Становление
Штабы фронта и ВВС расположились в местечке Касня, в 15 километрах от Вязьмы. Здесь до войны находился дом отдыха. Управления, отделы и службы разместились довольно-таки неплохо. Правда, командиров тревожило то обстоятельство, что перед главным зданием был большой пруд. Он мог служить хорошим ориентиром для вражеской авиации.
От Вязьмы государственные линии связи расходились веером на Москву, Калугу, Брянск, Ржев, Смоленск, Юхнов, Белый. К ним, на подходах к городу, и подключили узел штаба фронта, оборудовав на каждом направлении контрольно-измерительные пункты (КИП). К основному КИП, на перекрестке дорог Касня — Вязьма и шоссе Москва — Минск, воины 159-го батальона и 37-й роты возвели постоянную линию на десять проводов протяженностью около 9 километров. Она была первой, построенной авиаторами фронта во время войны. Выросли наши силы, увеличились возможности.
Не буду вдаваться в подробности организации телефонной и телеграфной связи ВВС при базировании в Касне. Не в пример прошлому, фронтовое управление выделило нам необходимые провода оперативно и в достаточном количестве. Этому, безусловно, способствовала и некоторая стабилизация боевой обстановки. Мы смогли наладить надежную связь со своими соединениями, в том числе и с вновь прибывшими, а с некоторыми — и по вторым направлениям. Используя вагон полученной трехмиллиметровой железной проволоки, воины подразделений с помощью фронтовой строительной роты в короткий срок подвесили телефонную линию длиной до 90 километров. Она обеспечивала переговоры со штабами 43-й и 47-й авиадивизий, а также штабов этих соединений с подчиненными полками. [55]
Узел, созданный в Касне, стал для нас эталоном на будущее.
В Минске, Могилеве и Смоленске радисты ВВС работали на гражданских узлах. В Касне же стационара не было. Его пришлось создавать заново, с размещением приемного и передающего центров на определенном удалении друг от друга. На профессиональном языке это называется «разнесением» приема от передачи. И. И. Птицын и Л. М. Парнас пошли на это, в частности, потому, что наши люди привыкли именно к такому методу работы, хорошо его освоили.
Приемный радиоцентр, оснащенный двенадцатью приемниками, находился в полукилометре от штаба. На расстоянии трех-четырех километров в разные стороны от него располагались две группы передатчиков. Они имели кабельные линии для ключевания непосредственно с приемного центра.
Радиосвязь при разнесении приема от передачи имеет ряд преимуществ перед работой отдельных радиостанций. Такая организация позволяет рациональнее использовать передатчики и расставлять радистов, строже контролировать их работу, значительно экономить радиосредства. Мы смогли организовать дуплексный обмен на двух волнах с 43-й и 47-й дивизиями и тем самым резко поднять производительность обмена. К тому же все это дало возможность обеспечить более надежную охрану объектов.
Создание радиоузла в полевых условиях потребовало от связистов-авиаторов огромного труда, изобретательности и смекалки. Серьезно помогло нам и управление связи фронта — к нам прикомандировали радиороту 652-го отдельного батальона, оснащенную мощными радиосредствами и укомплектованную подготовленными кадрами. Ею командовал лейтенант А. М. Егорычев, специалист высокого класса и большой трудоспособности.
Усиление личным составом и техническими средствами позволило нам несколько пересмотреть схему организации радиосвязи и разукрупнить ее сети. Появилась возможность создать резерв радиосредств на случай выделения маневренных групп по обеспечению взаимодействия авиации с наземными войсками. Для этой цели были разработаны в специальные радиоданные. Их выслали во все общевойсковые армии, а также в управление связи фронта. [56]
Разумное размещение передающего и приемного центров, оснащение их лучшей аппаратурой того времени, разработка эффективной схемы радиосвязи — многотрудное и хлопотливое дело. Но само по себе оно далеко не гарантирует надежность и точность радиообмена. Тут на первый план выступают люди, обладающие высоким профессиональным мастерством, умеющие преодолевать фронтовые невзгоды и обычную человеческую усталость, сильные духом и волей, беспредельно преданные воинскому долгу.
В своей массе именно такими и были наши связисты. Долгими часами, забывая порой о сне, о пище, они слали в эфир тысячи и тысячи электросигналов, сквозь невероятную какофонию атмосферных шумов и тресков, сильные помехи, создаваемые тысячами работающих раций, наших и вражеских, отыскивали своих корреспондентов, будто бы сердцами воспринимая их еле уловимые позывные.
Среди радистов-слухачей у нас было немало специалистов экстракласса. Истинными асами эфира уже в первые месяцы войны зарекомендовали себя Мария Чурилина, Вильма Крумина (Круминьш), Александра Гарбузова, Надежда Романенко, Валентина Хнальченко, Ефросинья Бабашко. Правильно говорится в народе — молодо не всегда зелено. Эти девушки — а было им лет по 18–19 — в работе на аппаратуре удивляли бывалых, многоопытных мастеров. Я довольно хорошо владел приемом на слух сигналов азбуки Морзе, имел многолетнюю практику. Но всякий раз не переставал восхищаться способностью радисток мгновенно воспринимать чуть слышные сигналы, отличающиеся от подобных только по тону. Такое дано не каждому. Я бы назвал это особым дарованием, талантом.
Забота о подборе, обучении и воспитании радистов постоянно являлась одной из важнейших задач всех органов и должностных лиц военной связи. В школах и техникумах, на предприятиях, в учреждениях, в колхозах и совхозах в довоенные годы среди юношей и девушек широко разъяснялись значение радио для укрепления обороноспособности страны, ответственность и увлекательность работы радистов. В 1938 году у нас проводился очередной набор на окружные курсы радиотелеграфистов ВВС. Кто-то из командиров предложил обратить внимание на воспитанников детских домов. Командование одобрило эту [57] идею. В детдом направили командиров А. С. Звягинцева и Е. К. Чувашина. Они собрали подростков, имевших образование не ниже семи классов, рассказали им о цели своего посещения. Юноши и девушки дружно откликнулись на призыв. Определенную роль, конечно, тут сыграла и авиационная форма наших представителей. Советская молодежь в те годы буквально грезила авиацией.
На курсы отобрали лучших из лучших: с крепким здоровьем, музыкальным слухом, хорошим почерком, дисциплинированных и активных общественников. Учебу успешно закончили комсомольцы Владимир Дударь, Сергей Досов, Семен Цырин, Алексей Кравцов, Ефросинья Бабашко и Вильма Крумина. Их сразу же приняли вольнонаемными на узел ВВС округа.
Огромная настойчивость в освоении профессии и незаурядные индивидуальные способности вскоре позволили молодым людям встать в ряды лучших специалистов. Они в совершенстве овладели радиоделом и даже научились записывать текст принимаемых радиограмм на пишущих машинках. Это считалось большим достижением.
Бывшие воспитанники детского дома, как только началась война, не то чтобы попросились, а именно потребовали зачислить их в армию добровольцами. Командование удовлетворило просьбу юных патриотов и не ошиблось: все они стали опорой руководителей узла, держали радиосвязь в самых невероятных условиях.
Фрося Бабашко, маленькая, худенькая, на вид лет шестнадцати девчушка, обладала удивительнейшей трудоспособностью и точностью приема на слух, при надобности — а она возникала сплошь и рядом — могла несколько смен работать на самых важных, самых ответственных радионаправлениях.
Однажды, во время битвы за Москву, с Фросей произошел несколько курьезный случай. Она отдежурила подряд две смены. Остаться на третью ей не разрешили и велели идти отдыхать. Фрося пошла в столовую, поставила перед собой тарелку полуостывшего супа и тут же заснула. А на узле тем временем возросла нагрузка, на некоторых направлениях резко упала слышимость. Командир роты старший лейтенант П. Л. Буглеев распорядился вызвать Бабашко. Побежали в столовую, видят: она сидит за столом, положив голову на руки, и спит. Стали тормошить — не просыпается. Тогда подняли Фросю на [58] йоги и сказали, что ее немедленно требует командир. Она встрепенулась, передернула плечами и пошла, снова заступила на дежурство.
Проверяя смену, Буглеев услышал, что Москва начала передачу с предупреждением «Воздух». Это означало наивысшую срочность приема радиограммы и доставки ее адресату. За приемником сидела Фрося с открытыми, уставленными в одну точку глазами и дремала. Будить ее было некогда. Буглеев, радист 1-го класса, сам принял радиограмму. Потом тронул девушку за плечо и начал ее отчитывать. Она как-то отрешенно посмотрела на старшего лейтенанта и сказала:
— А я все помню. Я не спала. Я сейчас...
Фрося взяла чистый бланк и быстро написала на нем восемь цифровых групп, только что переданных Москвой. Буглеев от изумления не смог произнести ни слова — с таким явлением, когда человек в полудреме каким-то особым чувством фиксирует в памяти кучу цифр, он еще не встречался.
Но факт оставался фактом. В удивительной способности Бабашко запоминать до 10 цифровых групп мы впоследствии убеждались не раз. Как это у нее получалось, она и сама не могла объяснить.
Старшина Е. Бабашко прослужила в полку связи всю войну. Ей неизменно поручали самую трудную работу, и она безукоризненно ее выполняла. После окончания Великой Отечественной войны знатная авиационная радистка, удостоенная ряда правительственных наград, Ефросинья Бабашко много лет проработала в Аэрофлоте.
Так же как и Фрося, ветеранами фронтового эфира стали старшины Владимир Дударь, Алексей Кравцов, Сергей Досов, Семен Цырин и Вильма Крумина. Они одними из первых в батальоне получили квалификацию радистов 1-го класса, были неоднократно награждены.
Когда шли исключительно ожесточенные бои за Москву, Володе Дударю поручили обслуживать радиосвязь воздушной разведки. В течение недели он аккуратно принимал донесения, передаваемые с самолетов-разведчиков, изучил не только «почерки» своих воздушных корреспондентов, но и тональность их «голосов», особенности передатчиков. При этом пытливый юноша заметил, что все они несколько «гуляют» по волне и поэтому тон и громкость приема постоянно меняются. [59]
На восьмой день дежурства, приняв уже несколько донесений, Дударь вдруг насторожился — вышедший на связь передатчик работал стабильно, корреспондент радировал спокойно и четко. «Нет, передача ведется не с самолета», — решил Владимир и немедленно доложил о своем подозрении. В разведотделе проанализировали полученные данные и установили, что они переданы противником, чтобы ввести в заблуждение советское командование.
Владимир Семенович Дударь после демобилизации из армии стал работать радиомонтажником на одном из московских предприятий. Трудился он по-ударному, удостоился ордена Ленина, а в 1976 году был избран членом Московского обкома КПСС и делегатом XXV съезда партии.
Отлично, мастерски «воевали» в эфире эти парни и девушки. Старшины А. Кравцов и С. Досов в 1943 году стали начальниками радиостанций наведения самолетов непосредственно на переднем крае. Старшина С. Цырин переквалифицировался на радиоразведчика. При его активном участии был освоен и широко осуществлялся перехват немецких метеорологических сводок.
Высокая квалификация радистов позволяла дежурным по радиосвязи и старшим смен оперативно и действенно реагировать на различные осложнения в работе обоих центров. Зная индивидуальные способности своих подчиненных, они поручали передачу особо важных документов наиболее опытным людям с хорошо поставленной рукой (почерком), умеющим работать в широком диапазоне скоростей. Если затруднялся прием сообщений от корреспондентов, подключали резервный приемник и высокоподготовленный радист-слухач дублировал работу менее опытного товарища. Такая спаренная работа двух радистов с одним корреспондентом гарантировала полноту и достоверность приема радиограмм. Насколько это важно в боевой, быстро меняющейся обстановке, доказывать нет необходимости.
На помощь дежурным радистам к тому же всегда могли прийти их начальники, что являлось еще одной гарантией в обеспечении правильности приема и передачи. В совершенстве владеть техническими средствами каждый командир-связист, какой бы высокий пост он ни занимал, считал своей прямой обязанностью, своим воинским долгом. Личный пример начальников мобилизовывал [60] подчиненных на стойкое преодоление трудностей. Обучение командирами бойцов по принципу «делай, как я» способствовало быстрому росту специалистов.
Однажды, в первые дни пребывания в Касне, я зашел на фронтовой узел. У нас с ним был общий кросс телеграфа. Вижу, на аппарате Бодо работает незнакомый генерал. Работает быстро и ровно, не пропуская ни одного такта.
— Кто это? — спросил я у товарищей.
— Новый начальник связи фронта генерал Псурцев.
Генерал закончил переговор, заметил меня.
— Как дела, авиация? — приветливо спросил он.
Я представился, как положено по уставу, ответил, что радиодела в основном идут сносно, а вот проводная связь на Калинин, где дислоцируются несколько авиачастей, проходит неважно. К тому же эти линии очень плохо прикрываются и при первой же бомбежке могут отказать совсем.
— М-да, — неопределенно кивнул Николай Демьянович, — зайдемте-ка ко мне.
В небольшой комнатенке, служившей генералу кабинетом, он развернул карту с нанесенной схемой телеграфно-телефонной связи фронта, немного поразмыслив, вызвал начальника оперативно-технического отдела управления и распорядился:
— Составьте для авиаторов связь с Калинином через Москву, по магистральным проводам. Видите, возможность такая есть. — Псурцев быстро провел карандашом по разноцветным ниточкам, нанесенным на карте. — Имеющуюся оставьте им как резервную.
Николая Демьяновича Псурцева я раньше только мимоходом видел под Смоленском. Даже и лица его тогда не запомнил: уж очень горячая была обстановка. Теперь я невольно залюбовался им. Лет сорока, выше среднего роста, широкое открытое лицо, высокий лоб, слегка выдвинутый вперед подбородок. Мягкий взгляд генерала как бы призывал к доверию и взаимной человеческой доброжелательности.
Закончив деловой разговор, он прежде всего поинтересовался, как подготовлены связисты, как организованы их быт, питание, отдых. Отвечая на эти вопросы, я сказал, [61] что люди очень огорчены тем, что не имеют возможности переписываться с родными и близкими и что очень нерегулярно поступают газеты.
— Скажите товарищам, что мы приступили к созданию полевой почтовой связи, — сказал генерал. — Ею занимается майор Косов, мой помощник по военно-полевым почтам.
Организация военно-полевой почтовой связи оказалась крепким орешком. На специально созванном совещании начальников связи авиасоединений, куда пригласили и майора В. А. Косова, выяснилось, что никто из нас почти ничего не смыслит в этом деле. До войны такими вопросами мы вообще не занимались. Вот и не ладилось. Поступление газет и писем неожиданно прекращалось то в одной дивизии, то в другой. Созданными при них, так же как и при районах авиационного базирования, полевыми почтовыми станциями руководили отделения почтовой связи наземных армий. Авиаторы, в зависимости от складывающейся обстановки, часто меняли места базирования, выходя за пределы сфер деятельности этих отделений. На перенацеливание отправлений тратилось много времени, для их перевозки не всегда имелись транспортные средства. Частая и всегда срочная перебазировка авиаторов не позволяла отделу связи ВВС фронта надежно контролировать работу почтовых станций, переезжавших вместе с соединениями. Более того, мы даже не всегда имели возможность своевременно информировать общевойсковиков об этих переездах.
Относительно четкие предложения об организации военно-почтовой связи в авиации были представлены в штаб фронта и ВВС лишь в мае 1942 года. Тогда при отделе связи штаба образовали специальное отделение, которому подчинялись все почтовые станции соединений. Начальником отделения назначили капитана И. Г. Орехова, его заместителем капитана М. Н. Байгушева. Их направили к нам из Наркомата связи. Оба они имели большой опыт почтовой работы, были очень трудолюбивы и довольно быстро наладили дело.
В июле 1941 года, конечно, почтовые вопросы были хотя и важными, но, разумеется, не самыми главными. Вся основная деятельность авиационных связистов была направлена на установление бесперебойной проводной и радиосвязи с соединениями и вышестоящими штабами. [62]
Обеспечение боевых действий, вполне естественно, было превыше всего.
Война шла уже целый месяц. Фашисты оголтело рвались к Москве. В Касне же мы чувствовали себя относительно спокойно. Бывало, пролетали фашистские стервятники, но они словно и не замечали довольно-таки приметный дом отдыха. Странным это казалось: неужели противник и в самом деле не предполагает, что здесь может размещаться какой-либо крупный штаб?..
И вот 22 июля, часов в десять вечера, в штабе фронта, а вслед за ним и у нас объявили воздушную тревогу. Прямо через Касню к Москве летели немецкие бомбардировщики. Вскоре телеграфист центрального узла связи ВВС сообщил: «Нас бомбят».
Немцы бомбят столицу? Тревожное, не укладывающееся в сознании известие никому не дало сомкнуть глаз всю ночь. Однако связь с Москвой не прерывалась ни на минуту, и это несколько успокаивало. Наутро мы узнали — истребители и зенитчики ПВО столицы своевременно встретили вражеские бомбардировщики. На город удалось прорваться лишь нескольким самолетам.
Сколько тут было радости! Словно мы сами отбили неприятельский налет. Правда, в заблаговременное оповещение о полете в сторону Москвы вражеской авиация внесли лепту и связисты Западного фронта. Самолеты противника засекла станция РУС-2, находившаяся под Вязьмой. Она являлась первой радиолокационной станцией, использовавшейся для нужд Западного фронта. Командовал ею лейтенант К. И. Волков, политруком был А. М. Гуревич. Была заранее выделена телефонная цепь, связывающая ротный пост ВНОС в Вязьме с Главным постом Московского корпуса ПВО. По ней вносовцы первыми доложили москвичам о грозящей столице опасности.
С 22 июля по 1 октября служба ВНОС нашего фронта 36 раз предупреждала Москву о появлении воздушного врага.
Налеты вражеской авиации на столицу вызвали среди воинов всеобщее беспокойство за ее судьбу. Все больше связистов стали просить о переводе их на передовые позиции, в десантные войска, партизанские отряды, чтобы лично с оружием в руках истреблять гитлеровских извергов. Рапорты по этому поводу сыпались, как из рога изобилия. [63]
Командование, партийное бюро штаба, членом которого был и я, прекрасно понимали благородные патриотические чувства людей, но удовлетворять их ходатайства, вполне понятно, не могли. Требовалось провести разъяснительную работу, убедить товарищей, что каждый из них находится на своем месте, что разгром нанавистного врага порой зависит от него в не меньшей мере, чем от автоматчика или снайпера.
В батальоне связи состоялось открытое партийное собрание. На него пригласили комсомольский актив. Коммунисты обсудили и наметили задачи по дальнейшему повышению живучести связи, определили формы и методы разъяснения ее исключительной важности в современной войне.
Деловитость принятого решения, правильная расстановка партийного актива при его выполнении, умение коммунистов влиять на сердца и разум людей позволили направить патриотический порыв воинов в нужное русло, мобилизовать их усилия на безукоризненное исполнение служебных обязанностей.
Не могу не вспомнить тут добрым словом старшего политрука А. А. Мотылькова, заместителя командира батальона по политчасти. Он сумел по душам побеседовать с каждым, кто стремился попасть на передний край, убедить товарищей в крайней необходимости их работы здесь, на узле.
— Удар по клавишам телеграфного аппарата, — говорил он, беседуя с одной из отдыхающих смен, — есть удар по врагу. Быстрая передача приказов и донесений, безошибочный обмен радиограммами — это уничтоженные фашистские танки и пушки, сбитые вражеские самолеты, десятки, сотни и тысячи истребленных гитлеровских захватчиков...
Кое-кому не разрешили перевестись от нас и в приказном порядке. Дударя, к примеру, уже подготовили к заброске во вражеский тыл. Узнав об этом, полковник Птицын просто-напросто приказал оставить его на узле. Владимир остро переживал отказ, но работал по-прежнему безупречно, подготовил немало отличных специалистов из поступающего пополнения.
Однако удержать всех стремившихся в действующие войска нам все-таки не удалось. Узнав, что под Москвой формируется латышская стрелковая дивизия, Вильма Крумина [64] добилась, чтобы ее откомандировали к своим землякам. Недолго, однако, довелось воевать девушке. Она погибла в начале 1942 года прямо у рации, передавая боевой приказ.
Сумел настоять на отправке в десантники старший сержант Григорий Чугунов. После многочисленных просьб пришлось расстаться с воентехником А. И. Цветковым, сержантами Павлом Корнеевым и Игорем Моисеевым. Они прошли специальную подготовку и были заброшены во вражеский тыл в составе диверсионного отряда, которым командовал авиатор майор А. Д. Латышев. Выполнив задание, отряд в районе Угодского завода соединился с партизанами, руководимыми председателем райисполкома М. В. Гурьяновым. Вместе с народными мстителями воины напали на тыловой штаб немецкого корпуса. В этом бою было уничтожено более 500 гитлеровцев, 80 грузовых и 50 легковых автомобилей, 4 танка и несколько бронемашин, два склада с боеприпасами и горючим. Цветков, Корнеев и Моисеев с операции не вернулись. Ее участники впоследствии рассказали, что Корнеев и Моисеев геройски погибли, прикрывая отход товарищей. Цветков же случайно подорвал себя, забрасывая гранатами гитлеровцев.
... В июле — августе обстановка на фронте относительно стабилизировалась. Но фронтовое затишье — не отдых. Все дни и даже ночи были заполнены напряженной работой. Командование ВВС давно волновала проблема быстрого получения достоверной информации от воздушной разведки. Теперь появилась возможность вплотную заняться связью в разведывательной авиации.
Основным самолетом для воздушной разведки был Пе-2. Рацией, установленной на нем, мог пользоваться только стрелок-радист. Но, передавая донесения по радиотелеграфу, он переставал наблюдать за задней полусферой, а это в одиночном полете представляло весьма серьезную опасность. К тому же, работая на ключе, стрелок-радист не мог принимать сигналы бортовой сирены, передаваемые штурманом или командиром экипажа.
Специалисты отдела связи разработали схему подключения бортовой радиостанции к штурману через СПУ — внутрисамолетное переговорное устройство. Штурман получил [65] возможность вести радиосвязь с землей со своего рабочего места по радиотелефону.
Первый же боевой вылет показал целесообразность введения этого новшества. Штурман сообщал разведданные через ларингофон на расстояние до 150 километров. Командир тем временем наблюдал за воздухом и землей в передней полусфере, стрелок-радист — в задней. Командующий и начальник штаба ВВС фронта положительно оценили предложение рационализаторов и поручили инженерной службе срочно переделать схемы радиооборудования на всех самолетах-разведчиках. Полковник И. И. Птицын послал меня в 38-ю отдельную разведэскадрилью, чтобы вместе со специалистом инженерной службы проконтролировать, как там ведутся эти работы.
Прилетели к разведчикам. На окраине аэродрома заметили немецкий самолет Ю-88. Как он здесь очутился, выяснилось в штабе базировавшегося тут же истребительного полка. Фашисты, оказывается, сами приземлились на наше летное поле.
Как и многие другие, я с любопытством рассматривал пленных фрицев. Немцы вели себя высокомерно, даже вызывающе, на вопросы отвечали сквозь зубы. Они вылетели из Смоленска на фоторазведку Ярославля, но, выполнив задание, из-за отказа радиокомпаса сбились с заданного маршрута и, израсходовав почти все горючее, сели на первом же подвернувшемся аэродроме, уверенные, что он занят «доблестными войсками фюрера». Когда переводчик задавал гитлеровцам вопросы относительно немецкой авиации, те неизменно вскидывали руки в нацистском приветствии и заученно выкрикивали: «Хайль Гитлер!»
После предварительного допроса пленных отправили разведуправление фронта. Немецкий самолет превратился в учебный экспонат. Летчики определяли его уязвимые места, возможности наиболее безопасного подхода к нему в воздухе. Инженеры интересовались конструктивными особенностями планера, компоновкой моторов, различным специальным оборудованием. Признаюсь, мне очень хотелось снять с него радиостанцию, но сделать это не разрешили: был приказ перегнать Ю-88 в научно-исследовательский институт ВВС Красной Армии.
В разведэскадрилье мы с инженером осмотрели все самолеты Пе-2. Перемонтаж радиосхем на них производился [66] правильно, в соответствии с утвержденным графиком. Уверенные, что задание командования будет выполнено полностью и своевременно, мы улетели обратно.
Однако, как показала дальнейшая боевая практика, использование СПУ для передачи развединформации микрофоном являлось полумерой. Дальность радиотелефонной связи по сравнению с телеграфным режимом сокращалась почти в два раза, и донесения, отправленные с воздуха, частенько не доходили до адресатов на земле. Стрелкам-радистам, как и прежде, сплошь и рядом приходилось браться за ключ.
Толчком к новому, более радикальному рассмотрению проблемы радиосвязи с самолетами-разведчиками послужила оценка Верховным Главнокомандующим И. В. Сталиным действий ВВС Западного направления по срыву наступления 2-й танковой группы противника из района Рославля. В его телеграмме, направленной главнокомандующему Западным направлением, говорилось: «Авиация действовала хорошо, но она действовала бы лучше, если бы разведчики вызывали бомбардировщиков быстро и по радио, а не по возвращении к месту посадки. Желаю успеха. Привет всем летчикам»{4}.
Цель была ясна. Но как ее достигнуть? Над этим дни и ночи ломали головы специалисты отдела связи и инженерной службы. Майор Н. З. Рабинович в подвижных авиаремонтных мастерских проводил многочисленные эксперименты по увеличению мощности радиостанций РСБ-бис, устанавливавшихся на Пе-2.
Не сразу и не без трудностей, но все-таки удалось добиться увеличения дальности радиосвязи почти в два раза за счет использования усилителя переговорного устройства. Новый монтаж позволял летчику, штурману или стрелку-радисту осуществлять связь через СПУ. Подобные работы велись и на других фронтах. Обобщив накопленный в войсках опыт, НИИ ВВС издал инструкцию по перемонтажу радиооборудования на самолетах Пе-2 и Пе-3.
Вообще рационализаторы-связисты были поистине неугомонными, пытливыми и способными людьми. В батальоне связи техники В. В. Андреев и С. Г. Головин с механиком Людмилой Шапчиц переоборудовали два гражданских [67] аппарата Бодо в военный вариант. Если раньше на их сборку и монтаж схемы уходило 5–6 часов, то теперь аппараты действовали немедленно после подключения электропитания и присоединения к линии, стали менее громоздкими, удобными для транспортировки.
Аппараты Бодо представляли собой большую ценность. Они обладали высокой производительностью, перехват ведущихся по ним передач был практически исключен. Ими располагали лишь штабы фронтов, армий и некоторых авиакорпусов. По Бодо осуществлялась командная связь, велись переговоры с Москвой и штабами ВВС соседних фронтов.
Под руководством старшего лейтенанта В. К. Ермаченкова и старшины И. П. Леонова бойцы оборудовали на автомашине ЗИС-5 мощную аккумуляторно-зарядную станцию. Таким образом, отпала необходимость выделять помещение под аккумуляторы, собирать их в батареи, делать различные проводки. В результате резко сократилось время, необходимое для развертывания станции. Она была постоянно готова к работе и передвижению.
Примерно в то же время к нам прибыла бригада рабочих с одного московского завода для установки бронещитов на автомашины, в которых были смонтированы радиостанции РСБ. Такие щиты надежно защищали экипажи от пуль и небольших осколков. Вот только общий вес подвижных радиостанций из-за этого увеличился почти на тонну. Но с этим приходилось мириться.
Начальниками бронированных автомобильных радиостанций назначили сержанта Ивана Мельникова и старшего сержанта Сергея Баварова (ныне полковник-инженер, кандидат технических наук). Рации использовались, когда предполагалось сильное огневое воздействие противника. Баварову неоднократно приходилось работать под вражеской бомбежкой. Осенью он выезжал в группу генерала И. В. Щербакова, сражавшуюся под Уваровкой, и под огнем противника успешно обеспечивал ее связью.
В Касне мы смогли заняться и упорядочением документации, в частности отработкой системы адресования. Скрытное управление войсками требовало, чтобы все соединения и части, все должностные лица имели определенные позывные. Их необходимо периодически менять, не допуская повторений. В дивизиях стремились подобрать слова наиболее звучные, красивые, как, например, [68] «Орел», «Сокол», Беркут». Этих «орлов», «соколов» да «беркутов» появилось столько, что разобраться в них становилось уже трудно.
Составить новую таблицу позывных было поручено группе работников узла и отдела связи. Старшим назначили меня. Поскольку позывных требовалось очень много — соединениям и частям, органам тыла, командно-начальствующему составу и летчикам, — мы решили их подобрать так, чтобы можно было сразу определись, к какому рангу корреспондентов относятся те или иные группы позывных. Тыловым частям решили дать названия рыб, аэродромам — насекомых, летчикам — птиц. И тут же потерпели полное фиаско: подходящих слов просто не хватило. А ведь требовались такие, которые легко произносятся и четко принимаются на слух. Опыт подсказывал, что предпочтительнее слова, имеющие звук «р». Он очень хорошо воспринимается и по радио, и по телефону. Сколько ни бились, а достаточное количество нужных и притом благозвучных слов не нашли. Наконец общими усилиями пришли к так называемому индексному принципу. Допустим, дивизия получала позывной «Рубин». Он же присваивался и всем летчикам, но при этом у каждого был свой двузначный индекс: «Рубин-01», «Рубин-22», «Рубин-55» — и так далее. Такое предложение прошло. Таблицу утвердил начальник штаба. Позывные в ней были разбиты на четыре группы, каждая из которых применялась в определенное время. Члены Военного совета имели условные фамилии, которые устанавливались штабом фронта и действовали во фронтовом звене управления и выше.
Вроде все сделали хорошо, но без казусов не обошлось. Где-то в конце 1942 года командующий, а им был уже С. А. Худяков, на совещании командиров дивизий не упустил случая подтрунить над нашими позывными.
— Если верить им, — сказал он, — то Баранчуку — «крышка», Филину — «труба», Подгорному — «курорт», а Андрееву{5} — «слава».
Пришлось таблицу опять перерабатывать. И не раз. Книгу позывных штаб ВВС Красной Армии издал лишь в середине войны. За воздушными армиями в ней были [69] закреплены строго определенные разделы. Содержащиеся в них слова мы сами распределяли по дивизиям, частям, тыловым органам. Это создало стройную и удобную систему адресования телеграмм, вызова телефонных станций, осуществления радиопереговоров с летчиками, находившимися в воздухе. Однако некоторые авиационные генералы никак не хотели расстаться с полюбившимися им «драконами», «орлами», «соколами» и продолжали ими пользоваться, что, конечно, порой не содействовало скрытному управлению войсками.
При штабе ВВС фронта имелась авиаэскадрилья связи. Она доставляла в подчиненные и во взаимодействующие штабы делегатов связи, приказы и различные документы. Ее самолетами как транспортными средствами пользовались командование, начальствующий состав управлений и отделов. Дивизии в свою очередь для доставки донесений тоже применяли самолеты. Первое время никаких графиков их движения не существовало. Полеты выполнялись по мере надобности.
Еще в июле наш отдел представил командованию соображения по более рациональному использованию связных У-2, предложив подчинить эскадрилью нам. На это не пошли. К отделу лишь прикомандировали звено из отряда ГВФ. Организовать регулярно действующую авиасвязь между штабом ВВС и соединениями поручили мне, выделив в помощь лейтенанта Л. М. Бейлина, хорошо подготовленного инженера, старательного и исполнительного человека.
Полковник С. А. Худяков утвердил наши предложения. При штабах дивизий были созданы пункты сбора донесений. Центральный пункт находился при штабе ВВС. Специального штата они не имели. Их обслуживали по совместительству писаря, знавшие секретное делопроизводство, экспедиторы и посыльные. Самолеты летали по твердому графику — раз в сутки. Они совершали посадки в каждом пункте сбора донесений, независимо от того, имелись ли на борту адресованные им отправления. Предусматривалась отправка срочной корреспонденции и вне графика. Перед внеочередным вылетом машин адресату по телефону или по радио заранее передавали условный сигнал для их встречи. [70]
Регулярные рейсы себя оправдали. Летчики ГВФ хорошо справлялись с возложенными на них обязанностями. Они неоднократно выручали нас и при длительных выходах из строя проводных средств. Но одного звена явно не хватало. Поэтому вскоре нам подчинили 127-ю отдельную эскадрилью, состоявшую из девяти У-2. Возможности воздушной связи значительно расширились. Летчики стали попутно доставлять письма и газеты.
Затишье на фронте командование и политотдел широко использовали для сбора сведений о подвигах авиаторов, для развертывания пропаганды массового героизма защитников Родины. Полковник И. И. Птицын потребовал от работников отдела, бывавших в войсках, обязательно интересоваться действиями стрелков-радистов в воздухе, скрупулезно изучать, обобщать и распространять их боевой опыт. Благодаря этому все авиаторы фронта вскоре узнали, в частности, о самоотверженном поступке Ивана Тупикина.
Произошло это 15 июля. Девять самолетов 60-го бомбардировочного авиаполка получили задачу нанести удар по танковой колонне, обнаруженной в районе Ельни. Машины СБ летели без сопровождения истребителей. За линией фронта сержант Тупикин, стрелок-радист экипажа лейтенанта Василия Наумкина, еще издали заметил «мессеры», шедшие на перехват нашей группе. Он тут же известил об этом всех боевых товарищей и изготовился к встрече врага.
Фашистские истребители не успели помешать нашим летчикам сбросить бомбы на колонну. Но они напали, когда девятка, отходя от цели, начала разворот, а это исключительно неудобная позиция для отражения атаки, тем более что немцы заходили сверху с задней полусферы. Группа понесла потери. Но и гитлеровцы недосчитались нескольких машин. На самолете лейтенанта Наумкина снарядом перебило тягу руля глубины. Бомбардировщик потерял управление и стал резко терять высоту. Стрелок-радист сразу понял, в чем дело, схватил концы тяги руками и ценой огромного усилия соединил их. Летчик, почувствовав нагрузку на руле глубины, выровнял самолет, присоединился к группе и долетел до аэродрома. Ни Василий Наумкин, ни его штурман Геннадий Зимин не знали, что все время, пока они летели к аэродрому, Тупикин руками удерживал концы перебитой тяги. От неимоверного [71] напряжения его руки так задеревенели, что он не смог их разнять без помощи товарищей.
В годы войны коммунист Тупикин совершил 265 боевых вылетов, лично сбил 5 вражеских самолетов и несколько в групповых боях. Он первый из стрелков-радистов в полку удостоился ордена Красного Знамени, был награжден также орденами Отечественной войны II степени и Красной Звезды, многими медалями.
В распоряжение начальника связи ВВС фронта прибыло несколько новых командиров. Среди них — подполковники Дмитрий Николаевич Морозов и Иван Иванович Морозов. Птицын давно знал обоих и очень обрадовался их приезду. Имя Д. Н. Морозова было известно многим военным связистам. В авиации он служил еще с гражданской войны, в последние годы работал старшим преподавателем на кафедре связи военно-воздушной академии. Высокообразованный специалист, Дмитрий Николаевич имел печатный труд по радиомаякам, был награжден орденом «Знак Почета». Его назначили помощником Ильи Ивановича по радио. Л. М. Парнас и И. И. Морозов стали начальниками связи авиации общевойсковых армий.
С подполковником Д. Н. Морозовым мы быстро подружились. Он щедро передавал сослуживцам свои обширные знания, богатейший опыт. И. И. Птицын пригласил его к нам в палатку третьим «квартирантом». Кстати, в этой палатке мы однажды обнаружили сюрприз — под топчаном, на котором спал полковник, выросли два отменных белых гриба. Полюбоваться на них приходили едва ли не все штабники. В лесах окрест Касни боровиков в то лето было хоть косой коси. Они служили доброй добавкой к нашим фронтовым пайкам, а некоторые расчетливые командиры-хозяйственники даже заготовляли грибы впрок — сушили и засаливали их.
Хотя на фронте и шли лишь бои местного значения, все понимали — буря назревает. Наряду с решением многих повседневных задач связисты-авиаторы в те дни вели огромную работу по осуществлению требований приказа Наркома обороны от 23 июля 1941 года. В нем констатировалось [72] неудовлетворительное управление войсками из-за игнорирования радиосвязи. Нарком требовал от командиров всех степеней и работников штабов настойчиво учиться самим и учить подчиненных искусству управления по радио. Вводились личные радиостанции командующих фронтами, армиями, командиров соединений.
Приказ был направлен на борьбу с так называемой радиобоязнью. В первый месяц войны, как уже говорилось, в различных штабах отмечалось немало случаев, когда сознательно ограничивалось управление по радиосредствам из опасения, что противник запеленгует работающие станции, определит по ним местонахождение пунктов управления и разбомбит их. Рации поэтому старались располагать подальше от штабов, что серьезно снижало оперативность их использования.
В штабе ВВС состоялось партийное собрание. С докладом выступил полковник С. А. Худяков, Он рассказал, к чему приводит боязнь и недооценка радиосвязи, показал на примерах, почему работники штаба в ряде случаев не могли поставить задачи соединениям и частям по радио, получить от них требуемые донесения, резко критиковал шифровальную службу, которая плохо помогала составлять простые, но стойкие по перехвату сигнальные таблицы и другие документы скрытного управления. Сергей Александрович отметил, что связисты ВВС проделали большую работу по внедрению радиосвязи, и теперь требуется дальнейшее ее совершенствование как системы и превращение в основное средство управления в подвижных видах боя.
На собрании выступили многие командиры штаба и тыла. Они высказали ряд обоснованных претензий к нашей работе. Полковник Птицын, в частности, особое внимание обратил на радиосвязь с наземными войсками и видами авиации.
Илья Иванович не случайно говорил о связи взаимодествия. Это был очень острый вопрос. В разразившейся войне только согласованные действия всех родов войск могли привести к успеху на поле боя. Поэтому мы стали больше заботиться об этих связях, искать пути их совершенствования и материального обеспечения. Дальше я расскажу о том, что организация связи взаимодействия авиации с наземными войсками оказалась для нас очень [73] серьезной проблемой, которую удалось решить далеко не сразу.
На фронтовом узле на аппаратах Бодо работали красноармейцы-мужчины, а у нас девушки. Многие из них поступили к нам еще до войны вольнонаемными. Генерал Н. Д. Псурцев часто заходил в нашу аппаратную. Он сразу отметил высокую культуру и качество работы телеграфисток.
Особенно много женщин к нам пришло в июле 1941 года. Тогда по решению Военного совета фронта бойцов и сержантов, служивших в тыловых частях, отправляли в стрелковые и авиадесантные войска. Из ВВС было переведено туда около 800 связистов. Вместо них к нам прибыло такое же количество молодых женщин, добровольно поступивших на военную службу. В запасном полку удалось подобрать 180 специалисток, ранее работавших в органах НКС. Эти замечательные люди трудились на нашем узле всю войну и вместе с теми, кто работал еще в мирном Минске, внесли неоценимый вклад в развитие и обеспечение надежной авиационной связи.
Многие, порой непомерные тяготы легли в военные годы на хрупкие женские плечи. Телефонистки и экспедиторы, телеграфистки и радистки, большинству из которых в ту пору было по 18–20 лет, работали исключительно добросовестно, аккуратно и четко. Не в укор будь сказано мужчинам, но женщины-связистки трудились лучше, качественнее. Они обладали большей прилежностью и сосредоточенностью, а их нежные, всегда уравновешенные голоса приходились по душе летчикам — они успокаивающе действовали в бою.
— Выходишь на цель, вокруг рвутся зенитные снаряды, бушует огненная смерть, и вдруг слышишь приятный, по-домашнему спокойный женский голос: «Орион-05», «Орион-04», — рассказывал, помнится, один летчик. — И сразу откуда-то берутся уверенность, самообладание...
Прибывшее пополнение связисток сравнительно быстро вошло в строй. Стоило только назвать фамилию командира или начальника, с кем требуется переговорить, как телефонистки тут же разыскивали нужного товарища или того, кто его замещал. Они знали, где и по соседству с [74] кем размещаются работники штаба, в каких отделах чаще всего бывают по делам службы. Поэтому умели соединять абонента даже с теми людьми, которые в нужный момент и не находились на своих рабочих местах.
Однажды представителю Ставки Верховного Главнокомандования Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову, находившемуся в Касне, и командующему фронтом Маршалу Советского Союза С. К. Тимошенко потребовалось срочно переговорить с Генеральным штабом. Генерал Н. Д. Псурцев решил для обслуживания этой ответственной связи привлечь нашу телеграфистку. Он пришел на узел и попросил Аню Кравченко, старшую смены, выделить бодистку получше и посмелее. Та послала Раю Хмелевскую.
Шапошников диктовал текст, а Рая вслед за ним произносила каждое передаваемое слово, чем ориентировала маршала на дальнейшее формулирование фразы. Борис Михайлович часто называл то стрелковые корпуса, то стрелковые дивизии. Хмелевская слов таких не передавала. Она употребляла принятые для них сокращения: ск, сд.
Маршал сразу обратил на это внимание и тоже перешел на сокращения. Это позволило провести переговор в более сжатое время. Закончив его, Борис Михайлович от души поблагодарил бодистку:
— Вы, голубушка, не только молодец, но и большая умница. Спасибо за умелую работу!
Рая вернулась в аппаратную ВВС возбужденная, довольная похвалой маршала и полученной от генерала Псурцева благодарностью. Один из командиров полюбопытствовал, о чем велись переговоры.
— Да я уже ничего и не помню, — беспечно ответила Рая, — а лента осталась там, на фронтовом узле.
Как и все наши девушки, она умела хранить доверенную тайну.
Появление на узле большого количества женщин изрядно прибавило хлопот командно-начальствующему составу. Их старались расквартировать в чистых и теплых помещениях, заботились, чтобы у них по возможности всегда был элементарный комфорт, все необходимое для устройства чисто женского быта.
Наши связистки с голубыми петлицами на гимнастерках, право же, заслуживали еще большей заботы о себе [75] своей огромной и самоотверженной работой, которую они выполняли. Но война есть война, фронт есть фронт. Девчата мужественно переносили и трудности, и неудобства, с которыми им все же часто приходилось сталкиваться.
Не знаю, есть ли у нас в стране памятник ратному труду связисток в годы Великой Отечественной войны. Думаю, что нет. А создать его надо бы. Героический труд военных связисток, преисполненный героизма и блистательного мастерства, явился бесценным вкладом в победу советского народа над немецким фашизмом.
В конце сентября нам стало известно, что немцы готовятся к генеральному наступлению на Москву.
К этому времени у нас было закончено строительство блиндажей для размещения штабов фронта и ВВС, узлов связи. 29 сентября мы перенесли в укрытия все телеграфные и телефонные средства.
Противник перешел в наступление против Западного фронта 2 октября. А на второй день, в 16 часов, его авиация нанесла сильный удар по Касне. В налете участвовало три группы по 14–16 самолетов. С первых же заходов вражеские бомбардировщики разрушили здание, где несколько дней назад размещались Военный совет, основные управления и отделы фронтового штаба, узел связи. Немцы ожесточенно бомбили и лес, окружавший Касненский дом отдыха, где теперь находились в блиндажах оба штаба и их средства связи.
Подполковника Д. Н. Морозова и меня бомбежка застала в пути к приемному радиоцентру. Поблизости — ни ровика, ни окопчика. Сверху несется раздирающий душу рев падающих бомб. Мы ничком припали к поваленному стволу толстой березы. Грохнул взрыв большой силы. Меня с ног до головы забросало увесистыми комьями земли.
Кругом — кромешный ад. Падали с корнем вывороченные вековые деревья. Небо застлал густой черный дым. От множества взрывов содрогалась земля. Осколки проносились с пронзительным и злым свистом. И этот нестерпимый, с завыванием рев бомбардировщиков...
Бомбежка показалась вечностью. А длилась она всего три-четыре минуты. Стихло в лесу, стихло в небе. Я вскочил на ноги, намереваясь бежать на узел.
— Не торопись, — остановил Морозов. — Они могут [76] сделать еще заход. А может, за первой волной самолетов идет и вторая.
И действительно, с наблюдательной вышки, устроенной на высоком дереве, вновь послышался сигнал воздушной тревоги. Мы с Морозовым залегли в воронку. Она оказалась метрах в двадцати пяти от березы, возле которой я только что лежал.
Укрывшись, я невольно подумал о красноармейце Иване Батурине. Он сегодня дежурил на наблюдательной вышке. Если он снова подал сигнал, значит, пробыл на вышке всю бомбежку. Каким же надо обладать мужеством, чтобы не покинуть опасный боевой пост в бомбовом пекле!
Второй заход по своей силе не уступал первому. Немцы на этот раз весь бомбовый груз обрушили на район блиндажей. В воронке я чувствовал себя в относительной безопасности — говорят, что в одну и ту же точку авиабомбы, как и артиллерийские снаряды, не попадают. Вспомнились опасения командиров после приезда в Касню — большое зеркало пруда, издали приметное главное здание дома отдыха. Еще в августе авиаторы сфотографировали с воздуха расположение штабов. На снимках отчетливо просматривались даже проводные линии, уходившие в лес и не имевшие из него выхода. Вот и наступила расплата за беспечность: враг нанес по штабам бомбовый удар на второй же день своего нового наступления.
В последующем к результатам фотографирования расположения штабов с воздуха стали относиться более ответственно. Принимались меры к усилению маскировки, а то и менялись места базирования. Одним словом, каснийский урок пошел впрок.
В Касне же противник натворил немало бед. Оказались разрушенными все линии. Проводная и радиосвязь временно была потеряна по всем направлениям. Воины батальона и 37-й роты приступили к восстановлению проводного хозяйства. Тяжело ранило воентехника 2 ранга А. Пашутина. К счастью, больше никто не пострадал. Линии ключевания на радиоузле отремонтировали за полтора часа. Радио заработало в полную силу. Через пять часов связисты сумели ввести в строй провода, шедшие на Москву и к двум авиадивизиям, но ненадолго. Враг наносил все новые удары по коммуникациям. Устранять повреждения линейные подразделения не успевали. [77]