Не сломить нашу волю
— Возьмите с собой Ермаченкова и поезжайте в Минск. Заберите там все, что возможно, — приказал мне полковник И. И. Птицын. — Если колонну не догоните, найдете нас на Бобруйском аэродроме.
Я уже слышал, что Военный совет решил перебазировать штабы фронта и ВВС в район Бобруйска. Отсюда, из Боровой, наладить управление войсками так и не удалось.
В Минске по-прежнему бушевали пожары. Многие кварталы, местами и целые улицы выгорели дотла. Наша полуторка пробиралась почти по сплошным пепелищам. У Андреева уже все было приготовлено к отъезду. Красноармейцы быстро погрузили ящики с аккумуляторами, аппаратами, разным имуществом. Со стороны железнодорожной станции все больше усиливалась артиллерийская и минометная стрельба. Надо было поторапливаться.
По моим расчетам, разрыв во времени между штабной колонной и нашей автомашиной составлял часа полтора. Значит, мы сумеем догнать штаб где-то в районе Пуховичей.
Бобруйское шоссе было не особенно загружено, и мы мчались на полной скорости. Шофер неожиданно заявил, что горючего до Бобруйска не хватит, и мы решили заехать на Пуховичский аэродром, чтобы дозаправить машину, а заодно раздобыть что-нибудь из продуктов.
Пуховичскую развилку перегораживал шлагбаум. Перед ним собралось с десяток автомашин. «Нет ли там и наших?» — подумал я и, выскочив из кабины, направился вдоль колонны. Возле шлагбаума стояла группа вооруженных людей в гражданской одежде и несколько военных. Подойдя к ней, я спросил, давно ли прошла тут колонна штабных машин. В ответ один из гражданских мгновенно вскинул пистолет: [39]
— Руки вверх!
Клацнули затворы двух винтовок, направленных прямо мне в грудь.
— Руки! Живо!
— Вот мои документы...
Но мою попытку достать удостоверение личности пресекли молниеносно: руки тотчас были скручены за спиной.
— Отвести шпиона в комендатуру! — властно распорядился человек небольшого роста.
Мои спутники, находившиеся в машине, ничего этого не видели. Меня куда-то повели. Впереди и сзади конвоиры с винтовками, а по бокам — с пистолетами.
— Не оглядываться, будем стрелять, — предупредил старший.
«А что, и запросто прихлопнут, — подумалось. — Надо подчиняться, а в комендатуре все выяснится».
Выяснилось, однако, к счастью, все раньше. Со стороны Пуховичей шла легковая машина, поравнявшись с нами, она резко затормозила, и из кабины выскочил подполковник Г. Н. Яхонтов, помощник начальника разведотдела штаба ВВС. Так я был «вызволен из плена». Задержавшие меня люди оказались бойцами местного истребительного отряда.
Дозаправив в Пуховичах машину горючим, мы направились в Бобруйск. На подступах к нему, вдоль дороги, располагались позиции противотанковой артиллерии. Батарейцы для лучшего обзора местности вырубили кустарник и мелкие деревца. Видимо, ожидался танковый удар противника уже и в этом районе...
На аэродроме, из здания, где размещалось командование БАО, красноармейцы вытаскивали сейфы, ящики, мебель и все это грузили на автомашины. Неужели и отсюда наши снимаются?
— Да, и отсюда, — нервно ответил на мой вопрос командир батальона. — Приказано немедленно перебраться на Рогачевский аэродром. Летный эшелон уже перелетел, а те самолеты, что находятся на заданиях, сюда не придут, будут садиться в Рогачеве.
— А где штаб ВВС?
Ответа я не услышал. Раздался продолжительный телефонный звонок, и командир нервно поднял трубку:
— Что-что? [40]
И тут же он, расстегивая пистолетную кобуру, выбежал из кабинета. Я вызвал телефонную станцию.
— Говорит Кояндер, что случилось?
— Два самолета с крестами сели, — ответил очень знакомый женский голос. Конечно же, это Надя Долженкова. Она поступила работать на телефонную станцию аэродрома, когда я еще служил в Бобруйске.
— Далеко от узла?
— Ну, метров восемьсот будет. Что же делать-то, Евгений Валерьянович?
— Главное — спокойствие. Мы сейчас будем у вас... Когда я выскочил на улицу, около 30 вооруженных красноармейцев во главе с командиром БАО уже бежали к летному полю. Вслед за ними устремился и я со своими людьми. Правда, оружие было лишь у меня — пистолет ТТ.
Немцы нас заметили. Самолеты пошли на взлет. Красноармейцы открыли по ним беглый винтовочный огонь. Взлетев, вражеские машины развернулись и обстреляли бойцов из пулеметов. Вдвоем с командиром мы поспешили на узел связи.
Надя Долженкова, встретив нас, сообщила, что станция с внешними абонентами связи не имеет. Да она практически стала и ненужной, Мое внимание привлек стоявший здесь военный коммутатор МБ-60. Это же богатство! Командир батальона одобрил мое намерение снять его и забрать с собой.
В составе автоколонны БАО мы поехали в Рогачев. За Березиной, на развилке дорог, нас остановил постмаяк, размещенный тут, чтобы ориентировать командиров отставших машин, куда и как ехать дальше. Такие маяки, оказалось, были и в Бобруйске. Если бы мы не миновали город, сокращая путь, то уже давно бы добрались до штаба, который, как указал старший поста, расположился близ Могилева. Выходит, была допущена оплошность. Но особенно сожалеть не стоило: ошибка с лихвой окупилась тем, что был заполучен очень нужный коммутатор.
На перебазирование штаба ВВС в район Могилева ушло около суток. В пути штабную колонну неоднократно бомбили и обстреливали вражеские самолеты. Из-за этого несколько радиостанций отстало. [41]
Сутки на войне — срок огромный. И все это время штаб не имел связи с авиасоединениями и частями. Не сразу удалось развернуть ее и с Могилевского аэродрома. Отсюда по проводным средствам можно было соединиться лишь с Оршей, Витебском и Смоленском. Телефонная станция здесь была рассчитана на обслуживание всего двух полков, но располагала десятью каналами на междугородную станцию Могилева. Чтобы принять дальние связи, мы усилили ее привезенными с собой техническими средствами, установили на телеграфной станции по пять аппаратов СТ-35 и Морзе, развернули аппарат Бодо. Полковник И. И. Птицын уже был в Могилеве и выколачивал в городской конторе телеграфные провода к авиасоединениям.
Конечно, расположение крупного штаба на территории стационарного и, что вполне естественно, известного противнику аэродрома для нас не сулило ничего доброго. Однако иного выхода не было. Оказать нам помощь в развертывании проводной связи с какого-либо другого места генерал А. Т. Григорьев не мог: у него не было никаких резервов.
Обо всем этом мне накоротке рассказал капитан Л. М. Парнас.
— Летная столовая работает? — спросил я его. Капитан кивнул в ответ:
— Пойдем поужинаем.
Подавая ужин, официантка спросила:
— Что вам принести, кофе или чай?
— Чай, да чтоб был он, как поцелуй девушки: крепкий, сладкий и горячий, — ответил, улыбнувшись, Парнас.
Лев Маркович — очень интересный, жизнерадостный человек. Он за два года до начала войны закончил авиационный факультет Военной академии связи имени Буденного и был назначен начальником связи истребительного авиаполка. Его незаурядные способности и знания заметил Илья Иванович Птицын и перевел на должность помощника начальника связи ВВС округа. Парнас отличался огромным трудолюбием, был широко эрудирован в вопросах организации и эксплуатации военно-авиационной связи. Штабную работу, даже самую нудную, он выполнял быстро и аккуратно, был очень общителен, знал множество поговорок, пословиц и прибауток. В первые же дни войны выявилась и еще одна добрая черта этого славного [42] человека — он ни при каких обстоятельствах не падал духом, умел держать себя спокойно, уравновешенно в любой обстановке.
После ужина я пешком направился в город. От аэродрома до конторы Наркомата связи недалеко. Я там многих знал и надеялся, что пригожусь Илье Ивановичу. В конторе была группа представителей генерала Григорьева. Там же находился и Птицын. Вместе с гражданскими специалистами они выясняли возможности использования сохранившихся линий. Илья Иванович шепнул, что ему удалось выколотить провода лишь на Москву да на штабы некоторых соединений. Маловато...
Начальником линейно-технического узла работал Г. В. Чесноков, мой давнишний знакомый. В свое время он занимался строительством линий для ВВС и одновременно руководил ремонтом гражданских средств связи. Мы помогали ему и в том, и в другом деле — то транспорт выделяли, то бойцов. Чесноков очень внимательно отнесся к нашей просьбе, и благодаря его помощи мы быстро наладили связь на тех направлениях, где имелась возможность использовать местные провода, в том числе радиотрансляционные.
Чесноков был лейтенантом запаса. Очень расторопный человек, знающий специалист и хороший организатор, он мог быть очень полезен нам. По совету полковника Птицына его мобилизовали в армию и назначили помощником командира роты связи в один из районов авиационного базирования. Чесноков вскоре стал заправским военным. Впоследствии, когда в составе 1-й воздушной армии была сформирована телеграфно-строительная рота, он внес большой вклад в ее сколачивание, в успешное выполнение ею боевых задач.
Обстановка на фронте накалялась все больше. 28 июня советские войска были вынуждены оставить столицу Советской Белоруссии.
— Да, мы отступаем. Да, немцы все дальше пробиваются на восток, — говорил полковник Птицын, беседуя с бойцами и командирами на узле. — Но настанет этому конец, товарищи. Нет в мире такой силы, чтобы одолела народ, руководимый партией большевиков-ленинцев. Никаких упаднических настроений! Кто пал духом, тот уже [43] побежден. Нам падать духом некогда. У нас дел по горло. Войскам нужна связь. Устойчивая, надежная. И мы с вами должны ее обеспечить. Врагу не сломить нашу волю к победе.
Умел Илья Иванович влиять на человеческие сердца. Люди трудились, стойко преодолевая непомерную усталость, пренебрегая опасностью. Работа всюду кипела и днем и ночью.
С Могилевского аэродрома штаб ВВС фронта установил проводные связи со всеми авиасоединениями и даже вновь прибывшими дивизиями, а также со знаменитым 401-м истребительным авиаполком, которым командовал Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР подполковник Степан Павлович Супрун.
По инициативе С. П. Супруна в июне 1941 года было сформировано шесть авиационных полков, полностью укомплектованных военными и гражданскими летчиками-испытателями. Все эти части за годы войны прошли славный ратный путь. К великому прискорбию, слишком короток был он у Степана Павловича. Жизнь его оборвалась в неравном воздушном бою 4 июля 1941 года. Вскоре ему посмертно было второй раз присвоено звание Героя Советского Союза.
Несмотря на помощь войск, городские связисты не успевали устранять повреждения на линиях. С некоторыми авиадивизиями проводной связи не было уже целые сутки. С ними штаб сносился по радио. Но оно не могло полностью заменить телефон и телеграф. Главный тормоз — время, очень много его расходовалось на зашифровку и расшифровку документов. Ведь выходить в эфир с открытым текстом запрещено. А по телефону и телеграфу вели переговоры и намеками...
Во время очередной бомбежки аэродрома были повреждены все телеграфные линии, связывавшие нас с авиасоединениями. Бойцы батальона аэродромного обслуживания, не ожидая окончания налета, самоотверженно вышли на ремонт кабеля. Вместе с ними работал и Илья Иванович Птицын, личным примером вдохновляя воинов на восстановление связи в самые короткие сроки.
Фашистские бомбардировщики во время этого налета нанесли бы нам намного большие потери, если бы не летчики 43-й авиадивизии. Они перехватили вражеские самолеты и не позволили им произвести прицельное [44] бомбометание. О появлении немецких стервятников истребителей оповестил экипаж станции РАФ, временно нами приданный дивизии именно для этой цели. Начальник станции старший сержант Г. И. Архипов, получив соответствующую команду, немедленно передал в эфир:
— Бомбардировщики противника на подходе к аэродрому. Вам приказано идти в этот район.
Ведущий группы барражировавших истребителей, имея на борту радиостанцию РСИ-3, настроенную на волну РАФ, ответил:
— Вас понял. Идем. Наводите. — И тут же сообщил: — Противника вижу. Атакую...
В авиации Западного фронта это был первый случай наведения истребителей по радио на бомбардировщики противника.
Едва закончилась бомбежка, как на узел позвонил полковник С. А. Худяков. Он приказал мне немедленно разыскать Птицына.
— Передайте, чтобы он срочно явился ко мне со схемами проводной и радиосвязи, — потребовал начальник штаба ВВС. — Поедем в штаб фронта.
Илью Ивановича долго разыскивать не пришлось. Он стоял возле кабельного колодца и, заметив меня, показал увесистый осколок бомбы:
— Еще бы чуток — и... Видишь, еще теплый. Сохраню на память.
Я доложил ему о приказании Худякова.
— В штаб фронта? — переспросил Птицын. — А что случилось?
— Не знаю.
— Хорошо... Идем.
Сергей Александрович Худяков уже был возле машины. Взглянув на Птицына, он взволнованно спросил:
— Не ранен?
— Цел, товарищ полковник, — ответил Илья Иванович. — Сейчас приведу в порядок обмундирование и...
— Сейчас? — перебил его Худяков, улыбаясь. — Да тебя отстирывать надо с головы до ног, а я ждать не могу ни минуты. Пусть едет Кояндер...
Птицын начал напутствовать: если в штабе фронта пойдет разговор о размещении связи, нужно, мол, настаивать, [45] чтобы нас перевели с аэродрома, а соединительные линии к новому месту навели силами фронтовых подразделений.
— Сам понимаешь, штабу ВВС никак нельзя находиться на действующем аэродроме, — закончил Илья Иванович свои наставления, когда машина уже резко взяла с места. Худяков болезненно поморщился. Он явно не долечился, но виду не показывал: всегда бодр, подтянут, безукоризненно одет и идеально побрит.
— В штаб фронта сейчас прибыли маршалы Ворошилов и Шапошников и с ними группа представителей Наркомата обороны, — объяснял по пути Сергей Александрович. — Смотрите не тушуйтесь, если станут расспрашивать о состоянии связи. Поинтересоваться ею, конечно, могут. Не зря же приказали прибыть со связистом и схемами...
В штабе фронта нас сразу провели к командующему генералу Д. Г. Павлову. У него были Маршалы Советского Союза К. Е. Ворошилов, С. К. Тимошенко, Б. М. Шапошников и новый командующий ВВС округа генерал А. И. Таюрский.
— Имеется связь с авиацией? — сразу же отрывисто спросил у полковника Худякова генерал Павлов.
— Можем доложить подробно. Со мной схемы и связист, — ответил Сергей Александрович.
— Какая связь есть: по телеграфу или по радио?
В новом вопросе командующего фронтом чувствовалось большое и напряженное нетерпение.
— Сейчас только по радио. При бомбежке аэродрома выведено из строя все проводное хозяйство.
— А у вас и этого нет, — сказал К. Е. Ворошилов, посмотрев на генерала Павлова.
— Сколько времени потребуется, чтобы передать по радио вот этот приказ? — командующий подал начальнику штаба ВВС небольшой лист бумаги.
Через плечо Сергея Александровича я прочитал текст: «Всем соединениям ВВС Западного фронта немедленно, всеми силами, эшелонированно, группами уничтожать танки и переправы в районе Бобруйска. Павлов, Таюрский». [46]
— На шифровку, передачу и расшифровку потребуется немало времени, — сказал Худяков.
— Не годится, — нервно произнес генерал армии Павлов и обратился к Ворошилову: — Климент Ефремович, разрешите передать это открытым текстом...
— Вы командуете фронтом, вы и решайте, — ответил маршал.
Командующий взял у полковника Худякова документ и красным карандашом написал на нем: «Разрешаю передать по радио открытым текстом. Павлов».
Сергей Александрович вручил мне подписанную генералом армии Павловым радиограмму и приказал немедленно действовать. На мой телефонный вызов откликнулся начальник приемного узла Е. К. Чувашин. Я продиктовал ему текст приказа, предупредил о необходимости самой срочной передачи его и объяснил, что на открытую передачу имеется письменное распоряжение командующего фронтом.
Радиограмму передали циркулярно всем лучшие радистки Фрося Бабашко и Мария Чурилина.
Полковник И. И. Птицын, когда ему было доложено об открытой передаче, сказал:
— Надо бы приберечь радиограмму для прокурора. Грома, видно, теперь не миновать...
Илья Иванович был дальновиден. Через несколько дней радиограмму действительно потребовали представить в прокуратуру. Птицын уже имел с нее фотокопию.
Что же произошло? Получив приказ, командиры авиасоединений подняли самолеты на выполнение боевой задачи: группу за группой, эшелонами. Бомбардировщики, среди них и тихоходные ТБ-3, полетели без прикрытия, без доразведки целей. В районах переправ через Березину у Паричей и Бобруйска они встретили сильное противодействие зенитной артиллерии и истребителей противника. Но несмотря на явное и значительное превосходство врага, наши летчики самоотверженно прорывались к переправам, сбрасывали на них бомбовый груз и... несли серьезные потери.
Могла ли в этом случае открытая передача по радио боевого приказа явиться причиной этого прискорбного факта? Думаю, что в какой-то степени могла. Но главное, видимо, заключалось в неорганизованности выполнения боевой задачи. Ведь такие крупные переправы, как паричская [47] и бобруйская, противник ни при каких обстоятельствах не рискнул бы оставить без прикрытия. Значит, нужно было обязательно доразведать цели, подавить в их районах средства противовоздушной обороны немцев, обеспечить сопровождение бомбардировщиков истребителями как на пути к переправам, так и при возвращении на аэродромы. Но ничего этого, к сожалению, сделано не было.
Причины наших потерь под Паричами и Бобруйском расследовала специальная комиссия Наркомата обороны. К связистам она никаких претензий не предъявила.
С Могилевского аэродрома мы обеспечивали управление авиацией в течение семи суток. За это время работники отдела побывали в большинстве авиасоединений, выясняли наличие сил и средств, их состояние. В дивизионных ротах и БАО, которые отходили из Западной Белоруссии, потери имущества составляли более половины. Большинство средств связисты уничтожили сами — для их перевозки не хватало транспорта. Потери среди личного состава были невелики. Однако многие бойцы и командиры при отходе отставали от своих частей, вливались во встреченные стрелковые подразделения и сражались в их рядах, пока не находили своих.
Бывая в дивизиях и БАО, мы получили возможность лично оценить действия начальников связи, недостатки и все положительное в их работе. В своем большинстве они проявили себя хорошо подготовленными, знающими дело командирами, мужественными и инициативными людьми. Рассказать обо всех этих товарищах я, безусловно, не имею возможности. Но вот познакомить читателей с капитаном Даниилом Гавриловичем Денисенко, начальником связи 13-й бомбардировочной авиадивизии, считаю необходимым.
Денисенко в самые первые минуты войны верно оценил сложившуюся обстановку и свои возможности. Он предложил командиру дивизии генералу Ф. П. Полынину немедленно перебазировать КП и штаб с аэродрома на восточный берег Березины. Там проходили линии на Могилев, Жлобин, Рославль и на узел Наркомата связи в Бобруйске. По ним осуществлялась связь с полками, расположенными на Рогачевском и Жлобинском аэроузлах. [48]
Генерал одобрил предложение, и Денисенко очень быстро оборудовал полевой узел.
Когда мы покидали горящий Минск, с Бобруйском проводной связи уже не было. Денисенко не знал, куда мы убыли, и сумел напрямую связаться с Москвой. Благодаря этому командование ВВС РККА смогло выяснить обстановку и поручить Ф. П. Полынину командование авиацией фронта, которая при передислокации оказалась на его аэродромах.
Даниил Гаврилович в связь, особенно в радио, был просто влюблен. По приему и передаче ключом ему не было равных не только среди радистов округа — он был одним из лучших радистов в ВВС Красной Армии. Спортсмен-мотоциклист, человек богатырского телосложения, во время войны он овладел техникой пилотирования самолетом У-2. При создании воздушных армий Даниил Гаврилович стал начальником связи 6-й, а затем 2-й воздушной армии. После войны полковник в отставке Денисенко, живя в Ленинграде, не оставил своего увлечения коротковолновой радиосвязью, ведет обмен с радиолюбителями на всех континентах мира, стал активистом ДОСААФ и пламенным пропагандистом радиоспорта...
Под Могилевом к нам стали поступать и первые сведения о подвигах воздушных стрелков-радистов. Очень трудно приходилось им в начале войны. В полете каждый флагманский стрелок обязан был держать двустороннюю связь со своим аэродромом со взлета и до посадки.
Немцам не составляло труда перехватывать эти передачи и пеленговать маршруты наших бомбардировщиков. Этим можно в определенной степени объяснить и то, что противник в ту пору нередко встречал наши самолеты еще до их подхода к цели. За первые семь дней войны мы потеряли около 40 процентов стрелков-радистов. Гибли в боях одни, на смену им бесстрашно приходили другие. В нашем распоряжении имелся почти увеличенный штат стрелков-радистов. Предназначался он для развертывания по мобплану, который своевременно не удалось реализовать.
Сражались наши радисты в воздухе смело, презирая смертельную опасность. На всю жизнь запомнил я подвиги двух горьковчан — Владимира Судакова и Алексея Дебихина. В одном из боев девятку наших скоростных бомбардировщиков внезапно атаковали «мессеры». Один из [49] стервятников так ловко зашел в хвост самолету, на котором летел Дебихин, что сам оказался в необстреливаемом пространстве. Но открыть огонь он не успел. Судаков спас товарища, поразив фашиста меткой очередью. В следующем бою Владимир опять пришел на выручку Дебихину, сбив атаковавший его немецкий истребитель. Фашисту все же удалось поджечь нашу машину. Добивать ее ринулся второй «мессер». Алексей открыл огонь из горящего самолета и сбил его. Сам он был ранен и вместе с командиром и штурманом покинул машину, выпрыгнув с парашютом. В воздухе их разбросало в разные стороны. Дебихин семь суток добирался до своего полка и после лечения опять стал летать.
За годы войны каждый из друзей совершил около 250 боевых вылетов. Только в первые три месяца войны они вдвоем сбили 13 самолетов противника. Владимир Константинович Судаков стал Героем Советского Союза, полковником-инженером.
Враг наступал. Но и на земле, и в воздухе он все чаще и крепче получал ответные удары. Советские бомбардировщики метко били по его живой силе и технике, стрелки-радисты одерживали все больше побед в схватках с хвалеными немецкими асами, наши истребители бесстрашно вступали с ними в бой и мастерски их сбивали.
Горько и тяжко было переживать потери. Но каждый фронтовик знал — они не напрасны, война без жертв не бывает. А война шла большая, беспощадная. Именно об этом говорилось в выступлении И. В. Сталина по радио 3 июля. Перед нашим мысленным взором, когда мы слушали его речь, предстала вся трагичность развернувшихся событий. Гитлеровские захватчики уже заняли Литву, большую часть Латвии, западных областей Белоруссии и Украины... Мы вступили в смертельную схватку со злейшим и коварным врагом...
Когда приходили газеты, коммунисты и комсомольцы, пользуясь любой свободной минутой, разъясняли сослуживцам обращение И. В. Сталина к народу, раскрывали всю полноту возникшей для нашей Родины опасности, говорили о роли каждого советского человека в Отечественной войне.
— Смотрите, как посуровели, возмужали люди, — сказал [50] мне и Парнасу Илья Иванович Птицын. — Вот она, сила большевистской правды...
4 июля наш штаб переехал под Смоленск, в деревню Дресна. На Могилевском аэродроме больше оставаться было невозможно: гитлеровцы в любой момент могли прорваться к городу.
Под Смоленском мы впервые расположились на заранее подготовленном месте. Тут находился бывший радиоузел штаба ВВС округа, который в последнее время частично эксплуатировался бомбардировочным корпусом. Полковник Птицын заблаговременно приказал начальнику узла держать его в постоянной готовности и ни в коем случае не демонтировать.
В Дресне мы прежде всего развернули радиостанции и восстановили связь с дивизиями. На этот раз она бездействовала только те 10 часов, которые ушли на переезд. По подземному многожильному кабелю, проложенному к городу, можно было осуществлять телеграфную связь с авиасоединениями и штабом фронта. Но для этого требовалось установить контакты с городскими специалистами. Птицын немедленно выехал туда, взяв с собой и меня.
Смоленск — крупный узел коммуникаций связи. Здесь в самые первые дни войны побывал Нарком связи СССР Иван Терентьевич Пересыпкин. Он помог местным специалистам перестроить работу на военный лад, образовал оперативный военный отдел узла. Начальником его назначили И. А. Бахраха, главного инженера областного управления связи, подчинив его начальнику связи фронта. На территории области при линейно-технических узлах были созданы восстановительные бригады и открыты новые монтерские пункты.
Бахрах помог нам получить проводные линии почти ко всем соединениям. Вскоре с его же помощью мы смогли обеспечить телеграфную связь и между авиасоединениями, создав тем самым обходные пути для передачи телеграмм при выходе из строя основных направлений. Штаб имел прямые телефонные и телеграфные выходы к оперативной группе командующего ВВС при штабе фронта.
В Смоленске нам просто повезло. Оказалось, что поблизости находился бездействующий 157-й отдельный батальон связи, которым командовал старший лейтенант [51] И. Е. Липатов. Подразделение было сформировано перед войной для обслуживания управления 20-го района авиационного базирования. Теперь, когда оно направлялось в тыл на переформирование, батальон по решению командующего ВВС фронта передали в наше распоряжение. Его личный состав — около 200 бойцов и командиров — был хорошо обученным, имел оружие, располагал солидными техническими средствами и автотранспортом. В состав батальона мы включили всех служащих и технику своего узла, и в дальнейшем он стал основным костяком 1-го отдельного полка связи ВВС.
Полковник И. И. Птицын при первой же встрече с генералом Н. Д. Псурцевым, назначенным вместо А. Т. Григорьева, доложил о крайней нужде в линейном подразделении. Вскоре, 10 июля, в наше распоряжение поступила 37-я кабельно-шестовая рота. Она еще не была по-настоящему сколочена, но наводить кабельные и шестовые линии уже могла. Нам же как раз это и требовалось прежде всего. Ею командовал капитан В. И. Мальцев, участник боев на Карельском перешейке. Рота находилась у нас всю войну и многое сделала для обеспечения авиаторов устойчивой проводной связью.
С получением батальона и роты общее количество связистов достигло четырехсот человек. С такой силой уже можно было воевать. Мы пересмотрели штатное расписание, и основной узел стал обслуживаться тремя сменами с таким расчетом, чтобы одну полную смену (роту) можно было всегда назначить на оборудование и эксплуатацию передового и тылового узлов.
Проведенная реорганизация полностью оправдала себя.
Военный совет фронта принял решение оборудовать тыловой узел связи в районе Вязьмы. Вместе с аэродромным и оперативным отделами мы впервые прикинули, на какие восточные аэродромы целесообразно перебазировать авиасоединения, где удобнее разместить их штабы, создать новые полевые аэроузлы. Все это отработали на карте. Подготовленный нами документ послужил штабу фронта как бы предварительной заявкой, а выписки из него, отосланные в авиасоединения, позволили начальникам связи заранее знать, на какие узлы НКС следует ориентироваться в случае отхода.
Под Вязьму 13 июля была направлена передовая [52] команда во главе с майором Н. З. Рабиновичем. В ее состав входили одна смена боевого расчета узла и линейно-кабельный взвод. Команда, оборудовав узел и проложив соединительные линии к указанным в плане фронтовым магистралям, к приезду первого эшелона смогла установить связи с соединениями и штабом ВВС, находившимся еще под Смоленском.
Одновременно группу с двумя радиостанциями мы послали в Ярцево для развертывания промежуточного оперативного пункта. Ей надлежало связаться с основным узлом, а при необходимости и с авиасоединениями, то есть выполнять функции, которые впоследствии возлагались на личные радиостанции командующего ВВС фронта.
14 июля вечером у нас уже все было готово к переезду на новое место. Поступила команда, и машины стали вытягиваться в походную колонну. И тут вдруг было приказано все отставить.
— Полковник Худяков распорядился немедленно восстановить связи с дивизиями, надо передать срочный приказ, — пояснил Илья Иванович. — Начальник штаба говорит, что наши деятели поторопились с переездом, у некоторых, мол, начали сдавать нервы...
На развертывание потребовалось почти два часа. По проводам приказ был передан пяти дивизиям, с двумя другими удалось связаться только по радио.
В полночь узел вновь свернули, и колонна автомашин под командой капитана Л. М. Парнаса отправилась к Вязьме. Мы с Птицыным поехали в Ярцево. Там, в большом лесу севернее железнодорожной станции, разворачивался телефонно-телеграфный узел фронта, находились наши промежуточные радиостанции. За разными хлопотами мы и не заметили, как наступил вечер. Клонило ко сну. Прикинул, где бы поудобнее пристроиться, чтобы вздремнуть хоть часок-другой.
Поспать, однако, так и не удалось. Едва пристроился возле елки, как с опушки раздалась частая автоматная и пулеметная стрельба.
— Броневик маршала! — крикнул выскочивший словно из-под земли майор.
Сон как рукой сняло. Значит, маршал Тимошенко тоже здесь? Он теперь командует Западным фронтом. Бронированные машины, а вслед за ними автомобили штаба фронта, радиостанции ВВС и наша с Птицыным легковушка [53] по лесной дороге устремились к шоссе Москва — Минск.
По пути Илья Иванович рассказал, что штаб фронта своевременно узнал о высадке противником большого воздушного десанта в окрестностях железнодорожной станции Ярцево. Однако появление фашистских парашютистов в районе расположения штаба явилось все-таки неожиданным.
Когда мы выехали на шоссе, совсем стемнело. Где находились десантники, никто толком не знал. Илья Иванович на всякий случай приготовил пистолет. Его примеру последовал и я. Километров через десять у нашей машины «сели» сразу две камеры. Потом еще и еще раз. По два часа, а то и больше уходило на каждый ремонт. Словом, до Вязьмы добирались сутки... [54]