В цитадели прусского милитаризма
Схема развертывания авиационной связи на втором этапе Восточно-Прусской операции получилась у меня неказистой. Какой из меня чертежник? И никому не поручишь выполнить схему получше, покрасивее. Запрещено. Перед прошлым наступлением Илья Иванович за нарушение этого запрета получил от командующего крепкий нагоняй. Разрабатывать документы развертывания связи в планируемой операции имел право только начальник отдела: все готовилось в глубокой тайне.
До вчерашнего дня я тоже знал лишь о намечаемой передислокации авиасоединений. Планом занимался лично генерал Птицын. Но, успев только прикинуть организацию связи на исходном положении, он вдруг серьезно заболел и был отправлен в госпиталь. Исполнять обязанности начальника связи армии командующий поручил мне.
— Но учти, что будешь находиться у меня на КП, — сказал генерал Хрюкин. — За связь там головой отвечаешь.
Работа над схемами заняла почти сутки. Беспокоила меня, конечно, не аккуратность их исполнения. Требовалось точно, реально рассчитать силы и средства, все возможности проводных средств и радио. Генерал Т. Т. Хрюкин, ставя задачу, указал, что на исходном положении будет управлять авиацией со своего КП, а по мере развития успеха — через ВПУ при наземных армиях. Не в пример прошлым операциям, в этой нам надлежало развернуть восемь таких пунктов, причем пять из них — в ходе наступления. Нужно было также обеспечить надежной связью КП трех авиадивизий в танковых корпусах. В наземные войска направлялось 3 установки буквопечатания по радио, 25 радиостанций большой и средней [238] мощности, 3 радиолокатора. Для обслуживания связи взаимодействия потребовалось более 250 человек. К работе на переднем крае мы еще никогда не привлекали такое большое количество сил и средств.
Трудности заключались не только в этом. У нас по-прежнему не было корпусного звена управления. Все дивизии и отдельные полки замыкались непосредственно на армию. А это — 1350 боевых самолетов! Кроме того, связь требовалась с 6 районами авиационного базирования, в состав которых входил 41 батальон аэродромного обслуживания. Следовало позаботиться и о непрерывности работы с 3-й воздушной, соединения которой поддерживали наступление нашего фронта. С ее штабом была установлена телеграфная связь по Бодо.
С майором М. В. Уборцевым, исполнявшим обязанности командира полка связи, мы составили детальный расчет сил и средств. Как они возросли!
К началу 1945 года мы располагали отлично подготовленными кадрами. 87 процентов телеграфистов армии являлись классными специалистами, а половина из них имела 1-й и 2-й класс. Классность была присвоена 81 проценту радистов, из которых 45 процентов были аттестованы по высшим разрядам. Уровень квалификации личного состава в полку связи был еще выше. Здесь 95 процентов телеграфистов и 50 процентов радистов имели 1-й и 2-й класс.
Все самолеты, кроме легких ночных бомбардировщиков, имели теперь бортовые рации. Имущества связи у нас было даже больше, чем предусматривалось табелями. За последнее время оно значительно пополнилось как из источников централизованного снабжения, так и за счет захваченных трофеев. И все-таки при составлении расчета пришлось пойти на риск, остаться почти без всякого резерва технических средств.
— На технику не поскупились, — заявил Т. Т. Хрюкин, рассматривая план связи. — Верно сделали. Командующий фронтом считает, что в условиях сильно укрепленной обороны и наличия у противника большого количества танков нашей авиации в этом наступлении будет принадлежать чрезвычайно ответственная роль. Надеюсь, связисты не подведут.
Утвердив план, он поинтересовался:
— Как наши ложные? [239]
— Действуют, — доложил я. — Действуют, как взаправдашние.
С 1 января мы демонстрировали на левом крыле фронта прикрытие «сосредоточивающихся» войск. Там создали сети ложных аэродромов, установив на них 100 макетов штурмовиков и 60 макетов истребителей. С этих аэродромов велись обычные радиопередачи. Дезинформацией противника по радио руководил майор В. М. Александров, уже имевший в этом деле опыт. Все остальные радиосети армии хранили молчание. Радиостанции всех штабов были опечатаны шифровальными отделами. У начальников связи создалось трудное положение. На операцию вводились новые радио данные: менялись волны, позывные, пароли. Требовалось перестроить радиостанции, проверить прохождение связи, отрегулировать направленные антенны станций буквопечатания. И я попросил у командующего разрешения дать нам два часа, чтобы выполнить эти работы.
— Ни одной минуты! — строго сказал генерал Хрюкин. — Радиосвязь задействуем только с началом артподготовки. Она будет продолжаться более часа. Если все хорошо продумаете, этого времени вам хватит.
— Вот так, сказано — как отрезано, — произнес генерал И. М. Белов, когда мы с ним вышли от командующего. — Наладьте всесторонний контроль на местах и еще раз проверьте надежность связи штаба с войсками.
В ней-то я был полностью уверен. Штаб воздушной армии располагался в центре боевых порядков соединений. Со всеми дивизиями, отдельными полками и районами авиабазирования имелась прямая телеграфная и телефонная связь. Корреспондентов из радиосетей можно было перевести и в радионаправления.
Дня за два до наступления мы собрали на совещание начальников связи соединений и отдельных частей, детально обсудили план предстоящих действий. Одновременно командующий армией провел сборы авиапредставителей и авианаводчиков. Офицеры изучили наземную обстановку на своих участках фронта, кодированные карты целей, организацию связи на поле боя, радиоданные и другие вопросы. Майор И. Д. Капустин продемонстрировал свой опыт. Для этого специально поднимали в воздух группу штурмовиков.
Генерал Т. Т. Хрюкин считал, что одним из надежных [240] способов обеспечения четкого взаимодействия авиации с наземными войсками является хорошее знание авиаторами переднего края противника. Всех ведущих групп и авианаводчиков, командиров полков и эскадрилий штурмовой авиации он направил на передовые позиции главного направления. Вместе с ними побывали там и связисты.
Шагая по траншеям и осматривая из окопов передний край обороны немцев, мы чувствовали себя явно не в своей тарелке. Над головами противно шелестели мины, бередили душу пролетавшие снаряды, с жутким посвистом проносились пули. То там, то тут вздыбливали землю взрывы. И мы невольно кланялись каждой пуле, каждому снаряду и мине. А вот пехотинцы не обращали на все это никакого внимания, спокойно занимались своими делами. Сила привычки... А ведь в нашей группе авиаторов были и прославленные асы, десятки раз бесстрашно смотревшие в лицо смерти в жестоких воздушных боях.
При посещении переднего края каждый из нас имел определенную задачу. Летчики и наводчики через оптические приборы изучали ближние цели, конфигурацию наших и вражеских окопов, профиль местности. Связисты больше всего интересовались оборудованием у пехотинцев командных и наблюдательных пунктов, средствами связи, чтобы научить авианаводчиков при необходимости использовать и их.
На КП стрелковой дивизии одна телефонистка обслуживала сразу несколько телефонных аппаратов. «И как только она управляется?» — подумал я и тут услышал ее сердитый голос:
— Говорила же тебе, звони мне отрывисто, тогда буду знать, что это ты, твою трубку и возьму.
Так вот в чем секрет этой юной «многостаночницы»! Она определила для каждого своего абонента различные вызовы: Один звонит отрывисто и часто, другой — долго, третий чередует продолжительные и короткие сигналы. Это ей позволяло безошибочно снимать трубку того или иного аппарата.
На КП стрелкового полка мы познакомились еще с одним новаторством. Телефоны стояли в тумбочке, их трубки были укреплены на держателях, закрепленных над каждым аппаратом. Держатели имели патроны с неоновыми [241] лампочками, которые загорались одновременно со звонком. Телефонист сразу определял, кто из корреспондентов его вызывает.
Это нам понравилось, и мы не замедлили использовать рационализацию пехотных связистов. Одну из телефонных тумбочек установили на КП командующего, другую — в оперативном отделе штаба. Там обычно было по 5–6 аппаратов.
На командном пункте 5-й армии, куда авиаторы вернулись под вечер, меня ожидал приятный сюрприз. Возле добротного блиндажа собралась небольшая группа солдат. Широкоплечий офицер в наброшенной поверх шинели плащ-накидке что-то увлеченно рассказывал им, усиленно жестикулируя. Жесты мне показались уж очень знакомыми. Когда рассказчик повернулся в мою сторону, я радостно воскликнул:
— Саша, ты ли это?
Да, это был он, Александр Макиевский, мой однополчанин по срочной службе в 81-й стрелковой дивизии.
— Женька?! Как ты сюда попал? — Он буквально забросал меня вопросами. — Почему я тебя не видел в нашей армии до сих пор? Я начальник штаба полка связи. Где ты и кто ты? Хочешь, зачислю к нам в полк? А почему ты рядовой? Что натворил? И надо же, а...
Пришлось объяснять, что ничего не натворил, что служу в 1-й воздушной армии заместителем начальника связи, а солдатские погоны и все, что на мне, — камуфляж: всех авиаторов перед «экскурсией» на передовую переодевают по-пехотному, с солдатскими или сержантскими погонами.
Радостным и волнующим был и для меня, и для Макиевского этот вечер. Ведь не виделись 10 лет! А сколько событий произошло в жизни каждого за это время!..
Оперативные группы прибыли на пункты управления вечером 12 января. КП армии располагался под городом Шталуппенин, в полутора километрах от переднего края. Я сразу занялся организацией и проверкой проводного хозяйства. Все действовало нормально. Часа в два ночи на КП приехал генерал Т. Т. Хрюкин. То ли это была случайность, то ли прибывшее командование не строго соблюдало светомаскировку, но в это самое время два немецких [242] самолета отбомбились как раз по месту нашего расположения. Часть проводов вышла из строя. Сращивать их пришлось на ощупь: пользоваться фонарями запрещалось. Чуть где вспыхнет огонек — сразу раздается грозная команда: «Гаси свет, стрелять буду!»
Время приближалось к началу артподготовки. Командующему требовалось срочно переговорить с начальником штаба армии и командирами соединений. А телефоны все молчали и молчали. Тороплю людей, вместе с линейными надсмотрщиками бегаю по линиям. Наконец одну из них, к штабу армии, наладили. Хрюкин вызвал к аппарату генерала Белова. Волнуется командующий: с Балтики наполз густой туман и начало артподготовки отсрочили.
— Синоптики доложили, что улучшение погоды ожидается лишь к полудню, — сообщил Белов.
— Придется действовать мелкими группами, — в задумчивости произнес командующий.
Такой вариант предусматривался, и операторы занялись соответствующей корректировкой плана использования авиации.
Наконец громоподобно заговорил «бог войны» — началась мощная артиллерийская подготовка. Под ее аккомпанемент вышли в эфир тысячи радиостанций, проверяя свою готовность к обеспечению управления войсками. Лейтенант К. Е. Ермолин поочередно вступил в радиосвязь с нашими ВПУ, КП 303-й истребительной авиадивизии, штабами армии и авиасоединений. Командующий, наблюдая работу офицера, сказал мне:
— А вы боялись, что не хватит времени на проверку. И до чего же вы, связисты, любите поплакаться...
Не успел он закончить фразу, как на волне управления штурмовиками мы услышали работу нескольких неизвестных станций. Женский голос скороговоркой передавал: «Бакланы», я — «Чайка центральная», принимайте радиограмму...» — и далее последовал набор слов вперемежку с цифрами. «Бакланы» подтвердили прием.
Генерал Хрюкин буквально просверлил меня гневным взглядом:
— Прекратить безобразие! Кто им разрешил на волне авиации работать?
Я схватил микрофон, вызвал сразу и «Бакланов», и «Чайку центральную», потребовал: [243]
— Я — «Рубин», немедленно освободите мою волну, не мешайте мне работать!
— Миленький «Рубинчик», — тут же кокетливо ответила «Чайка», — мы вам мешать не будем. Как только ваши придут, мы немедленно освободим дорожку. На нашей сейчас работать нельзя, она забита. Не беспокойтесь, уйдем.
Свое слово «Чайка» сдержала: как только в эфире появились штурмовики, освободила волну. Когда же в нашей работе возникали паузы, она тут же вступала в связь со своими «Бакланами».
— Узнайте, — распорядился Хрюкин, — что это за птица такая...
«Чайкой центральной» оказался позывной артиллерии резерва Верховного Главнокомандования. На радиостанции работала сержант Александра Чайковская. Генерал Хрюкин вскоре с нею встретился в блиндаже командира артиллерийской дивизии, который находился в 300 метрах от нас, и похвалил девушку за находчивость.
Первые удары штурмовые авиасоединения наносили по заранее намеченным, плановым целям, действуя по указаниям авиапредставителей. Ведущие групп входили в связь с ВПУ, на направлении которого они действовали. Связью на них руководили майор Звягинцев, капитаны Шварцман, Евстигнеев и Левитин. Наведение самолетов осуществляли подполковник Задорожный, майоры Капустин, Кузин и Демин, капитаны Шугай, Богун, Рогозин и Рутковский.
Все эти люди прекрасно знали свое дело, так что связь и управление самолетами на поле боя находились в верных и твердых руках. Поэтому внезапный вызов «Рубина» «Байкалом-101» удивил командующего.
— Кто это? — спросил он.
— Командир триста одиннадцатой штурмовой, — ответил я.
Пара «илов», прижимаясь к земле чуть ли не на уровне нашего НП, прошла в нескольких десятках метров. Хрюкин буквально вырвал из рук радиста микрофон, приказал:
— «Байкал-сто один», я — «Рубин». Сейчас же обратно!
Крепко досталось комдиву за этот самовольный вылет. Командующий еще накануне строжайше запретил командирам [244] соединений участвовать в боевых вылетах в первый день операции.
Генерал Хрюкин нетерпимо относился к малейшим отступлениям от его распоряжений. В тот день он еще и нервничал: метеоусловия не позволяли применить авиацию массированно, наземные войска продвинулись лишь на полтора-два километра. Погоду можно было прогнозировать только с побережья. К нам она шла именно оттуда. Для разведки погоды на вражеской территории посылались специальные самолеты, но они, вполне естественно, не имели возможности собрать все данные, необходимые для составления сводки на сколько-нибудь продолжительный период. В этих условиях заметную помощь оказывал радиовзвод, занимавшийся перехватом вражеских метеоданных. За три дня он принял 60 немецких сообщений о фактическом состоянии погоды в интересовавших нас районах Восточной Пруссии.
Армейские работники метеорологической службы за последнее время настолько привыкли к регулярному получению от радиоперехватчиков сведений о погоде, что подчас не стеснялись винить именно их в неточности своих прогнозов. Так произошло и на этот раз. Вызванный командующим офицер метеослужбы капитан Ф. И. Богомолов доложил, что радисты, мол, не дают данных о погоде на территории противника, а без этого никак не определить, когда она улучшится.
— Почему нет сводок? — раздраженно спросил Хрюкин у меня.
— Молчат немцы, товарищ командующий. Наши все время находятся на приеме. Возможно, у фрицев рация уничтожена.
— Немедленно разберитесь и наведите порядок...
Оригинальную я получил задачку. Разобраться и навести порядок у немцев, так, что ли? Пошел к дежурному по радиоперехватам немецких метеосводок сержанту Семену Цирину.
— Ну как, молчат? — спрашиваю.
— Молчат.
— До зарезу нужны нам их сводки.
— Не затребуешь, — улыбается сержант. — Вот если бы подчинить вам ихнего начальника связи, тогда другое дело. [245]
— Не балагурь, Сеня, — прервал я сержанта. — Не до того сейчас.
Немцы по-прежнему в эфир не выходили. Со стороны моря полз и полз туман...
На третий день операции пехота все-таки прогрызла вражескую оборону. Командующий фронтом генерал армии И. Д. Черняховский ввел в действие эшелон развития успеха. К вечеру 16 января он вместе с членом Военного совета фронта генерал-лейтенантом В. Е. Макаровым побывал на нашем НП. Пока Черняховский и Макаров рассматривали карту воздушной обстановки, генерал Хрюкин на листке, вырванном из блокнота, размашисто написал: «Всем летчикам, техникам, начальникам РАБ, БАО, всем тыловым работникам. Поздравляем вас, боевые товарищи, с прорывом всей тактической глубины и с вторжением в жизненно важные районы Восточной Пруссии. Войска фронта героически штурмуют важные центры немецкой берлоги, беспощадно громят врага. Вы, славные соколы, своей героической боевой работой выполняете великое дело во славу нашей Родины. С ожесточением бейте отходящего противника, его танки, автомашины, артиллерию... Вперед, на окончательный разгром врага! Черняховский, Макаров, Хрюкин».
Генерал Макаров, прочитав написанное командармом, сказал:
— Правильно.
— А не рано ли поздравлять с прорывом всей тактической глубины? — усомнился И. Д. Черняховский. — Здесь глубина не имеет предела. Нам придется ее рвать до самого Кенигсберга.
— В самый раз, товарищ командующий, — убежденно ответил Хрюкин. — Поздравление поднимет у авиаторов дух.
Командующий фронтом еще раз пробежал глазами по тексту, после слова «артиллерию» вставил слова: «не давайте ему закрепляться на последующих рубежах»{13} и подписал документ.
— Передать по телеграфу, — приказал мне Хрюкин.
В Шталлуппенине произошло у нас ЧП. Наш наблюдательный пункт размещался на чердаке единственного в [246] городе четырехэтажного здания, которое, собственно, представляло собой лишь кирпичную коробку. В подвале было небольшое бомбоубежище. С чердака в него вела небольшая лестница и... гладкий деревянный шест. Он меня заинтересовал еще в первый день приезда на НП, когда я проверял готовность связи.
— Для чего шест-то? — спросил я у закреплявшего его сапера.
— Так ведь, товарищ майор, ежели немец начнет лупить сюда из орудий или минометов, по шесту в убежище очень способно. Раз — и там!
Словно в воду глядел солдат. Только вот шест пригодился не из-за немецкого налета. В операции участвовали бомбардировщики 3-й воздушной армии. Когда настало время их подхода к переднему краю, генералы И. Д. Черняховский и Т. Т. Хрюкин уже находились на НП. Я стоял на лестнице, ведущей на чердак. Из репродуктора раздались слова: «Рубин», я — «Табун-один-двадцать семь», идем работать по цели сто восемьдесят пять. Разрешите работать по цели сто восемьдесят пять».
Хрюкин взял у меня микрофон и передал в эфир:
— «Табун-один-двадцать семь», я — «Рубин», вижу вас. Работать по цели сто восемьдесят пять разрешаю. — И он обратился к Черняховскому: — Смотрите, товарищ командующий, бомбардировщики ложатся на боевой курс, сейчас увидим их работу.
Но что это? Третья девятка уже сбрасывает бомбы. Судя по траектории, они лягут прямо возле нашего НП, а то и угодят как раз в него! И тут наше полуразрушенное здание содрогнулось от близких разрывов. Хрюкин бросил мне в руки микрофон.
— Прикажите немедленно прекратить бомбометание! — крикнул он, а сам увлек Черняховского к «пожарному шесту». Они спустились в убежище. Пригодилась-таки солдатская смекалка!
У меня из ушей пошла кровь, я перестал слышать. Капитан С. Г. Карауш, командир батальона полка связи, заткнул мне уши ватой, туго перевязал бинтом голову. По жестам радиста я понял: кабели к радиостанциям повреждены, связи нет.
Карауш побежал к радиостанциям узнать, целы ли они, и распорядиться о немедленном восстановлении поврежденных линий. Радиостанции, к счастью, не пострадали, [247] они находились в добротных укрытиях. Линейные надсмотрщики Талахадзе и Любимов за несколько минут исправили кабели. Когда генералы Черняховский и Хрюкин поднялись на НП, радиостанции были готовы к продолжению работы.
Память о бомбежке нас коллегами из 3-й воздушной осталась у меня на всю жизнь. Восстановить полностью слух так и не удалось.
Расследование этого чрезвычайного происшествия показало, что виновными в нем были вооруженцы, обслуживавшие ведущий самолет третьей девятки. Когда штурман при подходе к цели открыл бомболюки, одна бомба самопроизвольно сорвалась с замка. Увидав, что от машины ведущего отделилась бомба, ведомые, как и положено, тоже начали бомбометание. Штурман девятки, сразу поняв сложившуюся ситуацию, приказал прекратить преждевременный сброс бомб.
С вводом в прорыв подвижных соединений управление штурмовиками перешло в руки авиапредставителей, находившихся в танковых бригадах.
Птицын все еще был в госпитале. Как нам его не хватало, его знаний, опыта, наконец, авторитета! Связистам, особенно офицерам, в эти дни пришлось нести двойную нагрузку, требовалось исключительно надежно обеспечивать управление авиацией, активизировавшей свои боевые действия, и спешно готовиться к дальнейшему наращиванию проводных линий, к развертыванию узлов связи на завоеванной территории.
Интересы взаимодействия авиации с наступавшими стрелковыми и танковыми соединениями обязывали постоянно уточнять цели в районе боев. Командующий даже приказал, чтобы авиагруппы, которые по каким-либо причинам не могли войти в связь со своими наводчиками, действовали по запасным целям, находившимся на 15–20 километров в глубине вражеской обороны.
И надо отдать должное офицерам наведения и обслуживавшим их радиостанции связистам — в этих чрезвычайно сложных условиях, когда на КП наземных армий не знали точно, где находятся наши, а где вражеские войска, они неизменно обеспечивали летчикам нанесение точных ударов по противнику. [248]
В Восточной Пруссии перенацеливание самолетов, я бы сказал, достигло апогея. Более того, широко распространилось взаимодействие между авианаводчиками, утвердилась практика передачи ими друг другу групп самолетов в зависимости от конкретного развития боя. Примеров можно привести много. Остановлюсь лишь на одном, наиболее характерном.
Три группы штурмовиков, которыми командовали Коломоец, Путилин и Кастрин, шли на обработку целей в районе населенного пункта Айменишкен. Ими руководил авиапредставитель с позывным «Алтай-1». Но вот появились более важные цели, их требовалось уничтожить в первую очередь. «Алтай-1» немедленно передал управление всеми тремя авиагруппами наводчику «Алтай-2». По его командам авиаторы уничтожили 6 артиллерийских и 3 зенитных батареи врага, взорвали склад боеприпасов, истребив при этом более двухсот фашистов.
На обратном пути капитан Коломоец обнаружил около 10 немецких танков, двигавшихся к фронту. «Алтай-1», приняв его сообщение, направил на танки подходившую к переднему краю группу самолетов Ил-2. Танковое подкрепление немцев не дошло до района боя. От него остались лишь груды искореженного металла. Кстати, благодаря попутным разведданным капитана Коломойца на другой день авианаводчик «Закат-2» направил штурмовые группы на вражескую танковую колонну из 40 машин, и наши летчики ее основательно потрепали, одновременно разбив и две немецкие зенитные батареи.
Как и во всех предыдущих боях, в Восточной Пруссии особенно мастерски действовал главный наводчик 1-й воздушной майор И. Д. Капустин. Впоследствии стало известно, что за его радиостанцией специально охотились немецкие истребители.
В работу авиапредставителей и наводчиков нередко приходилось вмешиваться и самому командующему, оказывать им оперативную помощь. Однажды авиапредставитель, находящийся при 28-й армии, попросил соседа, представителя авиации в 5-й армии, срочно перенацелить на его участок 2–3 группы штурмовиков — противник предпринял сильную контратаку. Сосед ответил: «Штурмовики заняты по плану. Перенацелить к вам не могу».
Весь этот разговор слышал генерал Т. Т. Хрюкин. Он сообщил в 28-ю армию: [249]
— Направляю две группы. Наводите.
Минут через пятнадцать над нашим НП пронеслись «илы» из резерва командующего. Авианаводчик, войдя в связь с ведущими групп, передал им местонахождение подвижных целей, указал порядок проведения сосредоточенной штурмовки.
— Быстро сработали летчики, — удовлетворенно произнес командарм, — передайте, майор, им и радистам благодарность.
Вскоре генерал Т. Т. Хрюкин опять вынес личную благодарность связистам. На этот раз майор А. С. Звягинцев со своими подчиненными сумел обеспечить наведение штурмовиков с помощью... истребителей. Произошло это в боях за город Цинтен. Там подвижные части глубоко вклинились в немецкую оборону. Радиостанция наведения отстала от танков. Самостоятельно продвигаться она не могла — коридор прорыва контролировали немцы. Генерал Е. М. Николаенко решил в качестве авианаводчиков использовать самолеты 240-й истребительной авиадивизии. Организовать связь по треугольнику ВПУ — истребители — штурмовики поручили Звягинцеву. Александр Сергеевич успешно справился с этой уникальной задачей. Истребители, барражируя над городом, указывали цели подходившим группам Ил-2 пикированием и по радио. Находясь выше штурмовиков, они имели устойчивую связь с ВПУ и служили как бы ретрансляторами, обеспечивавшими передачу штурмовикам распоряжений генерала Николаенко.
В Восточной Пруссии противник неоднократно предпринимал попытки дезориентировать по радио советских авиаторов. Он держал под постоянным контролем наши воздушные радиосети управления, посылал в эфир провокационные команды. Когда, например, группа истребителей 909-го истребительного авиаполка под командованием старшего лейтенанта Шевченко прибыла в заданный район, ведущего вызвал на связь «Гранит» (позывной одной из наших радиостанций наведения) и передал: «Вы пришли не вовремя, идите обратно, не мешайте работать другим». Старший лейтенант усомнился в достоверности полученного распоряжения, запросил у «Гранита» пароль. Прошло несколько секунд, но ответа не последовало. Немцам не удалось обмануть нашего летчика, потому они и замолчали. Зато в эфир вышел настоящий «Гранит». Его [250] радист услышал немецкую передачу, и авианаводчик отдал распоряжение Шевченко: «Я — «Гранит». Приказываю выполнять поставленную задачу. Прием».
А спустя пару дней авиагруппа майора Паршина из 943-го штурмового авиаполка при подходе к линии фронта получила с ВПУ подтверждение о штурмовке заданной цели. Паршин быстро уточнил курс и повел самолеты на местечко Бранкунен. И тут женекий голос торопливо передал: «Я — «Алтай-тридцать два». Бранкунен занят нашими войсками. Бранкунен не трогать. Действовать по цели сорок восемь». Женский голое насторожил Паршина: радисток на станциях наведения штурмовиков у нас не было, и об этом все летчики звали. Поэтому ведущий группы немедленно запросил пароль и, конечно, ответа не получил. Он продолжал выполнять боевую задачу и нанес по Бранкунену штурмовой удар. А вот цель № 48, на которую его хотели навести немцы, оказалась уже занятой нашими пехотинцами.
В период Восточно-Прусской операции наша армия совершила свыше 20 000 самолето-вылетов. В отдельные часы на поле боя одновременно находилось до 300 самолетов. На армейском КП, на ВПУ и у наводчиков в полосе наступления имелось около 34 радиостанций. Кроме того, на аэродромах работало еще 50 раций разное мощности. Такое огромное количество радиосредств, действующих практически непрерывно и на одних и тех же частотах, требовало от летного состава и расчетов наземных радиостанций безупречного мастерства и строжайшего соблюдения радиодисциплины, правил радиообмена. Только благодаря этому немцам ни разу не удалось внести дезориентацию в боевую работу авиаторов.
В этих условиях безукоризненное боевое умение, бдительность и мужество повсеместно проявляли экипажи наших радиостанций и авианаводчики. Они постоянно находились в боевых порядках наступающих войск, неоднократно попадали под вражеский огонь, но связь с самолетами держали устойчиво и непрерывно. Потерь среди личного состава мы понесли немного, но вот к концу операции у нас не было ни одной радиостанции, на которой не имелось бы пулевых или осколочных отметин.
Особенно напряженная ситуация сложилась на КП 6-й гвардейской бомбардировочной авиадивизии гвардии полковника Г. А. Чучева. Во время вражеской бомбардировки [251] здесь сразу погибли два радиста и получил ранение шофер радиостанции. Был ранен и офицер-связист гвардии капитан И. П. Евстигнеев. Однако он не покинул боевой пост, продолжал держать связь с самолетами и, кроме того, заменил отправленного в госпиталь шофера. При очередном перебазировании его радиостанция оказалась как раз на пути контратаковавших вражеских танков. Вместе с Евстигнеевым находился и Чучев. Они на ходу сумели связаться со штурмовиками, пришедшими в район боя, и направили их на танки. При этом у Евстигнеева погиб последний радист. Мы срочно направили к нему из резерва новый экипаж. В районе Прейсиш-Эйлау погиб и он. Полностью вышла из строя радиостанция.
На смену павшим товарищам из полка связи отправился третий расчет с новой радиостанцией. КП дивизии не потерял боевого управления самолетами: Евстигнеев, несмотря на ранение, умело и мужественно руководил связью. Кстати, гвардии капитан Евстигнеев за период войны получил три ранения, что для офицеров-связистов было редким явлением. Отчаянный это был человек. Он всегда лез в самое пекло боя, не считался с опасностью. Ему было суждено впоследствии попасть под тот самый минометный обстрел, во время которого получил смертельное ранение командующий фронтом генерал И. Д. Черняховский. После войны Иван Петрович Евстигнеев продолжал служить в ВВС, стал генерал-майором авиации.
Управление авиацией в звене «авианаводчик — ведущий авиагруппы» всегда был тем оселком, на котором в бою проверялись эффективность, слаженность и устойчивость всей системы боевого руководства силами воздушной армии. Эта система не только многоступенчата, но и исключительно разветвлена. В обеспечении ее безукоризненной деятельности играют важную роль все виды и средства связи. Я уже упоминал, что в 1-й воздушной уделялось постоянное внимание развитию и совершенствованию буквопечатания по радио. При проведении Восточно-Прусской операция мы имели возможность широко маневрировать радиостанциями с приставками РСТ-1. Вначале они применялись на ВПУ при трех наземных армиях прорыва я развития успеха, работали по направлению. [252] По мере развития успеха в наступлении их перевели в радиосети.
Когда на ВПУ отпала необходимость в радиостанциях с приставками РСТ-1, их перебросили в те авиасоединения, где не совсем благополучно обстояли дела с проводной связью. В феврале мы сумели осуществить по радио буквопечатающую связь с 3-й воздушной армией. Всего за операцию обмен по РСТ-1 составил 12 118 радиограмм — 544 164 группы и 57 часов прямых переговоров.
В период боев в Восточной Пруссии окончательно отшлифовалась самостоятельная связь органов армейского тыла. Со штабами РАБ он имел прямые проводные линии. Эти линии и узел тыла обслуживала рота из резервного батальона ВВС Красной Армии.
При создании тыловой связи ярко раскрылся технический и организаторский талант майора В. М. Александрова, помощника начальника связи по тылу. Установив, что фронтовые специалисты редко используют сохранившиеся провода, идущие вдоль железных дорог, майор немедленно приобщил их к своему хозяйству. Он мастерски использовал высоковольтные линии электропередач, делая на их поврежденных участках вставки из полевого кабеля.
Василий Михайлович умело руководил начальниками связи РАБ. От их деятельности во многом зависело состояние связи на аэродромах и своевременная ее организация. Нужно сказать, что офицеры не горели желанием быть начальниками связи районов авиационного базирования, считая, что работа там «не боевая», поэтому кадры мы туда подбирали «волевым» порядком.
Начальниками связи РАБ в разное время работали капитаны М. А. Боровицкий, И. А. Антонов, Н. К. Корнеев, А. А. Горчаков, майоры В. И. Таратута, В. И. Мальцев, В. М. Ефремов, А. В. Костиков, В. М. Городецкий.
Все эти офицеры много потрудились, чтобы связь обеспечила бесперебойную работу органов тыла воздушной армии, роль которого беспрерывно возрастала.
Восточно-Прусская операция завершилась 1 февраля. По замыслу она должна была закончиться уничтожением тильзитско-инстербургской группировки противника и выходом наших войск на рубеж реки Дайме. Фактически же мы вышли на оборонительный обвод Кенигсберга. В течение 17 дней советские войска в трудных условиях [253] зимы с непрерывными боями прошли путь от Пилькалдена до побережья Балтийского моря.
Как и во всех предыдущих наступательных боях, авиационные связисты продвигались вперед по мере развития успеха стрелковых и подвижных соединений. Строительные подразделения всегда вовремя наращивали систему связи к новым местам дислокации командных пунктов и штабов. В этом деле наши специалисты накопили солидный опыт. Практика давно убедила, что постоянные линии целесообразно восстанавливать лишь тогда, когда степень их разрушения не превышает 45–50 процентов. В противном случае затраты труда и времени не оправдывают себя. Удобнее строить новые линии, используя материалы разрушенных.
Первый свой узел связи на территории Германии мы оборудовали 25 января в поселке Нарпгаллен, в трех километрах северо-восточнее Гумбиннена. Здесь проработали всего пять дней. В ночь на 30 января связи со всеми двенадцатью авиасоединениями, штабами фронта и ВВС Красной Армии были переведены на новый узел — в городок Вилькендорф, что восточнее Топпиау.
При строительстве проводных линий мы столкнулись с совершенно непредвиденными трудностями. На линиях местного значения немцы провода подвешивали на траверсах, имевших расстояние между изоляторами 10–15 сантиметров. У нас же оно равнялось 20–30 сантиметрам. На линиях было от пяти до восьми траверс и большое количество проводов. Наши строители старались восстанавливать только верхние провода. Если же это было невозможно, они использовали подвешенные ниже, делая временные перемычки. Тем самым нарушалось единообразие подвески проводов, серьезно усложнялось их эксплуатационное обслуживание. К тому же провода на немецких траверсах при ветре захлестывались, то там то тут вызывая замыкания.
Генерал Буров приказал очистить линии от лишних проводов, впредь на немецких восьмиштырных траверсах использовать только четыре изолятора. Это позволило увеличить расстояние между проводами до 20–30 сантиметров. Перебои в работе резко снизились.
В первой половине февраля изменились разграничительные линии между 3-м Белорусским и 1-м Прибалтийским фронтами. Наш штаб передислоцировался в Гросс-Келен, [254] а соединения оставались на прежних местах. Поэтому проводное хозяйство вытянулось «кишкой» до самого Гердауена, а оттуда веером расходилось к дивизиям. При всем желании на основной узел мы не смогли принять больше 40 процентов корреспондентов. Капитан В. Э. Жоли и лейтенант Л. М. Бейлин предложили временно создать промежуточный узел в Гердауене. Генерал И. И. Птицын, уже вернувшийся к тому времени из госпиталя, одобрил идею офицеров. Таким образом, штаб воздушной армии получил возможность вести телеграфный обмен со всеми подчиненными штабами через промежуточный узел, а с частью из них и напрямую.
От нового места базирования штаба 333-я и 37-я роты ускоренным темпом вели подвеску телефонных цепей к районам предстоящей передислокации авиасоединений. Старались, главным образом, подвешивать проволоку из цветного металла. Она гарантировала высокое качество и предельные расстояния действия телефонной связи. Цепи из цветного металла уплотняли трофейной аппаратурой ТФБ, позволявшей вести по одной паре проводов два-три переговора одновременно. Средние точки этих телефонных цепей использовались для телеграфной связи. Аппаратурой ТФБ нас одарил начальник телеграфной станции 80-й роты связи 2-го истребительного корпуса старшина П. П. Зотов. Он обнаружил ее в автомашине, брошенной немцами в лесу при отступлении от города.
Силами 333-й и 37-й рот за операцию было восстановлено и подвешено 900 километров проводов, наведено более 400 километров кабельных и шестовых линий. Помимо этого начальник связи фронта выделил нам 700 километров действующих проводов, в том числе и по подземным кабельным линиям. Вряд ли эти внушительные цифры нуждаются в комментариях. Они красноречиво говорят о мастерстве связистов-авиаторов, об их боевом энтузиазме, направленном на достижение полной победы над врагом.
За успешное наступление в Восточной Пруссии войска 3-го Белорусского фронта, в том числе и связисты, десять раз отмечались в приказах Верховного Главнокомандующего. 1-му полку связи ВВС и 203-й авиаэскадрилье связи были присвоены почетные наименования Тильзитских. [255]