Враг наступает

Вступила в свои права весна сорок второго года. С надеждой следили мы за развитием событий на фронтах. Каждого из нас радовали даже самые небольшие успехи советских войск. С тревогой и болью переживали известия о неудачах.

Ожесточенные бои в Крыму закончились захватом гитлеровскими войсками Керченского полуострова. Это значительно ухудшило положение защитников Севастополя.

Горечь неудач, пусть и временных, не могла не угнетать нас. В эти тяжелые дни мы оказывали поддержку нашим наземным войскам. Вели напряженную боевую работу, летали каждую ночь, бомбардировали аэродромы, железнодорожные узлы и станции, скопление немецких войск, их укрепления. Это были места, хорошо знакомые большинству авиаторов. Там протекало их детство, молодость, там они учились в школах, в военных училищах. Брянск, Орел, Харьков, Полтава, Запорожье, [69] Николаев... Теперь там оккупанты, они используют аэродромы для налетов на наши войска, населенные пункты. С железнодорожных станций этих и других городов отправляются эшелоны с техникой и войсками, следуют на восток, чтобы усилить наступление. В этих городах сосредоточились вражеские резервы, разместились штабы, склады с горючим, боеприпасами.

И нам надо бомбить эти города, бомбить интенсивно, хотя это и нелегко делать. Ведь это же наши города, наша родная советская земля.

В один из дней, когда мы еще отдыхали после ночного налета на вражеский аэродром, нас разбудил Николай Кутах:

— Товарищи, поднимайтесь, комиссар вызывает, говорят, будет подарки вручать.

Что за подарки, думаю? Ругать нас как будто не за что. Вместе с Алиным спешим в штаб эскадрильи. Там уже Юрий Петелин, Василий Травин, Василий Гречка, Михаил Минченко — почти все в сборе. У стола комиссар, а на столе много разных пакетов, сумочек, конвертов.

— Друзья! — обращается к нам Михаил Кириллович Бельчиков. Труженики тыла не забывают о нас, они снова прислали подарки. — Комиссар смотрел на нас ясными, добрыми глазами. Весьма сложные, разнообразные и хлопотливые у него обязанности. Он воспитывает личный состав, руководит партийной и комсомольской работой, сам участвует в боях. Веселого нрава, обаятельный, Михаил Кириллович пользуется большим уважением всех воинов нашей 2-й эскадрильи. Он был для нас не только комиссаром, старшим товарищем, но и близким человеком, которому можно было рассказать о своих переживаниях, открыть свои тайны. «Дядя Миша» — называли мы Бельчикова между собой. [70]

Он знал об этом и не обижался на нас, хотя был почти нашим ровесником.

Нас радовали подарки, а больше всего письма. Авиаторы их читали с жадностью. И видно было, как суровые лица летчиков светлели, смягчались, сердца наполнялись радостью. Тем временем комиссар продолжал:

— Дорогие товарищи! Труженики тыла хотят, чтобы мы сильнее громили врага, чтобы каждый наш удар приближал победу.

Чувствовалось, что каждую посылку собирали заботливые руки. Люди стремились хоть чем-нибудь отблагодарить воинов за их нелегкий труд. От каждой маленькой посылочки веяло теплом и вниманием, это было весьма дорого каждому из нас.

Мне, некурящему, достались конфеты и письмо колхозницы-матери из Саратовской области. «Дорогой воин, сын мой, — писала она. — Бей гитлеровцев беспощадно, гони их с нашей священной земли, а мы, не жалея сил своих, будем выращивать хлеб и все необходимое для фронта. Оставайся живым и здоровым, сынок!»

Письмо колхозницы до глубины души взволновало меня. Оно напомнило мне родную мать, звало в бой. Воины-холостяки поспешили в комнаты, чтобы тут же ответить своим незнакомкам. Письма! Теплые, задушевные, они призывали нас к борьбе, поднимали дух.

Были и другие подарки. С авиазавода прибыло несколько самолетов Ил-4. На фюзеляжах надписи: «Хабаровский комсомол». Один из них был вручен экипажу Ивана Гросула. Тогда же командир получил и часы с надписью: «Храброму соколу от комсомольцев Комсомольска-на-Амуре». Эти самолеты вручались лучшим экипажам перед строем всего полка. [71]

В районе Харькова продолжались тяжелые бои. Немецко-фашистское командование пыталось захватить район севернее Изюма, чтобы использовать его для развития наступления. В этих боях, упорных, напряженных, большая роль принадлежала Харькову — важному узлу дорог, большому городу. В Харькове враг сосредоточивал резервы, технику, вел перегруппировку войск.

18 июня — очередной налет на район Харькова. Разведкой установлено, что на Холодной Горе, вблизи Южного вокзала, находится крупное танковое соединение немцев. Нам приказано уничтожить танки, живую силу. Готовимся к вылету. Смотрю на план города, на фотоснимки его западной части. Вспоминаются Холодная Гора, улица Володарского, училище червонных старшин, парк «Здоровье», где я так еще недавно жил, учился, отдыхал...

С наступлением темноты начался взлет. Первым поднялся в небо самолет Дмитрия Барашева, за ним — Феодосия Паращенко, Сергея Захарова, Степана Харченко, Ивана Гросула, Леонида Филина, Юрия Петелина. Подошла очередь и нашего экипажа. Василий Алин поставил самолет вдоль костров, дал полный газ двигателям, включил форсаж, и наш Ил побежал по зеленому полю. Несколько секунд разбега — и мы в воздухе.

Внизу — окутанная черным покрывалом земля, сверху — темное небо. Вначале из-за густой темноты почти ничего не видно. Только некоторое время спустя, освоившись, начинаю различать земные ориентиры — речушки, лесные массивы, железные и шоссейные дороги. Летим с набором высоты. Севернее Харькова узнаю знакомые ориентиры. Под нами — села, в районе которых мы, курсанты УЧС, проводили тактические занятия. Змейкой вьется железная дорога Белгород — Харьков. Навстречу [72] нам поднимаются лучи прожекторов. Дымные облачка, словно букеты цветов, висят в воздухе, слышны глухие взрывы зенитных снарядов. Я занят расчетами, в голове одна мысль: метко сбросить бомбы. Слежу за землей. Вот и Холодная Гора. Левее виднеется Южный вокзал. Пересекаем широкую улицу Свердлова, направляемся к парку «Здоровье». Где-то под нами училище червонных старшин. Новая серия САБов ярко освещает цель. В парке, на улицах, во дворах видны танки, автомашины. Их много. Туда и сбрасываю бомбы. Алин, маневрируя, старается поскорее увести самолет из зоны обстрела. Я слежу за падением сброшенных бомб. Их полет на фоне пожаров виден хорошо. На какой-то миг они «пропадают» и взрываются среди танков. А вокруг — вспышки зенитных снарядов. Они появляются то выше, то под нами, то впереди, то сбоку. Вдруг снаряд разорвался совсем рядом. Самолет вздрогнул, наклонился. Что с ним? Осколки снарядов продырявили фюзеляж, побили остекление кабин. Командир с трудом выравнял самолет и со снижением повел его в сторону.

Нелегко было нам в эту ночь над Харьковом, но все экипажи возвратились домой. Задание полк выполнил весьма успешно.

20 июня у нас большой праздник. Указом Президиума Верховного Совета СССР двум нашим летчикам — старшим лейтенантам Юрию Петелину и Степану Харченко — присвоено звание Героя Советского Союза. Состоялся митинг личного состава полка. Все мы поздравляли первых своих Героев, радовались вместе с ними.

Из строя вышли два друга, два Героя. Высокий, стройный, с открытым русским лицом, улыбающийся Петелин. Голубые глаза, льняная, всегда непокорная шевелюра, слегка вздернутый нос, широкий [73] подбородок как бы свидетельствовали и о добродушии, и о мужестве летчика. Горячим по натуре, интересным по характеру был этот беловолосый юноша, родившийся в Сибири. Он страстно любил летать, иногда допускал «вольности» — любил прижать машину к земле и промчаться над ней «бреющим» полетом. Бывало, командир эскадрильи «снимал» с Юрия «стружку», иногда наказывал, а частенько и прощал... Степан Харченко — среднего роста, коренастый, широкоплечий крепыш. Красивый, решительный, немного замкнутый. В отличие от Петелина — Харченко всегда спокоен, хладнокровен. В полете строг. Каждый пункт наставления по производству полетов для него — непреложный закон. В отношениях с подчиненными всегда официален, несколько сух. Его штурман Николай Гунбин часто жаловался: «Моему Степану, этому упрямцу, трудно что-нибудь доказать».

На гимнастерках Героев горело по два боевых ордена. А в глазах — радость. И Петелин, и Харченко в своих выступлениях благодарили партию, правительство за самую высокую награду и обещали с еще большей силой бить врага.

По указанию комиссара полка Н. Г. Тарасенко были проведены беседы в эскадрильях. Молодые летчики, штурманы, стрелки-радисты с большим вниманием и интересом слушали рассказы о подвигах Харченко и Петелина, подвигах, пронизанных романтикой, порой необычных. Подобные беседы были одной из форм учебы, пропаганды боевого опыта и героизма.

* * *

Липецк — небольшой тихий городок, районный центр. На его окраинах протекает живописная река Воронеж. Восточнее виднеются большие лесные [74] массивы. Жители городка окружили нас заботой и вниманием. Частым нашим гостем был первый секретарь горкома партии П. И. Никишов. С большим вниманием мы слушали его интересные доклады, он задушевно беседовал с нами на самые различные темы.

На северной окраине Липецка — авиагородок. В нем учебные корпуса, казармы, жилые дома. Здесь мы живем, учимся, готовимся к боевым вылетам, отдыхаем. Боевую работу ведем с площадки, находящейся в двенадцати километрах западнее городка. Там укрываются в капонирах, затянутых маскировочными сетями, наши Илы. В землянках, вырытых вблизи, живут техники и расположен командный пункт.

Севернее площадки, на полигоне, оборудован ложный аэродром — творчество изобретательного командира батальона аэродромного обслуживания (БАО) Н. И. Ручкина и его людей. В ночное время несколько костров обозначают линию старта. Большой макет-треугольник, на концах которого горят фонари красного, зеленого и белого цветов, обозначают собою самолет. Этот «самолет» и буксировал трактор с бронированной кабиной. На «аэродром Ручкина» частенько наведывались немецкие разведчики и сбрасывали бомбы.

На юге продолжаются тяжелые бои. Гитлеровские войска наступают. Вражеская авиация усилила удары по нашим городам. С земли и с воздуха мы видим, как немцы бомбят Касторную, Елец, Мичуринск, Воронеж. Странным и непонятным было то обстоятельство, что на Липецк пока еще не упала ни одна бомба. И мы в какой-то мере потеряли бдительность...

Сегодня предстоит налет на железнодорожный узел Орел. Враг использует его для перевозки войск [75] и техники. Многочисленные пути там забиты эшелонами. Для нас эта цель — крепкий орешек. Она прикрывалась двумя зенитными полками, насчитывавшими до восьмидесяти орудий и до шестидесяти прожекторов. На подступах к городу днем и ночью патрулировали истребители.

Подготовку, как всегда, провели тщательно. Проверял ее командир полка. Иван Карпович всегда с нами. На земле и в полете. Если он и не участвует в каком-нибудь боевом вылете — все равно мы вспоминаем о нем, выполняем его указания. Кажется, наш командир никогда не отдыхает: то ставит задачу, то проводит занятия или разборы, то проверяет знания и умения летчиков на земле и в полете или принимает участие в боевом вылете. Можно только восхищаться, как умело и энергично руководит полком наш «батя».

Закончив подготовку, собираемся на спортивной площадке, ожидаем автобуса, который повезет нас на аэродром. А пока нет нашего старенького автобуса — проходит традиционный футбольный матч. Вратарями стоят Леонид Глущенко и Николай Гунбин. Все остальные авиаторы составляют две команды, и начинается встреча. Судьи нет. В командах — все нападающие и защитники — все стремятся забить гол. И хотя форма футболистов необычна: комбинезоны, сапоги или унты, шлемофоны, — борьба проходит в высоком темпе, никто не жалеет сил для победы. Больше всех бегает по полю маленький Ваня Гросул. Почти в каждой игре он добивается успеха, забивает «свой» гол. Сегодня это ему удалось сделать уже дважды!

Но вот появляется наш автобус. Быстро занимаем места. С шутками, песнями отправляемся на аэродром. Наша любимая песня — «У нашей Челиты». Запевает ее мастер вокала Вася Сенатор, [76] помогает Миша Минченко.

Вдруг, заглушая всех, раздается высокий голос Ивана Доценко:

Мы дружно поддерживаем Ивана. Слова о боях, о любви, о далекой подруге, до которой «дойти нелегко», несутся через открытые окна автобуса, и, кажется, их слушают широкая степь, люди, работающие на полях.

Одна за другой звучали песни о летчиках, о спорте и, конечно же, о любви. Незаметно приближаемся к аэродрому. Вот и КП. Заканчивается день. Солнце опускается к горизонту. Вечереет. Выслушиваем последние указания командира полка. Спешим к самолету. Он давно подготовлен к вылету. Техник-лейтенант П. А. Чумак и сержант В. Д. Шаховец свое дело знают, работают быстро и аккуратно, с большим уважением относятся к летному составу. На них мы надеемся как на себя. Я забрался по алюминиевой стремянке в штурманскую кабину, надел парашют. Заняли свои места летчик и стрелок-радист. Загудели моторы, и мы порулили на старт.

Начался взлет. После первой эскадрильи поднимаемся мы. Разбегается самолет майора Лукиенко, за ним взлетают Юрий Петелин, Дмитрий Барашев, Леонид Филин. Взлетаем и мы. Традиционный полет по «коробочке», и мы приближаемся к аэродрому, чтобы над стартом «взмахнуть крылом» и лететь на запад. Вижу, как поднимаются самолеты третьей [77] эскадрильи. Но что это? Рядом со взлетной полосой появился взрыв, затем второй, третий... И в это время неведомая сила подбросила наш самолет вверх. Алин с трудом удержал его, выравнял. Оказалось, что под нами разорвалась серия фугасных бомб. Откуда они? Посмотрел в небо и все понял: навстречу нам на высоте около трех тысяч метров строем летело несколько эскадрилий «юнкерсов». Они внезапно нагрянули на наш аэродром. Хорошо, что все самолеты успели взлететь. Мы отвернули в сторону, чтобы не попасть под летящие бомбы. Количество воронок на летном поле все увеличивалось. Загорелись самолеты, оставшиеся после взлета: маленький По-2 и бомбардировщик Пе-2, вынужденно севший у нас. А бомбы все летели на летное поле. Что делается на земле? Где спрятались наши техники, штабные работники? Хорошо, хоть недавно отрыли щели...

Спешим с набором высоты, чтобы до цели было не меньше 5000 метров. Пролетаем реку Дон. Впереди виднеется Елец. Почти каждую ночь его бомбят немцы. Направляемся к началу боевого пути — Мценску. Делаем разворот и берем курс на Орел. Как встретит нас враг? По мере приближения к цели напряжение растет. Хотя мы стали привыкать к полетам во вражеский тыл, но ожидание опасности, чего-то неизвестного все еще беспокоит нас. Правее появилась извилистая лента Оки, а под самолетом — прямая, как стрела, линия железной дороги, устремленной к городу. Вижу на рельсах множество вагонов. Как хочется уничтожить их все сразу. Чтобы ни один не пошел дальше на восток, к фронту, чтобы сгорела вся вражеская техника вместе с ее владельцами!..

Когда первые самолеты сбросили на узел бомбы, словно по команде, открыли огонь десятки зениток. [78]

В небо потянулись трассы автоматической артиллерии. На нашей высоте вспыхнули огненные шапки разрывов. Заспешили по небу несколько десятков мощных прожекторов. Их лучи пытались поймать нас. А на узле появлялись все новые и новые пожары. Взрывались эшелоны с боеприпасами. Землю заволокло черным дымом. Молодцы штурманы — метко поражают цель. От пожаров стало видно, как днем. Подошла и наша очередь. Прицеливаюсь и сбрасываю фугасные и зажигательные бомбы. И в тот же миг ослепительный свет больно ударил в глаза, охватил бомбардировщик. Три прожектора поймали нас. Я поспешил занять место в задней части кабины. И тут же самолет вздрогнул, снаряд пробил нижнюю обшивку, сиденье и, потеряв скорость, взорвался в парашюте, на котором я сидел. В самолет ворвалась мощная струя холодного воздуха. По кабине полетело множество белых лоскутиков — обрывков купола парашюта.

— Что там стряслось? — встревоженно спросил Алин.

— В кабину попал снаряд, — отвечаю. — Маневрируй, выходи из зоны обстрела, оторвись от прожекторов.

Но сделать это было нелегко. Прожекторы упорно следовали за нами, все еще держали нас в своих змеиных объятиях. Все небо вокруг самолета в разрывах. Сплошная стена огня. Еще несколько снарядов взорвалось рядом, их осколки застучали по машине. Командир повел самолет на крутое снижение, часто менял направление. Наконец мы вырвались из лучей прожекторов. Стало темно. Горящий узел остался позади. Немного успокоившись, я только теперь осознал, что остался без последнего средства спасения, на которое летчики возлагают большие надежды. Парашют! Сотни и тысячи авиаторов [79] спас он от верной смерти. И сегодня мой парашют принял удар на себя, затормозил полет снаряда. Но сейчас его нет у меня. И только теперь мне стало по-настоящему страшно...

Приближаемся к своему аэродрому. В темноте трудно ориентироваться. Далеко на юге немцы бомбят Воронеж. Огни пожаров отражаются в ночном небе. Где же наш аэродром? Почему-то молчит приводная радиостанция, не работает Боринский светомаяк. Слышу голос Николая Кутаха:

— Товарищ штурман, вы не замерзли, сильно дует в кабине?

— Не замерз. Наоборот, было жарко, особенно там, над Орлом...

— Получен приказ КП дивизии — следовать на запасной аэродром Грязи, — докладывает радист.

— Василий Иванович, курс на Грязи 112 градусов, — говорю командиру.

Почти в полной темноте идем на посадку. Колеса мягко касаются земли и катятся вдоль небольших костров.

На другой день нам разрешили лететь домой. Труженики БАО уже привели летное поле в боевую готовность. С радостью узнаем, что после налета вражеской авиации все остались живы — выручили щели и другие укрытия. Выключив моторы, командир экипажа сказал Павлу Чумаку:

— Сегодня мы привезли вам много работы. Когда сможете отремонтировать самолет? Да вы ранены! Как же будете работать?

— Это пустяки, а самолет к вечеру будет готов, — ответил Чумак, поправляя бинт на голове.

Мы верили, что так и будет. Техники, оружейники, прибористы работали без устали, иногда круглосуточно. Они всегда заботились о том, чтобы наши машины были исправными, волновались, когда прилетали [80] подбитыми, радовались, когда находились в боевой готовности. В полку существовало правило: инженеры эскадрилий, их заместители по спецслужбам встречают после выполнения боевого задания каждый экипаж, чтобы от него услышать, как работали двигатели, оборудование самолета, узнать о неисправностях, определить наличие и степень повреждений от огня зениток и истребителей. И всегда инженеры и техники тепло поздравляют летчиков с успешным выполнением задания, а мы благодарим их за хорошую подготовку самолетов.

Как и обещал Павел Леонтьевич Чумак, наш Ил-4 был своевременно отремонтирован, и мы снова полетели бомбить врага. До конца июня летали каждую ночь. Бомбили скопление войск, технику, укрепления, железнодорожные узлы, аэродромы в городах Брянск, Орел, Курск.

Результаты этих налетов, в которых принимали участие многие полки, радовали нас. Только узел Брянск части авиации дальнего действия бомбардировали 16 раз. В июне на нем было уничтожено 15 вражеских эшелонов, до 500 вагонов, в том числе 31 — с боеприпасами, 4 — с пехотой, до 400 тонн горючего. Убито и ранено свыше 3000 гитлеровцев. Узел не работал более двух суток.

С каждым днем росло наше мастерство, закалялась воля. Но еще надо было много учиться. Мы понимали, что успех полетов зависит не только от смелости и решительности, но и от умения каждого авиатора. Поэтому надо было совершенствовать технику пилотирования и самолетовождения, научиться находить цель и метко ее поражать в любых условиях. В дни напряженной боевой работы командир полка И. К. Бровко находил время для разбора каждого боевого вылета. Каждая ошибка в пилотировании или в использовании средств радионавигации [81] изучалась, делались выводы, давались указания. Командир много внимания уделял тактике боя: выходу на цель, противозенитному маневру, способам борьбы с ночными истребителями, построению боевого порядка, организации массированных ударов. Перед каждым боевым вылетом командир давал советы, как лучше выполнять задание. Нам было у кого учиться, с кого брать пример. Наш командир И. К. Бровко, Герои Советского Союза Юрий Петелин, Степан Харченко показывали во всем образцы.

А на фронтах продолжались тяжелые бои. Гитлеровская военная машина продвигалась все дальше в глубь страны. Вздымалась пыль на дорогах от колес мотоциклов, автомашин, гусениц танков. В воздухе гудели сотни «юнкерсов», бомбивших позиции наших войск, военные и невоенные объекты. Еще [82] сильнее горела родная земля. Бои приближались к Задонску, Воронежу...

Уже давно не получаю писем от старшего брата Феодосия, участвовавшего в боях южнее Харькова. Что с ним?

У наших родителей, как я уже отмечал, — десять детей. Феодосий — седьмой, я — десятый. Брата я уважаю, стремлюсь во всем походить на него. Он был первым комсомольцем в нашем селе, лучшим футболистом, капитаном сельской команды, чемпионом района по тяжелой атлетике, отличным велосипедистом, пловцом. В сорок первом году коммунистом ушел защищать Родину.

На Воронежском направлении врагу удалось создать численное преимущество в самолетах. Это чувствовалось и на земле, и в воздухе. Немецкие бомбардировщики стали все чаще появляться и над нашим аэродромом. Едва успеем взлететь, как на летное поле падают бомбы. Садиться приходится на запасных.

Поэтому был получен приказ перелететь дальше на восток, на аэродромы Тамбовской области. Четвертого июля мы уже были на новом месте. Через несколько дней прибыл и эшелон с работниками штаба, техническим составом. Приехали женщины и девушки, служившие в БАО и роте связи. Эшелон во время погрузки несколько раз штурмовали немецкие истребители. Первый налет был неожиданным. Капитан А. Т. Максименко, руководивший погрузкой, скомандовал: «По щелям!» Нарастающий рев самолетов заставил всех прижаться к земле, закрыть глаза. Все ждали взрывов бомб, и каждому казалось, что они попадут именно в него. Ревели моторы, стреляли пушки и пулеметы. Все вокруг зазвенело, задребезжало, окуталось пылью и дымом. В окопах послышались стоны раненых. [83]

Много раз излетали немцы на эшелон, уже стоявший под парами. Рядом находился санитарный поезд. На крышах вагонов виднелись четкие знаки Красного Креста. У многих теплилась надежда, что немецкие летчики увидят эти знаки и поймут, что в вагонах раненые. И они заметили, потому что летели совсем низко. Но вражеские летчики, эти варвары, не имели ни сострадания, ни совести, ни чести. С жестокостью хищного зверя фашисты обрушились на станцию. Стреляли снарядами и пулями, простыми и зажигательными. Появились новые раненые. Погибло много людей военных и невоенных. К сожалению, над Липецком не было видно наших истребителей, не отогнали они врага. Вероятно, для них хватало работы над полем сражения, где шли упорные и тяжелые бои.

В исключительно трудные для нас дни лета 1942 года все еще не хватало самолетов, особенно истребителей. В воздухе пока что господствовал враг.

На новом аэродроме, куда мы перелетели недавно, состоялось партийно-комсомольское собрание полка. Комиссар Н. Г. Тарасенко говорил о грозной обстановке, сложившейся на юге страны, о том, что эта обстановка вызывает тревогу у партии, у всего советского народа.

— Я понимаю вас, друзья, — говорил комиссар, — вам тяжело видеть с воздуха родную землю, захваченную врагом. Сегодня он пока сильнее нас. Но наступит время, наше время — и мы будем побеждать. Впереди много трудных боев, много прольется нашей крови, но победа все же будет за нами, мы выбросим нечисть со своей земли. Наша задача сегодня — усилить удары по врагу.

Да, трудные, тревожные дни переживал советский народ. Трудно было и нам, летчикам. Почти каждое сообщение с фронта огорчало нас. Но мы не унывали, [84] мы верили в силу Красной Армии, в непобедимость Отчизны.

На собрании выступили Петр Лукиенко, Николай Гунбин, Феодосий Паращенко. От имени всех воинов они заверили командование, что мы не пожалеем сил и жизни для выполнения приказа Родины. На этом собрании лучшие авиаторы были приняты в ряды славной партии Ленина.

В это время мы летали по нескольку раз за ночь. Бомбардировали скопление немецких войск западнее и юго-западнее Воронежа, в районе населенных пунктов Острогожск, Коротояк, Хохол, Гремячье, Семйлуки. Мы стремились изматывать силы врага, продвигающегося к реке Дон. Мы помогали наземным войскам защищать Воронеж.

Вскоре гитлеровцы были остановлены на этом участке фронта.

В боях за Воронеж отличились сотни летчиков, и прежде всего экипажи бомбардировщиков, наносивших удары по живой силе противника, его тылам и коммуникациям.