А годы летят...

...Каждый год, в один из ярких весенних дней, который поближе к 9 Мая, я непременно выбираю время для того, чтобы побывать у могилы Неизвестного солдата. Это стало для меня какой-то внутренней потребностью, непреодолимой привычкой.

Я отправляюсь в конец сада, к тому месту, где начинается людской поток. Медленно и величаво течет он. И особое, ни с чем не сравнимое чувство заполняет душу, когда идешь по аллее вместе со всеми.

Шагают убеленные сединами ветераны Великой Отечественной. В темных платочках идут пожилые, иногда уже совсем старенькие женщины, в глазах которых живет негасимая печаль. А за ними следом — группы юношей и девушек, знающих о войне из книг, кинофильмов, рассказов старших...

И вот, глядя на них, на молодых, вдруг особенно остро начинаешь понимать, что годы летят. Действительно, уже более трех с половиной десятилетий прошло с тех пор, как прозвучали последние залпы войны. Давно залечила страна тяжкие раны. Краше, ярче стала наша жизнь. Летят годы... Но время не в силах зачеркнуть все то, что осталось в памяти. Помним мы, участники Великой Отечественной войны, помнит весь наш советский народ, помнят все честные люди на земле.

Вернувшись из Александровского сада домой, обычно садишься за стол, достаешь папки с письмами фронтовых товарищей, альбомы с пожелтевшими от времени фотографиями. И кажется, что будешь без конца перебирать, перелистывать их, вспоминать, вспоминать...

Вот письмо от Николая Ивановича Михалева. Долгих восемь месяцев пролежал он в госпитале после того, как был ранен в августе 1944 года. Трудно пришлось ему. Но не пал человек духом. Выдержал, выстоял. После демобилизации [220] уехал в Челябинск, окончил там педагогический институт. Затем три года работал директором школы. Потом на протяжении длительного времени был председателем райисполкома. В 1963 году стал начальником одного из управлений крупного строительного треста. А подписывается по-прежнему: бывший заместитель командира 138-го гвардейского артиллерийского полка гвардии майор Михалев.

А на этих листках весточка от Каурбека Тембулатовича Тогузова. Он после завершения Великой Отечественной войны возвратился в родные края, жил и работал в городе Орджоникидзе. Вспоминает, как форсировали Дон, просит передать сердечный привет всем однополчанам, с которыми мне где-либо доведется повстречаться. И фотографию прислал. Знакомые живые глаза, тронутые сединой усы. Как много пройдено и испытано вместе, сколько можно вспомнить!

В этом конверте — последнее письмо Михаила Дмитриевича Румянцева. Да, к сожалению, последнее. Больше не напишет он, не позвонит. В 1970 году оборвалась его жизнь. Еще в 1947-м в звании генерал-майора артиллерии вынужден он был уволиться в запас по состоянию здоровья. Тяжело переживал Михаил Дмитриевич разлуку с армией. И не случайно. Привык, душой прикипел он к военной службе. Ведь еще с Юденичем дрался под Петроградом.

Не напишет, не приедет, не позвонит наш полковой комиссар Кирилл Ильич Тарасов. Даже до конца войны не дожил он. Погиб при освобождении Венгрии в октябре 1944 года, будучи начальником политотдела зенитной артиллерийской дивизии. Но он был с нами, в наших сердцах, когда 9 мая 1945 года на берегу Балтийского моря мы салютовали Победе.

Иван Максимович Лебеденко, Петр Алексеевич Ивакин, Кирилл Леонидович Иевлев-Старк, Алексей Иванович Баксов, Михаил Максимович Бронников, Евгений Михайлович Ряхин, Вениамин Александрович Холин, Геннадий Фадеевич Шляпин...

Мысли о далеком прошлом прерываются звонком в дверь. И в следующее мгновение из коридора слышатся радостные возгласы, смех жены.

— Встречай гостей, Георгий!

Следом за Любой в комнату входит Константин Михайлович Воробьев. Светловолосый, голубоглазый, все такой [221] же бодрый и веселый. И уже звучат в комнате шутки, анекдоты, которых он, как и подобает истинному одесситу, знает бесконечное множество. Изящно, я бы даже сказал, франтовато сидит на нем генеральская форма. Константин Михайлович продолжает службу в Вооруженных Силах, полон энергии, занимает высокий пост.

— Вы тут поговорите пока, — бросает на ходу жена, — а я посмотрю, что у нас в холодильнике завалялось. Постараюсь найти что-нибудь для седых однополчан. Голодными не оставлю.

Усаживаемся рядом на диван. Разговор, как всегда в таких случаях, начинается с привычных, общепринятых при встрече вопросов о здоровье, о близких, о службе.

А потом разговор постепенно переходит на прошлое, на те дела и события, которые прочно связывают однополчан, людей, прошедших вместе через трудные испытания.

— Ты, надеюсь, не забыл еще...

— Конечно, помню! Такое в памяти никогда не изгладится. А как тогда под Белгородом... Да, именно в сорок третьем, когда не назад, а вперед шли...

И словно ролик кинопленки снова начинают раскручиваться бесконечной лентой воспоминания. Что-то, быть может, немного потускнело на ней, а что-то, напротив, со временем стало куда ярче, контрастней. Ведь теперь многие события воспринимаются иначе, не только со своей «полковой колокольни».

Случается, вместе с Константином Михайловичем смеемся от души, припомнив какой-то курьезный случай или забавный эпизод. Потом вместе грустим, думая о тех, кто не вернулся с войны, о тех, кто ушел из жизни уже в последующие годы.

— Да, — задумчиво произносит Константин Михайлович, — что ни говори, а все меньше остается нас, ветеранов. И тут, как ни крути, ничего не поделаешь. Таков непреложный закон жизни: старое всегда сменяется новым, а новое — новейшим. Нет, я не о возрасте говорю, Георгий Никитович, — улыбается он, заметив мой невольный протестующий жест. — Мы еще ого-го! Я о другом хочу сказать. Недавно вот в очередной командировке был. Знаешь что больше всего поражает? Новая боевая техника в сочетании с новыми людьми около нее. И то и другое восхищает, волнует до глубины души. На какую-то высочайшую, качественно новую ступень поднялись наши Вооруженные Силы. [222]

Трудно не согласиться с Константином Михайловичем. По служебным делам и мне довольно часто приходится бывать в частях, соединениях, штабах, военно-учебных заведениях. Вроде бы приезжаешь туда, как говорится, не со стороны, постоянно находишься в курсе всех дел. Можно было бы, казалось, привыкнуть к тем изменениям, которые произошли за послевоенные годы. И тем не менее привыкнуть к этому просто невозможно. Почему? Да потому, что нового всюду так много и оно так стремительно врывается в жизнь, что не успеваешь привыкать.

Несколько раз за послевоенные годы был я, к примеру, в своем родном училище. И всегда находил там что-то новое, свидетельствующее о коренных, а не только внешних переменах. Училище теперь стало высшим. Но дело, разумеется, не только в названии. Опытнейшие преподаватели, среди которых многие имеют научные степени, прекрасно оборудованные классы, кабинеты, лаборатории, богатейшая библиотека, всевозможные тренажеры — все в распоряжении будущих офицеров. Нам, курсантам предвоенных лет, не снилось, да и не могло сниться такое. А начальник училища, начальники кафедр вроде бы и не очень довольны тем, что имеют. Все их мысли — в будущем. Вот, говорят, приезжайте годика через два, тогда увидите, что удалось сделать для воплощения наших планов в жизнь.

Радует все это. А еще большее удовлетворение получаешь, когда беседуешь с курсантами. Молодой, ищущий, любознательный народ. Многое знают, а хотят знать еще больше. И как-то забываешь о возрасте, когда находишься среди них, молодеешь сердцем и душой от мысли, что эстафета старших поколений передана в надежные руки, сильные руки, передана тем, кому по плечу решение любых, самых сложных задач.

Пройдет какое-то время, и сегодняшние курсанты станут офицерами. Они будут командовать сначала взводами, потом батареями, дивизионами, полками. Будут свято выполнять свой долг — надежно защищать наше славное социалистическое Отечество. Будут в постоянной боевой готовности, гарантирующей немедленный отпор любому агрессору. И если осмелится кто-нибудь вновь посягнуть на свободу и независимость нашей Родины, встретят его так, как всегда встречали врагов на нашей священной земле: всей мощью огня.