Глава первая.

Если завтра война

Шли последние приготовления к Первомайскому празднику. Красноармейцы и активистки гарнизонного женсовета заканчивали побелку деревьев, выстроившихся вдоль дорог и тротуаров. Яркие плакаты и транспаранты еще больше расцветили авиагородок, вызолоченный мягкими лучами весеннего солнца.

В небе ни облачка. На душе у меня — тоже. Связисты дивизии встречали праздник хорошими показателями в боевой и политической подготовке. Я только что встречался с курсантами учебной роты. Почти все они комсомольцы, занимались с увлечением, настойчиво овладевали нелегкими боевыми профессиями.

Учебные роты связи в авиадивизиях были нештатными. В свое время младших командиров у нас готовили в учебных взводах, которые потом почему-то упразднили. На сержантские должности стали назначать красноармейцев, работавших до призыва связистами, а то и просто наиболее грамотных и волевых. Старательные это были люди, они горели желанием оправдать оказанное доверие, но командовать умели не все. И уровень их технических знаний не всегда был выше, чем у подчиненных. Для этого требовалась специальная подготовка. Вот у начальников связи дивизий и появилась мысль создать нештатные учебные роты.

Свое учебное подразделение мы организовали осенью 1940 года. Готовили там сержантов для дивизионной роты связи и четырех авиационных баз. Руководил этой «академией» по совместительству начальник связи одного из авиаполков старший лейтенант Александр Михайлович Ющенко. Он в совершенстве знал свое дело, был исключительно требовательным и к себе, и к подчиненным. Такими же качествами обладал его заместитель по политсети политрук Никита Фомич Густынов. Они быстро [7] наладили учебный процесс, сердцевину которого составлял незыблемый в армии тех лет принцип — учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как это делается на войне.

Со старшим лейтенантом Ющенко мы были знакомы давно: служили вместе еще в Бобруйске. Он тогда командовал взводом, а я — отдельной ротой связи авиабригады. Потом, после воссоединения Западной Белоруссии, когда меня назначили командиром батальона, а он возглавил роту, мы вместе отрабатывали методику тактико-специальной подготовки авиационных связистов. Александр Михайлович активно поддерживал меня в широком внедрении ночных занятий. Еще в ту пору я подметил его привычку — замечания старшего начальника тут же записывать, не надеясь на свою память.

Вот и на этот раз, едва я появился в роте, Ющенко вынул из планшетки блокнотик.

— Нет, Александр Михайлович, — сказал я, — на этот раз никаких замечаний не будет.

— Скидочка на праздники?

Я не успел ответить. В комнату вошел дежурный по роте:

— Товарищ капитан, вас срочно вызывает к аппарату полковник Птицын.

Илья Иванович Птицын — начальник связи ВВС Западного Особого военного округа. Через пару минут я уже был в аппаратной. Вскоре по ленте телетайпа СТ-35 торопливо побежали буквы, сливаясь в слова: «Поздравляю с наступающим праздником. Останьтесь у аппарата один. Сегодня подписан приказ о вашем назначении начальником связи дивизии. Она создается в Минске в срочном порядке. Подумайте, кого бы вы хотели взять с собой на должности начальников связи полков и командира роты. О вызове к новому месту службы ждите официальную телеграмму. Все ли ясно?»

Замерла лента. Но так разговор не заканчивают. Значит, последует еще что-то. После этого «что-то» даже комок к горлу подкатил: «Ну как, Женя, доволен?»

Удивительным человеком был Илья Иванович. Начальственная официальность и товарищеская душевность сочетались в нем гармонично, естественно. О назначении передал сухо, на «вы», и тут же по-дружески: «Женя, доволен?» В каждом подчиненном он видел прежде всего [8] человека, боевого соратника. И в то же время строг был, требователен, не терпел панибратства, умел круто спросить с любого и резко приказать.

Отвечал я сбивчиво, не так, как надо бы было начальнику: «Спасибо. Постараюсь оправдать. Партийные дела сдать надо. Большое спасибо...» Видимо, Илья Иванович понял, что я не совсем в «своей тарелке», и передал: «Ну вот и хорошо. Ленту сожги. Пока никому ничего не рассказывай. До скорой встречи».

Смолк аппарат. Стою с лентой в руках и кляпу себя: даже с праздником Птицына не поздравил...

Известие о новом назначении было очень радостным. Узнать о том, что тебя повышают по службе, всегда приятно — значит, стоишь того. Но чтобы так вот растеряться... А все, видно, из-за последней фразы: «Ну как, Женя, доволен?» За самое сердце тронули эти слова, совсем не возвышенные, обыкновенные... А сколько в них заботы о человеке, личного участия в дальнейшей судьбе подчиненного...

Судьба военного... Непроста она, круты ее виражи. Когда, куда, на какую должность она тебя забросит — поди угадай. Ты — винтик в огромной армейской машине. Переводы с места на место для нашего брата дело привычное. Сколько за одиннадцать лет службы пришлось и мне сменить мест да должностей — считать, так и пальцев не хватит.

Еще раз пробежал глазами по ленте, сжег ее, как было приказано, посмотрел на часы — пора идти на совещание к командиру дивизии.

По пути в штаб догнал группу командиров и политработников. Прислушался к их разговорам. Тревожный, обычный для тех дней обмен мнениями.

— Сбивать их надо, вот что я скажу.

— А коль и в самом деле заблудился немец? С тобой такое разве не случалось?

— Не слишком ли системны все эти случайности?

— Погода «миллион на миллион», а они блудят?

— Да это же самые обыкновенные разведполеты. Совсем обнаглели фашисты. Дать хоть разок им надо.

— Тут еще крепенько помаракуваты треба...

— Во-во! А что, как провокация? Может, Гитлеру того и нужно, чтобы мы сбили какой-то его самолет? Тогда что? [9]

Что тогда? Этот вопрос волнует нас далеко не первый день. Немецкие истребители и бомбардировщики то там, то тут вторгаются в советское воздушное пространство. Их гражданские самолеты все чаще отклоняются от отведенного для них воздушного коридора. Сбивать немцев категорически запрещено. И наши летчики, скрепя сердце, вежливо указывают нарушителям или обратную дорожку, или границы установленной для них трассы.

Со стороны аэродрома могучими волнами накатился на городок «Марш советских авиаторов»:

Это красноармейцы возвращаются с обслуживания материальной части.

— Какое уж тут, к черту, спокойствие? — ворчит кто-то из идущих рядом со мной командиров.

На совещании обсуждались кандидатуры, представленные к поощрению в первомайском приказе: кому благодарность, кому ценный подарок. Генерал Георгий Нефедович Захаров, наш командир дивизии, такие щепетильные дела не любил решать один. Когда очередь дошла до связистов, я доложил, что считаю необходимым отметить в приказе старшего лейтенанта А. М. Ющенко, старшего лейтенанта Н. И. Малиновского — начальника узла связи и лейтенанта Н. М. Рубцова — командира взвода нештатной учебной роты.

— Полагаю, возражений не будет. Товарищи вполне достойные, — заключил генерал. В его глазах сверкнула так знакомая нам смешинка-искорка. Подражая Бабочкину в фильме «Чапаев», он выдал очередную прибаутку: — Я ведь какой командир? Я не как тот командующий, который на разборах учений говаривал: «Летчики действовали отлично. Представить мне отличившихся к присвоению очередных званий. Танкисты наступали умело. Подготовить список передовиков для награждения ценными подарками. Пехота показала выносливость и силу. Лучшим бойцам и младшим командирам дать трехдневные отпуска. Саперы работали прилично. Объявить им в приказе благодарность. Связисты... Связистов на этот [10] раз, начальник штаба, можно и не наказывать...» Это о вас, Кояндер...

3 мая мне сообщили: прибыть в Минск послезавтра. Сборы были недолги. На следующий день состоялось заседание партийного бюро. Меня освободили от обязанностей секретаря парторганизации штаба дивизии. Товарищи пожелали успехов на новом месте. Передача служебных дел тоже много времени не заняла. Жена, давно привыкшая к моим частым и всегда срочным переездам на новые места службы, быстро собрала мои походные пожитки.

— Недельку-другую, ну, может, месяц, поживете тут без меня, — сказал я ей при расставании. — Сама знаешь: Минск не Орша — с квартирами там туговато.

Кто мог знать, что недели, месяцы эти разбегутся-растянутся на долгие годы, годы крови и огня, неслыханных народных бедствий, что прошагают они через руины Минска и Смоленска, навечно обессмертят Сталинград, приведут советского солдата в поверженный Берлин...

* * *

В Минске я сразу направился к полковнику И. И. Птицыну. Возле его кабинета неожиданно встретился с военинженером 2 ранга Анатолием Николаевичем Желенковым. Его, оказывается, назначают в Барановичи, тоже во вновь создаваемую истребительную авиачасть.

Полковник поднялся из-за стола, по обыкновению крепко пожал нам руки, пригласил садиться, молча прошелся по кабинету, заложив руки за спину. На его ухоженном, представительном лице читалась какая-то озабоченность. Ткнув в пепельницу недокуренную папиросу, он пристально посмотрел на нас:

— Понятно, товарищи, для чего создаются ваши дивизии? Не совсем? Так слушайте. Ваша, капитан Кояндер, пятьдесят девятая предназначается для воздушного прикрытия столицы Белоруссии. По сути, она станет выполнять задачи не фронтовой авиации, а противовоздушной обороны. Такая же цель ставится и перед вашей шестидесятой дивизией, товарищ военинженер. Обе должны иметь теснейшее взаимодействие с постами ВНОС, зенитной артиллерией и, понятно, между собой. Без надежной, устойчивой связи все это совершенно невозможно. Но связи там пока нет, как, собственно, и самих дивизий. [11]

Есть только номера, назначены командиры, в штабах работает всего несколько человек. Да теперь вот вы прибудете. Так-то, братцы-выдвиженцы.

Илья Иванович сел за стол, закурил и изложил в общих чертах стоящие передо мной и Желенковым задачи. Нам предстояло как можно быстрее организовать связь штабов дивизий со штабом ВВС округа, своими аэродромами базирования, полками, с вносовцами и зенитчиками. Необходимые для этого имущество и аппаратура еще не поступили, но к делу приступать следует безотлагательно, настойчиво изыскивать любые возможности для организации связи. Птицын широко улыбнулся, сверкнув золотыми зубами:

— Так что, товарищи, я вам хомуты предложил... Надо бы еще лошадок подкинуть, но чего пока нет, того нет, не обессудьте. Надейтесь на свои шеи...

Илья Иванович любил пошутить, ввернуть в деловой разговор добрую народную поговорку, переиначенную к месту пословицу. Прибегал, бывало, в разговорах он и к крепким русским словцам. Но мы на него же обижались. Был Птицын быстро отходчив, да никогда без причины и не ругал. А коль бранил, то только с глазу на глаз, берег авторитет подчиненных. Связистом Птицын стал еще до революции, работал линейным надсмотрщиком в англо-русской кампании, обслуживая крымский участок телеграфной линии Лондон — Индия. В 1918 году он вступил в Красную Армию и навсегда связал с нею свою жизнь. Талантливый руководитель, Илья Иванович был и отменным специалистом-практиком: сам успешно работал на аппаратах Морзе, Бодо и СТ-35, хорошо знал радиосвязь.

В кабинет вошел помощник Птицына капитан Л. М. Парнас. Разложив на столе бумаги, он подробно ознакомил нас с планами поступления техники и имущества связи в формируемые авиасоединения, с порядком комплектования подразделений личным составом. Картина получалась не из отрадных, особенно в отношении людей. Основное поступление красноармейцев и сержантов намечалось в сентябре. В течение мая — июня к нам в дивизии должно было прибыть всего несколько десятков человек.

Птицын перехватил недоуменный взгляд Желенкова.

— И тем не менее все требуется создать быстро. [12]

Время не ждет. Будем вам помогать всем, чем только сможем.

На обещаемую помощь можно было вполне положиться. Илья Иванович слов на ветер никогда не бросал. Он обладал исключительным чувством ответственности за порученное дело, незаурядными организаторскими способностями. В довоенное время они особенно ярко проявились при создании связи в ВВС Западного Особого военного округа.

После воссоединения Западной Белоруссии в 1939 году штабы округа и его авиации передислоцировались из Смоленска в Минск. Авиаторов разместили в помещении штаба ПВО и Главного поста ВНОС, значительно потеснив их. Здесь имелись кабели большой емкости, соединяющие с центральным телеграфом и междугородной телефонной станцией Минска. Авиаторы сумели весьма разумно их использовать для получения связи со своими соединениями и частями через конторы Народного комиссариата связи.

Но этого было далеко не достаточно. Требовалось свое, самостоятельное хозяйство. И его создали в рекордно короткие сроки. Собственными силами оборудовали телеграфную и телефонную станции, организовали прямую телеграфную связь по СТ-35 с дивизиями и отдельными частями. Помимо того, штаб ВВС округа и большинство соединений абонировали правительственную связь — ВЧ. Она позволяла авиаторам вести секретные переговоры не только между собой, но и с различными центральными и республиканскими учреждениями.

Параллельно с проводной создавалась и радиосвязь. Передающий и приемный радиоцентры разместили на аэродроме Лощицы. Здесь в бывших бомбохранилищах было смонтировано несколько передатчиков типа РАТ, РАФ, 11АК и приемный радиоузел. От приемного центра к передающему был проложен многожильный кабель. Радиобюро находилось при узле связи штаба ВВС округа. К нему шли соединительные линии.

Строительство радиоцентров велось хозяйственным способом. Работами руководил военинженер 2 ранга А. Н. Желенков, бывший в то время начальником узла связи. При проектировании и сооружении антенного поля много изобретательности проявили майор Н. З. Рабинович и воентехник 1 ранга Е. К. Чувашин. [13]

К сожалению, все построенные объекты не были оборудованы в инженерном отношении. Строить защищенные узлы и линейные сооружения в предвоенные годы считалось нецелесообразным. Предполагалось, что военные действия будут вестись исключительно на территории вероятного противника, а наше небо для его бомбардировщиков будет неприступным.

В стационарных условиях проводная связь работала устойчиво и вполне удовлетворяла командование. Ею широко пользовались диспетчерская, метеорологическая и инженерная службы, все органы тыла. Однако И. И. Птицын и его помощники прекрасно понимали, что существующая проводная связь в боевой обстановке не может быть достаточно надежной. И не только понимали, но и настойчиво повышали живучесть всей системы авиационной связи округа. Для дублирования проводных средств была создана радиотелеграфная связь. Она обеспечивала обмен информацией как внутри ВВС округа, так и с командованием Военно-Воздушных Сил Красной Армии, штабами ВВС Ленинградского и Киевского Особого военных округов.

Много труда, творчества и энергии вложили в создание собственной системы связи полковник Птицын и руководимый им личный состав. И тут возник парадокс: радиосвязь имеется, но штабы ею почти не пользуются даже при отказах проводных средств. Одним из препятствий оказалось то, что шифровальная служба по каким-то соображениям запротестовала против передачи по радио ею же криптограмм.

Илья Иванович, будучи дальновидным специалистом, упорно боролся с создавшимся ненормальным положением, настойчиво доказывал опасность пренебрежения радиосвязью в штабах. На одном из совещаний, помнится, он убежденно говорил:

— Радиосвязь тогда станет работать нормально, когда она будет постоянно загружена, когда штабные командиры научатся ею пользоваться. Ее необходимо постоянно контролировать — это повысит качество работы радиосредств, скрытность передач, бдительность дежурных. Ведь под лежачий камень вода не течет...

В 1940 году И. И. Птицын при содействии начальника штаба ВВС округа полковника С. А. Худякова сумел добиться издания штабом ВВС округа директивы о введении [14] специальных радиодней, в которые не разрешалось пользоваться ни телефоном, ни телеграфом. Но директива не помогла. Многие командиры предпочитали переждать один день, лишь бы не заниматься кодированием корреспонденции для передачи ее по радио.

Тогда Илья Иванович решил ввести учебный обмен радиограммами. Разработали специальные шифраторы, при помощи которых начальники связи полков и соединений могли быстро составить учебную криптограмму, проверить правильность ее передачи и приема обучаемыми. И дело пошло! Достаточно сказать, что в течение почти всех шести предвоенных месяцев средний обмен учебными радиограммами в войсках ВВС округа составлял около 15 тысяч групп в сутки.

В части и соединения ежедневно сообщались результаты радиообмена. Количество, качество и скорость приема и передач оценивались по пятибалльной системе. При этом особо отмечались случаи, если кто-то не ответил на вызов, нарушил правила пользования радиосвязью. Стоит ли говорить, как это подхлестывало начальников связи полков и дивизий. Никому не хотелось ударить в грязь лицом, отстать от своих соседей, оказаться в числе последних.

Илья Иванович Птицын во всяком деле умел развивать у подчиненных дух соревнования. Добивался он этого, умело используя гласность, сравнимость результатов, постоянно создавая условия для применения передового опыта.

Думаю, что и теперь, вызвав к себе Желенкова и меня не по одному, а вместе, он тоже немало рассчитывал на силу соревнования. Об этом можно было судить по его словам, сказанным в конце нашей недолгой беседы:

— На бога надейтесь, но и сами не плошайте. И помните о времени. Его у вас в обрез...

* * *

Штаб формировавшейся в Минске 59-й истребительной авиадивизии располагался в здании, где раньше находились военно-политические курсы. Явно тесновато здесь было авиаторам. Даже командир и начальник штаба занимали вдвоем один кабинет. Представляться им пришлось одновременно.

— У нас сейчас как на Курском вокзале, — пошутил [15] командир дивизии полковник Е. Г. Туренко. На его груди поблескивала Золотая Звезда Героя Советского Союза.

— На Курском-то вокзале телефоны-автоматы имеются, — вставил начальник штаба полковник А. В. Галькевич. — А у нас и одного телефона, как видите, на двоих нет...

— Так что, капитан, дел у вас невпроворот, — заключил комдив.

Туренко и Галькевич кратко рассказали, что все четыре полка дивизии должны быстро комплектоваться, но ни в одном из них еще нет ни одного боевого самолета. В ближайшее время два полка получат новейшие истребители «лаги», а два других — тоже новейшие машины — «миги». Пока же имеются только учебные самолеты — спарки И-16. Дивизия базируется на трех аэродромах — в районах Пуховичи, Мачулище, Молодечно. Они не так уж удалены от Минска, но связи с ними нет решительно никакой. Нет и имущества, чтобы проложить временные соединительные линии к узлам Наркомата связи.

— Я решил собрать все спарки в Пуховичи и там проводить боевую подготовку летного состава, — сказал полковник Туренко. — Срочно дайте туда связь. Это ваша задача номер один.

— Она, безусловно, не отодвигает на второй план и решение общей задачи, — уточнил начальник штаба. — Я имею в виду создание в дивизии такой системы связи, которая отвечала бы всем требованиям противовоздушной обороны Минска. Тут медлить тоже никак нельзя...

Создавать связь на пустом месте для специалистов, а тем более военных, — дело не новое, обычное. Однако ушел я из штаба далеко не в радужном настроении. Больше всего заботила не масштабность предстоящих работ, а их срочность.

Невольно набегали тревожные мысли. Обе авиадивизии формируются в спешном порядке и использоваться будут для противовоздушной обороны. Полки получают истребители самых последних конструкций. Немцы настойчиво и все более нагло нарушают советские воздушные рубежи. Их самолеты почти ежедневно появляются над особо важными народнохозяйственными и оборонными объектами. Нет никакого сомнения — это разведка, выполнение аэрофотосъемок.

Неужели война? Неужели фашисты осмелятся напасть [16] на нас? А договор, заключенный Советским Союзом с Германией в августе 1939 года? Конечно, для гитлеровских громил никакие договоры не святы. Но ведь СССР — не панская Польша, не преданная западными политиканами Чехословакия. И тем не менее все возможно...

Вскоре в дивизию прибыл военинженер 3 ранга В. С. Киселев, назначенный моим помощником. Он только что окончил Московский институт связи. Роту связи принял воентехник 1 ранга Н. К. Корнеев, до этого работавший старшим техником радиоцентра ВВС округа. Это подразделение числилось лишь на бумаге — там было всего два младших командира да десять красноармейцев, по штату же полагалось 140 специалистов.

С такими, более чем скромными силами мы смогли за две недели организовать всего три связи. Все они замыкались на дежурного по штабу дивизии. На его столе стояло три телефонных аппарата: один выходил на коммутатор штаба ВВС округа, другой — на городскую телефонную станцию, а третий — на аэродром под Пуховичами. Вот и все «хозяйство».

Требовалось же создать настоящую стационарную связь. Свою телефонную станцию мы вскоре кое-как оборудовали: удалось получить в отделе фондового имущества трофейный польский коммутатор, несколько телефонов, немного кабеля. А дальше?

Дальше нужно было произвести технико-экономические и организационные изыскания, установить деловые контакты с органами Наркомата связи, получить земельные участки под строительство приемного и передающего радиоцентров. Потребуется решение колхозного собрания о выделении земли, согласие райисполкома на ее отчуждение и утверждение этих мер в Совете Народных Комиссаров республики. А сколько времени займет само строительство? Годы на все это уйдут.

— Годы?! — воскликнул полковник Е. Г. Туренко, когда я доложил проект строительства дивизионного узла связи, а также наши наметки о получении в аренду каналов к аэродромам базирования. — Нас такие сроки не могут устроить, — произнес комдив в задумчивости. — Мы как можно быстрее должны быть готовы обеспечить защиту Минска. Послушайте, капитан, а если...

Мы с Корнеевым уже немало думали над этим самым «а если». И я предложил командиру дивизии вариант [17] сокращения сроков создания связи. Первое — добиваться получения земли от Госземфонда. Второе — привлечь к строительству в основном военных связистов. И третье — убедить старших начальников в том, что поступление к нам личного состава и технических средств должно начаться не в сентябре, как обещал капитан Парнас, а в конце июня — начале июля.

— Мысль верная, — согласился полковник.

В ВВС округа наш план одобрили. Однако и после этого дело продвигалось не так быстро, как того хотелось бы. К середине июня в роте связи было 3 командира взводов, 5 командиров отделений и 30 красноармейцев. Удалось принять на работу троих вольнонаемных телефонисток и одну телеграфистку. В два авиаполка прибыли начальники связи. Технических средств, личного состава явно не хватало, чтобы удовлетворить самые неотложные потребности соединения.

Чтобы читатель мог представить, насколько огромный объем работ предстояло нам выполнить, следует, видимо, хотя бы кратко рассказать об организационных принципах и состоянии авиационной связи в ВВС округа того периода.

Авиационная дивизия, как правило, располагала двумя-тремя стационарными и несколькими полевыми (запасными) аэродромами. Все авиасоединения, дислоцировавшиеся на территории округа в его старых границах (до освобождения Красной Армией братских народов Западной Белоруссии и Западной Украины), имели стационарные узлы связи. Их создали в соответствии со специальным решением правительства, принятым по представлению начальника связи ВВС РККА комбрига Г. К. Гвоздкова. Они располагали хорошо оснащенными телеграфными и телефонными, аккумуляторными и агрегатными станциями. Примерно половина соединений имела приемно-передающие радиоцентры и радиобюро. От воинских узлов к ближайшим конторам НКС шли соединительные кабельные, а к удаленным — многопроводные воздушные линии.

Со штабом ВВС округа и своими частями авиадивизии держали постоянную телеграфную связь по аппаратам СТ-35, арендуя для этого провода общегосударственной сети. Ко многим полевым аэродромам были протянуты [18] проводные линии, являвшиеся собственностью соединений.

Хуже обстояло дело в дивизиях, расположенных на территории Западной Белоруссии. Однако благодаря изобретательности начальников связи, деловитости командиров рот и трудовой самоотверженности красноармейцев там были быстро построены соединительные линии к ближайшим конторам связи. Имелись и самодельные телеграфно-телефонные и радиоузлы, оборудованные штатными табельными средствами, которые полагалось беречь на случай войны.

В архивах сохранился документ{1}, из которого явствует, что накануне Великой Отечественной войны при проведении инвентаризации в ВВС Белорусского Особого военного округа было учтено и взято на баланс около 11,5 тысячи километров проводных линий. Для того времени это весьма внушительные данные. Хорошо помню рабочую карту И. И. Птицына. На ней черными линиями были нанесены все учтенные при инвентаризации провода, красными — те, которые необходимо подвесить в ближайшие 4–5 лет. На карте пунктиром была прочерчена трасса подземного кабеля между Минском и Барановичами. По расчетам командования ВВС, его требовалось проложить до 1946 года. Следует заметить, что в те годы в Белоруссии не было ни одной междугородной кабельной линии. Все это свидетельствует о том, что штабы и авиационные связисты по-серьезному готовились к возможности ведения военных действий на территории округа.

Наша 59-я истребительная была очень далеко даже от дивизий, размещавшихся в западных областях республики. Не в лучшем положении находилась и 60-я. Мы часто встречались с Желенковым в штабе ВВС, куда приезжали неизменно по одному и тому же вопросу: добывали провода, радиостанции, даже простые гвозди и шурупы.

Однажды Анатолий Николаевич встретил меня с газетой в руках.

— Читал? Вот ответ на все наши недоумения, — сказал он, показывая на сообщение ТАСС.

В нем шла речь о советско-германских отношениях: [19]

«...По данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы...»

Четко и ясно. Но как же тогда расценивать уже ежедневные нарушения немецкими самолетами наших границ, воздушных коридоров? Несколько дней назад германский транспортник при отличной погоде вышел из воздушного коридора и взял курс на наш военный аэродром в районе Орши. Командир 43-й авиадивизии генерал Г. Н. Захаров на свой страх и риск приказал посадить нарушителя. Летчики 43-й истребительной авиадивизии взяли немца в клещи, принудили его к посадке. Говорят, что генералу за это крепко досталось от начальства, его вроде бы даже наказали. Совсем недавно нам стало известно, что советская разведка располагает весьма точными данными — в зоне, сопредельной с нашим округом, немецкое командование сосредоточило около 2000 боевых самолетов, входящих во 2-й воздушный флот Германии.

— Все это так, — сказал Желенков, — но ведь сообщение ТАСС написано не без ведома самого товарища Сталина.

Согласился, что, конечно, не без ведома...

— Сколько людей-то получил? — поинтересовался я.

Оказывается, с личным составом и у него не густо, так же, как и с техническими средствами. А время летит... Полковник Туренко прекрасно понимал наши трудности. Ругался, правда, частенько. Ему ведь тоже не сладко приходилось — какое там управление без связи! К тому же имелись грешки и у наших специалистов: в полках не всегда сразу использовали оборудование и имущество, получаемое из батальонов аэродромного обслуживания, и в результате не укладывались в установленные сроки. Поэтому и приходилось нам часто бывать на местах. Поездки в части особенно поощрял полковник А. В. Галькевич.

— Лучше один раз все самому увидеть, чем три раза прочитать в донесении, — не уставал повторять он.

* * *

Очередная командировка выпала на 21 июня в Пуховичи. Направились мы туда вместе с капитаном Павлом [20] Петровичем Ревенко, штурманом дивизии. Ему было приказано принять зачеты от руководящего состава по знанию района полетов, мне — проверить и скоординировать план обучения летного состава использованию радиосредств в воздухе.

Мое задание в Пуховичах не отличалось новизной. В нем только сквозила какая-то необыкновенная срочность. Выполнение его не заняло много времени. Полковой план подготовки летного состава к использованию в воздухе радиосредств вполне отвечал требованиям, предъявляемым к истребительным авиачастям.

До отлета в Минск оставалось еще часа полтора, и я направился к связистам батальона аэродромного обслуживания (БАО). Они меня волновали куда больше, чем летчики. Без поставленной как надо наземной связи о воздушной и речи быть не может. К сожалению, командование полка по-прежнему имело к связистам немало претензий, хотя те во многом были и не виноваты. Промахи в их работе в основном объяснялись несовершенством организационной структуры.

Дело в том, что в довоенные годы авиачасти в своих штатах не имели подразделений связи. Все обеспечивали роты связи батальонов аэродромного обслуживания, лишь оперативно подчиненные начальникам связи полков. Они не могли влиять ни на укомплектование рот, ни на организацию в них боевой подготовки. Командиры же батальонов обслуживания, не чувствуя персональной ответственности за обучение связистов, перегружали их несением караульной и гарнизонной служб, выполнением различных хозяйственных работ, часто вообще использовали специалистов не по штатному расписанию, и потому их подготовка была намного слабее, чем в дивизионных ротах.

* * *

Весной 1941 года началась коренная реорганизация тыловых органов Военно-Воздушных Сил Красной Армии.

В западных приграничных военных округах создавались районы авиационного базирования (РАБ) — один на 3–4 дивизии. Авиабазы вошли в состав этих районов. Каждая из них в принципе предназначалась для обеспечения одного соединения. База имела 3–4 батальона аэродромного обслуживания, из расчета одно подразделение [21] на полк двухмоторных самолетов или на два полка одномоторных. Командиры БАО подчинялись командирам авиаполков оперативно, так же как и командиры баз командирам дивизий. Каждый батальон имел одну роту связи.

Реорганизация еще не была завершена. Как и в других местах, рота связи в Пуховичах формировалась наспех, в июне здесь еще не было почти никакого имущества, люди нуждались в самой усиленной специальной подготовке. Начальник связи полка обстоятельно доложил мне о всех своих невзгодах. Я вполне разделял его озабоченность, пообещал переговорить с командиром дивизии, чтобы он повлиял на руководство авиабазой, заставил его ответственнее относиться к нуждам связистов.

...На аэродроме меня уже поджидал капитан П. П. Ревенко. Мы направились к самолетным стоянкам. Туда же шла небольшая группа авиаторов с парашютами.

— Не хочешь ли тряхнуть стариной? — с явным лукавством спросил Павел Петрович, кивнув головой в их сторону. — Авось, все же подтвердишь свой рекорд.

И до чего же скор «вечный солдатский телеграф»! Мы с Ревенко знакомы без году неделя, а он уже знает даже о казусе, случившемся со мной в прошлом году.

— Расскажи поподробнее, — попросил капитан, — интересно ведь...

Самолет заправляли горючим, делать было нечего, и я еще раз рассказал о своем курьезном рекорде. Тогда нашу дивизию инспектировал начальник парашютно-десантной службы ВВС округа капитан И. Г. Старчак. Он потребовал от старшего лейтенанта Богданова, возглавлявшего эту службу в дивизии, представить на проверку штабных командиров, имевших длительный перерыв в прыжках с парашютом.

— Знаешь, Кояндер, тебе тоже прыгать надо, — сказал Богданов.

Я с радостью согласился. Давно хотел попробовать, да все было недосуг. Ведь даже с вышки прыгать еще не приходилось.

— Давно прыгал-то? — спросил Богданов.

— У тебя должен быть учет.

— Ну-ну, не поучай. Так что завтра поутру в воздух, а сейчас к врачу. [22]

Утром самолет У-2{2} поочередно поднимал в воздух проверяемых командиров. Наконец и я в самолете. Его пилотировал майор П. К. Московец. На заданной высоте он подал знак — выходи на плоскость. Вышел. Встречный воздушный поток так и норовил сорвать с крыла, швырнуть на землю. Московец поднял руку и резко ее впустил: пошел!

Пошел так пошел. Прыгаю. Почти тут же ощущаю сильный рывок. Говорили, что так раскрывается парашют. И тихо стало — ни злого ветра, ни шума мотора. Спускаюсь плавно, спокойно. На земле виднеется очерченный круг. Надо постараться приземлиться в его середину. Но как? Слыхал, что стропы следует подтягивать. А какие? Вот этого не выяснил вовремя.

Земля, поначалу далекая, надвинулась неожиданно. Коснулся ее обеими ногами, чуть присел, амортизируя удар. Гляжу, мчатся ко мне люди, что-то кричат. Первым подбежал Богданов:

— Молодчина! В самый центр! Удача-то какая!

— Слепая удача, — говорю.

— Как то есть слепая?

— А так, что тебе учет вести надо... Я ведь сейчас первый раз в жизни прыгал...

— Брось ты! — не поверил Богданов.

Сомневался он долго и поверил мне лишь после моего шестнадцатого прыжка: ведь больше мне ни разу не удалось приземлиться ближе, чем в двадцати метрах от внешней границы круга. А при последнем прыжке даже в подлесок занесло.

— Ну и как на все это реагировал Богданов? — сквозь смех спросил Ревенко.

— Завел точный учет парашютных прыжков всех штабных командиров, чтобы, как он говорил, никто не пролез в воздух даже через вытяжное кольцо парашюта, — ответил я, рассматривая собранные нами букеты полевых ромашек. — Знаешь что, преподнесем их нашим штабным девчатам...

Свои незамысловатые букеты мы с Павлом, вернувшись в Минск, подарили машинистке Рае. Она что-то торопливо печатала, то и дело поглядывая на настенные часы. [23]

— На свидание спешите, Раечка? — полюбопытствовал Ревенко.

— В кино, мальчики, в кино... — Рая игриво посмотрела на нас. — Сегодня в парке Челюскинцев идет «Цирк». Хотите, вместе пойдем?

— Добро, — ответил Павел и за меня: он знал, что и в этот субботний вечер я ничем не занят.

Доложив о выполнении заданий, мы зашли за Раей и направились в любимый в ту пору минчанами парк культуры и отдыха имени Челюскинцев.

После фильма все решили побродить по городу. Мы шли по минским улицам и напевали только что услышанную песню:

Разве знали мы в эти беззаботные минуты, что вольно и радостно дышать родным мирным воздухом нам, всему нашему народу осталось считанные минуты?.. [24]