По глубоким тылам

Фронтовая жизнь полна неожиданностей. Почти каждый день она приносит что-то новое, иногда радостное, а порой и огорчительное. Сегодня у нас новость: получен приказ готовиться к полетам на объекты врага в его глубоком тылу. Это задание вначале удивило нас.

С марта этого года дальнебомбардировочная авиация согласно постановлению Государственного Комитета Обороны была выведена из подчинения командующего ВВС, и на базе ее частей создана самостоятельная организация — авиация дальнего действия (АДД), которая подчинялась непосредственно [85] Ставке Верховного Главнокомандования. Командующим АДД был назначен генерал А. Е. Голованов. Эта реорганизация должна была способствовать использованию дальней авиации по прямому назначению: для ударов по объектам глубокого тыла. К этому времени АДД уже представляла мощную силу, которую Верховное Главнокомандование использовало для нанесения мощных массированных ударов на любом участке фронта. И полеты в глубокий тыл, казалось нам, были основной задачей. Но не та сейчас обстановка, думали мы. Враг продвигается все дальше на восток, появилось Сталинградское направление. Все силы надо бросить на защиту города на Волге. Об этом мы и сказали комиссару полка.

— Да, защита Сталинграда — это сейчас главная задача, — согласился Николай Григорьевич. — Но настало время нанести удары по крупным административно-политическим центрам и военно-промышленным объектам фашистской Германии и ее сателлитов. Надо развеять ложь гитлеровцев об уничтожении советской авиации. Наши полеты на вражескую территорию, кроме военно-стратегического, будут иметь огромное политическое и моральное значение.

Что ж, слова комиссара не могли не убедить нас. Будем готовиться к дальним полетам. Это и к лучшему. Ведь эти полеты давно пленили меня своей романтикой. В моем воображении они были какими-то загадочными, полными всяких неожиданностей... Только из-за преклонения перед дальними полетами я еще в Оренбургском училище просил направить меня в дальнебомбардировочную авиацию, по этой же причине я отказался от службы во фронтовой авиации. Где, как не в дальнем полете, можно проверить свои штурманские способности, проверить [86] свои навыки, испытать все средства самолетовождения в комплексе.

— Ну, отважные соколы, дрожите! Сейчас в штабе полка решают, кому из вас предстоит перелетать на подмосковный аэродром для участия в дальних полетах, — сказал на построении майор Лукиенко.

Этого решения я ожидал с большим нетерпением. Окажется ли наш экипаж в числе счастливых? Кому командование окажет высокую честь? Я считал, что наш экипаж заслужил ее. Василий Алин хорошо пилотировал самолет в сложных погодных условиях днем и ночью. Николай Кутах всегда имел надежную и устойчивую связь в полете, в совершенстве знал воздушно-стрелковое дело. Вместе с тем я понимал, что есть много экипажей, имеющих больший опыт, участвующих в войне свыше года, совершивших сотни боевых вылетов. А мы воюем чуть больше месяца, успели выполнить 15 боевых вылетов и то на ближние цели. И все же мы надеялись. Наконец стал известен список экипажей — их семнадцать. В их числе и наш! Возглавил группу командир полка И. К. Бровко.

18 июля мы были на подмосковном аэродроме. Началась усиленная подготовка к дальним полетам. На нашем бомбардировщике к тому времени было проведено много работ, повысивших его боевые качества: улучшено бронирование кабин, установлены протекторы для борьбы с течью поврежденных бензобаков. Нижние поверхности крыльев, фюзеляжа и хвостового оперения были покрашены черной краской, не дающей отражения в лучах прожекторов. Для предотвращения взрыва при возможном попадании снаряда в бензобаки они заполнялись углекислым газом.

Но предстояло сделать еще много. Инженер-майор Д. П. Федосеев составил план мероприятий, которые [87] обеспечат безотказную работу двигателей и оборудования самолета в длительном полете. Техники, механики, мотористы меняли моторы, выполняли профилактические работы. Инженер полка по спецоборудованию старший техник-лейтенант В. Д. Санжаренко со своими помощниками готовил сложное приборное хозяйство. Оружейники под руководством инженер-капитана В. Я. Дейнеки готовили бомбовооружение, пулеметы, изучали возможности специальных бомб. У самолетов появились фанерные щиты, на них слова: «Товарищи! Высоким качеством подготовки самолетов обеспечим успешное выполнение боевой задачи!»

Летчики и штурманы склеивали карты с районом от аэродрома вылета до объектов удара в Германии, Польше, Венгрии. Склеенные карты представляли собой длинные полосы бумаги. Таких полос-скатертей было несколько вариантов. Мы изучали район полетов по маршруту и особенно район целей. В нашем распоряжении были карты крупного масштаба, планы и фотосхемы вражеских городов. Большое внимание уделялось сети радиостанций на территории неприятеля, режиму их работы. Радисты готовились к обеспечению надежной связи с КП.

Вначале был осуществлен пробный налет на железнодорожный узел Кенигсберг. В воздух поднялось четыре самых опытных экипажа нашего полка. Налет прошел успешно. Немцы не ожидали наших самолетов. Город был освещен электричеством, противовоздушная оборона не оказала противодействия. В первом налете на Кенигсберг принимали участие самолеты и других полков АДД.

21 июля состоялся массированный налет. В нем участвовало уже девять экипажей нашего полка. Радостное настроение охватило всех перед полетом. [88]

Пусть враг почувствует, что такое война. Наверное, Кенигсберг больше не будет освещен. Командир напутствовал нас:

— В сложных условиях проявляйте осторожность, благоразумие и, конечно, настойчивость. Рискуйте, но с умом. Возможно, придется преодолевать метеорологические фронты. Если не пробьетесь к основной цели, бомбите запасную — порт Ригу.

Мы понимали, что наш командир полка в пределах возможного оберегал нас, своих питомцев, от лишних потерь. Он понимал, что в этой суровой войне, когда гибли тысячи и тысячи людей, жизнь воина, казалось, имела иную цену. Главное нанести ущерб противнику. Но для этого не следует бездумно рисковать, необходимо во всем руководствоваться разумом, побеждать врага умением, мастерством, упорством.

Иван Карпович понимал, как сложно и долго готовить воздушного бойца, способного успешно выполнять дальние полеты, и поэтому он стремился избегать потерь, будучи уверенным в том, что самое ценное на войне — жизнь советского человека. Но это стремление командира было не самоцелью. Кому нужен воин, не выполняющий своей главной задачи! При необходимости — рискуй, жертвуй собою! Мы ценили заботливое отношение к нам «бати» и своими делами старались оправдать его.

Перед заходом солнца начался вылет. Экипажи находились в кабинах самолетов. В бомболюках — бомбы усиленного взрывного действия, бензобаки полностью заправлены горючим. Баллоны наполнены кислородом, рядом лежат маски. На земле тепло, мы же одеты во все меховое: предстоит высотный полет.

Все самолеты взлетели удачно. Направляемся [89] к Загорску. Это наш исходный пункт маршрута (ИПМ). Чтобы скрыть от противника местонахождение аэродрома, линия маршрута на карте нанесена от ИПМ. Курс на Загорск и расстояние мы запомнили при подготовке к полету.

Подинами леса Подмосковья. Впереди на фоне вечерней зари показалась широкая лента Волги. Долго пришлось лететь вдоль линии фронта. Левее на сотни километров потянулась зона пожаров. Отсюда, с высоты, мы увидели объятый пламенем древний город Ржев. Языки огня высоко поднимались к темному небосводу, освещая разрушенные строения. То здесь, то там появлялись взрывы, и тогда яркое зарево разливалось в ночи. За линией фронта земля суровая, враждебная. Кажется, на самолет наведены сотни стволов орудий...

Впереди горизонт как-то незаметно закрыли облака. Вскоре они встали перед нами стеной. Вспыхнула ослепительная молния, ее огненные стрелы совсем рядом. Метеорологический фронт преградил путь к Кенигсбергу. Что делать? Лететь в грозовых облаках — неразумно. Это и будет необоснованным риском, о котором говорил наш «батя». Может, попытаться перевалить через этот барьер? Однако сделать это не просто — самолет перегружен. И все же попробуем! В учебниках метеорологии, изданных до войны, говорилось, что облака поднимаются не выше 6000 метров. Не ошибка ли это? Высотомер уже показывает 6500, а белые наковальни облаков, освещаемые молнией, поднимаются до десяти тысяч метров. Продолжаем ползти все выше и выше. Гроза уже рядом. А над головой непроглядная мгла. Она все время сгущается, закрывает звезды.

И началась небывалой силы болтанка. Мощные вертикальные потоки, словно щепку, бросали самолет. [90] То он на сотню метров проваливался куда-то в бездну, то его с большой силой кидало вверх. Он плохо слушался рулей, нас отрывало от сидений, как будто неведомая сила хотела выбросить из кабин...

— Поворачивай обратно, — посоветовал я командиру. — Выйдем из облачности, пока не поздно, и тогда решим, что делать дальше.

— Добро, — согласился летчик.

Молчаливый, неторопливый на земле, Алин оставался таким же и в полете. Другие в воздухе преображались. Он — нет. Свои обязанности Василий выполнял четко, без суеты, спокойно. Это спокойствие передавалось и нам с радистом.

С большим трудом мы развернулись. Порой ноги командира отрывались от педалей, но он крепко держал в руках штурвал.

Наконец мы вышли в безопасную зону, осмотрелись. На западе еще сильнее бушевала гроза. Северо-западная и северная части неба были открыты. Я сориентировался, проверил расчеты. Находились мы западнее Великих Лук. Выходит, что можем лететь на запасную цель. Рассчитал курс, сообщил его летчику. А молния все еще сверкала, самолет болтало. Земля по-прежнему закрыта облаками. Ориентироваться трудно. Наши радионавигационные средства остались далеко позади. Вспомнил о вражеских радиостанциях. Надо воспользоваться ими. Посмотрел в свои записи. Радиостанция немцев, что в латвийском городе Мадона, как раз в полосе нашего полета. Настраиваю РПК-2 на эту станцию. Грозовые разряды мешают, все же слышу немецкую речь, затем музыку. Стрелка прибора показывает, что Мадона немного правее линии пути.

— Васек, доверни правее градусов десять и следуй на Мадону. Удерживай стрелку на нуле. [91]

— Добро, — как всегда спокойно отвечает Алин и молча выполняет команду.

— Товарищ штурман! — слышу голос радиста. — Вы не забыли о листовках?

— Нет, не забыл. Готовьтесь.

Перед полетом комиссар полка Тарасенко предупреждал: «Берите побольше листовок. Они поднимут дух советских людей, попавших в немецкое ярмо, донесут до них слова правды о положении на фронте».

Мы прочитали текст листовки. В нем говорилось о героизме наших войск, защищавших каждую пядь родной земли, об огромных потерях гитлеровцев, призывалось не верить фашистской пропаганде, подниматься на борьбу с поработителями.

Под самолетом виднелась земля, укрытая темнотой и рваными облаками.

— Коля! Начинай. Только не спеши. Раскрывай пачки. Бросай по частям.

— Вас понял, — слышу в ответ.

Тем временем стрелка полукомпаса заколебалась и поползла в противоположную от нуля сторону — мы пролетели над радиостанцией. Это хорошо. Теперь я знаю свое место. До Риги осталось чуть больше ста километров. Уже виден берег Рижского залива. Выходим на порт. В это время внизу появились взрывы бомб. Значит, мы не одни. Стало веселее. До сих пор угнетала мысль, что, быть может, только мы не сумели прорваться к Кенигсбергу. Прицельно сбрасываю бомбы. Вражеская противовоздушная оборона молчит: нас не ожидали. Возвращаемся домой, обсуждаем результаты удара.

Опять использовал радиостанцию Мадоны. От аэродрома до цели мы летели в режиме радиомолчания. Радист находился на дежурном приеме [92] команд с КП авиадивизии. Мы имели право вести передачу только при крайней необходимости. Лишь после выполнения задания мы условным сигналом доложили об этом.

Справа все еще сверкала молния. Она уходила куда-то на юго-восток.

— Верно говорят, что гроза — самый страшный враг авиации, — заговорил после долгого молчания командир.

— А туман или обледенение? — спросил радист.

— И там хлопот не оберешься, но главный враг все же гроза. — Чувствовалось, что командир все еще находится под впечатлением пережитого.

При полете к цели я заметил, что на высоте 7000 метров дует сильный встречный ветер. Скорость его превышала сто километров в час. Недаром мы так долго добирались до Риги, уже начали сомневаться, хватит ли горючего на обратный маршрут. Зато теперь ветер помогает нам. Путевая скорость огромная. Позади осталась линия фронта. В районе Калинина я настроил РПК-2 на радиомаяк своего аэродрома, и в обход Москвы мы своевременно возвратились на базу. На КП узнали, что вместе с нами Ригу бомбили экипажи С. А. Харченко, Ю. Н. Петелина, Л. А. Филина и «бати». Три самолета все же прорвались к Кенигсбергу. Но на свой аэродром не вернулся экипаж лейтенанта Душкина...

24 июля мы повторили налет на Кенигсберг. Снова пришлось лететь в сложных метеорологических условиях. Но результаты удара были хорошими. Вражеские объекты горели. Немцы оказывали упорное сопротивление. Район цели прикрывало много батарей зенитной артиллерии и до 30 прожекторов. В миф об уничтожении советской авиации теперь никто не верил. Из этого полета не вернулись домой экипажи К. Г. Жданова и Н. К. Чурсина. [93] Новые потери. С болью в сердце переживали мы гибель своих товарищей...

Затем последовали удары по Данцигу, Тильзиту, Инстербургу. Полеты дальние, сложные, трудные, изнурительные. Летали и ожидали вестей о судьбе друзей, не вернувшихся с налетов на Кенигсберг.

В начале августа в полку появился лейтенант И. Е. Душкин. Это появление Ивана было для нас возвращением человека с того света. Радовались мы его возвращению безмерно. Он рассказал нам о трагической гибели товарищей. Как и многие из нас, при налете на Кенигсберг 21 июля экипаж Душкина попал в грозу. Самолет бросало, словно щепку. Товарищи надеялись, что вот-вот прекратится нестерпимая болтанка. Но она не прекращалась. И машина не устояла против страшной стихии. Самолет бросило с такой силой, что он развалился на части. Долго летчик не мог сообразить, что же произошло. Только на высоте 2000 метров Душкин открыл парашют. Приземлился благополучно.

В этой катастрофе погибли штурман дивизии майор Е. Н. Журавлев, стрелок-радист и воздушный стрелок — они так и не смогли открыть парашюты, видимо, погибли во время разрушения самолета. Душкин долго блуждал лесом, попал в партизанский отряд, там встретился с авиаторами других частей, потерпевших от грозы. Оставшиеся в живых вскоре перелетели на Большую землю и вернулись в свои полки.

Иван Душкин, бывший пилот ГВФ, с первых дней пребывания в полку стал всеобщим любимцем. В нем сочетались многие замечательные качества человека-воина: мастерство, храбрость, скромность, доброта. К товарищам Иван относился с той меркой, [94] с какой подходил к самому себе. Выше всего ценил он мужество и презирал всякого рода малодушие, слабость.

Радовались мы возвращению Ивана, но не знали тогда, что мужественному воину придется еще не раз попадать в смертельную опасность, оставлять на парашюте самолет, и что случится это очень скоро...

* * *

Пока мы летали на Кенигсберг, Данциг, Варшаву, Тильзит, Инстербург, велась тщательная подготовка к удару по логову фашистского зверя — Берлину. Но для этого необходимо было увеличить радиус действия бомбардировщика. С этой целью конструкторы изготовили из обтюраторного картона дополнительные баки емкостью 350 литров. Они имели сигарообразную форму и подвешивались на внешние бомбодержатели. Бензин из них расходовался в первой части полета.

Мы до мельчайшей подробности изучили маршрут полета, объекты удара, выполнили навигационные и бомбардировочные расчеты.

Утром 30 августа перелетели на прифронтовой аэродром Андреаполь. В бомболюках подвешено по десять стокилограммовых бомб без взрывателей. Бензобаки заправлены частично. Нас встретила группа технического состава полка, в обязанность которой входила окончательная подготовка самолетов: полная заправка горючим, ввертывание взрывателей в бомбы, предполетный осмотр. В лесу, на полянке, мы завершили подготовку и немного отдохнули перед дальним полетом.

Аэродром «подскока», находившийся вблизи фронта, сегодня был до отказа забит самолетами [95] нескольких полков АДД. Командование организовало надежное прикрытие Андреаполя: в воздухе все время патрулируют истребители.

Перед вылетом «батя» обратился к нам с добрыми напутствиями. Синоптики рассказали об ожидаемой погоде на маршруте. Мы сверили время по часам штурмана полка капитана Г. А. Мазитова, получили кодовый сигнал «свой самолет». Начался взлет. Он требовал от каждого экипажа организованности и четкости действий: над соседним аэродромом уже появился немецкий разведчик. Можно было ожидать налета вражеских бомбардировщиков в любую минуту.

Долго разгонялся наш перегруженный самолет. Натужно гудели моторы. Наконец последовал последний толчок, и мы в воздухе. Мигом убрались шасси, и кажется, что машина не летит, а ползет животом по траве. Почти на метровой высоте проплыл он над верхушками деревьев. В это время все надежды только на моторы. Чихни один из них — и беды не избежать...

Все самолеты полка взлетели удачно. Линию фронта пересекли еще засветло. Некоторое время нас сопровождали свои истребители.

На Берлин летела целая армада бомбардировщиков. Задание у нас ответственное и сложное. Сложность была в том, что Ил-4 не имел автопилота. Летчик пилотировал корабль в течение 10–13 часов вручную. Не было тогда еще и радиолокационной установки, и штурману было нелегко провести самолет за тысячи километров в сложных условиях погоды. Значительная часть полета проходила над вражеской территорией, морем, и нас ожидали грозовые фронты с обледенением и болтанкой, зенитный огонь, слепящие поля прожекторов, неоднократные встречи с ночными истребителями, разные [96] неожиданности. Мы волновались, сознавая большую сложность полета, и гордились оказанным доверием.

От Штеттина до Берлина вражеская ПВО оказала советским самолетам сильное сопротивление. Масса лучей прожекторов. Небо укрыто взрывами снарядов. Большой город охраняли сотни зенитных батарей, множество аэростатных заслонов, эскадрильи ночных истребителей. Все время действовали звукоулавливатели. Преодолевая это сильное сопротивление врага, на логово фашистского зверя шли и шли наши бомбардировщики. В огромном городе появлялись все новые и новые взрывы. Берлин горел, дым поднимался высоко в небо.

Геринг неоднократно заверял, что ни одна бомба не упадет на землю рейха, а вот и упала. И не одна! И геббельсовская пропаганда кричала на весь мир об уничтожении советской авиации. А после нашего налета немецкое радио сообщило, что Берлин бомбила... английская авиация. Но английское командование опровергло это вранье.

31 августа Совинформбюро сообщило о массированном налете советской авиации на военно-промышленные объекты больших городов Германии и в том числе Берлина. Это сообщение порадовало советских людей. Оно показало народам оккупированных стран, что есть сила, способная нанести поражение германскому фашизму.

Между боевыми вылетами, трудными и ответственными, были у нас интересные встречи, приятные минуты отдыха. В один из августовских дней к авиаторам прибыла делегация Монгольской Народной Республики, возглавляемая маршалом Чойбалсаном. Для встречи дорогих гостей были собраны авиаторы всех полков АДД, находившихся в это [97] время на подмосковном аэродроме. Товарищ Чойбалсан обратился к нам с теплой дружеской речью. А затем вручил награды и подарки. Наш отважный летчик, командир экипажа лейтенант Иван Гросул получил орден Красного Знамени МНР.

А вскоре в ДКА состоялась незабываемая встреча личного состава с писателями Вандой Василевской и Александром Корнейчуком. Помнятся и теперь пламенные выступления писателей, которые рассказали нам о своем творческом труде, ответили на многочисленные вопросы авиаторов, пожелали нам новых боевых свершений.

Любимым нашим местом стала библиотека и читальный зал Дома Красной Армии. Частыми гостями были у нас московские артисты — Сергей Лемешев, Владимир Нечаев, Владимир Бунчиков, Клавдия Шульженко, а также хор Пятницкого. Огромное впечатление произвело на нас мастерское исполнение народным артистом Михаилом Царевым произведений Константина Симонова. Стихотворение «Убей его» еще больше усиливало ненависть к врагу, призывало к борьбе. Мы отдыхали, набирались сил для новых боевых вылетов.

После Берлина настала очередь Будапешта — столицы Венгрии, которая в войне выступала на стороне фашистской Германии. В Будапеште, важном политическом и административном центре, много военных и промышленных объектов. Еще до войны здесь было сосредоточено четыре пятых всех машиностроительных заводов страны. Венгерская столица — важный узел дорог. В городе — военные училища и казармы, различные склады, аэродромы. В налетах на Будапешт мы участвовали дважды — 5 и 10 сентября. Полеты эти, пожалуй, самые трудные: они проходили в исключительно сложных метеорологических условиях. [98]

Только над вражеской территорией мы находились почти десять часов. На ход и результаты налета на Будапешт 10 сентября большое влияние оказал сильный попутный ветер, который, к сожалению, не смогли предсказать синоптики и не сумели определить некоторые штурманы. Ураганный ветер, десятибалльная облачность почти на всем маршруте и стали в какой-то мере причиной тяжелых по своим последствиям летных происшествий, случившихся в нашем и других полках авиации дальнего действия.

Только за Карпатами облачность стала редеть. Внизу показалась широкая лента Дуная. А вот и Будапешт. В городе много пожаров, там уже «поработали» экипажи других полков АДД. Мы своими бомбами вызвали еще несколько взрывов и пожаров. Массированный удар оказался весьма успешным. Но в эту ночь не вернулись на свою базу четыре экипажа нашего полка. Что с ними случилось? Может, не хватило горючего? Об этом мы узнали значительно позже.

В ходе боев гитлеровцы постоянно применяли самые коварные приемы борьбы, гнусные и подлые. Они, эти приемы, возмущали и всегда будут возмущать советских людей. Мы помним и теперь, как немецкие летчики в трудные для нас дни сорок первого гонялись за отдельными автомашинами, красноармейцами, женщинами, детьми и безжалостно расстреливали их. Никогда не изгладятся из памяти случаи, когда гитлеровские варвары огнем своих пушек и пулеметов поджигали санитарные поезда и автомашины с ранеными или хладнокровно расстреливали в воздухе спасающихся на парашютах советских летчиков...

При налете на Будапешт на одном из своих аэродромов [99] немцы применили очередное коварство. Они включили приводную радиостанцию, которая работала на частоте и с позывными советских радиостанций. Штурман старший лейтенант Л. А. Троилов настроил РПК-2 на эту приводную радиостанцию. Стрелка показала как будто верное направление, а в наушниках слышны позывные «своего» аэродрома. Вскоре показалось летное поле. Летчик А. П. Никифоров выпустил шасси и пошел на посадку. Но что это? На земле непривычное размещение самолетов, свастика и кресты на них. Так это же немецкий аэродром! Пришлось с набором высоты быстро уходить от беды. Бензина еле хватило, чтобы проскочить линию фронта и сесть на лесной поляне...

Д. И. Барашев со штурманом В. Н. Травиным и радистом С. Н. Андриевским, выполнив задание, летели на подбитом самолете. Горючее было на исходе. Летели до последней возможности. К сожалению, до своей территории добраться не удалось. Сели в районе станции Поныри. Пришлось поджечь самолет. Прибежавший мальчишка сообщил, что гитлеровцы уже разыскивают летчиков. Надо поскорее уходить. Долго пробирались на восток, но линию фронта удалось перейти лишь Барашеву. В схватке с солдатами и полицейскими Травин и Андриевский были ранены и попали в руки врага. Лишь зимой 1943 года в лагере смерти только что освобожденного Курска нашелся Травин. Он рассказал, что и Андриевский был в лагере, но он заболел тифом, воспалением легких и умер...

О судьбе экипажа командира 2-й эскадрильи мы узнали только после победы. И то не о всех его членах. Майор П. Г. Лукиенко после освобождения из плена вернулся в свой полк. Куда подевались [100] штурман эскадрильи капитан В. М. Чичерин и начальник связи эскадрильи младший лейтенант М. П. Земсков — до сих пор неизвестно...

Вот что рассказал нам майор Лукиенко.

Уже над Карпатами появилась тревога: хватит ли горючего, чтобы добраться домой? Встречный ветер словно невидимой цепью привязал самолет к земле и изо всех сил стремился не пускать его дальше. Все же повторный заход над Будапештом был лишним... Где-то восточнее Гомеля двигатели уже пожирали горючее с резервного бака. Светало. Посовещавшись, члены экипажа решили садиться. Для прыжка с парашютом уже не было достаточной высоты. Надо найти подходящую площадку. Вокруг лес, дремучий, непроходимый. Что делать? Но размышлять долго не пришлось. Вдруг стало тихо-тихо: кончился бензин, остановились моторы. Высота — всего 150 метров. А полянки все нет. Довелось садиться прямо на лес. Самолет врезался в деревья, раздался треск, казалось — конец. Но нашим друзьям все же повезло. Ил угодил в кустарник с редкими молодыми деревьями, прополз несколько метров и замер навсегда. С синяками на теле оставили кабины авиаторы. Захватили с собой бортовой паек. Жалко было расставаться со своим боевым другом. Лежал он на вражеской земле, распластав крылья...

Свыше недели пробирался экипаж майора Лукиенко на восток. Трудной оказалась дорога. Шли днем и ночью, спешили. Днем помогало солнце, а ночью выручало звездное небо: Большая Медведица, Полярная звезда, указывающие север.

Сколько прошло дней — потеряли счет. Правее остался Брянск, а лесам не было ни конца ни края. Давно закончился борт-паек. Силы оставляли летчиков. [101] Еле передвигая ноги, плелись авиаторы по густым зарослям...

И вдруг на лесной поляне появились люди. Кто они? Свои, советские, или враги? В гражданской одежде, с автоматами и винтовками, а на фуражках — красные ленточки. Партизаны! Казалось, кончились муки, голод, лишения. Партизаны помогут вернуться на Большую землю, в свой родной полк!

После знакомства, приветствий направились «в отряд», как сказал старший группы. Шли молча. Постепенно радость сменилась тревогой: почему молчат партизаны? Как-то неожиданно появилась лесная деревушка.

— Как называется это село? — спросил Лукиенко. — Где мы?

— Сейчас узнаешь, — угрюмо ответил старший.

Из-за крайней избы выбежало несколько немецких солдат. «Засада! — подумал Лукиенко. — Сейчас начнется бой». Схватился за пистолет. И в этот момент сильный удар по голове свалил его с ног. Земля заколыхалась, в глазах потемнело...

Сознание не скоро вернулось к Лукиенко. Долго не мог прийти в себя. Он находился в деревянном сарае. Рядом никого — один. Только слышны шаги часового. А где штурман Чичерин, радист Земсков? Что все-таки произошло? Почему не было боя?..

Вскоре многое прояснилось. Начались допросы, избиения, пытки. А дальше — плен, лагерь издевательств в Германии. Куда-то девались Чичерин и Земсков...

Только значительно позже выяснилось, что экипаж случайно наскочил на отряд предателей, замаскированный под партизан...

Из-за нехватки горючего довелось приземлиться на вражеской территории и экипажу Ивана Душкина. [102] Долго летчики пробирались лесами Белоруссии. Лишь через 35 дней они перешли линию фронта и 22 октября вернулись в полк.

Налетами на Будапешт закончилась наша работа на подмосковном аэродроме. Трудны и сложны эти полеты в глубокий тыл врага. Надо было в ночной темноте, в плохую погоду, в условиях тщательной маскировки объектов, находившихся за тысячу километров от нашего аэродрома, при отсутствии световых ориентиров и средств радионавигации на вражеской земле найти эти объекты и метко поразить их.

За время этих полетов мы многому научились, возмужали, закалилась наша воля, повысилось мастерство. Не обошлось и без потерь: семь самолетов и четырнадцать воинов, наших славных товарищей, остались за линией фронта... Мы всегда будем помнить о друзьях, погибших на этих дальних и трудных маршрутах войны.