкая сплошная облачность не позволяла направить на него группу бомбардировщиков, а удары одиночных самолетов должного эффекта не приносили.
— Какую точность можно получить при помощи локатора? — спросил у меня Хрюкин.
— Если наводить непосредственно с радиолокатора, удастся указать район цели с точностью три-четыре километра. При этом желательно, чтобы на ведущем группы включили прибор-ответчик «Я свой». Он позволит более четко и ясно получить сигнал от бомбардировщиков.
Эти приборы начали ставить на самолетах ведущих с конца 1944 года. Они при совместной работе с РУС-2 излучали кодированные сигналы повышенной мощности. По ним радиолокаторщики и определяли, что наблюдаемый ими самолет является своим, а не вражеским.
— Хорошо, прикажу. Пошлем на форт эскадрилью из шестой бомбардировочной, — решил генерал Хрюкин. Немного подумав, он сказал подполковнику А. Ф. Алюнину, офицеру оперативного отдела: — Если летчики цель не увидят, пошлите их на Кенигсберг, пусть там разгрузятся.
Боевую задачу летчикам командующий поставил лично. Мы с Алюниным поехали на КП 303-й истребительной авиадивизии, где находилась установка РУС-2, проинструктировали ее экипаж, настроили рацию на волну бомбардировщиков. Вскоре в эфир вышел командир бомбардировочной авиаэскадрильи гвардии майор Г. Забийворота:
— «Рубин», я — «Драгун-шесть-пятнадцать», иду работать по цели номер сорок восемь-бис. Дайте курс. [262]
Алюнин, наблюдая за индикатором, ответил:
— Я — «Рубин», вас вижу. Включите прибор «Я свой». Вам курс двести семьдесят четыре.
Полет эскадрильи после включения радиоответчика был виден очень хорошо. Трасса шла точно на цель.
— «Драгун-шесть-пятнадцать», до цели десять километров. Курс держать так, — командовал А. Ф. Алюнин.
Летчики с пикирования отбомбили форт. Стрелок-радист флагманской машины Р. С. Хабаров доложил:
— «Рубин», я — «Драгун-шесть-пятнадцать». Цель накрыта. Попадание отличное. Потерь нет.
Спустя некоторое время на КП к генералу Т. Т. Хрюкину постудило сообщение о том, что после бомбежки пехота быстро овладела фортом.
На следующий день подполковник А. Ф. Алюнин и я встретились с экипажем ведущего группы, чтобы по свежим следам собрать все крупицы первого опыта наведения бомбардировщиков по данным РУС-2. Штурман эскадрильи гвардии капитан М. А. Лашин заявил, что хотя он и получил сообщение о том, что находится в районе целя, но уверен в этом не был, так как земля не просматривалась. К счастью, в облачности появилось небольшое окно, и офицер, ясно увидев форт, сбросил на него бомбы.
— Бомбы положили точно. Я это хорошо видел, — сказал гвардии старший сержант Р. С. Хабаров.
Бывалый воин, он совершил 129 боевых вылетов, сбил лично один вражеский самолет и два в групповых боях. Его неоднократно отмечали в полку, как одного из лучших стрелков-радистов. Р. С. Хабаров был награжден орденами Красного Знамени, Отечественной войны II степени, Красной Звезды, Славы III степени и медалями.
Находясь в тот день в полку, я стал очевидцем чествования стрелка-радиста гвардии старшины К. Н. Белякова, совершившего сотый боевой вылет. До службы он работал радистом на волжских пароходах, после призыва в армию окончил Лебедянскую школу воздушных стрелков-радистов. С первого дня войны Беляков был на фронте. Сначала летал на СБ, был вместе с экипажем несколько раз сбит, получил ожоги рук и ног, лежал в госпиталях. Вернувшись в полк после очередного излечения, Константин Николаевич освоил полеты на Пе-2, и его назначили на самолет командира полка. Воевал Беляков на Юго-Западном и Сталинградском фронтах, участвовал в [263] освобождении Донбасса, Крыма, Белоруссии и Литвы и теперь участвовал в окончательном разгроме фашистов в Восточной Пруссии. Мужественный авиатор был награжден тремя боевыми орденами и многими медалями.
Обо всем этом я узнал из боевого листка, выпущенного в честь героя дня. Сам же он еще находился в воздухе, на боевом задании. Авиаторы собрались на аэродроме, ожидая возвращения юбиляра.
— «Рапира-двенадцать», я — «Драгун-сто двадцать пять», разрешите посадку, — раздался в динамике голос гвардии старшины Белякова.
На горизонте появились Пе-2. Встав в крут, они начали заходить на полосу. Последней приземлилась машина командира полна гвардии подполковника Палия, Белякова сразу окружили друзья и, даже не дав ему снять парашют, подхватили его на руки, стали азартно качать.
Чествование героя продолжалось и в столовой, где Белякову преподнесли двойную порцию водки и пирог с надписью: «За сто вылетов».
До конца войны Константин Николаевич Беляков успел совершить еще 29 боевых вылетов. О нем дважды писала армейская газета «Сталинский пилот», помещала его портрет.
Когда мы с Алюниным возвратились на КП, командующий дотошно расспросил о всех деталях наведения бомбардировщиков по радиолокатору.
— Опыт получили ценный, — резюмировал он наш рассказ.
Однако дальнейшего развития этот опыт не мог тогда получить — война шла к концу. 29 марта наши войска завершили разгром немцев в северной части мыса Кольхгольц. Началась подготовка к овладению Кенигсбергом.
Кенигсберг — древнейший форпост германских агрессивных устремлений на восток. Отсюда еще псы-рыцари начинали захватнические походы на русские земли. Город, возникший в раннее средневековье, на протяжении всей истории развивался лишь в одном плане — как сильнейшая военная крепость.
По данным разведки мы знали, что Кенигсберг обнесен тремя мощными оборонительными поясами. Первый находится в 7–8 километрах от города, имеет 15 фортов, [264] соединенных несколькими траншеями. Перед ними — глубокий и широкий противотанковый ров, железобетонные надолбы, минные и проволочные заграждения. Второй пояс проходит по окраинам, третий — в центре города. Гитлеровцы считали свою оборону совершенно неприступной. Форты они называли «крепостями в крепости». И верно, это были очень сильно укрепленные оборонительные сооружения. Толстые, старинной кладки стены были усилены многометровыми земляными насыпями.
Основные огневые точки располагались во вращающихся стальных и неподвижных железобетонных колпаках. Боеприпасы хранились в подземных казематах. Каждый форт обороняли 400–500 солдат и офицеров.
— М-да, крепкий орешек этот королевский бугор, — задумчиво произнес генерал И. М. Белов, знакомя офицеров штаба с материалами разведки.
Он рассказал, что по городу удар будет наноситься одновременно с северо-запада и юго-востока — с флангов и тыла. КП нашего командующего расположится в Кормиттене, небольшом пункте в 14 километрах от Кенигсберга. Там силами фронта уже проведены все инженерные работы. Помимо КП нам надлежит обеспечить связью три ВПУ при общевойсковых армиях.
Организуя связь с новым КП, мы применили бронзовую проволоку, уплотнив телефонную цепь аппаратурой ТФБ. Линию пришлось вести в обход Кенигсберга, параллельно переднему краю. Подстраховали ее мы и второй цепью по самостоятельной трассе. На КП была развернута радиостанция с приставкой РСТ-1. Она работала через голову противника.
Соединения нашей армии привлекались к операции наряду с 3-й и 18-й воздушными армиями и авиацией Балтийского флота — всего более 2500 самолетов. Для обеспечения взаимодействия между соединениями мы создали специальную радиосеть. Все авианаводчики имели радиостанции, установленные на автомобилях. Предвидя вероятность уличных боев, командующий приказал выдать им еще и переносные рации В-100 и СЦР-824.
Штурм Кенигсберга начался в 12 часов 6 апреля. До этого авиация и артиллерия четыре дня последовательно разрушали вражеские укрепления. 303-я истребительная авиадивизия с помощью радиолокаторов и радиостанций наведения надежно прикрывала штурмовики и бомбардировщики, [265] обеспечивала работу самолетов 18-й армии (бывшая авиация дальнего действия) в дневное время.
Артиллерийская подготовка штурма длилась часа четыре. Как только прекратился мощный орудийный огонь, над нашими головами понеслись лавины крылатых машин. На 3-м Белорусском фронте еще никогда не действовало одновременно столько самолетов. В эфир вышли сотни радиостанций. Кто-то кого-то вызывает, кто-то кому-то отдает распоряжения. Ничего поначалу не разберешь. Но продолжалось это считанные минуты. В сеть включились авиапредставители со своими мощными радиостанциями, оперативно и умело распределили между авианаводчиками подходившие к полю боя группы самолетов.
Штурмовики и истребители быстро подавили зенитки противника, нанесли удары по его аэродромам. Через 20 минут над городом появились бомбардировщики 18-й воздушной. 515 тяжелых машин, группа за группой, как на полигоне, сбрасывали свой смертоносный груз на крепостные укрепления врага. Они действовали в течение пятидесяти минут, не понеся потерь.
За четыре дня летчики совершили 14 090 самолето-вылетов на Кенигсберг, сбросив на него 4410 тонн бомб. По радио было наведено на цели 560 групп штурмовой авиации, состоявших из 4104 самолетов. При этом каждая группа делала по три — пять заходов.
Командующий вел переговоры со штабом, отдавая распоряжения соединениям и авиапредставителям в основном по телефону. Применение промежуточных и оконечных усилителей обеспечивало хорошую слышимость. Заместители же командующего на ВПУ в наземных армиях могли разговаривать по телефону только со штабом 1-й воздушной и ближайшими дивизиями. Из-за этого-то и разразилась гроза. Утром меня вызвал к аппарату генерал Т. Т. Хрюкин:
— Я у Николаенко. Не могу дозвониться ни до Чучева, ни до Хатминского{14}. Как же ваши обещания, что у меня будет телефонная связь со всеми?
— Товарищ Воробьев{15}, такая связь от Николаенко планом не предусматривалась. [266]
— Поймите, — нетерпеливо перевил генерал, — мне нужна телефонная связь с бомбардировщиками.
— Раньше чем часа через четыре дать не сможем, — доложил я, — и то при условии, если вы останетесь у Николаенко. Взять аппаратуру дальней связи можно только с вашего рабочего места на КП.
— Согласен. Действуйте.
Вроде бы и неприменимо это слово по отношению к такому замечательному военачальнику и чудесному человеку, но «избаловали» мы, связисты, своего командующего. Он уже примерно три месяца не вел переговоров по телеграфу, управлял соединениями лишь по телефону со всех мест, где бы ни находился.
Я пошел к старшему сержанту Сергею Щебневу, знатоку дальней связи, рассказал ему о получением распоряжении.
— Надо доставить на ВПУ оконечный усилитель, а промежуточный с нашего направления переключить на направление временного пункта, — предложил старший сержант.
— Правильно, — согласился я. — Быстро снимай усилитель у командующего и лети с ним к генералу Николаенко, а я переключу промежуточный.
Часа через три командующий уже разговаривал по телефону с обоими командирами авиадивизий. На другой день он вернулся на КП вместе с Щебневым.
— Прилетел я на ВПУ быстро, — рассказал старший сержант. — Командующий проводил совещание, и адъютант меня в его комнату не пускал. Я все же открыл дверь и доложил о прибытии. Генерал прервал совещание и разрешил установить аппаратуру. Генерал Николаенко сам помог мне зачистить концы кабеля, подключить питание. Связь заработала сразу. Командующий стал разговаривать со штабом бомбардировочного соединения, потом передал трубку какому-то контр-адмиралу. Тот просил ударить по кораблям противника, рассказал, как надо заходить на цели. Я хотел уйти, но командующий велел остаться и вызывать по его заказу абонентов.
Кенигсберг наши войска штурмовали несколько дней. В ночь на 10 апреля фашистский гарнизон капитулировал. [267]
Спустя три дня после овладения Кенигсбергом 3-й Белорусский фронт начал ликвидацию земландской группировки немецко-фашистских войск. Подготовка к ней у связистов особых трудностей не вызвала. Схема управления и связи оставалась без изменений. КП командующего по-прежнему располагался в Кармиттене. Авиапредставители со своими оперативными группами переместились на подготовленные ВПУ при трех наземных армиях.
Благодаря четко отлаженной радиосвязи сопровождение пехоты штурмовиками достигло истинного совершенства — авиагоры успешно действовали даже по точечным целям. Так, 13 апреля группа самолетов, ведомая лейтенантом Сомовым, уничтожила вражеский бронепоезд. В тот же денъ шестерка Ил-2 под командованием гвардии капитана Полагушина разгромила огневую позицию гитлеровцев, упрятанную в небольшой рощице. 18 апреля летчик-истребитель лейтенант Макогоненко обнаружил в порту Пиллау 8 неприятельских боевых кораблей, сдерживавших огнем наступление пехотных частей. Получив по радио донесение лейтенанта, генерал Хрюкин послал туда несколько групп штурмовиков и бомбардировщиков. Авиаторы расчистили путь пехотинцам.
С 13 по 25 апреля командный пункт 1-й воздушной и ВПУ при наземных армиях обслужили радиосвязью 1451 группу штурмовой и бомбардировочной авиации. С помощью локаторов и радиостанций наведения истребители сбили 34 немецких самолета.
В боях на Земландском полуострове высокое мастерство и большую выдержку проявил начальник радиостанции полка «Нормандия-Неман» старший сержант И. И. Луничкин. Французские истребители летали с аэродрома, находившегося в восьми километрах от переднего края.
Однажды крупная группа самолетов ушла на боевое задание. Вскоре противник стал обстреливать аэродром из дальнобойных орудий. Летное поле покрылось воронками. Было уничтожено и выведено из строя несколько истребителей. Один снаряд разорвался возле полковой радиостанции, повредил антенну.
До возвращения «рояков» оставалось совсем мало времени. Иван Луничкин и электромеханик В. Федоров под неприятельским обстрелом исправили антенну. Почти тут же ведущий группы запросил разрешение на посадку. [268]
Немцы прекратили огонь. Луничкин подумал: «Наверняка фрицы заметили возвращающиеся самолеты и ударят снова, как только они сядут». Ждать нельзя было ни минуты. Самолеты уже становились в круг. Луничкин не растерялся и передал в эфир:
— «Ронки», на точку садиться запрещаю. Идите на точку в квадрате четыреста пятьдесят восемь «Ж».
Французы выполнили команду и приземлились на соседнем аэродроме. Наши контрразведчики в двух километрах от аэродрома полка «Нормандия-Неман» обнаружили немецкого наводчика, он по радио корректировал орудийный огонь.
Командир полка «Нормандия-Неман» издал приказ, в котором особо отметил заслуги старшего сержанта И. И. Луничкина. Вот выписка из этого документа:
«Французская республика,Французские воздушные силы в СССР,
Истребительный полк «Нормандия-Неман».
...Сержант Луничкин — превосходный радист... Во время победоносных наступлений, в которых полк принял участие, будучи начальником полковой радиостанции, он умело обеспечивал летчикам надежную связь с землей.
Приказ дает право на ношение Военного Боевого Креста. СССР, апрель 1945 г. Майор Дельфино, командир истребительного полка».
25 апреля 3-й Белорусский фронт овладел последним опорным пунктом противника на Земландском полуострове — городом-крепостью и крупной военно-морской базой Пиллау.
За Пиллау простиралась песчаная коса Фришес-Нерунг. Она тянулась десятки километров — до самого Гданьска. Косу от материка отделял залив Фришес-Хафф. Ширина косы достигала десяти километров. Сюда и отошли остатки разгромленных войск противника. Немцы оказывали упорное сопротивление, надеясь, что их все же вывезут в нейтральные порты.
Пункт управления авиацией мы развернули в районе местечка Фраунберг. Его возглавил начальник штаба армии генерал И. М. Белов. Генералу Т. Т. Хрюкину командующий фронтом Маршал Советского Союза А. М. Василевский выехать на ВПУ не разрешил. Кстати, Тимофею Тимофеевичу только что было вторично присвоено звание Героя Советского Союза. [269]
Наблюдательный пункт был вынесен на окраину селения, в парк, откуда хорошо просматривались залив и коса. На НП имелись те же средства связи, что и на самом ВПУ, выносные переговорные устройства от радиостанций, предназначенных для управления авиацией над полем боя.
Стояла прекрасная весенняя погода. На небе ни единого облачка. Распускались шелковистые березки. Они напомнили мне май сорок первого. Тогда мы были на шаг от войны, теперь предстоял последний шаг к победе. Радостно забилось сердце. Словно в калейдоскопе мелькали годы — все неудачи и радости, горечи и победы.
Воспоминания прервал быстро нарастающий рев самолетных моторов. Краснозвездные машины устремились на вражеские укрепления.
Бомбардировщики и штурмовики обрабатывали цели все светлое время дня, почти непрестанно. Авиация над косой Фришес-Нерунг действовала, как говорится, по программе-максимум.
Наведение штурмовиков из-за узости полосы наступления осуществлялось только одной радиостанцией, находившейся в центре боевых порядков пехоты. Радиостанцию наведения имел и наводчик в артиллерийской группе, но она располагалась невдалеке от ВПУ, на материке, и входила в связь с самолетами лишь по мере надобности. Это значительно облегчало ведение связи и управление авиагруппами.
2 мая пришло известие о взятии советскими войсками фашистского логова — Берлина. Люди обнимались, целовались и плакали от радости.
— Торжества торжествами, — прервал ликование офицеров генерал И. М. Белов, — а война войной.
На нашем участке немцы еще ожесточенно сопротивлялись. Вечером мы перестали слышать работу радиостанции авианаводчика капитана Громова. А на следующий день на этом направлении планировались усиленные действия авиации.
Я не отходил от радиостанции ни на минуту. Сквозь треск помех все-таки удалось услышать очень слабые позывные капитана Громова. Начальник его рации старшина Лев Корнилов сообщил:
— Работаю чужой маломощной станцией. У меня вышла из строя динамо-машина. Нет горючего. Нахожусь в [270] квадрате шестьсот семьдесят пять «А». Прошу ваших указаний...
Генерал Белов, склонившись над картой, сказал, что Громов на берегу залива, напротив нас; по прямой до него 7–8 километров, а в объезд через Кенигсберг свыше 150 километров, да и там придется переправляться через залив.
— Ваше мнение, подполковник? — спросил меня генерал.
— Динамо и бензин можно переправить на У-2 или на лодке.
— Все равно на чем. Но доставьте непременно. Командир роты связи старший лейтенант И. К. Бордашев усомнился, сможет ли У-2 там сесть: кругом лес и кустарник, дюны.
— На лодке надежнее, — посоветовал он.
Он взялся сам провести лодку через залив. В нее погрузили канистры с бензином, блок питания для радиостанции. Стояла безветренная погода. Море было спокойно. Офицер с двумя бойцами отправился в путь.
По нашему расчету, они должны были переплыть на противоположный берег за два часа. Но вот неожиданно подул свежий ветер и начал сносить лодку в сторону противника. Красноармейцы вовсю налегали на весла, офицер подгребал с левого борта, компенсируя снос, временами вычерпывал из лодки воду. А их все дальше относило к вражеским позициям. Генерал И. М. Белов, до этого молча наблюдавший в бинокль за переправой, сердито бросил мне:
— Послал людей на верную гибель.
Помочь им мы ничем не могли. С замиранием сердца следил я за лодкой в стереотрубу. Вокруг нее вдруг вздыбились султаны взрывов. Значит, она все-таки приближается к своим, иначе бы немцы не стали стрелять по ней из орудия. А если накроют? Ведь достаточно попасть одному снаряду...
Опустился на землю, закурил. Проходят десять — пятнадцать томительных минут, и вдруг послышался возглас метеоролога Ф. И. Богомолова, сменившего меня у стереотрубы:
— Высаживаются!
У всех находившихся на берегу вырвался вздох облегчения. Но нам еще неизвестно, все ли целы в лодке. Рацию [271] держим на приеме, периодически посылаем вызовы Льву Корнилову. Проходит еще часа три, и он отзывается:
— «Рубин», я — «Байкал». Груз прибыл.
Генерал И. М. Белов приказал немедленно представить лейтенанта И. К. Бордашева и его бойцов к награждению медалями «За отвагу».
Авианаводчик на косе Фрише-Нерунг работал с очень высокой нагрузкой. Генерал Белов распорядился послать капитану Громову резервную радиостанцию, установленную в автомашине. По телефону я доложил о полученном приказании генералу И. И. Птицыну. С радиостанцией он направил старшину И. Ф. Козлова, который до этого работал с главным авианаводчиком 1-й воздушной майором И. Д. Капустиным и теперь находился в районе Кенигсберга.
В пути Козлов пристроился к большой автоколонне и вместе с ней попал под сильную бомбежку. Все бросились в кюветы, прижались к земле. Бомба разорвалась в нескольких метрах от машины. Ее перевернуло взрывной волной, экипаж засыпало землей. Первым пришел в себя шофер ефрейтор Пыженко. Он откопал Козлова. С помощью пехотинцев авиаторы поставили автомобиль на колеса.
Экипаж радиостанции переправился на косу на барже и к вечеру 7 мая прибыл в распоряжение Громова. Но работать радистам уже не пришлось. Козлов и Пыженко стали очевидцами последнего акта событий на косе Фришес-Нерунг. Они видели, как наши парламентеры несли к немцам ультиматум с требованием капитуляции, как немцы толпами выходили из траншей и дотов, сваливали в кучу оружие.
Военные действия на косе Фришес-Нерунг закончились 8 мая 1945 года, а на рассвете 9 мая загрохотали сотни орудий, раздалась стрельба тысяч пулеметов и винтовок, автоматов и пистолетов. Это герои-фронтовики салютовали исторической победе советского народа над гитлеровской Германией, победоносному завершению Великой Отечественной войны.
Офицеры нашего КП тоже разрядили в воздух по обойме патронов. Потом генерал И. М. Белов приказал свернуть наш последний вспомогательный пункт управления. [272] Аккуратно были сложены карты целей, схемы связей, таблицы позывных и паролей. На своей рабочей карте я записал: «Последняя боевая радиосвязь с самолетами состоялась 8 мая 1945 г. в 18 часов 59 минут. Позывной ведущего «Пламя-102». Конец войне. Ура!»
Нам приказали оставаться на ВПУ до особого распоряжения. На косе продолжалось разоружение немецких войск и прием пленных. Командование не исключало возможности возобновления сопротивления со стороны отдельных группировок фашистов. К тому же на море еще ходили не поднявшие белых флагов вражеские военные корабли.
На аэродромах продолжали дежурить звенья штурмовиков и истребителей, готовые по первому сигналу взлететь и вступить в бой. Расчет КП снова развернул свои карты, положил на столы таблицы и позывные, двое суток нес последнюю боевую вахту.
Не смогли офицеры оперативной группы присутствовать и на торжественном банкете, который устроило 10 мая командование армии в честь Победы. Как он проходил, я узнал от товарищей.
На банкет прибыли все командиры соединений и отдельных авиационных частей, их заместители по политической части, офицеры армейского штаба и тыла, представители командования 3-го Белорусского фронта, заслуженные связисты армейского полка. Наши девушки принарядились: красивые платья, туфельки на высоких каблучках.
Первый тост генерал Т. Т. Хрюкин провозгласил за Государственный Комитет Обороны во главе с Маршалом Советского Союза И. В. Сталиным, за славную ленинскую партию, за великий советский народ-победитель. Напомнив, что за годы войны Родина 19 раз салютовала авиаторам 1-й воздушной армии, командующий горячо поздравил с победой летчиков и штурманов, инженерно-технический состав, офицеров штабов и тыла, связистов.
— Во всех проведенных армией операциях, — продолжал Тимофей Тимофеевич, — связь у нас работала хорошо, никогда нас не подводила. Честь и слава труженикам-связистам!
Закончив речь, он подошел к И. И. Птицыну, обнял и в его лице сердечно поблагодарил всех связистов армии за их боевую работу. [273]
Торжественный вечер завершился большим концертом художественной самодеятельности полка связи, на котором была исполнена сочиненная в полку незамысловатая, но дорогая нам песня:
Стальные сети проводовВойна в Европе закончилась. На Дальнем Востоке и Тихом океане она еще полыхала. Японские милитаристы держали у наших рубежей ударную и самую многочисленную силу своих войск — Квантунскую армию. В этой обстановке Советский Союз не мог считать гарантированной свою безопасность. Верный союзническому долгу, после разгрома гитлеровской Германии он начал перебрасывать на восток боевые соединения с запада. Из состава 1-й воздушной убыли многие авиасоединения, батальон связи РГК капитана Сметанкина и 37-я кабельно-шестовая рота капитана Феня. На Дальний Восток перевели от нас также многих генералов и офицеров.
— Настала пора и нам с тобой расставаться, — сказал однажды генерал Илья Иванович Птицын. — Отзывают меня в Москву...
Тяжелое то было расставание. Столько лет я прослужил под началом Ильи Ивановича, вместе с ним прошел войну от ее первого и до последнего дня, пережил столько горестей и радостей... Уезжал мудрый начальник и душевный друг, заботливый учитель, вырастивший целую плеяду руководящих кадров авиационной связи — генералов Д. Н. Морозова и Н. Д. Игнатова, полковников Д. Г. Денисенко, Е. К. Чувашина, Л. М. Парнаса, К. Ф. Прокофьева, В. Е. Дудашвили и многих других. Около двадцати его подчиненных впоследствии стали начальниками связи и службы ЗОС авиации военных округов.
В 1-й воздушной Илью Ивановича сменил я. А он был назначен начальником связи ВВС главного командования советских войск на Дальнем Востоке.
В Подольске, в Центральном архиве Министерства обороны СССР, бережно хранятся боевые документы периода Великой Отечественной войны. Я широко ими пользовался [274] при работе над книгой. Тщательно пронумерованные, заботливо подшитые в объемистые папки, уже пожелтевшие от времени, как много они восстановили в памяти. Отчеты и сводки, доклады и донесения скрупулезно, по этапам зафиксировали историю развития связи в Военно-Воздушных Силах, всю ту титаническую работу, которую выполнили в жарких сражениях с врагом связисты с голубыми петлицами.
Приведу лишь некоторые данные.
За последний год войны среднесуточный обмен корреспонденцией на узле связи 1-й воздушной армии составляя: от 3 до 4,3 тысячи телеграмм общим объемом до 150 тысяч слов-групп, 8,3 часа прямых телеграфных переговоров, от 240 до 420 радиограмм общим объемом 15 тысяч групп; 1 час 32 минуты переговоров по радио, 200 телеграмм, переданных по радио буквопечатанием; 1,5 часа переговоров по РСТ-1. Налет самолетов связи за день доходил до 60 часов, чем обеспечивалась доставка адресатам до 2 тысяч пакетов. Телефонная станция дальней связи производила в сутки до 1000 соединений абонентов.
Приведенные цифры свидетельствуют, что в обмене информацией приоритет принадлежал проводным средствам. На долю радио приходилось не более 8–9 процентов нагрузки. И это, как убеждал опыт войны, являлось закономерным. Радиосвязь в авиации включалась в работу главным образом тогда, когда на тех или иных направлениях выходили из строя проводные линии или когда они отсутствовали совсем. Во время же подготовки операции, на исходном положении пользоваться радио вообще запрещалось. Зато оно было безраздельным владыкой при управлении авиагруппами над полем боя, при наведении самолетов на цели, при их перенацеливании. Тут уж все другие средства были бессильны.
За период войны наши воины оборудовали 50 армейских узлов проводной связи и 50 радиоцентров, восстановили, построили и проложили свыше 40 тысяч километров постоянных проводных, более 10 тысяч километров кабельных и тестовых линий.
Говорят, что все познается в сравнении. Не могу удержаться от сравнений и я. А они просто поражают воображение.
В июле 1941 года под Могилевом штаб ВВС Западного фронта располагал проводной телеграфной связью протяженностью [275] около 1000 проводо-километров (без учета проводов к ВВС Красной Армии). ВЧ у нас тогда не было. Тыл самостоятельной связи не имел и пользовался общештабной. Радиоузел работал по трем радиотелеграфным сетям. Их обслуживали две радиостанции и четыре приемника. Бортовые рации имели только бомбардировщики. У нас был всего один узел связи — ни запасного, ни вспомогательного...
В 1945 году в Бартенштайне общая протяженность нашего проводного хозяйства составляла 6700 проводо-километров, в том числе около 700 километров подземного кабеля. Командующий, штаб и тыл вели круглосуточно телефонные переговоры со всеми подчиненными соединениями и частями, с ВПУ при наземных армиях. В армейском штабе и у всех авиапредставителей имелась правительственная ВЧ-связь. Радиоузел обслуживал 24 сети, среди них пять воздушных, буквопечатание осуществлялось по трем радионаправлениям, широко применялись микрофонные радиосети командования, на узле действовало 12 передатчиков большой и средней мощности, 29 приемников. В войсках армии постоянно работало более 150 радиостанций. Непрерывный обзор воздушного пространства вели четыре установки РУС-2. Штаб располагал основным, запасным и вспомогательными узлами связи. Они были на всех ВПУ при наземных общевойсковых объединениях. У нас было две эскадрильи связи, по 12–15 самолетов в каждой, с которыми тесно взаимодействовали полевые почтовые станции. За два последних года войны они отправили и приняли 90 тонн почтовой корреспонденции, тысячи ценных писем и денежных переводов, около десяти тысяч посылок.
Бурному росту технической оснащенности соответствовал и рост наших сил. В 1945 году армейскую связь обслуживали полк, батальон РГК, рота связи тыла, отдельная радиорота наведения ВНОС, телеграфно-строительная и кабельно-шестовая роты, армейские мастерские связи, полевая почтовая станция и две эскадрильи связи. В июле 1941 года ничего этого у нас не было...
После войны прошло более трех десятилетий. По-разному сложились судьбы связистов 1-й воздушной. Большинство теперь заняты мирным трудом. Многие ушли на [276] пенсию. Некоторые товарищи еще продолжают служить в Вооруженных Силах. Но фронтовая дружба крепка и поныне. Мы постоянно переписываемся друг с другом, изредка встречаемся. Одна из таких встреч состоялась в части, созданной во время войны в составе нашей армии. На нее съехалось более ста ветеранов. Торжественно и радостно приняли нас молодые защитники Отечества. Они рассказали фронтовикам о своей службе и учебе, показали свою боевую технику, продемонстрировали работу на ней.
— В надежные, умелые руки передали мы военно-воздушную связь, — с удовлетворением сказал подполковник в отставке А. М. Егорычев, наблюдая ювелирные действия экипажа мощной радиостанции.
Фронтовики выступили с воспоминаниями о войне, заложили на территории части парк Ветеранов — символ преемственности боевых традиций авиационных связистов. Майор в отставке Г. И. Гитель привез из Подмосковья три елочки и посадил их при входе в штаб.
— Они выросли на земле, обильно политой кровью защитников столицы, — говорил он помогавшим ему офицерам, — берегите их. Пусть они всегда напоминают вам о самоотверженности ваших старших товарищей по оружию, участников Великой Отечественной войны.
Проходит год за годом. Растет парк, растут наши елочки. И растет, крепнет дружба ветеранов с молодыми воинами-связистами. Верные воинскому долгу, наши преемники неустанно повышают свою боевую выучку, они ежеминутно готовы выступить на защиту священных рубежей Советской Родины.