Закалка
Мы, авиационные связисты, узнавали о событиях на фронтах раньше, чем сообщало о них Совинформбюро: в воздушные армии регулярно поступали авиаразведывательные сводки за весь театр военных действий. И те из нас, кому это было не запрещено, во время их приема частенько находились у аппарата Бодо. На ленте что ни день можно было прочесть все новые радостные вести. «По дороге Вертячий — Сокаревка колонна автомашин с танками в движении на Калач... Район Абганерово — скопление пехоты и танков, на окраине города наблюдается огневой бой... По дороге Клетская — Перелазовский — движение автотранспорта в два ряда...» Значит, гитлеровцы драпают!
А вскоре на крупномасштабной штабной карте начали вспыхивать новые красные флажки. И их цепочка неудержимо продвигалась на запад. Начатое 19 ноября 1942 года наступление войск Воронежского, Юго-Западного и Сталинградского фронтов развивалось успешно.
В середине января у нас состоялось партийное собрание. Обсуждался один вопрос: «Сталинградское наступление и наши задачи». С докладом выступил командующий армией. При обсуждении доклада у командиров возникла мысль — побывать у авиаторов 8-й и 17-й воздушных армий, участников сталинградского наступления, ознакомиться с опытом их боевых действий.
Генерал С. А. Худяков поддержал коммунистов. К сталинградцам направили две группы офицеров. В 8-ю воздушную, которой командовал генерал Т. Т. Хрюкин, командировали генерала А. К. Богородецкого — заместителя командующего, оператора подполковника Н. П. Соловьева, представителя тыла майора Н. В. Черняка и меня.
Накануне отлета нас вызвал к себе С. А. Худяков. [137]
Уточнив задания, он как-то иронически осмотрел каждого из нас и сказал:
— Так, товарищи, не пойдет. В таком виде представлять первую воздушную? Нет, не пойдет...
Мы недоуменно переглянулись. А Сергей Александрович продолжал:
— Переобмундироваться во все новое. И чтоб погоны надеть!
Новые знаки различия и изменения в форме одежды Красной Армии были введены 15 января 1943 года. Приказ об этом нам объявили, но ни погон, ни нового обмундирования пока не выдали. Начальник АХО, когда мы пришли к нему, озабоченно потер переносицу:
— М-да, задачка-с... Одеть-то я вас одену как с иголочки. И погоны выдам. А вот звездочек для старшего комсостава не получил. Может, маленькие приколем? А? Под Сталинградом в погонах, поди, еще никто и не разбирается...
«Сделка», понятно, не состоялась. Пришлось интенданту добывать для нас звездочки в Москве, благо она находилась рядом. Между тем начальник АХО оказался прав — ни в 8-й воздушной армии, ни на аэродромах, где нам пришлось совершать посадки по пути к Сталинграду, новой формы никто не видел.
У сталинградцев мы пробыли около месяца. С их опытом знакомились прямо в ходе боев, перенимали его, что называется, из рук в руки. Начальник связи 8-й воздушной армии подполковник А. Д. Степанян, его заместитель по радио капитан А. Ф. Прислопов подробно рассказывали о своей работе, предоставили возможность познакомиться с постановкой дела в дивизиях и полках, на ВПУ.
Вернувшись в свою армию, мы подробно доложили командованию и сослуживцам о своих впечатлениях, об опыте сталинградских коллег.
В принципе принятая в 8-й схема организации связи была подобна действовавшей и у нас. В период прорыва обороны противника генерал Т. Т. Хрюкин управлял авиацией со своего командного пункта, размещавшегося совместно с КП командующего фронтом. Для обеспечения взаимодействия с наземными войсками создавались ВПУ. Их возглавляли заместители командующего. В ходе наступления вспомогательные пункты перемещались вместе с КП поддерживаемых общевойсковых армий. Они имели [138] связь со своим штабом и передовыми аэродромами. Во всех наземных соединениях прорыва находились офицеры связи. Они информировали о воздушной обстановке, указывали цели, которые просила подавить пехота. С началом наступления все связи осуществлялись по радио. При этом широко использовались радиосигнальные таблицы и кодированные карты. Командующий воздушной армией на своем рабочем месте имел приемник и мог постоянно контролировать боевые действия истребительной авиации по прикрытию войск.
Меня, например, очень заинтересовало создание специального пункта управления в районе хутора Верхнецарицынского. Здесь пролегал так называемый воздушный мост гитлеровцев, по которому они пытались снабжать окруженные под Сталинградом войска. Благодаря этому пункту истребители 8-й армии сбили немало фашистских транспортников. Такой опыт вполне мог пригодиться и нам. Поэтому я побывал под Верхнецарицынским, постарался вникнуть во все детали наблюдения за воздухом, вызова и наведения по радио истребителей на воздушные цели.
В общем, при наступлении сталинградцы основную ставку сделали на радио. Проводная же связь использовалась явно недостаточно. Линейные подразделения не были своевременно подготовлены к прокладке проводов вслед за наступающей пехотой, мал был запас проволоки, арматуры, столбов. На освобожденной территории все столби немцы давно пустили на дрова.
— Из этого нам следует извлечь урок, — говорил я, заканчивая свой отчет о командировке. — Хотя центральные районы России не сталинградские степи, но немцы при отступлении и тут могут не оставить столбов.
— О столбах твоя забота, — перебил меня один из офицеров. — Ты нам лучше расскажи, как Сталинград-то, что от него осталось?
— А в Сталинграде нам побывать не удалось, — ответил вместо меня подполковник Соловьев. — Правда, на обратном пути пролетели над ним. Нет города, товарищи, одни руины, сплошные руины...
Наша группа находилась в 8-й воздушной как раз в то время, когда советские войска полностью завершили ликвидацию немецко-фашистской группировки, окруженной в районе Сталинграда. [139]
— Значит, никаких, так сказать, личных впечатлений, — произнес полковник И. И. Птицын.
И тут мне неожиданно вспомнилась наша посадка в Гумраке, на пути к Сталинграду. На аэродроме там и сям стояли трофейные немецкие самолеты, в основном транспортные Ю-52. Над многими из них весело вился сизоватый дымок. Генерал Богородецкий спросил у встречавшего нас офицера, что это значит.
— Это, товарищ генерал, — ответил тот, — пехотинцы приспособили неисправные машины под пункты обогрева. Установили в фюзеляжах самодельные «буржуйки», сверху дыры прорезали, вывели в них трубы — вот теперь и кочегарят...
Когда я рассказал об этом, генерал С. А. Худяков раскатисто захохотал:
— И до чего ж востер на выдумку наш боец! Подумать только — самолет в теплушку превратить. Надо же...
Группа генерала А. К. Богородецкого написала официальный доклад о своем пребывании в 8-й воздушной армии, изложила опыт действий авиаторов в крупной стратегической операции. Потом был разработан план мероприятий по внедрению этого опыта в практику войск нашей армии.
12 февраля развернулось наступление Западного фронта на брянском направлении. Наши авиасоединения поддерживали 10-ю и 16-ю общевойсковые армии. Оперативная группа разместилась в непосредственной близости к войскам, в бывшем монастыре Шамордино, северо-восточнее Козельска. На развернутом узле были телеграфная станция на 15 направлений и телефонная — на 60 номеров. Радиоузел при ВПУ мог обеспечить работу по полной схеме штаба. Со штабом армии имелась дуплексная телеграфная связь по СТ-35. Со всеми авиасоединениями, участвовавшими в операции, можно было вести переговоры и по телефону.
В ходе всего наступления, а оно продолжалось до 5 марта, исключительно надежно, с хорошей слышимостью работала радиотелефонная сеть командующего. В нее наряду со станциями соединений входили средства связи авиапредставителей. На исходном положении они располагались в 50 километрах от нашей оперативной группы. [140]
Как и в предыдущих боях, в 3–6 километрах от переднего края располагались рации оповещения и наведения самолетов. Их обслуживали экипажи радиороты ВНОС и служба земного обеспечения самолетовождения (ЗОС). Связь с самолетами на поле боя на этот раз осуществлялась на общей волне. Так лучше обеспечивалось взаимодействие родов авиации, облегчалась организация связи при ограниченном количестве средств, выделенных нами в наземные войска. Делалось это, конечно, не от хорошей жизни — не могли мы еще направить туда достаточно радиосредств. На истребителях и штурмовиках по-прежнему недоставало бортовых раций, а соотношение количества на них передатчиков и приемников составляло всего 1:4. Что касается бомбардировщиков, то они, действуя крупными группами, находились над полем боя очень короткое время, и, как правило, в те периоды, когда там не работали штурмовики. Это в определенной степени исключало возникновение неразберихи в эфире. Самостоятельную же радиоволну имели только самолеты-разведчики.
В боях на брянском направлении по опыту 8-й воздушной армии и у нас обязали ведущих групп докладывать командующему армией о выполнении заданий. К выходу приемника командующего были подключены репродукторы, расположенные в помещении операторов и разведчиков. Офицеры постоянно знали воздушную обстановку на переднем крае, своевременно готовили данные для новых боевых решений. Показательно, что из 360 авиагрупп только 11 не смогли доложить о выполнении боевых заданий.
В феврале состоялось и первое наведение по радио на цель большой группы штурмовиков. Капитану Бойко из 289-го штурмового авиаполка, ведущему группы, передали со станции наведения «Пальма-5» команду произвести еще один заход на цель, где «ожил» противник. Бойко немедленно ответил: «Действую по цели вторично. Обеспечьте меня прикрытием. Буду расходовать все снаряды». Получив приказ, истребители тут же прикрыли возвращавшихся на цель штурмовиков. Капитан и его ведомые отлично выполнили полученную в воздухе задачу. Подобные случаи управления по радио штурмовиками, находившимися над полем боя, являлись в то время исключительно редкими. Ведь все внимание авианаводчиков [141] уделялось в основном истребителям. Успешно состоявшаяся двухсторонняя связь наземной радиостанции с группой штурмовиков убедительно показала, что и штурмовой авиацией можно и нужно управлять непосредственно из боевых порядков пехоты.
На брянском направлении боевые действия день ото дня принимали все более упорный характер. Враг здесь имел хорошо подготовленную оборону. Прорвать ее на всю глубину долго не удавалось.
Тем временем гитлеровцы начали отводить войска перед центром и правым крылом фронта. Попав в районе Вязьмы и Ржева в мешок, они боялись, что и их постигнет участь армии Паулюса. 1-я воздушная получила задачу: не ослабляя ударов по оборонявшемуся на брянском направлении противнику, активно воздействовать на его отходящие силы, нанести им максимальные потери.
К концу марта наши войска продвинулись на 130–160 километров. В результате ликвидации вяземского выступа линия фронта сократилась почти на 300 километров. В отдельные дни темп продвижения доходил до 20–25 километров в сутки. Вполне естественно, что это очень усложняло работу органов и подразделений связи, тем более что фашисты, заранее готовя отход, основательно разрушали шоссейные и железные дороги, коммуникации связи. Магистральные линии они уничтожили полностью. Поэтому, как и сталинградцы, мы на первых порах были вынуждены при передислокации соединений на запад делать основную ставку на радио и подвижные средства. Перебазирующиеся дивизии выводили из радиосетей в радионаправления. Самолеты связи летали и ночью. Посадки обеспечивались подсвечиванием автомобильными фарами. Ночные полеты особенно успешно выполняли командир 203-й авиаэскадрильи майор М. Г. Киселев, командиры звеньев старшие лейтенанты Н. В. Курсаков и И. Н. Нарчук.
Понятно, что обходиться длительное время только этими средствами мы не могли. Создать надежную проводную связь требовалось во что бы то ни стало. Полковник И. И. Птицын приказал мне побывать на всех освобожденных от фашистов посадочных площадках, которые мы создавали осенью 1941 года.
— Посмотри, — говорил Илья Иванович, — может, там что и уцелело... [142]
Он оказался прав. При отступлении в начале войны свои межаэродромпые линии мы строили, как правило, параллельно переднему краю обороны. Немцы их тоже основательно попортили, но были и сохранившиеся участки, что значительно ускорило восстановление проводной связи.
Централизованное использование линейно-строительных взводов районов авиабазирования позволило довольно быстро решить задачу. К 1 апреля мы смогли обеспечить проводной связью все передислоцировавшиеся авиасоединения с их частями, а РАБ — с их батальонами аэродромного обслуживания. В общей сложности за двадцать дней было восстановлено 504 километра линий. И это в весеннее бездорожье, при частой нехватке бензина, материалов! Вместо табельных проводов приходилось сплошь и рядом подвешивать печную проволоку, жилы из расплетенных высоковольтных тросов электропередачи, а то и колючую проволоку. Ее бойцы снимали с немецких заграждений. Нетрудно представить, насколько тяжкой была эта работа. Люди рвали обмундирование, ранили руки, но настойчиво развешивали на столбах «колючку». В некоторых батальонах ее одновременно использовали и как средство ограждения аэродромов.
В конце апреля штаб 1-й воздушной переместился под Юхнов, в район деревни Дубровка. Здесь под руководством старшего лейтенанта С. Г. Головина и старшего сержанта С. И. Щебнева заранее был оборудован узел связи. На прежнем месте дислокации, в Алабино, узел временно превратили во вспомогательный. Приемный и передающий радиоцентры разместили в 3 километрах от штаба. Передачи отсюда были запрещены примерно в течение месяца. Проверка радиосвязи осуществлялась в одностороннем порядке — подчиненный штаб производил вызов, а ответ на него и оценка слышимости передавались по телеграфу. Это предпринималось для того, чтобы ввести в заблуждение радиоразведку противника и не позволить ей вскрыть перебазирование штаба. Радиоработа с соединениями имитировалась из Алабино, где мы специально оставили часть средств.
В этот период наша армия действовала по фашистским аэродромам, находившимся в Брянске, Сещи, Шаталово и в других пунктах. Летчикам было запрещено пользоваться радио вплоть до выхода на цель. Не работала [143] на передачу и радиосеть командующего, в авиасоединениях велось дежурство только на прием. Все это обеспечивало внезапность нанесения бомбовых ударов.
Уделяя постоянное внимание радиомаскировке, мы вместе с тем усиленно совершенствовали радиосвязь взаимодействия между бомбардировщиками (штурмовиками) и истребителями прикрытия в районе целей, при встрече с истребителями противника и при обратных полетах. Каждая группа бомбардировщиков и штурмовиков знала позывные и индексы прикрывающих истребителей. Накануне боевых вылетов летчики на земле проигрывали порядок связи друг с другом, обеспечения встречи на маршруте.
Гитлеровцы тем временем начали предпринимать попытки блокировать наши аэродромы с воздуха. Придет в район аэродрома пара «мессеров» и с высоты 2–3 тысячи метров ведет наблюдение за нами. А когда фашистские летчики заметят, что наши машины выруливают на взлет, они тут же пикируют и открывают по ним огонь. Ведь в этот момент самолеты практически беззащитны. Врагу то тут, то там удавалось наносить нам урон, порой и срывать боевые вылеты групп.
Командующий приказал командиру 303-й истребительной авиадивизии генералу Г. Н. Захарову принять меры по деблокировке аэродромов. Георгий Нефедович, получив задачу, сразу пришел к полковнику Птицыну.
— Выручай, Илья Иванович, — сказал комдив. — Без четкой связи оповещения тут ничего не сделаешь.
— Мы думали об этом, — ответил Птицын. — Направляю к вам Кояндера и Чувашина, они помогут вам на месте.
Дивизия генерала Захарова имела в своем составе три наших и один отдельный французский истребительный полк «Нормандия». Части базировались на четырех аэродромах, расположенных друг от друга примерно в 50–70 километрах. На организацию между ними надежной и оперативной связи у нас с майором Е. К. Чувашиным и начальником связи авиасоединения майором А. А. Горчаковым ушло трое суток. На каждом аэродроме были установлены наблюдательные вышки. Они имели телефонную связь с оперативными дежурными полков, а те — выносные устройства управления радиостанциями. Получив от наблюдателя сообщение о появлении истребителей [144] противника, дежурный включал радиостанцию и на волне дивизии посылал в эфир условный сигнал. Передаваемыми при этом цифрами обозначалось количество вражеских самолетов и высота их полета. Планом, разработанным в дивизии, было четко определено, какие соседние полки поднимают истребители для деблокирования того или иного аэродрома. А чтобы обеспечить уверенную связь микрофоном между аэродромами, мы усилили обслуживающие их БАО мощными радиостанциями. Таким образом, ускорилось прохождение сигналов оповещения. Ведь раньше они передавались сначала с блокированного противником аэродрома в штаб дивизии, а оттуда в соответствующие полки. Теперь же о появлении фашистских стервятников сразу узнавали дивизионный штаб, все полки, а также летчики, находящиеся в воздухе и дежурившие на аэродроме. Тот командир, кому это было положено по плану, немедленно поднимал в воздух свои самолеты.
Это простое на первый взгляд новшество значительно подняло боеспособность 303-й авиадивизии. Попытки фашистов упреждать своими ударами наши боевые вылеты не стали им удаваться.
По этому поводу можно привести немало интересных и ярких примеров. Однако расскажу лишь об одном. Мы с Чувашиным находились в полку «Нормандия». Летчики, получив боевое задание, уже сидели в кабинах, когда над аэродромом появилась пара «мессеров». Дежурный по части старший лейтенант Р. П. Янтовский передал по радио условный сигнал «Акула-2». Это значило: над аэродромом два вражеских истребителя.
Сигналы ушли в эфир, а немцы продолжали барражировать над нами. Майор Е. К. Чувашин с тревогой взглянул на меня:
— Чего же наши-то не летят?
Янтовский, слыша вопрос, спокойно сказал:
— Сейчас придут. Ведь все-таки пятьдесят километров...
И верно, через несколько минут мы увидели на горизонте звено истребителей. Это летчики 20-го истребительного авиаполка спешили на выручку к французским товарищам по оружию. Они с ходу сбили один «мессер». Второй на полном форсаже ушел за линию фронта. И тут же поднялась «Нормандия». Она успешно и без потерь выполнила боевую задачу. [145]
Надо было видеть, как на все это реагировал Евгений Клавдиевич Чувашин. Он чуть ли не плясал от радости и даже расцеловал дежурного.
Майор Чувашин в начале войны руководил нашим приемным радиоцентром. Потом его направили начальником связи в 224-ю штурмовую авиадивизию. И. И. Птицын часто практиковал перевод руководящих армейских специалистов в войска, справедливо считая, что это позволяет людям лучше и полнее познавать задачи и практику воздушной радиосвязи, обогащаться опытом ее организации. В конце 1942 года Е. К. Чувашина вновь вернули к нам, но теперь уже на должность помощника начальника связи по радио. Он Сменил подполковника Д. Н. Морозова, назначенного начальником связи 17-й воздушной армии.
Чтобы еще выше поднять надежность связи между аэродромами 303-й авиадивизии, мы попросили генерала Н. Д. Псурцева выделить 5 тонн железной проволоки. Николай Демьянович тут же удовлетворил нашу заявку. Рота старшего лейтенанта П. И. Шмонина в сжатые сроки построила проводные линии между аэродромами дивизии. Генерал Захаров остался очень доволен помощью, оказанной отделом связи армии, и даже специально доложил об этом командующему.
В скором времени такая же, как в 303-й дивизии, связь оповещения была создана и в других истребительных авиасоединениях. Она непрерывно совершенствовалась и упрощалась. Счет времени при передаче сигналов о деблокировке аэродромов пошел уже не на минуты, а на секунды.
Я не случайно чаще других упоминаю дивизию генерала Г. Н. Захарова. Дело в том, что во многих отношениях она являлась правофланговой в армии, в том числе и в делах связи. Мне часто доводилось бывать в 303-й, и всякий раз я увозил оттуда какой-то новый опыт, требующий распространения в других соединениях.
В одной из поездок к генералу Г. Н. Захарову мне довелось наблюдать захват вражеского самолета «Хейнкель-111». Он сам сел поздним вечером на наш полевой аэродром. Техники даже приняли машину за свою. И когда кто-то из бойцов крикнул заглушившим моторы летчикам, какого, мол, черта не зарулили на стоянку, с борта самолета застрочил пулемет. Потом из машины [146] начали выскакивать гитлеровцы и, прикрывая друг друга огнем, побежали к кустам, примыкавшим к летному полю. Фашистов, однако, быстро окружили, и они сдались в плен.
Вражеские авиаторы, как выяснилось, летали на разведку наших тылов. Зенитчики подбили машину, и экипаж совершил вынужденную посадку, по утверждению летчика, не на аэродроме, а на большой лесной прогалине. Уже сам факт тщательной маскировки аэродрома был достоин самой настойчивой популяризации. Но главным в данном случае было не это. При допросе в штабе армии обратили внимание на то, что командир «хейнкеля» хорошо знает радиооборудование самолетов и службу связи в люфтваффе. Он подробно рассказал о радиосредствах, которыми оснащены их основные боевые машины. В частности, мы узнали, что на истребителе Ме-109 установлена радиостанция коротковолнового диапазона Фуко-3 с радиусом действия до 100 километров, а на Ме-110 — две станции: одна длинноволновая, перекрывающая расстояние около 300 километров, и вторая коротковолновая, дальность действия которой в три раза меньше. Бомбардировщики Ю-88 имеют более мощную рацию типа ФУГ-10, она может поддерживать связь на расстоянии до 400 километров.
Пленный сообщил также, что немцы создали радиостанцию ФУГ-17 ультракоротковолнового диапазона и летчики, находясь в воздухе, через нее могут выходить на наземную телефонную сеть, вести переговоры с любым своим командиром, если даже он находится у себя на квартире. В конце допроса пилот рассказал, что в скором времени на восточный фронт начнут поступать радиолокаторы, которые предназначены для обнаружения самолетов.
В целом полученные сведения представляли определенную ценность. Ведь чем больше знаешь врага, тем лучше можешь его бить. Банальная, конечно, истина, но на войне помнить о ней надо постоянно.
И без показаний пленных мы имели некоторые сведения о состоянии связи в немецкой армии. В частности, знали, что на центральном участке фронта из района Варшавы гитлеровцы проложили многожильный бронированный кабель до Гжатска. Кабель предназначался для соединения Берлина с Москвой. Такой же кабель у них [147] был от Кишинева до Ростова. При наступлении на Кавказ и Сталинград в вермахте стали применяться радиорелейные станции, и при их помощи окруженная группировка Паулюса имела возможность связываться со ставкой Гитлера. Противник широко использовал уплотняющую и усилительную телефонную аппаратуру, практиковал документирование ведущихся разговоров.
...Когда немца увели, полковник Птицын захлопнул свой видавший виды блокнот, в котором вел запись допроса, и произнес:
— Добрую прислал нам птичку генерал Захаров.
— А он, кстати, и «хейнкеля» облетал, — добавил Чувашин. — Да... Технари поставили машину на ноги, а генерал сначала порулил-порулил по аэродрому, да и махнул в воздух. Сколько переполоху у зенитчиков было, трудно передать...
После допроса гитлеровца у нас зародилась идея запрашивать у разведуправления фронта показания пленных по вопросам связи, заняться перехватом радиопереговоров экипажей вражеских самолетов. Ведь это могло давать дополнительные сведения о воздушной обстановке и аэродромах люфтваффе. Вскоре удалось добыть несколько трофейных бортовых приемников, и мы с помощью переводчиков стали планомерно прослушивать эфир, изучать немецкие методы работы по радио, их правила радиообмена.
Радиоперехват являлся весьма эффективным средством, позволяющим довольно полно представлять воздушную обстановку. Стало очевидным, что эту службу следует организовать на прочной штатной основе: создать в полку связи или в армейской радиороте ВНОС специальный взвод радиоперехвата. Подобные предложения вносили и другие армии. Но, к сожалению, реализованы они были только в 1944 году.
Перебазирование штаба армии в Дубровку, к центру боевых порядков авиации, значительное сокращение линии фронта, последовавшие в результате Ржевско-Вяземской операции, намного облегчили организацию связи. Узел мы разместили в добротном подземном помещении, перекрытия которого способны были выдержать взрывы 250-килограммовых авиабомб. Постепенно развили проводные [148] линии к ВПУ, к общевойсковым армиям и пополнявшим армию новым авиационным соединениям. Нас очень обрадовало прибытие 2-го истребительного авиакорпуса генерала А. С. Благовещенского. Все самолеты его дивизий были полностью оснащены приемно-передающими радиостанциями.
Когда начальник связи корпуса подполковник Д. С. Компанец доложил об этом, мы поначалу не поверили ему. И. И. Птицын даже переспросил:
— Радиостанции на всех самолетах?
— Так точно, товарищ полковник, на всех, — отчеканил подполковник.
— Наконец-то лед тронулся! — воскликнул Илья Иванович. — Полностью радиооснащенный корпус! Да это же, товарищи, силища!
Генерал С. А. Худяков, выслушав подобный же доклад генерала А. С. Благовещенского, сказал присутствовавшим при этом штабным офицерам:
— Народная мудрость гласит, что первая ласточка не делает весны. Но с такой ласточкой мы уже можем начать завоевывать господство в воздухе. А ведь за первой к нам прилетят и другие такие же ласточки с радиостанциями на крыльях.
Управление ПВО фронта выделило корпусу установку радиоулавливания самолетов РУС-2. К сожалению, на первых порах она использовалась плохо, ее показаниям не уделялось должного внимания. К тому же боевые расчеты из-за недостаточной подготовки неточными сообщениями иногда вводили в заблуждение командиров авиачастей. Да и отдел связи армии вначале мало уделял внимания этой новой технике, не предъявлял к начальникам связи соединений необходимой требовательности по ее использованию.
Что ж, в жизни нередко бывает, когда люди не сразу оценивают достоинства тех или иных новинок. Не вдруг авиаторы прониклись доверием и к возможностям радиообнаружения воздушных целей и наведения на них истребителей. Немалую роль здесь сыграло и то, что как сама аппаратура, так и ее назначение — все было чрезвычайно засекречено. О существовании РУС в 1943 году знали только немногие ответственные радиоспециалисты авиационной связи.
Между тем научно-исследовательские работы по обнаружению [149] самолетов с помощью радиоволн начались в нашей стране еще в начале 30-х годов. Первая установка под кодовым названием «Ревень» была создана военинженером 1 ранга Д. С. Стоговым в одном из научно-исследовательских институтов. Она позволяла только фиксировать пересечение самолетом условной линии между двумя радиостанциями, удаленными друг от друга да 100 километров.
Параллельно с «Ревенем» этот же институт совместно с Ленинградским физико-техническим институтом проектировал и другую аппаратуру. Она основывалась на применении импульсной техники. Работами руководил инженер Ю. Б. Кобзарев. Установку назвали «Редут». Она очень заинтересовала И. А. Найденова, тогдашнего начальника связи РККА. Испытания установки состоялись осенью 1938 года на учениях ПВО Киевского военного округа и на Черноморском флоте. Были получены довольно-таки обнадеживающие результаты. Аппаратура обнаруживала летящие самолеты на расстоянии до 150 километров. Ее работу продемонстрировали Наркому обороны К. Е. Ворошилову, и оп предложил Найденову подготовить проект постановления правительства об изготовлении опытной партии «Редутов».
Постановление было принято. Ответственность за производство установок возложили на военинженера 1 ранга Д. С. Стогова. С принятием на вооружение техники возник вопрос, какое общее название присвоить созданной аппаратуре. К. Е. Ворошилов по этому поводу пригласил к себе Б. М. Шапошникова, И. Т. Пересыпкина, И. А. Найденова и Д. С. Стогова. Предлагалось много названий, но ни одно из них не понравилось наркому.
— А не окрестить ли их «РУС» — радиоулавливатели самолетов? — предложил Ворошилов. — И звучит хорошо, и русский дух есть.
На том и порешили. Под этим названием советские радиолокаторы пошли в производство, а затем и на фронт. «Ревень» стал РУС-1, а «Редут» — РУС-2.
Очень большое внимание им уделял И. В. Сталин. Он лично следил за выполнением заказов по производству аппаратуры. Благодаря заботе Коммунистической партии и Советского правительства к началу Великой Отечественной войны в системе ПВО страны имелось 45 комплектов РУС-1 и 30 РУС-2. В войсках ВНОС начали [150] создавать подразделения, оснащенные радиоулавливателями для дальнего обнаружения самолетов противника, находящихся в воздухе. Во фронтовую авиацию радиоулавливатели стали поступать только в 1943 году. До этого к истребительным соединениям их лишь временно прикомандировывали от ПВО фронтов, на период проведения отдельных важных операций.
В нашей армии главная забота по освоению РУС-2 легла на плечи капитана П. К. Мельника. Молодой, энергичный, один из лучших начальников связи авиаполков, он был выдвинут на должность инженера по радио вместо майора Рабиновича, переведенного в 204-ю бомбардировочную авиадивизию. Вместе с инженерной службой Мельник провел очень важную работу по усовершенствованию управления бортовыми радиостанциями. Раньше на истребителях они включались тумблером, расположенным на приборном щитке. В ходе боя летчики часто забывали переводить тумблер из положения «прием» на передачу или наоборот и невольно на какое-то время теряли связь в воздухе, создавали помехи в эфире. По предложению Мельника устройство переключения рации перенесли на ручку управления самолетом. Вместо тумблера на ней установили кнопку с отжимной пружинкой. Нажал кнопку — передача, отпустил — прием.
Трудно приходилось Прокопию Карповичу с внедрением РУСов. Особенно мешала чрезвычайная засекреченность установки. Мельник обосновался в 309-й истребительной авиадивизии. Там вместе с командиром соединения полковником В. Н. Вуссом и начальником связи майором И. А. Антоновым капитан приобрел первый опыт радиолокационного наведения истребителей на вражеские самолеты.
24 октября 1943 года противник подверг КП дивизии сильному артиллерийскому обстрелу. Были повреждены радиолокационные установки, ряд радиосредств, линии связи. Погибло несколько связистов, среди них — майор И. А. Антонов. Мы потеряли прекрасного человека, отличного специалиста.
П. К. Мельник за очень короткое время устранил повреждения на РУС-2. Они снова заработали, и немало фашистских воздушных пиратов благодаря установкам нашли свой конец на советской земле. Капитан пришелся по душе полковнику Вуссу. Он попросил назначить его на должность [151] погибшего майора Антонова. Командование удовлетворило просьбу. Мельник, вскоре ставший майором, до конца войны руководил связью 309-й дивизии. В послевоенные годы он получил второе академическое образование, стал кандидатом военных наук, полковником, преподавал в Военно-воздушной академии имени Ю. А. Гагарина.
Безусловно, первые радиолокационные установки были далеки от совершенства. С их помощью, например, нельзя было определить принадлежность самолета — чужой он или свой. Дальность действия зависела от высоты полета цели и определялась прямой видимостью между нею и антенной радиолокатора. Самолет, летящий на высоте 1000 метров, обнаруживался на расстоянии 100–120 километров, при высоте же полета 100 метров его можно было засечь на удалении 40–50 километров.
Радиолокаторы, несмотря на недостатки, во второй мировой войне существенно повлияли на тактическое использование авиации.
В июне 1943 года генерал-лейтенанта С. А. Худякова вновь назначили начальником штаба Военно-Воздушных Сил Красной Армии. Перед отъездом Сергей Александрович сердечно поблагодарил офицеров штаба армии за плодотворную совместную работу, зашел на узел связи, тепло попрощался с бойцами и офицерами.
— Связисты в противника не стреляют и его не убивают, — сказал он нам при расставании, — но они ежедневно, ежечасно ведут огромную работу, без которой нельзя управлять войсками, уничтожать и побеждать врага. Роль связи беспрерывно будет повышаться, и я вам всем желаю в этой работе успеха.
1-ю воздушную принял Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации М. М. Громов, летчик-испытатель с мировым именем, и командовал ею около года. За это время Западный фронт при активном участии 1-й воздушной армии провел ряд наступательных операций. При их подготовке и проведении мне неоднократно приходилось выезжать с командармом в наземные армии и подвижные соединения, авиадивизии, и всегда бросалась в глаза неизменная тактичность и вежливость Михаила Михайловича с подчиненными, умение внимательно выслушивать [152] их мнение, неторопливость в принятии решений.
И надо же было так случиться, что в самые первые дни пребывания М. М. Громова в должности командующего у нас произошло весьма неприятное событие!
Ряду авиасоединений надлежало нанести массированные удары по вражеским аэродромам Брянск, Сеща и Орел. Операция готовилась скрытно, и о ней знали немногие генералы и офицеры. По каким-то совершенно не ясным причинам к подготовке не привлекли ни армейский отдел связи, ни начальников связи авиадивизии. Начальник штаба армии генерал А. С. Пронин вызвал к себе И. И. Птицына всего за 30 минут до вылета самолетов на боевое задание и приказал «лично проследить» в течение двух часов за состоянием проводных связей... Такого у нас еще никогда не было.
Результаты этой оплошности — недооценки связи в обеспечении управления авиацией — сказались незамедлительно. В частях не получили ни позывных, ни индексов ведущих групп, никто не позаботился о связи взаимодействия между бомбардировщиками, штурмовиками и истребителями, которым предстояло нанести совместные удары по вражеским аэродромам.
Немцы своевременно обнаружили наши авиационные группы и выслали навстречу истребительный заслон. Соединения в районах целей понесли значительные и ничем не оправданные потери.
Этот случай расследовала специальная комиссия Наркомата обороны. Никаких претензий она к нам не предъявила, несмотря на то что некоторые руководящие офицеры штаба были не прочь переложить вею вину на связь.
Комиссия указала штабу армии на необходимость заблаговременно ориентировать руководящий состав связистов о намечаемых действиях соединения, заранее ставить им соответствующие задачи.
Урок, полученный в июне, хотя и не сразу, но пошел впрок. Штаб начал уделять больше внимания связистам. Во всяком случае, нам больше не ставили задачи за полчаса до начала боевых действий.
Как и упомянутые удары по аэродромам противника, действия 1-й воздушной армии в июне 1943 года носили характер подготовки к операции «Кутузов», которая стала как бы прелюдией к исторической Курской битве, поставившей немецко-фашистскую армию перед неминуемой [153] катастрофой. В этой операции вместе с Брянским фронтом участвовали и войска левого крыла Западного фронта, поддерживаемые с воздуха частью сил нашей армии.
В течение июня мы оборудовали два мощных вспомогательных узла связи на ВПУ севернее Вязьмы (возле деревни Алферово) и в 2 километрах южнее Козельска, близ которого находился пункт управления фронта. В деревне Кошелево, в 25 километрах от Мосальска, при штабе 49-й армии был образован дополнительный ВПУ авиаторов. Он также располагал узлом проводной и радиосвязи. Пункт пришлось создать потому, что, по сведениям разведки, противник сосредоточивал здесь большие силы, намереваясь перейти в контрнаступление.
В один из прилетов в Кошелево я не узнал посадочную площадку. Еще будучи в воздухе, мы заметили на старте два истребителя, на опушке леса — слегка замаскированные самолеты и автомобили, на летном поле легко просматривались следы рулежек самолетов, свернутое посадочное «Т». Странно: почему нас не поставили в известность о новом аэродроме и перебазировании на него летной части? Заявок на связь с этим пунктом тоже не поступало.
Когда мы приземлились, к самолету подбежал солидный старшина с лихими седоватыми усами и доложил:
— Товарищ майор, начальник ложного аэродрома старшина Крапива. Разрешите получить указания.
Так вот в чем дело. Я похвалил бравого старшину за хорошую бутафорию и спросил, клюет ли на эту приманку немец.
— Так точно. Уже две поклевки было. «Рамы» наведывались. Очень интересуются моим хозяйством, жду «спектакля». Пока вы будете управляться со своими делами, разрешите, если появится «рама», пару вылетов и посадок сделать на вашем У-2.
Я разрешил пилоту Федору Морозову полетать, коль попросит старшина, и отправился на узел связи, который приютился на окраине площадки. Находившийся там командир роты из полка связи старший лейтенант П. Л. Буглеев высказал опасения по поводу соседства с ложным аэродромом. Он справедливо полагал, что надо убрать отсюда узел.
— Я уже новое место подыскал и спланировал переход, — доложил Петр Лаврентьевич. [154]
— Правильно решили. Одобряю.
Только я произнес эти слова, как со стороны летной площадки раздался звук сирены. Взлетел У-2. Откуда-то появились ребятишки. Верхом на граблях они начали носиться по «рулежкам» и подняли такую пылищу, будто работало несколько самолетных двигателей.
Оказалось, что опять прилетала «рама», и вся бутафория старшины пришла в действие. Сам Крапива, в каске и с автоматом на груди, деловито распоряжался своим «войском», в которое входили шофер полуторки да ребятишки.
На рассвете следующего дня состоялся «спектакль». Площадку бомбили 20 бомбардировщиков под прикрытием истребителей. Сбросив бомбы, они обстреляли «стоянки» из пулеметов. Досталось и нашему У-2 от свалившегося на него дерева. На месте, где раньше стояли радиостанции и жили в палатках люди, зияли две большие воронки. Ничего не скажешь, вовремя решил Буглеев переместить узел связи!
В кинокартине «Беспокойное хозяйство» артист М. И. Жаров блестяще исполняет роль старшины — начальника команды ложного аэродрома, он очень схож со старшиной Крапивой. Может быть, Михаил Иванович его и копировал. Ведь Жаров часто бывал в частях 1-й воздушной армии.
Компактное расположение авиачастей позволило нам на исходном положении применить на внутренних связях ультракоротковолновые американские радиостанции СЦР-610А. В нашей армии их было штук 10–12, и все они находились в авиационных корпусах резерва Ставки Верховного Главнокомандования. Радиостанции работали на радиус «прямой видимости» антенн и обеспечивали надежную телефонную связь на расстоянии 15–20 километров. Чтобы увеличить дальность радиосвязи, приходилось размещать антенны на колокольнях, высоких деревьях и специально построенных вышках.
Командующий приказал с помощью этих станций организовать управление самолетами-корректировщиками с командных пунктов артиллерии прорыва. Работу поручили майору А. С. Звягинцеву и инженер-майору В. Е. Дудашвили. Они разместили СЦР-610А и аккумуляторы [155] к ним в багажниках У-2, а телескопические антенны закрепили вдоль правого борта. Органы управления были установлены на внутренней бортовой стенке второй кабины. При пролете на высоте 100 метров надежная связь с землей обеспечивалась на расстоянии 40 километров, а на 1000 метрах оно увеличивалось до 70–80 километров.
Оснащенные радиосредствами самолеты корректировочной авиаэскадрильи стали по ночам летать в районы артиллерийских целей. Пользуясь осветительными бомбами, офицеры-артиллеристы успешно корректировали по радио огонь своих батарей.
Накопленный опыт применения радио в корректировочной эскадрилье в дальнейшем широко использовался в 213-й дивизии. Ее экипажи выполняли ночные разведывательные полеты. С высоты 1500–2000 метров они передавали сведения в штабы, находившиеся в 100 километрах от объектов разведки.
Операция «Кутузов» началась 12 июля. Генерал М. М. Громов, находясь на своем КП, расположенном совместно с КП фронта, поддерживал связь с ВПУ воздушной армии по телефону и телеграфу СТ-35. На командном пункте также были радиостанция командующего и телефон ВЧ. Связь с ВПУ оставалась неизменной и при перемещении КП, силами и средствами начальника связи фронта производилось лишь наращивание линии.
В этой операции был сделан новый шаг в развитии связи взаимодействия авиации с подвижными войсками. При штабе 4-го танкового корпуса, которым командовал генерал М. В. Сахно, создали оперативную группу 224-й штурмовой авиадивизии. Помимо радиостанций В-100 и РСМК ей придали и автомобильную станцию РСБ. В радиосеть взаимодействия входили танковый корпус, штурмовая авиадивизия, 2-й истребительный авиакорпус и ВПУ воздушной армии. С 12 по 22 июля по вызову танкистов авиация 69 раз вылетала на поле боя, совершив при этом 552 самолето-вылета. На радиоволне штурмовиков осуществлялся и вызов истребителей для прикрытия наступавших танкистов. Их вызывали 37 раз, главным образом в то время, когда в районе цели действовали штурмовики и бомбардировщики. [156]
Авиационные представители находились в боевых машинах командиров танковых бригад. Это позволяло оперативно управлять штурмовиками, быстро и четко производить их перенацеливание в воздухе.
Приведу всего два примера. 14 июля группа самолетов 996-й штурмовой авиадивизии прибыла на поле боя и в этот самый момент получила команду: «Ягодное не бомбить, действовать южнее его». Авиаторы тут же исполнили приказание. 16 июля группа штурмовиков, ведомая старшим лейтенантом Демидовым, при самом подходе к объекту штурмового удара приняла радиоприказ: «Действия по Ульянове не производить — там наши войска. Бомбить запасную цель».
Подобных фактов можно привести немало. Летчики уверенно принимали по радио команды о перенацеливании. Лишь один раз штурмовики запросили пароль у наводчика. Объясняется это тем, что авиаторы научились по голосам узнавать своих офицеров наведения и авиапредставителей.
Я уже упоминал, что оперативной группе 224-й дивизии придавалась автомобильная радиостанция РСБ, начальником которой был старший сержант В. С. Дударь. Она работала на авиапредставителя капитана М. А. Баклаженко, помощника начальника связи дивизии, и следовала вместе с передовым отрядом танкового корпуса. Немцам на этом участке удалось остановить, а затем на 3–4 километра потеснить наши войска. Баклаженко и экипаж радиостанции не успели отойти вместе с танкистами и оказались в тылу врага.
Мужественные воины не растерялись. Старший сержант Дударь приказал экипажу надежнее замаскировать рацию. Капитан Баклаженко в течение суток продолжал поддерживать радиосвязь с КП командующего, передавал наблюдения за противником и действиями наших самолетов. При передачах двигатель не запускали, для питания рации пользовались только аккумуляторами: враг находился рядом.
Когда наши войска отбросили немцев, авианаводчик сразу же принял управление самолетами на поле боя. За боевую находчивость и мужество капитан М. А. Баклаженко, старший сержант В. С. Дударь и все члены экипажа радиостанции были удостоены наград. Об их подвиге сообщила армейская газета «Сталинский пилот». [157]
Операция «Кутузов» окончательно утвердила практику и методы наведения по радио как истребительной, так и штурмовой авиации непосредственно из боевых порядков наступающих войск.
В июньско-июльских боях соединения 1-й воздушной, действовавшие на левом крыле Западного фронта, произвели 11 238 самолето-вылетов. В каждом полете обеспечивалась двухсторонняя радиосвязь ведущих групп с наземными командными пунктами и авиапредставителями. В воздушных боях наши летчики сбили 200 фашистских самолетов, 28 из них — при помощи наведения с постов армейской радиороты ВНОС.
От последовательного совершенствования радиосвязи не отстало и развитие проводного хозяйства армии. С каждого ВПУ по телефону можно было вести переговоры с любым лицом из командно-начальствующего состава армии, корпусов, дивизий, полков, органов тыла. Когда мы в ходе боев передавали 11-й смешанный авиакорпус и 224-ю штурмовую дивизию 15-й воздушной армии, ее начальник связи подполковник К. Ф. Прокофьев, мой старый товарищ по службе в ВВС Белорусского военного округа, поначалу не поверил в такие возможности. В его распоряжение передавались наш Козельский узел и вся разветвленная аэродромная проводная связь на этой территории. Просматривая приготовленный акт приема-передачи, он по-мефистофельски улыбнулся, показал согнутый палец и спросил:
— Загибаете?
— Как это «загибаете»? — не понял я.
— А так, как иногда загибают в некоторых документах. Ишь ты, какую тьму столбов, арматуры израсходовали, сколько подвесили проводов, да еще и соответствующего сечения...
Пришлось вести подполковника на узел. Он сам позвонил многим абонентам на выбор, и от его недоверия не осталось и следа. На смену пришел острый интерес, как все это нам удалось сделать: ведь воздушные армии в своих штатах не имели строительных частей связи.
— В штате их нет и у нас, — ответил я Прокофьеву, — но вот собственные строители есть. И генерал Псурцев с офицерами управления связи штаба фронта нам очень много помогают.
Мой друг с интересом выслушал рассказ о том, как мы [158] буквально по крохам собирали и оснащали строительные подразделения, как настойчиво учили людей строить проводные линии в сложных условиях наступательного боя. — Узнаю хватку Ильи Ивановича, — сказал одобрительно Прокофьев. — Как вернусь, сразу поговорю об этом со своим начальником штаба. Спасибо, товарищи, за науку. [159]