Наступаем!
Глубокая ночь. На улице свирепствует ледяной ветер. В печной трубе воет так, что мурашки по коже пробегают. Уснуть не удается. Час назад я вернулся из-под Подольска, где разместился штаб 77-й авиадивизии, прибывшей к нам на пополнение. Самолетов там — сколько положено, летчиков, стрелков-радистов, авиатехников и мотористов — полный штат. А вот средств связи — ничтожное количество, и к тому же радисты умеют работать только с микрофоном.
Пришлось вести неприятный разговор с начальником связи и начальником штаба соединения. Они не только не позаботились о том, чтобы привлечь на месте формирования гражданских специалистов, но и до сих пор не наладили обучение бойцов, зачисленных в подразделение связи. Своими силами там не могли обеспечить работу со штабом ВВС фронта даже в одну смену.
Когда я докладывал об этом полковнику Птицыну, он оборвал меня почти на полуслове:
— Думаешь, в двадцать восьмой и тридцать восьмой лучше? Там раций вообще нет. В ротах бойцов — раз-два и обчелся. Командующий приказал немедленно формировать роту для семьдесят седьмой, а двадцать восьмую и тридцать восьмую обеспечить радиостанциями...
Однако сам факт прибытия к нам новых соединений радовал. Значит, есть еще силы у матушки-Родины! Спустя несколько дней прибыло еще 4 дивизии, управления и личный состав 13-го и 56-го районов авиационного базирования. Новые авиасоединения с ходу вступали в боевые действия и многое сделали для того, чтобы остановить и разгромить немецкие полчища на подступах к столице.
Свежие соединения и даже объединения стали прибывать и в наземные войска. Весть об этом быстро разнес [92] «солдатский телеграф». Все понимали — не только для обороны накапливаются свежие силы.
— Скоро начнем наступать, Евгений! — радостно прогрохотал Илья Иванович, когда я вернулся из очередной поездки в 77-ю смешанную авиадивизию.
— Когда?
— Ишь чего захотел! Будешь много знать — скоро состаришься.
Полковник сообщил, что из Сибирского военного округа мы только что получили 200 связистов-мужчин. Все они подготовлены как линейные надсмотрщики, многие раньше работали электромеханиками. Нам же требовались в первую очередь телеграфисты и радисты. Однако и физически сильное мужское пополнение тоже было нелишним. Бойцов направили на усиление линейных подразделений. В дальнейшем сибиряки стали костяком армейской телеграфно-строительной роты.
Самым сложным оказалось снабжение прибывших радиостанциями. Промышленность еще не могла удовлетворить резко возросшие потребности армии. И все-таки выход из тупика нашли. Кто-то вспомнил о снятых в разное время с разбитых самолетов радиостанциях РСБ. На складах их нашлось около двадцати штук. Но чтобы они заработали на земле, требовались аккумуляторы большой емкости, движки, динамо-машины и автомобили. Группа специалистов отдела направилась в Москву. Руководители столичных предприятий охотно откликнулись на просьбу фронтовиков, дали нам и динамо-машины, и движки, и аккумуляторы. Бортовые полуторки сумел «выкроить» начальник нашего тыла — полковник В. Д. Успенский. За 8–10 дней в авиаремонтных мастерских соорудили на них кузова, смонтировали в них 15 станций.
Предстоящее наступление выдвинуло перед связистами много новых и острых задач. Требовалось обеспечить управление большими массами войск на широком фронте. Наземные объединения и авиация тогда еще не имели корпусного звена управления, что значительно удлиняло общую протяженность коммуникаций связи, вызывало лишний расход сил и средств. Стояла суровая и снежная зима. Не хватало автотранспорта, горючего, самого различного технического имущества. Не было в резерве и обученных людей. Немаловажно также, что мы не имели опыта организации связи в наступательных операциях. [93]
И тем не менее авиационные связисты выдержали строгий экзамен в первом большом наступлении.
При организации радиосвязи в наступлении нас волновала ее пропускная способность, особенно в радиосетях, по которым старший штаб осуществлял радиообмен с корреспондентами только поочередно. По этому поводу был издан специальный приказ командующего фронтом, которым был урезан объем донесений, установлены порядок и сроки их прохождения в каждой инстанции, отработки и доставки их шифровальным органам и командованию. Генерал армии Г. К. Жуков потребовал, чтобы боевые приказы и распоряжения передавали только квалифицированные радисты.
Приказ заставил штабных работников и начальников служб устранить многословие в распоряжениях, передавать только ту информацию, которая является действительно очень срочной и важной. Все прочие донесения и распоряжения подлежало отправлять подвижными средствами. Этот порядок у нас соблюдался до конца войны.
В повышение пропускной способности радиосвязи немалый вклад внесли и сами радисты. Концентрация радиосредств на фронте росла все больше и больше. В эфире становилось все теснее. Радистам сплошь и рядом приходилось запрашивать у корреспондентов повторения пропущенных при приеме групп, а то и передавать им же для сверки полученные радиограммы, давать так называемую обратную квитанцию. Все это требовало вдвое больше времени, снижало оперативность работы.
Софья Шабан и Надежда Романенко, радиотелеграфисты 1-го класса, внесли предложение записывать радиограммы под копирку. По окончании приема один экземпляр немедленно отправлялся шифровальщикам, а с другим продолжал работать радист — давал квитанцию, исправлял ошибки, восполнял пропуски. Тем временем в шифровальном отделе уже работали над полученным документом. Если при приеме допущены какие-то неточности, шифровальщики учтут их, получив от радиста второй, сверенный экземпляр.
Это очень простое новшество намного снизило время прохождения и расшифровки радиограмм. Через несколько дней этот метод стал применяться во многих дивизиях и частях. Им пользовались на протяжении всей Отечественной войны. [94]
6 декабря 1941 года войска Западного фронта во взаимодействии с соседними фронтами юго-западнее и северо-западнее Москвы перешли в контрнаступление. Авиация фронта и резерва Верховного Главнокомандования нанесла мощные удары по опорным пунктам противника. Враг не устоял, его сбили с занимаемых позиций, заставили сначала пятиться, а потом и бежать. Авиация сразу перенесла свои удары на откатывающиеся танковые, моторизованные и пехотные колонны противника, бомбила и штурмовала его тыловые базы и аэродромы.
Совинформбюро 13 декабря сообщило о нашей победе под Москвой, о провале фашистского плана овладения столицей нашей Родины. Штаб ВВС из Москвы переместился снова в Успенское, а штаб тыла — в Архангельское. Дооборудование узлов связи заняло всего два дня. Уже 21 декабря Успенский узел принял на себя все связи с авиасоединениями и частями. 28 декабря на полную мощь заработал и Архангельский. При этом перебазировании связь штаба с соединениями уже не прекращалась ни на минуту, даже несмотря на вражескую бомбежку Измайловского парка, где располагался наш радиоцентр.
Вспоминаешь то время и невольно удивляешься, как мог всего один батальон обслуживать такое количество проводных и радиосвязей, одновременно действовавших в Москве, восточнее столицы. В полной боевой готовности содержались узлы и в Подмосковье. Батальону первое время пришлось обеспечивать и ударную авиагруппу генерала Е. М. Николаенко, созданную для поддержания 1-го гвардейского кавкорпуса генерала П. А. Белова.
Техники С. Г. Головин, В. К. Ермаченков и другие сутками не покидали узел. Радисты работали, что называется, на втором дыхании. Вспоминается один случай на телеграфной станции.
С. А. Худякову, теперь уже командующему ВВС фронта, потребовалось срочно передать боевой приказ в 77-ю смешанную авиадивизию. Дежурный по связи лейтенант Ф. А. Зиненко знал, что Зина Гоморева работает уже 16 часов кряду. Но заменить телеграфистку он не имел права. Да и кем заменить? Все устали не меньше. К тому же Гоморева являлась одной из лучших специалисток.
Худяков пришел, по-обыкновению поздоровался с телеграфистками и начал диктовать Зине текст. Вскоре он [95] заметил, что голова ее то и дело клонится вниз, к аппарату. Командующий быстро пробежал взглядом по ленте. На ней вместо слов «колонна танков» значилось «колонна самолетов». Сергей Александрович взял девушку за плечи:
— Потерпите, Зиночка. Осталось совсем немного. Передадите и сразу отдыхать.
— Ох, простите, я сейчас, сейчас. — Зина несколько раз встряхнула головой, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и продолжала работать.
Прямо с телеграфа С. А. Худяков пришел к полковнику Птицыну.
— Илья Иванович, — начал он. — Надо что-то предпринимать. Так дальше нельзя. Измотаем мы девушек совсем.
— Верно, на износ работают. Нужен уже не батальон, а полк связи. Другого выхода не вижу.
Впрочем, мы могли остаться и без батальона. Кто-то из ретивых начальников в оргмобуправлении ВВС Красной Армии посчитал, что штаб авиации фронта должен обслуживаться фронтовым узлом. Нам предложили батальон перевести на штаты отдельной роты. С. А. Худяков вынужден был лично докладывать обо всем командующему ВВС Красной Армии, настаивать на сохранении батальона.
— Будем ходатайствовать, — согласился Сергей Александрович и поинтересовался: — Как у вас с зубами-то?
— Шатаются, — махнул рукой Илья Иванович.
Правду говорят, что беда одна не приходит. К крайней усталости, неважному питанию добавилась еще и цинга. Врачи называют эту болезнь «язвенный стоматит». Кровоточили десны, шатались зубы. Никто о госпитализации или об освобождении от работы, конечно, не помышлял.
Спасибо врачам и интендантам, они развернули настоящее сражение с этим заболеванием. Мы полоскали рот отваром сосновой хвои, морковью и луком натирали десны. Потом вместо положенных фронтовых 100 граммов водки нам стали выдавать спиртовой напиток Тархун, в котором содержалось большое количество витаминов. Его продавали и в военторге.
Одолели мы цингу. Больше она к нам никогда не наведывалась. [96]
20 декабря мы с подполковником Д. Н. Морозовым находились под Рижском, участвовали в приеме частей, прибывших на пополнение. В самый разгар работы нас вызвали к аппарату Морзе. Передавал Птицын: «Обоим немедленно, до наступления темноты, вернуться в штаб».
— С чего бы это? — недоумеваю.
— Наверное, удовлетворили нашу с тобой просьбу, наконец-то отправят с десантниками в немецкий тыл, — обрадованно предположил Морозов.
В штабе первым встретили Илью Ивановича. «Никак, в театр собрался?» — мелькнула у меня мысль при виде полковника. Сапоги начищены до блеска, безупречно отутюжены брюки и гимнастерка, на лице давно забытая, по-детски радостная улыбка. Доклада слушать он не стал, схватил нас обоих в охапку, закружил:
— Поздравляю, братцы! Сейчас едем в Кремль. Михаил Иванович сам будет вручать нам ордена.
Ордена? Нам? Сам Калинин? Не могу передать словами, что я почувствовал при этой вести. Тут были радость и волнение, гордость и какая-то стеснительность, чувство возросшей ответственности, желание и готовность своротить любые горы!
Мчимся на легковушке в Кремль. Почему-то все молчим. В памяти у меня возникает 23 февраля 1924 года. Тогда мне посчастливилось впервые видеть Всесоюзного старосту. Он приезжал в Калугу на празднование 6-й годовщины РККА, выступал в театре перед воинами 81-й стрелковой дивизии и трудящимися города. Михаил Иванович говорил негромко, но в зале стояла такая тишина, что мы отчетливо слышали каждое слово.
В своей небольшой речи М. И. Калинин призвал бойцов и командиров отлично овладевать военным делом, а трудящихся Калуги — окружить свою родную Красную Армию любовью, глубоким вниманием и заботой. Михаил Иванович говорил: «У нас каждый красноармеец имеет полную надежду носить маршальский жезл. Если у него будут военные таланты, ничто ему не заграждает пути»{7}.
Через шесть лет меня призвали на военную службу и направили в 81-ю стрелковую. Командиры и политработники часто рассказывали нам о выступлении М. И. Калинина, [97] приводили его слова о военном долге, о возможностях служебного роста для каждого красноармейца я командира. Действенные, вещие это были слова. Больше половины моих сверстников по призыву стали кадровыми военными. Присутствовавшие на выступлении М. И. Калинина командир батальона 243-го стрелкового полка Р. Я. Малиновский и начальник артиллерии дивизии М. Н. Чистяков впоследствии надели маршальские звезды. Маршалом стал и И. С. Конев, некоторое время работавший начальником политотдела 81-й дивизии.
...В зале, в Кремле, собралось человек тридцать. Встречавший нас генерал предупредил, чтобы мы при получении наград не жали сильно руку Михаила Ивановича.
Внесли коробочки с орденами и орденские книжки. В зал вошел Михаил Иванович. Немного сутуловатый, добрые-добрые глаза, бородка клинышком. Когда Калинин начал говорить, мне показалось, что он продолжает памятную мне речь в Калуге — тихий и ровный голос, четкие, яркие и емкие слова. М. И. Калинин сердечно поздравил каждого с высокой наградой Родины и вручил И. И. Птицыну, Д. Н. Морозову и мне орден Красной Звезды.
Правительственных наград были удостоены и военнослужащие батальона. Медаль «За отвагу» получила начальник смены телеграфа Е. Н. Рябцева. Медаль «За боевые заслуги» была вручена радисткам М. Чурилиной и Е. Завадской. Обе к тому времени уже были специалистами 1-го класса. Классность радистам на Западном фронте ввели в декабре. Она очень повлияла на повышение их квалификации. Кроме того, радистам 1-го класса присваивалось воинское звание старшины, 2-го — старшего сержанта, 3-го — сержанта. Через некоторое время классность установили и для телеграфистов.
Награждение связистов орденами и медалями, введение классности, а еще больше — успешное наступление советских войск под Москвой, освобождение от оккупантов ряда областей вдохновило всех бойцов и командиров на еще более самоотверженную работу.
Восстановление поврежденных противником и строительство новых проводных линий велось сразу вслед за наступающими войсками. Работы и сами по себе были [98] трудными, стояла исключительно снежная зима, а тут еще случались разные недоразумения организационного порядка, между связистами родов войск возникали споры из-за распределения проводов, даже из-за того, кому и на каком месте подвешивать их на столбах.
Полковник Птицын послал меня в 14-й район авиационного базирования помочь местным специалистам в подготовке связи для передислоцирующихся на запад частей 28-й авиадивизии и организации восстановления проводов на освобожденной территории.
В дивизии я узнал радостную весть: ударная подвижная группа, созданная командующим 50-й армией генералом И. В. Болдиным, на рассвете 21 декабря ворвалась в Калугу! Я каждый день старался узнавать об обстановке в районе родного города. А обстановка там была изменчивой. Стрелковые дивизии 50-й армии отстали от подвижной группы, возглавляемой генералом В. С. Поповым. Ее фланги оказались открытыми. Враг не замедлил воспользоваться этим. Он подтянул к Калуге две пехотные дивизии и отрезал группу от войск армии.
В течение 10 дней окруженная группа и подошедшие части 50-й и 49-й армий упорно сражались за город. 30 декабря они окончательно выбили из него немцев.
Мне не терпелось побывать в родном городе. Ведь я даже не знал, сумела ли эвакуироваться оттуда семья. Интересы службы не всегда совпадают с личными желаниями. Но тут они, к счастью, совпали. Требовалось осмотреть, насколько сохранились линии связи на освобожденной территории.
В Калугу я полетел на У-2 с летчиком Ф. А. Морозовым. К городу шли на бреющем полете, вдоль русла Оки, прикрываясь ее высокими берегами. Вскоре показались лесопильный и электромеханический заводы. От них остались только полуразрушенные коробки кирпичных зданий. У железнодорожной насыпи заметили пару У-2 с красными крестами на бортах. Морозов пошел на посадку. Метрах в двухстах гулко разорвалось несколько снарядов. Летчики санитарных самолетов ругнули Морозова:
— Тут тебе не тыл. В деревне Аненки еще немцы. Всего четыре километра. Засекли они тебя...
По их совету Морозов подрулил самолет к самой железнодорожной насыпи — там попадания снарядов не угрожали. [99]
Недалеко от места нашей посадки жил мой тесть. К нему мы с Морозовым и направились. Дверь открыл истощенный старик со слезящимися глазами и воскликнул:
— Женя, ты?
Только по голосу я и узнал Александра Алексеевича. Он рассказал, что моя жена и дети покинули Калугу за сутки до вступления оккупантов, а где они теперь — неизвестно. Проговорили мы до полуночи. Леденящую душу, тяжелую я услышал повесть. Гитлеровцы зверствовали страшно, расстреливали и вешали жителей ни за что ни про что, не щадили ни старых ни малых. Они сожгли театр, почтамт, торговые ряды, много жилых домов, разрушили все памятники, разгромили дом-музей К. Э. Циолковского, уничтожили его архив, поломали и растащили макеты ракет. Последнее особенно резануло по сердцу — Константин Эдуардович преподавал в нашей школе, и я хорошо его знал.
Наутро мы с Морозовым пошли посмотреть город. Горожане и военные из подручных материалов сооружали поперек улиц оборонительные укрепления, в кирпичных домах оборудовали огневые точки. Фронт еще рядом...
Недолго мы ходили с Морозовым по Калуге, а насмотрелись вдоволь. Фашисты осквернили само ее сердце — так любимый калужанами сквер имени Ленина, созданный в центре города в тридцатых годах на месте бывшей базарной площади. Здесь был установлен памятник Владимиру Ильичу, высажены сотни лип, летом все утопало в цветах. Немцы разместили тут свое кладбище, утыканное березовыми крестами...
Калуга менее чем за полтора столетия дважды испытала тяжесть вражеского нашествия и дважды была свидетельницей разгрома вражеских полчищ. Благодарные своим освободителям, калужане после войны воздвигли в городе монументальный памятник. Несокрушимость Родины олицетворяют два артиллерийских орудия: одно — образца 1812 года, другое — 1942 года. На одной стороне памятника начертано: «Здесь проходили войска, разгромившие французскую армию в Отечественную войну 1812 года», а на другой: «Здесь в 1942 г. проходили советские войска, разгромившие под Москвой немецко-фашистские орды». На монументе также воспроизведены строки из письма М. И. Кутузова жителям города: «Вменяю [100] в приятный долг уведомить калужан, что неприятель и враг русского народа обратился в бегство... Имеете вы право называться достойными сынами отечества... Знайте, чтобы быть победителем, довольно быть только русским!»
...Успешное наступление наших войск потребовало перебазирования авиасоединений на запад. С. А. Худяков, ставший уже генералом, приказал начальнику аэродромного отдела полковнику Е. И. Блохину определить места для будущих аэродромов, а полковнику И. И. Птицыну — возможности обеспечения их связью. При этом командующий посоветовал привлечь к делу меня — ему было известно, что Калужский и прилегавшие к нему районы я вдоль и поперек исходил, еще будучи гражданским связистом, а потом во время службы в роте связи 81-й стрелковой.
Над крупномасштабной картой мы с Евгением Ивановичем Блохиным засиделись далеко за полночь, определили наиболее удобные площадки под Калугой, Козельском и Мосальском. Я называл только хорошо известные мне моста, вспоминал, откуда и куда вблизи от них шли проводные линии. Блохин все это наносил на карту. Последовавшая затем рекогносцировка установила, что старые линии были указаны верно, намеченные площадки, кроме одной, оказались пригодными для использования круглый год. Данные о полевой аэродромной сети наш штаб получил и от ВВС Московского округа, но без указания линий связи.
Полевые аэродромы в Калужской области располагались невдалеке от дорог и прилегали к лесным массивам. Леса облегчали маскировку. Капониры для самолетов сооружали на опушках, через взлетно-посадочную полосу прокладывали ложную проезжую дорогу, поле камуфлировали под кустарник. Устраивали и ложные площадки, где размещали списанные самолеты и передвигаемые макеты.
С калужских аэродромов авиация Западного фронта действовала около двух лет, произвела десятки тысяч боевых вылетов. За все это время было лишь два случая налета вражеских бомбардировщиков на наши базы. На аэродромах Козельского аэроузла долгое время вместе с [101] нашими полками базировалась французская истребительная авиачасть «Нормандия».
Так же успешно подбирались места для новой дислокации авиасоединений в центре и на правом крыле фронта. В подготовке аэродромов активно участвовало местное население.
Связь с полевыми аэродромами восстанавливалась одновременно с их строительством. К сожалению, в начальной стадии наступления мы почти не располагали запасами проволоки, изоляторов, крючьев. Приходилось довольствоваться тем, что сохранилось на столбах, да захваченными трофеями.
В январе 1942 года генерал-майор авиации Худяков выехал в Калугу, чтобы определить место для размещения вспомогательного пункта управления. В поездку он взял с собой оператора майора М. А. Бродинова и меня. По пути, в Малоярославце, мы заехали во фронтовой госпиталь. Командующий побывал во всех палатах, беседовал с ранеными летчиками, техниками, младшими авиаспециалистами, интересовался, кто при каких обстоятельствах получил ранение, имеет ли человек награды, где находится его семья, расспрашивал о тактике воздушного противника.
Посещение это очень обрадовало авиаторов, многие обращались к генералу с личными просьбами. Просили главным образом о том, чтобы после излечения их вернули в свои части. Некоторые очень беспокоились, что больше не смогут летать. Сергей Александрович поставил им в пример майора И. Г. Старчака, которого знали решительно все летчики. Иван Георгиевич, возвращаясь из вражеского тыла, получил ранение, обморозил ноги. Десантники вынесли командира. Сейчас летчик находился в госпитале, и он, командующий, уже дважды ездил к нему.
— Старчаку врачи хотели ампутировать обе ноги, — рассказывал генерал раненым. — Он не дался. Теперь пошел на поправку. Говорят, скоро снова наденет парашют. Вот как надо! А смалодушничаешь — прощай, небо.
В одной из палат Сергей Александрович подозвал к раненому меня:
— Из ваших, связист. [102]
Это был сержант Разин, начальник радиостанции. Его ранило во время ночной бомбежки. Генерал приказал мне обязательно проверить, представлен ли сержант к награде. Кстати, после выздоровления Разина направили в военное училище, он вернулся в нашу армию и окончил войну командиром роты в звании старшего лейтенанта.
Перед отъездом из госпиталя С. А. Худяков накоротке встретился с медицинским персоналом. Кто-то из врачей спросил насчет второго фронта.
— Сами знаете, что нет его еще, второго фронта, — ответил генерал. — У англичан да американцев от обещаний до конкретного боевого дела дорога длинная. И когда откроют, неизвестно. А вот что скоро мы начнем получать от союзников самолеты, радиостанции, автомашины повышенной проходимости — знаю. Нам сейчас все это будет тоже не лишним. Кое-что перепадет и медицине...
С. А. Худяков сделал остановку и в Медыни, посмотрел на следы действий нашей авиации в наступлении, поговорил со многими местными жителями и остался крайне недоволен: бомбардировщики могли сделать куда больше.
— Контроль, жесткий фотоконтроль нужен, — говорил командующий майору Бродинову, садясь в машину.
Проехать из Медыни на Калугу напрямую не удалось, противник обстреливал дорогу. Пришлось возвращаться в Малоярославец. За городом, недалеко от шоссе Москва — Калуга, располагался наш аэродром. На него накануне сел немецкий самолет. Худяков решил осмотреть трофейную машину, а заодно и узнать подробности.
Каких только случайностей не происходит на войне! История с посадкой этого фашистского стервятника скорее походила на залихватски сочиненную небылицу, чем на действительность.
Аэродром готовили для приема полка истребителей. Связисты батальона аэродромного обслуживания проложили необходимые кабели, оборудовали телефонную станцию. Старший сержант Посыпай, начальник станции, на рассвете позвонил на метеостанцию, но она не ответила. «И кого это угораздило повредить кабель!» — в сердцах проворчал старший сержант и отправился на линию. Она шла вдоль летного поля. Вдруг он услышал шум мотора приближающегося самолета. Машина сделала несколько кругов, из нее выпустили серию зеленых ракет. Связист [103] забеспокоился, что экипаж не может сесть, потому что еще темновато, и решил помочь ему. Возле капонира валялась промасленная ветошь. Посыпай, не долго думая, схватил ее, поджег и разбросал в нескольких местах близ взлетно-посадочной полосы.
Пилот заметил огонь, вышел на него, включил передние фары и пошел на посадку. Старший сержант, возбужденный и радостный, что помог летчикам, бросился к остановившемуся самолету. Подбежал — и к месту прирос: на борту — желто-черный крест, на киле — свастика. Из машины тут же выскочили два немца, оба с автоматами. А у Посыпая с собой никакого оружия. Один из немцев грозно спросил:
— Это Гжатск?
Старший сержант немного понимал по-немецки, но как ответить — не знал. Он буркнул что-то нечленораздельное и кивнул. Немцы приняли этот жест за утверждение.
— Где штаб? — последовал новый вопрос.
Посыпай указал рукой в сторону землянки, где находились техники и механики. Командир фашистского самолета, уверенный, что сел на свой аэродром, видно, принял связиста за местного жителя, привлеченного к обслуживанию аэродрома: меховой полушубок, шапка-ушанка без звездочки, валенки.
Гитлеровцы закинули автоматы за плечи и пошли за старшим сержантом, что-то громко обсуждая между собой. Посыпай привел их в землянку к техникам. Когда немцы поняли свою оплошность, сопротивляться было уже поздно, оба покорно подняли руки. Спустя некоторое время привели в землянку и третьего члена экипажа — механика.
Сергей Александрович, слушая рассказ, смеялся до слез.
— Надо ж, — говорил он, успокоившись, — один, без оружия посадил боевую машину врага. Взял самолет на огонек, как рыбак щуку на дохлого карася. Молодец, товарищ Посыпай! Наградим медалью «За отвагу», хотя и следует тебя наказать за нарушение формы одежды и выход на линию без оружия.
Наконец мы прибыли в Калугу. Командующий вместе с начальником района и майором М. А. Бродиновым отправился [104] осматривать аэродромы, а мне приказал заняться подбором здания для вспомогательного пункта управления и делами по связи.
Я начал с последнего. В городе уже находился узел фронтового ВПУ. Вместе с лейтенантом В. Э. Жоли, командиром штабного взвода роты связи РАБ, мы изучили схему проводного хозяйства и убедились, что провода можно получить на Перемышль, Козельск и Медынь. Попросили местных связистов помочь восстановить линии к нескольким полевым аэродромам, выделить нам десяток пар проводов по городской и пригородной сети. Руководители городской конторы НКС Я. И. Вильменко, Н. П. Ушаков и К. И. Овчинников откликнулись на это и активно включились в работу.
До возвращения командующего я успел переговорить по телеграфу с полковником Птицыным, доложил об имеющихся возможностях развертывания проводного хозяйства. На мой взгляд, на Калужский узел следовало базировать связи не только самого штаба ВВС, но и соединений, в том числе и ударной авиагруппы генерала Е. М. Николаенко. Илья Иванович со мной согласился. На все работы ушло только два дня. Заслуга в этом принадлежала очень расторопным и знающим специалистам-проволочникам лейтенанту В. Э. Жоли и механику старшему сержанту А. Н. Енейкину, выделенным мне в помощь.
На ВПУ в Калуге разместился штаб ударной авиагруппы генерала Е. М. Николаенко. Перед ней стояла задача обеспечить продвижение 1-го гвардейского кавкорпуса в район Вязьмы, навстречу 11-му кавкорпусу, действовавшему в составе Калининского фронта. Для организации связи взаимодействия авиаторов с конниками была создана маневренная радиосеть. Ее возглавил И. А. Бахрах. Подготовили радистов к заброске вместе с десантниками во вражеский тыл — в корпус генерала Белова. Руководили этим И. А. Бахрах и А. С. Звягинцев. Бойцы изучали радиостанции «Север» и РСБ, порядок пользования личными кодами, практиковались в стрельбе из ав~ томатов и гранатометании. Там, в тылу противника, от их профессиональной и боевой выучки всецело зависела связь конников и десантников с Большой землей. Только по радио можно было согласовать время прибытия к ним транспортных самолетов, сигналы, разрешающие или запрещающие посадку самолетов на лесных аэродромах, [105] выброску с них грузов, обеспечить своевременную передачу приказов и донесений.
Вместе с подготавливаемыми к заброске в тыл противника красноармейцами занимались и радисты узла, которым надлежало держать с ними связь. На эту ответственнейшую работу мы выделили лучших из лучших: Владимира Дударя, Валентину Хнальченко, Александру Гарбузову и Алексея Кравцова.
Выброска воздушного десанта на поддержку 1-го кавкорпуса производилась в период с 18 по 22 января. Отправляли десантников на самолетах ГВФ со Внуковского аэродрома. Управляла операцией группа, которой руководил генерал-майор авиации Н. Ф. Науменко. Связь с самолетами в воздухе поддерживал стационарный узел аэропорта. Всеми вопросами радиосвязи ведал подполковник Д. Н. Морозов.
Первый самолет приземлился в тылу противника в ночь на 18 января в 40 километрах южнее Вязьмы. Он доставил туда стартовую команду и средства сигнализации. Бортрадист сразу же вошел в двухстороннюю связь с КП группы во Внуково и передал, что обстановка благоприятствует вылету десантников.
Эта ночь была очень морозной. Термометр показывал около — 40° С. Стояла низкая облачность, затруднявшая экипажам наземную ориентировку. Поэтому радиосвязь поддерживалась с каждым самолетом в отдельности. Решения о последующих вылетах принимались только на основании их сообщений. Передачи велись по радиосигнальной таблице, подготовленной штабом ВВС фронта при активном участии Д. Н. Морозова.
Приземлившиеся десантные группы Плотникова, Суржика и Солдатова установили двухстороннюю связь ее штабом фронта лишь на рассвете. Их маломощные радиостанции «Север» можно было эксплуатировать только днем с 9 до 17 часов, ночью они не доставали Большую землю.
Обслуживая воздушную десантную операцию, военные и аэрофлотские радисты работали с предельным напряжением.
В мае — июне проводилась новая воздушно-десантная операция по доставке подкреплений 4-му воздушно-десантному и 1-му гвардейскому кавалерийскому корпусам. По настоянию генерала П. А. Белова на его КП направили [106] командира 215-й истребительной авиадивизии полковника И. К. Самохина, который непосредственно в неприятельском тылу организовывал взаимодействие авиации с конниками и десантниками.
При планировании январской операции предусматривалось, что наши мощные радиостанции будут продвигаться в составе оперативной группы кавкорпуса. Однако по ряду причин они оторвались в пути от кавалеристов и вместе с представителями группы генерала Белова остались на нашей территории. Заброшенные в корпус рации типа «Север» не обеспечивали круглосуточной связи. От нас потребовали во что бы то ни стало организовать ее, подготовить и доставить к Белову радиостанцию РСБ упаковочного варианта с хорошо обученным экипажем.
Желающих лететь в тыл врага оказалось много. Выбор пал на воентехника 2 ранга А. Шабленко. Это был смелый и решительный командир, опытный радиотехник, отлично владеющий ключом.
Наш отдел создал маневренную радиосеть. В нее вошли мощные радиостанции, находившиеся на КП ВВС и 215-й истребительной авиадивизии, РСБ и «Север», работавшие у генерала Белова. Сеть действовала круглые сутки. В штабы фронта, ВВС и дивизии поступала обширная информация о действиях советских воинов в тылу противника. Несмотря на частые перемещения кавалеристов, непрерывные бои, наша радиогруппа, возглавляемая Шабленко, всегда своевременно выходила на связь с Большой землей. Во время одной бомбежки была сильно повреждена станция, но воентехник и его подчиненные затратили на ремонт не более трех часов и снова вышли в эфир.
Последнюю радиограмму из тыла врага мы получили в 2 часа 42 минуты 10 июня. Владимир Дударь принял от своего друга Григория Чугунова всего четыре кодовых группы: «Окружен противником, принимаю меры к уничтожению радиосредств...» Следом пошла быстрая и сбивчивая передача открытым текстом: «Фашисты. Экипаж погиб. Рации уничтожаю. Прощайте». Это уже передавал сам Шабленко.
Пять суток радисты узла дежурили на волне Шабленко. Но он умолк навсегда. Все мы тяжело переживали утрату славного боевого экипажа. Многие товарищи стали проситься во вражеский тыл на смену погибшим. Но в этом уже не было надобности. Корпус генерала П. А. Белова [107] выходил на Большую землю. Станцию РАТ, по которой мы держали связь с Шабленко, стали называть Шабленковской.
Однако я несколько отошел от хронологии событий, опередив их на четверть года.
Все предварительные дела по подготовке связи ВВС в Калуге были закончены. Я вернулся в штаб. Полковник Птицын, выслушав доклад о выполнении задания, подал мне небольшую папку:
— Вот прочитай. И радуйся. Одобрили.
В папке находилось поступившее из Наркомата обороны заключение на наш отчет об организации и работе авиационной связи в первом полугодии войны. Над его составлением мы начали работать еще в сентябре. Иллюстрированный схемами-графиками отчет направили заместителю Наркома обороны И. Т. Пересыпкину и начальнику управления связи ВВС Красной Армии генералу Г. К. Гвоздкову. Это был первый документ, в котором обобщался и критически анализировался боевой опыт авиационных связистов, излагались наши взгляды на организацию войск связи и их материально-техническое обеспечение. Его авторов — И. И. Птицына, Д. Н. Морозова и меня — наградили именными серебряными часами. Содержание отчета было предложено изучить во всех органах военной связи, а наши конкретные предложения были направлены на рассмотрение в штаб ВВС Красной Армии.
В заключении по отчету указывалось, что в нем недостаточно полно показана работа связи взаимодействия авиации с наземными войсками непосредственно на поле боя. Что верно, то верно. В начальный период войны взаимодействие авиации с наземными войсками носило только оперативный характер. В тактическом звене оно не осуществлялось. Подавляющее большинство истребителей и штурмовиков, как уже знает читатель, не имело бортовых радиостанций. В отдельных полках лишь один-два самолета были оснащены передатчиками, а остальные, и то далеко не все, приемниками.
В начале 1942 года на фронте стали формировать авиачасти для корректировки артиллерийского огня. Их оснащали самолетами Р-5 и У-2, вообще не имевшими бортовых радиосредств. Пришлось спешно устанавливать на них взятые из резерва самолетные радиостанции РСИ-3 и [108] РСИ-4. Чтобы удовлетворить самые минимальные потребности корректировочной авиации, мы были вынуждены снимать рации с боевых самолетов. Ведь без связи о воздушной корректировке артиллерийского огня не могло быть и речи.
Радиостанции РСИ, установленные на Р-5, действовали лишь в радиусе 45–50, а на У-2 — до 25 километров. Работать на них было очень тяжело — шумы и треск, возникавшие в наушниках, вызывали у артиллеристов-корректировщиков боль в ушах. Особенно на У-2, где вообще пришлось отказаться от установки раций.
Вот как обстояли тогда дела с радиосвязью в авиасоединениях, осуществлявших непосредственное взаимодействие с наземными войсками.
В марте 1942 года началась операция по окружению ржевско-сычевской группировки противника. На этом направлении были сконцентрированы основные военно-воздушные силы Западного фронта. Управление ими и взаимодействие с армиями правого крыла фронта осуществлялось с ВПУ, организованного при 31-й армии. Оперативную группу возглавлял генерал С. А. Худяков. В нее вошли оператор майор М. А. Бродинов, разведчик, от отдела связи — я, а также шифровальщик и метеоролог.
Бои на ржевском направлении, как известно, приняли затяжной характер. Противник вынудил наши войска перейти к обороне. Генерал С. А. Худяков, воспользовавшись возникшей паузой, пригласил к себе состав оперативной группы. Коротко рассказав о сложившейся на фронте обстановке, он поделился с нами своими соображениями по совершенствованию организационной структуры Военно-Воздушных Сил.
— Опыт войны показывает, — говорил Сергей Александрович, — что распыление авиации по общевойсковым армиям и существующие смешанные авиадивизии затрудняют маневр, не позволяют массированно применять авиационные силы на важнейших направлениях. А у немцев все сведено в воздушные флоты. Такая централизация и дает им возможность создавать на главных направлениях мощный авиационный кулак, которым они эффективно помогают наземным войскам пробивать бреши в нашей обороне.
Командующий был убежден, что мы можем и должны создать лучшую структуру ВВС, позволяющую осуществлять [109] авиационное наступление. Оно же без централизованного управления авиацией невозможно. В наступлении мы должны быть способны подавлять авиацию противника, прикрывать свои войска, проталкивать их через узлы сопротивления немцев.
Речь, таким образом, шла о создании воздушных армий.
Говорил генерал и о структуре авиационного тыла. Он считал, что районы авиационного базирования следует сохранить в существующем составе, а вот в штаты батальонов аэродромного обслуживания надо ввести инженерную службу по эксплуатации самолетного парка, которая должна облегчить полкам аэродромный маневр.
— Вот так, товарищи, — сказал Сергей Александрович. — Все эти соображения надо документально оформить за двое суток. Займитесь этим сразу, внесите свои предложения и пока обо всем этом никому ни слова. Наш проект я хочу доложить лично товарищу Сталину на совещании командующих военно-воздушными силами фронтов.
Вскоре С. А. Худякова вызвали в Кремль. Вернулся он оттуда через два дня и опять собрал нас.
— Ну, ребята, наша взяла! — радостно сообщил генерал. — Наш проект признан лучшим. Товарищ Сталин очень внимательно его рассмотрел. Приказал всем командующим готовиться к реорганизации. После совещания он подошел ко мне и сказал: «У вас это придумано очень хорошо. Вот вам, товарищ Худяков, и будет поручено реализовать этот проект. Назначим вас начальником штаба ВВС Красной Армии».
Все мы очень обрадовались такому сообщению. Правда, жалко было расставаться с Сергеем Александровичем... Уж очень к нему привыкли, сработались, и человек он был чудесный...
Спустя несколько дней С. А. Худякова отозвали в Москву.
5 мая 1942 года началось формирование воздушных армий.
Командующим 1-й воздушной армией, которая объединила авиационные силы Западного фронта, был назначен генерал-лейтенант авиации Т. Ф. Куцевалов. Занимал он эту должность, правда, непродолжительное время. После него армию принял С. А. Худяков. Стоит ли говорить, как [110] мы обрадовались: Сергей Александрович снова с нами! На его плечи легла нелегкая ноша: осуществить на практике реорганизацию ВВС фронта.
С возвращением генерала Худякова эта большая и ответственная работа развернулась вовсю. Были расформированы управления ВВС общевойсковых армий и на их основе созданы штабы семи авиадивизий с ротами связи. В состав 1-й воздушной вошло шесть новых авиасоединений и восемь отдельных авиачастей.
Воздушная армия становилась внушительной и мобильной силой, ударным воздушным кулаком фронтового командования. Авиационный тыл армии имел семь районов авиабазирования, при каждом из них была отдельная рота связи. Аэродромы обслуживали 38 БАО, в ротах связи которых насчитывалось но 50 человек. Кое-где такие скромные силы обеспечивали связью одновременно два-три полка, хотя расчет был только на один. Особенно трудно приходилось связистам, когда на том или ином аэродроме базировались части различных соединений. Требовалось держать проводную и радиосвязь сразу с несколькими штабами.
Создалось серьезное несоответствие между потребностью в связи и ее возможностями. Количество боевых авиачастей выросло вдвое, а штаты и табели оснащения наших частей и подразделений после ряда сокращений уменьшились в той же пропорции — тоже вдвое. Мы имели чуть больше половины необходимых радиостанций, только одну пятую положенных по штату приемников. Телефонными аппаратами и полевым кабелем подразделения были обеспечены тоже лишь наполовину. В полном комплекте мы имели только телеграфную аппаратуру.
Сколько ни писалось по этому поводу ходатайств в разные инстанции, создавшееся тогда положение не удалось изменить — промышленность все еще не могла удовлетворить наши запросы. Приходилось искать выход в маневрировании имеющимися силами и средствами.
По настоятельному требованию штаба в состав нашей армии ввели 1-ю отдельную радиороту ВНОС. Она должна была оповещать истребительные части, штабы авиадивизий и армии о воздушной обстановке, наводить истребителей на самолеты противника. Необходимость иметь свое такое [111] подразделение обосновывалась тем, что в период боев под Москвой фронтовую систему ВНОС свернули, а ее функции передали Московской зоне ПВО. После успешного наступления столичные посты ВНОС оказались в далеком тылу, о появлении воздушного противника они сообщали на наши аэродромы с большим опозданием и к тому же не имели радиосредств для наведения фронтовых истребителей.
Роту укомплектовали классными радистами. Возглавил ее волевой и смелый командир капитан И. М. Коростелев. Боевую деятельность она начала в конце июня, имея по девять радиостанций РСБ и 5АК.
Посты ВНОС располагались в 7–8 километрах от переднего края, а по фронту — в 20 километрах один от другого. Несколько постов, располагавшихся в полосе одного РАБ, объединялись в районную радиосеть. Начальниками постов назначались летчики тех частей, которые действовали на данном направлении.
Каждый пост имел сигнальную площадку. В центре ее размечалась большая окружность диаметром 60 и шириной обода 3 метра. В центре ее укреплялась подвижная сорокаметровая стрела шириной 3 метра. Образованный круг разбивался на градусы. Возле него обозначался номер поста. Чтобы все это было хорошо видно с воздуха, обод круга и номер наносили на земле мелом или известью, стрелу тоже красили в белый цвет (зимой — в черный). С помощью стрелы пост указывал летчикам направление к цели. Для передачи им сведений о высоте, времени и расстоянии на постах имелись специальные полотнища.
С помощью таких примитивных средств и осуществлялось наведение нерадиофицированных самолетов на цели. Летчик, придя в район поста, с помощью различных эволюции машины передавал сигнал «Я свой», пост в ответ выпускал ракету установленного цвета и, если располагал данными о противнике, приводил в действие свою громоздкую «машину».
Истребители и штурмовики, имевшие на борту рации, запрашивали у постов сведения об обнаруженных целях и тут же устремлялись в бой, уверенные, что земля всегда способна прийти им на помощь, известит обо всех изменениях воздушной обстановки. Но таких самолетов в ту пору было у нас слишком мало. Вот и приходилось прибегать к стрелам да полотнищам. [112]
Все радиосигналы авиапостов принимались в РАБ и на аэродромах, расположенных в его полосе. Оттуда их передавали на радиоузел штаба армии. У нас они обрабатывались и считывались диктором в громкоговорящую сеть штаба. На прохождение сигнала от линии фронта до штаба затрачивалось от 4 до 5 минут.
Конечно, посты визуального наблюдения при наведении истребителей на цель были недостаточно эффективными, но их создание положило тем не менее начало информированию летчиков о воздушной обстановке на поле боя, обобщению ее на главном посту армии.
Между прочим, из наземных кругов и номеров постов быстро извлек пользу штурман нашей армии подполковник Л. В. Виноградов. Облетывая передний край, он отлично видел вычерченные на земле номера. Каждый летчик имел в полете данные об их расположении. Следовательно, решил Леонид Васильевич, посты можно использовать как маяки и по ним успешно ориентироваться в полете.
Гитлеровские летчики тоже быстро заметили наши сооружения, стали часто появляться над ними, а потом обстреливать и бомбить их.
Посты визуального наблюдения и наведения просуществовали в неизменном составе, со всем наземным оборудованием больше года, до тех пор пока большинство боевых самолетов не оснастили радиостанциями.
Вспоминается два забавных случая. Некоторые наши посты наблюдения и наведения размещались вместе с расчетами ВНОС Московской зоны ПВО. Те имели громоздкие и в общем-то примитивные звукоулавливатели, позволявшие услышать рокот самолетного мотора несколько раньше, чем «невооруженным ухом». Как-то при проверке службы оповещения мне пришлось заночевать на одном таком посту в поселке Ильинском. Командовал им старший сержант Переверзев. Я поинтересовался, надежно ли работает установка.
— Да вроде ничего, — ответил старший сержант. — Только собака лучше.
— Собака?
— Ага, приблудилась тут одна. Она у нас слышит самолет на две-три минуты раньше, чем мы со звукоулавливателем. Зуммер, ко мне! — скомандовал Переверзев.
Лохматый пес подошел на зов, дружелюбно помахивая [113] хвостом. Кто-то из красноармейцев ради потехи украсил его грудь немецкими орденами и медалями.
— За каждый обнаруженный самолет награждаем собаку перед строем, — улыбнулся старший сержант.
Ну, думаю, от скуки вы тут прямо цирк устраиваете. Девчата на узле в куклы играют, а парни с собачкой забавляются, выдумывают разные фронтовые байки. Не поверил я тогда сержанту. И вот, вскоре после войны, когда я служил в Азербайджане, мы вместе с полковником Н. П. Сионским, представителем ПВО, инспектировали службу наблюдения и оповещения. Приехали на один из постов. Ни на вышке, ни в траншее, где установлены звукоулавливатели, — ни души. Только у землянки лежит лохматый кобель и приветливо виляет хвостом. Заходим в землянку. Раздается команда «Смирно!». Расчет вскакивает, старший сержант, в котором я сразу узнал Переверзева (у него после ранения под Москвой остался очень характерный шрам на правой щеке), докладывает:
— Товарищ полковник, пост находится в боевой готовности.
Мой спутник готов был учинить командиру разнос, по тут неистово залаяла собака. Переверзев громко скомандовал:
— Воздух!
Бойцы молниеносно заняли свои места: наблюдатель на вышке, звукооператор у звукоулавливателя, а телефонист вызвал батальонный пост и доложил:
— Воздух, слышу шум мотора.
Минуты через две звук самолета уловил и оператор, он сообщил его примерный курс. Спустя минуту мы и сами увидели цель.
Оказалось, что пес, а это был тот самый Зуммер, «сработал» куда быстрее оператора. Старший сержант держал его, как выяснилось, при себе всю войну. Зуммер всегда оповещал расчет о появлении самолетов. Не расстался Переверзев со своим четвероногим другом и тогда, когда его часть перевели в Азербайджан.
Полковника Сионского очень заинтересовал этот столь необычный факт. Он загорелся мыслью широко использовать собак в службе обнаружения, привлечь к их обучению профессионалов-дрессировщиков, даже ученых. Но он так ничего и не добился. Зуммер оказался феноменом. [114]
Войска Западного фронта за осенне-зимнее наступление продвинулись на запад более чем на 120 километров по всей ширине своего участка. Авиасоединения перебазировались в освобожденные от врага районы. Растянулись коммуникации связи. Штаб фронта переехал под село Обнинское.
1 июня перебазировались и мы. Наш штаб сначала расположился в жилом доме железнодорожной станции Обнинское, а потом перешел в лес, под деревню Доброе. Переместились всего на 4 километра, а хлопот было хоть отбавляй, особенно с прокладкой линий к узлу связи. Необходимых проводов в запасе, как всегда, не было. Генералу Н. Д. Псурцеву пришлось отдать авиаторам весь резерв медной проволоки от шестовки. И он взял с полковника Птицына слово — при первой же возможности заменить ее железной.
Хватили бойцы 37-й роты лиха с этой медной проволокой. Подвешенные на столбы провода провисали. Их приходилось периодически подтягивать. Общая же протяженность медных линий составляла ни много ни мало — 180 километров!
Оборудованный под Добрым узел имел 26 телеграфных связей, 20 из них — на аппаратах СТ-35. От него к штабу фронта шло 7 телефонных цепей. Радио с целью маскировки разместили в районе Угодского завода. К штабу он имел прямые телеграфные и телефонные линии. На случай выхода радиоузла из строя или потери с ним связи при штабе находились в постоянной готовности две развернутые радиостанции. В память погибших в этом районе десантников радиоузел назвали Цветковским, а смены — Моисеевской и Корнеевской.
Находясь под Добрым, наши связисты задействовали изготовленный рационализаторами всеволновый радиоузел. Побудило их к этому то, что у нас был узел только на 6 приемников, которых явно не хватало для обслуживания крупного штаба. К тому же эти аппараты не охватывали весь диапазон волн, применявшихся у нас радиостанций РАФ, РСБ и РАТ, а используемый коротковолновый радиоузел не имел комплекта устройств для ключевания.
Вот группа умельцев и задумала оборудовать своими силами всеволновый узел. Работы начались еще в Москве. Ими руководил военинженер 3 ранга Г. И. Гитель. Рационализаторы [115] довольно удачно разместили в автобусе ЗИС-8 13 приемников. Аккумуляторы поместили снаружи, в специально сделанном отсеке. Зарядный агрегат мощностью 5 квт помещался в палатке, которая разбивалась в 100–150 метрах от автобуса. Каждый приемник имел свою антенну. Она подвешивалась к тросу, протянутому между двумя выдвижными восьмиметровыми мачтами.
Свое оригинальное детище Гитель и его помощники назвали РУВ-13, что значит — радиоузел всеволновый на 13 приемников. С него можно было дистанционно управлять восемью передатчиками, удаленными до 5 километров.
Параллельно с подвижным РУВ-13 рационализаторы создали стационарный узел РУВ-16, удобный для пользования в зданиях и землянках. Хозяйство каждого радиста — приемник, телеграфный ключ — укладывалось в чемодан, который при развертывании превращался в рабочий стол. Узел питался от аккумуляторно-зарядной установки, смонтированной в автомашине. Для его транспортировки требовался один ЗИС-5. Приведение в готовность РУВ-16 занимало всего 3 часа. Эти самоделки стали для нас значительным подспорьем в поддержании непрерывной радиосвязи, особенно при переездах.
Узлы проводной и радиосвязи, располагавшиеся под Добрым, успешно обеспечивали штабу управление авиасоединениями в период летних наступательных операций 1942 года. Связисты к этому времени уже обогатились боевым опытом, усилилась и наша материальная база. [116]