Высокая награда

5 мая 1944 года к нам прилетел командующий АДД главный маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов. Он обладал не только большим опытом летной работы, но и всесторонними знаниями авиации. Его неутомимая энергия, большой жизненный [226] опыт, забота о людях создали ему высокий авторитет. Но некоторые из нас еще не видели командующего. Каков он? Конечно же, волновались...

Главный маршал быстро завоевал наше уважение своим простым и теплым обращением. Высокий, стройный, красивый. В глазах — отеческая забота и требовательность. Нас приятно поразила чуткость маршала, его уважение ко всем без исключения воинам. Командующий приказал собрать весь личный состав от сержанта до командира полка и предложил высказать свои пожелания, предложения, жалобы. Внимательно выслушивал каждого и тут же принимал соответствующие решения.

Сбор личного состава продолжался свыше двух часов и окончился тогда, когда все предложения и просьбы были выслушаны. Затем главный маршал пожелал нам доброго здоровья и успехов в боевой работе. В тот же день он улетел. А мы долго еще оставались под впечатлением визита этого удивительного человека, успешно руководившего боевыми действиями АДД, пользующегося всеобщим уважением.

В начале июня на фронтах наступило временное затишье. Враг подтягивал резервы, пытаясь как можно дольше продержаться на укрепленных рубежах. Наши войска интенсивно готовились к Белорусской операции, целью которой был разгром немецко-фашистских армий группы «Центр».

17 июня дивизия получила приказ организовать налет на аэродром немцев в Барановичах. Почти в каждом полете на эту цель у нас были либо потери, либо повреждения самолетов. Это и неудивительно. Большое количество зенитной артиллерии, десятки прожекторов, ночные истребители защищали [227] важные объекты — большой железнодорожный узел, крупную авиабазу.

Чтобы достичь максимального эффекта налета, полковник Бровко задумал маневр, который должен был отвлечь внимание врага от аэродрома Барановичи, создать у него впечатление, будто советские самолеты собираются бомбардировать железнодорожный узел.

Вылет начался в сумерках. За 15 минут до вылета основной группы в небо поднялись экипажи Героя Советского Союза Николая Краснова и лейтенанта Ильи Мусатова. Мы с майором Подобой выполняли функции контролера. Кроме бомбардирования цели, нам предстояло установить результаты ударов полков дивизии по объектам врага. Под самолетом проплывает земля Белоруссии. Пинские леса, озера, болота. Край героев-партизан. Внимательно наблюдаем за воздухом. В любую минуту могут появиться «мессершмитты». Как раз над этим районом недавно был сбит самолет Николая Жугана.

Вот как это было. Отбомбившись, экипаж возвращался на свой аэродром. Вдруг раздался сильный грохот, сразу же загорелись мотор и правая плоскость. Оказалось, что вражеский истребитель незаметно подкрался, подошел снизу, видимо, ориентируясь по выхлопам огня из патрубков двигателей, открыл пушечный огонь. Медлить было нельзя, пожар усиливался, пламенем охватывало весь самолет, и Николай подал команду «прыгать!» Он видел, как нырнул в ночную темноту штурман Куроедов, несколько раз повторил команду стрелку-радисту и выпрыгнул сам.

Николай Жуган опустился в густую рожь на опушке леса. Вблизи залаяла собака. «Значит, близко населенный пункт», — подумал летчик. [228]

Спрятал в кустах парашют. На всякий случай вытащил из кобуры пистолет и направился через лесные заросли на лай собак. К счастью, лес оказался небольшим, и Николай увидел деревушку. Зашел в крайнюю избу. Постучал — никто не отозвался. Догадался, что хозяева куда-то ушли: печка была еще теплой. Зашел в соседний домик. На стук отозвалась старушка, но дверь не открывала:

— Кто там? Я старая, плохо вижу и слышу...

— Откройте, бабушка. Я советский летчик со сбитого самолета.

— Заходи, сынок. Ох, горе-то какое. Заходи, заходи, дорогой. Я пригощу тебя молочком со свежим хлебушком. Садись вон там, на лавке. [229]

— Большое спасибо, бабушка, за угощенье, — допивая молоко, сказал Николай. — Мне бы к партизанам надо добраться.

— Я старая, плохо вижу и слышу, — снова запричитала старушка. — О партизанах ничего не ведаю. Лучше тебе спросить об этом мужиков...

Поблагодарив хозяйку за гостеприимство, летчик оставил избу. Раздумывая над тем, что же предпринять дальше, направился в сторону леса. В деревне оставаться было опасно: вдруг нагрянут немцы. Неожиданно из темноты показались два человека. В руках автоматы, одетые в гражданскую одежду.

— Вы летчик? Мы партизаны, ищем вас.

По пути в отряд Жуган рассказал партизанам о старушке. Они рассмеялись:

— Это мать командира разведвзвода отряда. Она умеет хранить военную тайну. А слышит и видит она хорошо.

В отряде уже находился штурман Куроедов. Его нашли партизаны, видевшие, как горел и падал бомбардировщик.

Утром Жуган и Куроедов при помощи партизан нашли своего радиста. Рядом с ним лежал купол парашюта. Видимо, еще в самолете Николай Осьмачко был тяжело ранен. У него хватило сил покинуть горящий самолет, потянуть за кольцо парашюта. И уже потом перестало биться сердце комсомольца. Похоронили отважного воина в лесу, под березкой, с воинскими почестями...

Немного отдохнув, Жуган и Куроедов попросили командира партизанского отряда Героя Советского Союза А. М. Рябцевича послать их на боевое задание.

— Не имею такого права, дорогие летчики. Есть приказ Верховного Главнокомандующего: летный [230] состав, попавший к партизанам, как можно быстрее направлять на Большую землю, — ответил Александр Маркович. — Мы уже сообщили в Москву, что вы находитесь у нас.

Непросто было перейти линию фронта, нелегко разобраться, где враг, где свои. И хотя опыт у Жугана в переходе фронта уже был (ведь это шестой случай за время войны, когда ему пришлось оставлять горящую машину), трудно пришлось бы ему и Куроедову ориентироваться среди лесов и болот, обходить вражеские засады, заграждения, минные поля. Но партизаны помогли летчикам удачно переползти линию фронта и добраться до своих.

...Итак, мы приближались к Барановичам. Как предусматривалось планом командира дивизии, самолеты Краснова и Мусатова появились над железнодорожным узлом. Штурманы Федор Василенко и Артем Торопов сбросили на цель фугасные и зажигательные бомбы. На узле возникли взрывы, загорелись вагоны. Вражеская ПВО сосредоточила свое внимание на защите станции. Открыли огонь зенитки, забегали по небу лучи прожекторов, в воздух поднялись и направились в район узла истребители. Замысел командира дивизии удался. Краснов и Мусатов, закончив работу, взяли курс на свою территорию.

А в это время на вражеский аэродром вышла основная группа бомбардировщиков. Удар оказался внезапным и сокрушительным. Когда мы приблизились к аэродрому, освещенному САБами, на летном поле уже виднелись пятнадцать больших пожаров. Сбросив бомбы, мы отошли в сторону и стали кружить недалеко от города. Внизу горели фашистские самолеты, аэродромные сооружения, складские помещения. Туда все еще падали бомбы.

— Алексей! — слышу голос командира, — что это [231] за осветительные бомбы над Барановичами? Какие-то маленькие...

Я посмотрел в сторону города. Там, выше наших самолетов, висели небольшие САБы. Кто их сбросил? Зачем?

— Григорий Ефимович! По-моему, это САБы не наши. Мы сбрасываем серийно, по 5–10 бомб в серии. А это одиночные. Наверное, это работа истребителей врага. Создают себе условия для поиска наших самолетов.

— Похоже на это, — отвечает командир. — Надо разобраться и принять какие-то меры.

После наши догадки подтвердились. Немцы применили новый тактический прием. Если раньше они рассчитывали только на случайные встречи истребителей с бомбардировщиками в районе цели, то теперь активно используют радиолокацию, умело организуют взаимодействие истребителей с прожекторами и зенитной артиллерией. И вот сегодня — истребители стали применять еще и САБы.

23 июня 1944 года началось большое наступление советских войск в Белоруссии. Согласованные по времени и месту удары наземных частей и авиации завершились быстрым прорывом обороны противника и разгромом его сил. Бомбардировщики АДД наносили удары по железнодорожным узлам Минск, Барановичи, Осиповичи. Движение на дорогах было парализовано.

Шестого июля экипажи нашей Днепропетровской дивизии нанесли массированный бомбовый удар по железнодорожному узлу Брест. Гитлеровское командование через этот узел перебрасывало в район боев новые резервы, прибывающие из Польши и Германии. От Бреста на восток беспрерывным потоком шли и шли эшелоны с войсками и техникой. [232]

На следующий день мы повторили налет на Брест. Он был таким же массированным и удачным, как и первый. Вот что написано о результатах этих налетов в книге Б. А. Васильева «Дальняя ракетоносная»: «Экипажи 3-й гвардейской дивизии при налете, на железнодорожный узел Брест взорвали мост, депо, девять паровозов, подожгли десятки цистерн с горючим и платформы с боевой техникой, разбили несколько эшелонов с войсками, разрушили здание штаба дивизии и крупный гараж. Партизанская разведка донесла, что в итоге этого налета были убиты или тяжело ранены около трех тысяч гитлеровцев. Огромной силы взрывы и пожары возникли в юго-западной части узла. Наши авиаторы наблюдали зарево пожара, находясь в 200 километрах от Бреста».

Верховный Главнокомандующий поблагодарил экипажи нашей 3-й Днепропетровской дивизии за отличные действия при освобождении Бреста.

* * *

В одну из июльских ночей не вернулся на свой аэродром экипаж бывшего комиссара 2-й эскадрильи майора Михаила Бельчикова. Что с ним произошло? Тогда, в 1944 году, из-за напряженной боевой работы не удалось узнать всех подробностей случившегося. И только в послевоенные годы я разыскал стрелка-радиста сержанта Диденко и узнал 6 том, как белорусские партизаны помогали экипажу, сбитому ночными истребителями врага.

Темной ночью на самолет майора Бельчикрва, летевшего к цели, напали вражеские истребители. Тяжелый бой продолжался несколько минут. Один истребитель Михаил Диденко сбил. Но и наш бомбардировщик загорелся, стал падать. Бельчиков, [233] еле удерживая самолет, скомандовал: «Всем прыгать!».

Огонь ворвался в кабину летчика. Пламенем обжигало лицо. Едкий дым мешал смотреть, забивал дыхание. Майор продолжал еще несколько секунд удерживать бомбардировщик от падения. «Кажется, можно прыгать и мне», — подумал Бельчиков, открыл колпак и вывалился из кабины. Парашют открылся у самой земли. Приземлился командир в кустарнике. Больно ударился о что-то твердое, в глазах потемнело, потерял сознание...

Вслед за воздушным стрелком Власовым в ночную темноту нырнул и стрелок-радист Диденко. В воздухе почувствовал нестерпимую боль. Начал искать кольцо парашюта, но потянуть за него правой рукой не удалось: только содрал с руки горелую кожу. Сработала левая рука. Открылся парашют на высоте метров триста и вскоре зацепился за верхушки сосен. Диденко повис на высоте двух-трех метров. Начал раскачиваться и, наконец, приземлился.

Преодолевая боль, освободился от парашюта, спрятал его в кустах. Жгучая боль мучила воина. На лице и руках лопались пузыри, текла кровь, глаза плохо видели. Надо было что-то делать, искать помощи у людей. Но куда податься? Вдруг вблизи началась стрельба. Кто стреляет? Свои или враг? Радист пошел в противоположном направлении, вскоре на опушке появился домик, за ним — второй. Осторожно постучал в окно. Ему помогли, перевязали раны, накормили и отправили к партизанам.

«На другой день, — пишет в своем письме Михаил Диденко, — в партизанском отряде имени Макаревича мы встретились с майором Бельчиковым, воздушным стрелком Власовым. Трудным был [234] путь к партизанскому лагерю для нас, раненых и обгорелых. Нас везли на лошадях, подводами, затем снова на лошадях и, наконец, несли на носилках через лесные болота. В санитарной части начали лечить партизанские медики.

Не было среди нас штурмана экипажа Сергея Кирикова, отважного воина, верного товарища. Как жаль, что мне до сих пор не удалось найти родных штурмана, рассказать о его последнем боевом вылете. Возможно, это сможете сделать вы, Алексей Николаевич (через газету), вы же частенько пишете о боевых делах наших однополчан, об их послевоенных судьбах. Припоминаю, что штурман Сергей Кириков родом из Рыбницкого района Молдавской ССР.

Лейтенант Кириков был смертельно ранен еще в самолете. Вражескими пулями ему отбило пальцы правой руки, осколком пробило грудь, обе ноги. Сергей все же сумел выпрыгнуть из самолета и открыть парашют. Попал он в такую глушь, что партизаны нашли его только в конце второго дня. Истекая кровью, мужественный воин старался ползти лесом, пытался добраться до своих. Когда сил оставалось совсем мало, Кириков нашел в кармане клочок бумаги, карандаш и хотел что-то написать, но не смог... Партизаны нашли нашего замечательного штурмана, боевого товарища мертвым...

Народные мстители не только спасли нам жизнь. Они окружили всех вниманием, лечили. И теперь я помню комиссара отряда Малева, комсомольского работника Эдика (говорили, что до войны он был секретарем Пинского обкома комсомола).

Когда в тот район пришли советские войска, нас отправили в медсанбат на станцию Ивацевичи, откуда перевезли на аэродром Сарны, а затем замполит [235] полка майор А. Я. Яремчук перебазировали нас в родной полк».

И еще о том, как нашли партизаны экипаж Бельчикова, мне удалось прочитать в книге В. Яковенко «На оккупированной земле», изданной в Белоруссии: «...В июле 1944 года поздним вечером над деревней Поречье, раскинувшейся вдоль реки Ясельды, фашистские истребители атаковали группу советских бомбардировщиков. Один из наших самолетов вспыхнул и горящим факелом пошел к земле. Раздался взрыв. Недалеко от места взрыва находились 15 молодых партизан во главе с Эдуардом Нордманом. Юноши тяжело вздохнули. Кто-то сказал: «Жаль, погибли ребята». Но Володя Хвесюк, вглядываясь в небо, вскрикнул: «Смотрите, парашютист!» Все с тревогой стали следить, куда же спустится парашютист. Как бы ветром не отнесло его в деревню, где находился целый полк гитлеровцев.

Парашютист приземлился между деревней и лесом. Партизаны пошли на поиски. И на рассвете нашли обгоревшего, в бессознательном состоянии летчика. Придя в себя, он с трудом спросил: «Кто вы?» — Ему ответили: «Партизаны». — «Ищите остальных, — сказал он, — они успели выпрыгнуть».

Партизаны отнесли авиатора на опушку леса, спрятали в кустах и опять пошли на поиски. Вскоре в лесу нашли еще одного члена экипажа. А неподалеку наткнулись на парашют. Под ним оказался сильно обгоревший майор Михаил Кириллович Бельчиков.

Нордману пришлось стать «доктором». Обгоревшие лица майора и его товарища были тщательно обмыты. Партизаны раздобыли на хуторе гусиный жир, которым обильно смазали обгоревшие части тел авиаторов. Использовав их индивидуальные пакеты, [236] перевязали раны. Когда Бельчиков пришел в сознание, его через соломинку напоили парным молоком, так как обгоревшие губы не позволили ему открыть рта.

Отгремели бои. Прошли годы. Эдик уже стал Эдуардом Болеславовичем. Понемногу начал забывать о боевых партизанских буднях. И вдруг письмо: «Дорогой Эдик, ты, вероятно, забыл меня, да и вполне понятно, встреча была короткой, а с тех пор прошло более четырех лет. Но мне до сих пор ясно помнится ночь на 9 июля 1944 года, встреча утром с группой партизан, проведенный в лесу день, твоя первая медицинская помощь, гусиное масло, перевязки... До сих пор вспоминаю и благодарю за такую заботу. А ведь получилось лучше лучшего.

Сейчас ноги и руки зажили, а вот глаза долго не видели. Лечили в Москве. С твоей легкой руки все пошло хорошо, хожу не хромая, правым глазом вижу отлично, левый глаз видит мало — 35 процентов. Лицо зажило, девушки говорят, что вечером я даже красивый хлопец. По зрению от летной работы отстранен, работаю в штабе.

Миша Диденко, мой радист (вероятно, помнишь, у него были сильные ожоги рук), выздоровел, отслужил свой срок, демобилизовался, уехал на свою Винничину. Власов, воздушный стрелок, также закончил службу. Вот коротко и все... Михаил Бельчиков. 13 февраля 1948 года».

* * *

В августе 1944 года в результате победоносного наступления наших войск стали свободными Белоруссия, почти вся Украина, большая часть Литвы, часть Латвии, очищены от оккупантов восточные районы Польши.

20 августа страна отмечала День авиации. Родина [237] по достоинству оценила беспримерные подвиги наших крылатых воинов. Президиум Верховного Совета СССР присвоил звание Героя Советского Союза большой группе летчиков.

Накануне праздника мы не получили боевого задания. Летному составу дали немного отдохнуть. Специалисты инженерно-авиационной службы продолжали готовить самолеты к новым боевым вылетам. Они понимали, что от их труда зависит качество выполнения боевых заданий, жизнь экипажа.

Утром 20 августа мы отправились в лес, на берег реки Рось. Вместе с Лесей, продолжавшей работать в БАО, четырехмесячной Галиной на руках идем к реке. Ярко светит теплое летнее солнце. Нас сопровождает пение птиц. Радостно на душе от того, что это наш авиационный праздник, что рядом семья и друзья. В реке полно купающихся. Мужественные воины резвятся, словно дети. Некоторые ныряют, прыгая с высокого скалистого берега.

Неожиданно появился дежурный по части и передал приказ командира дивизии немедленно собраться всем возле штаба.

Построились, ждем. Для чего нас собрали? Может, предстоит боевой вылет? Перед строем появляются полковник И. К. Бровко, начальник политотдела дивизии подполковник Н. Г. Тарасенко, начальник штаба дивизии подполковник М. Г. Мягкий, командиры полков Н. М. Кичин и С. А. Гельбак, работники политотдела, офицеры штаба. Лица у всех какие-то торжественные. Подполковник Мягкий что-то говорит стоящему рядом начальнику политотдела, улыбается. Похоже, что произошло что-то необычное и, кажется, радостное для нас.

«Батя», как всегда, тихим голосом обращается к нам с краткой речью. Он говорит об успехах Красной Армии, о больших победах на фронтах, о [238] заслугах авиаторов, наконец, сообщает, что Президиум Верховного Совета СССР Указом от 19 августа за подвиги и героизм, проявленные в боях с оккупантами, присвоил звание Героя Советского Союза большой группе летчиков. Среди них — авиаторы нашей дивизии. Затаив дыхание, слушаем фамилии награжденных: В. И. Алин, В. И. Борисов, Н. А. Гунбин, Н. П. Жуган, Н, Е. Козьяков, Н. И. Куроедов, Г. А. Мазитов, И. И. Мусатов, Л. А. Филин. Названа и моя фамилия.

Всегда приятно, когда в полку кого-нибудь награждают. Значит, хорошо воюем, заслужили. Раньше мы все вместе радовались самым высоким наградам товарищей. И все же какое-то чувство неудовлетворенности собой немного угнетало. Думалось: а сможешь ли и ты заслужить высокую награду Родины? И вот этот час настал! Радости нашей не было границ.

Иван Карпович сердечно поздравил всех нас, крепко пожал руки. После митинга нас тепло поздравили и однополчане.

А нам хотелось как можно скорее в бою оправдать высокую награду Родины. И случай такой вскоре представился. 23 августа мы приняли участие в массированном налете на немецкий город Тильзит.

С большим подъемом мы готовились к вылету. Взлетели в сумерках и к середине ночи достигли района Гродно. Еще несколько минут полета — и мы над Восточной Пруссией.

Восточная Пруссия... Гитлеровцы превратили этот район в базу, своеобразный трамплин для нападения на Польшу и Советский Союз. Отсюда в старину начинали свои походы «псы-рыцари». С Восточной Пруссии немцы предприняли наступление на северо-запад России в годы первой мировой [239] войны, а затем пытались нанести смертельный удар в сердце революции — Петроград. Из этого же центра военщины гитлеровцы начали вторжение в Страну Советов в июне 1941 года.

Но скоро немцы в полной мере узнают, что такое война. Скоро запылает земля тех, кто начал эту проклятую войну, рассчитывая, что горе и слезы — это удел других. Наши бомбы больше не будут падать на истерзанную, с разрушенными и сожженными городами и селами, но не побежденную советскую землю. Теперь мы будем уничтожать врага на его земле.

Приближаемся к Тильзиту, ставшему прифронтовым городом. Начался удар — дружный, мощный, неотразимый. Сначала вражеская ПВО оказывала упорное сопротивление. Но мы не обращали на это внимания. Специальная группа самолетов подавления ударила по зенитным батареям и прожекторам. Когда мы вышли на цель, противодействия почти не было. Я спокойно дождался, когда железнодорожная станция «подползла» к перекрестию сетки прицела, нажал на кнопку, и наши бомбы полетели вниз, на головы фашистов, которые пытались найти убежище в своем логове, но не нашли.

На земле взметнулись фонтаны взрывов, появились новые пожары.

Через несколько минут под нами проплывала земля Литвы, только недавно очищенная от гитлеровской погани. Летели и еще долго наблюдали позади пожары Тильзита.

На обратном маршруте была возможность подумать о наших успехах. Они значительные. И в то же время нас не переставали тревожить потери, которые мы несем и теперь. При недавнем налете на железнодорожный узел Варшавы вражеский [240] истребитель атаковал самолет Аркадия Ражева. Мы видели, как его самолет загорелся и взорвался. Погибли летчик А. К. Ражев, штурман А. Д. Селин, стрелок-радист Я. Л. Чмелюк, воздушный стрелок А. Ю. Петрушевский. Погиб экипаж нашего звена, который мы с Василием Алиным готовили к боям еще под Сталинградом.

В ту же ночь наша дивизия понесла еще одну потерю. Героически погиб экипаж лейтенанта В. В. Попова. Снаряд попал в освещенный прожектором самолет, находившийся на боевом курсе. Охваченный пламенем, бомбардировщик перешел в пике и взорвался на горящем узле... Не вернулся с налета на Брест экипаж лейтенанта Н. С. Орлова.

Воюем за пределами Родины, война приближается к победному завершению, а люди все гибнут и гибнут. Сколько наших воинов не вернется домой! Даже не можем похоронить друзей на родной земле, отдать им последние почести... Эти потери вызывают боль сердца, еще больше обостряют чувство ненависти к врагу, зовут нас на новые подвиги.